Библиотека



Электронная версия требует верификации.

Э. А. Иванян

Белый дом:
президенты и политика

 
 
 

Издательство политической литературы
Москва
1975


32И
И23

 
 
 

И23Иванян Э. А.

Белый дом: президенты и политика. М., Политиздат, 1975.

432 с. с ил.

Главой исполнительной власти в США является президент. От его имени проводится внешняя и внутренняя политика крупнейшего капиталистического государства. Какое место отвела история тому или иному американскому президенту, благодаря каким силам и обстоятельствам занимали они Белый дом в различные годы текущего столетия, в чьих интересах действовали? Рисуя политические портреты президентов США, автор книги, кандидат исторических наук Э. А. Иванян рассматривает эти вопросы.

И 11105—155
079(02)—75
268—74

32И

© ПОЛИТИЗДАТ, 1975 г.


[[Данная электронная версия изготовлена на основе бумажного оригинала книги. После сканирования и распознавания исправлены наиболее заметные ошибки и опечатки, но выверки материала по оригиналу книги не проводилось.

Информация общественного пользования. Разрешается некоммерческое распространение из рук в руки без искажения содержания. Выверка по оригиналу и устранение ошибок приветствуется.

Alex55

30.09.2012. Москва.]]

Оглавление


Введение

На рубеже XIX и XX вв. капитализм претерпел качественные изменения: он перерос в свою высшую и последнюю стадию — империализм. В первой декаде текущего столетия проявился в полную силу и намечавшийся в Соединенных Штатах в начале 90-х годов прошлого века «поворот к империализму — и в смысле полного господства трестов, и в смысле всевластия крупнейших банков, и в смысле грандиозной колониальной политики и прочее...»1.

Уже в 1894 г. Соединенные Штаты обогнали в своем развитии все остальные капиталистические страны и заняли первое место в мире по объему промышленной продукции. К этому периоду относится и окончательное превращение США в высокоразвитую индустриальную державу. К началу нового столетия Соединенные Штаты опередили по экономическим показателям другие капиталистические страны мира и вышли на первое место по производству чугуна и стали, по добыче угля и газа, по производству меди и строительству железных дорог. Бурно развивалось связанное с капиталистической промышленностью фермерское сельское хозяйство. Отставая в темпах своего развития от промышлен-

5


ности, сельское хозяйство США опередило тем не менее по объему своей продукции многие капиталистические страны, обладавшие развитым сельским хозяйством.

Быстрое развитие промышленности и сельского хозяйства сопровождалось ростом концентрации промышленности и централизацией финансового капитала. Уже в конце XIX в. удельный вес промышленной продукции, производившейся крупными предприятиями и акционерными обществами, достиг 67% всего промышленного производства страны. Отмеченная Ф. Энгельсом в 1882 г. сказочная быстрота, с которой в США происходила концентрация капитала2, стала особенно заметной в последние годы уходившего и в первые годы нового столетия. Менее чем за четыре года — с 1 января 1899 г. до 1 сентября 1902 г.— в Соединенных Штатах было образовано 82 крупных треста с общим капиталом в 4,8 млрд. долл. Уже в начале XX в. в США насчитывалось 445 трестов с общим капиталом, превышающим 20 млрд. долл., причем 18 всего промышленного капитала контролировалась лишь семью гигантскими корпорациями3. Одновременно с концентрацией промышленного производства происходит концентрация банковского капитала. Именно в эти годы становятся широко известными имена финансовых магнатов Джона Рокфеллера, Дж. П. Моргана, К. Вандербильта и других крупных миллионеров, олицетворявших сращивание банковского капитала с промышленным. Нью-йоркский Уолл-стрит отныне становится символом финансовой плутократии, экономическим, а вскоре и влиятельным политическим центром Соединенных Штатов.

Хотя империалистическая война США против Испании 1898 г. еще вызывала оппозицию так называемых антиимпериалистов, было ясно, что аппетиты и экономические возможности американского империализма стали перерастать национальные рамки. В. И. Ленин отмечал, что испано-американская война особенно ясно отграничила в Америке начало новой эпохи реакционного, монополистического капитализма4. Начавшуюся внешнеполитическую и экономическую экспансию Соединенных Штатов не могли уже остановить ни ссылки на традиционность американской политики изоляционизма, ни, тем более, бесплодные увещевания «послед-

6


них могикан буржуазной демократии», как называл американских «антиимпериалистов» В. И. Ленин5.

Основы экспансионистской внешней политики Соединенных Штатов в отношении стран Западного полушария были заложены еще в послании президента США Джеймса Монро к конгрессу в 1823 г. Отныне, говорилось в этом послании, Американский континент «не должен рассматриваться в качестве объекта будущей колонизации со стороны любой европейской державы», и какое-либо вмешательство европейских держав с целью угнетения латиноамериканских государств или «установления контроля каким-либо другим путем над их судьбой» будет рассматриваться как «проявление недружелюбия по отношению к Соединенным Штатам»6. Действие «доктрины Монро» ограничивалось на начальном этапе развития американского империализма рамками Западного полушария. Но с ростом запросов, экономических и политических нужд развивающихся американских монополий «доктрина Монро» получила дальнейшее развитие. Видный советский историк-американист Л. И. Зубок отмечал: «Захватывая Гавайские острова и Филиппины, американские экспансионисты развивали особую «теорию тяготения», политической близости и необходимости самозащиты. Острова, расположенные в обоих океанах, говорили американские империалисты, принадлежат «не к европейской, а к американской системе», так как они находятся ближе к США, чем к Европе. Захват Филиппин, а затем и превращение их в колонию Соединенных Штатов рассматривались американскими империалистами как начало реализации плана дальнейшей экспансии США на Тихом океане и в первую очередь в Китае»7. Политико-стратегические интересы американского империализма полностью совпадали с финансово-экономическими запросами бурно развивающихся монополий. Стремление американских империалистов к активному участию в обострявшейся борьбе за раздел мира было прямым следствием перехода старого капитализма к монополистическому капитализму.

16 сентября 1898 г. в помещении Томлинсонс-холла в г. Индианаполисе была произнесена весьма яркая речь в защиту новой империалистической политики США, вошедшая в американскую историю под названием «Поступь флага» («March of the Flag»). Автором ее

7


был известный в стране юрист-республиканец Альберт Беверидж, стремившийся попасть в результате предстоявших в том году выборов в сенат США и рассчитывавший в этой связи на поддержку влиятельных промышленно-финансовых кругов. Отлично поставленным голосом опытного оратора Беверидж заявил с трибуны: «...в текущей кампании этот вопрос (экономической экспансии США.— Э. И.) является не только партийным вопросом. Он является американским вопросом. Должен ли американский народ по-прежнему стремиться к торговому господству в мире?.. Должны ли мы завоевывать новые рынки для продукции, взращиваемой нашими фермерами, производимой нашими фабриками, продаваемой нашими коммерсантами, да и с божьей помощью новые рынки для всего того, что будут нести в своих трюмах наши суда?.. Сегодня мы выращиваем больше, чем можем потребить, производим больше, чем можем использовать. Поэтому мы должны найти новые рынки для наших продуктов»8.

Будущее американской экономической политики было наиболее насущным вопросом для деловых кругов, и выступления в защиту и поощрение империалистического курса не ограничивались скромными аудиториями провинциальных городов. Как отмечал В. И. Ленин, в самом конце XIX в. и начале XX в. вопрос о необходимости раздела мира ставился в западной политической литературе, и в том числе в американской, вполне открыто и определенно9. В сентябре 1898 г. в журнале «Норе Амэрикан ревью» была опубликована статья обозревателя газеты «Нью-Йорк джорнэл оф коммерс» Чарльза Артура Конанта под названием «Экономическая основа империализма». Взгляды, изложенные в статье этого видного специалиста в области экономики, были настолько характерны для настроений, ставших преобладающими в политических и деловых сферах США, что отдельные выдержки из нее заслуживают быть приведенными. Конант, в частности, писал: «Неукротимое стремление к экспансии, которое заставляет растущее дерево преодолевать любые преграды, которое руководило готтами, вандалами и, наконец, нашими саксонскими предками в последовательных и неукротимых волнах, проносившихся над приходившими в упадок римскими провинциями, как будто вновь ожило, требуя новые выходы для американского

8


капитала и новые возможности для американской предприимчивости... Закон самосохранения, так же как и закон выживания наиболее приспособленных, толкает наш народ на путь, который, несомненно, представляет собой отход от нашей политики в прошлом, но на который неизбежно наложили свой отпечаток условия и требования современности... Соединенные Штаты не могут позволить себе придерживаться политики изоляционизма, в то время как другие государства тянутся к власти над этими новыми рынками»10. Так теоретически «обосновывалась» в Соединенных Штатах отмеченная еще Ф. Энгельсом в 1884 г. «конкуренция завоеваний», составлявшая одну из важнейших отличительных черт внешнеполитического курса великих держав в те годы11.

В поддержку активной империалистической внешней политики стали выдвигаться всевозможные теории превосходства англо-саксонской расы, «цивилизаторской роли Нового света», «особой ответственности» американцев за судьбы мира и т. п. Альберт Беверидж, ставший к тому времени сенатором, заявлял с трибуны американского сената 9 января 1900 г.: «Декларациянезависимости не запрещает нам выполнять нашу роль в духовном возрождении мира. Если бы она запрещала это, Декларация была бы ошибочной... Он (всевышний) одарил нас духом прогресса, чтобы мы могли одолеть силы реакции во всем мире. Он сотворил нас сведущими в вопросах управления, чтобы мы могли управлять дикими и пришедшими в упадок народами. Не обладай мы такой силой, весь мир вновь впал бы в варварство и темноту. И из всей нашей человеческой расы он выделил американский народ как нацию, избранную в конечном итоге руководить духовным возрождением мира. Такова божественная миссия Америки»12.

К 1900 г, экспорт Соединенных Штатов вырос в четыре раза по сравнению с уровнем 1860 г., достигнув в стоимостном выражении суммы в 1 394 483 тыс. долл. Страна вышла на второе место в мире по объему экспорта, причем доля готовой продукции, составлявшая сорок лет назад всего одну восьмую часть американского экспорта, составила к началу века уже одну треть. В последующие четырнадцать лет, т. е. до начала первой мировой войны, объем внешней торговли США в стоимостном выражении вырос почти на 1 млрд. долл.

9


Молодые американские монополии развили бурную деятельность по поиску новых сфер приложения капитала и рынков сбыта производимой в США продукции. Эту погоню за новыми сферами прибыльного вложения капитала американские газеты сравнивали в те годы с рысканьем хищников в джунглях в поисках новых жертв. Поток американской продукции, хлынувшей на европейский рынок, пугал европейских промышленников и политических деятелей, из уст которых все чаще и чаще звучали теперь предостережения о растущей опасности американской конкуренции как на внутреннем рынке европейских стран, так и на их традиционных зарубежных рынках.

Империалистическая война 1914—1918 гг. сыграла важную роль в развитии мирового капитализма. В. И. Ленин писал, что «война как громадный исторический процесс неслыханным образом ускорила социальное развитие. Капитализм, развившийся в империализм, т. е. в монополистический капитализм, превратился под влиянием войны в государственно-монополистический капитализм»13. Тенденции к развитию государственно-монополистического капитализма в Соединенных Штатах отмечались еще задолго до начала первой мировой войны. Превращение монополистических объединений и финансовых группировок в реальную политическую силу и подчинение государственного аппарата США монополистическому капиталу происходило неуклонно, хотя и медленно на первых порах. Но уже в 1912 г. в ходе своей предвыборной кампании кандидат от демократической партии и будущий президент США Вудро Вильсон был вынужден признать: «Мы имеем в Соединенных Штатах не одну, не две и не три, а много сложившихся и достигших громадных размеров монополий. У нас есть не одна и не две, а много областей приложения сил, в которые независимому человеку трудно, если не невозможно проникнуть... сейчас мы превратились в одно из наиболее плохо управляемых, одно из наиболее всесторонне контролируемых и доминируемых правительств цивилизованного мира... в правительство, подчиненное воле и давлению небольших групп, состоящих из обладающих властью людей»14.

Отдельные американские политические и государственные деятели порой искренне, а чаще в сугубо конъ-

10


юнктурных и демагогических предвыборных целях предрекали гибель Америки «свободного предпринимательства» под нажимом набиравших политическую и экономическую силу монополистических объединений. В 1890 г. американским конгрессом был даже принят так называемый «закон Шермана», призванный ограничить дальнейший рост монополий. Но монополиям удалось с помощью нанятых ими юристов исключить из обсуждавшегося в конгрессе законопроекта все пункты, которые хотя бы в малейшей степени могли угрожать их интересам. В результате, как отмечал американский историк Г. Агар, «угрожающе названный антитрестовский закон Шермана 1890 г. был намеренно сформулирован в таких общих выражениях, что единственным его результатом было повышение жизненного уровня лиц, занимающихся юридической практикой»15. Вскоре «закон Шермана» стал эффективным орудием борьбы монополистического капитала США с растущим рабочим движением в стране, поскольку все тем же высокооплачиваемым юристам, нанятым монополиями, удалось «доказать», что именно рабочие профсоюзы, а не тресты представляют наибольшую угрозу американскому «свободному предпринимательству» и «истинной демократии».

Соединенные Штаты вступили в первую мировую войну ближе к ее заключительному этапу, но это обстоятельство не лишило их права стать одним из основных участников раздела мира между империалистическими державами. Выгоды, полученные США от участия в войне, не ограничивались расширением сфер влияния м прибыльного вложения капитала для американских монополий. До 1914 г. Соединенные Штаты были должником Европы. Сумма займов, полученных США в европейских странах на развитие своей экономики, составляла около 3 млрд. долл. К 1921 г. европейские страны, получавшие значительные кредиты в США на закупку американского вооружения и других товаров, задолжали Америке свыше 14 млрд. долл. Таким образом, к концу войны Соединенные Штаты превратились не только в ведущую торговую и индустриальную державу капиталистического мира, но и в его основного кредитора. В 1914 г. американские капиталовложения за рубежом составляли около 2 млрд. долл., через восемнадцать лет сумма этих капиталовложений составила

11


уже 18 млрд. долл. Общая сумма чистого дохода (после вычета налогов), полученного американскими монополиями за годы первой мировой войны, составила колоссальную сумму — 27,3 млрд. долл., причем доходы восемнадцати ведущих американских компаний с момента вступления США в войну почти в пять раз превысили уровень их доходов в предвоенные три года.

Нажитые американскими монополиями колоссальные прибыли способствовали дальнейшей и еще более целеустремленной концентрации промышленного и сельскохозяйственного производства, централизации банковского капитала. С ростом могущества американского капитала расширялись и его возможности оказывать как косвенное, так и непосредственное влияние на политическую жизнь в стране. В своем труде «Государство и революция» В. И. Ленин развил мысль Ф. Энгельса об использовании имущим классом своей власти в демократической республике, и в частности в Соединенных Штатах, посредством «прямого подкупа чиновников» и «союза между правительством и биржей». «В настоящее время,— писал В. И. Ленин в 1918 г.,— империализм и господство банков «развили» оба эти способа отстаивать и проводить в жизнь всевластие богатства в каких угодно демократических республиках до необыкновенного искусства... Демократическая республика есть наилучшая возможная политическая оболочка капитализма, и потому капитал, овладев... этой наилучшей оболочкой, обосновывает свою власть настолько надежно, настолько верно, что никакая смена ни лиц, ни учреждений, ни партий в буржуазно-демократической республике не колеблет этой власти»16.

Отцы-основатели американского государства, которым принадлежит авторство конституции США в ее первозданном виде, сознательно не предусматривали в тексте основного закона провозглашенной ими республики существования национальных политических партий. В глазах многих из первых государственных деятелей Соединенных Штатов, исходивших из близкого им опыта английской политической системы, партии представляли собой не что иное, как «циничные, непостоянные союзы, контролируемые ограниченным кругом влиятельных семей»17. Однако уже в 90-х годах XVIII в. обострение противоречий между ведущими группировками американской буржуазии привело к

12


образованию двух партий, в течение продолжительного периода американской истории различавшихся между собой по принципиальным вопросам внутренней политики и государственной структуры. Существование принципиальных различий между этими партиями позволило Томасу Джефферсону заявить в 1800 г. своему политическому оппоненту Джону Адамсу, представлявшему конкурирующую партию: «Две системы принципов разделяют наших сограждан на две партии... Если бы нам обоим было бы суждено умереть сегодня, завтра наши места заняли бы два других имени, не внеся никаких изменений в движение механизма. Им движет принцип, а не вы или я»18. К середине XIX в. основным вопросом, в подходе к решению которого все еще довольно явственно проступали принципиальные расхождения в позициях двух политических партий США, был вопрос об освобождении негров. Но, как отмечал В. И. Ленин, «после освобождения негров разница между той и другой партией становилась все меньше. Борьба этих партий велась преимущественно из-за вопроса о большей или меньшей высоте таможенных пошлин. Никакого серьезного значения для массы народа эта борьба не имела. Народ обманывали, отвлекали от его насущных интересов посредством эффектных и бессодержательных дуэлей двух буржуазных партий»19.

Кризис буржуазных политических партий Соединенных Штатов начал особенно четко проявляться в XX в. с образованием монополий и развитием государственно-монополистического капитализма. Различия в подходе к решению второстепенных вопросов, главным образом внутриполитического характера, оставались и на этом этапе сосуществования буржуазных политических партий. Так, в 20-х годах текущего столетия вопрос о высоте таможенных тарифов сменился вопросом об отношении к запрещению продажи спиртных напитков. Да и на более позднем этапе между двумя основными буржуазными партиями возникали разногласия и различия в подходе к решению тех или иных вопросов непринципиального значения, но и демократическая и республиканская партии неизменно оставались единомышленниками и союзниками в основном вопросе — вопросе о необходимости отстаивания и претворения в жизнь классовых интересов монополистической буржуазии страны. Даже в тех случаях, когда расхождения

13


между этими партиями возникали, казалось, по вопросам принципиального характера, как это было, в частности, в вопросе о роли Соединенных Штатов в послевоенном мире после первой мировой войны и о связанном с ним вступлении США в Лигу наций, межпартийная борьба являлась лишь отражением острой конкурентной борьбы за власть между группировками монополистического капитала, различавшимися в своем подходе к изысканию новых каналов и форм политической и экономической экспансии американского империализма. В наши дни, по признанию американских авторов, «во всей американской политической структуре не существует лакмусовой бумажки для выяснения идеологической чистоты, позволяющей определить, кто является действительно «республиканцем», а кто — действительно «демократом»»20. Верность классовым интересам американской монополистической буржуазии является общим для обеих основных буржуазных партий США признаком «идеологической чистоты» в том смысле, в каком она понимается правящим классом американского общества. Любая принципиальная оппозиция интересам этого класса вынесена в наши дни за рамки двух основных буржуазных политических партий США, их внутрипартийной или межпартийной борьбы. Двухпартийная система была, по определению В. И. Ленина, «одним из самых могучих средств помешать возникновению самостоятельной рабочей, т. е. действительно социалистической партии»21, и остается таким средством и в наши дни*.

«Монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других «частностей»»,— писал В. И. Ленин22. Располагая огромным капиталом, монополии США получили возможность покупать услуги политических деятелей, проявляющих готовность «оправдать доверие» оказывающих


* На различных этапах американской политической истории помимо двух основных буржуазных партий в США существовали и продолжают существовать другие буржуазные партии и политические союзы, нередко отличающиеся от ведущих партий своим подходом лишь к какому-либо конкретному и, как правило, несущественному вопросу внешнеполитического или внутриполитического характера.

14


им финансовую и иную поддержку кругов. На американской политической арене появляются лица, выступающие в качестве выразителей и рьяных защитников интересов тех или иных монополистических объединений и финансовых групп. В этих условиях борьба между ведущими буржуазными политическими партиями, особенно в период избирательных кампаний, является отражением ожесточенной конкурентной борьбы между основными группировками монополистического капитала за большую практическую возможность оказывать влияние на решение на государственном уровне стоящих перед страной внешнеполитических и внутриполитических проблем. По признанию одного из видных американских политических историков, Уилфреда Бинкли, президентские выборы в США представляют собой не что иное, как борьбу между представителями руководства двух ведущих политических партий за президентский пост с его престижем, правами и властью23.

Анализ избирательных кампаний в Соединенных Штатах позволяет глубже изучить расстановку политических сил внутри страны, обнаружить скрытые пружины и истинные цели ожесточенной борьбы за власть, нередко выплескивающейся за национальные рамки американского государства хотя бы в силу того, что в ее процессе затрагиваются вопросы международного значения. Еще В. И, Ленин писал, что избирательная кампания «дает объективный материал по вопросу о взглядах, настроениях, а следовательно, и интересах различных классов общества»24. Победа того или иного кандидата на выборах является уже не только и не столько его индивидуальной победой и даже не победой представляемой им партии, сколько торжеством политического и экономического курса, отвечающего интересам стоящих за этим кандидатом монополистических кругов Соединенных Штатов. Существующая государственная политическая структура обеспечивает полное соблюдение интересов монополистического капитала США независимо от исхода межпартийной борьбы.

По-видимому, не лишено смысла то обстоятельство, что, несмотря на ожесточенную конкурентную борьбу между двумя буржуазными партиями за Белый дом, в результате которой менялись правящие партии и их представители в президентском особняке, и республиканцы, и демократы были его хозяевами примерно оди-

15


наковое количество лет. За 74 года текущего столетия президентами Соединенных Штатов были девять республиканцев, занимавших этот пост в общей сложности 38 лет. Пять президентов-демократов занимали этот высший административный пост в течение 36 лет. К не менее интересным выводам (подтверждающим, в частности, сходство позиций и политических программ республиканской и демократической партий, лишающее рядового американского избирателя реальной возможности выбора между ними) могут подвести читателя и данные о том, что в ходе девятнадцати президентских избирательных кампаний XX в.— с 1900 по 1972 г.— обе партии получили примерно равное число голосов: республиканцы— 395,5 млн., демократы — 374,3 млн.*

Бывший президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон признавал в свое время, что «хозяевами Соединенных Штатов являются объединенные капиталисты и промышленники Соединенных Штатов»25. За прошедшие с тех пор 60 лет американская история «обогатилась» многочисленными фактами, не только подтверждающими высказанное еще Ф. Энгельсом положение о косвенном использовании капиталом своей власти в США26, но и свидетельствующими о ее прямом использовании — по крайней мере четыре из четырнадцати президентов США XX столетия вступили на этот пост, будучи миллионерами. Влияние капитала на политическую жизнь страны растет прямо пропорционально росту расходов на ведение избирательных кампаний. Согласно опубликованным в американских источниках данным, общая сумма расходов на избирательную кампанию 1972 г. на всех уровнях (от президентской до местных) составила 400 млн. долл. по сравнению с 300 млн. долл., затраченными на предыдущую кампанию. Только лишь президентские выборы обошлись принимавшим в них участие партиям и кандидатам в 100 млн. долл. Переизбрание президента Никсона стоило республиканской партии не менее 50 млн. долл., демократическая партия вложила в избиратель-


* До выборов 1972 г., в результате которых, как известно, победителем с большим преимуществом голосов оказался Р. Никсон, эти данные были еще более показательными: в ходе восемнадцати президентских выборов — с 1900 по 1968 г.— республиканцы получили в общей сложности 348,8 млн. голосов, о демократы — 350,9 млн.

16


иую кампанию своего кандидата 25 млн. долл.27. Р. Никсон признавал в свое время в книге «Шесть кризисов», что кандидатами в президенты смогут быть лишь наследники огромных состояний или же лица, добившиеся поддержки толстосумов. «Человек, не располагающий большим состоянием, вынужден обращаться за средствами к состоятельным... Это обстоятельство добавляет нежелательный компонент к избирательному процессу, так как рядовые избиратели не принимают участия в этом акте. Высокие расходы на ведение предвыборной кампании, предоставляя состоятельным людям право вето в отношении тех, кто может принимать участие в конкурентной борьбе за президентский пост, позволяет им оказывать большее по сравнению с другими избирателями влияние на решение вопроса о том, кто получит этот пост»,— признания такого рода не единичны в американской литературе, посвященной изучению политических нравов современных Соединенных Штатов28.

В этих условиях, независимо от личных убеждений кандидата, нужд и интересов широкой общественности, отдающей ему свои голоса, политический деятель, будучи избранным на президентский (как и на другой, менее ответственный) пост, зачастую становится орудием тех влиятельных кругов, которым он обязан своим избранием. Не отрицая определенного значения личных качеств кандидата для обеспечения его победы на выборах или для получения им ответственного поста в правительственном аппарате, можно тем не менее утверждать, что в Соединенных Штатах XX в. решающим фактором становится мощь объединенного капитала, стоящего за кандидатом, финансирующего его избирательную кампанию и обеспечивающего ему всемерную поддержку через принадлежащие этому капиталу или контролируемые им органы печати, радио и телевидения.

...Ладонь левой руки лежит на Библии, правая рука поднята в традиционном жесте торжественной клятвы. Вслед за федеральным судьей будущий президент повторяет предписанные конституцией слова: «Я торжественно клянусь, что буду добросовестно исполнять обязанности президента Соединенных Штатов и по мере

2 Э. А. Иванян

17


своих сил и способностей беречь, хранить и защищать конституцию Соединенных Штатов».

За двухсотлетнюю историю страны 37 президентов * обещали американскому народу оправдывать оказанное им высокое доверие. Среди обитателей Белого дома были политические деятели, избранные на этот пост в признание их прошлых заслуг перед США или в надежде на то, что именно им удастся добиться долгожданных перемен к лучшему, среди них были и люди, чьей единственной «заслугой» было слепое повиновение воле выдвинувших или поддерживавших их политических и финансово-монополистических кругов, были среди них и люди, более или менее случайно оказавшиеся в Белом доме, как правило, после кончины или убийства их предшественников. Так же, как были различны политические деятели, занимавшие пост президента США, было различно их понимание ответственности перед страной, их представление о роли и прерогативах президентской власти. Отличны были не только обстоятельства, при которых они вступали на этот пост, но и исторические условия, в которых протекала их деятельность, стоявшие перед ними задачи.

С каждым из американских президентов связывается определенный этап истории США, определенный курс внешней и внутренней политики американского государства, определенные события в самих Соединенных Штатах и на международной арене, которые, как правило, находят освещение у буржуазных авторов. Однако вместе с тем нельзя не обратить внимания на весьма любопытную закономерность, проявляющуюся при анализе и оценке американскими буржуазными историками и социологами ** общественных последствий


* Президент Гровер Кливленд, дважды занимавший этот пост с перерывом в четыре года, считается соответственно двадцать вторым и двадцать четвертым президентом США. Отсюда расхождение между количеством людей, занимавших этот пост, и их «порядковым номером». Нынешний президент США — Джеральд Форд — считается тридцать восьмым американским президентом.

** Президентская власть и президенты издавна являются популярным в среде американских авторов предметом исследований. Многме из посвящаемых этой теме историко-биографических трудов пишутся по заказу самих президентов или поддерживающих их политических кругов, не меньшее количество книг выходит в свет по инициативе их политических противников. И в том и в другом случае эти труды носят, как правило,

18


пребывания того или иного президента США у власти. Если успехи американской внешней или внутренней политики, экономики они объясняют преимуществами капиталистического строя и достоинствами государственного лидера и проводимого им курса, то более частые провалы и неудачи в этих областях приписывают, как правило, непригодности или неподготовленности соответствующего лидера. Если следовать ходу рассуждений буржуазных историков, то получается, что пороки современного капиталистического общества объясняются не его природой, а просчетами и заблуждениями его отдельных лидеров, и достаточно сменить этих лидеров, чтобы капиталистическая система подтвердила свою жизнеспособность и разумность.

Роль и место Соединенных Штатов в мире изменились коренным образом с конца прошлого столетия. Американский империализм сформировался и приобрел все характерные для него черты в период между 1890 г. и 1914 г. По одну сторону этого двадцатипятилетия лежат преимущественно фермерские и провинциальные Соединенные Штаты — страна широко разрекламированного свободного предпринимательства и свободной конкуренции, самолично присвоившая себе титул земли обетованной для всех обездоленных и угнетенных, цепко удерживавшая в своих руках завоеванные или отторгнутые территории на Американском континенте, но не проявлявшая на том этапе исторического развития видимого интереса к расширению своих владений и сфер влияния за пределы этого географического района.


явно тенденциозный характер и призваны способствовать повышению или подрыву престижа того или иного кандидата в президенты, бывшего или нынешнего главы государства. Но наряду с такого рода политическими трудами в Соединенных Штатах ежегодно издается значительное число монографий видных американских историков и социологов, содержащих анализ деятельности американских президентов, особенностей подхода их администраций к решению стоявших перед ними внутриполитических и внешнеполитических проблем, индивидуальных особенностей их личности. Администрациям президентов США XX в. посвящали свои труды отец и сын А. М. Шлезингеры, Г. Агар, Р. Тагуэлл, Р. Хофштадтер, К. Росситер, У, Бинкли, Г. Хоулэнд, Ч. Э. Мэрриэм, Дж. Д. Барбер, Д. Л. Дюмонд, Л. Генри, А. С. Линк, Г. Фолкнер, Р. Киркендолл, Г. Фэрли, Л. Браунлоу, Э. Дж. Хьюз, Дж. Бёрнс, Д. Броган, М. Канлифф, У. С. Уайт, К. Филлипс, Р. Ровере, Т. Бэйли, Д. Халберстам, Т. Соренсен, С. Уоррен, Т. Уайт и многие другие американские авторы.

19


По другую сторону этого хронологического водораздела лежат империалистические Соединенные Штаты Америки — государство наивысшей концентрации производства и централизации финансового капитала, гигантских монополистических объединений. США XX столетия — это страна множества сложных и зачастую неразрешимых противоречий, экономических и социальных проблем. И наряду с этим Соединенные Штаты — это одна из крупнейших держав мира, обладающая колоссальным экономическим и военным потенциалом, государство, претендующее на роль политического, экономического и военного лидера всего капиталистического мира, и в силу всего этого государство, от взаимоотношений которого с другими крупнейшими странами мира, и в первую очередь с Советским Союзом, зависит решение многих проблем современности.

С превращением Соединенных Штатов в мировую державу вопрос внутриполитических изменений в этой стране перерос национальные границы, так как неизмеримо возросли ее возможности оказывать влияние на общий ход международных событий, и в частности на решение важнейших вопросов современности — вопросов войны и мира. Вполне естественно то серьезное и пристальное внимание, которое проявляет в этих условиях внешний мир к событиям в этой стране, еще в конце прошлого века имевшим сугубо внутреннее политическое или экономическое значение. К событиям такого рода можно отнести в числе других и выборы президента — высшего должностного лица, наделенного конституцией страны полномочиями и ответственностью принимать решения и предпринимать действия от имени американского государства.

За двухсотлетнюю историю Соединенных Штатов президентами страны избирались 36 государственных деятелей *, отличавшихся друг от друга своими политическими взглядами и личными качествами, разных по судьбе и по месту, отводимому им в истории США. И так же, как были отличны друг от друга эти люди, были различны и обстоятельства, приведшие их в Белый дом, стоявшие перед ними задачи, политические


* Нынешний президент США Джеральд Р. Форд вступил на этот пост, согласно конституции, после ухода в отставку его предшественника Р. Никсона.

20


и иные силы, способствовавшие или препятствовавшие их приходу к власти, а также историческая обстановка.

Для многих избирателей действительные движущие силы президентских выборов в США, так же как и обстоятельства появления на американской политической арене тех или иных государственных деятелей, скрываются, как правило, за дымовой завесой фраз о «свободе выбора» и «бережно хранимых принципах и традициях истинной демократии», столь щедро повторяемых в период избирательных кампаний. Лишь спустя много лет, а нередко и десятилетий, как это уже не раз происходило в прошлом, отдельные факты и детали борьбы между соперничающими буржуазными партиями и стоящими за ними группировками промыш-ленно-финансового капитала могут становиться достоянием широкой общественности, производя впечатление своей скандальностью на неискушенных в тонкостях американского политического процесса людей. Марксистско-ленинский подход к анализу и оценке внутренних политических процессов в Соединенных Штатах позволяет объективно и убедительно продемонстрировать их сущность как продуманной системы защиты коренных интересов правящего класса страны, понять роль и место отдельных государственных деятелей США в истории страны и в мировой истории в целом.

Хронологические рамки предлагаемой читателю книги сознательно ограничены автором XX в., поскольку именно с начала этого века США превращаются в одну из крупнейших держав мира, чей государственный политический курс начинает тесно переплетаться с мировой политикой и оказывать на нее серьезное влияние. Соединенные Штаты XX в. представляют особый интерес для советских историков и читательской аудитории еще и по той причине, что исполнительная власть в этой стране испытала в этот период серьезные изменения. Многое из того, что происходило в Белом доме и вокруг государственных деятелей, обитавших в нем, происходило впервые в американской истории.

В XX в. Белый дом покинул самый старый из американских президентов — Д. Эйзенхауэр, и президентом был избран самый молодой из них — Джон Кеннеди. Впервые на пост президента США избирали четыре раза — Ф. Д. Рузвельта, впервые был избран католик — Джон Кеннеди, впервые президент подал в отставку со

21


своего поста — Ричард Никсон и впервые президентом и вице-президентом США оказались люди, которых не выбирали американские избиратели,—Джеральд Форд и Нельсон Рокфеллер. Рождение новых средств массовой информации — сначала радио, а потом и телевидения—внесло новые элементы во внутриполитическую, и в частности в избирательную, борьбу в стране. Но, по-видимому, наиболее важной тенденцией в эволюции высшей исполнительной власти в США за 70 с лишним лет текущего столетия, особенно с 1933 г. и вплоть до последнего времени, был рост ее значения в национальной политике.

При написании настоящей монографии автор не ставил перед собой целью создать пособие по новейшей истории США. Вышедшие в свет лишь за последние годы труды советских историков Г. А. Арбатова, Анат. А. Громыко, А. В. Ефимова, В. С. Зорина, Л. И. Зубока, Р. Ф. Иванова, Н. Н. Иноземцева, Б. И. Марушкина, Ю. М. Мельникова, Г. Н. Севостьянова, Н. В. Сивачева, Е. Ф. Язькова, Н. Н. Яковлева могут полностью удовлетворить самого взыскательного читателя, интересующегося этой страной. Именно по этой причине автор сознательно ограничил свою задачу изложением материала, относящегося непосредственно к событиям, связанным с появлением на американской политической арене 12 президентов США XX в., с их пребыванием на посту высшего административного лица крупнейшей капиталистической державы мира и обстоятельствами, при которых они покинули Белый дом. События, происходившие как в самих Соединенных Штатах, так и на международной арене в охватываемый данной работой период, служат в книге, по замыслу автора, фоном, на котором более четко проступают политические портреты этих президентов, их роль и место в американской и мировой истории.


I
Республиканский гамбит

К первым президентским выборам XX столетия республиканская партия, находившаяся у власти в стране с 1897 г., пришла с многообещающим предвыборным лозунгом: «Еще четыре года с полным обеденным судком»— и с твердым намерением добиться переизбрания президента Мак-Кинли на новый четырехлетний срок. У республиканцев были реальные основания надеяться на повторение успеха избирательной кампании 1896 г., когда Мак-Кинли одержал внушительную победу над своим основным соперником — кандидатом демократической партии Уильямом Брайаном. Истекшие четыре года пребывания Мак-Кинли в Белом доме были годами экономического бума — бурными темпами рос объем капиталовложений в экономику страны; золото, упрятанное в подвалы казначейства в годы правления презрщента Кливленда, вновь было пущено в обращение*, вопреки антитрестовскому «закону Шермана»,


* С конца XVIII в. и вплоть до 1873 г. в основе денежной системы США лежал биметаллизм, и размен бумажных денежных знаков осуществлялся как на золото, так и на серебро. После гражданской войны денежное обращение и банковская система США оказались в тяжелом положении. В 1873 г. под давлением сторонников серебряного стандарта, видевших в та-

23


продолжали расцветать и богатеть промышленные тресты и банки; новая система таможенных тарифов надежно охраняла внутренний американский рынок от товаров, производимых иностранными конкурентами. Бесчисленное множество стоявших перед страной экономических и социальных проблем умело скрывалось правящими кругами США за блестящим фасадом видимого «всеобщего благополучия».

С именем президента Мак-Кинли были связаны и существенные изменения во внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов. Именно он стоял у колыбели империалистической державы, чьи вожделения были устремлены уже за пределы Западного полушария, еще совсем недавно вполне удовлетворявшего разгоравшиеся аппетиты американских экспансионистов. Кое-кто из политических противников президента вспоминал, что всего лишь несколько лет назад Мак-Кинли во всеуслышание заявлял, что аннексия территорий противоречит представлению американцев о моральных нормах, являясь не чем иным, как «преступной агрессией», и предупреждал от соблазна территориальных захватов1. Но наступил 1898 год, и Соединенные Штаты аннексировали Гавайские острова; двумя месяцами позже американское правительство потребовало от побежденной Испании передачи США в счет военных репараций Пуэрто-Рико, а позднее и Гуама. Тем же летом американские войска оккупировали остров Уэйк, а спустя всего несколько месяцев Мак-Кинли категорически отказался вести переговоры о перемирии с Испанией, прежде чем Соединенным Штатам не будут переданы все Филиппинские острова. Еще в ходе испано-американской войны президент заявил, что по окончании войны США сохранят за собой все, что захотят2. Позиция, занятая правительством Мак-Кинли в переговорах с Испанией, продемонстрировала, что президент


кого рода реформе решение финансовой проблемы, правительство прекратило обмен бумажных денег на золото и изъяло его из обращения. Этот шаг правительства привел к еще большему обесценению бумажных денег. Согласно принятому в 1900 г. закону о золотом стандарте, золото вновь поступило в обращение, и бумажные деньги стали свободно обмениваться и на золото и на серебро. Золотой стандарт окончательно рухнул в 1933 г., когда в результате потрясшего всю капиталистическую систему экономического кризиса Соединенные Штаты перешли к бумажно-денежной системе.

24


намерен оправдать надежды, возлагавшиеся на него империалистическими кругами США.

Испанскому правительству пришлось в конечном счете согласиться с этими требованиями. В результате подписанного в декабре 1898 г. мирного договора Испания лишилась Филиппин и всех своих владений в Западном полушарии, получив от США в счет «возмещения убытков» 20 млн. долл. Выступая позднее перед методистскими священниками, Мак-Кинли следующим образом объяснял решение своего правительства об аннексии Филиппин: «У нас не было другого выхода... кроме как овладеть всеми островами и просветить филиппинцев, поднять их дух и приобщить их к цивилизации, и с божьей помощью сделать все возможное для них, наших собратьев, поскольку Иисус принял смерть и за них тоже». К этому важному решению президент, по его словам, пришел в результате продолжительной консультации с самим господом богом и лишь после того, как получил на то благословение свыше3.

В период президентства Мак-Кинли начал проявляться и откровенный интерес Соединенных Штатов к Азии. В сентябре 1899 г. государственный секретарь США Джон Хэй направил главам правительств Великобритании, Германии, Франции, Италии, России, Австрии и Японии идентичные ноты, в которых заявлял о желании американского правительства сохранить в Китае «открытый рынок для всей мировой торговли» и «устранить опасные источники международной напряженности»4. В марте 1900 г. Соединенные Штаты официально провозгласили политику «открытых дверей» в отношении Китая, зарезервировав тем самым за собой право на участие в будущем разделе этой страны между империалистическими державами.

Предвыборная платформа республиканской партии 1900 г. предлагала избирателям закрепление золотого стандарта, сохранение системы таможенных тарифов, оправдывала приобретенными территориальными и экономическими выгодами испано-американскую войну и обещала новые успехи в случае переизбрания Мак-Кинли. Республиканский съезд, состоявшийся в Филадельфии в июне 1900 г., единогласно и уже в первом туре голосования утвердил кандидатом в президенты США от республиканской партии 57-летнего Уильяма Мак-Кинли. На пост вице-президента, который оста-

25


вался вакантным после смерти Гаррета Хобарта в 1899 г., был выдвинут губернатор штата Нью-Йорк Теодор Рузвельт. Как и ожидалось, делегаты съезда выразили свое удовлетворение исходом испано-американской войны, окрестив ее войной «за свободу и права человека», а также одобрили «приобретение» новых зависимых территорий и меры, предпринятые республиканским правительством по обеспечению новых рынков сбыта американской товарной продукции с помощью политики «открытых дверей».

Демократическая партия выступила с демагогической, рассчитанной на привлечение голосов мелкой буржуазии программой действий и с «антиимпериалистическим» лозунгом: «Флаг республики на вечные времена, империя — никогда». В предвыборной политической платформе демократов из чисто тактических соображений межпартийной борьбы осуждалась экспансионистская внешняя политика республиканского правительства, а также содержались призывы к проведению более жесткой политики в отношении монополистических объединений и соблюдению ранее принятых антитрестовских законов. Демократы заявляли, и это особо подчеркивалось в принятой делегатами съезда платформе, что проведение империалистической политики за рубежом «быстро и неизбежно приведет к установлению деспотизма в Соединенных Штатах»5.

Исчерпывающая характеристика политических кругов США, выступавших на рубеже XX столетия с «антиимпериалистических» и «антимонополистических» позиций, была дана В. И. Лениным в его труде «Империализм, как высшая стадия капитализма». Анализируя внутриполитическую обстановку в США в те годы, В. И. Ленин писал: «В Соединенных Штатах империалистская война против Испании 1898 года вызвала оппозицию «антиимпериалистов», последних могикан буржуазной демократии, которые называли войну эту «преступной», считали нарушением конституции аннексию чужих земель, объявляли «обманом шовинистов» поступок по отношению к вождю туземцев на Филиппинах, Агвинальдо (ему обещали свободу его страны, а потом высадили американские войска и ан-нектировали Филиппины),— цитировали слова Линкольна: «когда белый человек сам управляет собой, это — самоуправление; когда он управляет сам собой и

26


вместе с тем управляет другими, это уже не самоуправление, это — деспотизм». Но пока вся эта критика боялась признать неразрывную связь империализма с трестами и, следовательно, основами капитализма, боялась присоединиться к силам, порождаемым крупным капитализмом и его развитием, она оставалась «невинным пожеланием»»6.

Кандидатом в президенты США от демократической партии был вновь единогласно выдвинут Уильям Джен-нингс Брайан, кандидатом в вице-президенты — Эдлай Стивенсон, бывший в годы президентства Кливленда вице-президентом США. Политические судьбы Мак-Кинли и Брайана уже перекрещивались в недалеком прошлом: всего лишь четыре года назад, в ходе президентских выборов 1896 г., эти два деятеля были выдвинуты кандидатами своих партий на пост президента США. В тот раз Мак-Кинли одержал убедительную победу над 36-летним любимцем демократической партии, которому не помогли ни неистощимая энергия, ни блестящие ораторские способности. Не помогли кандидату демократов его незаурядные личные качества и спустя четыре года. Видимое экономическое благополучие страны, приписывавшееся активному внешнеполитическому и внутриполитическому курсу республиканского правительства, не могло не оказать влияния на значительную часть электората. Война с Испанией окончилась в короткий срок, а результаты заключенного мирного договора сулили американской буржуазии радужные перспективы на многие годы вперед. «От счастья счастья не ищут» — этот броский лозунг республиканской кампании за переизбрание Мак-Кинли нашел восторженную поддержку не только в монополистических кругах страны, но и в среде американских избирателей, связывавших с именем президента Мак-Кинли и возглавляемым им правительством свои надежды на конкретные экономические блага. Победа, одержанная Мак-Кинли на выборах 1900 г., была весьма убедительной— за него подали голоса более 7,2 млн. избирателей. За Брайана проголосовали 6,35 млн. избирателей*.

Боссы республиканской партии были в восторге от результатов выборов: предстоявшие четыре года пре-


* Оценивая соотношение голосов, поданных за Мак-Кинли и Брайана, следует иметь в виду, что в выборах 1900 г. приняли участие 73% зарегистрированных американских избирателей; более 5 млн. человек на избирательные участки не явились.

27


бывания Мак-Кинли на президентском посту сулили дальнейший рост популярности и политического авторитета партии. Не скрывали своего удовлетворения и представители монополистических кругов страны, выделившие на предвыборную кампанию Мак-Кинли около 2,5 млн. долл. (весьма внушительную по тем временам сумму). Щедрость представителей «большого бизнеса» основывалась на трезвом расчете: президент Мак-Кинли означал продолжение отвечавшего их интересам политического курса. «Страна, или по крайней мере та часть ее, на которой лежит вся тяжесть и риск, связанные с предпринимательством и промышленностью, вздохнут с облегчением, узнав, что нас миновала огромная опасность»,— заявил один из членов республиканского кабинета, получив сообщение о поражении Брайана7. Ни о какой сколько-нибудь серьезной опасности интересам деловых кругов США в случае победы демократов, конечно, не могло быть и речи, однако внешняя и внутренняя политика республиканской администрации за последние четыре года и ее тесная связь с монополистическим капиталом давали все основания крупной буржуазии страны рассчитывать на большую «отзывчивость» правительства Мак-Кинли при решении вопросов, затрагивающих ее интересы. Ведь не кто иной, как Мак-Кинли, был убежден в том, что благополучие бизнеса способствует благополучию всей страны. Это кредо президента вполне устраивало представителей «большого бизнеса». Победа Мак-Кинли интерпретировалась республиканскими боссами как получение из рук американских избирателей мандата на проведение экспансионистской внешней политики и в будущем. «Антиимпериалистическая» оппозиция с ее «невинными пожеланиями» безнадежно устарела, вступив в противоречие с конкретными требованиями новой эпохи господства финансового капитала.

Мак-Кинли часто называли при жизни «президентом, сделанным Марком Ханной». Промышленник и банкир, миллионер Марк Ханна был влиятельной фигурой в американской политической жизни и признанным боссом республиканской партии. В. И. Ленин называл Ханну в числе столпов американского империализма наряду с Морганом, Рокфеллером и другими8. Ставку на Мак-Кинли Марк Ханна сделал еще в 1891 г., когда будущий президент США, пользуясь финансовой поддержкой

28


Ханны, победил на губернаторских выборах в штате Огайо. Позднее, в 1893 г., Ханна, Карнеги, Фрик и другие крупные финансовые дельцы и промышленники в буквальном смысле спасли Мак-Кинли от банкротства, собрав на погашение его долговых обязательств крупную сумму. Выдвижение кандидатуры Мак-Кинли на пост президента в 1896 г. обошлось лично Ханне более чем в 100 тыс. долл., не говоря уже о том, что он осуществлял непосредственное руководство всей республиканской предвыборной кампанией. Среди крупнейших американских монополий, внесших колоссальные суммы в казну республиканцев, фигурировали «Стандард ойл» (250 тыс. долл.), «Нью-Йорк лайф» (50 тыс. долл.), железнодорожные компании (174 тыс. долл.) и др. Всего к окончанию избирательной кампании сторонникам Мак-Кинли удалось собрать около 3,5 млн. долл. Ханна щедро отпускал крупные суммы денег на издание плакатов и рекламных брошюр, повествовавших о заслугах и достоинствах Мак-Кинли, на изготовление сотен тысяч значков с портретом своего протеже. Теодор Рузвельт, будучи в то время еще совершенно неизвестным в стране, саркастически заметил, что Ханна «рекламировал Мак-Кинли так, как будто тот был патентованным лекарством». Ханне удалось внедрить своих агентов в штаб-квартиру демократической партии, что позволяло ему быть в курсе всех планов и намерений политических противников.

Поддержка со стороны Марка Ханны сыграла решающую роль и в предвыборной кампании 1900 г. Используя его влияние и связи в монополистических кругах страны, республиканцам удалось объединить финансовые средства и возможности «большого бизнеса» США, необходимые для обеспечения победы Мак-Кинли. Решающая роль Ханны в политической карьере Мак-Кинли была настолько хорошо известна в стране, что объектом критики со стороны политических противников республиканцев был чаще он, а не президент.

«Теперь вам остается только жить»,— заявил Ханна праздновавшему свою новую победу Мак-Кинли. Но 6 сентября 1901 г., всего через шесть месяцев после торжественной церемонии вступления на пост президента, Мак-Кинли был тяжело ранен на Пан-Американской выставке в г. Буффало анархистом Леоном Чолгошем и спустя восемь дней скончался. «Этот чертов ковбой

29


теперь является президентом»,— воскликнул в сердцах активно недолЕобливавший вице-президента Марк Ханна, когда 42-летний Теодор Рузвельт был официально провозглашён двадцать шестым президентом Соединенных Штатов.

* * *

В 1948 г. профессор Артур Шлезингер-старший провел опрос среди большой группы американских историков с целью определения, кто из американских президентов заслуживает быть названным «великим». Результаты этого исследования были таковы — из 33 президентов США (на тот период) большинство опрошенных специалистов назвали лишь шесть имен — Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Эндрю Джексона, Авраама Линкольна, Вудро Вильсона и Франклина Д. Рузвельта, достойных столь высокой оценки их деятельности. Часть опрошенных высказали мнение (которое разделяют по сей день и некоторые другие специалисты), что этот короткий список может быть дополнен именем Теодора Рузвельта, оставившего заметный след в американской истории. «Лихой всадник», ковбой и аристократ, «гроза трестов» и друг дома Морганов, воинствующий империалист, шовинист и проповедник «всеобщей справедливости», в каком только качестве не выступал этот талантливый мастер политической мимикрии за свою недолгую карьеру государственного деятеля, предоставив многочисленным сторонникам и столь же многочисленным противникам неистощимый материал для подчас полярно противоположных оценок своего места в американской истории.

В отличие от большинства своих предшественников и преемников на президентском посту, Теодор Рузвельт начал свою политическую карьеру с весьма влиятельного политического поста, не обладая необходимым для этого опытом. До своего выдвижения на пост вице-президента США Рузвельт был в течение двух лет губернатором штата Нью-Йорк. На этот пост он был рекомендован в свое время республиканскими боссами штата, которым, хотя и не без труда, удалось убедить нью-йоркские деловые круги в том, что Рузвельт может оказаться полезным человеком. Республиканская партия в те годы крайне нуждалась в кандидате, способном одержать победу на губернаторских выборах в штате Нью-

30


Йорк, а популярный в стране командир кавалерийской дивизии «Лихие всадники» времен испано-американской войны Теодор Рузвельт имел реальные шансы оправдать возлагавшиеся на него надежды. Это обстоятельство, по всей видимости, сыграло решающую роль в изменении отношения к кандидатуре Рузвельта со стороны крупных промышленников и финансистов штата, считавших бывшего полковника несговорчивым и самонадеянным человеком. Последнее слово в решении судьбы Рузвельта принадлежало сенатору Томасу Платту, признанному политическому боссу штата Нью-Йорк и ставленнику Уолл-стрита в конгрессе. Добившись согласия Платта, Рузвельт мог уже не сомневаться в исходе выборов. В январе 1899 г. он, как и ожидалось, въехал победителем в губернаторский особняк в столице штата — городке Олбани.

На первых порах Рузвельт не проявлял неугодной деловым кругам штата активности, но уже на второй год пребывания на посту губернатора он заметно уверовал в свои силы и даже решился нарушить традиционную привилегию партийных боссов — назначение на ответственные административные посты штата. Убежденный сторонник сильной централизованной административной власти, Рузвельт стал к концу двухлетнего губернаторского срока мешать и представителям «большого бизнеса», безраздельно господствовавшим до этого в политической жизни этого влиятельного штата страны. Разногласия между губернатором и истинными хозяевами штата не носили, конечно, принципиального характера и не затрагивали в сколько-нибудь серьезной степени влияния последних на решение жизненно важных для них вопросов, однако сам факт наличия разногласий, пусть даже по второстепенным вопросам, вызвал недовольство деловых кругов, привыкших к безоговорочному подчинению местных властей их диктату. Об избранной Рузвельтом тактической линии поведения на губернаторском посту можно судить хотя бы по замечанию видного американского специалиста в области государственной, политической и партийной структуры США Уилфреда Бинкли, считающего, что «в своих отношениях с нью-йоркскими гигантами бизнеса, финансов и политики губернатор Теодор Рузвельт развивал практику гибкости, не настаивая на невозможном— т. е. развивая в себе качество, действительно

31


необходимое для более ответственного президентского поста. Как он (Рузвельт.— Э. И.) писал в одной из статей, опубликованных в период пребывания на губернаторском посту: «Приспособленчество является подчас признаком высшей степени овладения искусством управления государством»»9.

Разгадав за приспособленчеством честолюбивого губернатора не что иное, как тактическую уловку, и не признавая иной формы сотрудничества с административной властью, кроме ее полного подчинения своему диктату и контролю, промышленно-финансовые магнаты штата решили избавиться от своего недавнего ставленника. В этих условиях и возникла идея выдвижения кандидатуры Рузвельта на пост вице-президента США, традиционно предназначавшийся престарелым политическим деятелям или лицам, чье выдвижение на этот пост отвечало лишь тактическим соображениям межпартийной борьбы. Томас Платт, инициатор этой идеи, рассчитывал убить одним выстрелом двух зайцев — устранить Рузвельта с местной политической арены и в то же время, воспользовавшись популярностью имени Рузвельта среди рядовых республиканцев, способствовать победе своей партии на предстоявших президентских выборах.

Вплоть до самого начала работы съезда республиканской партии Рузвельт сомневался (с точки зрения своей будущей политической карьеры) в разумности выхода на национальную политическую арену в столь незавидной, по его убеждению, роли и не давал согласия на выдвижение его кандидатуры. Но опытный Платт провел соответствующую организационную работу среди делегатов съезда, и, уверовав в льстящую его самолюбию популярность в партии, Рузвельт благосклонно согласился выступить «в паре» с Мак-Кинли. В ходе предвыборной кампании 1900 г. выяснилось, что Рузвельт пользовался большей популярностью у рядовых республиканцев, чем сам Мак-Кинли. Слушая его критику в адрес кандидата демократов Брайана, которого Рузвельт неизменно называл в своих предвыборных выступлениях не иначе как «мой оппонент», можно было подумать, что именно он, Рузвельт, а не Мак-Кинли баллотируется в президенты Соединенных Штатов. Кандидата в вице-президенты явно не удовлетворяла отведенная ему второстепенная роль в предвыбор-

32


ной кампании, и можно было предположить, что такая роль не удовлетворит его и в будущем, в случае победы республиканской партии на выборах. Уж очень не вязался образ энергичного и честолюбивого Теодора Рузвельта с традиционно ограниченными функциями вице-президента США, ироническая форма обращения к которому— «Ваше излишнее превосходительство» — была придумана еще Бенджаменом Франклином. Вступив на пост вице-президента 4 марта 1901 г., Рузвельт с явным неудовольствием обнаружил, что ему нечего делать даже в отведенном ему конституцией США качестве председательствующего в сенате, так как рано начавшееся лето в Вашингтоне не располагало сенаторов к сколько-нибудь плодотворной деятельности. Весть о смерти президента Мак-Кинли застала Теодора Рузвельта охотящимся в Адирондакских горах.

Принося присягу на пост президента, Рузвельт обещал продолжать внешнюю и внутреннюю политику своего трагически погибшего предшественника «в интересах мира, процветания и чести нашей любимой родины»10. Вопреки опасениям некоторых представителей монополистических кругов страны, в первое время принимавших словесный радикализм Рузвельта за чистую монету, новый президент не делал ничего такого, что могло бы вызвать недовольство «большого бизнеса». У тех, кто еще продолжал терзаться сомнениями в отношении дальнейших шагов Рузвельта на посту президента, несомненно, отлегло бы от души, узнай они содержание личного письма Рузвельта, датированного 1899 г. В том письме будущий президент писал, что тревога в стране по поводу роста могущества трестов «в основном бесцельна и беспочвенна», и признавался, что сомневается в необходимости каких-либо мер по ограничению этого процесса11. Рузвельт сохранил без изменений весь кабинет Мак-Кинли и не возвращался к теме своих предвыборных демагогических призывов о необходимости ограничения деятельности монополий и создания «сильного национального правительства». Среди ближайших советников нового президента можно было видеть представителей крупнейших монополистических объединений и трестов, в частности Роберта Бэйкона и Джорджа Перкинса, представлявших интересы финансового дома Моргана, Элиу Рута, Филандера Нокса, Джеймса Стиллмана (финансовый дом Рокфеллера),

3 Э. А. Иванян

33


А. Д. Кассата («Пенсильвания рейлроуд»), сенатора Нельсона Олдрича и др. Позднее в своей автобиографии Рузвельт признавал: «Я не могу сказать, что вступал на пост президента, имея какую-либо специально разработанную и далеко идущую программу социальных преобразований»12. Его первое послание конгрессу США оказалось вполне умеренным с точки зрения американских деловых кругов.

Чтобы понять причину тревоги, охватившей монополистические круги США после преждевременной кончины президента Мак-Кинли, следует хотя бы вкратце напомнить об особенностях внутриполитической обстановки в США на пороге нового столетия. Рузвельт вступил на пост президента в период серьезного обострения экономических и социальных противоречий, усугублявшихся ширящимся недовольством трудящихся масс в связи с ростом коррупции и засилья монополий в экономике и политике американского государства. Идеи американских «популистов», активно выступавших в конце XIX в. против централизации финансового капитала и создания крупных промышленных корпораций, против усиления эксплуатации и отражавших в своих программах требования американского пролетариата, получили широкое распространение в профсоюзном движении, среди американских фермеров и в кругах мелкой и средней буржуазии. Однако уже в начале XX столетия движение протеста против экспансионистской внешней политики и антинародной внутренней политики правящих кругов США начинает испытывать преобладающее влияние мелкобуржуазного, филистерского реформизма, ограничивавшегося подчас лишь аморфной критикой монополий и правительства и не поднимавшегося до требований коренных перемен в существующем строе. В. И. Ленин писал: «Так как политическими особенностями империализма являются реакция по всей линии и усиление национального гнета в связи с гнетом финансовой олигархии и устранением свободной конкуренции, то мелкобуржуазно-демократическая оппозиция империализму выступает едва ли не во всех империалистских странах начала XX века»13. Выдвигавшиеся буржуазными реформаторами

34


требования положить конец коррупции в правительстве, улучшить условия труда в промышленности и сельском хозяйстве, ограничить рост монополий, справедливые по существу, отвлекали в конечном счете широкие трудящиеся массы Америки от революционной борьбы, способствовали распространению представлений о возможности достижения социальной справедливости в условиях капиталистического строя.

Популяризации идей буржуазного реформизма в значительной степени содействовала большая группа американских писателей и публицистов, среди которых были Элтон Синклер, Линкольн Стеффенс, Фрэнк Нор-рис, Ида Тарбелл и др. В 1902 г. эта группа публицистов начала печатать в ряде ведущих мелкобуржуазных журналов США критические статьи, затрагивающие различные стороны общественной, экономической и политической жизни в стране. В их статьях поднимался широкий круг вопросов — от тяжелых условий труда в американской промышленности, жестокой эксплуатации трудящихся и коррупции в чиновничьем аппарате до проституции, связей между политическими деятелями и преступным миром, от вводящей в заблуждение рекламы до опасных для здоровья пищевых продуктов и медицинских препаратов. Будучи еще губернатором штата Нью-Йорк, Рузвельт нередко прибегал в демагогических целях к использованию терминологии «популистов», обрушиваясь с критикой на «купающихся в роскоши капиталистов», подобно ростовщикам наживающихся за счет чужого труда; в то же время не кто иной, как Рузвельт, назвал буржуазных реформаторов, разоблачавших в печати злоупотребления трестов и растущую эксплуатацию трудящихся, «разгребателя-ми мусора» («muckrakers») *, выразив в этой презрительной кличке свое истинное отношение к попыткам сколько-нибудь серьезно осудить всесилие монополистического капитала в стране. Более того, Рузвельт усмотрел в критических произведениях «разгребателей мусора» опасные признаки революционности и растущей популярности социалистических идей.


* Традиционно приписываемая богатой фантазии Т. Рузвельта, эта фраза принадлежит в действительности английскому писателю Джону Бьюниану (1628—1688), автору «Путешествия пилигрима из этого мира в грядущий».

35


По мере накопления политического опыта Рузвельт все чаще прибегал к демагогии, как эффективному оружию умиротворения мелкобуржуазной оппозиции. «Во многих отношениях замена Мак-Кинли Рузвельтом была благословением божьим для магнатов, ибо чисто словесный радикализм нового президента должен был сдерживать волну социального недовольства, поднимавшуюся все выше по мере безудержного роста капиталов: Мак-Кинли никогда не был достаточно гибким политиком, чтобы притворяться врагом магнатов, выполняя в то же время тайно все их требования. Рузвельт же, виртуоз обмана, еще и поныне слывет либералом и реформатором»,— писал американский публицист Ф. Ландберг14. Ореол реформатора окружал личность Рузвельта в такой степени, что незадолго до окончания первого срока его пребывания на президентском посту и решения его дальнейшей политической судьбы, Рузвельтом овладело беспокойство, не слишком ли он наступает на «любимые мозоли» истинных хозяев страны, и в конце 1903 г. он поспешил заверить их в своем непреходяще благожелательном отношении15.

На смену сошедшим с американской политической сцены «популистам» в начале нового века приходит новое буржуазно-реформистское движение, окрещенное буржуазными историками «прогрессивным». Идеи американских «прогрессистов» начала XX столетия отражали взгляды мелкой и средней буржуазии страны, не без оснований опасавшейся растущей экономической мощи монополий и мечтавшей (пользуясь ленинской формулировкой) о «возвращении назад, к «свободной», «мирной», «честной» конкуренции»|6. Большинство «прогрессистов», среди которых можно было видеть видных политических деятелей США, сенаторов и конгрессменов, выступали против роста влияния монополий на политическую и экономическую жизнь страны, против вошедших в повседневную практику злоупотреблений с их стороны, но не решались ставить вопрос о необходимости полной ликвидации трестов. В качестве характерного примера «прогрессистского» отношения к монополиям небезынтересно ознакомиться с выдержкой из стенограммы одного из выступлений Рузвельта, позволяющего составить представление не только о его личной позиции по этому вопросу, но и о стиле его ораторского мастерства: «С точки зрения нашего матери-

36


ального процветания существует лишь один дополнительный момент, столь же важный, как и противодействие развитию духа зависти и враждебности по отношению к людям бизнеса, по отношению к честным состоятельным людям, а именно противодействие деятельности бесчестных бизнесменов. (Бурные аплодисменты.) Минуточку, я не хочу, чтобы вы аплодировали этой части моего выступления, если вы не готовы аплодировать и ранее зачитанной мной части, которую вы прослушали без проявления одобрения. (Смех, аплодисменты.) Я хочу, чтобы вы поняли, что я буду с такой же твердостью защищать права честного человека, наживающего свое состояние честным путем, с какой я буду выступать против бесчестного человека, наживающего состояние нечестными путями. И я настаиваю на своем праве требовать вашей поддержки в одинаковой степени как в первом, так и во втором случае. Я рад вашим аплодисментам, но хочу, чтобы вы возвратились к тому, что я сказал ранее, и наградили бы аплодисментами и то мое заявление. Я зачитаю его вам снова: «Любое проявление бездумной зависти и враждебности по отношению к честным людям, приобретающим богатство честным путем, должно быть подавлено в самом зародыше силой разумного общественного мнения». (Бурные аплодисменты.) Спасибо. А теперь я продолжу...»17.

Рядясь в тогу поборника справедливости и защитника демократии, Рузвельт умело акцентировал внимание общественности на якобы единичных случаях проявления социальной несправедливости со стороны отдельных «нечестных» трестов, предупреждая обвинения в безудержной эксплуатации американских трудящихся, которые вполне оправданно могли быть адресованы всему монополистическому капиталу. Как показал дальнейший ход событий, у Рузвельта не было серьезных оснований опасаться за свое будущее: монополистические круги США обладали уже к тому времени достаточной политической зрелостью, чтобы разобраться в истинной роли, играемой президентом в деле защиты интересов крупного капитала. Что же касается отдельных представителей финансово-монополистического капитала, которые действительно с антипатией относились к президенту, то их критика даже играла на руку Рузвельту, позволяя ему фигурировать в роли реформатора.

37


* * *

Национальный республиканский съезд, состоявшийся в июне 1904 г. в Чикаго, не принес никаких неожиданностей. Политическая платформа республиканцев обещала продолжение оправдавшей себя политики прошлых лет, торжествующе противопоставляла экономические показатели периода пребывания у власти республиканцев показателям периода президентства демократа Кливленда, но не содержала сколько-нибудь конкретных планов и предложений на будущее. Подобно республиканской платформе 1900 г. новая платформа была откровенно экспансионистской и протекционистской. Делегаты съезда единодушно утвердили кандидатом от республиканской партии на пост президента Теодора Рузвельта. Сенатор Чарльз Фэрбенкс был выдвинут кандидатом на пост вице-президента.

Демократическая партия утвердила на своем съезде платформу, содержавшую дежурные положения прошлых лет (критику империалистической внешней политики, поддержку антитрестовских законов и т. п.), и выдвинула на пост президента нью-йоркского судью Элтона Б. Паркера, бесцветную личность и абсолютно неизвестного в политических кругах страны человека. Выдвижение на пост вице-президента 80-летнего Генри Г. Дейвиса из штата Западная Виргиния не способствовало популярности демократической «пары» среди американских избирателей. В республиканских кругах родилась и получила широкое распространение издевательская фраза в отношении кандидатов демократической партии — «загадка из Нью-Йорка и развалина из Западной Виргинии». Не оставались в долгу и демократы, называвшие Рузвельта «не менее приятным джентльменом, чем те, которые топили корабли и перерезали глотки». Предвыборная кампания разворачивалась в полном соответствии с многолетними традициями внутриполитической борьбы в США.

Надежды демократов на то, что деловые круги США предпочтут Паркера Рузвельту, не оправдались. Актив отвечавшей интересам этих кругов внутриполитической деятельности Рузвельта подкреплялся столь же существенными для них результатами внешнеполитического курса республиканского правительства. Ведущее место среди решений администрации Рузвельта,

38


предпринятых в интересах монополистического капитала США, занимала операция по приобретению территории в Центральной Америке для строительства канала, вошедшая в историю как «изнасилование Панамы». В начале 1900 г. Т. Рузвельт — более чем за год до своего выхода на национальную политическую арену— следующим образом обосновывал экспансионистские устремления американского империализма: «Мы не можем оставаться в пределах наших границ и открыто признавать себя просто преуспевающими торговцами, которые не интересуются происходящими в мире событиями. В борьбе за морское и коммерческое превосходство мы должны крепить нашу мощь за пределами наших границ. Мы должны построить межокеанский канал и обеспечить себе преимущества, которые предоставят нам возможность сказать свое слово в определении судьбы океанов Востока и Запада»18.

По американо-колумбийскому договору 1903 г. Соединенным Штатам было предоставлено право на бессрочную аренду шестимильной земельной полосы вдоль Панамского перешейка. За это право США обязались выплатить единовременно 10 млн. долл., а также выплачивать ежегодно 250 тыс. долл. в виде арендной платы. Однако спустя шесть месяцев сенат Колумбии отказался ратифицировать этот невыгодный для своей страны договор. При этом сенат отмечал, что одна французская компания, также заинтересованная в строительстве канала, предлагала более выгодные условия. Решение колумбийского сената вызвало негодование Рузвельта, который, по его заявлению, «не мог позволить, чтобы какая-то шайка бандитов грабила дядюшку Сэма»19. Вскоре в Колумбии не без поддержки американского правительства приняло широкий размах движение за создание «самостоятельного Панамского государства», и «случайно» оказавшийся в крупном колумбийском порту американский крейсер «Нэшвилл» воспрепятствовал продвижению колумбийской армии в район беспорядков с целью подавления их. Новое государство Панама было признано американским правительством спустя немногим больше часа после того, как панамское правительство доложило в Вашингтон о его образовании. А через четыре дня панамские представители подписали в Вашингтоне договор о сдаче Соединенным Штатам в аренду территории для строительства

39


канала. Его строительство было начато военным департаментом США в 1906 г. и завершено через восемь лет. Панамский канал обошелся правительству США в 375 млн. долл.

В 1904 г. Рузвельт «обогатил» теорию межамериканских государственных отношений собственной интерпретацией «доктрины Монро», которая вошла в историю под названием «поправка Рузвельта» («Roosevelt Corollary»). Президент заявил, что вмешательство США во внутренние дела стран Латинской Америки будет считаться оправданным и законным в случае, если эти страны окажутся неспособными справиться с внутренними проблемами, или же в случае каких-либо действий с их стороны, которые могут вызвать вмешательство европейских государств в дела стран Американского континента. При этом Рузвельт, естественно, исходил из предпосылки, что исключительное право определять незаконность или опасность тех или иных действий со стороны латиноамериканских стран предоставляется лишь Соединенным Штатам. В своем послании конгрессу от 6 декабря 1904 г. Рузвельт заявил: «Любая страна, народ которой ведет себя хорошо (подчеркнуто мной.— Э. И.), может рассчитывать на нашу чистосердечную дружбу. Если нация демонстрирует, что она знает, как действовать с разумным умением и приличием в социальных и политических вопросах, если она соблюдает порядок и выполняет свои обязательства, ей не следует опасаться вмешательства со стороны Соединенных Штатов. Непрекращающиеся незаконные действия или проявление бессилия, приводящие к общему ослаблению уз цивилизованного общества будь то в Америке или где бы то ни было, в конечном итоге требуют вмешательства со стороны какой-либо цивилизованной нации. В Западном полушарии соблюдение Соединенными Штатами «доктрины Монро» может вынудить их, возможно и против своей воли, в вопиющих случаях таких нарушений законности или проявления бессилия, к выполнению обязанностей международной полицейской державы»20. Надо сказать, что агрессивный шовинизм Т. Рузвельта не был неким новым качеством этого человека, развившимся лишь в годы его пребывания на посту президента США. Еще в 30-летнем возрасте Рузвельт написал «исторический» труд «Покорение Запада», в котором изложил свои взгляды о необходимости завоевания

40


«примитивных» народов более культурными и передовыми. Лишь «извращенная и глупая мораль» могла, по его мнению, осуждать завоевание Запада американцами. «Я не захожу столь далеко, чтобы утверждать, что лишь мертвые индейцы являются хорошими индейцами, но уверен, что это соответствует действительности в девяти случаях из десяти, и не желал бы тщательно разбираться в десятом случае. Наихудший из ковбоев обладает большим числом моральных принципов, чем средний индеец»21.

В июне 1897 г., будучи еще помощником военно-морского министра, Т. Рузвельт выступил перед выпускниками военно-морского колледжа в защиту агрессивного внешнеполитического курса. «Наиболее опасным для нации было бы не военное настроение, а излишне мирное»,— заявил он, подчеркнув, что все «великие доминирующие расы были боевитыми расами»22. Биограф Рузвельта Уильям Р. Тейер писал: «Не только не колеблясь по соображениям правового или морального характера, но и более того, не ставя под сомнение нашу способность выполнить эту новую задачу, Рузвельт решительно, если не с ликованием воспринял империализм со всеми его возможными последствиями»23.

Данные, приведенные В. И. Лениным в труде «Империализм, как высшая стадия капитализма», свидетельствуют о показном характере предпринимавшихся правительством Теодора Рузвельта мер по ограничению роста и деятельности американских монополий. В. И. Ленин писал: «В Соединенных Штатах Северной Америки число трестов определялось в 1900 г.— в 185; в 1907 г.— в 250. Американская статистика делит все промышленные предприятия на принадлежащие отдельным лицам, фирмам и корпорациям. Последним принадлежало в 1904 году —23,6%, в 1909 г.—25,9%, т. е. свыше четверти общего числа предприятий. Рабочих в этих заведениях было 70,6% в 1904 и 75,6%, три четверти общего числа, в 1909 г.; размеры производства были 10,9 и 16,3 миллиардов долларов, т. е. 73,7% и 79,0% общей суммы»24. Если в 1900 г. 149 крупнейших трестов США обладали капиталом в 4 млрд. долл., то после ухода Рузвельта с президентского поста в стране насчитывалось уже 10 020 трестов, общий капитал которых достигал 31 млрд. долл.25 В приведенных данных обращает на

41


себя внимание тот факт, что наиболее интенсивный и быстрый рост американских монополий имел место в годы президентства Т. Рузвельта, хотя вплоть до самого окончания срока своего пребывания в Белом доме он не прекращал своей демагогической кампании против засилья монополий в стране. Начатый по инициативе президента судебный процесс против «Норзерн секьюритис компани», вложившей свои капиталы в создание гигантского железнодорожного монополистического объединения на Северо-Востоке США, закончился всего лишь ее фиктивной ликвидацией: на ее месте возникли две «новые» компании. Но этот нашумевший по всей стране процесс явился для Рузвельта хорошей политической рекламой среди представителей мелкой и средней буржуазии. Не менее широко разрекламированные американской буржуазной прессой в качестве эффективных мер борьбы с монополиями судебные дела против ряда крупнейших корпораций США («Американтобэкко компани», рокфеллеровской «Стандард ойл оф Нью-Джерси» и др.) способствовали поддержанию реноме президента как «разрушителя трестов», но к каким-либо существенным результатам не привели. В последний год своего президентства в одной из частных бесед он признался: «Честно говоря, я спускал на тормозах в любом случае, когда у меня было хотя бы малейшее оправдание для этого»26. В антитрестовской кампании Рузвельта, как считали многие из его современников, было «во сто раз больше шума, чем достижений».

В ходе всей предвыборной кампании 1904 г. Рузвельт продолжал по своему обыкновению громогласно осуждать «преступников, обладающих огромным богатством», ведя в то же время тайные переговоры с представителями ведущих монополистических объединений о финансировании ими республиканской партии. И нет ничего удивительного в том, что его риторический радикализм устраивал монополистические круги США, охотно жертвовавшие огромные суммы в республиканскую казну. Лишь спустя несколько лет стало известно, что деловые круги США покрыли 72,5% всех расходов республиканской партии в этой предвыборной кампании27. Среди наиболее щедрых пожертвователей в фонд республиканцев назывались имена Моргана, Рокфеллера, Гарримана, Стиллмана, Фрика, Гульда и других крупных магнатов, уже давно признавших в Рузвельте

42


энергичного и решительного проводника, полностью отвечавшего их интересам государственного курса.

8 ноября 1904 г., в годовщину панамских событий, Теодор Рузвельт был избран президентом США подавляющим большинством избирателей, став первым в истории США вице-президентом, избранным затем на пост главы государства. За него подали свои голоса более 7,6 млн. американцев. За основного противника Рузвельта, кандидата от демократов нью-йоркского судью Э. Паркера, проголосовали немногим более 5 млн. избирателей. Четыре других соперника республиканского кандидата, представлявшие мелкие партии, собрали в общей сложности несколько более 800 тыс. голосов.

Однако в день своего триумфа Теодор Рузвельт допустил, по убеждению многих американских историков, грубейший просчет. Получив сообщение о своей победе на выборах, Рузвельт неожиданно для всех опубликовал следующее заявление: «Четвертого марта будущего года исполнится три с половиной года моего пребывания на посту президента, и эти три с половиной года являются моим первым сроком. Мудрая традиция, ограничивающая период пребывания на посту президента двумя сроками, предусматривает содержание, а не форму. Ни при каких обстоятельствах я не намерен соглашаться на выдвижение моей кандидатуры или принимать предложение на новый срок». Этим заявлением 46-летний президент фактически приговорил себя к политической отставке по истечении четырехлетнего срока и, сам того не желая, привлек внимание политической оппозиции к ограниченности своего пребывания на посту главы государства. Некоторые американские историки утверждают, что, по возможности дольше оставляя конгресс в неведении относительно своих планов на будущее и продолжая рассматриваться в качестве потенциального кандидата на 1908 г., Рузвельт смог бы совершенно по-иному строить свои взаимоотношения с оппозицией и с деловыми кругами Соединенных Штатов. Последствия этого опрометчивого заявления сказались в полной мере спустя восемь лет, когда Рузвельт решил возвратиться к активной политической жизни. А пока ему предстоял новый четырехлетний срок в президентском особняке.

43


* * *

Теодор Рузвельт был, несомненно, незаурядной личностью. Многие американские историки, пытаясь объяснить сложность и противоречивость его характера, склонны ссылаться на детские болезни и физическую неразвитость молодого Рузвельта, убедившие его в извечном преимуществе силы над слабостью. Подчинив себя строгой дисциплине и усиленно занимаясь спортом, Рузвельту удалось покорить астму и стать физически сильным человеком. И в годы пребывания в Белом доме он не прекращал своих занятий боксом и упражнений с гантелями и штангой. Презрение, которое Рузвельт питал к физической и духовной слабости, выражалось у него по-разному, но наиболее сильно оно проявлялось в подчас достигавшем патологических размеров честолюбии и энергичном противодействии любым попыткам доминировать над его личностью. Рузвельт стремился быть при любых обстоятельствах в центре внимания. На это его сознательное стремление обращал внимание даже один из его сыновей, которому принадлежит высказывание: «Отец не любит ходить на свадьбы и похороны, так как он не может быть невестой на свадьбе и покойником на похоронах»28.

Для характеристики личности Теодора Рузвельта уместно было бы вспомнить и замечание его военного адъютанта капитана Ватта, касавшееся нетерпимости президента к посягательствам на его авторитет. Батт рассказывает о случае с президентом Грантом, которого когда-то задержал полицейский за быструю езду в пролетке. За проявленное им усердие полицейский был удостоен похвалы от самого задержанного, и с тех пор все американские полицейские мечтали о повторении с ними подобного счастливого случая. Одному из них удалось задержать Рузвельта за аналогичное нарушение, вспоминал Батт, но, вопреки надеждам полицейского, на следующий день его выгнали с работы. С президентом Рузвельтом шутить никому не дозволялось. Он не разрешал довлеть над собой даже традициям Белого дома. Об этом говорит хотя бы тот факт, что до него ни один президент не покидал территории США. Рузвельт первым нарушил эту традицию, посетив в 1906 г. Панаму.

44


Теодор Рузвельт был типичным президентом «средней» Америки, которую всегда было довольно легко покорить гипертрофированной драматизацией личности. Мелодраматические жесты в сочетании, при необходимости, с бурным негодованием находили нужный отклик у аудитории. Рузвельт умело использовал даже свой часто срывавшийся на фальцет голос и некрасиво выступающие вперед зубы, т. е. такие внешние качества, которые могли повредить любому другому политическому деятелю, стремящемуся завоевать симпатии общественности. Склонность Рузвельта к шумихе, которой неизменно сопровождалось чуть ли не любое его решение или действие — будь то судебный процесс против «Норзерн секьюритис компани» или спасенный от охотников медвежонок,— дала основание одному из его биографов заметить, что Рузвельт убивал комаров так, как будто они были по меньшей мере львами. Пожалуй, первым из американских государственных деятелей понял он роль прессы как эффективного канала популяризации личности президента и принимал решительные меры, чтобы не допустить проникновения на страницы газет и журналов неблагоприятной для себя информации. Он часто встречался и беседовал с представителями прессы, но его собеседникам было хорошо известно, что без личного разрешения президента они не имели права печатать ни единого слова. Недаром один из журналистов как-то заметил, что будь Теодор Рузвельт не государственным деятелем, а газетчиком, он был бы самым выдающимся редактором «желтой прессы»29.

Характерным для президента Рузвельта стилем логических построений являлось, как утверждают историки, чередование утверждений, касавшихся той или иной проблемы «с одной стороны» и «с другой стороны»30. Выдвигая положение, отражавшее «с одной стороны» точку зрения определенных кругов страны, президент по прошествии нескольких дней выступал с точкой зрения, рассматривавшей проблему «с другой стороны». Такой политический маневр позволял ему привлекать поочередно на свою сторону круги, придерживающиеся различных взглядов на ту или иную проблему, и создавать впечатление всеобщей, массовой поддержки его политики.

Рузвельт был способным оратором и неплохим знатоком человеческой психологии. Трудно найти среди со-

45


временных ему политических деятелей другого человека, достигшего такого же совершенства в своем умении избрать нужную аудиторию, нужный психологический момент и создать необходимую обстановку для обеспечения требуемого эффекта. По образному выражению одного из его современников, президент знал, когда одевать ковбойский костюм, а когда форму кавалериста времен испано-американской войны. Ковбоем Рузвельт оставался и в своих вкусах. С неразборчивостью лихого рубаки он расправлялся с крупнейшими литературными авторитетами мира — Золя раздражал его, толстовскую «Крейцерову сонату» он считал «грязной книгой», а Ч. Диккенса, открыто высказывавшего свою неприязнь к американским политическим порядкам, называл «неджентльменом».

В связи с приближением 1908 г.— года очередных президентских выборов — в Соединенных Штатах стали усиленно циркулировать слухи о намерении Т. Рузвельта согласиться на выдвижение его кандидатуры на очередной четырехлетний срок. Скорее всего, Рузвельт действительно был не прочь остаться в Белом доме, но опрометчивый отказ в 1904 г. выдвигать свою кандидатуру на новый срок вынуждал его покинуть высший административный пост в государстве. Завершать свою активную политическую карьеру в 50 лет, по всей видимости, было выше сил Рузвельта. В создавшейся обстановке он задумал сыграть решающую роль в подборе кандидатуры очередного президента США, с тем чтобы сохранить за собой возможность оказывать влияние на государственную политику. Личные симпатии Рузвельта склонялись в пользу кандидатуры государственного секретаря США Э. Рута, тесно связанного с крупным монополистическим капиталом страны, но Рут отклонил это предложение. И тогда Рузвельт решил предложить кандидатуру своего военного министра, бывшего губернатора Филиппин Уильяма Говарда Тафта, считавшегося к тому же одним из наиболее близких друзей президента. Свое отношение к Тафту Т. Рузвельт высказал в письме к историку Джорджу Тревельяну: «Мне доставляет глубокое удовлетворение мысль о том, что он (Тафт.— Э. И.) сделает все возможное для того, чтобы содействовать осуществлению... тех великих идеалов, за которые я боролся, и что он будет настойчиво продолжать все направления того государст-

46


венного политического курса, в который я твердо верю». «Короче говоря,— как суммировал ход мыслей Рузвельта другой американский историк,— Тафт будет мной»31. Боссы республиканской партии и представители монополистического капитала США в основной своей массе с откровенным энтузиазмом поддержали кандидатуру Тафта. Как оказалось позднее, оснований для проявления ими такого энтузиазма было более чем достаточно.

Противники Рузвельта в республиканской партии до последнего момента опасались, что Рузвельт даст согласие на выдвижение своей кандидатуры на новый срок, и с облегчением вздохнули, когда республиканский национальный съезд, состоявшийся в Чикаго в июне 1908 г., высказался в поддержку Тафта. На пост вице-президента республиканцы выдвинули конгрессмена Джеймса Шермана. Платформа, принятая съездом, обещала избирателям пересмотр системы таможенных тарифов, усиление антитрестовского законодательства и расширение правительственных мер по охране природных ресурсов, т. е. в основном развивала программу начатых при Рузвельте реформ, но тщательно избегала упоминания преобразований в каких-либо новых областях.

Демократическая партия вновь оказалась перед необходимостью выбора из весьма ограниченного круга возможных кандидатов. Поражение Паркера в 1904 г., а в его лице всего консервативного крыла демократической партии не оставляло перед демократами иного выбора, и делегаты, собравшиеся на национальный съезд, вновь решили сделать ставку на отвергнутого партией четыре года назад Уильяма Брайана. Кандидатом в вице-президенты был избран на съезде сенатор Джон Керн. Политическая платформа партии, написанная в основном самим Брайаном, подобно платформе республиканцев, касалась вопросов таможенных тарифов, антитрестовского законодательства, подоходного налога, но — в попытке хоть чем-то отличаться от республиканской — обещала более смелый подход к их решению.

Незадолго до выборов в ряде американских газет появились сообщения о том, что брат кандидата в президенты Тафта и зять президента Рузвельта замешаны в мошеннических сделках с французскими компаниями,

47


заинтересованными в строительстве Панамского канала. Республиканцы категорически отвергали эти обвинения и даже возбудили судебное дело против публиковавших эти сообщения органов печати и их редакторов. Рузвельт с характерной для него демагогической пылкостью заявлял, что действия безответственных редакторов бросали тень не только на отдельных граждан Соединенных Штатов, но и на всю страну. Организаторами этой кампании разоблачений были, без всякого сомнения, демократы, пытавшиеся тем самым повлиять на ход избирательной кампании, но эта попытка успеха fie имела.

Как и дважды ранее, Брайан потерпел в 1908 г. поражение от кандидата республиканской партии. Правда, за Брайана на этот раз было подано больше голосов, чем за Паркера в 1904 г. (более 6,4 млн. голосов избирателей против немногим более 5 млн. избирателей). Тафт и Шерман собрали 6,7 млн. голосов. Остальные кандидаты пяти мелких партий разделили между собой 800 тыс. голосов, причем более половины этого количества голосов было подано за кандидата от социалистической партии США Юджина Дебса.

* * *

На первых порах новый президент, по-видимому, не без умысла стремился создать впечатление, что он остается тенью своего популярного предшественника. В марте 1909 г., т. е. буквально в первые дни после официального вступления на пост президента, Тафт заявил своему адъютанту капитану Батту: «Когда ко мне обращаются «господин президент», я оглядываюсь, нет ли где поблизости Рузвельта. Когда я читаю в заголовках утренних газет о состоявшемся совещании между президентом, сенатором Олдричем и спикером Кэнно-ном, у меня первым делом возникает вопрос, о чем же шла речь на этом совещании»32. Есть основания утверждать, что Тафт, зная о близости Батта к Рузвельту, делал это и другие подобные заявления в расчете на то, что они будут при случае доведены до сведения бывшего президента. В одном из своих писем Т. Рузвельту Тафт «смиренно» признавался: «Я не сомневаюсь в том, что, когда вернетесь, вы обнаружите, что наши друзья с Запада (республиканские «прогрессисты».— Э. И.) ис-

48


пытывают ко мне сильные подозрения... Я не обладаю вашим престижем... Предпринимаемые мной усилия значительно уступают вашим... Я не способен просвещать общественность, как это делали вы с помощью бесед с корреспондентами, и я боюсь, что значительная часть общественности посчитает, что я отрекся от ваших идеалов; но я убежден, что вы знаете меня лучше и поймете, что я продолжаю работать над тем же старым планом»33.

Утверждение о том, что Тафт создавал лишь видимость робости и смирения перед авторитетом своего влиятельного предшественника, подкрепляется воспоминаниями лица, в силу своего служебного положения в Белом доме имевшего возможность наблюдать за поведением Тафта в быту. Эрвин Гувер, служивший старшим дворецким в Белом доме, вспоминал, как Тафт, возвратившись с торжественной церемонии принесения присяги, «тяжело опустился в большое удобное кресло, вытянул ноги и, прежде чем изречь свое первое приказание, заявил: «Теперь я президент, и мне надоело, когда меня шпыняют»34. Тафт добился своего. Внешняя политическая безликость и личные заверения Тафта убедили Рузвельта в том, что новый президент будет скрупулезно придерживаться советов своего предшественника и следовать основным положениям его политического курса. Рузвельт в такой степени уверился в этом, что его даже не взволновали некоторые изменения, внесенные Тафтом в состав рекомендованного Рузвельтом кабинета.

Через две недели после принесения Тафтом торжественной присяги на пост президента Т. Рузвельт покинул страну и в течение года охотился в африканских лесах. Весной и в начале лета 1910 г. он разъезжал по Европе, коллекционируя почетные докторские степени и щедро раздавая интервью представителям прессы. Будучи в Лондоне на похоронах короля Эдуарда VII, Рузвельт направил президенту Тафту письмо, з котором обещал по возвращении домой оставаться частным лицом, держаться в стороне от политики и стараться «сохранять свой разум открытым, а рот закрытым»35. А пока Рузвельт путешествовал, в Соединенных Штатах вызревал серьезный политический кризис, наложивший отпечаток на развитие событий в последующие двенадцать лет.

4 Э. А. Иванян

49


Уже первые месяцы пребывания Тафта в Белом доме продемонстрировали, что новый президент не обладает политической прозорливостью и гибкостью своего предшественника. Провозгласив себя продолжателем рузвельтовского курса внешней и внутренней политики, Тафт приступил к его проведению в жизнь со столь явными симпатиями к интересам монополистического капитала США и готовностью создать все условия для передачи его представителям всей власти в стране, что вызвал недовольство даже многих своих соратников по партии. Один из сенаторов назвал президента «огромным дружелюбным островом, окруженным со всех сторон людьми, которые очень хорошо знали, что им нужно»36. В жизни страны заметно активизировалась роль консервативного крыла республиканской партии, сбитого в свое время с толку сложными политическими маневрами и изощренной демагогией Т. Рузвельта. С Тафтом таких сложностей не возникало — он делал, как говорил, а говорил, как думал. Активизировало свою деятельность и «прогрессистское» крыло республиканской партии, начавшее широкую кампанию в прессе против фактов коррупции и засилья монополий в правительстве. Аититафтовская оппозиция ширилась и завоевывала новых сторонников буквально с каждым новым решением республиканского правительства и с каждым новым законопроектом, одобренным контролировавшимся консерваторами конгрессом. Создавшаяся в стране ситуация грозила правящим кругам серьезными политическими осложнениями, далеко не последнее место среди которых занимала опасность создания третьей, радикальной партии, не говоря уже об опасности образования массовой партии трудящихся.

Спустя двенадцать лет, читая лекции в Йельском университете, бывший президент Тафт следующим образом характеризовал кредо, лежавшее в основе его внутриполитического курса в годы пребывания в Белом доме: «Стремление к спешке при осуществлении необходимых изменений в политике или при устранении несправедливостей является крупной ошибкой. Государства живут долго, и год или пять лет представляют хобой короткий срок в их жизни. Большая часть не-гправедливостей может существовать в течение определенного периода времени, не приводя к катастрофе. Ожидаемые реформы осуществляются шаг за шагом.

50


Лучше мириться с несправедливостью, чем осуществлять разрушительные перемены, в ходе которых может оказаться, что предлагаемое исправление хуже самого зла, которое оно призвано устранять. Часто бывает так, что факты, объявляемые несправедливыми, таковыми не являются. Требуется внимание и размышление для того, чтобы определить, во-первых, наличие зла и, во-вторых, верный способ его устранения... Мы всегда должны исходить из того факта, что личная свобода и право на собственность являются обязательными требованиями для любого возможного успешного прогресса общества»37.

На протяжении всей своей долгой политической карьеры в качестве члена кабинета и президента США Тафт упорно отстаивал свое убеждение в «конституционной ограниченности» государственной власти в США, не позволяющей правительству вмешиваться в дела частных граждан. Такая точка зрения на нецелесообразность внесения сколько-нибудь существенных изменений в жизнь общества и на незыблемость «личной свободы и права на собственность» вполне устраивала деловые круги Соединенных Штатов. До находившегося в то время в Европе Т. Рузвельта уже стали доходить слухи о том, что президент Тафт начинает терять влияние в партии и что ему грозит поражение на очередных выборах. Сторонники бывшего президента, не терявшие надежды вновь увидеть Рузвельта в активной политической роли, сочинили песенку:

О Тедди, возвратись домой и бей тревогу, Посевы топчут овцы, корова вышла за дорогу, А парень тот, кого оставил ты пасти отару, Забрался в сена стог, заснул, и горя ему мало38.

Вернувшись летом 1910 г. в США, Рузвельт быстро сообразил, что создавшаяся в партии обстановка сулит ему единственный в своем роде шанс. В ослаблении авторитета Тафта в стране и в партии он усмотрел реальную возможность с триумфом возвратиться в Белый дом. Желание Рузвельта отмежеваться от Тафта и утвердиться в роли его политического противника, по-видимому, и послужило причиной отказа Рузвельта нанести визит Тафту в Белом доме по возвращении из Европы. Отвечая на приглашение, Рузвельт сослался на свое твердое убеждение в том, что бывшие президенты не должны приезжать в Вашингтон.

51


В результате промежуточных выборов 1910 г. демократы захватили в свои руки контроль над конгрессом, завоевав там большинство мест, чем усугубили раскол в республиканской партии между «прогрессивными» республиканцами и консервативно настроенными сторонниками президента Тафта.

* * *

31 августа 1910 г. Теодор Рузвельт выступил в Канзасе с одной из наиболее ярких и известных своих речей, основной темой которой был провозглашенный им «новый национализм». Эта речь явилась наиболее исчерпывающим изложением кредо и программы действий «прогрессистского» крыла республиканской партии, с руководством которым все чаще и чаще стало ассоциироваться имя Рузвельта. Демагогически оперируя близкими и понятными среднему американцу понятиями, Рузвельт представлял точку зрения своих единомышленников из республиканской партии как политику, полностью отвечающую надеждам, чаяниям и устремлениям большинства американского населения. «Я стою за справедливость,— заявил Рузвельт.— Но когда я говорю, что стою за справедливость, это вовсе не означает, что я выступаю за честную игру с соблюдением существующих правил. Это означает, что я выступаю за изменение этих правил с тем, чтобы они обеспечивали более реальные равные возможности и равное вознаграждение за равный труд...» Значительное внимание уделил Рузвельт в своем выступлении и вопросу о необходимости установления «контроля общественности» за деятельностью монополистического капитала. При этом он подчеркивал, что «нельзя говорить о действенном контроле над корпорациями до тех пор, пока они сохраняют свою политическую активность», и настаивал на опубликовании данных о деятельности корпораций и принятии законов, запрещающих прямое или косвенное использование фондов корпораций в политических целях. Финансирование корпорациями политической деятельности в США явилось одним из источников коррупции в политической жизни страны, заявлял он39.

Характеризуя позицию, занятую Теодором Рузвельтом в предшествовавший президентским выборам 1912 г. период, следует отметить, что он, как и в преж-

52


ние годы, не выступал против самого процесса концентрации промышленного и сельскохозяйственного производства, признавая его неизбежным и отвечающим экономическим интересам Соединенных Штатов. Но в то же время содержание и тон его публичных заявлений был рассчитан на создание впечатления, что он был и остается непоколебимым сторонником сильной государственной власти, сильного правительства, способного подчинить высшим государственным интересам деятельность монополистического капитала. Опытный политик, Рузвельт прекрасно понимал, что безропотное подчинение консервативного правительства Тафта диктату монополий, его откровенно промонополистический курс во внешней и внутренней политике уже привели к опасному расколу в республиканской партии и создали благоприятные условия для создания третьей политической партии на базе «прогрессистского» крыла республиканцев. Ни монополистические круги США, ни наиболее прозорливые защитники их интересов среди республиканских политических деятелей, к которым с полным правом можно отнести Т. Рузвельта, не могли допустить этого. Сложившаяся в республиканской партии ситуация требовала быстрых и решительных действий со стороны единственного человека, способного возглавить движение, которое, оставаясь по существу промонополистическим, создавало бы видимость бескомпромиссной борьбы с засильем монополий, за повышение авторитета и влияния правительства. Но даже в этих условиях Рузвельт не решался заходить слишком далеко в своей демагогической критике монополий. «Тресты в промышленности,— говорил он,— возникли в результате неизбежного экономического закона, который нельзя отменить политическим законодательством. Попытка запрещения объединения в тресты, по существу, провалилась. Решение вопроса заключается не в том, чтобы попытаться воспрепятствовать возникновению этих объединений, а в осуществлении всеохватывающего контроля за их деятельностью в интересах общественного благополучия. Отсутствие эффективного местного и особенно национального законодательства, ограничивающего приобретение богатства нечестным путем, привело к созданию небольшого класса исключительно богатых и экономически влиятельных людей, главной целью которых является сохранение и усиле-

53


ние их власти. Основная задача заключается в том, чтобы изменить условия, позволяющие этим людям умножать власть, наличие которой у них в руках и ее использование не отвечает общественным интересам». Рузвельт далее настаивал на так называемом «справедливом распределении национального богатства», заявляя, что «никто не должен получать и одного доллара, если этот доллар не был действительно заработан»40. Рузвельт никогда не вдавался в подробности практического осуществления провозглашавшегося им контроля за распределением национального богатства. Но из его заявлений явствовало, что единоличным органом, облеченным властью определять справедливость распределения, должно быть правительство США, чья политика пи в годы президентства самого Рузвельта, ни при его преемнике не шла вразрез с интересами и нуждами монополистического капитала.

Такова в общих чертах была рузвельтовская программа «отнюдь не сверхцентрализации власти» в руках федерального правительства, как уточнял сам автор, а деятельности «в интересах всего нашего народа в целом». Принципиальные положения этой программы оказались настолько популярными в американской мелкобуржуазной среде, что вслед за Рузвельтом их пытались развивать, когда из столь же демагогических побуждений, а когда и в наивной вере в их осуществимость, многие видные политические деятели «прогрес-систского» толка.

Расходясь с Т. Рузвельтом в методах защиты интересов капитала, в своем внешнеполитическом курсе Тафт оставался достойным преемником автора дополнения к «доктрине Монро». Даже находясь позднее в натянутых и даже враждебных отношениях с Рузвельтом, Тафт ни разу не позволил себе критически отозваться о внешнеполитическом курсе своего предшественника. Особой похвалы Тафта удостаивалась политика Рузвельта в отношении Латинской Америки и его настойчивость в целеустремленном претворении в жизнь положений «доктрины Монро». Сама «доктрина Монро» оставалась для Тафта в годы его президентства и в последующие годы высшим проявлением «разумного осуществления» внешней политики в интересах США. «Доктрина (Монро),— писал он в 1914 г.,— основана на разумной политике в наших собственных инте-

54


ресах, заключающейся в недопущении в нашем полушарии эгоистичного политического вмешательства европейских правительств и приобретения ими территорий...»41 Со своей стороны Тафт внес существенный вклад в теорию и практику американского империализма, положив начало «долларовой дипломатии». Со времен Тафта этот термин стал символом использования дипломатических каналов, а в случае необходимости и вооруженных сил в целях дальнейшей экспансии американского капитала и завоевания зарубежных рынков сбыта для американских товаров.

В 1911 г. часть республиканцев, представлявших штаты Среднего Запада, образовали в рамках своей партии Национальную прогрессивную республиканскую лигу во главе с сенатором Робертом Лафоллетом. Хотя сам Лафоллет не видел никаких препятствий к тому, чтобы возглавить предвыборную борьбу против Тафта, значительная часть отколовшихся республиканцев считала его недостаточно известным и популярным в стране, чтобы он смог составить серьезную конкуренцию президенту на очередном республиканском национальном конвенте. Выход был вскоре найден, как этому ни пытался противодействовать Лафоллет. Физически окрепший после своего африканского путешествия и чувствовавший себя, по его собственному утверждению, здоровым, как «сохатый», Теодор Рузвельт после непродолжительных и явно неискренних сомнений активно включился в критику внутренней политики правительства Тафта и деятельности самого президента. Рузвельт заявил во всеуслышание, что его решение вступить в борьбу с Тафтом было вызвано тем, что тот не выполнил данных ему, Рузвельту, обещаний и позволил его политическим противникам вновь взять в свои руки контроль над правительством и страной. В ответ на выдвинутые сторонниками Тафта контробвинения в нарушении данного им самим обещания не баллотироваться в президенты на третий срок Рузвельт заявлял, что в 1904 г. он имел в виду третий срок подряд и, поскольку с 1908 г. прошло уже четыре года, он считает себя вправе вновь выдвигать свою кандидатуру на рассмотрение съезда. Многие видные представители крупного финансового капитала не только выступили в поддержку кандидатуры Рузвельта, но и внесли существенный финансовый вклад в бюджет прорузвель-

55


товской фракции республиканской партии. Среди этих лиц в первую очередь следовало бы назвать крупного бизнесмена Джорджа Перкинса и издателя Фрэнка А. Мунси, тесно связанных с домом Моргана и «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн». Эти лица внесли более полумиллиона долларов в кассу «прогрессистов» и обещали поддержку контролируемых ими органов печати. Мунси, настаивая на необходимости создания Рузвельтом на базе своей фракции новой партии, решительно заявлял ему: «Мое состояние, мои журналы, мои газеты с вами»42.

Старая и многолетная дружба между Тафтом и Рузвельтом была забыта, политические противники и их сторонники осыпали друг друга нелестными эпитетами, подвергали сомнению моральные качества друг друга, проводили оскорбительные исторические параллели и аналогии.

Враждебные отношения между Тафтом и Рузвельтом оказались намного прочнее дружеских и сохранились вплоть до самой смерти последнего в 1919 г. Даже в изданной в 1925 г. книге «Наше верховное должностное лицо и его власть» Тафт, ставший к тому времени председателем Верховного суда США, продолжал полемизировать с уже покойным Рузвельтом, пытаясь определить его, а заодно и свое место в американской истории. «...Г-н Рузвельт,— писал он,— пытаясь проиллюстрировать свое положение, касающееся различных способностей президентов, делит президентов на две категории и называет их «президенты типа Линкольна» и «президенты типа Бьюкенена» *. С целью более исчерпывающей иллюстрации своего деления президентов по их заслугам он помещает себя в категорию президентов типа Линкольна, а меня в категорию типа Бьюкенена... Это мне напоминает историю, рассказанную мне приятелем о случае с его маленькой дочерью Мэри,— с едким сарказмом продолжал Тафт.— Однажды, когда он возвращался домой с работы, дочь выбежала ему навстречу из дома с лицом, светящимся от гордости и предвосхищенья важности того, что она собиралась ему


* В противоположность президенту А. Линкольну (1861— 1865), признанному большинством американцев одним из выдающихся государственных деятелей США, президент Дж. Бью-кенен (1857—1861) считается одним из наиболее слабых и непопулярных лидеров американского государства.

56


сообщить. «Папа,— сказала она,— я лучшая ученица в классе». Сердце отца забилось от радости еще сильней, и он спросил: «Мэри, ты меня радуешь. Когда же сказал тебе об этом учитель? Сегодня днем?» — «Нет,— ответила Мэри,— учитель мне этого не говорил, я сама об этом догадалась»»43.

* * *

Республиканский национальный съезд, который состоялся в июне 1912 г., после длительной борьбы, развернувшейся как в самом зале чикагского Колизея, так и в его кулуарах, выдвинул на пост президента кандидатуру Тафта. Победа на съезде далась Тафту нелегко. До начала работы съезда сторонники президента провели энергичную организационную работу и обеспечили такое положение, когда абсолютное большинство делегатов принадлежало к протафтовскому крылу республиканской партии. На руку Тафту сыграло и то обстоятельство, что в среде «прогрессистского» крыла республиканской партии не было единства. Ни Т. Рузвельт, ни Лафоллет не собирались уступать друг другу в борьбе за голоса «прогрессистов». В своем выступлении после утверждения съездом его кандидатуры Тафт нарисовал леденящие кровь картины «захвата» Соединенных Штатов социалистами и «уничтожения демократических свобод» в стране в случае победы на выборах любого из его политических соперников. Кандидатом на пост вице-президента от республиканской партии был утвержден Джеймс Шерман, занимавший этот пост при Тафте. (Шерману не суждено было дожить до выборов, он умер за неделю до них.)

Т. Рузвельт не намеревался принимать участия в работе съезда, но, обнаружив, что его телефонные разговоры с доверенными лицами, выехавшими в Чикаго, подслушиваются сторонниками Тафта, решил быть на месте происходящих событий.

После того как была объявлена победа Тафта, негодующий Рузвельт назвал решение делегатов «наглым воровством» голосов и сделал следующее заявление: «Под руководством и при попустительстве господина Тафта большинство Национального комитета... проявив скандальное неуважение всех принципов элементарной честности и порядочности, украло восемьдесят или девяносто (голосов) делегатов... Съезд в нынешнем его

57


составе не может представлять избирателей республиканской партии... В этих условиях позорно было бы принимать выдвижение своей кандидатуры съездом, и любое лицо, соглашающееся на это, не должно рассчитывать на поддержку хотя бы даже одного республиканца с партийной точки зрения и теряет право просить честных людей из любой партии о поддержке с моральной точки зрения»44. Рузвельт не сдерживал своих чувств в колких выпадах против Тафта, который, по его словам, не только проявил нелояльность в отношении их прошлой дружбы, но и нарушил «все каноны порядочности и честной игры»45.

Сторонники Рузвельта не думали сдаваться. Полутора месяцами позже, собравшись в том же Чикаго, они выдвинули Теодора Рузвельта кандидатом на пост президента от «прогрессистской» партии, ставшей известной в стране под именем «партии сохатого» («Bull Moose Party»). Обращение «прогрессистов» к американским избирателям по поводу созыва ее национального съезда адресовалось всем, кто «осознает, что власть бесчестных политических боссов и стоящих за ними привилегированных классов сегодня настолько сильна в двух старых партийных организациях, что ни одна из них не может положить начало какому-либо полезному движению, отвечающему подлинным интересам нашей страны»46. Политическая платформа «прогрессистов», демагогически окрещенная «Контракт с народом», требовала пересмотра таможенных тарифов, более строгого контроля над деятельностью монополий, права голоса для женщин, запрещения детского труда, установления предельного минимума зарплаты для работающих женщин.

Возмущенные «предательством» Рузвельта, консервативные республиканцы не жалели оскорблений в адрес своего недавнего кумира. Одна из контролируемых республиканцами провинциальных газет назвала Рузвельта человеком «без совести и чести» и «величайшим обманщиком всех времен». (Любопытно заметить, что издателем и редактором этой газеты — «Марион стар» — был Уоррен Гардинг, восходящая звезда республиканской партии и будущий президент Соединенных Штатов.)

Оправдывая свое решение порвать с республиканской партией, Т. Рузвельт писал в 1912 г., что респуб-

58


ликанская партия находилась в те годы в руках «не просто консерваторов, а реакционеров», людей, которые из личных и корыстных побуждений не доверяли ничему прогрессивному и боялись радикализма47. В действительности же опытный в вопросах политической борьбы Рузвельт раньше многих других деятелей республиканской партии понял неизбежность поражения республиканцев на выборах 1912 г., независимо от того, кто будет выдвинут их кандидатом.

Демократы, наблюдавшие со стороны за внутрипартийными распрями между республиканцами, с растущим оптимизмом оценивали свои шансы на победу в избирательной кампании 1912 г. Партийные боссы отдавали себе отчет в том, что раскол среди республиканцев им на руку. Главная задача состояла в том, чтобы найти кандидата, способного завоевать большее количество голосов, чем Тафт или Рузвельт. «Я начинаю опасаться,— писал президент,— что их (демократов) может осенить и они выдвинут кандидатуру Вудро Вильсона, а это будет означать довольно тяжелую борьбу»48. Опасения Тафта подтвердились. В результате исключительно острой закулисной борьбы делегаты национального съезда демократической партии в 46-м туре голосования избрали большинством голосов кандидатом на пост президента США бывшего профессора Принстонского университета, губернатора штата Нью-Джерси Вудро Вильсона.

Кандидатом в вице-президенты съезд избрал Томаса Р. Маршалла, губернатора штата Индиана.

Платформа партии, утвержденная съездом, мало чем отличалась от предвыборных документов, которые выдвигались демократами в прошлом.

Стране была предоставлена возможность избрать нового президента из числа трех основных претендентов на этот пост.



II
Отвергнутый „мессия”

Когда же и при каких обстоятельствах всплыла кандидатура Вудро Вильсона и вмешательству каких сил он был обязан своим выдвижением в кандидаты на пост президента США? Ведь к тому времени, когда Вильсон появился на американской политической арене, ему было уже за 50 лет. Начиная в таком позднем возрасте активную политическую карьеру, трудно было рассчитывать на успех. Как свидетельствуют американские историки, до 1910 г. сам Вильсон всерьез и не помышлял о политической карьере, хотя читательский успех его первых историко-политических трудов в какой-то степени вскружил голову молодому Вильсону, и в одном из писем своей будущей жене он признавался в 1885 г.: «Я действительно очень сожалею, что лишен возможности осуществить первое и основное стремление и цель моего сердца — принять активное и, если возможно, руководящее участие в общественной жизни и посвятить себя, будь у меня на то способности, карьере государственного деятеля... Я обладаю сильным инстинктом руководства и, несомненно, ораторским темпераментом,— без ложной скромности заявлял он,— мной одолевает страсть изложить великие идеи миру...

60


Я считаю, что имеющиеся у меня литературные таланты играют вспомогательную роль по сравнению с другими моими способностями и что моим способностям писать отводилась с самого начала роль прислужницы моих способностей говорить и организовывать...»1

В 1906 г. в жизни Вильсона, бывшего в то время президентом Принстонского университета, произошло любопытное событие, оказавшее, как выяснилось в дальнейшем, заметное влияние на его судьбу. В феврале 1906 г. в ходе званого ужина в Лотос-клаб в Нью-Йорке полковник Джордж Харви представил гостям присутствовавшего там Вудро Вильсона как будущего кандидата в президенты Соединенных Штатов от демократической партии и как единственного человека, способного нанести поражение Теодору Рузвельту. Выданная Харви характеристика Вильсону могла показаться несведущему в тонкостях политики человеку нередко проявляемым в такого рода случаях знаком уважения к почетному гостю. Но те, кто знали полковника, восприняли его слова как серьезную заявку определенных кругов Соединенных Штатов на место в Белом доме для их кандидата. Полковник был опытным политическим журналистом, издателем еженедельников «Хар-перс уикли» и «Норе Американ ревью» и главой издательского дома «Харпер энд бразерс». Но многим из присутствовавших на ужине было известно и большее, а именно то, что полковник был весьма близок со многими влиятельными финансистами с Уолл-стрита, и особенно с Дж. П. Морганом, финансировавшим издательский дом «Харпер энд бразерс». Впрочем, и сам полковник не пытался скрывать того, что кандидатура Вильсона привлекла внимание таких крупных представителей делового мира США, как Томас Райан и Огюст Бельмонт, а также газетных королей Адольфа Окса из «Нью-Йорк тайме» и Уильяма Лаффана из «Сан». Пробный шар, пущенный полковником, неожиданно для многих вызвал положительные отклики довольно значительного числа американских газет. Бросалось, однако, в глаза, что благожелательно среагировавшие газеты и их издатели были тесно связаны с теми политическими и деловыми кругами страны, которые не скрывали своего отрицательного отношения к перспективе прихода в Белый дом «сильного президента» и которые, помимо всего прочего, уже давно выступали за необхо-

61


димость ухода Брайана с поста лидера демократов и передачи власти в партии в руки консерваторов. Редактор «Трентон Трю Америкэн», в частности, писал: «Под его (Вильсона.— Э. И.) знаменем могут собраться силы, убежденные в том, что действительный прогресс наступает эволюционным, а не революционным путем»2.

Воодушевленный оказанной ему поддержкой, Вильсон уверовал в свою звезду и активно включился в участие в политических мероприятиях, никоим образом не связанных с функциями университетского президента. Он благосклонно принимал приглашения выступить перед различными аудиториями с изложением своих идей и взглядов относительно принципов деятельности правительства и политических партий, охотно делился своими соображениями насчет того, какие шаги следует предпринять в целях, как он заявлял, «предотвращения сползания страны к опасному социализму». 17 декабря 1906 г., действуя по поручению стоявших за ним кругов, полковник Харви попытался выяснить поточнее взгляды Вильсона по целому ряду вопросов, прямо или косвенно затрагивавших интересы этих кругов. В своем письме Вильсону Харви был предельно откровенен. Он писал, что, по мнению ведущих представителей финансового мира США, «страна устала от излишнего правительственного вмешательства» и что эти лица проявляют интерес к кандидатуре Вильсона, полагая, что смогут содействовать его избранию на пост президента3. По получении этого послания Вильсон с готовностью изложил в письменном виде и представил на рассмотрение представителей делового мира США свою позицию по ряду политических и экономических доктрин, постаравшись, разумеется, сформулировать их в приемлемом для своих потенциальных покровителей виде.

Интерес к кандидатуре Вильсона возник не случайно. Развитие событий в последний год свидетельствовало о том, что на президентских выборах 1908 г. основная борьба развернется между двумя старыми соперниками — республиканцем Т. Рузвельтом и демократом У. Брайаном. Политические позиции обоих возможных кандидатов были хорошо известны; не представляя никакой угрозы интересам монополий, они не предоставляли им и сколько-нибудь широкой возмож-

62


ности выбора. В деловых кругах США считали, что настало время иметь в Белом доме человека, который, не обладая опытом государственной деятельности и не будучи знакомым с тонкостями политической борьбы, был бы послушным исполнителем их воли. В создавшихся условиях ряд видных представителей этих кругов и решил сделать ставку на профессора Принстонского университета Вудро Вильсона и оказать ему необходимое содействие в предстоящей предвыборной борьбе. Но когда Теодор Рузвельт отказался от выдвижения своей кандидатуры в пользу Тафта, необходимость в Вильсоне отпала. В 1910 г. Вильсон, поддерживаемый и вдохновляемый все тем же полковником Харви и его единомышленниками, включился в борьбу на губернаторских выборах в штате Нью-Джерси и одержал победу. Помнившие о заявлении полковника в Ло-тос-клаб отдавали себе отчет, что Вильсон сделал еще один важный шаг на пути в Белый дом. Одна из херстовских газет писала в июле 1910 г.: «Вудро Вильсон будет кандидатом демократов в президенты в 1912 г., если объединенные силы Уолл-стрита и политических кругов смогут это сделать»4. Для самого Вильсона его победа на выборах в Нью-Джерси также означала возможность продолжить столь успешно начатую политическую деятельность уже в национальном масштабе. Ведь именно он писал в 1885 г. в своей книге «Правление конгресса; исследование американской политики», что «пост губернатора штата очень схож с уменьшенным президентским постом или, вернее, президентский пост очень схож с большим губернаторским постом. Приобретение навыков исполнения обязанностей на одном из них позволяет исполнять обязанности другого». Более того, он был даже убежден, что «президентов, отвечающих требованиям существующей структуры федерального правительства, лучше всего выбирать из числа наиболее способных и наиболее опытных губернаторов штатов»5.

Вполне вероятно предположение, что первоначально внимание боссов демократической партии было привлечено к Вильсону его сочинениями, в которых анализировались деятельность американской государственной машины, роль президента в современной Америке и роль лидера вообще. К 1910 г. Вильсон был автором десяти крупных политических и исторических исследо-

63


ваний, в числе которых были уже упоминавшаяся выше книга «Правление конгресса...», а также «Государство: основы исторической и практической политической деятельности» (1888), «Лидеры человечества» (1890), «Джордж Вашингтон» (1896), многотомная «История американского народа» (1902), «Конституционное правление в Соединенных Штатах» (1908) и др. Можно было соглашаться или не соглашаться с положениями и утверждениями, изложенными в этих сочинениях, но у лиц, знакомых с трудами Вильсона, возникало убеждение, что он хотя, возможно, только теоретически, но был подготовлен к выполнению президентских функций в гораздо лучшей степени, чем кто-либо из занимавших ранее этот пост политических деятелей.

Кое в чем взгляды профессора Вильсона совпадали с точкой зрения, особенно активно высказывавшейся в последние годы в весьма влиятельных деловых и финансовых кругах США. Это в первую очередь касалось убеждения Вильсона в необходимости роста могущества Соединенных Штатов и повышения влияния американского государства во внешнем мире. Выражая свою точку зрения характерным для него витиеватым языком, Вильсон фактически излагал позицию монополистического капитала США, стремившегося к установлению политического и экономического господства над новыми районами мира. С учетом этого можно было и не придавать особого значения гиперболизированному представлению Вильсона о роли президента Соединенных Штатов, следующим образом описанной им еще в 1907 г.: «Президент не может быть той домашней фигурой, какой он был в ходе столь продолжительного периода в нашей истории. Наше государство по своей силе и ресурсам вышло на первое место в мире. Другие государства мира смотрят на него с подозрением, полузавидуя ему, полуопасаясь его, и с глубоким беспокойством задают себе вопрос, что же оно намеревается делать со своей огромной силой... Поэтому наш президент должен быть всегда представителем одной из великих держав мира... Мы не можем больше скрывать нашего президента от чужих глаз, как простое должностное лицо внутригосударственного масштаба. Мы больше не должны считать его простым исполнителем, каким он был в 30-х и 40-х годах (XIX в.). Он должен всегда стоять во главе всех наших дел, и его пост должен быть

64


столь же крупным и влиятельным, как и человек, его занимающий»6.

Что же касается возможных путей развития современного американского общества, то взгляды Вильсона по этому вопросу были настолько общи и путаны, что, даже несмотря на проскальзывавший в них кое-где радикализм, они не вызывали сколько-нибудь серьезных опасений у представителей делового мира. Будучи губернатором штата Нью-Джерси, Вильсон позволял себе от случая к случаю в демагогических целях демонстрировать свою независимость от людей, которым он был обязан выдвижением на этот пост. Так, выступая перед нью-йоркскими банкирами в январе 1910 г., Вильсон, явно рассчитывая на завоевание популярности в кругах мелкой и средней буржуазии, «журил» финансовый мир США за его недальновидную политику: «Беда сегодня заключается в том, что вы, банкиры, слишком уж недальновидны. Вы не знаете страны и что в ней происходит, и страна вам не доверяет... Вы не проявляете интереса к мелкому получателю кредита и мелкому предпринимателю, которые оказывают влияние на будущее страны, но уделяете всяческое внимание крупному получателю кредита и крупным предприятиям... Вы, банкиры... не видите ничего, кроме своих интересов... Вам следует быть более дальновидными и видеть то, что будет на пользу стране в конечном итоге»7. Но представители деловых и финансовых кругов США не усматривали в заявлениях Вильсона какой-либо реальной опасности для себя. Более того, их даже устраивало то, что полностью отвечавшая их интересам политика администрации штата проводится в жизнь человеком, которого трудно было бы обвинить в явной близости к финансово-монополистическим кругам.

Вильсон мог сколько угодно заявлять о своей вере в твердый и эффективный контроль за деятельностью монополий, пока он широковещательно отрицал принципы государственного контроля, доведенные, по его словам, до радикальных пределов республиканской партией. Подобными заявлениями Вильсон, по сути дела, заверял деловой мир США, что он ни в коем случае не намеревается заходить в своем «радикализме» так «далеко», как это делал Теодор Рузвельт. И эти заверения были поняты и восприняты.

6 Э. А. Иванян

65


В Вильсоне не смогли толком разобраться лишь либерально настроенные демократы, самонадеянно усматривавшие в нем своего единомышленника и союзника. Появление Вильсона на посту губернатора Нью-Джерси было встречено с энтузиазмом, в частности, тогдашним лидером демократов Брайаном. Правда, Брайан одно время не мог понять, каким образом, считаясь «прогрессистом», Вильсон смог заручиться поддержкой «Харперс уикли», «Нью-Йорк сан», «Нью-Йорк уорлд», «Нью-Йорк ивнинг пост», т. е. изданий, тесно связанных с «большим бизнесом» США. Когда такие газеты и журналы поддерживают с энтузиазмом человека, выставившего свою кандидатуру на пост президента, общественности следовало бы разобраться в причине такого энтузиазма, писал Брайан в издававшемся им журнале «Коммонер» в конце декабря 1910 г.8 Но сомнения недолго мучали Брайана. Вильсон, заинтересованный в получении голосов стоявших за Брайаном сельскохозяйственных штатов Запада, сумел убедить доверчивого лидера демократов в том, что предлагаемые им реформы являются всего лишь развитием идей, выдвигавшихся либеральным крылом демократической партии в последние пятнадцать лет.

Не взволновали монополистический капитал Америки и заявления, которые стал делать «пресвитерианский священник» (так прозвали Вильсона в деловых кругах США) в ходе предвыборной кампании 1912 г., хотя в своих рассуждениях о взаимоотношениях между государством и трестами он начал допускать и некоторые, с точки зрения этих кругов, перегибы. Сожалея о «добром старом времени», Вильсон говорил в одном из своих предвыборных выступлений в 1912 г.: «Было время, когда корпорации играли очень незначительную роль в нашей деловой активности, но сейчас они играют основную роль, и большинство людей являются слугами корпораций. Вы знаете, что происходит, когда вы являетесь слугой корпорации. Вы не располагаете доступом к людям, действительно определяющим политику этой корпорации. Если корпорация занимается деятельностью, которой ей не следовало бы заниматься, вы не имеете права голоса в этом вопросе и должны подчиняться приказам и зачастую вынуждены с позорным смирением сотрудничать в деятельности, которая, по имеющимся у вас данным, противоречит обществеи-

66


ным интересам. Ваша индивидуальность поглощается индивидуальностью и волей могущественной организации... В действительности мы находимся во власти огромной безжалостной системы... Американская индустрия больше не является свободной, какой она когда-то была. Американская предприимчивость не пользуется свободой: человеку, обладающему только небольшим капиталом, становится все труднее начинать какое-нибудь дело и все невозможнее конкурировать с крупным дельцом. Почему? Потому что законы нашей страны не запрещают сильному подавлять слабого. В этом кроется причина, и в связи с тем, что сильные раздавили слабых, они теперь доминируют в промышленности и в экономической жизни страны»9.

В отличие от Теодора Рузвельта, считавшего монополии неотъемлемой составной частью современного общества, но проповедовавшего установление эффективного государственного контроля над их деятельностью, Вильсон призывал восстановить «добрую старую конкуренцию», т. е., как казалось несведущим в подобных вопросах избирателям, практически предлагал чуть ли не ликвидировать тресты. «Я борюсь не за того человека, который преуспел в жизни, а за того, который хочет преуспеть,— за человека, который стучится и ломится в закрытую дверь возможностей»,— с демагогическим пафосом восклицал Вильсон в одном из своих выступлений10. Многие из его предвыборных выступлений этого периода вошли позднее в книгу, озаглавленную им «Новая свобода» и представлявшую собой, по меткому выражению одного из американских историков, «коллективное стенанье» мелкой и средней американской буржуазии11, голоса которой Вильсону были особенно нужны для победы в предстоявшей избирательной кампании. Но люди, разбиравшиеся в тонкостях политической борьбы в ходе предвыборной кампании, не воспринимали всерьез эти заявления Вильсона, как, впрочем, и все другие предвыборные обещания кандидатов. Уж так повелось в Соединенных Штатах, что за заведомую нереальность или невыполнение предвыборных заверений и посулов с уже обосновавшегося в Белом доме человека никогда серьезно не спрашивалось.

Идея «тихой, бескровной революции», в результате которой, по словам Вильсона, должно было возникнуть

67


справедливое общество, формулировалась им настолько расплывчато, что очень немногие из слушавших Вильсона вообще понимали, о чем шла речь. Надо сказать, что на протяжении всей непродолжительной, но богатой событиями политической карьеры Вильсон был исключительно непоследовательным в своей критике засилья монополий в политической и общественной жизни страны. Еще до своего официального вступления на пост президента Вильсон заявлял в феврале 1912 г., что американское правительство должно способствовать «организации общественных интересов против особых интересов»12, подразумевая под «особыми интересами» тресты. В июне 1912 г. он сравнивал задачи, стоявшие перед государственными деятелями США, с задачами, стоящими перед хирургом. «Многое подлежит удалению из нашей нынешней жизни, однако мы должны проявлять особую осторожность, чтобы не повредить какие-либо здоровые ткани при удалении пораженных...»13 Предлагая себя на роль хирурга, Вильсон делал заявку на руководство демократической партией, которая, по его убеждению, нуждалась в новых лидерах, способных привести ее к победе в национальном масштабе.

* * *

В конце 1911 г. и в течение всего 1912 г. Вильсон предпринимал энергичные попытки заручиться широкой поддержкой у американского избирателя. Темы его выступлений были разнообразны. Он мог выступить вечером по вопросу о проблемах, стоящих перед фермерами южных штатов, а на следующий день обхаживать нью-йоркских богачей-евреев (у которых ему, кстати говоря, удалось заручиться не только моральной, но и серьезной финансовой поддержкой: в числе сторонников Вильсона и щедрых пожертвователей в казну демократической партии были, в частности, представители банкирского дома Куна-Лэба). Много проблем беспокоило американскую общественность в эти годы, и по большинству из них выступал Вильсон, хотя он и не смог дать определенного ответа ни на один вопрос.

Именно в эти напряженные месяцы Вильсон убедился в необходимости проявлять особую осторожность в заявлениях, в той или иной степени затрагивающих ин-

68


тересы монополий. Увлеченный идеей завоевания симпатий рядовых избирателей, Вильсон позволил себе высказать критические замечания в адрес монополистического капитала и предоставляемых ему государством привилегий. Предупрежденный друзьями и поддерживающими его газетами, что так поступать не следует, Вильсон поспешил заявить, что он мало смыслит в денежных и банковских вопросах и намерен подходить в будущем к рассмотрению этой проблемы «с осторожностью и беспристрастностью».

Признание президента было срочно размножено печатным способом близкими сторонниками Вильсона и распространено среди представителей деловых и финансовых кругов США, дабы убедить их в отсутствии сколько-нибудь серьезной угрозы их интересам. «Вильсон, по всей видимости, старается играть нотой пониже или же пытается умаслить реакционеров в своей партии,— считал мэр г. Толедо Брэнд Уитлок, известный своими «прогрессистскими» убеждениями,— хотя пора уже знать, что добиться расположения привилегированного класса можно, лишь униженно сдавшись на его милость»14. По словам одного из биографов Вильсона, будущий президент и организаторы его избирательной кампании принимали любую поддержку, которой они могли только заручиться. «Не может быть и тени сомнения в том,— писал Артур Линк,— что Вильсону не удалось бы стать кандидатом демократов без поддержки крупных политиканов и политических боссов: Роджера Салливана, Тома Таггарта, Кларенса В. Уотсона, Томаса Мартина и Джона Г. Бэнкхеда»*15.

Демократическая партия и сам Вильсон пытались скрыть от широкой общественности страны действительные источники финансовых средств на избирательную кампанию, заявляя во всеуслышание, что все расходы были покрыты за счет пожертвований рядовых американцев. Однако, как стало известно позднее, половина всей суммы взносов в кассу демократической партии поступила от 155 представителей монополистического капитала, причем сорок из них внесли большую сумму, чем 88 с лишним тысяч мелких пожертвователей. Публично отказываясь от пожертвований в казну


* Трое из упомянутых А. Линком лиц, будучи активными членами Национального комитета демократической партии, были президентами крупных компаний.

69


демократической партии со стороны крупных магнатов типа Моргана, Бельмонта, Райана, Вильсон в то же время охотно принимал финансовую помощь от других, менее одиозных фигур монополистического мира. Среди наиболее крупных «пайщиков» были видные промышленники и банкиры: Ч. Крейн, К. Додж, Б. Ба-рух, С. Маккормик и др. Вряд ли можно считать случайным то, что, «обрушиваясь» впоследствии на крупные тресты, Вильсон старательно обходил лиц и тресты, проявившие щедрость при финансировании его избирательной кампании.

К выборам Вильсон пришел с завоеванной в ходе активной предвыборной кампании поддержкой со стороны прессы. Его поддерживали все 34 газеты газетного концерна Скриппса, издававшиеся в 16 штатах, и многие церковные издания. Что касается рядовых американских избирателей, то им импонировал демагогический лозунг «новой свободы», своевременно отштампованный боссами демократов и переданный ими Вильсону в качестве партийного знамени на предстоявших выборах. Изобиловавшая реверансами в сторону «маленького человека», призывами отстоять демократические завоевания прошлых поколений, программа «новой свободы» способствовала возрождению призрачной надежды мелкой и средней буржуазии США и американских фермеров на «сосуществование» с монополиями в условиях свободной конкуренции. Видимости чуть ли не полярной противоположности интересов и целей демократической партии и ее кандидата, с одной стороны, и монополистического капитала США — с другой, в немалой степени способствовали и демагогические заявления, подобные тому, которое было сделано губернатором штата Мичиган демократом Ч. Осборном: «Итак, Уолл-стрит против Вильсона. Даже больше того. Все зловещие силы Америки объединятся в конечном счете с Уолл-стритом и г-ном Тафтом»16. Расчет сторонников Вильсона строился на том, что демагогическая болтовня, правильно понятая монополистическими кругами как необходимый атрибут избирательной кампании, и только, может сыграть в то же время немаловажную роль в привлечении на его сторону голосов рядовых избирателей. Отдельные положения вильсоновской «новой свободы» вошли составной частью в платформу демократов, утвержденную на съезде в

70


Балтиморе в июне 1912 г. Во внешнеполитической часта платформы демократы осудили практически в тех же самых выражениях, что и в платформе 1908 г., империалистическую внешнюю политику республиканской администрации и высказались за предоставление независимости Филиппинам и статуса самоуправляемой американской территории Аляске и Пуэрто-Рико.

В стремлении привлечь на свою сторону по возможности большее число голосов Вильсон нередко, подобно ловкому цирковому канатоходцу, был вынужден балансировать на политической «проволоке». Он высказывался за предоставление гражданских прав женщинам и одновременно предпринимал отчаянные попытки, чтобы успокоить тех, кто возражал против каких-либо мер в этой области. Столь же осторожен он был в поддержке или осуждении «сухого закона», иммиграционных законов и различных религиозных групп. Будучи южанином, Вильсон разделял взгляды расистов, населяющих южные штаты США, но, стремясь привлечь важные для него голоса черных избирателей, обещал неграм в случае своего избрания на пост президента «содействовать защите их интересов». Правда, дальше такого рода общих заверений Вильсон так и не пошел.

Реформистское, прорузвельтовское крыло республиканской партии, создавшее «прогрессистскую» партию, отдавало себе отчет в популярности кандидатуры Вильсона среди влиятельных представителей «большого бизнеса» США, в кругах либерально настроенной общественности и у значительного числа рядовых американцев. Успешный исход борьбы против Вильсона требовал особых усилий от «прогрессистов». Их платформа включала большинство реформ, когда-либо ранее предлагавшихся вниманию американских избирателей. В их числе были меры, предусматривавшие усиление государственного контроля над монополиями, предоставление права голоса женщинам, регистрацию лоббистов, усовершенствования в области судопроизводства, системы здравоохранения, почтовой службы и т. д.

«— Мы спасем капитализм реформами — говорит эта партия,— писал В. И. Ленин в 1912 г., характеризуя программу, выдвинутую «прогрессистским» крылом республиканской партии. — Мы дадим самое передовое фабричное законодательство. Мы введем государствен-

71


ный контроль за всеми трестами (в Америке это значит за всей промышленностью!). Мы введем государственный контроль за ними, чтобы не было нищеты, чтобы все получали «приличную» заработную плату. Мы установим «социальную и промышленную справедливость». Мы клянемся и божимся всеми реформами... мы не хотим только одной «реформы»: экспроприации капиталистов!»17

Разоблачая истинный характер и цели рузвельтовского буржуазного реформизма, В. И. Ленин далее писал: «В Америке все национальное богатство исчисляется теперь в 120 биллионов (тысяч миллионов) долларов, т. е. около 240 биллионов рублей. Из них около трети, около 80 биллионов рублей, принадлежит двум трестам, Рокфеллера и Моргана, или подчинено этим трестам! Не больше 40 000 семей, составляющих эти два треста,— владыки 80 миллионов наемных рабов.

Понятно, что, при наличности этих современных рабовладельцев, все «реформы» — пустой обман. Рузвельт заведомо нанят миллиардерами-ловкачами для проповеди этого обмана. «Государственный контроль», обещаемый им, превратится — при сохранении капитала за капиталистами — в средство борьбы со стачками и удушения их»18.

В. И. Ленин исключительно верно распознал и обнажил сущность рузвельтовской программы как попытки спасти капитализм посредством буржуазных реформ. Позднее биограф Теодора Рузвельта Уильям Тейер «защищал» память покойного президента от критики со стороны тех, кто не понял сущности рузвельтовского реформизма: «Рузвельт был особенно далек от революционеров, представлявших грубый, плебейский класс. Он посвятил свою жизнь предотвращению Революции. Все его действия в конфликте между Трудом и Капиталом имели своей конечной целью их примирение»19. По свидетельству другого американского историка, С. Уоррена, Рузвельт использовал «прогрессистскую» партию «в основном в качестве средства для нанесения поражения Тафту и удовлетворения своих собственных политических устремлений...»20.

Предвыборная кампания 1912 г. подходила к концу, когда в октябре в г. Милуоки было совершено покушение на Теодора Рузвельта. Он поспешил извлечь политическую выгоду даже из этой ситуации. Превозмогая

72


боль, Рузвельт обратился к избирателям со следующими словами: «Друзья, прошу вас по возможности сохранять тишину. Я не знаю, отдаете ли вы себе полный отчет в том, что я ранен, но нужно нечто большее, чтобы убить сохатого... Первым делом, я хочу сказать о себе следующее — у меня слишком много важных за-бот;онтобы беспокоиться и заботиться о моей смерти; я не могу говорить с вами неискренне в данный момент, всего лишь пять минут спустя после того, как в меня стреляли. Я говорю вам чистую правду, заявляя, что забочусь совсем о другом. И это отнюдь не забота о моей собственной жизни...»21

Это необычное выступление стало сенсацией кампании. Популярности Рузвельта во многом способствовали и распространившиеся по стране слухи о том, что «истекающий кровью» Рузвельт защитил покушавшегося на него человека от ярости толпы22. Рана оказалась неопасной, и вскоре Рузвельт продолжал произносить пылкие речи с трибун.

Трезво оценив шансы двух своих основных соперников, Вудро Вильсон решил сосредоточить огонь на Т. Рузвельте. Обязанный всей своей политической карьерой поддержке крупного капитала, Вильсон обвинял Рузвельта в тесных связях с монополиями. В одном из выступлений кандидат демократов заявлял: «Некоторое время назад я говорил, что г-н Рузвельт пропагандирует план установления контроля над монополиями, который поддерживается Юнайтед Стейтс стил корпорейшн. Г-н Рузвельт отрицал, что его поддерживает больше, чем един член этой корпорации. Он имел в виду деньги. Я же подразумевал идеи. Я не утверждал, что он получает деньги от этих джентльменов; мне было все равно, откуда он получал свои деньги, но гораздо важнее для меня было, откуда он получал свои идеи. Он получил свои идеи относительно контроля над деятельностью монополий от джентльменов из Юнайтед Стейтс стил корпорейшн»23. Сторонники Вильсона пугали избирателей тем, что в случае своей победы на выборах Т. Рузвельт останется в Белом доме на третий, четвертый срок, а затем в результате «неизбежной кровавой революции» в США воцарится деспотизм «этого опасного человека».

73


* * *

5 ноября 1912 г. стало днем триумфа демократической партии. Впервые за последние двадцать лет победу на президентских выборах одержал кандидат этой партии. Вильсон набрал около 6,3 млн. голосов, Рузвельт— 4,1 млн., а Тафт — около 3,5 млн. На следующий день «Нью-Йорк тайме» писала: «Вчера Вудро Вильсон был избран президентом, а Томас Р. Маршалл— вице-президентом таким большинством голосов выборщиков, которое сравнимо лишь с результатами того года, когда Хорас Грили потерпел поражение от Гранта *. До сего дня тот год всегда принимался за отправной при сравнении степени сокрушительности поражений, но ниспровержение республиканской партии в текущем году оттеснило прежний базисный год на второе место... Почти повсюду Тафт шел третьим вслед за Рузвельтом, захватившим большинство старого республиканского контингента избирателей, и во многих штатах количество голосов, поданных за Тафта, было ничтожным»24. (Газета «Нью-Йорк тайме» сочла целесообразным «не заметить» успеха социалистической партии США и ее многолетнего кандидата Юджина Дебса, которого В. И. Ленин называл одним из любимых вождей американского пролетариата25. Юджин Дебс собрал в результате выборов 1912 г. почти 900 тыс. голосов.) Как и следовало ожидать, победа Вильсона была встречена весьма спокойно в деловых кругах страны. Она даже не отразилась на курсе акций на бирже, понижение которых, казалось бы, должно было быть естественной реакцией капитала на приход к власти столь «радикально настроенного» главы государства.

В числе ближайших соратников вновь избранного президента, собравшихся вокруг него на следующее утро после выборов, был руководитель вильсоновской предвыборной кампании и председатель Национального комитета демократической партии Уильям Маккомбс. Он приехал специально для обсуждения с Вильсоном вопроса о будущем назначении на ответственные госу-


* В 1872 г. герой гражданской войны президент Грант был переизбран на второй срок подавляющим большинством голосов выборщиков и избирателей, нанеся сокрушительное поражение кандидату либеральной республиканской партии Хорасу Грили.

74


дарственные посты лиц, оказавшихся наиболее полезными в ходе только что завершившейся кампании. Можно предположить, что именно в то утро боссы демократической партии и связанные с ними представители крупного капитала США впервые познакомились с теми чертами вильсоновского характера, которые со временем трансформировались в убежденность Вильсона в участии неземных сил в его появлении на американской политической арене. «Пресвитерианский священник» заговорил с неожиданной твердостью и непреклонностью. «Прежде чем мы продолжим этот разговор,— заявил Вильсон Маккомбсу,— я хочу, чтобы вы уяснили себе, что я вам ничего не должен». Маккомбс пытался возразить, заявляя, что лица, рассчитывающие на получение того или иного поста, оказали значительные услуги партии и лично Вильсону, содействовав его победе на выборах. Но Вильсон решительно ответил: «Независимо от того, сделали ли вы много или мало, помните, что на то была божья воля, чтобы я стал следующим президентом Соединенных Штатов. Ни вы, ни какой-либо другой смертный или смертные не смогли бы помешать этому»26. Впоследствии многие американские историки будут приводить этот разговор в качестве доказательства обоснованности своих утверждений об исключительной честности, принципиальности и неподкупности Вильсона. Но, как показали дальнейшие события, Вильсон отнюдь не забыл о тех, кому он был обязан своим избранием. Об этом, в частности, свидетельствует хотя бы его неизменная благосклонность по отношению к «Харвестер траст» и другим крупным монополистическим объединениям, чьи владельцы принимали деятельное участие в обеспечении победы Вильсона на выборах. Вместе с тем Вильсон был действительно глубоко убежден в том, что своей победой он обязан, в основном, неземному благоволению и, следовательно, никто из окружавших его лиц не имеет особых прав рассчитывать на его благодарность. По утверждению современников и лиц, близко знавших президента, образ мессии, посланца божьего, несущего бремя обязанностей по восстановлению справедливости на земле, ассоциировавшийся в представлении Вильсона с его собственной личностью, с каждым месяцем все в большей степени довлел над его поведением и решениями.

75


В числе тех, с кем Вильсон поспешил в первую очередь разорвать близкие отношения, оказался полковник Харви, чей излишне явный контакт с монополистическими кругами, как. опасался Вильсон, дискредитировал президента в глазах «прогрессистски» настроенных демократов. Разрыв с Харви, и это Вильсон прекрасно понимал, не грозил серьезными последствиями для его политического будущего. Он рвал лишь с посредником капитала, а не с самим капиталом. Будучи уже в Белом доме, Вильсон мог безболезненно пожертвовать «стародавней дружбой», тогда как «прогрессистское» крыло все еще пользовалось большим влиянием в демократической партии и в конгрессе, и его поддержка могла еще оказаться необходимой президенту. Не ожидавший такого шага со стороны Вильсона, Харви снял с титульного листа своего журнала «Харперс уикли» предвыборный лозунг Вильсона и с тех пор отзывался о президенте как о неблагодарном человеке, готовом пожертвовать друзьями ради собственной политической выгоды. Вильсон сознательно пытался создать представление о себе как о «воинствующем праведнике», жертвующем друзьями во имя высоких идеалов. Ему казалось, что своими словами и действиями он лишь подтверждает то высокое мнение, которое складывалось о нем, по его собственному убеждению, в стране. На самом деле от попыток Вильсона высокопарными заявлениями об общественной пользе объяснить выгодные лишь ему лично действия нередко разило самым циничным расчетом и безграничной самоуверенностью и самовлюбленностью. Бывший президент Тафт вскоре стал отзываться о Вильсоне как об «оппортунисте с диктаторскими замашками»27.

Вильсон был первым в XX столетии президентом США, избранным меньшинством принимавших участие в выборах избирателей,— за него подали сзои голоса 6,3 млн. человек из общего числа голосовавших избирателей, превышающего 15 млн. человек. В самих выборах приняли участие лишь 62% лиц, имевших право голоса. Это обстоятельство подтолкнуло Вильсона к мысли о необходимости установления более тесного контакта с американской общественностью, от которой, по его мнению, он был вправе ожидать большего внимания к своей личности и намеченной им программе действий. Одним из первых актов Вильсона на посту

76


президента было установление практики еженедельных встреч с представителями американской прессы. Собрав вашингтонских журналистов на свою первую пресс-конференцию 15 марта 1913 г., Вильсон попросил их вступить с ним «в партнерство» по информированию американцев о планах и намерениях Белого дома. Это отнюдь не значило, что новый президент собирался делиться с прессой всеми своими замыслами. Ведь не кто иной, как Вильсон, признавал «полезность» введения в заблуждение прессы, когда это диктовалось необходимостью. Один из его ближайших советников, полковник Хауз, писал в своем дневнике, что президент, по его собственному заявлению, считал себя вправе лгать репортерам, когда они задавали вопросы, касающиеся внешней и внутренней политики правительства. Вводя в заблуждение представителей прессы, Вильсон обманывал и всех тех, кто читал их корреспонденции, т. е. широкую американскую общественность, но в этом Вильсон не мог признаться даже самому себе. Для начинающего «мессии» такое признание было бы гибельным.

* * *

Через месяц после официальной церемонии принесения присяги президент Вильсон лично зачитал свое программное послание конгрессу. Этого не делал ни один американский президент со времен Джона Адам-са, т. е. с 1800 г. Такое начало четырехлетнего пребывания в Белом доме было призвано служить свидетельством намерения нового президента не следовать в своей деятельности установившимся канонам. Продолжая играть роль человека, у которого слова не расходятся с делами, Вудро Вильсон вскоре развил бурную деятельность по претворению в жизнь ряда обещанных им в ходе избирательной кампании и зафиксированных в политической платформе демократов реформ.

Для того чтобы получить представление о том, какое значение придается предвыборным обещаниям кандидатов и политическим платформам, утверждаемым национальными съездами, можно предоставить слово одному из видных американских историков, Теодору Уайту, специализирующемуся в области анализа президентских выборов. В своей книге «Как создавался

77


президент в 1960 г.» Теодор Уайт, в частности, писал: «В сложной политической жизни хорошо известно, что ни одна платформа, как и ни одна программа, выдвинутая любой из ведущих американских партий, не ставит перед собой никакой цели, кроме выражения эмоций. Платформы являются ритуалом со своей собственной историей и, будучи написанными, представляют интерес в основном для исследователей, которые анатомируют их как археологические политические останки. Сам процесс подготовки платформы действительно льстит многим людям, предоставляет многим группам, оказывающим давление на политику, возможность высказаться на публику, позволяет лидерам такого рода групп давления доложить рядовым членам о предпринятых ими отважных усилиях кого-то убедить. Но в действительности все платформы бессмысленны: программа любой партии представляет собой то, что предусматривает сделать и во что верит кандидат, избранный партией руководить ею»28.

В этой цитате нуждается в некотором разъяснении лишь заключительная фраза. История президентских выборов в Соединенных Штатах представляет достаточное количество доказательств того, что кандидатов в президенты выбирает не партия как массовая организация, а политическое руководство партии, кучка партийных боссов. Оставаясь, как правило, в тени, эта группа влиятельных в партии лиц определяет, кто из лиц, в силу тех или иных причин попавших в их поле зрения, наиболее полно отвечает ее требованиям и требованиям могущественных финансово-промышленных кругов, стоящих вне и над любой из конкурирующих буржуазных партий. Следовательно, независимо от содержания предвыборных обещаний кандидата, в случае своей победы он сможет осуществить лишь то, что не встретит возражений со стороны действительных, а не номинальных руководителей политической и экономической жизни государства. Если кто-то и питал иллюзии в отношении внутренней политики администрации Вильсона в первый год ее пребывания у власти, то последующее развитие событий быстро их рассеяло. Президент строго придерживался границ невидимого, но реального «порога допустимости» правительственной деятельности в рамках всевластия монополистического капитала. «Господин Вильсон не разрушает, а

78


гармонизирует... Бизнесу нет оснований опасаться г-на Вильсона, коль скоро он будет продолжать свой теперешний курс»,— убежденно констатировала газета «Сатердей ивнинг пост»29.

А в конце весны 1914 г. президент Вильсон, напуганный начинающейся депрессией в экономике страны, стаж открыто обхаживать монополистические и финансовые круги США, заверяя их представителей в своих самых дружеских к ним чувствах. К концу 1914 г. он окончательно отказался от дальнейших заигрываний с «прогрессистскими» элементами в стране, объявил о завершении программы «новой свободы» и решительно встал на путь создания опоры деятельности своей партии в консервативных деловых кругах США. Отныне президент говорил не только о нецелесообразности, а уже о невозможности борьбы с трестами, поскольку «они необходимы, если современное общество предполагает успешно развиваться»30. В письме одному из бостонских банкиров он писал: «Конечно, я согласен с вами, что бизнесмены нашей страны, в целом, являются «честными, великодушными, патриотичными и человеколюбивыми», как и любая другая группа людей в нашей стране. Мы обосновываемся, и я думаю, что период подозрений и обвинений нами уже пройден»31. Несколько позднее Вильсон заявил: «Я не только никогда не говорил, что большой бизнес плох, потому что он большой, но неоднократно повторял в своих выступлениях в ходе предвыборной кампании практически противоположное, что ни я, ни какой-либо другой разумный человек не опасался большого бизнеса только из-за того, что он большой»32. В течение лета 1914 г. Вильсон усиленно консультируется с представителями «большого бизнеса», приглашая их в Белый дом и советуясь с ними по вопросам экономической политики. В июле 1914 г., будучи в Белом доме по приглашению президента, Джон Пирпойнт Морган-младший получает заверение Вильсона в том, что в своей политике он движим лишь стремлением оказать содействие бизнесу страны, как большому, так и малому33.

Убедив, таким образом, деловой мир в своей полной лояльности, к концу лета 1914 г. Вильсон провел через конгресс ряд законопроектов, предусматривавших, в частности, снижение тарифов на широкий круг импортных товаров, усовершенствование банковского дела

79


и др. Начало первой мировой войны положило конец даже такому ограниченному вильсоновскому реформизму *.

Правительство Соединенных Штатов сразу же высказало свое отношение к разразившейся на Европейском континенте войне. Буквально в первые дни войны Вильсон объявил о нейтралитете США, заявив, что страна будет оставаться нейтральной как де-юре, так и де-факто до конца военного конфликта. Было бы ошибкой, однако, утверждать, что Соединенные Штаты заняли такую позицию, поскольку не были готовы к этому давно вызревавшему в недрах европейской политики взрыву. Политика нейтралитета была избрана как наиболее полно отвечавшая интересам монополистических кругов США, заинтересованных в «свободе рук» в условиях, когда другие империалистические державы оказались вовлеченными в ожесточенную борьбу между собой и были лишены возможности помешать дальнейшей политической и экономической экспансии американского капитала за рубежом. Ссылки на традиционную изоляционистскую политику США и нецелесообразность вмешательства в европейские дела были призваны в создавшейся международной ситуации замаскировать истинные цели американского империализма. А эти цели и намерения сведились к следующему— дождаться неизбежного взаимного истощения воюющих между собой группировок и получить в результате реальную возможность не только влиять на исход военного конфликта, но и извлечь из него наибольшие политические и экономические выгоды для правящих кругов США. Но нейтралитет предусматривал воздержание правительства США от каких-либо решений или акций, которые могли рассматриваться как противоречащие статусу нейтральной державы.

На первых порах Вильсон согласился с рекомендацией своего государственного секретаря Уильяма Брайана и в течение некоторого времени отказывался утверждать займы и кредиты какой-либо из воюющих


* Отношение Вильсона к буржуазному реформизму проявилось особенно отчетливо в отрицательной позиции, занятой президентом по законопроекту, ограничивающему использование детского труда в промышленности, и по предоставлению гражданских прав женщинам. Не кто иной, как Вильсон, содействовал осуществлению мер по сегрегации белых и цветных государственных служащих США.

80


сторон. 15 августа 1914 г. Брайан объявил с согласия президента собранным специально для этого представителям прессы: «В связи с запросами об отношении правительства на случай, если американскими банкирами будут получены просьбы о предоставлении займов иностранным правительствам в период военных действий в Европе, делается следующее заявление: «Нет никаких оснований к тому, чтобы займы не предоставлялись правительствам нейтральных государств, но, по мнению правительства, любые займы со стороны американских банкиров иностранному государству, находящемуся в состоянии войны, противоречили бы истинному духу нейтралитета»»34.

Некоторое время спустя в одной из своих статей Брайан вновь выступил против займов воюющим государствам, заявив, что «деньги являются наихудшим из всех видов контрабанды — так как они главенствуют над всеми другими вещами»35. Такое решение явно противоречило интересам финансовых кругов США, и об этом открыто говорили их представители в вильсо-новском кабинете. «Наступает великое процветание,— писал министр финансов Мак Аду.— Оно будет во много раз сильнее, если мы сможем предоставить кредиты в разумных пределах нашим клиентам... Для поддержания нашего процветания мы должны его финансировать. В противном случае оно прекратится, а это будет гибельным для нас»36. Брайану, так и не понявшему, кто же является действительными хозяевами страны, и упрямо отстаивавшему свою точку зрения, пришлось вскоре уйти с поста государственного секретаря. Новый государственный секретарь США, Роберт Лансинг, сменивший наивного и излишне щепетильного Брайана, к своему удовольствию, обнаружил, что президент, по-прежнему настаивая на словах на необходимости сохранения полного нейтралитета, уже не возражал против государственного кредитования военных заказов союзников. «Строгий нейтралитет» сменился «строгим соблюдением законности», развязавшим руки силам, которые стремились превратить европейскую бойню в доходное для американских монополий дело.

Осенью 1914 г. запрет на кредиты был официально снят, и уже к лету 1915 г. американская экономика, находившаяся до этого в состоянии упадка, ощутила стимулирующее влияние военных заказов. Рост объема

6 Э. А. Иванян

81


этих заказов потребовал новых капиталовложений в экономику страны; политическое и экономическое могущество американского монополистического капитала увеличивалось буквально с каждым месяцем войны. «Оставаясь в стороне от европейской войны, американские монополии оказывались в весьма выгодном положении. Нужда воюющих сторон в боеприпасах, продовольствии и военном снаряжении создавала самую благоприятную возможность для США получать огромные прибыли от военных поставок воюющим государствам, преимущественно странам Антанты»37. Именно благодаря выполнению военных заказов Соединенным Штатам удалось уже за первые два с половиной года войны, т. е. к апрелю 1917 г., в несколько раз сократить свой национальный долг европейским странам.

Первые четыре года пребывания Вильсона в Белом доме ознаменовались дальнейшим укреплением позиции империализма США в Западном полушарии. Выступив с осуждением «традиционной провинциальности», новый президент Соединенных Штатов проявил себя как верный продолжатель империалистического курса своих республиканских предшественников Т. Рузвельта и У. Тафта. Спустя неделю после торжественной церемонии принесения присяги Вильсон зачитал своему кабинету подготовленное им заявление об основных принципах политического курса США по отношению к странам Центральной и Южной Америки. В заявлении содержалось лицемерное утверждение о желании американского правительства поддерживать дружеские, добрососедские отношения со своими южными соседями. Правительства этих республик заверялись в отсутствии у Соединенных Штатов каких-либо особых интересов в этом районе мира и в желании американского правительства развивать сотрудничество, однако далее отмечалось, что такое сотрудничество возможно «лишь в том случае, когда оно неизменно подкрепляется организованной деятельностью законного правительства, основанной на букве закона, а не на произвольном или незаконном применении силы». Новое американское правительство, говорилось далее, не может «питать симпатий по отношению к тем, кто стремится к захвату государственной власти для удовлетворения своих личных интересов или честолюбия»38.

82


Смысл этого и других подобных ему документов сводился к предупреждению латиноамериканских правительств о том, что правительство Соединенных Штатов не потерпит ни при каких обстоятельствах действий или решений, противоречащих национальным интересам США, а точнее говоря, угрожающих интересам американского монополистического капитала. Завуалиро-ванность угроз, содержавшихся в дипломатических документах, резко контрастировала с циничной откровенностью конкретных шагов вильсоновской администрации. В 1915 г. американская морская пехота высадилась на острове Гаити. Осенью 1915 г. между Соединенными Штатами и Гаити был заключен договор, установивший фактический американский протекторат над островом. Американские вооруженные силы стали полными хозяевами страны, осуществляя контроль над политической жизнью и подавляя попытки местного населения добиться независимости. В 1916 г. в Доминиканской Республике был утвержден с помощью американских штыков угодный США военно-диктаторский режим; в том же году Соединенные Штаты вынудили Данию продать им Виргинские острова за 25 млн. долл. Действуя в интересах монополистического капитала США, правительство Вильсона не раз направляло военно-морскую пехоту с целью подавления движения за независимость в странах Латинской Америки. Но даже в этих условиях президент Вильсон считал возможным демагогически заявить в 1916 г.: «Единственным оправданием применения Америкой физической силы является то, что она применяет ее от имени интересов человечества»39. «Идеализированная демократическая республика Вильсона,— подчеркивал В. И. Ленин,— оказалась на деле формой самого бешеного империализма, самого бесстыдного угнетения и удушения слабых и малых народов»40.

* * *

К президентским выборам 1916 г. демократическая партия пришла значительно окрепшей, список свершений правительства демократов пополнился за последние годы рядом принятых под давлением ширящегося рабочего движения реформ, улучшавших условия труда в промышленности (введение восьмичасового рабо-

83


чего дня, ограничение применения детского труда) и облегчавших тяжелое экономическое положение фермерских хозяйств. Но демократическая партия особо ставила в заслугу своему лидеру и президенту то, что ему удалось избавить США от необходимости вмешиваться в «европейскую войну». Предвыборные плакаты демократов особо превозносили роль, сыгранную в этом вопросе Вильсоном. «Он спас нас от войны» — такими словами завершалась политическая платформа демократов, практически целиком посвящавшаяся перечислению заслуг и восхвалению президента Вильсона. Национальный съезд демократической партии, состоявшийся в Сент-Луисе в июне 1916 г., не принес никаких сюрпризов. Кандидатура Вильсона была утверждена делегатами при одном голосовавшем против. Кандидатура вице-президента Маршалла была утверждена единогласно.

Внутреннее положение в лагере политических противников Вильсона — республиканцев и «прогрессистов»— было намного сложнее. В связи с началом войны в Европе Теодор Рузвельт внес коррективы в свою позицию по целому ряду политических и экономических проблем и начал зондировать возможность своего возвращения в республиканскую партию в надежде быть выдвинутым ею кандидатом в президенты. Не исключал он и возможности выдвижения его кандидатуры совместно республиканцами и «прогрессистами». Однако все попытки сторонников Рузвельта договориться об этом с руководством республиканской партии ни к чему не привели —там не могли ни забыть, ни простить «предательства» Рузвельта в 1912 г. Потеряв надежду прийти к обоюдовыгодному согласию по этому вопросу, «прогрессисты» вновь выдвинули своим кандидатом Теодора Рузвельта, но тот вскоре официально объявил, что не намерен баллотироваться в президенты и будет поддерживать кандидата республиканцев, так как считает наиважнейшей задачей американского народа нанести поражение Вильсону.

Противником Вудро Вильсона на этот раз стал член Верховного суда США Чарльз Эванс Юз. В отличие от Вильсона, бывшего эрудированным и довольно способным оратором, кандидат республиканцев был немногословен и сух. Не питавший к нему особых симпатий, Теодор Рузвельт прозвал Юза «бородатым айсбергом»

84


и утверждал, что тот принадлежит к категории республиканцев, которые сами с удовольствием отдали бы свои голоса Вильсону. Республиканская платформа критиковала внешнеполитический курс президента Вильсона, обещала «честное соблюдение нейтралитета» и защиту интересов американцев, но в детали предлагаемой ими внешней и внутренней политики республиканцы предпочитали не вдаваться, учитывая, по всей видимости, сложность международной ситуации.

Демократическая партия и Вильсон нуждались в серьезной финансовой поддержке для оплаты своих расходов по предстоявшей избирательной кампании. И Вильсон обратился лично к Г. Форду, который, как было известно Вильсону, не раз выступал сторонником его «мирных инициатив». Но Форд отказался предоставить Вильсону необходимую материальную помощь, согласившись лишь разослать письма всем покупателям и собственникам фордовских машин в США с призывом оказывать всяческую поддержку Вильсону. Последнему ничего не оставалось, кроме как согласиться. Позднее Вильсон саркастически заметил, что патриотизм Форда измеряется количеством проданных игл автомашин. Казну демократической партии пополнили другие представители монополистического капитала, чей «патриотизм» измерялся полученными или ожидаемыми от правительства Вильсона благами и привилегиями.

7 ноября 1916 г. Америка проголосовала, но имя ее избранника оставалось неизвестным в течение почти двух суток. Сомнения в победе охватили демократическую партию до такой степени, что на каком-то этапе выборов Вильсон даже заявил об испытываемом им чувстве облегчения в связи с освобождением от тяжелых обязанностей и сложной ответственности президента Соединенных Штатов. Кое-кто из американских историков даже утверждает, что Вильсон уже делился со своими близкими друзьями планами о назначении победителя Юза на время, оставшееся до дня принесения последним торжественной присяги, государственным секретарем США, с тем чтобы тот побыстрее вошел в курс государственных дел41. Республиканцы во многих частях страны уже праздновали свою победу на выборах, а некоторые газеты демократов с горечью признавали поражение своего кандидата. К утру 8 ноя-

85


бря положение демократической партии начало несколько улучшаться, но ситуация оставалась неясной вплоть до вечера 9 ноября, когда при завершении подсчета голосов выяснилось, что избиратели Калифорнии отдали предпочтение Вильсону. Это и решило исход президентских выборов 1916 г. Преимущество Вильсона над Юзом выразилось всего лишь в 600 тыс. голосов (9,1 млн. против 8,5 млн.). Американские историки склонны приводить множество причин, объясняющих победу Вильсона на выборах 1916 г., называя в их числе меры, предпринятые президентом в области внутренней политики якобы с целью ограничения влияния трестов, проведенные им реформы в области рабочего законодательства и пр. Но основной причиной, по их утверждению, явилась та настойчивость, с которой Вильсон требовал от Германии уважения американского нейтралитета и прекращения нападений германских подводных лодок на пассажирские суда в открытом море.

В 1972 г. в Лондоне вышла в свет книга английского писателя Колина Симпсона, содержавшая сенсационные сведения об обстоятельствах потопления немецкой подлодкой английского пассажирского корабля «Лузи-тания». Гибель почти 1200 человек, среди которых были 124 американских гражданина, вызвала в свое время такой взрыв негодования американской общественности, что президент Вильсон был вынужден в довольно резкой форме потребовать от кайзеровского правительства Германии недопущения подобных акций в дальнейшем во избежание ответных мер со стороны Соединенных Штатов. Активизация американской помощи противникам Германии, а тем более вступление США в войну на их стороне не входило на данном этапе в планы германского правительства. Тот факт, что Германия на некоторое время прекратила эти нападения, был расценен как прямой результат предпринятых лично Вильсоном усилий, что не замедлило сказаться на росте его авторитета и популярности в стране. В наши дни, спустя много лет после гибели «Лузитании», располагая новыми данными об этой трагедии, остается лишь гадать о том, к каким последствиям могла привести публикация этих данных, стань они известными тогда мировой общественности. Хорошо известно, что потопление этого крупнейшего в то время в мире лай-

86


пера стало практически основным доводом против сил, стремившихся не допустить вступления США в мировую войну, и чуть ли не основным тезисом пропаганды империалистических кругов США, рассчитанной на убеждение американской общественности в неизбежности и справедливости возмездия за этот преступный акт кайзеровской Германии. Найденные в наши дни в вашингтонских и лондонских архивах материалы дают основания для вывода о том, что потопление «Лузитании» явилось результатом не только пиратских действий Германии в открытом море, но и преднамеренных действий английского правительства, рассчитывавшего любой ценой вовлечь Соединенные Штаты в войну с Германией на своей стороне. Наличие в США влиятельных политических сил и деловых кругов, заинтересованных в прямом вмешательстве в империалистическую войну, способствовало облегчению задачи, стоявшей перед английским правительством.

К. Симпсон разыскал документы, свидетельствующие о том, что отплывший из нью-йоркского порта пассажирский лайнер «Лузитания» был вооружен и имел на борту груз боеприпасов, вопреки категорическому запрещению госдепартамента США и положениям международного права. Вооружив лайнер и разместив на нем груз боеприпасов, английское правительство при попустительстве официальных американских властей практически отправило на верную гибель около двух тысяч мирных граждан. Согласно К. Симпсону, 30 апреля 1915 г., т. е. в день отправления «Лузитании» из нью-йорского порта, газета «Нью-Йорк геральд» поместила платное объявление немецкой общины Нью-Йорка, призывавшее американцев не плыть на «Лузитании». Это объявление должно было появиться на страницах газеты намного раньше, но его публикация была по непонятным причинам задержана на несколько дней по настоянию государственного департамента США. «Чертовски грязной историей» назвал дело «Лузитании» глава английской следственной комиссии лорд Мерси, и он имел на то основания.

В сентябре 1917 г. сенатор Лафоллет заявил во всеуслышание, что «Лузитания» перевозила боеприпасы и что президенту Вильсону было об этом известно. Сенат США предпочел замять это дело. Материалы расследования по делу «Лузитании», проведенного американ-

87


ским судом, вместе с другими документами, относящимися к этому делу, были переданы в архивы казначейства США в запечатанном конверте с пометкой «Открывать только президенту Соединенных Штатов»42. Следовательно, Вильсону было известно не только существование этих документов, но и их содержание. То, что все обстоятельства, связанные с гибелью «Лузита-нии», сохранялись в секрете от американской общественности, свидетельствовало о готовности Вильсона втянуть Соединенные Штаты в войну в угоду интересам американских империалистов и промышленно-фи-нансовых монополий.

А тем временем, продолжая разыгрывать роль миротворца, Вильсон обратился в декабре 1916 г. к воюющим державам с демагогическим призывом прекратить военные действия и объявить «мир без победы». Однако форма сделанного Вильсоном предложения с самого начала исключала возможность согласия с ним воюющих сторон. И предложение Вильсона, и выдвинутые несколько ранее германским кайзером Вильгельмом мирные предложения были не более чем «комедиантской игрой в мир», «игрой для одурачения собственных народов»43. Своим лицемерным предложением Вильсон стремился ввести в заблуждение мировое общественное мнение в отношении действительных интересов американского капитала. «...Выступление Вильсона,— писал В. И. Ленин,— явная ложь и лицемерие, ибо Вильсон есть представитель буржуазии, нажившей миллиарды на войне, есть глава правительства, доведшего до бешенства вооружение Соединенных Штатов...»44

Через несколько месяцев после своего переизбрания Вильсон разорвал дипломатические отношения с Германией и отдал распоряжение о вооружении торгового флота США в связи с решением кайзеровского правительства возобновить акции немецкого подводного флота у берегов Великобритании, Франции и Италии. Объявленный вскоре Вильсоном «вооруженный нейтралитет» не обеспечивал надежной защиты интересов американского монополистического капитала, заинтересованного в расширении финансовых и коммерческих связей с воюющими странами Европы и требовавшего в этой связи государственной гарантии безопасности морских торговых путей. К весне 1917 г. государствен-

88


ный долг европейских стран Соединенным Штатам достиг 2 млрд. долл. Американские банки в погоне за прибылью не отказывали в кредитах и Германии, хотя размеры этих кредитов значительно уступали объему военной помощи, оказываемой союзникам,— к весне того же 1917 г. Германия получила от США кредитов на сумму 27-млн. долл.45.

В условиях, когда американский капитал в столь внушительных размерах был вложен в экономику европейских стран, когда эти страны закупали в США колоссальными партиями военные материалы, когда военные заказы союзников, изменившие весь профиль американской экономики, сулили и впредь невиданные прибыли, монополистические круги США настаивали на вступлении Соединенных Штатов в войну на Европейском континенте. Широкие круги американской общественности, напротив, выступали против вмешательства США в войну, несмотря на искусно осуществлявшуюся монополиями пропаганду необходимости такого шага. В начале 1917 г. конгрессмен Эрнст Ландин организовал опрос общественного мнения по зтому вопросу среди избирателей своего округа. Им было получено 8800 ответов, в 90% которых американцы высказывались против участия их страны в войне. Но американский капитал рассуждал иначе. Ближайший советник и друг Вильсона полковник Хауз, находившийся в Лондоне в качестве личного представителя президента, заявлял: «Америка должна вступить в войну, и чем раньше, тем лучше»46. Вильсон принял самые решительные меры, чтобы заставить замолчать наиболее активных противников войны. Некоторые из них, в частности лидер американских социалистов Юджин Дебс и пять других руководящих сотрудников аппарата социалистической партии, были надолго упрятаны в тюрьму за антивоенную деятельность.

2 апреля 1917 г. президент Вильсон обратился к конгрессу США с посланием, в котором предлагал объявить войну Германии. В послании, в частности, говорилось: «Нейтралитет уже невозможен и нежелателен, когда речь идет о мире во всем мире и свободе его народов; угроза этому миру и свободе заключается в существовании деспотических государств, поддерживаемых организованной силой, которая всецело контролируется их волей, а не волей народов этих государств. В этих усло-

89


виях о нейтралитете не может быть и речи...»47 Палата представителей и сенат США подавляющим большинством голосов одобрили объявление войны Германии. 6 апреля 1917 г. Соединенные Штаты вступили в первую мировую войну. Вильсон так и вошел в историю Соединенных Штатов как миротворец, вынужденный пиратскими действиями Германии в открытом море нарушить свои предвыборные обещания американским избирателям. К созданию именно такого представления о себе сознательно стремился и сам Вильсон. Идолом мещан и пацифистов называл его В. И. Ленин48.

В действительности (и об этом ярче всего свидетельствует дело «Лузитании») совершавшиеся немецкими подводными лодками пиратские акты в открытом море были скорее поводом, нежели причиной вступления Соединенных Штатов в первую мировую войну. Одна из важных причин была названа выше: это беспокойство монополистического капитала США за судьбу американских капиталовложений на Европейском континенте. Но и это было не все. Основной причиной нервозности «большого бизнеса» Америки и вильсоновского правительства были Февральская революция 1917 г. в России и растущие антивоенные настроения в этой стране, отвлекавшей на себя значительную часть германской армии, а также рост революционного движения в измученной войной Европе. Создавшееся на Европейском континенте положение грозило нарушением равновесия сил; возникала опасность роста политической, экономической и военно-стратегической мощи одних государств за счет других. Финансово-монополистический капитал США не хотел этого допустить ни при каких обстоятельствах. В этом вопросе Вильсон полностью разделял точку зрения бывшего президента Теодора Рузвельта, считавшего, что основой безопасности Америки является не нейтралитет, а участие Соединенных Штатов в «наведении порядка в мире».

* * *

Первая мировая война явилась кульминационным моментом начавшейся еще в конце XIX в. ожесточенной борьбы между ведущими империалистическими державами за новые рынки сбыта и сферы прибыльного приложения капитала. Все империалистические державы

90


приняли в конечном итоге участие в мировой войне — прежде всего из опасения, что после ее окончания они могут быть исключены из участия в новом разделе мира. Основным вопросом первой мировой войны был вопрос о том, кому удастся выжить в этой империалистической борьбе и какие выгоды можно будет извлечь из неизбежно следующей за войной перекройки границ. В первой мировой войне участвовали девять империалистических государств, за столом мирных переговоров встретились лишь шесть. Секретные договоры, заключенные империалистическими державами и опубликованные правительством молодой Советской республики после победы Великой Октябрьской социалистической революции, явились свидетельством волчьего аппетита международного империализма, развязавшего первую мировую войну и принявшего в ней участие не в интересах мира и свободы, как это пытались представить мировому общественному мнению политические деятели обеих группировок империалистических держав, а в целях грабежа.

«Эта война вполне разоблачила себя, как империалистская, реакционная, грабительская война и со стороны Германии и со стороны капиталистов Англии, Франции, Италии, Америки, которые теперь начинают ссориться из-за дележа награбленной добычи, из-за дележа Турции, России, африканских и полинезийских колоний, Балкан и т. п. Лицемерные фразы Вильсона и «вильсонистов» о «демократии» и «союзе народов» разоблачаются удивительно быстро, когда мы видим захват левого берега Рейна французской буржуазией, захват Турции (Сирия, Месопотамия) и части России (Сибирь, Архангельск, Баку, Красноводск, Ашхабад и т. д.) французскими, английскими и американскими капиталистами,— когда мы видим все усиливающуюся вражду из-за дележа награбленной добычи между Италией и Францией, между Францией и Англией, между Англией и Америкой, между Америкой и Японией»,— писал В. И. Ленин в своем «Письме к рабочим Европы и Америки»49. Один из видных современных американских историков, Н. Левин, справедливо отмечает, что «вильсонизм сформулировал американские национальные интересы в либерально-интернационалистических терминах как ответ на две доминирующие силы времени— войну и революцию»50.

91


Ложь и лицемерие сопровождали основные внешнеполитические акции правительства Вильсона и после вступления Соединенных Штатов в войну, и в ходе подготовки Версальского мирного договора. «Четырнадцать пунктов Вильсона», демагогически представленные мировой общественности в качестве американской, программы восстановления мира во всем мире, были в действительности очередной попыткой США не допустить раздела мира без участия американского империализма. «Мирная программа» президента Вильсона несла и дополнительную, но не менее важную нагрузку — в ней содержалась в завуалированной форме попытка убедить правительство Советской России в необходимости продолжать войну до полной победы союзников.

На завершающем этапе первой мировой войны Вильсон, по-видимому, еще в большей степени уверовал в свою роль мессии, несущего мир и благополучие изнуренным продолжительной войной народам Европы. Как известно, за Вильсоном и раньше замечалось стремление преподать себя вершителем судеб человечества, в тесном общении с неземными силами ищущим пути его спасения. Уолтер Липпман, близко знавший Вильсона, писал, что президент считал себя исполнителем воли «некоей существовавшей Eire его самого разумной силы»51. Эти качества американского президента особенно проявились после заключения перемирия в ноябре 1918 г. и в процессе подготовки мирного договора. В 1918 г. в ежегодном послании конгрессу США Вильсон объявил о своем намерении выехать в Париж для участия в мирной конференции. Решение президента вызвало бурю негодования в среде законодателей. «Критика (в адрес Вильсона.— Э. И.) была настолько резка, что постороннему лицу могло показаться, что Вильсон нарушает сразу все десять заповедей»,— писал один из президентских биографов. Возможно, не все десять, но одну из основных заповедей Белого дома — не покидать Западного полушария -— Вильсон действительно решил нарушить. Основными критиками президентского решения, как и следовало ожидать, были республиканцы. 3 декабря 1918 г., накануне отплытия Вильсона в Париж, один из наиболее ярых критиков Вильсона, сенатор Л. Шерман, внес на рассмотрение сената проект резолюции, согласно которой пост президента США объявлялся вакантным, а вся исполнительная власть в

92


стране передавалась в руки вице-президента. Аналогичный проект резолюции был внесен и на рассмотрение палаты представителей. Возня республиканцев вокруг его поездки в Париж мало беспокоила Вильсона, ослепленного грандиозностью своих планов и замыслов по преобразованию послевоенного мира. Оба проекта застряли навечно в одном из комитетов конгресса, а республиканцы, отказавшись от критики конституционности поездки Вильсона, перешли к критике политического курса правительства демократов.

Вильсон уже пересекал Атлантический океан со своими советниками (среди которых, кстати говоря, не было ни одного видного республиканца), когда бывший президент Теодор Рузвельт предупредил во всеуслышание «союзников и врагов» США о том, что «господин Вильсон не имеет в данный момент никаких полномочий выступать от имени американского народа»52. Это было последним политическим заявлением Рузвельта. Через четыре недели—7 января 1919 г.— он скончался.

В окружении плеяды молодых дипломатов и экспертов, среди которых были 30-летний Джон Фостер Даллес, 26-летний Аллен Даллес, 28-летний Уильям Буллит, 30-летний Уолтер Липпман, 39-летний Джозеф Грю и другие восходящие «звезды» американской внешней политики и разведки, Вильсон прибыл в Париж с «четырнадцатью пунктами» — основными принципами американской «программы мира», призванной способствовать утверждению политического господства США на международной арене. Уверенность президента в своей личной популярности в Соединенных Штатах и непогрешимости, так же как и в универсальности проповедуемых им идей, была настолько велика, что он даже не счел необходимым заручиться поддержкой своей «мирной программы» со стороны республиканского большинства обеих палат американского конгресса. По твердому убеждению Вильсона, действия в обход конгресса не могли считаться предосудительными в сложившихся чрезвычайных условиях, тем более что он был даже готов, по его словам, обратиться в случае необходимости «к народам Европы через голову их правительств»53. Уже будучи в Европе, Вильсон, претендуя на роль нового пророка, патетически восклицал: «Каковы причины того, что Иисусу Христу до сих пор не удалось убедить мир следовать его учению в своих де-

93


лах? Причины этого лежат в том, что он проповедовал идеал, не создав $еаких-либо практических средств для его достижения. Поэтому я и предлагаю практический план претворения в жизнь его целей»54.

«Толстая четверка»55, так назвал В. И. Ленин лидеров богатейших стран — президента США Вудро Вильсона, премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа, премьер-министра Франции Клемансо и премьер-министра Италии Орландо, собралась в Париже в атмосфере взаимного недоверия и тревоги. Оснований для недоверия было достаточно — недавние союзники до остервенения оспаривали друг у друга колониальные территории и причитающиеся им репарации. Причиной их тревоги был рост революционного и рабочего движения во всем мире, повсеместное распространение идей пролетарской революции и силы примера первого в мире государства рабочих и крестьян. Выступая в апреле 1919 г. на чрезвычайном заседании пленума Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов с докладом о внешнем и внутреннем положении Советской Республики, В. И. Ленин следующим образом охарактеризовал обстановку за столом мирных переговоров в Париже: «Это — звери, которые награбили добычу со всего мира и теперь не могут помириться... Они решают, кому больше дать, и пять месяцев дерутся между собою... и додерутся эти звери до того, что останутся только одни хвосты»56. Страны Антанты отчаянно пытались выторговать для себя местечко потеплее в том послевоенном мире, в котором, как заявлял Вильсон, «финансовое руководство будет нашим (т. е. американским.— Э. И.). Промышленное руководство будет за нами. Торговое преимущество будет нашим. Другие страны мира будут следовать нашему руководству и направлению»57.

Грызня между империалистическими державами за раздел мира не помешала им, однако, объединиться против молодого пролетарского государства. «Союз четырнадцати государств» против Советской России явился авантюрой мирового империализма, организованной правящими кругами США, Англии и Франции с тем, чтобы воспрепятствовать распространению идей социалистической революции, «удушить нас с максимальной быстротой, желая сначала расправиться с русскими большевиками, а потом со своими собственными»58. Военные авантюры международного империализма про-

94


тив пролетарского государства дополнялись политическим и экономическим давлением на капиталистические страны, чтобы вынудить их выступить против республики Советов. «Агенты Вильсона», говорил В. И. Ленин, «играют роль жандармов, они ставят ультиматум Швейцарии: не дадим хлеба, если вы не вступите в борьбуГс большевистским правительством. Они заявляют Голландии: не смейте допускать к себе советских послов, иначе — блокада. У них орудие простое — веревка голода. Вот чем они душат народы»59. В крови были потоплены Баварская Советская Республика и Венгерская Советская Республика, где всевозможные «благотворительные» и другие американские организации действовали рука об руку с контрреволюцией. Империалистические страны Запада, и в том числе Соединенные Штаты, вели ожесточенную борьбу против Советской России, изредка пытаясь демагогическими объяснениями и лживыми оправданиями замаскировать свою непримиримую ненависть к пролетарской республике *. Выступая в сенате США, сенатор Джеймс Рид заявлял: «Если Россия поднимется против вступающих в страну войск (Антанты.— Э. И.), это явится доказательством того, что Россия уже огерманизирована»60. Представители прогрессивной американской общественности требовали от правительства Вильсона прекращения интервенции и установления дипломатических отношений с Советской Россией. 4 января 1919 г. в американском буржуазно-либеральном еженедельнике «Нэйшн» была опубликована статья под заголовком: «Требуем справедливости по отношению к России». В этой статье, в частности, говорилось следующее: «Мы требуем по возможности скорого вывода всех американских войск из Владивостока, северной и южной России и одновременно полного прекращения всех враждебных действий против нее. Мы требуем аннулирования объявленных планов организации военной экспедиции на Украину. Мы требуем признания Советского правительства и, в качестве немедленного последствия этого шага, начала переговоров в целях установления торговых отношений с Россией. Мы требуем признания


* Политика правительства США в отношении Советской России подробно освещается в монографиях А. В. Березкина «Октябрьская революция и США (1917—1922 гг.)». М., 1967, и Л. А. Гвишиани «Советская Россия и США, 1917—1920». М., 1970.

95


дипломатических и других аккредитованных представителей Советского правительства и лишения Бориса Бахметьева, так называемого русского посла, предоставляемых ему в настоящее время дипломатических и финансовых привилегий. Мы требуем немедленного прекращения враждебной пропаганды, ведущейся правительством Соединенных Штатов и какими-либо его ведомствами. Мы требуем у правительства Соединенных Штатов оказать давление на своих союзников с тем, чтобы они отказались от своей нынешней политики в России, и обеспечить, в случае необходимости прибегнув к угрозе полного отмежевания от их планов, вывод с территории России всех союзных войск. Мы требуем допуска представителей Советского правительства на мирную конференцию (в Версаль.— Э. И.)»61.

Выступая в городке Сиу-Фоле в сентябре 1919 г., президент Вильсон, как будто и не было недавней грызни за добычу между империалистическими державами и как будто не он был одним из основных организаторов иностранной интервенции против Советской России, лицемерно заявлял: «Иногда люди называют меня идеалистом. Ну что же, для меня это служит свидетельством того, что я американец. Ведь Америка является единственной идеалистической страной в мире»62. Происшедшие двумя месяцами позже события продемонстрировали всему миру отнюдь не идеализм, а откровенный цинизм расчетов американских империалистов. Придя к выводу, что в результате ратификации Версальского мирного договора и являющейся составной его частью Конвенции об учреждении Лиги наций Соединенные Штаты потеряют право решающего голоса при решении жизненно важных для них международных проблем, сенат Соединенных Штатов отверг договор и свел тем самым к нулю всю «миротворческую» деятельность Вильсона в течение последних нескольких лет.

Лидером республиканской оппозиции в сенате был Генри Кзбот Лодж, являвшийся не только политическим противником президента Вильсона, но и человеком, питавшим к нему личную неприязнь. Выступление Лоджа перед сенаторами 12 августа 1919 г. сыграло, по убеждению ряда американских историков, значительную роль в отказе сената ратифицировать Версальский мирный договор и существенно повлияло в последующем

96


на решение демократической партии отказаться от выдвижения кандидатуры Вильсона на новый четырехлетний срок. Нет сомнения в том, что своими выступлениями в сенате Лодж претворял в жизнь намерение республиканской оппозиции подорвать политический престиж президента. Однако дело было не только и не столько в личных антипатиях Лоджа и его сторонников и даже не в том, что, проводя свой внешнеполитический курс, Вильсон счел возможным не консультироваться с республиканскими политическими деятелями, располагавшими большинством в обеих палатах конгресса. Вильсон, по убеждению влиятельных кругов монополистического капитала, витал в облаках, поглощенный своими идеями «социальной гармонии», и не уделял должного внимания насущным нуждам американского капитала, заинтересованного в получении реальной политической и экономической выгоды в условиях новой расстановки сил на международной арене. Правящий класс Америки явно предпочитал конкретные и немедленные блага аморфным обещаниям на неопределенное будущее. В планах крупного капитала США Вильсону не нашлось места.

Еще в 1908 г. в своей книге «Конституционное правление в Соединенных Штатах» Вильсон писал: «Стоит ему (президенту.— Э. И.) завоевать однажды восхищение и доверие страны, и никакая другая сила не сможет оказать ему сопротивления, никакое объединение сил не сможет легко одолеть его»63. Это утверждение Вильсона, относящееся к 1908 г., меньше всего относилось в 1919 г. к Вильсону, только что вернувшемуся из шестимесячной поездки в Европу.

Лодж выступал в сенате с уверенностью, твердо зная, что он может рассчитывать на поддержку влиятельных кругов США: «Я убежден, что нам не нужно, чтобы иностранные государства говорили нам, когда нам следует проводить работу в интересах свободы и цивилизации. Я думаю, что мы можем гораздо успешнее идти к победе под нашим собственным руководством, чем под руководством других»64. Американский монополистический капитал был заинтересован в дальнейшем расширении своих рынков сбыта и сфер влияния и в превращении Соединенных Штатов в ведущую мировую державу. Допустить, чтобы международная организация, а следовательно, другие государства опре-

7 Э. А Иванян

97


деляли степень, время и географический район участия США в «наведении порядка и обеспечении мира и безопасности во всем мире», означало бы для него утрату необходимой и единственно отвечавшей его интересам «свободы рук».

Потерпев поражение в сенате, Вильсон отправился в изнурительную поездку по стране в надежде заручиться поддержкой американской общественности и вынудить тем самым своих политических противников одобрить Версальский мирный договор и его личную «мирную инициативу». С видом мученика за идею Вильсон заявлял: «Даже если потребуется от меня отдать жизнь, я с готовностью пожертвую ею, чтобы спасти [Версальский] договор»65. В течение трех недель президент проехал от Вашингтона до Сиэттла и выступил перед тридцатью восемью аудиториями; нервное напряжение, вызванное событиями последних месяцев, вскоре сказалось на состоянии его здоровья — Вильсона разбил паралич. До окончания своего президентского срока он уже почти не поднимался с постели. Государственными делами в стране в течение семнадцати месяцев занималась супруга больного президента.

В феврале 1913 г., т. е. незадолго до начала своего восьмилетнего пребывания в Белом доме, Вильсон писал в письме к Митчелу Палмеру, ставшему позднее министром юстиции США: «Четыре года — слишком большой срок для президента, не являющегося истинным представителем народа, навязанного народу и не исполняющего своих обязанностей лидера. Четыре года — это слишком короткий срок для президента, осуществляющего или пытающегося осуществить колоссальные реформы, но не успевшего их завершить»66. Восемь лет спустя парализованный Вильсон символизировал своим состоянием не только духовное и физическое бессилие демократической партии, но и тщетность попыток реформировать капитализм перед лицом революционных событий, потрясавших мир. Обращаясь в последний раз в качестве президента к членам конгресса, Вильсон устало произнес: «Мне больше нечего сказать».


III
Иллюзия „нормальности”

Конец первого двадцатилетия текущего века вошел в историю США как период серьезных социальных потрясений, явившихся прежде всего результатом роста классовой сознательности трудящихся масс. Первая мировая война и особенно свершившаяся в России пролетарская революция оказали сильнейшее влияние на активизацию борьбы американских трудящихся за свои права. Война, принесшая огромные прибыли монополистическому капиталу США, лишь усугубила тяжелое экономическое положение американских рабочих и фермеров. В стране ширилось забастовочное движение. Бастовали строительные рабочие и докеры, транспортники и обувщики, судостроители, шахтеры и металлурги, полицейские и телефонистки, бастовала вся трудящаяся Америка. К ноябрю 1919 г. число бастующих достигло 2 млн. человек. В борьбе с рабочим движением вильсо-новское правительство не брезговало провокациями, шантажом. Подстрекаемые правительством к решительной борьбе с «бастующими большевиками», американские черносотенные и ультрапатриотические организации совершали бандитские налеты на помещения американских коммунистов и социалистов. Реакционная

99


буржуазная пресса США, находившаяся на полном содержании монополистического капитала, чуть ли не ежедневно сообщала стране о «раскрытии» всевозможных «коммунистических заговоров по свержению правительства США». В газетах печатались фотографии бородатых «коммунистов», под которыми помещались провокационные подписи типа: «Неужели мы позволим им править Америкой?» Вильсоновский министр юстиции А. М. Палмер в своих публичных выступлениях предупреждал 20 млн. американцев, владевших облигациями займов военного времени, 9 млн. владельцев ферм, 11 млн. владельцев текущих счетов в банках, что они могут лишиться всей своей собственности в случае «завоевания Америки коммунистами». Лиц, обвинявшихся в симпатиях к Советской России, к коммунизму, депортировали из страны, бросали за решетку. По личному указанию Палмера из страны было выслано несколько сот человек, более 6 тыс. человек брошено в тюрьму. Один из сенаторов заявлял в эти дни с трибуны сената США: «Мой девиз в отношении красных — высылай или расстреливай. Я считаю, что нам следует посадить их всех на каменный корабль, оснастив его свинцовыми парусами, и пусть их первой остановкой будет преисподняя»1. Реакция активизировалась по всей стране, ширились антисемитизм и расизм, набирал силу воссозданный в 1915 г. Ку-клукс-клан.

«Политической надстройкой над новой экономикой, над монополистическим капитализмом (империализм есть монополистический капитализм),— писал В. И. Ленин,— является поворот от демократии к политической реакции... Монополии соответствует политическая реакция... И во внешней политике, и во внутренней, одинаково, империализм стремится к нарушениям демократии, к реакции. В этом смысле неоспоримо, что империализм есть «отрицание» демократии вообще, всей демократии... Будучи «отрицанием» демократии, империализм так оке «отрицает» и демократию в национальном вопросе...»2

Внутриполитическая обстановка в США накануне президентских выборов 1920 г. осложнилась начавшимся в мае первым экономическим кризисом послевоенной эпохи империализма. Внезапное падение оптовых цен захватило врасплох американских промышленников и коммерсантов, испытывавших в то время значительные

100


трудности в сбыте готовой продукции. Страна была завалена товарами, которые не находили покупателей. Кризис перепроизводства вызвал необходимость существенного сокращения промышленного производства, что не замедлило сказаться на сокращении объема внешней торговли. Прибыли американских корпораций, достигавшие 8 млрд. долл. в 1919 г., составили менее 1 млрд. долл. в 1921 г.; свыше 50% компаний полностью разорились, число обанкротившихся компаний достигло в 1921 г. 197003. Экономический кризис привел к серьезному ухудшению положения американского рабочего класса, общая безработица возросла с 7,2% в 1920 г. до 23,1% в 1921 г., резко упала реальная заработная плата трудящихся4.

Экономический кризис 1920—1921 гг. еще более осложнил положение правящей демократической партии. Политические и промышленно-финансовые круги страны, традиционно поддерживавшие демократов, не имели никаких сомнений на тот счет, что Вудро Вильсон выбыл из политической игры и что в создавшейся обстановке делать ставку на него означало бы сдачу своих позиций без боя. Сложность предвыборной ситуации заключалась не столько в том, что демократическая партия лишалась Вильсона, сколько прежде всего в том, что она не располагала достойным и перспективным, с точки зрения боссов, кандидатом на пост президента. Сам Вильсон категорически отказывался назвать рекомендуемого им преемника и настаивал на созыве съезда без предварительного согласования кандидатуры будущего лидера партии. Заявляя публично о своем невмешательстве в работу национального съезда, Вильсон в глубине души надеялся и верил, что, оказавшись в безвыходном положении, делегаты съезда будут в конечном итоге вынуждены вновь обратиться к нему.

Не менее сложной была обстановка и в республиканской партии, лидеры которой вплоть до дня созыва своего национального съезда так и не смогли решить вопроса о том, кто же является наиболее перспективным и сильным кандидатом. Это привело к тому, что созванный в июне 1920 г. республиканский съезд зашел в тупик, когда ни один из предлагавшихся на его рассмотрение кандидатов не смог заручиться поддержкой большинства собравшихся делегатов. Надо сказать, что ряд

101


перспективных, с точки зрения руководства республиканской партии, кандидатов, в частности фаворит военно-промышленных кругов генерал-майор Леонард Вуд и губернатор штата Иллинойс, зять железнодорожного магната Пульмана Фрэнк Лоуден, вышли из игры после скандальных разоблачений в прессе их финансовых взаимоотношений с крупными трестами. Журналистам-«макрекерам» удалось, по всей вероятности не без помощи конкурентов генерала, раздобыть сведения о том, что из истраченных Вудом на свою предвыборную кампанию средств (в размере 1252 тыс. долл.) более половины было ассигновано мыльным королем из штата Огайо Проктером. Среди кандидатур, приемлемых для руководства республиканской партии, был и миллионер Герберт Гувер. Однако его попытка воспользоваться сложной ситуацией в партии и выставить условия своего согласия баллотироваться не понравилась республиканским лидерам. Кандидатура излишне честолюбивого Гувера была отвергнута.

К концу пятого дня работы республиканского съезда боссы партии, собравшись в наполненной табачным дымом комнате чикагского отеля «Блэкстоун», решили рекомендовать делегатам кандидатуру сенатора Уоррена Г. Гардинга из штата Огайо. (Именно с этих пор американский политический словарь обогатился новым термином — «прокуренная комната», символизирующим закулисные сделки между партийными боссами.) Как свидетельствуют американские авторы, Гардинга вызвали в эту комнату и спросили, готов ли он поклясться перед богом, что в его прошлом нет никаких темных моментов, препятствующих выдвижению его кандидатуры на пост президента США. Вместо ответа Гардинг попросил разрешения ненадолго удалиться, поскольку, по его словам, ему необходимо было «проконсультироваться с господом богом». Возвратившись в комнату по прошествии десяти минут, Гардинг решительно заявил, что его прошлое не запятнано и ничто, по его мнению, не может быть использовано против него5. Трудно сказать, для чего понадобились Гардингу целых десять минут, но даже в течение этого времени он так и не «вспомнил» о своей второй семье, существование которой не было секретом для близких друзей и, конечно, давно перестало быть секретом для вездесущих газетчиков. «Большинство участников сговора по выдвиже-

102


нию кандидатуры» Гардинга принадлежали или были связаны с тем или иным промышленным или финансовым монополистическим объединением и представляли интересы стальных, угольных, нефтяных, текстильных, медных магнатов и финансового капитала»,— подчеркивал американский историк У. Уайт6.

Республиканский съезд согласился с рекомендацией участников сговора в «прокуренной комнате» и утвердил кандидатуру благообразного сенатора из штата Огайо. Кандидатом на пост вице-президента неожиданно для всех и для него самого был утвержден губернатор штата Массачусетс Кальвин Кулидж. До недавнего времени Кулидж был неизвестен рядовым американцам и, будучи губернатором штата, не игравшего сколько-нибудь значительной роли во внутриполитической жизни США, не мог рассчитывать на серьезный личный успех. Но в сентябре 1919 г. его имя стало ежедневно появляться на страницах американских газет в связи с его ролью в подавлении забастовки полицейских в Бостоне. Сомнительная реклама, как ни странно, сыграла на руку Кулиджу, и с тех пор его имя и провозглашенное им кредо «законность и порядок» стали пользоваться известностью в стране.

В своей предвыборной платформе республиканская партия критиковала всю восьмилетнюю деятельность президента Вильсона, но высказывалась весьма неопределенно в отношении основной внешнеполитической проблемы последнего года — Версальского мирного договора и участия США в Лиге наций. Интересно отметить, что сам Гардинг не решался вплоть до завершения президентской кампании 1920 г. выступить ни с критикой, ни в поддержку идеи вступления США в Лигу наций, боясь потерять голоса избирателей, придерживавшихся противоположных точек зрения. Как вспоминал впоследствии видный республиканский деятель Уэнделл Уилки, в своих частных беседах Гардинг «давал каждому такой ответ, который тому хотелось услышать». И лишь после получения окончательных результатов президентских выборов Гардинг открыто назвал Лигу наций «ныне покойной»7. Тремя годами позже он поставил точку над «i», заявив, что американский народ «никогда бы не согласился взять на себя моральные или правовые обязательства, которые связали бы бережно охраняемую свободу действий при возникновении

103


непредвиденных ситуаций. Если наш народ когда-либо решит участвовать в войне, то он сделает свой выбор в соответствии с нашим национальным самосознанием в выбранное им время и в соответствии с положениями своей конституции, не давая предварительных обязательств и не ожидая ответа или согласия какой-либо другой державы»8.

Демократы, собравшиеся на свой съезд в том же июне 1920 г., утвердили свою политическую платформу, полностью одобрявшую восьмилетнюю деятельность Вильсона на посту президента США, но также предпочли не акцентировать внимания на сложной проблеме своего отношения к Лиге наций. Целый ряд вопросов, связанных с послевоенным международным сотрудничеством Соединенных Штатов, был также оставлен открытым.

После продолжительной борьбы делегаты съезда утвердили кандидатом от демократической партии на пост президента США губернатора штата Огайо Джеймса М. Кокса. Вопрос с кандидатурой вице-президента был разрешен значительно быстрее — демократы вспомнили энергичного заместителя министра военно-морского флота в правительстве Вудро Вильсона. Поддержанная Коксом, эта кандидатура не вызвала возражений со стороны делегатов национального съезда, и кандидатом на пост вице-президента США от демократической партии был утвержден не пользовавшийся особой личной известностью, но обладавший популярной в стране фамилией 38-летний Франклин Делано Рузвельт.

Развернувшаяся после съездов предвыборная борьба требовала огромных средств. Недостатка в пожертво-вателях республиканская партия не ощущала, чего нельзя было сказать о ее основных конкурентах — демократах. Лицемерное заявление республиканского Национального комитета о том, что он не будет принимать пожертвований, превышающих 1 тыс. долл., всерьез никем воспринято не было, так как хорошо было известно, что с готовностью принимаются и гораздо более крупные суммы. Внушительную сумму внесли в кассу республиканцев нефтяные монополии США. Всего им удалось собрать невиданную до тех пор сумму в размере 5 млн. долл., что, несомненно, сыграло немаловажную роль в исходе борьбы за Белый дом. На Уолл-стрите уверенные в победе Гардинга над Коксом дельцы с

104


готовностью заключали пари на победителя в пропорции семь к одному.

Избирательная кампания 1920 г. существенно отличалась целым рядом моментов от предшествовавших ей кампаний. Во-первых, она была первой послевоенной избирательной кампанией в Соединенных Штатах. Монополистический капитал страны нуждался в «передышке» для оценки сложившейся в результате первой мировой войны ситуации на международной арене и определения форм и направлений своей дальнейшей политической и экономической экспансии. Правящие круги США нуждались в «передышке» и для того, чтобы попытаться разобраться с тем, что было и чего не было сделано в чрезвычайных условиях участия их страны в мировой войне. Действительно нуждался в отдыхе уставший от войны и связанного с ней усиления эксплуатации американский народ. В этих условиях предвыборное обещание республиканцев обеспечить стране в случае избрания их кандидата «возвращение к нормальным временам» нашло весьма широкую и отзывчивую аудиторию. Во-вторых, в отличие от предыдущих кампаний, в 1920 г. американским избирателям был предложен выбор сразу из двух «темных лошадок» из штата Огайо, выдвинутых двумя ведущими партиями США. Ни губернатор штата Огайо Джеймс Кокс, избранный демократическим съездом из числа 23 возможных кандидатов, «разыгрывавшихся» в первом туре голосования, ни сенатор из штата Огайо Уоррен Гардинг, навязанный республиканскому съезду партийными боссами из «прокуренной комнаты», не пользовались известностью в стране и, следовательно, не могли рассчитывать на свою победу в силу каких-то прошлых личных заслуг перед американским государством. В кампании 1920 г. в большей степени, чем когда-либо раньше, развернулась борьба между влиятельными группировками, стоявшими за кандидатами.

Задолго до начала президентской избирательной кампании 1920 г. представители деловых кругов США, заинтересованные в развитии экономических и финансовых связей с Советской Россией, уполномочили инженера В. Вандерлипа вступить в переговоры с соответствующими советскими организациями по вопросу о предоставлении концессий. Вандерлип обратился с письмом в Совет Народных Комиссаров, в котором писал,

105


что республиканская партия надеется победить на предстоящих выборах. «Наша политика,— писал он,— не будет повторять те глупости, которые ввязывали Америку в европейские дела, мы займемся своими интересами. Наши американские интересы приводят нас к столкновению с Японией, с Японией мы будем воевать... Чтобы воевать, нам надо иметь в своих руках нефть, без нефти мы вести современную войну не можем. Не только надо иметь нефть, но надо принять меры, чтобы противник не имел нефти. Япония в этом отношении находится в плохих условиях. Под боком около Камчатки есть какая-то губа (я забыл ее название), где есть источники нефти, и мы хотим, чтобы у японцев этой нефти не было. Если вы нам продадите эту землю, то я гарантирую, что в народе нашем будет такой энтузиазм, что ваше правительство мы сейчас же признаем. Если не продадите, а дадите только концессии, я не могу сказать, чтобы мы отказались рассматривать этот проект, но такого энтузиазма, который гарантировал бы признание Советского правительства, я обещать не могу»9.

В результате переговоров с советскими организациями был подготовлен проект соответствующего соглашения. Исходя из политических и экономических интересов пролетарского государства, Советское правительство изъявило готовность предоставить концессии американскому капиталу. По настоянию Вандерлипа, выражавшего точку зрения поддерживавших Гардинга финансово-монополистических кругов США, факт подготовки проекта соглашения должен был оставаться в тайне до окончания президентских выборов. Но сведения о существовании такого проекта проникли в американскую печать. Гардинг немедленно выступил с заявлением, опровергающим утверждение, что он ведет через Вандерлипа переговоры с Советской Россией. «Его опровержение было очень категорическое, почти следующего характера: Вандерлипа не знаю и никаких сношений с Советской властью не признаю. Но совершенно понятно, чем было вызвано такое опровержение. Накануне выборов в буржуазной Америке прослыть сторонником соглашения с Советской властью для Гардинга значило потерять, может быть, несколько сот тысяч голосов, и поэтому он поспешил опубликовать, что он никакого Вандерлипа не знает»,— так охарактеризовал

106


В. И. Ленин действия кандидата республиканской партии незадолго до выборов10.

В ходе избирательной кампании 1920 г. впервые была предпринята попытка проведения весьма широкого опроса общественного мнения. Еженедельник «Литерари дайджест» разослал по всей стране несколько миллионов почтовых открыток своим подписчикам, запрашивая их мнение об основных кандидатах на пост президента и их шансах на победу. Результаты опроса продемонстрировали явное преимущество республиканского кандидата.

На национальных выборах 1920 г., в которых впервые приняли участие американские женщины, за Гардинга проголосовали более 60 % избирателей, принимавших участие в выборах (16,1 млн. человек). Кандидат демократов Джеймс Кокс получил 9,1 млн. голосов избирателей. Остальные четыре кандидата, представлявшие более мелкие партии, получили в общей сложности более 1,4 млн. голосов избирателей, львиная доля которых (915 тыс.) была подана за кандидата социалистической партии Юджина Дебса, отбывавшего в то время тюремное заключение за антивоенную пропаганду.

Особенностью президентских выборов 1920 г. явилось то, что в них приняло участие всего лишь 58% контингента лиц, имеющих право голоса. Это значило, что на избирательные участки не явилось более 24 млн. избирателей и что, несмотря на полученное Гардингом подавляющее большинство голосов, за него проголосовало лишь 35 % общего числа зарегистрированных избирателей11. Подобно Вильсону, Гардинг был избран президентом Соединенных Штатов меньшинством американцев. Но так или иначе, после восьмилетнего перерыва в Белый дом въезжал кандидат республиканцев. Что же касается демократической партии, то в довершение ко всем невзгодам и невезению на следующий день после выборов за неуплату арендной платы в Нью-Йорке из снимаемого ими помещения были выброшены йа улицу сотрудники ее Национального комитета12.

* * *

Многие историки пытались позднее разобраться о обстоятельствами появления Уоррена Гардинга на американской политической арене. Согласно имеющимся

107


данным, в конце 80-х годов XIX в. Гардинг стал издателем газеты «Марион стар» в небольшом провинциальном городке в штате Огайо. Приобретя эту газету с помощью влиятельных друзей — местных боссов республиканской партии, Гардинг вскоре превратил ее в рупор своих покровителей, активно выступая, в частности, против кандидатуры Т. Рузвельта в ходе президентских выборов 1912 г. До 1915 г. сфера деятельности Гардинга ограничивалась родным штатом Огайо, где он особо отличился как рьяный защитник интересов магнатов стальной промышленности. В 1915 г. с помощью группы местных финансовых заправил во главе с Гарри Догер-ти Уоррен Гардинг становится сенатором США. Об активности Гардинга в конгрессе свидетельствует в своих мемуарах известный американский политический обозреватель Артур Крок: «В качестве сенатора он (Гардинг.— Э. И.) не принимал никакого участия в выработке законопроектов. Я не могу припомнить ни одного, который связывался бы с его именем»13.

В 1919 г. Гарри Догерти и его «банда» (так позднее прозвали в Вашингтоне эту группу нечистых на руку дельцов) решили протащить Гардинга в Белый дом, хотя тот не пользовался даже поддержкой всех членов делегации своего штата на национальном съезде республиканской партии. В своих мемуарах, изданных в 1932 г., Догерти писал: «Мы живем в крутую эпоху. Ни один человек в нашей стране не становится президентом по воле миллионов... Все президенты делаются организацией». Такой организацией, способной «делать президентов», Догерти считал республиканский комитет штата Огайо, единоличным боссом которого являлся он сам. Без ложной скромности Догерти признал впоследствии: «Летом 1919 г. я убедился в том, что его (Гардинга.— Э. И.) час пробил и что он должен немедленно включиться в предвыборную борьбу, а нам следует заняться консолидацией сил вокруг него»14. Уже на позднем этапе борьбы многочисленных фракций в республиканской партии, пытавшихся протащить своих кандидатов, Догерти предсказал с прозорливостью опытного политического организатора, а вернее, с цинизмом не брезгующего никакими средствами для достижения своей цели политического интригана: «Съезд зайдет в тупик, и после того, как другие кандидаты выложатся, двенадцать или пятнадцать человек, изму-

108


ченных бессонницей... усядутся где-то около двух часов утра вокруг стола в прокуренной комнате одного из отелей и решат вопрос о кандидате. И когда настанет это время, выбор падет на Гардинга»15. Именно так все и произошло. Более опытные кандидаты республиканской партии выбыли или взаимно исключили друг друга из игры, в частности, потому, что стоявшие за ними политические и деловые круги не хотели уступать ни в предсъездовской борьбе, ни в зале работы национального съезда. В этих условиях мог одержать верх лишь человек, чья кандидатура не встречала особого сопротивления со стороны партийных боссов, хотя, возможно, и не вызывала их особого энтузиазма. Именно таким человеком оказался обладатель приятного тембра голоса и «внешности президента» Уоррен Г. Гардинг.

Биограф Гардинга С. Г. Адамс писал, что Гардинг, возможно, был «второразрядным сенатором», но, «как потенциальный президент, он относился к десятому разряду»16. Еще будучи сенатором, Гардинг старался не говорить и не делать чего-либо такого, что могло бы не понравиться представителям «большого бизнеса». Но уже в те годы он пользовался репутацией выпивохи и игрока, хотя, впрочем, и «неплохого парня». Как утверждают американские историки, в один из весьма редких в его жизни моментов творческого вдохновения Гардинг изобрел термин «нормальность» («normalcy»), по «недосмотру» языковедов отсутствовавший до тех пор в английском языке. Это слово стало лозунгом республиканской партии в ходе предвыборной кампании 1920 г.

«Наша партия голодала в течение восьми лет. Рядовые члены партии жаждали получить теплые места и стремились обеспечить для себя посты. Они верили в то, что я смогу им помочь. И я был готов сделать все, что мог»,— писал позднее Догерти, вспоминая о тех днях, когда формировалось правительство Гардинга17. На правах единоличного вершителя судеб при обязанном ему своей политической карьерой президенте Догерти принялся за распределение наиболее ответственных в стране постов.

Республиканский кабинет был сформирован из лиц, в той или иной мере связанных с финансово-монополистическим капиталом США и уже имевших возможность доказать «большому бизнесу» свою готовность

109


рьяно отстаивать его интересы. Министром финансов, по настоянию Догерти, был назначен крупный банкир и промышленник, один из богатейших людей в США, Эндрю Мэллон, которого сам Гардинг называл «вездесущим финансистом вселенной». Государственным секретарем стал Чарльз Эванс Юз, министром торговли миллионер Герберт Гувер, министром военно-морского флота миллионер Денби *. Не были забыты и люди, оказавшие те или иные услуги Гардингу и республиканской партии в ходе избирательной кампании. Министром почт США был назначен У. Хейс, единственной заслугой которого перед американским обществом было то, что ему удалось, используя свои обширные связи в деловых кругах, изыскать пути финансирования республиканской кампании 1920 г. Министерство юстиции избрал для себя и возглавил сам Догерти, который, не теряя времени, вскоре начал шантажировать нарушителей «сухого закона», предлагая им выбирать между выплатой ему крупной взятки и возбуждением против них судебного дела **.

Еще до того, как послушные делегаты республиканского съезда согласились с рекомендацией политических дельцов из «прокуренной комнаты», один из сенаторов-старожилов Капитолия цинично заметил, что сенату нужен такой человек на посту президента страны, который бы «подписывал любые законопроекты, направляемые ему сенатом, а не направлял свои законопроекты на подпись в сенат»18. Гардинг оказался именно таким человеком. Уже первые законы, подписанные Гардин-гом, убедили монополистические круги США и их представителей в конгрессе в том, что они не ошиблись в своем выборе. По инициативе Эндрю Мэллона республиканское правительство значительно сократило подоходный налог, отменило государственный контроль за деятельностью синдикатов и трестов и закон военного вре-


* Нью-йоркская газета «Уорлд» как-то подсчитала, что члены кабинета Гардинга, взятые вместе, владели или имели контроль над огромной суммой в более чем 600 млн. долл.

** Как стало известно позднее, до того, как стать министром юстиции, Гарри Догерти имел долги на сумму в 27 тыс. долл. Расходуя ежегодно сумму, вдвое превышавшую его годовое жалованье, Догерти умудрился за три года пребывания на этом посту положить на свой счет в банке около 75 тыс, долл. «Министерством легкого поведения» называли американцы ведомство, которым руководил Догерти.

110


мени о налоге на сверхприбыль, что не замедлило сказаться на усилении эксплуатации широких трудящихся масс и росте и без того высоких прибылей американских монополий. Отмена одного лишь налога на сверхприбыль дала крупным монополиям США более 1,5 млрд. долл. дополнительных прибылей в год. «Представление Гардинга о нормальности сводится к возврату к старым добрым временам Марка Ханны и Мак-Кинли. Оно заключалось в довольно удачном сочетании двух политических курсов — во-первых, свободы частного предпринимательства от правительственного ограничения и, во-вторых, щедрых субсидий частному предпринимательству. Правительство удалилось из бизнеса, но бизнес вторгся в большинство направлений правительственной политики и формулировал их»,— констатировали американские историки А. Невинс и Г. С. Коммаджер19.

Спустя два месяца после принесения торжественной присяги на пост президента США Гардинг подписал указ о передаче контроля над нефтяными резервами военно-морского флота из министерства военно-морского флота в ведение министерства внутренних дел, во главе которого был поставлен близкий друг президента и ставленник Догерти Альберт Фолл. Последний не замедлил тут же передать право на их эксплуатацию крупным нефтепромышленникам Догени и Синклеру, финансировавшим предвыборную кампанию республиканцев и приплатившим, кроме всего прочего, кругленькую сумму в размере 400 тыс. долл. самому Фоллу за умелое осуществление этой операции. Сами нефтепромышленники не без оснований рассчитывали на получение в результате передачи им лицензии на эксплуатацию этих нефтяных месторождений не менее 100 млн. долл. Коррупция в правительстве достигла небывалых разма-хов уже в первый год пребывания Гардинга в Белом доме. Директор Управления помощи ветеранам «полковник» Чарльз Форбс использовал в личных интересах 250 млн. долл., отпущенные конгрессом на нужды ветеранов. Хранитель имущества иностранцев Томас Миллер расхищал поступления в бюджет вверенного ему учреждения с безнаказанностью близкого к Гардингу и Догерти человека. Ставленники и друзья Догерти обогащались, похищая и нелегально распродавая спиртные напитки с государственных складов.

111


Еще до того, как стали известны стране неблаговидные дела близких к президенту людей, Уолтер Лип-пман, как бы предвосхищая развитие событий, предупреждал: «Если господин Гардинг хочет, чтобы из него получилось нечто определенное... он должен консультироваться с теми, кому он доверяет,— таков единственный открытый для него путь. И это хороший путь, если он знает, кому доверять, и худший путь, если он не знает, кому доверять»20.

Бывший президент Вильсон скептически относился к умственным способностям своего преемника, называя его человеком с «одноэтажным разумом»21. Один из близких к Гардингу людей, сенатор Пенроуз, как-то посоветовал друзьям будущего президента: «Не выпускайте Уоррена из дома. Не позволяйте ему делать какие-либо заявления. Если он отправится в поездку, ему обязательно кто-нибудь задаст вопросы, а Уоррен достаточно глуп, чтобы попытаться ответить на них»22. Официальные выступления президента, располагавшего некоторым журналистским опытом, оставляли, по воспоминаниям одного из видных американских сенаторов, Мак Аду, «впечатление армии помпезных фраз, продвигающейся по необъятной территории в поисках мысли»23. Современники Гардинга писали позднее, что с новым президентом в Белом доме воцарилась атмосфера сонного провинциального городка. Дочь Теодора Рузвельта вспоминала, что в кабинете президента царила атмосфера расстегнутых жилетов, задранных на стол ног и плевков в урны через всю комнату24.

Гардинг, по всей видимости, сознавал свою неприспособленность к выполнению обязанностей главы государства. В одном из своих неофициальных выступлений в 1922 г. Гардинг вспомнил слова своего отца, заметившего как-то слабовольному сыну: «Ты не умеешь говорить «нет»»25.

Плоды президентского слабоволия получили широкую гласность лишь после смерти Гардинга. Внимание общественности было привлечено к разоблачению скандальных историй, в которых оказались замешанными лица из ближайшего окружения президента, и в первую очередь министр юстиции Догерти. Его дважды привлекали к суду за взяточничество и мошенничество, но оба раза жюри не смогло вынести единодушный приговор, и судебное дело прекращалось. Был начат судебный

112


процесс по делу о злоупотреблениях в Управлении помощи ветеранам, возглавляемом Форбсом. Министр внутренних дел Фолл был приговорен к штрафу в 100 тыс. долл. и годичному тюремному заключению за злоупотребление служебным положением, взятки и мошенничество в руководимом им министерстве *. За сенсационными разоблачениями вскоре последовали неожиданные самоубийства и несчастные случаи со смертельным исходом. По странному стечению обстоятельств среди жертв оказались лица, тесно связанные с министром юстиции, министром внутренних дел и даже с президентом и самым непосредственным образом замешанные в мошеннических операциях и хищениях. Дж. Смит, доверенное лицо Догерти, получавший взятки от его имени, покончил жизнь самоубийством (а скорее, был умерщвлен), покончил жизнь самоубийством С. Крамер, адвокат Управления помощи ветеранам, знезапно умерли адвокат хранителя имущества иностранцев Тёрстон, доверенное лицо Догерти С. Хейт-ли, один из ответчиков по делу имущества иностранцев Джон Кинг.

Трудно сказать, в какой степени президент Гардинг был информирован о скандальной деятельности близких к нему людей, но еще труднее предполагать, что ему ничего не было известно о ней. Тем лицемернее звучали слова президента, обращенные к жителям Солт-Лейк-Сити, которые собрались, чтобы послушать приехавшего в их город президента. Выступая в этом городе, Гардинг заявил: «Если бы я мог настоять на соблюдении всем американским народом одного-един-ственного правила, под которое подпадали бы действия каждого из них как индивидуума и каждой политической или корпоративной единицы, таким правилом было бы умение при всех обстоятельствах расходовать не-


* Уже много позже, в своих мемуарах, изданных в 1932 г., Г. Догерти, пытаясь обелить посмертно президента Гардинга и оправдать своих бывших партнеров по злоупотреблениям, заявлял, что деятельность лиц, разоблачавших коррупцию в правительстве, была инспирирована «международным коммунизмом и Советским Союзом». Видные демократы Брукхарт, Уилер и другие политические деятели, принимавшие активное участие в специальных комиссиях по расследованию злоупотреблений в период администрации Гардинга, назывались «безответственными лицами», выполнявшими инструкции, полученные ими от их «товарищей из Кремля»26.

8 Э. А. Иванян

113


сколько меньше своего дохода. Не спускайте глаз с тех, кто руководит от вашего имени вашими правительственными учреждениями, вашим городом, вашим графством, вашим штатом, вашим национальным правительством. Доведите до их сведения, что вы придерживаетесь правила бережливости и экономности в ваших личных делах, и требуйте, чтобы они применяли его в процессе управления вашими общенародными делами. Если они не оправдают ваших надежд, найдите других должностных лиц на их замену»27. В другом городе Гардинг призывал американцев хотя бы изредка задавать себе вопрос: «Что я могу сделать для моего города?», вместо того чтобы вопрошать: «Что я могу получить от моего города?»28. (Зти слова Гардинга в несколько иной интерпретации были повторены почти через сорок лет тридцать пятым президентом США Джоном Кеннеди. То, что ставшее с тех пор афоризмом высказывание Кеннеди не было оригинальным, каким-то образом прошло мимо внимания американских историков.)

Однако, прежде чем началась волна скандальных разоблачений и прежде чем американцы начали задавать себе вопрос, какую роль во всех этих неблаговидных делах играл президент, Гардинг скоропостижно скончался. По свидетельству историков, это произошло следующим образом. В июне 1923 г. президент с женой в сопровождении многочисленных друзей, советников и представителей прессы отбыл на Аляску. Как потом вспоминали находившиеся с ним в течение всей поездки по стране газетчики, президент казался чем-то обеспокоенным. Эта обеспокоенность особенно усилилась после его беседы с женой министра внутренних дел Фолла, с которой он встретился в пути. Уже будучи на Аляске, Гардинг получил длинное шифрованное послание из Вашингтона и в последующие два дня, по наблюдению все тех же газетчиков, казался на грани серьезного психического кризиса. Президент даже спрашивал у одного из близких ему людей, что делать президенту, когда он узнает о предательстве друзей. «Мне не доставляют беспокойства мои враги. Я могу и сам неплохо справиться с моими врагами. Но мои проклятые друзья, мои богом проклятые друзья, Уайт, вот кто вынуждает меня проводить бессонные ночи»29.

По возвращении президентского кортежа с Аляски

114


было объявлено, что Гардинг страдает пищевым отравлением. Спустя пять дней, 2 августа 1923 г., президент Гардинг скончался. Его смерть, по признанию многих его современников и более поздних историков, была как нельзя кстати, так как разраставшийся скандал угрожал компрометацией президенту и многим членам его кабинета. Действительные обстоятельства и причины смерти Гардинга еще долго волновали газетчиков и интересовали американскую общественность. В воспоминаниях и в печати назывались и пищевое отравление, и кровоизлияние в мозг, и осложнение после воспаления легких, и апоплексический удар, и закупорка кровеносных сосудов30.

«Я не знаю,— писал впоследствии Кулидж,— по каким причинам ухудшилось его (Гардинга) здоровье. Правда, он был очень грузен. Позднее стало известно, что он узнал о предательстве тех, кому он доверял, и он был вынужден призвать их к ответу. Не является секретом, что это очень серьезно опечалило его, возможно даже в большей степени, чем он мог вынести... В июне он отправился на Аляску — и в вечность»31. Наиболее близкие к Гардингу лица и практически единственные свидетели его смерти — г-жа Гардинг и его личный врач генерал Сойер — скончались столь же внезапно и вскоре после президента.

Видный американский историк Клинтон Росситер, называя имена Пирса, Быокенена, Гранта и Гардинга, как наиболее слабых государственных деятелей США, занимавших пост президента, пишет: «Бьюкенен был человеком с богатым опытом, Грант — несомненно крупным генералом, а Гардинг — добрым человеком, но каждый из них по-своему являлся чуть ли не бедствием для президентского поста»32. Биограф президента С. Г. Адаме откровенно признал: «Кончина Гардинга не была безвременной трагедией. Он умер вовремя»33. Этой эпитафией можно и завершить историю краткого пребывания в Белом доме двадцать девятого президента США Уоррена Г. Гардинга.

* * *

«Вице-президент является фактически пятым колесом в телеге... Этот пост — не что иное, как ступенька к забвению. Боюсь, что моя звезда закатилась...» — за-

115


явил Теодор Рузвельт после того, как он был избран вице-президентом США. Но, став после убийства Мак-Кинли президентом, Рузвельт уже утверждал обратное. «Высока честь и велико достоинство этого поста,— говорил он,— ни один человек, недостойный стать президентом, не должен его занимать»34. Высказывая свою новую точку зрения на должность вице-президента, Рузвельт, вне всякого сомнения, хотел подчеркнуть, что, вопреки традиционному отношению к подбору кандидатуры вице-президента США, государственный деятель, занимающий этот пост, по своим личным и деловым качествам достоин быть и президентом. Стремление Рузвельта представить в лучшем свете личность вице-президента было столь же очевидным, сколь и понятным. Выдвигая и утверждая кандидатов на этот пост, национальные съезды ведущих партий в США меньше всего думали о не столь уж редких в американской истории случаях, когда вице-президент был вынужден заменять внезапно скончавшегося или павшего от руки убийцы президента. На партийных съездах вопрос о вице-президенте обычно решался под занавес, когда делегаты уже окончательно измотаны многодневными дебатами и спорами, устали от бесконечных театрализованных выступлений сторонников того или иного кандидата, оглохли от непрекращающегося шума, свиста и криков с галерок, занятых гостями. Кроме того, вопрос о вице-президенте является по традиции вопросом чисто тактического плана, вопросом внутрипартийной механики и правильной расстановки политических сил с целью обеспечения победы кандидатов и партии на предстоящих выборах. В результате такого подхода к избранию кандидатуры вице-президента на этом посту нередко оказывались лица, мало подходящие по своим личным качествам для выполнения функций верховного администратора страны. К категории именно таких лиц и принадлежал вице-президент Кальвин Кулидж, известный под именем «молчаливый Кэл». Гарри Догерти, приписывавший себе инициативу многих решений Гардинга, вспоминал в 1932 г., что именно по его предложению президент пригласил Кулиджа принимать участие в заседаниях кабинета министров. «И г-н Кулидж более чем оправдал мои предсказания, что он может оказаться полезным. Он был замечательным слушателем... Он никогда не вмешивался с пред-

116


ложением своей точки зрения, если его об этом не просили»,— такая характеристика была дана министром юстиции вице-президенту США35. Что касается роли председательствующего в сенате, отводимой вице-президенту конституцией США, то и здесь Кулидж, по свидетельству американских историков, «демонстрировал власть этого поста скорее сознательным отсутствием и пассивностью, чем какими-либо активными действиями»36.

В ночь на 3 августа 1923 г. в небольшой коттедж в городке Плимут, штат Вермонт, была доставлена с нарочным телеграмма Догерти, извещавшая вице-президента Кулиджа, гостившего у своего отца, о кончине президента Гардинга. В телеграмме Кулиджу предлагалось незамедлительно принести присягу на пост президента. Выход был найден неожиданно быстро: отец вице-президента, являвшийся местным судьей, принял присягу у своего сына на библии, принадлежавшей покойной матери Кулиджа. Спешить в Вашингтон не было смысла. В 2 часа 47 минут утра 3 августа 1923 г. Кальвин Кулидж стал тридцатым по счету президентом Соединенных Штатов *.

Перед Кулиджем стояла сложная задача: по возможности без особого шума избавиться от наиболее отъявленных и беззастенчивых взяточников и мошенников из числа сподвижников покойного президента, пока не вспомнили, что многие из них получили теплые местечки в правительстве с его, Кулиджа, молчаливого согласия. Обещав американцам сохранение статус-кво, новый президент в то же время хотел показать, что под этим обещанием вовсе не имеется в виду проявление прежнего, терпимого отношения к коррупции. Но Кулидж был далек от мысли проводить тщательную чистку пораженного коррупцией государственного аппарата. С занимаемых ими постов были уволены лишь несколько человек, дальнейшее пребывание которых на государственной службе могло бросить тень на нового хозяина Белого дома. Министру юстиции Догерти президент


* 17 августа Кулидж был вынужден повторно принести присягу на пост президента в Вашингтоне с соблюдением всех формальностей, поскольку печатные органы демократической партии не замедлили подвергнуть сомнению законность принесения присяги Кулиджем в неофициальной, семейной обстановке.

117


предложил подать в отставку лишь в марте 1924 г. Другая задача, стоявшая перед Кулиджем, заключалась в том, чтобы по возможности в кратчайший срок провести такие меры, которые способствовали бы повышению серьезно пошатнувшегося авторитета республиканской партии. Нельзя было упускать из виду одно немаловажное обстоятельство — до очередных президентских выборов оставалось немногим больше года. Монополистический капитал США мобилизовал все свои возможности для того, чтобы обелить деятельность администрации Гардинга, столь рьяно защищавшей его интересы. Буржуазная пресса США с подозрительным единодушием ополчилась против лиц, выступавших с разоблачениями близких к Гардингу людей. Сенатороз Уолша и Уилера, расследовавших коррупцию в стенах министерства юстиции, нью-йоркская газета «Трибюн» называла «скандалистами из Монтаны», другая нью-йоркская газета — «Ивнинг пост» — именовала их «злобными пачкунами». Газета «Нью-Йорк тайме», несмотря на свою традиционную близость к демократической партии, к которой принадлежали эти два сенатора, называла их «очернителями репутации». Американской общественности активно внушалась мысль о том, что, несмотря на «ошибки» отдельных лиц, было бы несправедливо и непатриотично бросать тень на республиканское правительство и что лица, настаивающие на разоблачении коррупции, «ничуть не лучше большевиков». Наиболее реакционные представители монополистических кругов США «доказывали», что разоблачение Фолла, Синклера, Догерти и других связанных с ними лиц являлось результатом «гигантского международного заговора... интернационалистов, а может, их следовало бы называть социалистами и коммунистами»37.

В своей внешней политике Кулидж оставался верен крайне консервативной и изоляционистской внешней политике своего предшественника. Вскоре после того, как он стал президентом, а точнее в декабре 1923 г., Кулидж уполномочил своего государственного секретаря Юза заявить, что Соединенные Штаты не намерены признавать Советскую Россию до тех пор, пока большевики не выплатят компенсации США за конфискованную в результате революции американскую собственность и пока не прекратят «подрывной коммунистической пропаганды». Так же как и Гардинг, Кулидж кате-

118


горически выступал против вступления США в Лигу наций.

Сменив Гардинга на посту президента США, Кулидж поспешил объявить, что намеревается выставить свою кандидатуру на предстоящих президентских выборах 1924 г. Учитывая краткость оставшегося до выборов срока, Кулидж чуть ли не немедленно начал предпринимать необходимые меры, дабы американские избиратели не связывали его имени со скандальными происшествиями, имевшими место при Гардинге. Уже в 1924 г. была издана биография Кулиджа, описывавшая президента как богобоязненного, честного, бережливого и принципиального государственного деятеля, представлявшего полную противоположность Гардингу по своим взглядам на жизнь. Сам Кулидж также старался при случае противопоставить себя людям, «живущим не по средствам», но никогда при этом не называл конкретных имен. Даже в изданной в 1929 г. автобиографии Кулидж вновь и вновь возвращается к этому вопросу. Рассказывая о годах своего пребывания на посту вице-президента, он, в частности, писал: «Я был поставлен перед необходимостью жить в пределах дохода, несколько превышавшего мое жалованье, и должен был нести расходы по обучению моих сыновей». «Нет достоинства более внушительного и независимости более значительной, чем умение жить в пределах своих возможностей»,— фарисейски восклицал он в той же автобиографии38. Справедливости ради следует отметить, что бережливость, граничащая со скупостью, была действительно присуща Кулиджу, но это качество проявлялось лишь в тех случаях, когда дело касалось личных средств президента. В вопросах расходования государственных средств Кулидж был крайне расточителен, о чем свидетельствует в своих воспоминаниях Э. X. Гувер, прослуживший старшим дворецким в Белом доме в течение 42 лет и имевший возможность наблюдать за повседневной жизнью девяти американских президентов. «Было бы вполне справедливым сказать, что правление Кулиджа было наиболее дорогостоящим для правительства из всех существовавших до настоящего времени. Причин тому было много. Семья Кулиджей была первой, в отношении которой был применен закон об оплате правительством официальных расходов президента. Этот закон был принят при Гардин-

119


гах, но они не успели им воспользоваться... Возможно, эти увеличившиеся расходы были особенно заметны, поскольку они контрастировали с личными расходами президента. В отношении последних соблюдалась исключительно строгая экономия»39.

Однако внешне все обстояло иначе, чем при Гардинге. Сложившееся в республиканской среде представление о Кулидже как человеке, воспитанном на бережливости и уважении к патриархальной добродетели, способствовало распространению убеждения, что он не подведет республиканскую партию и ей не придется вновь изворачиваться в попытках скрыть неприглядные факты личной жизни президента или оправдывать его колоссальные долги. (После смерти Гардинга обнаружилось, что бывший президент неудачно играл на бирже и оставил долги на огромную по тем временам сумму — 180 тыс. долл.) Молчаливость Кулиджа воспринималась как признак серьезности и рассудительности. Рассказывали, что в родном доме президента над камином висело в рамке четверостишие следующего содержания:

Старая, мудрая сова сидела на дубе. Чем больше она видела, тем меньше говорила. Чем меньше говорила, тем больше слышала. Почему же мы не можем походить на эту старую птицу?40

На каком-то этапе определения круга перспективных кандидатов на пост президента внимание боссов республиканской партии вновь привлек миллионер Герберт Гувер, считавшийся хорошим экономистом, энергичным администратором и большим докой в европейских делах. Но с Гувером возникли непредвиденные трудности, заключавшиеся в том, что он никак не мог решить, к какой партии ему хотелось бы принадлежать. В марте 1924 г. он все еще называл себя «независимым прогрессистом». Когда же в апреле он наконец решился примкнуть к республиканцам, на организацию его предвыборной кампании практически не оставалось уже времени, и от серьезного рассмотрения его кандидатуры республиканцам пришлось на время отказаться.

В этих условиях ни для кого не явилось неожиданностью, что делегаты республиканского национального съезда довольно быстро утвердили на пост президента США «мистера статус-кво» Кальвина Кулиджа. Пред-

120


ложение председательствующего на съезде считать утверждение кандидатуры Кулиджа единогласным было встречено с негодованием группой делегатов, поддерживавших кандидатуру сенатора Лафоллета. Но их возмущенные выкрики не обескуражили председателя. С завидным хладнокровием он провозгласил: «Решение выдвинуть Кальвина Кулиджа на пост президента Соединенных Штатов утверждается единогласно, за исключением всего лишь нескольких голосов»41. Протест оппозиции был заглушён аплодисментами сторонников Кулиджа. В обстановке необычного для национальных съездов спокойствия и благодушия республиканцы утвердили своего кандидата на пост вице-президента — генерала и банкира Чарльза Дауэса.

Республиканский съезд одобрил также политическую платформу партии на предстоявших президентских выборах. Ее основными темами были требования более низких налогов для богатых и более высоких таможенных тарифов, ложившихся дополнительным бременем на плечи американских трудящихся. Тема борьбы с коррупцией была затронута в общих выражениях, причем в тексте платформы настойчиво проводилась мысль о том, что коррупция присуща не только республиканской партии. В платформе содержались требования наказания виновных в злоупотреблениях лиц, но там же одновременно осуждались попытки очернить невиновных и подорвать веру в непогрешимость руководителей государства. За исключением нескольких сенаторов, никто в республиканской партии не хотел акцентировать внимания избирателей-республиканцев на этой щекотливой теме накануне выборов.

Либеральный еженедельник «Нью рипаблик» следующим образом отозвался о платформе республиканцев: «Они твердо придерживаются старого заблуждения о том, что высокие таможенные тарифы, обогащая индустрию, повышают ее покупательную способность и тем самым обеспечивают рынок для сельскохозяйственных продуктов. Пусть фермер платит на 50% дороже цены на мировом рынке за свою одежду, бакалейные товары и за все необходимое для его фермерского хозяйства. Те, кто его эксплуатируют, получат достаточно денег, чтобы приобретать продаваемые фермером масло и яйца, овощи и фрукты с большей легкостью, чем они могли это делать раньше. Разрешите мне воспользоваться вашим

121


кошельком. Я обогащу вас потом, оплачивая ваш труд частью его содержимого. Таково в общих чертах предложение, делаемое фермеру бизнесменами, написавшими республиканскую платформу»42.

* * *

Национальный съезд демократической партии, состоявшийся в июне 1924 г. в Нью-Йорке в зале Мэдисон-сквер-гарден, проходил очень бурно. Как это уже нередко происходило в прошлом, ведущие претенденты выбывали один за другим в ходе ожесточенной съездовской борьбы. «Темные лошадки» с надеждой взирали на крушение лидеров, полагаясь на извечный слепой случай (а возможно, и даже вернее, на очередной сговор в «прокуренной комнате»), который определит их судьбу. Борьба между кандидатами и поддерживавшими их группировками и фракциями осложнилась присутствием в зале в качестве делегатов большого числа членов активизировавшего в последние годы свою деятельность Ку-клукс-клана *. Направленные на национальный съезд местными организациями демократической партии западных и южных штатов, куклуксклановцы, поддерживаемые значительным числом других делегатов, воспрепятствовали включению в текст политической платформы осуждения Ку-клукс-клана и его расистской политики. Присутствие большой группы оголтелых расистов существенно отразилось на работе национального съезда. Делегаты не покидали Нью-Йорк в течение шестнадцати дней, было проведено свыше ста туров голосования, не давшие преимущества ни одному из ведущих претендентов. На различных этапах голосования внезапно возникали и так же внезапно исчезали имена этих претендентов. Всего в ходе съезда было обсуждено 60 возможных кандидатов. В 103-м туре, измученные многодневной борьбой, делегаты утвердили кандидатом на пост президента от демократической партии нью-йоркского юриста Джона Дэвиса. Кандидатом на пост вице-президента был вы-


* К 1924 г. в этой расистской организации насчитывалось около 4,5 млн. «белых лиц мужского пола, граждан Соединенных Штатов, местных уроженцев нееврейского происхождения». (В таких выражениях определяет членство Ку-клуКс-клана его устав.)

122


двинут губернатор штата Небраска Чарльз Брайан, родной брат многолетнего фаворита демократов Уильяма Дженнингеа Брайана.

Выдвинув кандидатуру юриста, близкого к финансовым кругам Уолл-стрита, и в частности к финансовому дому Моргана, демократическая партия лишилась основного козыря своей предвыборной пропаганды — возможности акцентировать внимание американских избирателей на тесных связях республиканского правительства с промышленно-финансовыми кругами и на процветающей на этой благодатной почве коррупции. В связи с выдвижением кандидатуры Дэвиса либеральная американская печать припомнила целый ряд не столь давних судебных дел, возбужденных новоиспеченным кандидатом демократической партии по иску своих клиентов с Уолл-стрита и приведших к аресту и осуждению лидеров рабочего дзижения США. Читателям, в частности, напоминалось, что Дззис являлся не только юристом Уолл-стрита, но и директором ряда крупных банковских и промышленных корпораций, среди которых были «Нэшнл бэнк оф коммерс», «ЮС раббер компани» и др.43

«Американская политическая продажность», как называл В. И. Ленин одну из характерных черт внутриполитической обстановки в Соединенных Штатах в эпоху империализма44, была слишком опасной темой межпартийной предвыборной борьбы, и выдвижение кандидатуры Дэвиса удачно предотвратило ее дальнейшее развитие. В своей речи по поводу утверждения его кандидатуры Дэвис, как и следовало ожидать, ни словом не обмолвился о необходимости борьбы с ростом монополий и засильем монополистического капитала в правительственном аппарате страны. Политическая платформа демократической партии, утвержденная делегатами съезда, содержала требования создания государственного торгового флота, проведения переговоров между ведущими державами мира по вопросам разоружения, предоставления независимости Филиппинам и проведения общенационального референдума по вопросу о вступлении Соединенных Штатов в Лигу наций. Впервые в истории страны весь ход работы съезда демократической партии транслировался по радио. Многочисленные радиослушатели в различных уголках страны получили возможность познакомиться с особен-

123


ностями внутриполитической борьбы в США и, надо сказать, были неприятно поражены балаганной зре-лищностью съезда и обилием словесной грязи, выливаемой не только на политических противников, но и на представлявших конкуренцию коллег по партии. «Ораторов, выступавших на съезде, так же как маленьких мальчиков далекой старины можно было лишь видеть, но не слышать. Можно было сидеть на галерке, наблюдать за жестикуляцией выступавших и интересоваться, о чем же они там говорят. В этом году все изменилось. Видели немногие, но зато слышали миллионы. Усилители доносили малейшие хрипы голосовых связок оратора в самые далекие уголки зала Мэдисон-сквер-гарден, откуда стоявший на трибуне оратор казался всего лишь муравьем в муравьиной куче. ...Возможно, лишь немногие ораторы сознательно изменили манеру своих выступлений, большинство же из них забыли о существовании более обширной аудитории в эфире и обращались непосредственно к сидевшим в зале делегатам. Необходимо что-то сделать до начала следующих президентских выборов, чтобы научить политических деятелей мастерству радиооратора и радиодемонстрации... Новинка приестся со временем, и через четыре года возможно будет меньше радиослушателей, а те, которые все-таки будут слушать, станут более нетерпеливыми и менее внимательными. А может быть, изобретатели зайдут настолько далеко с радиоизображением, что круг будет завершен и вся нация получит возможность не только слышать по радио, но и видеть съезды «в эфире»»? — пророчески вопрошал в эти дни журнал «Нэйшн»45. Если верить историкам, неприятный осадок, оставшийся у американских избирателей от трансляции по радио хода демократического съезда, существенно повлиял на исход президентской кампании 1924 г.

Либерально настроенные члены обеих ведущих партий были разочарованы результатами своих национальных съездов. Собравшись в начале июня 1924 г. в Кливленде, они возродили «прогрессистскую» партию, совсем было угасшую со смертью Теодора Рузвельта. Новым лидером партии и ее кандидатом в президенты был избран сенатор Роберт Лафоллет.

Платформа «прогрессистов» призывала не допускать установления контроля трестов над правительством и

124


экономикой Соединенных Штатов, выступала за повышение налогов на наследство и чрезмерно высокие прибыли, требовала установления общественной собственности на водные ресурсы, наиболее важные для экономики страны природные богатства и железные дороги, требовала снижения тарифов, поддерживала идею отмены воинской повинности, существенного сокращения вооружений и объявления войны вне закона, подвергала осуждению внешнюю экспансию американского капитала. Критикуя политику республиканского правительства, предоставившего монополиям практически ничем не ограниченную возможность оказывать выгодное им влияние на внешнюю политику США, Роберт Лафоллет заявлял, что «с начала администрации Гар-динга — Кулиджа наша внешняя политика формировалась в основном с учетом интересов либо «Стандард ойл», либо «Морган энд компани»»46. Политическая программа «прогрессистов» получила поддержку социалистической партии США, Американской федерации труда (АФТ), а также либеральной интеллигенции, широких фермерских масс, мелкой городской буржуазии и рабочих. Еженедельник «Нэйшн» писал в эти дни: «На сегодняшний день испытывается нужда в честном человеке, в искренности которого ни у кого не может возникнуть сомнений, который бы доказал, что он готов заплатить любую цену за свои убеждения и что он беззаветно предан общественным интересам. Такого человека сегодня нельзя найти ни в республиканском, ни в демократическом лагере, так как Роберт Лафоллет уже покинул республиканцев». Но даже этот журнал, всегда выступавший за безоговорочную поддержку «прогрессистской» партии и ее кандидата, подверг суровой критике политическую платформу «прогрессистов» за «непростительное отсутствие требования признать Россию»47.

Программа «прогрессистской» партии была типичным образцом политической демагогии буржуазного реформизма, хотя и содержала отдельные, отвечающие веянию времени предложения и требования. Поддержка, оказанная программе «прогрессистов» либеральной общественностью, а также отдельными рабочими и фермерскими объединениями и организациями, всерьез напугала и республиканцев, и демократов. Кандидат на пост вице-президента от республиканской партии Дауэс

125


«пугал» американских избирателей возможными последствиями победы «прогрессистской» партии — этих, как он заявлял, «красных революционеров, пытающихся разрушить существующие общественные институты, и в том числе конституцию США»48. «Вопрос заключается в том,— заявлял он,— стоите ли вы на скале здравого смысла с Кальвином Кулиджем или же на зыбучих песках социализма с Робертом Лафоллетом»49. Страх демократической партии перед популярностью «прогрессистов» также имел серьезные основания. «Прогрессистская» партия, как показал исход выборов, лишила демократов значительного числа голосов избирателей. Испытывавшие серьезные материальные трудности «прогрессисты» с самого начала предвыборной борьбы не питали особых надежд на избрание своего кандидата, но всерьез рассчитывали на то, что им удастся помешать избранию Кулиджа.

Поведение Кулиджа в ходе предвыборной кампании 1924 г. может служить красноречивым примером того, как следует избегать «тонкого льда» в выступлениях перед избирателями. Президент побил все рекорды осторожности, не затронув ни одного спорного вопроса, волновавшего в те годы широкую американскую общественность— будь то «сухой закон» или деятельность Ку-клукс-клана. Кулидж не обмолвился ни единым словом относительно обвинений республиканской партии в коррупции, но зато охотно распространялся на абстрактные и совершенно безопасные темы. Он высказывался в пользу лишь того, что не вызывало сомнений практически ни у кого,— режима экономии, снижения государственной задолженности, необходимости процветания страны, уважения Библии, защиты конституции и гражданских прав. Ни один из лидеров республиканцев: ни Кулидж, ни Дауэс, ни Юз, ни Гувер — не проронили в своих выступлениях ни единого слова в осуждение потрясших страну скандальных историй, игнорируя после республиканского съезда само существование Фолла, Догени, Синклера, Догерти, Форбса, Миллера. Республиканская партия и ее официальные ораторы вели себя так, как будто ни скандалов, ни их виновников никогда и не было*. Лишь в феврале 1924г.


* В марте 1928 г. при возобновлении следствия по делу о нефтяном скандале выяснилось, что значительная часть суммы,

126


(за четыре месяца до своего выдвижения на новый срок), выступая в Нью-Йорке, Кулидж заявил, что питает отвращение ко взяточничеству, и обещал наказывать виновников мошеннических операций независимо от их партийной принадлежности. (Позднее было подсчитано, что в своих 82 речах, произнесенных за четыре года своего второго срока на посту президента, Кулидж ни разу не возвращался к этой теме.) Республиканские ораторы утверждали в своих выступлениях, что Кулидж является честным человеком и можно не сомневаться в том, что он оставит на государственных постах лишь честных людей. Этот аргумент, видимо, успокоил многих избирателей.

Незадолго до президентских выборов 1924 г. журнал «Литерари дайджест» на основе результатов проведенного им опроса общественного мнения в стране предсказал победу республиканскому кандидату. Предсказание журнала оправдалось и на этот раз: Кальвин Кулидж получил чуть ли не вдвое больше голосов, чем его основной соперник, кандидат от демократической партии Дэвис (15,7 млн. голосов против 8,3 млн.). «Прогрессисты» и их кандидат Роберт Лафоллет собрали около 5 млн. голосов. Однако, говоря о внушительной победе Кулиджа, не следует забывать, что в президентских выборах 1924 г. приняли участие лишь 52% зарегистрированных избирателей. Кулидж пополнил список президентов, избранных меньшинством американского народа.

«35 лет назад он (Кулидж.— Э. И.) завязал сношения с аппаратом республиканской партии в штате Массачусетс и при поддержке организации был выбран на самый, пожалуй, мелкий политический пост — члена муниципалитета маленького города... Никогда, ни при каких обстоятельствах, он не делал ничего, что противоречило бы воле организации. Он поднимался по политической лестнице от одной должности к другой — из члена муниципалитета он стал членом палаты делегатов, затем сенатором штата, помощником губернатора, губернатором... Везение и реклама, с помощью которой удалось превратить забастовку полицейских в Бостоне из отрицательного для него факта в положительный,


фигурировавшей в решениях высших судебных инстанций США в качестве мошеннической наживы, осела в казне республиканской партии.

127


сделали его вице-президентом, «рука божья» сделала его президентом, а процветание страны и пропаганда обеспечили ему избрание в 1924 г.» — так охарактеризовал политическую карьеру Кулиджа Ф. Кент в своей книге «Политические нравы Соединенных Штатов»50.

* * *

Четырехлетний срок пребывания Кулиджа в Белом доме совпал с периодом экономического бума в Соединенных Штатах. Деловые круги страны, оказавшие существенную поддержку Кулиджу в ходе президентских выборов 1924 г., ожидали от него благодарности и не разочаровались в своих ожиданиях. Правительство Кулиджа установило предельно низкие закупочные цены на сельскохозяйственное сырье, подлежащее использованию в промышленности, и предельно низкую заработную плату рабочим, занятым в промышленности. Президент «возражал против страховых пособий по безработице на основании того, что рабочие получали бы в этом случае жалованье, которое они «не заработали»,— щепетильность, которую он никогда не проявлял, когда дело касалось «заработков» биржевых спе-.. кулянтов»,— пишет с сарказмом видный американский историк У. Бинкли51. С целью защиты интересов и высоких доходов американских промышленников правительством Кулиджа были установлены высокие таможенные тарифы на ввозимую в страну иностранную готовую продукцию. Налоги на корпорации и подоходные налоги регулярно понижались, дальнейшая концентрация производства и рост монополий всячески поощрялись. (Концентрация монополистического капитала происходила особенно активно в автомобильной, химической, радио- и электроэнергетической промышленности, а также в бурно расцветавшей кинопромышленности.) Одновременно с этим правительство Кулиджа активно способствовало принятию законов, направленных против растущего рабочего движения в стране. «Не осталось и следов былой маскировки. Правительство и большой бизнес стали идентичными понятиями»,— писал Г. Фолкнер в своей книге «От Версаля до нового курса»52. По словам Стюарта Чейза, бизнесмен являлся «властью в последней инстанции по вопросам руководства американским обществом»53.

128


Образ «дяди Сэма» — излюбленный символ буржуазной Америки — хорошо знаком многим поколениям американцев.


С осуждением капиталистической практики эксплуатации детского труда выступают участницы демонстрации в Нью-Йорке в начале XX в.

Избирательная кампания в разгаре. Теодор Рузвельт в характерной для него позе воинствующего проповедника.

Конец «республиканского двадцатилетия». Президент У. Тафт сопровождает своего преемника В. Вильсона (слева) на церемонию инаугурации.


Полицейские и агенты ФБР с оружием в руках разгоняют бастующих рабочих в Питтсбурге. 1933 г.

Экономический кризис 1929—1933 гг. Беда пришла в миллионы американских семей...


5 марта 1933 г. были закрыты все банки США; собравшимся у их дверей мелким вкладчикам капитала кризис принес разорение.

Герберт Гувер поздравляет Франклина Д. Рузвельта с победой на выборах. На 12 лет в Белом доме утверждается новый хозяин.


«Основным занятием Америки является бизнес»,— заявил президент Кулидж в начале 1925 г., выступая перед Обществом американских редакторов газет54. II деловая Америка особенно исступленно и целеустремленно занималась бизнесом — «делала деньги». «Вся страна была охвачена «денежным безумием»—церкви, школы, дома, все. Вместо того чтобы пытаться помочь своим собратьям, американцы пытались нажить на них деньги»,— писал, характеризуя обстановку в стране в эти годы, Артур Шлезингер55. Как и ожидалось от ставленника монополистического капитала, Кулидж обожествлял бизнес, делал из него религию Америки. Ему принадлежит высказывание: «Человек, который строит завод, сооружает храм... Человек, который работает там, поклоняется божеству»56. Чарующей музыкой звучало для магнатов монополистического капитала и другое высказывание Кулиджа в бытность его вице-президентом: «Мы оправдываем все большее и большее накопление капитала, поскольку мы верим в то, что из этого источника исходит поддержка науки, искусства, просвещения и благотворительности... принося благотворные результаты всему народу»57.

За годы пребывания Кулиджа в Белом доме национальный долг США был полностью ликвидирован, значительно выросли американские государственные и частные капиталовложения за рубежом. Все это записывалось республиканцами в актив президента и партии. В заслугу Кулиджу ставилось и заключение международного соглашения, объявлявшее вне закона войну как средство разрешения международных споров. Под давлением мирового общественного мнения, все настойчивее требовавшего всеобщего разоружения, роспуска армий, прекращения военного производства, империалистические державы были вынуждены заключить пакт Келлога — Бриана (названный так в честь его соавторов — государственного секретаря США Фрэнка Келлога и министра иностранных дел Франции Аристида Бриана). Всесторонняя программа разоружения была разработана и выдвинута Советским Союзом в ноябре 1927 г. в Женеве, но летом 1928 г. США и Франция выступили с контрпредложением об объявлении войны вне закона. Однако, подписав пакт, США, Англия и Франция заявили о своем «праве» вести «оборонительные войны». Сенат США не замедлил вынести частное

9 Э. А. Иванян

129


определение по этому вопросу, заявив, что Соединенным Штатам принадлежит исключительное право уточнения, что именно является «самообороной» в каждом конкретном случае. Под прикрытием пакта и демагогических пацифистских заявлений США и другие империалистические страны приступили к осуществлению далеко идущих планов перевооружения и усиления своих армий и флотов. Таковы были истинные цели заключенного пакта, но подобные «детали» до сведения американской общественности не доводились, и президент Кулидж прибавил к своим фиктивным свершениям еще одно — предотвращение будущих войн.

Несмотря на бурное развитие событий вокруг него и вопреки огромному числу приписываемых ему деяний, президент Кулидж оставался все же заурядным деятелем, поставленным во главе страны стечением обстоятельств и волей американского монополистического капитала. Большинство американских историков утверждают даже, что Кулидж был одним из наиболее бездеятельных и неэнергичных президентов за всю историю Соединенных Штатов. Об этом свидетельствуют высказывания многих его современников. «За все время моей работы здесь,— писал уже упоминавшийся служитель Белого дома,—никто из президентов не спал больше, чем он»58. В опубликованной через несколько лет «Автобиографии» сам Кулидж утверждал, что основным правилом жизни является «не делать никогда того, что может за тебя сделать другой». Оправдывая свое прозвище, «молчаливый Кэл» рекомендовал ни при каких обстоятельствах не говорить ничего лишнего. «То, чего я не говорю,— поучал он,— никогда не доставляет мне неприятностей»59. «Способность г-на Кулид-жа к безделью развита до чрезвычайно высокого предела,— считал Уолтер Липпман.— Это далеко не праздное безделье. Это непреклонное, решительное, настороженное безделье, которое стало постоянным занятием г-на Кулиджа... Безделье — это политическая философия и партийная программа г-на Кулиджа»60. Когда Кулиджа спросили, благодаря чему ему удается так хорошо выглядеть, президент совершенно серьезно ответил: «Благодаря тому, что я избегаю сложных проблем»61. По воспоминаниям одного из политических деятелей, имевшего возможность наблюдать за Кулид-жем в течение рабочего дня президента, все, что было

130


сделано им за этот день, свелось к отбору фотографий его личности и указаниям, в каком количестве их следует отпечатать62.

Заявление Кулиджа о том, что он не хочет баллотироваться в президенты в 1928 г., явилось полной неожиданностью для республиканской партии, переживавшей невиданный подъем и активно пожинавшей плоды экономического бума в стране. По воспоминаниям современников, заявление президента явилось неожиданностью даже для его близких. Формулировка отказа обсуждалась в течение многих месяцев политическими деятелями, радиокомментаторами и газетными обозревателями, гадавшими, что же именно имел в виду президент, сказав, что он «не хочет» баллотироваться на очередных президентских выборах. Означало ли это заявление, что Кулидж не выставит своей кандидатуры ни при каких обстоятельствах? Или же оно означало, что Кулидж будет готов ее выставить, если его об этом попросят?

Позже в своей «Автобиографии» Кулидж следующим образом пытался разъяснить занятую им позицию: «Делая свое публичное заявление, я был осторожен в выборе слов. Некоторые утверждали, что они были озадачены, пытаясь понять, что же именно скрывалось за моими словами: «Я не хочу выставлять свою кандидатуру на выборах». Были и другие, которые настойчиво требовали, чтобы я заявил, что в случае выдвижения моей кандидатуры я откаясусь от этого предложения. Заявление такого рода не соответствовало бы моему представлению о требованиях, налагаемых президентским постом»63. Несмотря на крайнюю запутанность и двусмысленность, это разъяснение Кулиджа свидетельствовало о том, что он продолясал надеяться на выдвижение его кандидатуры на съезде республиканской партии и принял бы это предложение. Но этого, к его нескрываемому разочарованию, не произошло.

Непонятная игра, затеянная президентом, пришлась не по душе боссам республиканской партии, разделявший! известное положение Аристотеля о том, что «очевидная невозможность всегда предпочтительней сомнительной возможности». В партии складывалась слишком уж серьезная ситуация, и не реагировать на нее было крайне рискованно. Не дождавшись уточнения относительно действительных намерений президента.

131


республиканские лидеры принялись за энергичные поиски подходящей замены Кулиджу. Далеко им искать не пришлось — министр торговли в кабинете Кулиджа Герберт Гувер уже давно не скрывал своего интереса к Белому дому. По настоянию влиятельных в партии лиц Гувер предпринял несколько неудачных попыток выяснить отношение Кулиджа к перспективам предстоявших президентских выборов и даже публично высказался за переизбрание Кулиджа на новый срок. Убедившись в намерении Кулиджа продолжать свою непонятную игру, руководство республиканской партии приняло решение истолковать заявление президента буквально. В феврале 1928 г. Герберт Гувер официально включился в предсъездовскую борьбу.


IV
Крах
„американского
индивидуализма”

До 1914 г. имя горного инженера Герберта Гувера было известно в Соединенных Штатах лишь немногим специалистам и в основном в связи с его деятельным участием в создании и эксплуатации предприятий горнодобывающей промышленности в Австралии, Азии и Европе. К 45 годам Гувер был уже миллионером. Именно к этому периоду относится разговор, о котором позднее вспоминал один из его друзей: «Я приближаюсь к такому моменту, когда буду располагать независимым доходом — достаточно большим,— сказал он (Гувер.— Э. И.).

— Что ты считаешь достаточным? — спросил я.

— Не так уж много, учитывая нынешнюю ценность денег,— сказал он.— Чтобы хватило на приличную жизнь, чтобы быть уверенным в будущем своей семьи, ну и чтобы оставалось немного на всякий случай...

— Ну, а затем?

— Точно не знаю. Но я уже свертываю работу за рубежом; ребята меня сменяют. Я заинтересован в какой-нибудь работе в общественных интересах — в Америке, конечно»1.

Вплоть до 1924 г. Гувер не принадлежал ни к одной из ведущих политических партий и именовал себя

133


независимым. В свое время он был настолько близок к президенту Вильсону, что тот даже взял Гувера с собой в Париж на мирные переговоры. Высокую честь сопровождать президента Гувер заслужил своей деятельностью на «благотворительной» ниве.

Расписывая заслуги Герберта Гувера на этом поприще, его американские биографы любят приводить внушительные цифры в миллионах тонн продовольственной помощи нуждающемуся и голодающему населению Европы, в миллионах спасенных от голодной смерти людей, в миллионах долларов стоимостного выражения оказанной помощи. Всемогущим властелином над всеми этими миллионами называется Гувер,-воплотивший в себе, по утверждению американских авторов, американскую бескорыстность и щедрость. Лишь некоторые из них признают, что так называемая американская благотворительная помощь испытывавшим лишения союзникам в период первой мировой войны, а позднее и другим странам Европы была экономически выгодна самим Соединенным Штатам, поскольку она позволила, к удовлетворению американских оптовиков, взвинтить цены на сельскохозяйственную продукцию на мировом рынке. Об экономических выгодах, полученных американскими компаниями в результате расширившегося экспорта сельскохозяйственной продукции на европейский рынок, красноречиво свидетельствуют следующие цифры. В течение трех предвоенных лет США экспортировали в Европу более 5,5 млн. т зерна, мяса и сахара ежегодно. В 1917—1918 гг. объем ежегодного экспорта сельскохозяйственной продукции в Европу достиг 11,8 млн. т, а в 1918—1919 гг. превысил 16,3 млн. т2. Но основная выгода Соединенных Штатов от деятельности «продовольственной администрации» Гувера носила ярко выраженный политический характер. Сам Герберт Гувер не скрывал истинной цели деятельности своей организации.

«Моя миссия, — писал он, — имела крупное политическое значение помимо необычной задачи — положить конец потоку человеческих страданий, спасти миллионы жизней от голодной смерти, предотвратить появление на свет изуродованного и умственно искалеченного поколения детей и приняться за претворение в жизнь мер по реконструкции. Моя задача заключалась в защите нежных ростков демократии в Европе от ис-

134


сушающих порывов времени и их возможных последствий— безработицы, анархии или коммунизма... Коммунизм был именно той ямой, в которую могли упасть все правительства в том случае, если бы их обезумевшие народы увлекли за собой Всадники Голода и Мора»3. Даже выступая в роли бескорыстного благотворителя и спасителя от голодной смерти населения Поволжья и других пораженных засухой районов молодой республики Советов, Гувер направлял Вильсону секретные послания, рекомендуя направить продовольствие в Россию лишь при условии прекращения ею военных действий против интервентов.

Буржуазные правительства Европы высоко оценили «благотворительную» деятельность Гувера. К 1928 г. он был почетным гражданином Бельгии, Финляндии, Польши, Эстонии. В признание заслуг Гувера перед буржуазным обществом 36 высших учебных заведений Европы присвоили ему почетные ученые степени. Но, самое главное, Герберта Гувера хорошо узнали и поняли в Америке те, от кого зависела его дальнейшая судьба. Будучи членом кабинета двух республиканских президентов — Гардинга и Кулиджа, Герберт Гувер получил возможность продемонстрировать монополистическому капиталу США свою твердую убежденность в том, что правительство, даже в чрезвычайной военной обстановке, не должно вмешиваться в чувствительный и сложный механизм частного бизнеса. Оно должно советовать, улаживать, согласовывать, но вмешиваться лишь в том случае, когда нет другого выхода. Представители «чувствительного и сложного механизма частного бизнеса» могли не беспокоиться — Гувер не собирался быть нарушителем их спокойствия. Первой в поддержку кандидатуры Гувера выступила газета «Чикаго трибюн», за ней последовали и другие ведущие газетные объединения США. Когда же в его поддержку выступил газетный концерн Скриппса — Говар"да, выбор республиканского национального съезда был практически предрешен.

На съезде республиканской партии, открывшемся в июне 1928 г. в Канзас-Сити, соперников у Гувера не оказалось, и он был благополучно утвержден кандидатом на пост президента. По воспоминаниям современников, после утверждения кандидатуры Гувера президент Кулидж потерял всякий интерес к дальнейшей

135


работе республиканского съезда. Когда Кулиджу сообщили о выдвижении на пост вице-президента сенатора Чарльза Кёртиса, он резко ответил, что ему до этого нет никакого дела, демонстрируя свое крайне отрицательное отношение ко всему происходившему в Канзас-Сити. Он был обижен «неблагодарностью» партии. Гувер так и не дождался официального благословения от своего расстроенного предшественника.

Восьмилетнее пребывание республиканских президентов Гардинга и Кулиджа в Белом доме оправдало все, казалось даже самые несбыточные, надежды «большого бизнеса» Соединенных Штатов. За эти годы монополистический капитал страны получил всё, к чему он стремился, и ему ни разу не было навязано что-либо такое, против чего бы он возражал. Отныне надежды и планы деловых и финансовых кругов США связывались с именем Гувера, и тот прекрасно понимал, что республиканская партия (членом которой он стал совсем недавно) может и впредь рассчитывать на щедрую поддержку этих кругов лишь в том случае, если ему, как избраннику партии, удастся оправдать эти надежды. Будучи опытным политическим и государственным деятелем, Гувер знал, что интересам «большого бизнеса» можно служить как активно, так и пассивно. За примерами активной деятельности федерального правительства в интересах монополистического капитала ему, как многолетнему члену республиканской администрации, не надо было далеко ходить. Достаточно было вспомнить решения правительств Гардинга и Кулиджа по вопросу тарифных ограничений, ограждавших внутренний рынок от конкуренции зарубежных промышленников и позволявших американским монополиям устанавливать высокие цены на внутреннем рынке, принятые конгрессом законы о предоставлении налоговых привилегий американским монополиям, открывавшие более широкие возможности для их дальнейшего роста и обогащения, федеральные законы, преследующие «агитаторов» и «смутьянов», и т. п.

Формы пассивного служения интересам монополистического капитала были менее разносторонними, но в конечном счете не менее эффективными. Здесь основным требованием было невмешательство в «сугубо внутренние дела делового мира», «предотвращение воз-

136


никновения такой ситуации, при которой правительство может оказаться конкурентом частного лица в бизнесе», т. е. именно то, за что выступал Гувер4.

В своей речи по поводу выдвижения его кандидатуры Герберт Гувер превозносил заслуги республиканской партии и ее президентов за последние восемь лет, предсказывал скорую ликвидацию нищеты и нужды в стране, восхвалял индивидуализм, лежащий, по его словам, в основе американской экономики и американского образа жизни, и со всей яростью обрушивался на социализм и его воображаемых сторонников среди политических деятелей Соединенных Штатов. Главные положения этой речи легли в основу политической платформы, одобренной республиканским съездом, и проходили красной нитью через все выступления Гувера в ходе предвыборной кампании 1928 г. Платформа республиканцев одобряла меры, предпринятые правительством Кулиджа, по защите внутренних рынков США от товаров иностранного происхождения, поддерживала империалистическую внешнюю политику США в районе Карибского моря, а в остальном представляла собой набор общих и малозначащих фраз.

Что же сказать о национальном съезде демократической партии и одобренных им кандидатах и политической программе? Еще до открытия съезда демократов в Хьюстоне 26 июня 1928 г. было ясно, кто является наиболее вероятным кандидатом демократической партии на пост президента США. Как и ожидалось, им стал губернатор штата Нью-Йорк Альфред Смит. Съезд утвердил представителя монополистических кругов восточных штатов США, противника «сухого закона», католика Альфреда Смита кандидатом в президенты США и представителя монополистических кругов южных штатов, сторонника «сухого закона», протестанта Джозефа Робинсона кандидатом в вице-президенты. С точки зрения боссов демократической партии, было найдено наилучшее в создавшейся ситуации компромиссное решение. Политическая платформа, утвержденная съездом, критиковала всю прошлую деятельность республиканских президентов, обещала увеличение пособий по безработице и выплату пенсий по старости, поддержку «сухого закона». Что касается вопросов государственной помощи фермерским хозяйствам и тарифной политики, то платформа демократов мало

137


чем отличалась от платформы их основных политических соперников.

Съезд демократической партии подходил уже к концу, когда была получена телеграмма от Смита, в которой тот выражал свое несогласие с позицией делегатов в вопросе о «сухом законе» и подчеркивал необходимость «коренных изменений в существующих на сегодняшний день положениях сухого закона». По мнению многих делегатов съезда, считавших, что они и без того сделали огромное одолжение католику Смиту, выдвинув его кандидатом в президенты, такому поведению не было оправдания. Последствия этого своего шага Смит почувствовал уже в ходе предвыборной кампании, когда значительное число бывших делегатов съезда отказалось от активного участия в мероприятиях, имевших своей целью популяризировать личность и послужной список кандидата демократов.

Избирательная кампания 1928 г. была, по мнению американских историков, одной из наиболее нечистоплотных в истории США, хотя справедливости ради следует сказать, что применявшиеся в ее ходе чието американские методы и формы межпартийной предвыборной борьбы не отличались сколько-нибудь существенно от форм и методов борьбы, ставших обычными для всех без исключения предвыборных кампаниях в США. Сплетни, оскорбления, подлоги щедро применялись соперничавшими лагерями, хотя кандидаты обеих ведущих партий воздерживались от взаимных личных обвинений. Явно играя на публику, оба кандидата, напротив, превозносили друг друга в своих официальных выступлениях. Трудно, однако, согласиться с мыслью о том, что эти два достойных джентльмена не принимали никакого участия в разработке планов по взаимной дискредитации и что, как впоследствии утверждал Гувер, во всем были виноваты некие недостойные лица из политических штабов обеих партий.

Действительно Гувер ни в одном из своих немногочисленных выступлений в ходе предвыборной кампании ни разу не назвал своего основного соперника по имени, но это вовсе не значило, что он воздерживался от попыток дискредитировать его косвенным образом. Особой известностью пользуется выступление Гувера 22 октября 1928 г. в цитадели Альфреда Смита — Нью-

138


Йорке. Перед республиканской партией и ее кандидатом стояла ответственнейшая задача — нанести поражение демократической партии и Смиту в городе и штате, на поддержку которых кандидат демократов имел все основания надеяться. Для подрыва доверия к Смиту со стороны финансовых и деловых кругов Нью-Йорка и привлечения внимания этих же кругов к «разумности» его собственной позиции Гувер избрал тему государственного контроля за деятельностью трестов. В его выступлении фигурировали призывы обезопасить страну от «заразы, исходящей из революционных очагов Европы», и обеспечить «защиту американской системы от всех форм коллективизма». Предложения кандидата демократов, утверждал Гувер, «дышат социалистической опасностью». Он рисовал перед слушателями ужасные картины застоя и беспорядка в экономике Соединенных Штатов в случае государственного вмешательства в деятельность монополий. В высказываниях Гувера в ходе избирательной кампании повторялись мысли, уже не раз высказывавшиеся им в прошлом. Предостерегая правительство и конгресс от установления государственного контроля за монополиями, Гувер много лет назад пугал: «Сложится такая ситуация, когда при каждом вмешательстве федерального правительства в дела коммерческого бизнеса пятьсот тридцать один сенатор и конгрессмен превратятся практически в правление директоров этого бизнеса. При каждом вмешательстве местных властей штата в дела бизнеса сотня или две сенаторов и законодателей превратятся в фактических директоров данного бизнеса. Даже если бы они были сверхлюдьми и даже если в Соединенных Штатах не надо было бы заниматься политическими проблемами, ни одна столь многочисленная группа людей не смогла бы осуществлять компетентное руководство коммерческой деятельностью, поскольку это требует инициативы, оперативных решений и действий»5.

Гувер высказывал ранее и такое утверждение: «Если кто-либо займется изучением причин, замедливших восстановление Европы (после мировой войны.— Э. И.), и причин провала европейской демократии и замены ее? диктатурой, то он обнаружит, что многое из этого вызвано подавлением частной инициативы, с одной стороны, и перегрузкой правительства вопросами руковод-

139


ства бизнесом — с другой»6. Точка зрения Гувера по этому вопросу была хорошо известна представителям американского делового мира, и своим повторением ее в различных словосочетаниях и в разное время Гувер уже никого не удивлял. Удивляло другое — на какой беззастенчивый обман американских избирателей шел Гувер в стремлении ублажить монополистические и финансовые круги США. В попытке одним ударом убить двух зайцев он утверждал, что Соединенные Штаты «вышли из войны с огромными потерями. Мы не получили от нее никаких выгод... Мы стали беднее, когда окончилась война»7. Этим заявлением Гувер возлагал всю ответственность за участие в «неприбыльной» войне на демократическую партию, президента Вильсона и по ассоциации на нового кандидата демократов Альфреда Смита. Этим же заявлением Гувер одновременно «доказывал» ошибочность утверждений о щедро вознагражденной заинтересованности Уолл-стрита в участии США в мировой войне (ведь не могли же такие опытные финансисты и дельцы содействовать столь убыточному предприятию).

А вот что, вопреки словам Гувера, утверждали статистические данные, опубликованные в Соединенных Штатах: накануне мировой войны, т. е. в 1914 г., помимо государственного долга в 3 млрд. долл. отдельные американские штаты, города и частные компании были должны Западной Европе более 7 млрд. долл., в том числе Англии — 4 млрд. В ходе первой мировой войны Соединенные Штаты выплатили с помощью военных кредитов и поставок весь свой государственный долг и, в свою очередь, превратились в крупнейшего мирового кредитора. Союзники США в войне задолжали американскому правительству и частным банкам 20 млрд. долл. В числе должников после войны оказались Англия, Франция, Италия, Бельгия, Чехословакия, Югославия, Австрия, Эстония, Латвия, Литва, Венгрия и другие страны8. Общая сумма чистого дохода (после вычета налогов), полученного американскими монополиями за годы первой мировой войны, составила колоссальную сумму в 27,3 млрд. долл.9 В своих отчетах только за один 1916 г. 48 крупнейших американских корпораций показали прибыль в сумме 965 млн. долл. Так обстояло дело в действительности с «потерями» Соединенных Штатов в результате первой мировой

140


войны. В. И. Ленин с полным основанием называл Соединенные Штаты страной, «которая одна полностью выиграла от войны, которая всецело превратилась из страны, имевшей массу долгов, в страну, которой все должны...»10.

Гуверу лучше, чем многим другим государственным и политическим деятелям Соединенных Штатов, должны были быть известны действительные экономические выгоды, полученные американским монополистическим капиталом от участия США в войне,— ведь он был первым послевоенным министром торговли и одним из тех миллионеров, число которых возросло в Соединенных Штатах за период с 1914 г. по 1919 г. чуть ли не в шесть раз. Но он говорил лишь то, что хотели слышать от него в финансово-монополистических «верхах», и искренне рассчитывал, что в нужный момент там разберутся, кто же из кандидатов является наиболее приемлемым. И он вновь и вновь варьировал свое утверждение о том, что «отклонение от нашей американской системы в результате принятия грозящих ей разрушением принципов, предлагаемых нашими оппонентами, поставит под угрозу свободу нашего народа, ликвидирует равные возможности не только для нас, но и для наших детей»11.

Франклин Делано Рузвельт, выставивший свою кандидатуру на пост губернатора штата Нью-Йорк, который освобождался в связи с уходом Альфреда Смита, заявлял в те дни, что если, согласно определению Гувера, Смит является социалистом, то социалистом следует считать и его, Рузвельта. Никаким социалистом Смит, конечно, не был, так же как не был им и Франк-лиц Рузвельт. Но то, что иногда говорил Смит, звучало несколько странно для кандидата добропорядочной демократической партии и отпугивало консервативно настроенных избирателей. В пылу полемики с республиканским соперником (в отличие от него, Смит выступал, как правило, без заранее подготовленного текста), в стремлении завоевать популярность в либеральной и рабочей среде он, по всей видимости незаметно для себя и явно не желая того, переходил грань приемлемого для правящих кругов США. В эти моменты в Смите появлялось что-то от сына бедного ирландского эмигранта, бывшего разносчика газет и заводского подсобного рабочего, кем он был когда-то в юности. Эти

141


неожиданные всплески прошлого в давно и бесповоротно изменившем своему классу Смите многих пугали. «Республиканское процветание способствовало тому, что в каждой кастрюле варится цыпленок, а в каждом дворе стоит автомобиль. Квалифицированность республиканцев наполнила обеденный судок рабочего и его бензобак, возвела всю страну в класс носящих шелковые чулки и превратила телефон, радио, водопровод и канализацию в стандартное оборудование домашнего хозяйства»,— с иронией цитировал он республиканскую предвыборную литературу. «Вдумайтесь только на мгновение в эти слова и попытайтесь представить себе человека, зарабатывающего в неделю 17 долларов 50 центов и выезжающего в шелковых носках в своем собственном автомобиле в ресторан, чтобы поесть цыпленка»12. Имея в виду, что названная Смитом цифра в 17 долларов 50 центов составляла в то время еженедельное жалованье заводского рабочего, нетрудно было себе представить недовольство «безответственными» заявлениями Смита со стороны представителей делового и финансового мира США, опасавшихся любого намека на быстро возраставшее относительное и абсолютное обнищание американских трудящихся.

Республиканская партия, пришедшая к избирательным урнам с лозунгом «Сохраним все, что имеем», одержала на выборах крупную победу. Гувер получил 21,4 млн, голосов избирателей против 15 млн., поданных за Смита. Гувер одержал и крупную психологическую победу над Смитом — 58% избирателей штата Нью-Йорк предпочли Гувера. Демократическая партия одержала, правда, в тот день хотя и незначительную на фоне поражения в национальном масштабе, но все-таки важную для себя победу: губернатором штата Нью-Йорк был избран ее кандидат — Франклин Д. Рузвельт. После окончания кампании 1928 г. демократическая партия осталась должна своим кредиторам 1 млн. 600 тыс. долл. Кое-кто из основных пожертвователей в казну демократов, в частности миллионеры Джон Рэскоб* и Бернард Барух, выразили готовность вывести


* В 1928 г. финансист и банкир Джон Рзскоб, тесно связанный с такими крупными монополистическими объединениями, как «Дженерал моторе», «Дюпон де Немур», «Бэнкерс траст

142


партию из финансового кризиса, потребовав взамен право решающего голоса в формулировании партийной политики и формировании партийного аппарата.

В начале 1929 г. бывший кандидат демократической партии в президенты США Дзвис с горечью писал Ф. Рузвельту: «По-моему, мало что можно сделать в данный момент в смысле возрождения партии. Разбитой армии надо дать отлежаться в бивуаках и залечить свои раны»13.

* * *

Человек, появившийся в Белом доме в марте 1929 г., отличался от своих предшественников, которых еще помнили старожилы президентского особняка. Старший дворецкий Белого дома Эрвин Гувер, чья долгая карьера в этом качестве окончилась в 1933 г., писал в своих воспоминаниях: «Когда у власти был Кулидж, мы считали его странным человеком, но с приходом Гувера нам пришлось изменить нашу точку зрения. Кулидж был тихим человеком и имел странные привычки, но Гувер был еще более странным. Он мог ходить по дому, не разговаривая ни с кем из прислуги. Никогда не пожелает доброго утра и даже не кивнет головой. Никогда не поздравит с рождеством или с Новым годом. Все дни для него были похожими друг на друга. Не было исключением и воскресенье, поскольку он работал в этот день так же, если не больше, как и в обычные дни. На его лице неизменно была недовольная гримаса или лежала печать озабоченности... Он походил на человека, постоянно опасавшегося потерять свою работу...»14

Ставший благодаря своей собственной предприимчивости миллионером, Гувер на всю жизнь сохранил убеждение в том, что такого же успеха в личной карьере может добиться каждый, кто обладает энергией, инициативой и сильной волей. Однажды, когда Гувера спросили, о чем он мечтал в детстве, он ответил: «Быть в состоянии зарабатывать на жизнь своими собственными силами, без чьей-либо и какой-либо помощи со стороны»15. Именно этими особенностями гуверовской психологии некоторые американские авторы пытались и пытаются до сих пор объяснить веру президента в «американский индивидуализм» и его полное неверие


компани» и др., стал председателем Национального комитета демократической партии.

143


в эффективность коллективных или государственных мер по регулированию жизни общества и отдельных его членов. Возможно, что это жизненное кредо Гувера сыграло определенную роль впоследствии, когда перед ним, президентом США, встала задача выработки государственной политики в условиях экономического кризиса, потрясшего Соединенные Штаты и весь капиталистический мир.

А пока деловая Америка торжествовала долгожданную победу — на посту президента США оказался не просто ставленник монополистических кругов, как уже не раз было в прошлом, а выходец из этих кругов. «Отныне,— говорили они,— будет больше бизнеса в правительстве и меньше правительства в бизнесе. Нашей стране особенно нужен на посту президента человек, обладающий опытом бизнесмена»16. В лице Герберта Гувера монополистический капитал Америки видел именно такого человека. Под стать Гуверу было и сформированное им правительство, справедливо названное прогрессивной печатью того времени «правительством миллионеров». На посту министра финансов остался банкир Э. Мэллон, занимавший этот пост с 1921 г., министром торговли стал финансист Р. Ламонт, тесно связанный с моргановским капиталом.

Еще в августе 1928 г. Гувер говорил: «Мы в Америке сегодня ближе к окончательной победе над бедностью, чем когда-либо за всю историю нашей страны. Работные дома исчезают из нашей жизни. Мы еще не достигли цели, но, если нам дадут возможность продолжить политику последних восьми лет, мы скоро с божьей помощью приблизимся к тому дню, когда бедность будет изгнана из нашей страны»17. Ему вторили представители крупнейших американских трестов. «Моя точка зрения в отношении 1929 года основывается на убеждении, что общая экономическая и промышленная ситуация вполне прочна, и я поэтому не вижу препятствий к тому, чтобы общий прогресс не продолжался и далее и не обеспечил бы для нас отличное развитие деловой активности и еще более высокое процветание»,— заявлял в октябре 1928 г. президент «Дженерал моторе» Альфред Слоун. «Я с уверенностью заявляю, что в нашей стране создана основа, на которой может быть создано процветание, далеко превосходящее все, что мы испытывали до настоящего времени»,— говорил

144


Главы трех послевоенных администраций США. Слева направо: Гарри Трумэн, Дуайт Эйзенхауэр и Джон Кеннеди.

«Военно-промышленный комплекс» требовал постоянного внимания от президента.


Оплот американского расизма — Ку-клукс-клан на марше. Для этих оголтелых реакционеров даже Эйзенхауэр и Кеннеди были «красными».

Студенческие демонстрации стали обычным явлением в политической жизни США, как, впрочем, и меры властей по поддержанию «законности».

Демократия по-американски: солдаты охраняют учащихся-негров от ярости расистов.


Война во Вьетнаме вызывала протест во всех слоях американского общества. Цветок, опущенный в дуло винтовки, стал символом антивоенного движения в США в 60-х годах.

Президент Линдон Джонсон позирует перед фотокорреспондентами на своем техасском ранчо.


Американский народ требует демократических прав, обуздания милитаризма, повышения жизненного уровня.


в ноябре 1928 г. президент «Бэтлхем стил корпорейшн» Чарльз Шваб18.

В хор поющих дифирамбы в адрес республиканского правительства включились даже их былые критики «Более или менее бессознательная и бесплановая деятельность бизнесменов стала наконец более современной, более смелой и, в общем, более революционной, чем теории прогрессистов»,— заявлял Уолтер Липпман. «Большой бизнес в Америке обеспечивает то, что ставили перед собой целью социалисты,— пищу, пристанище и одежду для всех. Вы увидите все это в годы администрации Гувера»,— вторил ему недавний критик капиталистического строя Линкольн Стеффенс19.

Тема «всеобщего благополучия» лежала в основе всех выступлений нового президента буквально с первого дня его пребывания в Белом доме. «У меня нет опасений за будущее нашей страны,— заявил Гувер в марте 1929 г. в своей речи по случаю вступления на пост президента.— Оно светится надеждой»20.

Как уже отмечалось, республиканские предшественники Гувера в Белом доме проводили политику полного подчинения государственной деятельности интересам американских монополий. Растущая концентрация капитала и деловой активности в руках немногих крупных монополистов уже давно не вызывала даже слабой критики со стороны федеральных властей США. К 1929 г. всего лишь один процент американских банков контролировал более 46% банковских ресурсов страны21. Процесс казался бесконечным — крупные компании и банки поглощали более мелкие и затем сами объединялись в еще более крупные концерны. С ростом корпораций и стимулируемым ими технологическим прогрессом росла и производительность труда. Часть прибылей отчислялась на расширение производственных мощностей и усовершенствования в области технологии производства, что, в свою очередь, приводило к еще более высокой производительности труда и увеличению объема производимой продукции. Экономический бум способствовал лишь колоссальному росту прибылей монополий и вместе с тем усиливал кризис перепроизводства.

Особенно сильное влияние на рост производительности труда оказало развитие электроэнергетической промышленности. К 1929 г. было электрифицировано

10 Э. А. Иванян

145


уже 70% американских промышленных предприятий. Революционизирующую роль сыграло широкое использование дешевой электроэнергии в нефтеперерабатывающей промышленности, где применение электрохимических процессов обработки нефти позволило значительно увеличить количество бензина, получаемого из каждой тонны сырой нефти. С расширением применения электроэнергии в промышленности росло ее значение и в быту, что, в свою очередь, вызывало возникновение новых отраслей электротехнической промышленности. Рынок был буквально завален бытовыми электроприборами, холодильниками, радиоприемниками, стиральными машинами, пылесосами. Но в условиях высоких цен на внутреннем рынке и растущей безработицы эта продукция не находила сбыта в стране. Все увеличивающаяся часть прибылей крупных монополий обращалась в ценные бумаги, которые затем становились предметом спекуляции на бирже. С каждым годом биржа поглощала все большую долю нераспределенных доходов. Ежедневно через биржу менял владельцев огромный фиктивный капитал. Акции представляли ценность для продавцов лишь постольку, поскольку на них находились покупатели. Для покупателей они были ценны лишь тогда, когда на них можно было заработать. В стране усиленно рекламировалась идея легкости, с которой можно стать миллионером, вкладывая ежедневно несколько долларов в акции. К 1929 г. в игре на бирже принимало участие не менее 1 млн. человек, 90% всех сделок на бирже носило неинвестиционный, спекулятивный характер. Это привело к тому, что денежные средства, обычно обращавшиеся на рынке промышленных товаров и продовольствия, все в большей степени устремлялись на биржу и в конечном итоге оседали на банковских счетах богатевших буквально с каждым днем биржевых спекулянтов. С другой стороны, были налицо и внешние признаки преуспеяния игравших на бирже людей: в иллюзорном расчете на продолжающееся повышение стоимости принадлежащих им ценных бумаг их обладатели приобретали в кредит дома, предметы домашнего обихода, автомашины и другие символы разрекламированного правительством «всеобщего благополучия и процветания». Другие делали то же в расчете, что процветание коснется и их, закладывая под долговые расписки свое иму-

146


щество и будущее жалованье. Американский еженедельник «Нэйшн» писал в июле 1929 г.: «Процветание и пропаганда способствовали широкому распространению среди большинства американцев политического кредо бизнесмена. Это кредо гласит: «Я убежден, что правительство должно способствовать процветанию бизнеса, и, если оно действительно это делает, частицы процветания подобно благодатному дождю с небес окропят всех стоящих внизу». В течение почти семидесяти лет... республиканская партия служила орудием осуществления этого кредо на практике в национальном масштабе»22.

Итак, внешне в американской экономике все обстояло благополучно: невиданными темпами росла деловая активность, расширялся объем внешней торговли, американские капиталовложения проникали в самые отдаленные уголки земного шара. «Города были крупнее, здания — выше, дороги — длиннее, состояния — огромнее, автомашины — быстрее, колледжи — больше, ночные клубы—веселее, преступления — более распространенными, корпорации — могущественнее, спекуляция— более неистовой, чем когда-либо ранее в истории страны, и растущие статистические данные способствовали возникновению у большинства американцев чувства удовлетворения и чуть ли не уверенности»,— писали об этом периоде американские историки23. Республиканцы пели дифирамбы своему президенту, превознося его опыт, знания и успехи и предсказывая новые экономические успехи под испытанным руководством республиканской партии. Казалось, что наступивший в конце 20-х годов «золотой век» американского капитализма будет продолжаться вечно.

Нельзя сказать, что в стране не было людей, не замечавших затоваренного рынка и низкой покупательной способности широких трудящихся масс. Как писал позднее с иронией председатель Коммунистической партии США Уильям 3. Фостер: «Небо было безоблачно, и лишь немногочисленные недовольные и потерявшие доверие коммунисты заявляли, что «процветание»— это карточный домик, построенный на развалинах, оставленных первой мировой войной. Но кто слушал этих неисправимых ворчунов?»24 В июне 1929 г. один из американских экономистов заявил в своем выступлении на национальной конференции по социаль-

147


ным вопросам в Калифорнийском университете: «Миф процветания, к тому же весьма сомнительного, приведет к неизбежной катастрофе. Американское процветание касается лишь 24% населения страны, и этим людям принадлежит все богатство нашей страны»25.

По официальным данным американской статистики, свыше 7 млн. рабочих семей Америки жили на доходы, составлявшие менее 1500 долл. в год; доходы еще 15 млн. рабочих семей были менее 2500 долл. в год. Таким образом, не менее 50 млн. американцев влачили полуголодное существование в «процветающей Америке»26. Печать Америки свидетельствовала, что из каждой сотни городских жителей США 71 человек принадлежал к работающим по найму и 29 человек к деловому миру. В 1925 г. американский рабочий класс получил в виде жалованья 31 млрд. долл., или 38% общего национального дохода. Капиталисты получили в виде арендной платы, прибылей, дивидендов и жалованья около 33 млрд. долл., или 41% общего национального дохода страны27. К 1929 г. 60% национального богатства США принадлежало 2% населения28. Эксплуатация трудящихся Америки достигла колоссальных размеров уже при Кулидже и продолжала расти при его преемнике. В годы так называемого «всеобщего процветания» рабочие металлургических заводов получали 18 долл. за 70-часовую рабочую неделю. Женщины, работавшие на промышленных предприятиях страны, получали вдвое меньше. В промышленности и сельском хозяйстве страны трудилось не менее 2 млн. детей, не достигших 15-летнего возраста, которые получали жалкие гроши, работая по 11 часов в день29.

7 мая 1929 г. в газете «Нью-Йорк тайме» было помещено во всю страницу платное рекламное объявление, начинавшееся следующими словами: «Величайшим открытием Америки явилось то, что миллионер не может носить 10 тысяч пар ботинок стоимостью в 10 долларов каждая. Но 100 тысяч других людей могут, если у них найдется 10 долларов, чтобы заплатить за эти ботинки, и свободное время, чтобы было куда их надеть...» Это писалось в то время, когда в стране насчитывалось 14 816 семей с ежегодным доходом, составлявшим свыше 100 тыс. долл.; 12 млн. семей бедняков (т. е. 42% всех американских семей) располагали все вместе тем же ежегодным доходом, что и 36 тыс. наиболее бо-

148


гатых семей в США. Денег, которыми располагали 16 млн. американских семей, не хватало даже на оплату нужд первой необходимости. Таков был вывод специального исследования, проведенного Брукингским институтом30. Гувер продолжал не соглашаться с этими и подобными им данными и выводами специалистов о распределении доходов в американском обществе, Даже в 1934 г. он все еще пытался настаивать на своем убеждении, что распространение этой «подрывной» точки зрения является уловкой «тех, кто стремится уничтожить свободу»31.

Видный деятель международного коммунистического движения Уильям 3. Фостер в своем «Очерке политической истории Америки» следующим образом охарактеризовал глубокие экономические и социальные причины, приведшие Соединенные Штаты и всю капиталистическую систему к кризису: «Мировой экономический кризис... был взрывом внутреннего противоречия капиталистической системы, предельно обострившегося под действием целого комплекса различных сил, неумолимо ведущих капитализм к гибели. Экономический кризис был, в первую очередь, следствием противоречия между ростом производительности труда рабочих и ограниченной покупательной способностью капиталистического рынка. Это был кризис относительного перепроизводства. Однако кризис не означал, что рабочие производили больше, чем мог потребить весь народ в целом; наоборот, он означал, что в результате действия грабительской капиталистической системы, основанной на погоне капиталистов за прибылью, эксплуатируемые массы не в состоянии купить все то, что они произвели в таком изобилии. Таким образом, в то время как миллионы людей во всем мире нуждались в самом необходимом, капиталистическая промышленность фактически прекратила работу, рынки были забиты товарами, которые обнищавшие и ограбленные трудящиеся массы не были в состоянии покупать. В этом нашли свое предельно яркое выражение бессмысленность и трагическая нелепость капиталистической системы».

* * *

23 октября 1929 г. еженедельник «Нэйшн» заявил, что «1929 год, во всяком случае до сих пор, был годом процветания бизнеса», и начал публикацию серии

149


статей под общим заголовком «Процветание — хотите, верьте, хотите, нет». Но именно в этот день американскую биржу неожиданно охватила паника. Держатели акций мечтали лишь об одном — во что бы то ни стало и поскорее избавиться от них, цены на акции начали катастрофически падать. Ситуация осложнилась в еще большей степени на следующий день — в течение некоторого времени на бирже были лишь акции на продажу, но покупателей на них не находилось. За первую неделю биржевого кризиса обесценились акции на сумму 15 млрд. долл., к концу года общая сумма полностью обесценившихся акций достигла фантастического размера— 40 млрд. долл.! Миллионы мелких вкладчиков лишились всех своих сбережений, в результате разорения мелких и средних предприятий и компаний на улицу были выброшены миллионы рабочих. По данным налоговой службы Соединенных Штатов, в 1929 г. в стране насчитывалось 513 человек, доходы которых превышали 1 млн. долл. в год. В 1932 г. их осталось всего двадцать32.

Но на первых порах люди отказывались верить в то, что начинался жестокий и длительный экономический кризис. 24 октября 1929 г. «Нью-Йорк тайме» писала: «Прошлой ночью банкиры и другие финансовые лидеры ьыразили уверенность в прочности структуры биржи, несмотря на события нескольких последних дней». Монополистические круги США и значительная часть американской прессы обманывали трудящиеся массы, заявляя, что кризис является лишь временным явлением. 29 октября Джон Д. Рокфеллер опубликовал заявление о том, что ситуация улучшается и он начинает вновь закупать акции. Известный экономист Стюарт Чейз писал 1 ноября 1929 г., что «биржа не повлияет на общее процветание». 2 ноября президент «Дженерал моторе» Альфред Слоун уверял страну в прочности американского бизнеса. Генри Форд оптимистично заявлял: «Сегодня дела обстоят лучше, чем они обстояли вчера». Вице-президент «Нэшнл Сити бэнк оф Нью-Йорк» Джордж Роберте вторил ему: «Условия для непрерывного процветания сейчас более благоприятны, чем в прошлом году». «Я не вижу сего/дня на горизонте чего-либо такого, что могло бы вызвать у нас чрезмерную или большую тревогу»,— утверждал президент Национальной ассоциации промышленников Джон Эджертон.

150


Президент Американской федерации труда Уильям Грин заявил 22 ноября: «Все факторы, гарантирующие скорое и быстрое промышленное и экономическое воз-рождение, имеются налицо»33.

Напуганные масштабом и силой разразившегося кризиса, эти заявления поддерживали на первых порах даже те, кто совсем недавно предостерегал страну от проявления излишнего оптимизма в отношении состояния американской экономики. В стремлении выдать желаемое за действительное журнал «Нэйшн» писал 27 ноября 1929 г.: «Мы сегодня находимся в лучшем положении, чтобы оправиться от биржевого краха, чем если бы это произошло раньше. Спад деловой активности должен быть относительно умеренным и относительно непродолжительным».

События развивались с такой неожиданностью и быстротой, что даже противники президента Гувера в первое время не смогли сориентироваться. Впрочем, скорее всего, в обстановке всеобщей паники и разорения им просто было не до политических интриг. В эти месяцы особенно ясно была продемонстрирована общность интересов и забот представителей финансово-монополистических кругов США, независимо от того, кандидатов какой партии они поддерживали ранее. Председатель Национального комитета демократической партии, крупный промышленник Джон Рэскоб заявлял в своем интервью газете «Нью-Йорк тайме»: «Предусмотрительные вкладчики сейчас покупают акции в огромных количествах и получат приличную прибыль, когда эта истерия окончится и когда наш народ получит возможность в более спокойной обстановке оценить огромную устойчивость бизнеса благодаря прочности основных экономических условий в нашей великой стране». Отвечая на вопрос корреспондента, повлияет ли спад на бирже на общее состояние деловой активности в стране, Рэскоб заявил, что это влияние будет носить лишь временный характер, не более двух-трех месяцев, и что оно коснется лишь промышленности, производящей предметы роскоши34. Министр финансов Э. Мэллон предсказывал «возрождение активности» на весну 1930 г. В феврале 1930 г. министр торговли Р. Ламонт утверждал: «В сложившейся ситуации нет ничего такого, что заставляло бы волноваться... Имеются все основания считать, что текущий год будет нормаль-

151


ным»35. В марте сам Гувер предсказывал ликвидацию безработицы к концу весны. В мае президент обещал нормализацию ситуации в стране к осени 1930 г.

Однако, вопреки заверениям и надеждам, кризис обострялся с каждым месяцем. В самом начале 1931 г. бывший республиканский президент Кальвин Кулидж, по-видимому в результате долгого размышления, пришел к выводу о том, что «страна оказалась не в хорошем положении»36. От Кулиджа иного и не ждали, но многие все еще ожидали чуда от его преемника в Белом доме. Ожидания оказались тщетными. Призывая страну не ударяться в панику и по-прежнему заверяя американцев в том, что в скором времени «все утрясется», президент Гувер не решался прибегнуть к решительным мерам, и в том числе к установлению правительственного контроля за деловой активностью в стране, из-за боязни вызвать негодование «большого бизнеса». Даже в обстановке сильнейшего экономического кризиса, когда государственное регулирование промышленности и финансов могло сыграть положительную роль, по крайней мере в облегчении участи миллионов американских трудящихся, президент Гувер продолжал заявлять о том, что он «категорически возражает против вмешательства правительства в какой-либо бизнес, поскольку это означало бы вступление в конкуренцию с нашими гражданами»37. Гувер считал, что американская система (которую, как он заявлял, «враги именуют капитализмом»), будучи в основе своей здоровой и крепкой, нуждалась лишь в «беззаветной вере» в нее со стороны широких масс. Тяжелой осенью 1931 г. он даже выехал из Вашингтона в Филадельфию, чтобы своим присутствием на бейсбольном матче продемонстрировать американцам свою уверенность в скором окончании тяжелых времен.

«Мы должны спасти от голода и холода тех наших сограждан, которые испытывают серьезные трудности»,— заявлял президент, но ничего практически не делал для облегчения участи голодающих и безработных. Гувер категорически возражал против выделения конгрессом безвозвратных субсидий голодающим фермерам, заявляя, что предоставление федеральной помощи может «оскорбить духовные чувства американского народа». «Гувер никогда не проявлял такой заботы в отношении «духовных чувств» бизнесменов, которые

152


пользовались федеральными субсидиями или получали от министра (финансов) Мэллона кругленькие суммы в виде возмещенных налогов»,— справедливо заметил американский историк Ричард Хофштадтер38.

«...В период мирового экономического кризиса 1930-х годов,—писал Уильям 3. Фостер,— коммунисты были признанными руководителями огромных масс безработных в их борьбе за пособия и страхование по безработице»39, главными защитниками их интересов. В результате этой борьбы американским трудящимся удалось добиться выделения фондов помощи властями отдельных городов и штатов. Но федеральное правительство Гувера по-прежнему уклонялось от оказания необходимой помощи непрерывно растущему числу лишенных средств существования американских трудящихся. Президент при этом заявлял, что «процветание не может быть восстановлено налетами на государственную казну»40. В ходе своих встреч в Белом доме с представителями деловых кругов Гувер призывал к замораживанию заработной платы трудящимся, сокращая в то же время налоги на монополии с целью расширения объема капиталовложений в экономику. Джон Гэл-брайт, видный американский экономист, писал, что встречи президента с представителями монополий «создавали впечатление действительно впечатляющих действий», добавляя саркастически: «В условиях здоровой и работоспособной демократии необходимо какое-то средство стимулирования действий, когда сами действия невозможны. Г-н Гувер в 1929 г. был пионером в этой области государственного управления»41.

К 1932 г. в стране насчитывалось уже почти 15 млн. безработных, разорилось более 5 тыс. банков и более 32 тыс. частных компаний. Национальный доход США упал с 80 млрд. долл. в 1929 г. до 40 млрд. долл. в 1932 г.42 В декабре 1930 г. закрылись двери нью-йоркского Банка Соединенных Штатов, располагавшего суммой вкладов в размере 180 млн. долл. Разорение этого старого и известного всей стране банка особенно сильно повлияло на состояние общественного мнения в стране. «Ну уж хуже, чем сейчас, быть не может»,— говорили американцы в 1930 г. Но экономическое положение Соединенных Штатов продолжало ухудшаться.

Вот как описывает положение, сложившееся в стране к 1932 г., американский историк Артур М. Шлезин-

153


гер: «Туман отчаяния повис над страной. Один из четырех американских рабочих был без работы. Фабрики, когда-то затемнявшие небосвод дымом своих труб, привидениями замерли в молчании, как потухшие вулканы. Семьи спали в сооружениях из промасленной бумаги и в норах, выложенных листами тонкой жести, и рыскали на городской свалке в поисках пищи подобно собакам. В октябре (1932 г.) департамент здравоохранения города Нью-Йорка сообщил, что более одной пятой учеников начальных школ страдают от недоедания. Тысячи беспризорных детей, этих маленьких дорожных дикарей, наводнили страну. Участники голодных походов безработных, озлобленные и доведенные до отчаяния, шли по холодным улицам Нью-Йорка и Чикаго. В сельской местности беспорядки переросли уже в насилие. Фермеры останавливали грузовики, перевозящие молоко по дорогам штата Айова, и выливали его в канавы. Толпы людей останавливали распродажу имущества за долги, выдворяли служащих банков и страховых компаний из городов, угрожали судьям и судам, требовали отсрочки платежей по долгам»43.

Имя президента с ненавистью произносили многочисленные обитатели «гувервиллей» — трущоб, заселенных совершенно разорившимися американскими семьями. В те годы в разговоре часто фигурировали «одеяла Гувера» — старые газеты, которыми укрывались мерзнущие бедняки, «фургоны Гувера» — вышедшие из строя автомашины, в которые запрягали мулов, «гуверовские флаги» — вывернутые наизнанку пустые карманы. Ветераны первой мировой войны, настаивавшие на выплате единовременных пособий, тщетно направляли своих представителей к ограде Белого дома. Президент категорически отказывался принимать голодавших демонстрантов, но гостеприимно встречал в своей резиденции спортсменов и победителей литературных конкурсов. С горечью вспоминали многие предвыборное обещание Гувера о том, что в годы его президентства будут гарантированы всем по две машины в гараже. Гувер, скорее всего, имел в виду «по две семьи в каждом гараже»,— иронизировал позднее Трумэн44, «Гувер действительно является великим инженером,— писал с горьким сарказмом один из миссурийских фермеров в письме, опубликованном в печати,— ему понадобилось всего четыре года для того, чтобы разрыть и

154


высушить целую страну»45. «Г-н Гувер до отвращения непопулярен в Вашингтоне,— писал обозреватель журнала «Нью рипаблик».— Я никогда не слышал, чтобы об обитателе Белого дома говорили более злобно, чем сейчас»46.

* * *

Магнаты монополистического капитала США, чьим интересам столь верно служило гуверовское правительство, понимали, что в создавшейся обстановке было бы неразумным и даже опасным оставаться в стороне от критики в адрес Гувера. Более того, если бы не было Гувера, его следовало бы придумать. Наличие объекта критики и всеобщей ненависти в лице президента было своеобразным громоотводом, гарантией тому, что многочисленные жертвы разразившегося кризиса не задумаются серьезно над тем, кто же был действительным его виновником, какая социальная система делала такие трагедии неизбежными. В числе наиболее рьяных критиков действий президента, его «нерешительности и неспособности покончить с ненормальным положением в стране» была буржуазная пресса США, не только не пытавшаяся вскрыть истинные причины экономического кризиса, но даже намеренно сосредоточивавшая внимание общественности на личности президента. В аналитических статьях и обзорах, в «солидных» трудах и карикатурах Гувер (именно Гувер, а даже не его «правительство миллионеров») фигурировал в качестве единственного виновника обрушившихся на страну невзгод и страданий. «Винить во всем Гувера»,— призывала страну напуганная грозящими социальными последствиями кризиса крупная монополистическая буржуазия США. Оснований для таких опасений было достаточно— без средств к существованию осталось 45% рабочих промышленных предприятий, и наличие такси огромной армии безработных представляло серьезную опасность для всей капиталистической системы.

Экономический кризис существенно отразился на внутриполитической обстановке в стране. Уже в 1930 г. демократическая партия завоевала большинство мест в конгрессе и уверенно отвоевывала у республиканцев, ставших крайне непопулярными у избирателей, ответственные выборные посты на местах. Оправившись от панического страха, вызванного биржевым крахом и

155


последовавшими за ним событиями, боссы демократической партии решили воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы отвоевать у республиканцев и Белый дом. Профессиональные пропагандисты демократической партии прозвали Гувера «президентом-бездельником» и с тех пор эта обидная кличка так и осталась за ним. Обстановка в стране и отношение общественности к республиканской администрации благоприятствовали реализации планов и надежд демократической партии. Как сказал пресс-атташе Национального комитета демократов Михельсон: «Стол был накрыт, нам оставалось только есть»47.

14 июня 1932 г. республиканские делегаты собрались в Чикаго, чтобы проштемпелевать уже сделанный боссами партии выбор. Начавшееся было весной движение внутри партии за выдвижение кандидатуры Кулиджа было умело подавлено энергичными сторонниками Гувера. Не удалось захватить контроль над партийным аппаратом и предотвратить повторное выдвижение Гувера и «прогрессистам» из республиканской партии, возглавляемым сенаторами Норрисом, Лафоллетом и Костиганом. Чикагские безработные угрюмо наблюдали за тем, как роскошные лимузины подвозили делегатов к залу съезда. Атмосфера в городе была исключительно напряженной. Уолтеру Липпману удалось найти в городе лишь один портрет Гувера, висевший в витрине какого-то магазина. Работа съезда проходила согласно тщательно разработанному плану. Политическая платформа партии безоговорочно защищала внутреннюю и внешнюю политику президента Гувера, обвиняя во всех экономических невзгодах, выпавших на долю американского народа, положение в Европе и экономическую политику европейских правительств. На третий день работы съезда делегаты приступили к выдвижению кандидатур. Председательствующий торжественно провозгласил с трибуны кандидатуру Гувера, нимало не смущаясь, назвав его человеком, «стоявшим у штурвала государственного корабля» в трудные для страны годы и «проложившим безопасный курс сквозь туман и ураганы». Когда один из политических противников Гувера попытался выдвинуть кандидатуру другого делегата съезда, по «удачному стечению обстоятельств» вышли из строя на короткое время все микрофоны в зале. Другого делегата, решившегося предложить съез-

156


ду кандидатуру бывшего президента Кальвина Кулиджа, попросту выдворила из зала полиция. Предпринятые организаторами съезда и политическими боссами партии меры предосторожности во избежание избрания другого кандидата оказались излишними. Подавляющее большинство делегатов съезда отдало свои голоса Герберту Гуверу. Без особых осложнений была утверждена и кандидатура «напарника» Гувера, Чарльза Кёр-тиса. Даже члены республиканской партии говорили о национальном съезде партии 1932 г. с чувством возмущения, а чикагская газета «Трибюн» назвала республиканскую платформу «наглым мошенничеством»48.

Известный американский журналист Уилл Роджерс следующим образом охарактеризовал сложности, с которыми столкнулась республиканская партия накануне президентских выборов 1932 г.: «Единственное, что требуется от демократов,— это пообещать избирателю, что в случае их победы ими будут предприняты определенные шаги. Но от республиканцев требуется, чтобы они сообщили, что именно будет ими сделано, а затем объяснили, почему этого не было сделано до сих пор»49. Эта особенность предвыборной обстановки, несомненно, играла на руку демократической партии, которая, так же как и республиканская партия, не имела какой-либо конкретной программы действия на случай победы на выборах.

К президентским выборам 1932 г. демократическая партия пришла с реальной надеждой сменить республиканцев у власти. В связи с бедственным финансовым положением партии, с одной стороны, и ее растущей популярностью в стране — с другой, один из сенаторов-демократов заявлял в те дни: «Наше несчастье заключается в том, что у нас есть голоса, но нет денег. В создавшейся ситуации наилучшим выходом, по-моему, было бы продать президенту Гуверу миллион голосов за половину той суммы, которую он собирается истратить, чтобы заполучить их. Мы можем пожертвовать голосами, а деньги нам пригодятся»50.

Едва успел завершиться республиканский съезд, как в Чикаго начали съезжаться делегаты демократической партии. Как отмечали в те дни журналисты, в основной своей массе они были моложе и энергичней республиканцев. Созданию более оживленной атмосферы на съезде способствовала также и чувствовавшаяся на

157


каждом шагу уверенность в близкой победе над республиканцами. Хотя у демократов недостатка в кандидатах не было, губернатор штата Нью-Йорк Франклин Делано Рузвельт с самого начала считался самым вероятным победителем. Но одно дело — делать публичные заявления такого рода в надежде повлиять своей убежденностью на колеблющегося избирателя, а другое дело— искренне верить в свои собственные утверждения. Американское общественное мнение следовало тщательным образом подготовить к мысли о том, что в президентском кресле может оказаться неспособный передвигаться без чужой помощи инвалид *, но что это обстоятельство не должно оказаться решающим при подаче голосов. Подготовке общественного мнения придавалось исключительно важное значение, и ближайшие помощники Рузвельта созвали консилиум из трех крупных медиков-специалистов. Результаты медицинского осмотра Рузвельта были затем широко разрекламированы в прессе, тем более что эксперты пришли к единодушному выводу — Рузвельт со всех точек зрения способен к выполнению любых функций, «какими бы ответственными они ни были». Что касается его неспособности самостоятельно передвигаться, то медики также единодушно заключили, что этот физический недостаток в конкретной ситуации так же несуществен, как, к примеру, «искусственный глаз или преждевременная лысина». У 49-летнего Рузвельта было много преимуществ по сравнению с другими кандидатами— известная всей стране фамилия, личная и политическая популярность человека, одержавшего внушительные победы над республиканцами и победившего даже тяжелую болезнь, широкие личные и родственные связи среди влиятельных в стране лиц. Активно проводившиеся в 1931—1932 гг. ведущими американскими газетами опросы общественного .мнения показывали, что симпатии большинства американцев склонялись в пользу Рузвельта. Проведенный в 1932 г. газетным концерном Скригшса — Говарда опрос не только подтвердил результаты всех предшествовавших ему опросов, но и оказал серьезное влияние на политические круги и широкую общественность США.


* В 1921 г. в результате заболевания полиомиелитом Ф. Д. Рузвельт остался инвалидом и не мог самостоятельно передвигаться.

158


* * *

Наиболее серьезными соперниками Рузвельта на съезде были недавний его союзник и покровитель Альфред Смит, пользовавшийся поддержкой делегатов из восточных штатов страны, и южанин Джон Гарнер, спикер палаты представителей, которого поддерживали штаты Юга США. После третьего тура голосования, не давшего решающего большинства ни одному из ведущих претендентов, Гарнер согласился с предложенным ему постом вице-президента и передал Рузвельту голоса своих сторонников. Это и решило исход борьбы на съезде. Франклин Рузвельт был утвержден кандидатом на пост президента США. Политическая платформа, принятая съездом, отвергала «сухой закон», предусматривала меры по решению целого ряда проблем экономического характера, в том числе безработицы, выступала за усиление антитрестовских законов и контроля за деятельностью монополий, требовала сокращения государственных расходов. По своему духу платформа демократической партии выглядела противоположностью республиканской программы действий, в основе которой по-прежнему лежал воспетый Гувером американский индивидуализм. В последний день работы съезда в Чикаго, вопреки установившейся традиции, прилетел сам Рузвельт, чтобы лично присутствовать при утверждении его кандидатуры. Появившись на трибуне зала съезда, он заявил: «Я приступил к работе по решению стоящих перед нами задач с нарушения абсурдной традиции, заключающейся в том, что кандидат должен оставаться в притворном неведении о происшедшем в течение нескольких недель, прежде чем он будет официально об этом уведомлен... Вы утвердили мою кандидатуру, и я знаю об этом и нахожусь здесь, чтобы поблагодарить вас за эту честь... И пусть это также будет символичным, что, делая это, я нарушаю традицию. Пусть отныне нарушение глупых традиций будет задачей нашей партии»51. Перед микрофонами, разнесшими его бархатистый голос по всей стране, Рузвельт впервые обещал американскому народу «новый курс».

Немедленно после завершения работы съезда демократической партии Рузвельт выехал в поездку по стране и вплоть до самого дня президентских выборов

159


разъезжал по тридцати шести штатам от восточного побережья до западного, выступив с двадцатью семью программными речами и множеством коротких выступлений. Благодаря группе энергичных и способных советников, специализировавшихся в различных областях политики и экономики, выступления демократического кандидата были содержательными и отвечали на многие беспокоившие американскую общественность вопросы. Но, подчеркивая высокий интеллектуальный и профессиональный уровень подобранного Рузвельтом «мозгового треста», не следует недооценивать политический опыт и личные способности самого кандидата демократов, которому при любых обстоятельствах принадлежало решающее слово. Проведя столь насыщенную и требовавшую значительного физического напряжения предвыборную кампанию, Рузвельт добился еще одного необходимого для исхода его борьбы результата— он развеял слухи о своей физической непригодности к выполнению сложных и ответственных обязанностей президента США. Важным психологическим моментом было само появление на трибуне энергичного, остроумного человека, не сломленного тяжелейшим недугом, который оставлял людей инвалидами на всю жизнь. Вид кандидата демократов вселял уверенность в толпы людей, встречавших рузвельтовский поезд на станциях, полустанках и заброшенных платформах: если уж он смог преодолеть такую болезнь, возможно, ему удастся излечить и заболевшее общество. Американцы утеряли веру в будущее. Всем своим видом Рузвельт говорил, что этого не стоит делать, если хочешь выжить.

Излагая свою программу действий, он не переставал критиковать республиканскую администрацию и лично Гувера за бездействие в условиях сложной экономической ситуации в стране. «Крах наступил в октябре 1929 года,— заявлял Рузвельт в одном из своих выступлений в октябре 1932 г.— Президент имел в своем распоряжении все средства правительственного вмешательства С этого дня и вплоть до 31 декабря 1931 года он абсолютно ничего не делал для исправления сложившейся ситуации. Но он не только сам ничего не делал, но и занял такую позицию, при которой и конгресс ничего не мог делать»52. В случае его ркзбрания Рузвельт обещал американцам то, чего, по его словам, не

160


смог обеспечить Гувер, а именно руководство и активные действия. Из намечаемых им к проведению мер кандидат демократов особо выделял государственную помощь фермерам и безработным, организацию общественных работ для молодежи, реформу банковской системы и установление «экономического конституционного порядка», при котором все люди будут пользоваться правом зарабатывать себе на жизнь. Обещания Рузвельта носили очень неконкретный, общий характер, но выдвинутая им программа способствовала возникновению надежд на долгожданные перемены.

Вопросы внешней политики играли второстепенную роль в предвыборной кампании 1932 г. Оба основных кандидата понимали, что не эти вопросы будут решать исход борьбы, и касались их в своих выступлениях лишь вскользь.

После того как республиканский национальный съезд утвердил его кандидатуру, Гувер не намеревался проводить особенно насыщенной предвыборной кампании и собирался ограничиться тремя-четырьмя программными выступлениями. В июле 1932 г. он заявил своему государственному секретарю Стимсону, что, по его мнению, Рузвельт не является сильной личностью и вряд ли может рассчитывать на широкий успех в стране. Гувер считал, что Рузвельта не поддержат деловые круги восточных штатов США, и это будет практически равнозначно для него поражению на выборах. Но к августу президент был вынужден изменить свое отношение к личности Рузвельта и его шансам на победу в выборах. «Мы сможем победить на этих выборах,— сказал Гувер Стимсону,— если только нам удастся возбудить страх перед тем, что можно ожидать от Рузвельта». В любом случае, продолжал Гувер, он готов использовать все имеющиеся в его распоряжении средства, чтобы одержать победу на выборах, так как был уверен, что его победа необходима в национальных интересах53. За три месяца, оставшиеся до дня выборов, т. е. с августа по ноябрь, Гувер выступил с девятью программными речами.

Основной темой его выступлений были защита республиканской администрации от обвинений оппозиции в том, что она содействовала началу экономического кризиса в США («Не мы начали мировую войну и панику в Европе», г. Кливленд, 15 октября 1932 г.), и критика

11 Э. А. Иванян

161


Д( .«иератической партии и ее кандидата за философию, подобную той, «которая отравила всю Европу» (г. Сент-Пол, 5 ноября 1932 г.). Как будто позабыв о том, что он сам когда-то признавал торговлю с Советской Россией невозможной, поскольку ее экономическая система «не в состоянии» обеспечить промышленное производство, экспорт и импорт, Гувер теперь называл товарный демпинг из этой страны одной из основных причин поразившего США кризиса. Рузвельт в его выступлениях выглядел опасным радикалом и демагогом. Во время одного из таких выступлений Гувера жестоко освистали. «Он вредит себе и партии. Это превращается в фарс. Он устал физически и умственно»,— был вынужден заметить с горечью один из сопровождавших президента видных членов республиканской партии54.

Приближался день выборов, Гувер оставался верен себе до последнего дня. Выступая в Мэдисон-сквер-гарден, президент заявлял: «Эта предвыборная кампания представляет собой нечто большее, чем спор между двумя людьми, нечто большее, чем спор между двумя партиями. Это спор между двумя философиями государственного правления»55. В своем выступлении в Солт-Лейк-Сити накануне дня выборов Гувер предостерег американцев по национальному радио от веры в «фальшивых богов, рядящихся в радужные цвета надежд», и осудил «разрушительные силы групповщины, практикуемые нашими оппонентами». Результаты предстоящих выборов, заявил он, отразятся на благополучии многих будущих поколений. «На улицах сотен городов, тысяч населенных пунктов вырастет трава. Сорняки покроют поля миллионов фермерских хозяйств»56.

8 ноября 1932 г. республиканская партия, как и ожидалось, потерпела жесточайшее поражение. За Рузвельта проголосовало на 7 млн человек больше, чем за Гувера (22,8 млн. против 15,7 млн.). Кандидат от социалистической партии Н. Томас получил около 900 тыс. голосов, кандидат коммунистов Уильям Фостер —свыше 103 тыс. Остальные четыре кандидата более мелких партий разделили между собой 176,5 тыс. голосов. Ночью 8 ноября Гувер направил Рузвельту в Нью-Йорк телеграмму следующего содержания: «Поздравляю вас с предоставленной вам возможностью послужить стране и желаю вам успешного пребывания на посту прези-

162


дента. В целях, близких всем нам, я буду всегда готов оказать любое содействие»57.

Итак, до дня официальной смены республиканцев у власти оставалось четыре месяца *. По прошествии этих четырех месяцев и в течение последующих двух десятилетий власть в стране будет принадлежать демократической партии. За исключением двухлетнего отрезка времени, в годы президентства Трумэна, демократы будут отныне партией большинства в обеих палатах американского конгресса вплоть до 1952 г.

После президентских выборов 1932 г. экономическое положение Соединенных Штатов продолжало ухудшаться еще более быстрыми темпами, что, как уверял себя и других Гувер, являлось свидетельством разочарования деловых кругов США в результатах выборов. Подобными утверждениями утешал себя не только Гувер. Многие его единомышленники рассуждали так: несмотря на масштаб рузвельтовской предвыборной кампании, мало кто в стране имел ясное представление о личности будущего президента. Большинство американцев вообще знали Рузвельта лишь по фотографиям в газетах и сильному, приятному голосу, излагавшему по радио предвыборную программу демократической партии. Было известно, что он происходит из аристократической семьи, основоположник которой был одним из первых голландских поселенцев в Америке, и что финансовое положение этой семьи прочно. Но этих сведений было недостаточно для того, чтобы деловые круги США обрели в нем уверенность. Напротив, их настораживали усиленно циркулировавшие слухи о намерении будущего президента чуть ли не национализировать промышленность и банки в Соединенных Штатах.

В разгар подготовительной работы в связи с предстоявшим приходом демократов к власти на Франкли-


* Согласно соответствующей статье конституции Соединенных Штатов, официальной датой вступления президента на пост было 4 марта года, следующего за годом президентских выборов (которые проводятся в первый вторник после первого понедельника ноября високосного года). В 1933 г. по инициативе президента Рузвельта, считавшего, что разрыв в четыре месяца между выборами и вступлением на пост слишком велик, была принята 20-я поправка к конституции США, согласно которой датой официального вступления президента на пост объявлялось 20 января года, следующего за годом выборов.

163


на Рузвельта было совершено покушение. Покушавшийся, безработный Джузеппе Зангара, стрелял в него приблизительно с расстояния в десять метров. Стоявший рядом с машиной Рузвельта мэр Чикаго Энтони Чермак был смертельно ранен и через несколько дней скончался. Легкие ранения получили несколько человек, но Рузвельт остался невредим.

В начале февраля 1933 г. закрылись все банки в штате Мичиган, а затем и в десяти других штатах. Паника вновь охватила оплот финансового мира Америки— банки Нью-Йорка. Стремясь вынудить своего соперника сделать опрометчивый шаг, Гувер пытался заручиться обещанием Рузвельта, что тот будет продолжать его экономическую политику. Дважды Гувер и Рузвельт встречались для обсуждения вопросов, связанных с тяжелым положением в стране и с мерами по борьбе с ним, но Рузвельт был полон решимости не связывать ни себя, ни будущее правительство никакими обещаниями. Он был убежден в том, что судьба Гувера предрешена, и демонстрировать в этих условиях какую-либо близость к нему было бы по меньшей мере неразумным. В свою последнюю ночь в Белом доме президент Гувер устало произнес: «Дальше идти некуда. Мы больше ничего не можем сделать»58.

Один из его критиков позднее скажет: «Г-н Гувер никогда не был президентом Соединенных Штатов. В течение четырех лет он был председателем правления директоров»59. Председателем правления директоров капиталистического предприятия, можно добавить, которым акционеры этого предприятия — представители промышленно-финансовой олигархии США — с готовностью пожертвовали во имя спасения от банкротства всей капиталистической системы.


V
Годы тревог и надежд

Более двух тысяч монографий посвящено президенту Аврааму Линкольну, его жизни и четырехлетнему пребыванию в Белом доме. Лишь одному из всех его предшественников и преемников на этом посту удалось удостоиться столь же пристального внимания со стороны историков, социологов, публицистов и журналистов. Этим человеком был Франклин Делано Рузвельт — тридцать второй президент Соединенных Штатов.

Подобно Линкольну, Франклин Рузвельт по сей день остается спорной фигурой в американской истории. Влияние, оказанное им лично на ход развития американского общества, на события, имевшие место при его жизни и даже спустя много лет после его смерти, настолько серьезно и многосторонне, что, по-видимому, и не могло сложиться единого мнения о роли, сыгранной им в истории своей страны. Американский историк Л. Браунлоу утверждал, что все президенты США, за исключением лишь одного *, обвинялись теми


* Единственным президентом США, которому «удалось» избежать этих обвинений, был Уильям Генри Гаррисон (1773—1841), который скончался спустя месяц после официального вступления на пост президента.

165


или иными авторами в деспотизме, диктаторских замашках, в стремлении использовать предоставленную им власть в личных интересах, в ненасытной жажде власти1. Это утверждение в значительной мере соответствует действительности, но то, что писалось о Ф. Рузвельте, можно сказать, не имеет прецедентов в американской историко-мемуарной и политической литературе. Правда, с течением времени страсти в значительной мере улеглись, и сейчас многие исследователи пытаются дать более или менее объективную оценку его деятельности и личных качеств, но е годы его президентства Рузвельта, как правило, не рисовали полутонами. Он объявлялся либо самым великим президентом Соединенных Штатов, либо лее беспринципным оппортунистом, введшим в заблуждение растерявшихся в результате экономического кризиса американских избирателей. Для иллюстрации этих крайних точек зрения о Рузвельте можно привести лишь два примера высказываний,

Джон Флинн, автор книги «Рузвельтовский миф», писал: «Фигура Рузвельта, представленная нашему народу, является фикцией. Не было на свете такого человека, сочетавшего в себе благородство, самоотверженность, искушенность, мудрость и дальновидность с качествами философа, филантропа и бойца. Этот образ был сфабрикован в чисто пропагандистских целях и использовался в Соединенных Штатах несколькими опасными группами для достижения своих собственных зловещих целей»2. Представлявший противоположную точку зрения автор Джеральд Джонсон в книге «Рузвельт: диктатор или демократ?» писал: «Никакой софистикой не удастся доказать, что Франклин Д. Рузвельт обладает какими-то сходными чертами с Кулиджем, Мак-Кинли, Гаррисоном, Артуром, Хейсом, Быокене-ном, Филлмором, Пирсом, Полком, Тейлором или Монро, не говоря уже о Гардинге и Гранте *. Если уж говорить в его случае о преемственности, то это должна быть преемственность исключительных людей, список которых намного короче»3. Сторонники Рузвельта в своих мемуарах и монографиях создают образ «отца нации», в трудные для Соединенных Штатов дни решительно


* Имена этих президентов США чаще всего фигурируют в перечне наиболее слабых государственных деятелей, когда-либо стоявших во главе американского государства.

166


взявшего в свои руки бразды правления страной и спасшего ее от гибели. Его противники, со своей стороны, прослеживают буквально шаг за шагом рузвельтовские реформы в области внутренней политики и его внешнеполитические акции и приходят к противоположному выводу о том, что достигнутые им отдельные успехи носили случайный характер, и сравнивают предпринятые администрацией Рузвельта меры с беспорядочной стрельбой по мишени, когда, согласно теории вероятности, отдельные выстрелы должны хотя бы иногда попадать в цель.

Прежде чем говорить о том, какую роль сыграл Рузвельт в истории Соединенных Штатов и чьи интересы, по существу, он отражал в своей политической деятельности *, уместно вспомнить слова бывшего министра труда в рузвельтовском кабинете Фрэнсис Перкинс. «Много книг будет написано о Франклине Рузвельте, но не будет и двух книг, которые рисовали бы его одинаково... Он был наиболее сложным из всех знакомых мне людей»,— писала эта первая в истории США женщина— член кабинета, проработавшая рядом с Рузвельтом все двенадцать лет его пребывания на президентском посту4.

Многие американские авторы монографий о Франклине Рузвельте склонны начинать свое повествование о дне принесения им присяги на пост президента с описания субботнего утра 4 марта 1933 г. Бросается в глаза одна любопытная деталь — авторы порой расходятся даже в описании погоды в то памятное для Соединенных Штатов утро. У одних авторов над Вашингтоном светит солнце, лениво пробивающееся сквозь толщу облаков, у других — над городом нависает затянутое тяжелыми тучами небо и беспрестанно моросит дождь Дело тут, конечно, не в забывчивости историков и не в неустойчивости мартовской погоды, а в различном отношении авторов к личности Ф. Рузвельта. В зависимости от своего отношения к Рузвельту, они стремились создать у читателя соответственно положительные


* В числе работ советских историков, посвященных жизни и деятельности президента Ф. Рузвельта, следует назвать в первую очередь монографию Н. Н. Яковлева «Франклин Рузвельт—человек и политик» (М., 1969), в которой дается объективная оценка роли и места этого государственного деятеля в американской и мировой истории.

167


или отрицательные ассоциации со всем периодом его президентства. Но все авторы сходятся в том, что в то утро Вашингтон напоминал осажденный город. Крупные чиновники, принадлежавшие к республиканской партии, принялись спозаранку за упаковку чемоданов, готовясь сдать демократам столь долго принадлежавшие им государственные посты. Город был заполнен прибывшими со всех концов страны торжествующими демократами, которые в течение двенадцати лет томились в ожидании дня своего триумфа и теперь не могли сдержать восторга в предвкушении ожидавших их благ. В Вашингтон приехали не только те, кто активно способствовал победе Рузвельта и был вправе рассчитывать на щедрое вознаграждение. Среди приехавших в столицу были и видные деятели демократической партии, которые лишь с большим опозданием угадали в Рузвельте будущего президента и теперь буквально выбивались из сил, стараясь загладить свой промах хотя бы тем, что им удалось привезти огромные делегации из своих штатов на церемонию торжественного вступления Рузвельта в Белый дом. Большинство из них ждало разочарование. Новому правительству предстояло заполнить 125 тыс. освобождаемых республиканцами государственных постов на различном уровне. На эти посты претендовали, как минимум, 1250 тыс. демократов, принявших деятельное участие на различных этапах кампании и на различных уровнях в обеспечении победы Рузвельта. Следовательно, лишь один из десяти таких претендентов мог рассчитывать на получение «теплого» места, остальных девять ожидало лишь благодарственное письмо за подписью одного из руководителей Национального комитета демократической партии или за подписью самого президента.

А тем временем главный виновник этого переполоха готовился к самому ответственному дню в своей жизни. В воспоминаниях членов семьи Рузвельта приводится любопытный эпизод, относящийся к тем временам, когда президентом США был Гровер Кливленд. Рассказывают, что отец Франклина как-то представил своего единственного сына президенту. Погладив семилетнего мальчугана по голове, Кливленд неожиданно для присутствовавших пожелал ему никогда не быть президентом Соединенных Штатов. Странное пожелание Кливленда противоречило надеждам матери Рузвельта.

168


Симпатизирующие Рузвельту авторы пишут, что его мать Сара Делано сознательно готовила сына к политической карьере и предсказывала ему блестящее будущее. Немало американских матерей мечтают о том, чтобы их сыновья стали президентами, но Сара Делано была одной из немногих, чьи надежды оправдались. Возможно, не последнюю роль в этом сыграло то, что благодаря своему аристократическому происхождению и богатству (во всяком случае, по американским стандартам XIX в.) * Рузвельту удалось получить хорошее по тому времени образование. Франклину было девятнадцать лет, когда дальний родственник их семьи Теодор Рузвельт («дядя Тэд», как его называли в домашнем кругу Рузвельтов) стал президентом Соединенных Штатов. С тех пор блистательная политическая карьера «дяди Тэда» служила примером для молодого Франклина.

В 1920 г. кандидатура 38-летнего Ф. Рузвельта была выдвинута демократической партией на пост вице-президента США, но на выборах, как известно, одержали победу республиканцы. Лишь в 1928 г., после того, как он стал губернатором штата Нью-Йорк, о Франклине Д, Рузвельте заговорили как о возможном кандидате от демократической партии на пост президента. Позиции Рузвельта в еще большей степени окрепли после его победы на очередных губернаторских выборах в штате Нью-Йорк в 1930 г., когда он одержал победу над своим республиканским соперником с преимуществом почти в три четверти миллиона голосов. После получения окончательных результатов этих выборов председатель демократической партии штата Нью-Йорк Джеймс Фарли заявил, что он не видит, каким образом Рузвельту удастся избежать избрания в качестве следующего кандидата демократов на пост президента, даже если никто не удосужится шевельнуть пальцем, чтобы помочь ему5. Дело в том, что губернаторский пост в штате Нью-Йорк обеспечивал признание со стороны боссов демократической партии. В 1928 г., после первой победы на губернаторских выборах в штате Нью-Йорк, Рузвельт был признан перспективным кан-


* После смерти отца и сводного брата Ф. Рузвельт унаследовал от них около 600 тыс. долл. Кроме того, его мать, у которой он был единственным сыном, обладала капиталом, превышающим 1 млн. долл.

169


дидатом. В 1930 г., после своей второй победы на тех же выборах, он стал ведущим кандидатом.

Впрочем, не все даже весьма опытные люди видели в Рузвельте перспективного политического деятеля. Политический обозреватель Уолтер Липпман, уже в 30-х годах пользовавшийся солидным авторитетом у читателей, назвал Франклина Рузвельта приятным человеком, который очень хотел бы стать президентом Соединенных Штатов, не обладая на то необходимыми качествами *6. Политические противники Рузвельта из числа республиканцев считали его беспринципным оппортунистом. Немало противников у Рузвельта было и в самой демократической партии. В их числе был недавний покровитель и соратник президента, бывший губернатор штата Нью-Йорк и неудачливый кандидат в президенты Альфред Смит, не желавший признавать растущей популярности Рузвельта в демократической партии. Личная антипатия к Рузвельту была основным мотивом и более поздних критических высказываний Смита в адрес президента в годы «нового курса».

Однако вернемся к 4 марта 1933 г. Когда до принятия торжественной присяги на пост президента США оставались считанные минуты, к помосту, ведущему на трибуну, подкатили коляску с Рузвельтом. Помост был сооружен таким образом, что подъезд к нему был полностью скрыт от глаз присутствовавшей на праздничной церемонии публики. Рузвельт встал с коляски и, опираясь на руку своего старшего сына, проследовал на трибуну. Все прошло в соответствии со строго составленным расписанием и согласно продуманному до мелочей плану. Собравшимся перед зданием Капитолия толпам приглашенных не удалось заметить никаких физических недостатков у своего будущего пре-


* Спустя тридцать семь лет, в 1970 г., 80-летний Уолтер Липпман уже следующим образом отзывался о Ф. Рузвельте: «Я считаю, что Франклин Рузвельт был человеком, который столкнулся с действительно серьезными проблемами, но который оказался на должной высоте и осуществил революцию в американском обществе, оказавшуюся в целом очень успешной»7. Оглядываясь назад, можно было бы мимоходом отметить, что мнение Рузвельта о самом Липпмане было более точным и справедливым. Рузвельт говорил в свое время, что Липпман «пишет настолько ярко и прелестно, что мы склонны не замечать, что он бывает, мягко выражаясь, не всегда последовательным»8.

170


зидента. Перед ними на трибуне стоял статный, с чуть седеющими висками мужчина, и слова торжественной присяги, произносимые его звучным и приятным голосом, разносились мощными репродукторами по всей площади. После принесения присяги Рузвельт обратился к собравшимся с программной речью, получившей с тех пор в значительной степени заслуженное признание в качестве образца ораторского искусства.

«Наступило время,— заявил Рузвельт,— чтобы сказать вам правду, всю правду, открыто и смело. Не пристало нам также уклоняться от честной оценки ситуации, в которой находится сегодня наша страна. Эта великая нация выстоит, как она выстояла в прошлом, возродится и будет процветать. Поэтому разрешите мне первым делом выразить твердую уверенность в том, что единственным, чего нам следует опасаться, является страх, безымянный, необъяснимый, ничем не оправданный страх, парализующий усилия, необходимые для превращения отступления в наступление». Рузвельт заверил американцев в наличии у страны всех необходимых возможностей для преодоления экономического кризиса. А затем настала очередь долгожданных обещаний нового правительства демократов. Рабочим была обещана работа, фермерам — повышение цен на сельскохозяйственные продукты, вкладчикам капитала — ликвидация спекуляции в ущерб другим. Всему миру была обещана внешняя политика «доброго соседа». В условиях чрезвычайной обстановки в стране, подчеркнул Рузвельт, необходимо сосредоточение чрезвычайной исполнительной власти в руках президента, как если бы США были бы объектом иностранной интервенции. Он призвал американцев к войне против депрессии и потребовал от них соблюдения жесткой дисциплины и строгого выполнения долга9.

Те, кто позднее анализировал эту речь Ф. Рузвельта, выделяли одну особенность, отличавшую ее от бесчисленного множества речей, которые пришлось выслушать американским избирателям за последние годы и, особенно, за несколько месяцев предвыборной кампании 1932 г. Основной упор в ней был сделан на необходимость действовать, и действовать немедленно. Ни сам Рузвельт, ни его советники, помогавшие в подготовке текста этой речи, не расшифровывали, да и не были в состоянии расшифровать, что же конкретно намерено

171


делать новое правительство, чтобы вывести страну из глубокого экономического кризиса. Но Рузвельт сумел выделить главное во всем комплексе сложных проблем, стоявших перед новым правительством, а именно необходимость активного государственного вмешательства в экономическую жизнь страны, практически отсутствовавшего при прежнем республиканском правлении.

После того как Рузвельт произнес свою речь, Герберт Гувер, в ходе всей церемонии мрачно сидевший среди почетных гостей за спиной президента, поздравил его и сошел с трибуны. В тот же день он выехал из Вашингтона— уже без столь привычной охраны. После обеда в Вашингтоне состоялся торжественный парад. Рузвельт отказался отменить празднество, хотя кое-кто из его близкого окружения и сомневался в разумности этих мероприятий в условиях чрезвычайной ситуации в стране. По мнению некоторых американских историков, Рузвельт сознательно настаивал на полном соблюдении традиции торжественного дня въезда нового президента в Белый дом, чтобы подчеркнуть особую важность этого дня, как начала новой эпохи в истории страны.

На следующий день после церемонии все американские газеты опубликовали обстоятельные отчеты об этом событии, поместив их на первой странице. И лишь одна информация, помещенная в газете «Нью-Йорк тайме» на первой странице, не имела прямого отношения к новому президенту. Эта информация была озаглавлена: «Победа Гитлера ожидается сегодня. В результате подавления противников победа на выборах неизбежна». Прежде чем окончился этот день, единоличными хозяевами Германии стал Адольф Гитлер и его национал-социалистская партия.

А утром следующего дня президент Рузвельт приступил к исполнению своих обязанностей главы американского государства, на посту которого он пробыл дольше, чем кто-либо из его предшественников. Описание этого первого утра нового президента в Белом доме встречается у многих американских авторов. Вспоминал его и сам Рузвельт. Дело в том, что о президенте на некоторое время забыли все, кто находился в этот момент в Белом доме. Камердинер, прикативший коляску с Рузвельтом в президентский кабинет, вышел, оставив его одного. Президентский стол был девственно

172


чист, все документы были изъяты из его ящиков прежним хозяином. Рузвельт не смог найти даже кнопки вызова секретарей. Выхода не было, и президент закричал. Кабинет немедленно наполнился взволнованными советниками и перепуганной прислугой. Так началось пребывание Рузвельта на посту президента.

* * *

Страна ждала чуда от новых руководителей в Вашингтоне. Предвыборная кампания стала достоянием истории, и с ее окончанием начал рассеиваться гипнотизм предвыборных заверений и обещаний. Перед страной стояли действительно большие и сложные социально-экономические проблемы, требовавшие срочного решения. Президент и его ближайшие помощники отдавали себе отчет в том, что сложившаяся в стране ситуация требовала решительных и далеко не обычных мер на правительственном уровне. Еще опьяненные своим успехом, они тем не менее понимали, что страна голосовала не столько за относительно неизвестного Рузвельта, сколько против Гувера и что еще предстояло убедительно доказать ей разумность оказанного демократам предпочтения.

К 4 марта 1933 г., т. е. к моменту вступления Рузвельта на пост президента США, большинство американских банков (а их в то время насчитывалось около 19 тыс.) было закрыто. Крупнейшие нью-йоркские и чикагские банки, еще функционировавшие в день принятия присяги новым президентом, были накануне разорения. 5 марта 1933 г. своим первым президентским актом Рузвельт временно закрыл все без исключения банки страны. Спустя несколько дней созванный на чрезвычайную сессию конгресс США принял закон, согласно которому в стране сначала возобновили свою деятельность двенадцать федеральных резервных банков, а затем постепенно начали открывать свои двери и частные банки, которым удалось заручиться государственной помощью. Более б тыс. банков не смогли получить такой помощи и окончательно прекратили свое существование.

Проведение серьезных экономических и социальных реформ на правительственном уровне (а именно это и имел в виду Рузвельт, говоря о необходимости

173


действовать) требовало предоставления президенту практически неограниченных полномочий и власти. С молчаливого согласия конгресса и делового мира США, не видевших иного выхода из сложившейся ситуации, такая власть Рузвельту была предоставлена. Да и кто бы решился возразить против этого после того, как чуть ли не вся страна совсем недавно возмущалась бездействием правительства Гувера? Уже в течение первых ста дней своего пребывания у власти правительство Рузвельта продемонстрировало, что оно намерено действовать решительно. В результате правительственных закупок излишков у фермеров были повышены цены на сельскохозяйственные продукты, увеличены ассигнования на организацию общественных работ, социальное страхование, дешевое гражданское строительство, были расширены права профсоюзов, в целях экономии была сокращена заработная плата государственных чиновников, были созданы трудовые лагеря, в которых были заняты молодые безработные в возрасте 18—25 лет, и т п. Особое место в серии реформ, осуществленных новым правительством, отводилось отмене «сухого закона». На первых порах правительство легализовало продажу пива, а позднее решением конгресса была принята 21-я поправка к конституции, отменившая «сухой закон». Свободная продажа алкогольных напитков, обложенных весьма большим федеральным налогом, обеспечила поступление в казну значительных дополнительных средств. Так начинался комплекс государственных мер по борьбе с чрезвычайным экономическим положением в стране, получивший позднее известность под именем «нового курса» президента Рузвельта.

В 1937 г. сотрудники лондонского журнала «Экономист» опубликовали книгу, в которой была предпринята попытка ответить на вопрос: что же представлял собой «новый курс» Рузвельта? В заключение 143 страниц убористого текста авторы заявили, что данный ими ответ нельзя считать исчерпывающим. «Экономист» не был одинок в своем замешательстве и неспособности дать характеристику и полное определение «новому курсу». В сотнях книг и монографий, изданных на Западе, излагаются сложные аспекты и противоречия рузвельтовскои программы «возрождения нации», но практически мало кому удалось дать более или менее

174


исчерпывающую характеристику этой программы, определить ее цели и подвести ее итог.

Еще меньше знали о сущности «нового курса» его современники и, в частности, американские избиратели 30-х годов. Сам Рузвельт следующим образом изложил свою программу действий в период предвыборной кампании 23 сентября 1932 г.: «Наша задача заключается в настоящее время не в открытии и эксплуатации природных ресурсов и не в обязательном производстве большего количества товаров. Это более трезвая, менее драматичная задача управления уже имеющимися в наличии ресурсами и заводами, попыток восстановления иностранных рынков для нашей избыточной продукции, решения проблемы недостаточного потребления, приведения производства в соответствие с потреблением, более справедливого распределения богатства и продуктов, приспособления существующих экономических организаций к народным нуждам»10. Американский социолог С. Райт Миллс считал, что «новый курс» отнюдь не представлял собой поворотного пункта в социальном развитии страны, как его пытались представить симпатизирующие Рузвельту историки и экономисты. Со временем, убежденно заявляет Миллс, экономическая элита стала «контролировать и использовать в своих целях институты «нового курса», против создания которых она столь резко выступала»11.

Выше уже отмечалось, что ни сам Рузвельт, ни его ближайшие помощники не имели сколько-нибудь ясного, конкретного плана действий. «Новый курс» представлял собой, по сути дела, комплекс отдельных, не всегда взаимосвязанных и чуть ли не ежедневно выдвигавшихся идей и предложений, которые, будучи затем одобренными конгрессом, составили основу «нового курса». Сам термин «новый курс», широко подхваченный национальной прессой и разрекламированный единомышленниками Рузвельта, нес, скорее, пропагандистскую нагрузку, став, по замыслу его авторов, своеобразней исторической вехой между гибельным старым государственным курсом и политикой нового правительства.

В первые же дни после своего вступления в Белый дом Рузвельт призвал страну к проведению «смелых, настойчивых экспериментов», к поискам «новых методов преодоления трудностей». «Главное — пробовать что-нибудь»,— неоднократно заявлял он. Нельзя отри-

175


цать того, что некоторые из предпринятых правительством Рузвельта в первые же месяцы шагов и принятых конгрессом по инициативе президента законов действительно представляли собой смелые эксперименты (особенно на фоне практически полного самоотстранения правительства США от государственного вмешательства в экономическую жизнь страны в предшествовавшее 1933 г. «республиканское двенадцатилетие»). Но «новый курс» Рузвельта никогда не означал, как пытались представить и как до сих пор пытаются представить его отдельные политические деятели США и некоторые авторы историко-мемуарных произведений, попытки экономического планирования и тем более шага в сторону социализма. И. В. Сталин в беседе с английским писателем Гербертом Уэллсом в 1934 г. сказал: «Американцы хотят разделаться с кризисом на основе частно-капиталистической деятельности, не меняя экономической базы. Они стремятся свести к минимуму ту разруху, тот ущерб, которые причиняются существующей экономической системой»12. .Реформы, проведенные в жизнь по инициативе Рузвельта, были направлены в первую очередь на спасение капиталистической системы. Буржуазно-либеральные круги Соединенных Штатов видели в «новом курсе» президента прежде всего попытку оздоровления существующей системы и установления некой «социальной гармонии». Сам Рузвельт, разъясняя основную цель «нового курса», говорил Уильяму Рандольфу Херсту: «Я борюсь с коммунизмом... Я хочу спасти нашу систему, капиталистическую систему»13. В 1936 г. в одном из своих выступлений Рузвельт повторял, что его правительство сознательно взяло на себя «ответственность за спасение бизнеса, за спасение американской системы частного предпринимательства и экономической демократии», Что же конкретно делалось правительством Рузвельта во имя этой цели? В 1933 и 1934 гг. область осуществленных реформ ограничивалась в основном экономикой, требовавшей особого внимания со стороны нового правительства. В 1935 г. были осуществлены реформы в области труда, социального обеспечения, налогообложения, банковского дела и т. д. В 1937 г. были проведены в жизнь реформы в области гражданского строительства, а в 1938 г.— в области заработной платы и трудового законодательства. Несмотря на такой ши-

176


рокий диапазон реформ в области труда и социального обеспечения, «новый курс» не ставил своей целью коренным образом изменить условия, приведшие к бедственному положению трудящихся масс США. Рузвель-товская администрация неоднократно подчеркивала свою озабоченность тяжелым положением той самой трети американского населения (по весьма оптимистичным подсчетам), которой негде было жить, не во что было одеться и нечем было питаться. Но не эти бедняки были основными получателями государственной помощи. Руководство демократической партии делало основную ставку на ту часть населения, которая могла представить реальную силу в решении исхода межпартийной борьбы за власть в стране, т. е. на мелкую и среднюю буржуазию, так называемого среднего американца. Буржуазные либералы исключали из сферы своего интереса и забот и негров. Ряд принятых при Рузвельте законов по-прежнему предусматривал две шкалы заработной платы — для белых и для негров. С большим трудом, да и то после того, как началась вторая мировая война, американским неграм удалось добиться отмены расовой дискриминации в оборонной промышленности. Совершенно неоправданно в этой связи утверждение уже упоминавшегося автора книги «Рузвельт: диктатор или демократ» Джеральда Джонсона, что «новый курс был явно прорабочим»14.

Американский историк Ричард Хофштадтер с гораздо большим основанием писал: «Хотя он (Рузвельт) использовал много новых, возможно рискованных, средств для достижения цели, он избегал доставлять серьезное беспокойство представителям капитала. К примеру, он не воспользовался легкой возможностью разрешить банковский кризис с помощью национализации, а вместо этого избрал курс настолько ортодоксальный, что заслужил одобрение Гувера. Основные принципы его политики в отношении промышленности и сельского хозяйства строились на основе моделей, предложенных группами крупных предпринимателей. Да, он провел ряд мер по выплате пособий и проведению реформ, но в основном такого рода, которые были бы признаны необходимыми любым разумным и человечным консерватором. Правда, он всколыхнул массы несколькими острыми замечаниями в адрес «менял» и мошенников, но он был достаточно осторожен, чтобы

12 Э. А. Иванян

177


уточнить, что таковых среди бизнесменов меньшинство. Ведь не он, Рузвельт, а ужасные страдания, вызванные депрессией, явились причиной массового недовольства, и любой искушенный человек должен был бы знать, что в такое время несколько слов, направленных против зловредных богачей, необходимы для создания благоприятного впечатления о политическом деятеле»15.

Многие представители либеральной буржуазии, в том числе и те, кто стоял у самих истоков «нового курса», понимали ограниченность, половинчатость осуществляемых правительством реформ. «Мы являемся детьми переходного периода,— признавал министр сельского хозяйства в правительстве Рузвельта Генри Уоллес.— Мы покинули Египет, но еще не достигли земли обетованной»16.

Рузвельт и его ближайшее окружение были убеждены в том, что неосторожная государственная политика в отношении могущественных представителей «большого бизнеса» может привести к нежелательным последствиям для экономики страны. Хотя в эти годы и было возбуждено несколько судебных дел против крупных трестов и даже были вынесены решения об их официальной ликвидации, а также были созданы государственные учреждения по контролю за деятельностью существующих трестов, все эти меры, как показало дальнейшее развитие событий, не оказали серьезного сдерживающего влияния на рост и процветание американских монополий. И тем не менее «новый курс» Рузвельта, сам президент и его ближайшие советники уже спустя короткое время стали объектом небывалой по своим масштабам и применявшимся средствам враждебной критики со стороны представителей крупного монополистического капитала Америки. Отражая точку зрения именно этих кругов, уже упоминавшийся Джон Флинн писал: «Основной темой нового курса г-на Рузвельта являлась война против бизнеса. Это была священная война. Рузвельту и окружавшим его людям доставляло удовольствие рисовать бизнес зловещим, а прибыль преступной»17. Национальный комитет республиканской партии с претензией на убийственный сарказм заявлял, что «этот бедный ягненок (имея в виду Рузвельта.— Э. И.) не осознает, что его фантастическая планируемая экономика... Еедет прямым путем

178


к уничтожению капиталистической системы... Сталин, там в России, понимает это и приказал своим приверженцам в Соединенных Штатах поддерживать Рузвельта»18.

Антирузвельтовская кампания, без всякого сомнения, находила весьма значительную аудиторию в стране, особенно среди консервативно настроенных имущих слоев населения, но основная часть рядовых американцев продолжала видеть в Рузвельте человека, искренне пытавшегося оздоровить экономику Соединенных Штатов, покончить с нездоровыми явлениями во внутренней жизни и найти ответ на беспокоившие американскую общественность вопросы. Существенную роль в этом сыграли найденные новым правительством необычные доселе формы общения с массами. Дело в том, что одновременно с первыми конкретными мерами по упорядочению экономической жизни страны Ф. Рузвельт ввел практику непосредственного обращения к рядовым американцам и разъяснения им предпринимаемых правительством мер. 12 марта 1933 г., т. е. через неделю после своего вступления на пост президента США, Рузвельт выступил перед американскими радиослушателями со своей первой «беседой у камина», в которой простым и доходчивым языком рассказал о предпринимаемых его правительством шагах, первоочередных задачах и планах на ближайшее будущее. Это обращение президента сыграло положительную роль и полностью оправдало возлагавшиеся на него надежды. У рядового американского избирателя сложилось впечатление, что правительство и президент советуются е ним, косвенным образом привлекая к участию в решении его собственной судьбы. Искренность задушевных бесед президента явно контрастировала с набившими псом оскомину беспочвенными заверениями Гувера о скором разрешении всех проблем. Рузвельт, по утверждению одного из директоров американской радиокомпании, обладал исключительно важным качеством — идеально искренним тоном. Когда Рузвельт обращался к аудитории со словами «друзья мои», невозможно было ему не верить.

Одновременно с введением новой формы общения с массами Рузвельт привнес нечто новое и в отношения между Белым домом и прессой. Его предшественник Гувер, никогда не отличавшийся ни красноречием, ни

179


находчивостью, продолжал практику Гардинга и Кулиджа, заключавшуюся в созыве периодических пресс-конференций с ответом на заблаговременно представляемые ему в письменном виде вопросы. По мере того как экономическая обстановка в стране обострялась, Гувер все чаще пытался уходить от организации пресс-конференций, а в ходе тех, которые все-таки проводились, уклонялся от ответов на наиболее щекотливые вопросы. Рузвельту же удалось на этом этапе превратить большую часть прессы в действенный инструмент пропаганды своего курса, хотя бы даже в силу того, что он не пытался уходить от обсуждения серьезных тем. Более того, уже на своей первой пресс-конференции Рузвельт заявил собравшимся корреспондентам, что они могут задавать ему любые вопросы без предварительного уведомления его о их содержании, чем привлек к себе внимание даже враждебно настроенной прессы. Большое впечатление на журналистов производили свободная форма общения президента с ними, его чувство юмора и то, что многих из них президент называл по имени чуть ли не с первой пресс-конференции. Нередко практиковались пресс-конференции на лоне природы в президентской резиденции в Гайд-парке, где обсуждение серьезных проблем принимало форму дружеских пикников, способствовавших росту популярности самого президента и организуемых им встреч с прессой. Президентские пресс-конференции собирали до двухсот представителей большинства периодических изданий Америки, способствуя тем самым широкому освещению в прессе позиций правительства по вопросам, беспокоившим страну.

Поведение Рузвельта уже в период президентской предвыборной кампании свидетельствовало о незаурядной личности этого человека, хорошо разбиравшегося во всех тонкостях политической игры и в психологии рядового избирателя. Обращал на себя внимание тот факт, что в своих речах, выступлениях и заявлениях Рузвельт уже с первого дня своего пребывания в Белом доме избегал упоминания своей принадлежности к демократической партии, подчеркивая тем самым общенациональный характер своей администрации и необходимость национального единства, независимо от партийной принадлежности, перед лицом сложных проблем, стоявших перед Соединенными Штатами. «Он

180


взял на себя роль отца нации, внепартийного лидера, общенародного президента»,— отмечал один из американских историков19. Президент отказывался от участия в традиционных мероприятиях демократической партии. «Нашим сильнейшим утверждением в этот год действий,— заявлял он,— является то, что программа возрождения и реконструкции осуществляется мужчинами и женщинами, принадлежащими ко всем партиям, и то, что я неоднократно обращался как к республиканцам, так и к демократам с призывом выполнить их долг»20. Доказательством внепартийности президента и правительства в чрезвычайных условиях должно было служить и привлечение трех видных деятелей республиканской партии в качестве членов кабинета Рузвельта. Эти республиканцы — министр сельского хозяйства Генри Уоллес, министр внутренних дел Гарольд Икес и министр финансов Уильям Вудин — стали ближайшими помощниками Рузвельта и активными проводниками внутриполитического и внешнеполитического курса правительства демократов.

* * *

«Новый курс» президента Рузвельта не ограничивался реформами, имевшими сугубо внутреннее экономическое значение. Не менее серьезные проблемы стояли перед американским правительством и в области международной политики. Экономический кризис 1929—1933 гг. затронул в той или иной степени все капиталистические страны. Наиболее серьезным последствием этого кризиса было обострение борьбы между ведущими империалистическими державами за рынки сбыта товарной продукции, за источники сырья и сферы прибыльного вложения капитала.

Две крупные империалистические державы — Япония на Дальнем Востоке и Германия на Европейском континенте — не делали секрета из того, что их целью был новый передел мира в соответствии с их собственными политическими, военными и экономическими интересами. Япония к этому времени уже вторглась в Китай и оккупировала часть его территории. Этот шаг японских милитаристов укрепил руководящие круги США в убеждении, что рано или поздно американским и японским интересам суждено будет столк-

181


нуться на Дальнем Востоке. В условиях этой сложной и потенциально взрывоопасной международной обстановки правительство Рузвельта пришло к выводу о необходимости укрепления своих позиций в этом районе мира.

Наиболее серьезной инициативой нового правительства США в области внешней политики было решение об установлении дипломатических отношений с Советским Союзом. Игнорируя неоднократно проявлявшуюся Советским правительством готовность вступить в переговоры об установлении дипломатических отношений между двумя государствами, • сменявшие друг друга правительства Соединенных Штатов в течение 16 лет после Великой Октябрьской социалистической революции не признавали Советского государства и продолжали считать Временное правительство Керенского «единственным законным правительством России». Еще в августе 1931 г. бывший в то время президентом США Герберт Гувер в своем интервью корреспонденту газеты «Сан-Франциско ньюс» заявлял: «Сказать по правде, цель моей жизни состоит в том, чтобы уничтожить Советский Союз»21. Позицию Гувера разделяли представители реакционных кругов США и так называемые американские «изоляционисты».

Но, несмотря на яростное сопротивление этих кругов, в стране ширилось и постепенно приобретало действительно национальные масштабы движение за признание Советского Союза. За установление дипломатических отношений с СССР выступали многие влиятельные члены конгресса и деловые круги США, заинтересованные в развитии торговых отношений между обоими государствами. В 1929 г. американский буржуазно-либеральный еженедельник «Нью рипаб-лик» писал: «Мы подозреваем, что истинной причиной того, что США не удавалось в прошлом признать Советскую Россию, был страх умственно ограниченных политических деятелей, бизнесменов и профсоюзных лидеров перед мыслью, что успех большевизма будет означать гибель системы частного капитализма в Соединенных Штатах»22.

Было бы неправильным утверждать, что именно Рузвельту принадлежит инициатива дипломатического признания Советского Союза. Еще в апреле 1932 г., т.е. до того, как Рузвельт стал официальным кандидатом

182


демократической партии на пост президента, на рассмотрение Комиссии по иностранным делам американского сената была внесена резолюция, предлагавшая установить дипломатические отношения с СССР. Будучи трезвым и дальновидным политиком, Рузвельт довольно быстро определил свое отношение к этому вопросу, исходя при этом в первую очередь из военно-политических и экономических интересов Соединенных Штатов. Став кандидатом демократов, Рузвельт в беседе с одним из американских специалистов, работавших в СССР, заявил, что «если кто-либо хочет вести дело с людьми, то он должен впустить их через переднюю дверь». Будущий президент, по словам того же американского специалиста, сказал далее, что, по его мнению, Россия станет в будущем огромным рынком и что «если бы он был избран президентом, он бы провел с Советами переговоры с целью установления торговых связей, признания и т. д.»23.

После прихода Рузвельта в Белый дом требования американской общественности, а также трезво оценивавших международную обстановку представителей политических и деловых кругов США об установлении дипломатических отношений с СССР еще более усилились. В октябре 1933 г. в результате опроса, проведенного среди редакторов более 1100 американских газет, выяснилось, что 63% из них выступают за установление дипломатических отношений с Советским Союзом. В ноябре 1933 г. еженедельник «Нэйшн» перепечатал без каких-либо сокращений свою статью *, опубликованную в январе 1919 г., в годы президентства В. Вильсона, сопроводив ее следующим комментарием: «С того времени, когда эта редакционная статья была впервые опубликована, в Белом доме сменилось пять президентов. Россия вышла из многолетней гражданской войны, голода, иностранной интервенции и экономической разрухи, обладая одним из наиболее прочных на Европейском континенте правительством и репутацией государства с выносливостью и способностью к восстановлению сил, вызывающей зависть у всего мира. Все крупные державы, за исключением Соединенных Штатов, уже давно признали Советское правительство и вступили


* Отрывок из этой редакционной статьи цитировался на стр. 95—96.

183


с ним в деловые отношения»24. Неделей позднее в том же журнале была опубликована карикатура, весьма примечательная для характеристики сложившейся к тому периоду расстановки сил в стране. На этой карикатуре Россия была изображена сидящим в кресле бородатым мужиком. Возле кресла стояла «американская пресса» в образе раскормленной матроны, которой «американский бизнес» шептал на ухо, скосив глаза на «Россию»: «Будь к нему добра, дорогая»25.

У реалистически мыслящих представителей делового мира США были все основания быть заинтересованными в развитии торгово-экономических связей с Советским государством. В июне 1933 г. глава советской делегации на международной экономической конференции в Лондоне М. М. Литвинов заявил, что правительство Советского Союза готово разместить за границей заказы на сумму примерно в 1 млрд. долл. Это заявление представителя СССР, естественно, не было оставлено без внимания деловыми кругами США, опасавшимися, что эти заказы будут размещены в других странах, тогда как сами Соединенные Штаты испытывали острую нужду во внешних рынках для сбыта своей промышленной продукции. Отражая позицию этих американских кругов, уже упоминавшийся еженедельник «Нэйшн» настойчиво подчеркивал разумность скорейшего признания СССР. Автор статьи, в частности, писал: «Я убежден, что Советское правительство хочет и может закупить в 1934 г. американские товары по крайней мере на 100 млн. долл. Большую часть этих товаров будет составлять техническое оборудование, необходимое для восстановления железных дорог, а также другие виды оборудования, хлопок, скот, медь и кубинский сахар. Опыт убедил многих людей — а если кое-кого опыт не убедил, то не убедят их и мои аргументы,— что Советское правительство аккуратно, охотно и в оговоренный срок оплачивает свои счета. Полагают, что СССР помимо своего экспорта располагает ежегодным фондом в размере около 120 миллионов долларов, из которого он покрывает свои обязательства за рубежом... У Москвы есть план, и она не будет закупать, если у нее не будет уверенности в том, что она сможет заплатить. Чем долгосрочнее кредиты и чем лучше условия, тем больше Москва будет закупать»26.

184


Но не только экономическая заинтересованность в советском рынке толкала руководящие круги США к признанию Советского Союза. Перспектива установления дипломатических отношений с СССР нашла поддержку у тех представителей руководящих кругов США, которые увидели в агрессивных акциях японского правительства на Дальнем Востоке угрозу американским интересам и пришли к выводу, что нормализация отношений с СССР улучшит позиции их страны в этом районе мира. Один из впоследствии близких помощников президента Рузвельта, Чарльз Болэн, писал в 1969 г. в своей книге «Трансформация американской внешней политики»: «Признание Советского правительства, с которым мы не поддерживали никаких отношений с 1918 г., по крайней мере косвенно и частично было мотивировано озабоченностью правительства США в результате агрессии Японии в Азии и прихода Гитлера к власти в Германии. В своем меморандуме президенту Рузвельту в сентябре 1933 г. Кор-делл Хэлл (государственный секретарь США в течение почти всего пребывания Рузвельта на посту президента.— Э. И.) особо выделил японский вопрос в качестве фактора, свидетельствовавшего в пользу признания Советского Союза»27. Интересно, что позицию К. Хэлла разделял и его предшественник на посту государственного секретаря Г. Стимсон, не отличавшийся теплыми чувствами по отношению к Советскому Союзу.

Широкие массы американских трудящихся энергично поддерживали идею о необходимости скорейшего признания Советского Союза. О масштабах этого движения свидетельствовали многочисленные письма и петиции, ежедневно поступавшие в Белый дом и конгресс США. В предшествовавшие признанию СССР месяцы в некоторых американских журналах можно было встретить любопытное объявление: «Советская Россия будет скоро признана. Готовьтесь к открывающимся широким возможностям. Изучайте русский язык»28.

В октябре 1933 г. президент Рузвельт обратился с посланием к Председателю Центрального Исполнительного Комитета М. И. Калинину с предложением об установлении дипломатических отношений между СССР и США и попросил направить в Вашингтон полномочного представителя Советского правительства для обсуждения вопросов, связанных с актом признания.

185


Курс акций американских компаний, производящих вооружение, подпрыгнувший было в связи с выходом Германии из Лиги наций, резко упал, как только в печати появились первые сообщения о послании президента Рузвельта М. И. Калинину. «Биржа является, по крайней мере, хорошим сейсмографом,— писал в те дни один из американских журналов.— Нет никакого сомнения в том, что установление официальных отношений между Америкой и Россией хотя бы в некоторой степени остановит безумное, стремительное движение нашей планеты к следующей войне...»29.

Влияние акта дипломатического признания Советского Союза Соединенными Штатами на международную обстановку и на укрепление позиций кругов, выступавших за мир, подчеркивалось неоднократно и другими периодическими изданиями, отражавшими точку зрения американской либеральной буржуазии. «Без сомнения, наиболее явным и важным аспектом возобновления отношений является его влияние на мировую ситуацию,— отмечал журнал «Нью рипаб-лик».— Лет через двадцать историки, вспоминая сегодняшний день, вполне вероятно, придут к выводу, что возобновление дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Россией было одним из двух или трех наиболее выдающихся событий за пятнадцать лет, прошедших со дня окончания войны... Вряд ли стоит говорить кому-либо из читателей нашего журнала, что мы рассматриваем решение президента Рузвельта как исключительно хорошую новость. Поскольку мы выступали за признание чуть ли не с момента образования Советского Союза, мы, естественно, глубоко удовлетворены тем, что мечта столь долгих лет наконец стала реальностью. Мы уверены, что большинство американского народа наконец стало разделять эту точку зрения... Мы также уверены, что мудрость этого решения будет становиться все очевидней с течением времени»30.

Официальное признание Соединенными Штатами Советского Союза, объявленное 17 ноября 1933 г., нашло поддержку не только в кругах американской либеральной буржуазии. О реакции ведущих американских газет и кругов, стоявших за ними, можно судить по заголовкам статей, опубликованных в тот памятный день: «Начало новой эры» («Геральд», г. Бостон), «Акт

186


здравого смысла» («Сан», г. Балтимор), «Триумф реализма» («Плейн дилер», г. Кливленд), «Все будут надеяться на лучшее» («Стар», г. Индианаполис), «Конец ненормального положения» («Пайонир пресс», г. Сент-Пол). Газета «Нью-Йорк тайме» вышла 18 ноября 1933 г. с бросающимися в глаза заголовками: «Русские готовы купить товаров на 520 миллионов долларов. Ожидается договоренность. Первой, по-видимому, будет сделка на поставку хлопка на 50 миллионов долларов. Русских называют надежными партнерами с финансовой точки зрения». Один из видных экономистов, С. Брукхарт, заявил, что «русские более надежны с финансовой точки зрения, чем Уолл-стрит»31.

Решение американского правительства о дипломатическом признании Советского Союза было положительно оценено и в СССР. Советское правительство приветствовало это разумное и дальновидное решение президента Рузвельта, свидетельствовавшее о начале новых взаимоотношений между двумя странами. В Отчетном докладе ЦК ВКП(б) XVII съезду партии подчеркивалось серьезнейшее значение этого акта и отмечалось, что он «поднимает шансы дела сохранения мира, улучшает отношения между обеими странами, укрепляет торговые связи между ними и создает базу для взаимного сотрудничества»32.

Но далеко не все круги Соединенных Штатов приветствовали этот шаг. Политические деятели, выражавшие интересы и точку зрения наиболее реакционных кругов монополистического капитала США, обвиняли президента Рузвельта и его сторонников в «сговоре с мировым большевизмом», в «предательстве» интересов Америки. На фоне сообщений о положительной реакции различных кругов американской общественности на акт признания СССР диссонансом звучали по-прежнему злобные выступления газеты «Нью-Йорк геральд трибюн», отдельных республиканских сенаторов. Намного позднее, вспоминая эти дни, бывший президент США Герберт Гувер писал в своих мемуарах: «Признание России 16 ноября 1933 г. высвободило силы, которым было суждено оказать значительное влияние на попытку коллективизировать Соединенные Штаты, в частности через профессиональные союзы... Мы были свидетелями роста исполнительной власти за счет сокращения законодательной власти, за редким исклю-

187


чением, и превращения ее в послушную машину голосования. Мы были свидетелями того, как власть конгресса над государственными расходами была подорвана огромными федеральными субсидиями, выплачиваемыми непосредственно гражданам»33. Так, оставшийся до конца своих дней ярым врагом Советского Союза, Гувер злобно реагировал на ноябрьские события 1933 г.

* * *

Несмотря на предпринимавшиеся правительством меры, экономическое положение страны продолжало оставаться тяжелым — миллионы американцев по-прежнему скитались без работы, государственные субсидии и ассигнования не приносили желаемых результатов. Депрессия продолжалась. В 1934 г. национальный доход страны, составивший 48,6 млрд. долл., хотя и превосходил данные 1933 г., был на 10 млрд. долл. ниже уровня 1931 г. и на 40 млрд. долл. ниже уровня 1929 г.— последнего года экономического бума. В январе 1935 г. доходы городского населения были ниже на 13% их доходов в январе 1929 г. Денежный доход фермеров, хотя и возросший с 1933 г., все же был на 28% ниже уровня 1929 г. В стране все еще насчитывалось около 10 млн. безработных34. Экономическая система капитализма была не способна устранить последствия кризиса.

В этих условиях возникли различные движения, выдвигавшие свои рецепты ликвидации социальной несправедливости в рамках капиталистического общества. Наибольшую известность получили деятельность Союза за социальную справедливость, возглавлявшегося католическим священником Чарльзом Кофлином, организации «Раздел богатства», созданной сенатором Хью Лонгом, а также программа выплаты пенсий по старости, предложенная провинциальным врачом Фрэнсисом Таунсендом. Эти демагогические планы и программы были заранее обречены на провал, так как они никак не затрагивали основы социальной несправедливости— капиталистической системы. Но многие отчаявшиеся американцы видели в них единственно возможное решение вопроса.

По плану доктора Таунсенда каждый американец в возрасте 60 лет и старше должен был получать 290 долл. в месяц. Выплата пенсий осуществлялась

188


лишь в том случае, если претендент на правительственную помощь отвечал следующим четырем условиям: а) если он был неработающим; б) если он не совершал ранее уголовно наказуемых преступлений;

в) если его ежегодный доход не превышал 2400 долл.;

г) если он был готов полностью расходовать получаемые 200 долл. По подсчетам Таунсенда, всем четырем условиям отвечали около 8 млн. американцев, и, следовательно, выплата пенсий обошлась бы государству около 19 млрд. долл. в год. Для всякого разумного человека, даже не имевшего экономического образования, программа доктора Таунсенда была самой настоящей утопией, однако уже к 1936 г. по всем Соединенным Штатам насчитывалось около 6500 так называемых «таунсендовских клубов», имевших целью поддержку этой программы.

Сенатор от штата Луизиана Хью Лонг 1 апреля 1934 г. внес на рассмотрение сената законопроект, согласно которому никто не должен был иметь права иметь годовой доход более 1 млн. долл. и никто не должен был иметь права получать в течение всей своей жизни даров, наследства и проч. на сумму, превышающую 5 млн. долл. Выступая в сенате 21 апреля, сенатор разъяснил своим коллегам предлагаемый им план «перераспределения доходов». По этому плану государство устанавливало налог в размере 1 % на капитал в пределах от 1 млн. до 2 млн. долл., налог в 2% на капитал в пределах от 3 млн. до 4 млн. долл., увеличивая далее налог вдвое с каждым новым миллионом. На капитал в 8 млн. долл. и более по идее Лонга должен был устанавливаться налог в размере 99%. В январе 1934 г. Лонг представил в сенат новый проект резолюции, согласно которому все лица, достигшие 60-летнего возраста, должны были получать пенсию в размере 300 долл. в год при условии, если общая стоимость их собственности не превышала 10 тыс. долл., или же если их чистый доход был менее 1000 долл. в год. Эта программа, названная автором «Планом осуществления воли божьей», проходила под лозунгом «Каждый человек король», ставшим лозунгом всего движения Лонга. Сенатор, однако, не раз заверял истинных хозяев Америки, что не является пропагандистом коммунистических идей. Рузвельт не скрывал своей озабоченности популярностью Лонга в Соединенных Штатах. Руководители На-

189


ционального комитета демократической партии особен-1 ю всполошились после того, как один из опросов общественного мнения продемонстрировал силу Лонга и степень влияния, оказываемого его движением на американского обывателя *.

Известные советские писатели И. Ильф и Е. Петров, путешествовавшие в 1935 г. по Соединенным Штатам и описавшие свои впечатления в книге «Одноэтажная Америка», приводят интересный эпизод встречи и разговора с одним из американских бродяг, наводнявших в тот период страну. Несомненно под влиянием идей таунсендизма и лонгизма бродяга видел решение всех экономических и социальных проблем Америки в ограничении личного капитала миллионеров 5 млн. долл. и распределении остальной части богатств между бедняками. На вопрос, не много ли это —по 5 млн., бродяга ответил: «Нет, надо им все-таки оставить по пяти миллионов. Меньше нельзя». Сопровождавший советских писателей американец объяснил: «Ну, как вы думаете, почему этот несчастный человек все-таки хочет оставить миллионерам по пяти миллионов? Не знаете? Ну, так я вам скажу. В глубине души он еще надеется, что сам когда-нибудь станет миллионером»35.

Не решая никаких экономических и социальных проблем, стоявших перед Америкой, планы Таунсенда и Лонга способствовали возникновению несбыточной мечты о возможности установления «социальной гармонии» в рамках капиталистического общества. Во власти таких «детских идей», как справедливо назвали И. Ильф и Е. Петров эти прожекты, находились миллионы американцев.

* * *

Обострение классовых противоречий в Соединенных Штатах в годы кризиса требовало от правительства проведения гибкой политики маневрирования, включавшей подчас некоторые уступки рабочему классу во избежание более серьезных политических, экономических и социальных потрясений. Но наиболее реакцион-

* Сенатор X. Лонг явился прообразом демагога и авантюриста Вилли Старка, главного героя романа Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать». Вскоре после смерти Лонга при обстоятельствах, описанных в романе, его движение прекратило свое существование.

190


ные монополистические круги считали, что эта политика уступок и реформ, за проведение которых ратовали представители либерально-буржуазных кругов, способствует опасному росту политической активности масс. В подтверждение своих опасений противники Рузвельта приводили факты роста рабочего движения в стране, повышения политической активности и сознательности трудящихся масс, роста рядов Коммунистической партии США и, конечно в первую очередь, факт признания Соединенными Штатами Советского Союза. Рузвельту не могли простить духа реформ, выпущенного президентом из, казалось, навечно захороненного «прогрессистского» сосуда и проявившего неожиданную способность с удивительной быстротой распространяться по всей стране. Рузвельту не могли простить не столько то, что делалось лично им и его правительством, сколько то, что делалось при нем в стране.

К 1934 г. консервативные круги США окончательно определили свое отношение к личности президента. По свидетельству современников, в семье миллиардера Джона П. Моргана запрещалось произносить имя Рузвельта, дабы не подвергать опасности сердечного приступа главу семейства, страдавшего гипертонией. Банки, частные клубы, финансовые конторы, фешенебельные курорты были источниками многочисленных слухов и анекдотов о президенте. В 1935 г. 60% американских газет выступали против Рузвельта, отражая взгляды их владельцев, тесно связанных с крупным монополистическим капиталом.

«Чувство ненависти к Рузвельту отличалось от честной оппозиции, какой бы сильной и глубокой она ни была. Это было эмоциональное чувство иррациональной ярости, направленное скорее против личности Рузвельта, чем против его программы, непоследовательное в своей аргументации, клеветническое в приводимых примерах, подчас экскрементальное по своей образности. Оно проявлялось по-разному. Почти все его проявления объединял, однако, не только общий психопатологический импульс, но также общий социальный источник. Этим источником был американский высший класс». Так писал один из видных американских историков, Артур М. Шлезингер36.

Джеральд Джонсон писал в книге «Рузвельт: диктатор или демократ», что «в течение своего первого

191


президентского срока он (Рузвельт) приобрел врагов не столько многочисленных, как об этом свидетельствуют результаты выборов, сколько исключительно злобных и исключительно горластых... Все те, чьи доходы, личная власть или социальное положение пострадали от законов, принятых в период нового курса, естественно, падеялрюь и молили бога о предоставлении им возможности вонзить нож в Рузвельта»37. Чувства, которые питали по отношению к Рузвельту многие из представителей крупного монополистического капитала США, распространялись и на тех лиц, которые входили в ближайшее окружение президента, в его так называемый «мозговой трест».

Все американские политические деятели, баллотировавшиеся в президенты США, уже на начальных этапах борьбы за президентское кресло создавали вокруг себя относительно небольшую группу советников и помощников из наиболее близких и пользующихся их личным доверием людей. Многие из этих лиц становились, в случае победы их лидера, членами кабинета или занимали наиболее ответственные посты в партийном или государственном аппарате. Обычно на эти посты могли рассчитывать не только советники и помощники будущих президентов, но и те, кто своим политическим влиянием или финансовой поддержкой обеспечивал избрание своего кандидата на пост президента. Так нередко в американской истории на решающих государственных постах оказывались люди, мало приспособленные к выполнению возлагавшихся на них задач или даже нечистые на руку.

Группа наиболее близких к Рузвельту лиц не включала ни одного члена кабинета. В составе этой не располагавшей никаким официальным статусом группы было несколько профессоров-экономистов (Моли, Таг-уэлл, Берл), юристов (Розенман и О'Коннор) и бизнесменов (Тауссиг и Джонсон). В круг обязанностей членов этой группы входила разработка экономической политики президента, новых государственных законов и подготовка текстов заявлений и речей Рузвельта. Надо сказать, что Рузвельту удалось собрать вокруг себя исключительно сильный по составу аппарат советников и консультантов, лично преданных президенту и искренне веривших в правильность избранного им и, естественно, поддерживаемого ими самими политико-

192


экономического курса. (Недаром один из помощников президента как-то назвал Рузвельта «лучшим из когда-либо живших на свете сборщиком умов»38.) В отношении этих людей противниками Рузвельта нередко употреблялись не менее злобные и клеветнические эпитеты, чем в адрес самого президента. Уже известный читателю Флиин называл советников Рузвельта «дилетантами-революционерами», утверждая, что эти люди «состряпали для своих нужд легкое, удобное попурри из социализма и капитализма, называемое планируемой экономикой, которое открывает перед его сторонниками широкое поле, где они могут свободно разглагольствовать, не называясь красными»39.

К 1934 г. внутриполитическая обстановка в стране серьезно осложнилась. Консервативные круги США, республиканские политические деятели, контролируемая республиканцами пресса обрушились на президента и его политический и экономический курс. Но промежуточные выборы в конгресс 1934 г. убедительно продемонстрировали силу демократической партии и то большое влияние, которым пользовался среди американских избирателей Ф. Рузвельт.

«Новый курс» президента получил поддержку у рядовых избирателей Америки, и в результате активной избирательной кампании демократическая партия одержала новую убедительную победу над своими политическими противниками, завоевав большинство в обеих палатах конгресса. Но новая победа Рузвельта и сил, стоявших за ним, еще в большей степени настроила консервативные круги США против президента. Основная задача республиканской партии и ее руководства заключалась в том, чтобы "найти подходящего кандидата, способного нанести поражение автору широко разрекламированного, но пока еще не оправдавшего возлагавшихся на него надежд «нового курса». В 1935 г. Рузвельт рассчитывал на то, что на очередных выборах его оппонентом вновь будет Герберт Гувер. Он даже в какой-то степени надеялся на это, так как знал, что в памяти избирателей еще свежи события, связанные с пребыванием Гувера в Белом доме и что в этих условиях Гувера ему будет нетрудно победить. Но лидеры республиканской партии не были намерены идти на верное поражение. По логике вещей перспективного кандидата следовало искать среди губернаторов-респуб-

13 Э. А. Иванян

193


ликалцев, устоявших в 1932 и 1934 гг. перед победным шествием демократов. Таким кандидатом был губернатор штата Канзас нефтепромышленник Альфред М. Лондон, прозванный с вескими на то основаниями «канзасским Кулиджем». С точки зрения республиканских боссов, в пользу кандидатуры Лэндона говорило и еще одно немаловажное обстоятельство — он пользовался поддержкой влиятельных правых сил страны.

Делегаты, собравшиеся в Кливленде на национальный съезд республиканской партии 9 июня 1936 г., практически лишь утвердили давно предрешенный партийными боссами выбор. Присутствовавший на съезде Гувер надеялся, что, разочаровавшись в предложенных кандидатурах, республиканские делегаты вновь призовут его. Но эти надежды рассеялись в первый же день работы съезда. Подавляющее большинство делегатов голосовало за утверждение кандидатуры Лэндона. Избранником республиканцев на пост вице-президента был издатель газеты «Чикаго дейли ньюс» полковник Фрэнк Нокс. Принятая съездом политическая платформа содержала длинный перечень провалов, ошибок и недостатков «нового курса» и его авторов. Но республиканцы были вынуждены включить в свою программу обещания реформ в области труда, социального обеспечения по старости, гарантировать оказание помощи фермерам, т. е. по существу те же обещания и реформы, которые поддерживались демократической партией. Разница заключалась лишь в том, что республиканцы обещали при этом «не сорить деньгами, ликвидировать бюрократию и избегать излишнего государственного вмешательства»40.

По свидетельству историков, в 1935—1936 гг. Рузвельт подвергался более ожесточенной критике со стороны членов своей партии, чем со стороны республиканцев. Против Рузвельта в демократической партии выступали и те, кто успел разочароваться в «новом курсе», и те, кто никогда его не поддерживал. Среди этих противников Рузвельта было много весьма влиятельных в партии лиц, называвших себя «джефферсоновскими демократами», в отличие от прорузвельтовских демократов, именовавшихся «нью-дилерз» — «новокурсниками».

И тем не менее созванный в июне 1936 г. в Филадельфии съезд демократической партии единогласно

194


утвердил Франклина Рузвельта и Джона Гарнера. Платформа демократической партии представляла собой длинный список достижений, успехов и удач «нового кз/рса» и его творцов и подвергала критике предвыборные обещания республиканцев.

В июне 1936 г. вновь созданная юнионистская партия выдвинула на пост президента члена палаты представителей Уильяма Лемке. Возможно, об этой кандидатуре можно было бы и не упоминать, если бы не тот факт, что Лемке был выдвинут совместно представителями так называемого движения недовольства, а именно доктором Таунсендом, «святым отцом» Чарльзом Кофлином и священником Джеральдом Смитом, ставшим во главе «движения за раздел богатства» после смерти сенатора Лонга. Но юнионистской партии так и не удалось выработать политической платформы из-за серьезных разногласий между ее лидерами.

Начавшаяся предвыборная кампания разделила всю Америку на два непримиримых лагеря. Свыше 70% газет пятнадцати крупнейших городов Соединенных Штатов встали на сторону республиканского кандидата, открыв злобную кампанию клеветы против Рузвельта. Особенно изощрялись газеты, входившие в концерн Уильяма Рандольфа Херста. Рузвельта называли коммунистом, предателем своего класса. Республиканский кандидат в президенты Лэндон, выступая в г. Альбукерке, заявлял в эти дни: «Франклин Д. Рузвельт предложил ликвидировать ваше право избирать своих собственных представителей, обсуждать политические вопросы на улице, участвовать в политических демонстрациях, посещать церковь вашей веры, быть судимым жюри и владеть собственностью» *41.

Республиканская партия не жалела денег, чтобы добиться победы на выборах. На свою предвыборную кампанию республиканцы истратили около 9 млн. долл., т. е. больше, чем кто-либо до них. Среди лиц, внесших крупные суммы денег в республиканскую кассу, назывались Херст, Рокфеллер, Вандербильт, Дюпон и другие столпы монополистического капитала. Лэндона поддерживали Национальная ассоциация промышленников, Лига свободы и другие влиятельные и могущест-


* Выступая по телевидению двадцать пять лет спустя, в 1961 г., Лэндон был вынужден признать, что это заявление было, «по всей видимости, несколько преувеличенным»42.

195


венные с финансовой точки зрения организации. Существенную финансовую помощь демократической партии оказали американские профсоюзы, собравшие около 750 тыс. долл. В то же время деловые круги США, собравшие в 1932 г. около одной четверти всего фонда избирательной кампании демократов, внесли на этот раз в кассу демократической партии лишь 30 тыс. долл. Избирательная кампания 1936 г. обошлась демократам в 5 с лишним млн. долл. Именно в этот период демократы ввели в практику организацию так называемых платных обедов, обеспечивших в 1936 г. поступление столь необходимых средств.

Опрос общественного мнения, проведенный журналом «Литерари дайджест», который в прошлом неизменно правильно предсказывал победу на президентских выборах того или иного кандидата, показал, что победителем на этот раз будет Лэндон. Республиканский кандидат получил наибольшее количество голосов среди американских владельцев автомашин и телефонов, охваченных опросом «Литерари дайджест» *. Но незадолго до этого созданный Американский институт общественного мнения, руководимый доктором Джорджем Гэллапом, предсказал победу Рузвельта, хотя и с незначительным преимуществом. Сам Лэндон был настолько уверен в своей близкой победе, что даже планировал, кто из его ближайших друзей войдет в состав нового правительства.

Победа Рузвельта была настолько внушительной, что, можно сказать, ошиблись даже те, кто просто предсказывал победу. 3 ноября 1936 г. Франклин Д. Рузвельт был переизбран президентом США на второй четырехлетний срок (27,7 млн. голосов избирателей против 16,6 млн., поданных за Лэндона). За Рузвельта проголосовали выборщики 46 штатов, за его противника подали голоса выборщики всего лишь двух штатов — Мэйна и Вермонта. Один из ближайших помощников Рузвельта, Фарли, считал позднее, что немаловажную роль в обеспечении победы сыграло радио. «Без радио,— заявил он,— работа по преодолению лживого


* Последующий обстоятельный анализ методики опроса, проведенного журналом «Литерари дайджест», доказал заведомую порочность опросов среди владельцев автомашин и других символов престижного положения в обществе, так как они не охватывали большинство американцев.

196


впечатления, созданного тоннами печатной пропаганды, изданной врагами нового курса, была бы во много раз сложнее и, честно говоря, возможно, даже просто немыслимой»43. Лэндону было трудно состязаться в остроумии, находчивости и красноречии с Рузвельтом, он по натуре своей не был оратором и, по свидетельству современников, попросту боялся радио. Голос Рузвельта, столь знакомый американским радиослушателям по «беседам у камина», помогал ему завоевывать все новых и новых сторонников.

Избирательная кампания, проходившая под малопонятным, но многозначительным лозунгом «Встреча с судьбой» (он был заимствован из одной из статей Уолтера Липпмана, опубликованных в 1935 г.), окончилась. Она была беспрецедентна по своим результатам. За Рузвельта проголосовало наибольшее количество избирателей за всю историю Соединенных Штатов. Демократическая партия располагала теперь таким большинством в сенате и в палате представителей, которого у нее не было с 1869 г. Число избирателей, голосующих за кандидатов демократической партии, за последние четыре года (т. е. за годы пребывания Рузвельта на посту президента), увеличилось почти на 5 млн. человек, тогда как число лиц, голосующих за республиканцев, увеличилось за тот же период только на 1 млн. Своим успехом демократы были полностью обязаны Рузвельту.

Президентские выборы 1936 г. продемонстрировали лидерам республиканской партии, что одного увеличения расходов на предвыборную кампанию явно недостаточно. Результаты этих выборов с новой силой подчеркнули необходимость выработки такой партийной программы, которая, не отрицая определенных достоинств избранного демократическим правительством курса, предлагала бы избирателям нечто более эффективное и конкретное. Но еще важнее было найти среди республиканских политических деятелей такого человека, который мог бы стать достойным соперником кандидата демократов. Это было первостепенной задачей республиканцев, поскольку, как рассчитывали противники Рузвельта, он вступил в свой второй и последний четырехлетний срок пребывания в Белом доме. Ведь ни один президент США, согласно традиции, не избирался более чем на два четырехлетних срока, и,

197


следовательно, имелись все основания рассчитывать на уход Рузвельта с президентского поста в 1940 г. На подыскание перспективного кандидата у республиканцев было не менее двух лет.

А пока Франклин Д. Рузвельт приносил перед Капитолием торжественную присягу на пост президента. В отличие от всех предыдущих, эта церемония состоялась не 4 марта, а 20 января.

* * *

События объективно развивались в пользу республиканцев. Уже во второй половине 1937 г. после весьма короткого периода экономического оживления в стране разразился новый экономический кризис, охвативший промышленность, сельское хозяйство и торговлю. Едва Соединенные Штаты успели восстановить уровень выпуска промышленной продукции 1929 г., как в стране вновь начали закрываться фабрики и заводы. С мая по декабрь 1937 г. только производство стали уменьшилось почти в четыре раза, а выпуск всей промышленной продукции в США за четвертый квартал того же года сократился на 31%. Произошло резкое ухудшение и в положении американских фермеров, чей годовой доход сократился всего лишь за один год нового экономического кризиса на 1 млрд. долл. Значительно ухудшилось положение и в области торговли. Внешнеторговый оборот США сократился в 1938 г. по сравнению с 1937 г. на 1,3 млрд. долл.44 «Деловая активность резко упала, и масштаб все еще продолжающегося падения угрожает привести промышленность к полному застою. Минимальные прибыли исчезают там, где они еще имели место. Уныние растет во всех слоях общества...»,— так комментировал экономическое положение США к концу 1939 г. орган Уолл-стрита «Коммершл энд файненшл кроникл»45.

Предпринятые правительством Рузвельта меры по ослаблению влияния кризиса на экономическую жизнь страны, включавшие предоставление правительственных субсидий промышленникам, сокращение посевных площадей с выплатой компенсаций фермерам и государственных скз/пок излишков сельскохозяйственной продукции, резкое уменьшение импорта и т. д., не привели к сколько-нибудь существенным результатам.

198


Уровень промышленного производства продолжал падать. В условиях обострившегося экономического кризиса росло рабочее и профсоюзное движение, охватившее широкие слои трудящихся. Уильям 3. Фостер писал в своей книге «Закат мирового капитализма»: «В течение всех 30-х годов промышленность США оставалась больной и хилой: она была загружена примерно на две трети своей мощности, и в стране постоянно имелось не менее 10 млн. безработных. «Совершенная» капиталистическая система была парализована. Искусственные мероприятия рузвельтовского «нового курса» не восстановили ее сил».

Экономические трудности США не могли не отразиться на внутриполитической жизни страны. В самой демократической партии начали расти влияние и авторитет ее консервативного крыла, выступавшего против Рузвельта не менее рьяно, чем его политические противники — республиканцы. Успех ряда республиканских сенаторов, активных противников президента, на промежуточных выборах 1938 г. особенно окрылил оппозицию.

Одним из эффективных способов борьбы с «новым курсом» президента Рузвельта уже в 1933 г. стало вмешательство Верховного суда США. Политические противники Рузвельта и те, кого проводимые реформы затрагивали самым непосредственным образом, нашли в лице членов Верховного суда США активных защитников якобы попираемых идей «свободного предпринимательства». С 1933 по 1936 г. ряд законопроектов и реформ, одобренных конгрессом по инициативе Рузвельта, были признаны Верховным судом США неконституционными и, следовательно, недействительными. Воспользовавшись тем, что большинство членов Верховного суда были людьми преклонного возраста, Рузвельт разработал план замены консервативно настроенных судей благожелательно относящимися к нему лично и к «новому курсу» юристами. В 1937 г. президент предложил, чтобы члены Верховного суда, достигшие 70-летнего возраста, подавали в отставку. В случае нежелания с их стороны подавать в отставку Рузвельт пытался зарезервировать за собой право назначать дополнительных членов суда, которые по идее президента смогли бы нейтрализовать оппозицию «девяти стариков» или, вернее, пяти членов Верховного суда,

199


постоянно голосовавших против рузвельтовских реформ. При активной поддержке консервативного крыла демократической партии республиканцам удалось нанести Рузвельту первое серьезное поражение в сенате. Рузвельтовский план реорганизации Верховного суда США был провален, а умело организованная противниками президента кампания по дискредитации правительства привела к ослаблению его авторитета среди членов конгресса и в политических кругах страны.

В результате усилившегося раскола внутри демократической партии республиканцам удалось после промежуточных выборов 1938 г. почти удвоить число своих конгрессменов в палате представителей, хотя они по-прежнему оставались в меньшинстве. Республиканская партия готовилась к решительной схватке в 1940 г., и ее лидеры считали, что имеют все основания рассчитывать на успех. Отражая готовность республиканцев дать решительный бой Рузвельту на очередных президентских выборах, бывший президент Г. Гувер в значительной степени активизировал свои выступления против правительства демократов. В 1938 г. Гувер писал в присущем ему демагогическом духе: «Одним из результатов этой эры персонального правления был рост серьезных разногласий в нашем народе. Пробуждение классовой ненависти в этом наиболее бесклассовом государстве является всего лишь одной стороной этого процесса. Постоянное насилие и репрессалии руководимой правительством экономики ежедневно разделяют наш народ в горечи и ненависти. Конфликт в промышленности становится все более гибельным с каждым годом. Мы бесконечно являемся свидетелями тому, как рабочие воюют с рабочими. Эти страдающие массы людей, получающих пособия по безработице, лишенных надежды получить плодотворную работу, ежедневно превращаются в массу иждивенцев правительства... Страшная пропасть растет с каждым днем между ними и теми, кто несет на своих плечах всю тяжесть. Мы являемся ужасно разобщенным народом. И это является наиболее серьезным предупреждением для Америки, так как дом, подрываемый внутренним раздором, не может устоять»46.

Международные события внесли существенные коррективы в расстановку и соотношение политических сил в Соединенных Штатах и в планы республиканской

200


партии. Осложнение международной обстановки, рост агрессивности блока держав фашистской «оси» укрепили позиции тех политических и финансовых кругов США, которые выступали за необходимость обеспечения за американским империализмом главенствующей роли на мировой арене за счет ослабления конкурентов.

1 сентября 1939 г. началась вторая мировая война, и разногласия между политическими партиями и группировками по внутренним проблемам отошли на второй план, уступив место более серьезным противоречиям по вопросам внешней политики Соединенных Штатов в условиях разраставшегося мирового конфликта. Реакционные политические и монополистические круги США делали ставку на расширение войны на Европейском континенте и на Дальнем Востоке с целью взаимного ослабления основных империалистических конкурентов США. «Изоляционисты» уверяли, что в послевоенном мире Соединенным Штатам не составит труда продиктовать свои условия истощенному войной и экономически ослабевшему миру, если США воздержатся в течение определенного времени от вступления в войну и сделают это лишь тогда, когда враждующие стороны будут, как говорится, при последнем издыхании и когда ситуация будет отвечать интересам Соединенных Штатов. «Изоляционисты» считали, что рано или поздно удар агрессоров будет направлен против Советского Союза. Ведь еще в сентябре 1936 г., выступая на конгрессе национал-социалистской партии в Нюрнберге, Гитлер заявил об этом на весь мир: «Если бы Урал с его неизмеримыми сокровищами сырьевых материалов, Сибирь с ее богатыми лесами и Украина с ее бескрайними пшеничными полями находились в Германии, наша страна под руководством национал-социалистов купалась бы в изобилии. Каждый немец имел бы более чем достаточно».

Либеральная часть американской буржуазии, чьи взгляды в значительной степени отражались Рузвельтом и его ближайшим окружением, в своей оценке международной ситуации также исходила из необходимости создания выгодных для США условий на мировой арене с целью утверждения Соединенных Штатов в роли мирового лидера в послевоенном мире. Но при этом представители либеральных буржуазных кругов считали, что наилучшим путем достижения этой цели

201


является активная внешняя политика, предусматривающая приобретение союзников и занятие стратегически выгодных позиций в мире, которые смогут оказать влияние в нужный момент на исход войны. Исходя из стремления приобрести надежных союзников, Рузвельт Еыступил с инициативой оказания помощи вооружением странам, борющимся с фашистскими агрессорами в Европе, и в первую очередь Англии и Франции. (Немаловажную роль в этом решении Рузвельта играло то, что из общей суммы американских зарубежных капиталовложений, составлявших в то время 12 млрд. долл., свыше 5 млрд. долл. были размещены в Британской империи47.)

30 июня 1939 г. американским «изоляционистам» удалось одержать победу над сторонниками Рузвельта в конгрессе, где незначительным большинством голосов им удалось добиться сохранения эмбарго на вывоз оружия в любые воюющие страны, в том числе в Англию и Францию. Однако реальная опасность военного поражения Великобритании и Франции и нарушение в связи с этим выгодного для США «баланса сил» в Европе вынудили Соединенные Штаты пойти, в конечном итоге, на сближение с Англией и укрепление военно-экономического и политического сотрудничества с ней. 21 сентября 1939 г. Рузвельт обратился к чрезвычайной сессии конгресса с посланием, в котором подтверждал нейтралитет США, но в то же время просил конгресс снять запрет с продажи и экспорта оружия дружественным воюющим державам. При этом он подчеркнул, что «все закупки должны быть оплачены наличными и весь груз должен быть перевезен на судах покупателя...»48. Этой фразой Рузвельт подчеркивал, что продажа воору-.жения является чисто коммерческой сделкой (о чем свидетельствовало требование об оплате поставок наличными) и что США останутся нейтральными и не будут подвергать опасности вражеского нападения собственные суда и экипажи (требование о перевозке вооружения на судах закупающей стороны). 4 ноября 1939 г. конгресс одобрил предложение президента.

Изменения в расстановке политических сил в стране в связи с начавшейся войной отразились на созванном в июне 1940 г. национальном съезде республиканской партии, где позиция правительства и президента Рузвельта по ряду вопросов внешней и внутренней поли-

202


тики США нашла поддержку у многих республиканцев Это отнюдь не означало, что республиканцы в целом изменили свое отношение к Рузвельту. Республиканский съезд начал свою работу 24 июня 1940 г., а десятью днями раньше немецкие танки вошли в Париж. 21 июня Франция капитулировала перед агрессором. В этих условиях вопрос военных действий на Европейском континенте, естественно, был одной из важнейших тем дискуссии на съезде республиканцев. Война в Европе затрагивала интересы Америки в гораздо большей степени, чем это хотели признать американские «изоляционисты». Деловая активность в стране росла буквально с каждым днем, количество безработных уменьшалось, а государственные учреждения США были завалены заявками на выполнение военных заказов. Основным вопросом на республиканском съезде, как и во всей стране, был вопрос о том, будут ли Соединенные Штаты принимать участие в войне на Европейском континенте и в какой степени.

Группа республиканцев-«изоляционистов» выступила на съезде с обвинением президента в намерении втянуть Соединенные Штаты з войну, с тем чтобы остаться на посту президента на третий срок.

Выработанная республиканским съездом политическая платформа представляла собой компромисс между различными группировками в партии — она одобряла проведенные меры по укреплению национальной безопасности и по оказанию помощи «всем народам, борющимся за свободу», при условии, что эти действия не будут находиться в противоречии с положениями международного права.

В отличие от предыдущего республиканского съезда недостатка в кандидатах не было. В качестве основных претендентов выступили три видных деятеля республиканской партии: сын бывшего президента США сенатор Роберт А. Тафт, генеральный прокурор Нью-Йорка Томас Дьюи и сенатор Артур Ванденберг. Но был и четвертый — юрист и бизнесмен Уэнделл Уилки, всего лишь за год до этого числившийся в демократах, а ныне решивший испытать судьбу в рядах республиканской партии. Его имя не было известно в стране, не знали его и в республиканской партии, за ним не стоял ни один штат. До начала работы съезда Уэнделл Уилки был, пожалуй, наиболее темной из самых «темных

203


лошадок» в истории республиканской партии. Но к съезду Уилки пришел, заручившись поддержкой Уоллстрита, газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» и крупного издателя Генри Люса.

Отражая взгляды тех кругов, которые активно выступали против Рузвельта и его политики, Уилки утверждал, что «новый курс» привел к опасному росту государственной власти, расширив ее «далеко за пределы, тщательно выработанные основоположниками нашей системы». «Под знаменем «реформ» в Вашингтоне,— заявлял он в своей статье «Мы — народ»,— появились и получили полную власть в различных федеральных правительственных учреждениях люди, чья ненависть по отношению к бизнесу и бизнесменам превзошла все границы разума и справедливости. Бизнес был подвергнут остракизму как злодей, которого следует неустанно обуздывать». «Но если мы хотим жить, если мы стремимся сохранить существующий уровень жизни и, главное, если мы хотим надеяться на свершение еще более великих дел в будущем, бизнес должен процветать»,— призывал Уилки49. Статья Уилки, претендовавшая на изложение внепартийной политической платформы от имени всего американского народа, играла на руку противникам Рузвельта, которые не замедлили обратить внимание на способного и, по их убеждению, весьма перспективного конкурента Рузвельта.

В первом туре голосования делегаты республиканцев не смогли прийти к согласию — ни один из ведущих трех кандидатов не получил требуемого большинства голосов. За Дьюи, лидировавшего в первом туре голосования, подали свои голоса 360 делегатов, за Тафта—-189, за Уилки — всего 105. Остальные одиннадцать кандидатов разделили немногим более 300 голосов. В четвертом туре голосования из дальнейшей борьбы выбыл Дьюи, а в шестом туре кандидатом республиканской партии на пост президента был избран Уэнделл Уилки. Кандидатом на пост вице-президента был утвержден сенатор Ч. Макнэри, как ни странно бывший одним из наиболее активных противников Уилки на съезде. Сочетание двух отъявленных врагов в «тандеме» канди^ датов беспокоило республиканцев гораздо меньше, чем решение президента Рузвельта ввести в состав своего кабинета еще двух представителей партии своих политических противников. Бывший государственный сек-

204


ретарь в правительстве Гувера Генри Стимсон получил портфель военного министра, а полковник Фрэнк Нокс, республиканский кандидат на пост вице-президента в 1936 г., стал во главе военно-морского министерства. Согласие этих двух видных республиканцев войти в правительство Рузвельта и тем более занять такие ответственные в военное время посты свидетельствовало о том, что Рузвельт не намеревался уходить с поста президента США. Наличие в кабинете еще одного видного республиканца, министра внутренних дел Гарольда Икеса (Вудин в 1934 г. умер), создавало видимость «правительства национального единства» в условиях чрезвычайной международной обстановки. Все это осложняло борьбу республиканцев в избирательной кампании.

Выступление Уэнделла Уилки в связи с выдвижением его кандидатуры республиканской партией вызвало недовольство правого крыла партии. Уилки признал разумность основных положений внешней и внутренней политики рузвельтовского правительства и критиковал лишь методы, которыми пользовался Рузвельт в достижении стоящих перед ним задач. Более того, Уилки отверг «изоляционизм» как курс, не отвечающий интересам США.

Демократический съезд был не столь богат событиями по сравнению со съездом республиканцев. В первый день работы съезда выступил сенатор Баркли, который, в частности, заявил: «Я и другие близкие друзья президента знали с давних пор, что он не хочет быть кандидатом на новый срок. Мы знаем также, что он никоим образом не оказывал влияния на избрание делегатов или на точки зрения делегатов данного съезда. Сегодня я сообщаю об этом съезду по особому поручению и в соответствии с полномочиями, предоставленными мне вашим президентом. Президент никогда ранее не имел и не имеет в настоящее время какого-либо желания или намерения продолжать оставаться на посту президента, быть кандидатом на этот пост или быть выдвинутым настоящим съездом на этот пост. Он хотел бы со всей серьезностью и искренностью заявить, что все делегаты настоящего съезда свободны голосовать за любого кандидата»50.

Составленное в тщательно продуманных выражениях, это заявление, однако, не разъясняло, кого конкретно Рузвельт имел в виду, предлагая делегатам

205


свободу в выборе любого кандидата. Дело в том, что, кроме Рузвельта, съезд не располагал ни одной заявленной кандидатурой для голосования. Более того, как свидетельствуют отдельные американские историки, ближайшие помощники Рузвельта в частных беседах с делегатами съезда конфиденциально заверяли их в том, что в случае выдвижения его кандидатуры на третий срок президент согласится с решением съезда51. В первом же туре голосования демократический съезд подавляющим большинством голосов вновь избрал своим кандидатом Франклина Рузвельта. Согласие его баллотироваться последовало немедленно. На пост вице-президента, по настоянию Рузвельта, была утверждена кандидатура министра сельского хозяйства Генри Уоллеса, покинувшего к тому времени ряды республиканской партии.

Платформа демократов, учитывая влияние «изоляционистских» взглядов в стране и в конгрессе, заверяла избирателей, что «мы не будем участвовать в войнах за пределами наших границ и мы не направим нашу армию, флот или авиацию сражаться на чужой земле вне Американского континента, за исключением того случая, если мы сами подвергнемся нападению»52. Вместе с тем демократы чуть ли не в тех же выражениях, что и республиканцы за три недели до них, обещали оказывать помощь «свободолюбивым народам, подвергшимся нападению агрессоров».

С неистощимой энергией, которой он напоминал Теодора Рузвельта в период его политического расцвета, Узнделл Уилки включился в предвыборную борьбу. Он ездил по стране в специальном поезде, делая ежедневно по 10—12 выступлений. Было подсчитано, что за три месяца он выступил 540 раз в 34 штатах. Будучи реалистом и отдавая себе отчет в том, что «новый курс» президента Рузвельта пользовался популярностью у рядового избирателя, Уилки не решался открыто его критиковать. Но, заявляя, что «новый курс» более или менее соответствовал американскому образу мышления, Уилки одновременно утверждал, что применение основных положений этого курса на практике предусматривало такое множество отклонений от «американизма», что он приобрел чужеродную окраску. Он обещал избирателям содействовать реализации тех задач, которые стояли перед «новым курсом», но гораздо

206


эффективнее, быстрее и экономнее, чем президент Рузвельт. Почувствовав вскоре, что эти обещания не находят требуемого отклика у американского избирателя, Уилки по совету руководителей предвыборной кампании и по примеру Гувера стал играть на чувстве страха американского избирателя перед войной и ее последствиями. Он предостерегал «матерей Америки» от поддержки кандидатуры человека, который, по его словам, намеревался ввязать страну в войну в случае своего переизбрания и даже подписал специальное секретное соглашение с Англией о вступлении США в войну. Уилки активно подключился и к критике Рузвельта за нарушение им традиции американских президентов и согласие баллотироваться на третий срок. Республиканские политические деятели и контролируемая республиканцами пресса угрожали тем, что в случае переизбрания Рузвельта на третий срок в стране будет установлена диктатура одного человека и традиционным демократическим институтам США наступит конец.

На первых порах Ф. Рузвельт не собирался активно включаться в предвыборную борьбу, заявляя, что он не видит в этом необходимости, так как американский народ знает его и его программу достаточно хорошо. Но вскоре Рузвельт почувствовал, что молодой, энергичный и быстро завоевывающий популярность в стране республиканский кандидат может представить серьезную угрозу. Он отказался от избранной им роли постороннего наблюдателя и слишком занятого государственными делами президента и объявил, что намерен выступить с пятью предвыборными речами по радио. Демократическая партия пришла к президентским выборам 1940 г. с предвыборным лозунгом: «Два удачных срока заслуживают третий», подкрепляемым заявлениями о том, что в условиях чрезвычайной обстановки в мире нельзя менять президента. В оправдание решения Рузвельта баллотироваться на третий срок приводились памятные слова «отца нации» Джорджа Вашингтона, высказавшего в свое время мысль о том, что нет оснований «отказываться от услуг человека, который в условиях чрезвычайного положения окажется, по всеобщему мнению, наиболее способным к несению службы на пользу общества»53.

5 ноября 1940 г. за Рузвельта проголосовали свыше 27 млн. избирателей, более 22 млн. избирателей

207


отдали свои голоса Уэнделлу Уилки. До самого последнего момента Уилки не желал признавать своего поражения и продолжал призывать своих сторонников не складывать оружия. К утру 6 ноября все его надежды рухнули: впервые в истории Соединенных Штатов Франклин Рузвельт был избран президентом на третий четырехлетний срок. Рузвельту и его сторонникам удалось одержать важную победу в условиях исключительно тяжелой предвыборной кампании, в ходе которой республиканцам удалось сплотить вокруг своего кандидата значительное число избирателей, поддавшихся на удочку «изоляционистов». Решающая поддержка Рузвельту была оказана американцами, выступавшими за укрепление международной солидарности перед лицом фашистской агрессии.

* * *

С самого начала третьего президентского срока Рузвельта перед правительством встали серьезные задачи по выработке внешнеполитического курса в условиях продолжающейся войны на Европейском континенте. По-прежнему оставались нерешенными и многие вопросы, связанные с экономическим положением страны. Одним из первых актов президента был закон о ленд-лизе, программе предоставления военной и экономической помощи воюющим союзным странам. Выступая перед радиослушателями в декабре 1940 г. с очередной, но уже редко практикуемой «беседой у камина», Рузвельт объяснял: «Имеется гораздо меньше шансов на то, что Соединенные Штаты окажутся втянутыми в войну, если мы будем делать сейчас все, что в наших силах, для поддержки стран, защищающихся от стран оси, чем если бы мы примирились с их поражением, покорно согласились бы с победой стран оси и ждали, когда настанет наша очередь быть подвергнутыми нападению в следующей войне на более позднем этапе». Сторонники «изоляционизма» подвергли жесточайшей критике программу ленд-лиза, но вынуждены были несколько уняться после того, как ее поддержал Уилки. Вскоре программа помощи союзникам была утверждена конгрессом США.

Во второй половине 1940 г. в Соединенных Штатах начало шириться движение за создание антигитлеров-

208


ской коалиции из стран, подвергшихся нападению фашистской Германии и ее союзников. Это движение особенно разрослось после вероломного нападения Германии на Советский Союз.

Реакционные круги Соединенных Штатов встретили в штыки требование широкой американской общественности о создании антигитлеровской коалиции с участием Советского Союза, Соединенных Штатов Америки и Великобритании. Обвиняя президента Рузвельта в политической слепоте, антисоветски настроенные политические деятели, дельцы, финансисты, профсоюзные боссы и журналисты предсказывали близкую гибель Советского Союза. В числе этих злопыхателей был даже член рузвельтовского кабинета военный министр Генри Стимсон, считавший нападение Германии на СССР «даром провидения» для США. Сенаторы Бен-нетт Кларк, Уильям Вюлоу и другие, критикуя Рузвельта за его «недальновидность», высказывались за то, чтобы Германии и Советскому Союзу была предоставлена возможность взаимно истощить друг друга54. Хорошо известна циничная фраза сенатора Гарри Трумэна: «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше»55. И это было сказано на следующий день после того, как Советская страна подверглась нападению фашистских агрессоров! По свидетельству ближайшего помощника Рузвельта, Гарри Гопкинса, людей, желавших гибели Советского Союза и выступавших против оказания советскому народу помощи в его борьбе с фашизмом, в Америке было «поразительно много».

Но еще больше было американцев, требовавших сближения с Советским Союзом, объединения усилий в борьбе против общего врага и создания сильной антигитлеровской коалиции. Рузвельт и его соратники: Гарри Гопкинс, государственный секретарь Корделл Хэлл, министр внутренних дел Гарольд Икес и другие— понимали, что Советский Союз был практически единственной реальной силой на Европейском континенте, способной нанести поражение гитлеровской Германии. Осознавали это не только ближайшие советники президента, но и наиболее трезво мыслящие из его политических противников. Характерна в этом отношении

14 Э. А. Иванян

209


позиция, занятая недавним соперником Рузвельта, кандидатом республиканской партии Уэнделлом Уилки. Именно его, кумира молодых республиканцев, человека, получившего поддержку у 22 млн. американцев, избрал президент в качестве своего эмиссара и направил в августе 1942 г. в полуторамесячную поездку в ряд стран Европы и в Советский Союз. Решение Рузвельта направить именно Уилки было еще одним свидетельством высокой степени мастерства политической борьбы, которым владел президент. Вряд ли можно было бы найти во всей стране человека, который решился бы обвинить недавнего активного критика рузвельтовской внутренней и внешней политики в симпатиях к президенту или в неискренности в оценке политики демократической администрации. Расчет Рузвельта оказался безошибочным. Возвратившись из поездки в Советский Союз, где он встречался с руководителями Советского правительства, Уилки во всеуслышание заявил о необходимости оказывать советским людям помощь в их борьбе с фашизмом. Этот в недавнем прошлом ставленник реакционно настроенных монополистических кругов США нашел в себе достаточно гражданского мужества, чтобы открыто заявить: «Мы не должны бояться России. Мы должны научиться сотрудничать с ней в борьбе против нашего общего врага Гитлера. Мы должны научиться сотрудничать с ней на мировой арене после окончания войны, так как Россия является динамичным государством, жизнеспособным новым обществом, силой, которую нельзя будет игнорировать в будущем мире, каким бы он ни был»56.

Поддержав Рузвельта в его внешней политике, Уилки окончательно подорвал свой престиж в руководстве республиканской партии, уже существенно пострадавший после его поражения на выборах. Вашингтонский корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Артур Крок писал в своих мемуарах, что «крылья, на которых Уилки вознесся на вершину в партии, оказались в действительности сделанными из воска»57. Бывший любимец партии, первый из современных республиканцев, как его когда-то называли соратники, перестал существовать для республиканских боссов.

Позицию трезвомыслящих американских государственных и политических деятелей, выступавших за укрепление антигитлеровской коалиции, полностью раз-

210


деляло большинство американцев, видевших в единстве сил залог уничтожения фашизма и освобождения народов от опасности порабощения нацистскими захватчиками. В октябре 1941 г., преодолевая яростное сопротивление недругов Советского Союза, нередко пытавшихся скрыть свои враждебные чувства к Советскому государству за вывеской сторонников традиционной изоляционистской политики, конгресс США значительным большинством голосов одобрил распространение принятого несколько ранее в отношении Великобритании закона о ленд-лизе и на Советский Союз. Уолтер Липпман заметил в эти дни, что Соединенные Штаты и Советский Союз были «разделены идеологической пропастью, но соединены мостом национальных интересов»58. И по сей день в американской политической и исторической литературе можно встретить утверждения о неразумности этого решения рузвельтовского правительства с точки зрения американских интересов. Опровергая их, Эдвард Стеттиниус, заменивший в 1944 г. Корделла Хэлла на посту государственного секретаря США, писал позднее: «Способность быстро забывать события прошлого является человеческой слабостью, а американскому народу следует помнить, что он был на краю бедствия в 1942 г. Если бы Советский Союз не смог удержаться на своем фронте, немцы получили бы возможность захватить Великобританию. Они смогли бы оккупировать Африку, и в этом случае они могли бы утвердиться в Латинской Америке. Эта угроза была постоянной заботой президента Рузвельта»59.

7 декабря 1941 г. японские военно-воздушные силы бомбардировали американскую военно-морскую базу на Тихом океане Пёрл-Харбор. На следующий день Рузвельт направил конгрессу США послание, содержавшее предложение об объявлении войны Японии. Палата представителей и сенат почти единогласно (возражал всего лишь один член палаты представителей) проголосовали за резолюцию, объявлявшую войну Японии. 9 декабря 1941 г. президент обратился к стране с речью, в которой именем погибших призвал американцев не забывать уроков Пёрл-Харбора. «Всегда помните,— заявил Рузвельт,— что Германия и Италия, несмотря на отсутствие официального объявления войны, считают себя в настоящее время в состоянии войны е

211


Соединенными Штатами в такой же степени, в какой они считают себя находящимися в состоянии войны с Великобританией и Россией»60. Через два дня после этого выступления Рузвельта Германия и Италия официально объявили войну Соединенным Штатам. В тот же день конгресс США единогласно утвердил решение об объявлении войны этим странам. Вызванные военным положением меры по государственному контролю за ценами, политика рузвельтовского правительства в области трудового законодательства не способствовали росту популярности президента в политических и деловых кругах США. В ходе промежуточных выборов 1942 г. республиканцы значительно укрепили свои позиции в конгрессе и выступали теперь единым фронтом с консервативными демократами, недовольными внутренней политикой правительства. Подвергалась серьезной критике и внешняя политика рузвельтовской администрации, но уже не консерваторами, а представителями широкой общественности США, ожидавшей более решительных действий от президента в деле создания единого фронта борьбы с гитлеровской Германией и ее союзниками.

Рузвельту принадлежит идея назвать союз государств, объединившихся в борьбе против держав фашистской оси, Объединенными Нациями. Однако уже в 1942 г. нельзя было не обратить внимания на то, что президент крайне нерешительно идет на шаги, которые могли бы свидетельствовать о его искреннем стремлении к развитию действительно боевого союза со страной, принявшей на себя основной удар фашистских армий. Не скупясь на выражения восхищения героической борьбой советского народа и мужеством Красной Армии, уничтожавшей, по его собственному признанию, больше врагов, чем все остальные союзники по Объединенным Нациям, Рузвельт долгое время занимал выжидательную позицию в вопросе об открытии обещанного Советскому Союзу второго фронта. Нет, у этого мудрого и дальновидного политика капиталистического мира не возникало сомнений в разумности и необходимости боевого сотрудничества с Советским Союзом с целью разгрома опаснейшего врага человечества — фашизма, но в ограниченно-классово понимаемых национальных интересах США Рузвельт оставлял за собой право решать, в какой форме, на каком этапе развивающихся

212


событий и насколько оперативно следует крепить это сотрудничество. По мере развития успешных действий советских армий президент США все более укреплялся в точке зрения о необходимости всестороннего и эффективного сотрудничества с Советским Союзом в целях полного разгрома фашизма и развития плодотворных взаимоотношений в послевоенном мире.

Республиканскому съезду, созванному в Чикаго в конце июня 1944 г., предшествовала ожесточенная борьба внутри партии между потенциальными кандидатами и их сторонниками. Однако сам съезд прошел относительно мирно. Кандидатом партии на пост президента стал губернатор штата Нью-Йорк Томас Дьюи, кандидатом на пост вице-президента — губернатор штата Огайо Джон Брикер. Прилетевший в Чикаго 42-летний Дьюи в своем выступлении по случаю выдвижения его кандидатуры резко критиковал правительство демократов, состоящее, по его словам, из «уставших, вздорных, состарившихся упрямцев». Предвыборная платформа республиканцев подтверждала готовность страны бороться до победного конца войны * и обещала участие США в послевоенном сотрудничестве в интересах мира.

Демократы, собравшиеся на свой съезд в том же Чикаго неделей раньше, также утвердили давно предрешенный выбор. Кроме Рузвельта, у партии кандидатов не было, и он дал свое согласие баллотироваться з президенты на четвертый срок. Соглашаясь на выдвижение своей кандидатуры, Рузвельт заявил, что не намерен вести предвыборной кампании в обычном смысле этого слова, считая это неподобающим для себя в условиях мировой войны. Он ограничился лишь пятью предвыборными выступлениями, которые были призваны в первую очередь продемонстрировать избирателям, что широко циркулировавшие слухи об ухудшении здоровья президента не имеют под собой оснований. Кандидатом на пост вице-президента США от демократической партии при поддержке консервативно настроен-


* За 20 дней до начала работы национального съезда республиканской партии союзные войска высадились в Нормандии, открыв, наконец, второй фронт против гитлеровской Германии и ее союзников.

213


пых представителей южных штатов был избран ничем не примечательный сенатор от штата Миссури Гарри Трумэн. Лозунгом своей предвыборной кампании демократы избрали фразу: «Не время менять лошадей» *. К президентским выборам 1944 г. экономическое положение Соединенных Штатов стабилизировалось в основном благодаря исключительно возросшему сбыту товарной продукции на рынках союзных стран, а несколько позднее и в освобожденных от гитлеровской оккупации странах. Соединенные Штаты вышли из промышленного и сельскохозяйственного кризиса. Заработали на полную мощность промышленные предприятия, в значительной мере перешедшие на обслуживание нужд военного времени и выполнение военных заказов, исчезла армия безработных, поглощенная частично 15-миллионными вооруженными силами, а частично промышленностью и сельским хозяйством, росла заработная плата, хотя в гораздо большей степени в номинальном выражении (в условиях жестокой инфляции), чем в реальном, росли доходы фермеров. Но все это не шло ни в какое сравнение с теми прибылями, которые получал монополистический капитал Соединенных Штатов. Заинтересованное в расширении военного производства, правительство практически свело на нет налоги, которыми облагались американские промышленники, и обновило за государственный счет значительную часть промышленного оборудования предприятий, принадлежавших крупным монополистическим объединениям. Львиная доля прибыльных военных заказов, размещенных в американской промышленности, досталась крупнейшим корпорациям США.

* * *

К 1944 г. имя Рузвельта связывалось многими американцами с созданием антигитлеровской коалиции, с военными успехами союзников, с планами послевоенного международного сотрудничества в интересах мира и безопасности, с успешной встречей с У. Черчиллем и И. В. Сталиным в Тегеране.


* В основу этого лозунга легла известная фраза А. Линкольна: «Не имеет смысла менять лошадей на середине реки».

214


С таким послужным списком последних лет кандидату республиканцев Дьюи было трудно конкурировать. Возможно, этим объяснялось то, что в своих выступлениях он делал упор на обвинениях Рузвельта в установлении излишне строгих ограничений в промышленности и сельском хозяйстве, не вызываемых необходимостью, в намерении не демобилизовывать армию во избежание послевоенной безработицы. Немаловажное место в предвыборных речах Дьюи отводилось и обвинениям Рузвельта в «сговоре с коммунистами». На большее Дьюи не решался, опасаясь потерять голоса республиканцев, симпатизировавших кандидату партии на выборах 1940 г. Уэнделлу Уилки *.

Демократической партии удалось обеспечить поддержку кандидатуры Рузвельта Конгрессом производственных профсоюзов, оказавшим серьезное давление на руководителей профсоюзов. Став во главе движения за переизбрание Рузвельта, профсоюзы практически создали избирательный блок с демократической партией и оказали серьезное влияние на исход избирательной кампании. Чтобы привлечь голоса американских трудящихся на сторону буржуазной партии, КПП не раз прибегал к демагогическим лозунгам, призванным затушевать социальные противоречия и представить демократическую партию и ее лидеров в качестве чуть ли не единственных поборников интересов американского рабочего класса. Решающее значение голосов многомиллионной армии трудящихся понимали и в руководстве демократической партии, представители которой неоднократно обращались к рабочим аудиториям с заявлениями, обещавшими всевозможные улучшения условий труда, повышение зарплаты и жизненного уровня.

Кандидаты республиканской партии старались не отставать от своих политических соперников и представляли свою партию в качестве «истинных друзей народа», заботящихся об улучшении условий жизни американских трудящихся.


* В октябре 1944 г. У. Уилки скоропостижно скончался, и многие из его бывших сторонников в партии перешли в руз-ведьтовский лагерь, считая, по-видимому, что Уилки по своим взглядам был гораздо ближе к президенту, чем к своему соратнику по партии Дьюи.

215


Утром 8 ноября 1944 г. над фронтовыми сводками, над сообщениями о готовящемся новом наступлении.!, Красной Армии на Восточном фронте в газете «Нью-Йорк тайме» был помещен набранный крупным шрифтом заголовок: «Рузвельт избран на четвертый срок. Ожидается рекордное количество поданных за него голосов. Демократы увеличивают число принадлежащих им мест в палате представителей». После подсчета голосов оказалось, что за Рузвельта проголосовали 25,6 млн. избирателей, за Дьюи — немногим более 22 млн. избирателей. Ставка демократической партии на профсоюзы оказалась решающей — за Рузвельта проголосовали избиратели из крупных городов и промышленных центров США. Голосуя за Рузвельта, американские избиратели голосовали прежде всего за скорейшую победу над фашизмом и установление мира. Своим активным участием в решении совместно с другими руководителями антигитлеровской коалиции вопросов борьбы против нацизма и послевоенного сотрудничества Рузвельт, несомненно, снискал уважение многих своих соотечественников.

Четвертую по счету речь в связи со своим вступлением на пост президента Рузвельт, как и подобало кандидату сил, выступавших за мир, посвятил в основном теме мира. А спустя две недели Рузвельт вылетел в Ялту, где принял участие во встрече с И. В. Сталиным и У. Черчиллем, в ходе которой были приняты важные решения, касающиеся будущего освобожденной Европы и послевоенного мирного сотрудничества.

Решения, принятые Рузвельтом в последние годы пребывания в Белом доме, и особенно его несомненно искреннее стремление к развитию сотрудничества в интересах мира с Советским Союзом дали повод политическим противникам президента для обвинения его в «предательстве» национальных интересов США, в «сговоре» с коммунистами и пр. Эти обвинения строились в основном на утверждении, что переутомление и болезнь оказали влияние на способность Рузвельта трезво оценивать складывающуюся обстановку и находить разумные решения. Пытаясь оправдать свой отход от внешнеполитического курса Рузвельта, его преемник, Гарри Трумэн, в своих мемуарах, завершенных в 1955 г., также подчеркивал крайнюю физическую усталость президента в результате многолетнего пребывания на

216


требовавшем огромного умственного и физического напряжения посту61. Трумэн не был оригинален в своих утверждениях. Уже в 1948 г. американский дипломат-разведчик, бывший посол США в СССР Уильям Бул-литт писал в журнале «Лайф»: «В Ялте, в Крыму... Рузвельт действительно был более чем утомлен. Он был болен. От той физической и умственной энергии, с которой он вступил в Белый дом в 1933 г., почти ничего не осталось»62.

Однако свидетельства людей, бывших в эти годы, в отличие от Трумэна, действительно ближайшими советниками и помощниками президента, опровергают эти утверждения. Государственный секретарь США Эдвард Стеттиниус писал в своей книге «Рузвельт и русские» в 1950 г.: «У меня создалось впечатление, что в здоровье президента произошло какое-то ухудшение в период между серединой декабря и вступлением в должность президента 20 января (1945 г.). Однако, несмотря на это обстоятельство, я должен подчеркнуть, что, начиная с Мальты, в ходе всей Крымской конференции и встречи в Александрии я видел его всегда начеку и полностью способным заниматься любыми возникавшими вопросами. Утверждения о том, что состояние его здоровья ухудшилось не то по дороге в Ялту, не то на самой конференции, являются по моему убеждению безосновательными. Способность президента участвовать ежедневно на равных основаниях в изнурительных переговорах о взаимных уступках за столом конференции с такими сильными партнерами, как Черчилль и Сталин, является лучшим ответом на эти утверждения»63. Чарльз Болэн, личный переводчик президента, практически не покидавший Рузвельта в течение всей Крымской конференции, писал: «Хотя Рузвельт и не был вполне здоровым человеком в Ялте и не обладал обычной степенью энергии и здоровья, мне неизвестно о каком-либо случае, когда он действительно уступил в чем-нибудь Советам по причине плохого здоровья»64.

Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» называла коммюнике Крымской конференции «замечательным документом»65, а газета «Нью-Йорк тайме» писала 13 февраля 1945 г., что соглашения, достигнутые участниками конференции, «оправдывают и превосходят большинство надежд, возлагавшихся на эту важную встречу», и

217


что эти соглашения «указывают путь к скорой победе в Европе, к установлению мира и к более светлому будущему всего мира».

Рузвельту не суждено было дожить до мира. 12 апреля 1945 г. он скончался от кровоизлияния в мозг. Незадолго до своей кончины, 20 января 1945 г., в своей последней речи по поводу вступления в свой четвертый президентский срок Франклин Рузвельт произнес слова, звучавшие как политическое завещание этого дальновидного и мудрого политического деятеля Америки своим преемникам: «Мы не сможем добиться прочного мира, если мы подойдем к нему с позиций подозрений и недоверия или же страха».


VI
Политический понер

Трижды за первые 45 лет XX столетия вице-президенты США занимали президентские посты в результате внезапной смерти своих предшественников, но впервые президентом страны стал человек, обладавший столь незначительным политическим опытом и так разительно отличавшийся по своим личным качествам, способностям от того, чьим преемником он оказался. В первый день своего пребывания на посту президента Трумэн сказал нескольким близким к нему журналистам: «Ребята, если вы когда-нибудь молитесь, молитесь сейчас за меня. Не знаю, падал ли на вас когда-нибудь стог сена, но, когда они мне вчера сказали, что произошло, мне показалось, что на меня обрушились луна, звезды и все планеты»1. Именно так и должен был себя чувствовать человек, всего за десять лет до этого появившийся на национальной политической арене в неожиданной для него роли сенатора от штата Миссури. Клинтон Росситер приписывал Трумэну следующие слова: «В Соединенных Штатах есть по меньшей мере миллион человек, которые выполняли бы обязанности президента лучше меня, но этот пост достался мне, и. я делаю все, на что способен»2. Подобные попытки самоанализа у Трумэна были нечастым явлением.

219


Получив сообщение о смерти Рузвельта, посол США в Москве Аверелл Гарриман нанес визит главе Советского правительства и информировал его о происшедшем, а также о том, что, согласно конституции США, присягу на пост президента принес вице-президент Гарри С. Трумэн. Посол охарактеризовал нового президента как человека, способного, в принципе, продолжать политический курс своего предшественника. Гарриман, однако, отметил, что Трумэн не имеет опыта в вопросах внешней политики и будет вынужден полагаться на рекомендации своих советников3. Посол не был одинок в такой оценке способностей Трумэна. Современники нового президента и даже авторы, уполномоченные им самим на создание биографических произведений о нем, склонны были относить Трумэна к заурядным политическим деятелям. Но в то же время многие из них высказывали убеждение, что именно такой человек, не обладающий выдающимися качествами, и нужен на посту президента США. Джон Гарнер, бывший вице-президентом США в первые восемь лет президентства Рузвельта, считал, что Соединенным Штатам вообще противопоказан президент, обладающий блестящими личными качествами, поскольку ему будет грозить опасность остаться непонятым рядовыми американцами. Приводя это высказывание Гарнера, некоторые авторы заключили, что в «Гарри Трумэне народ имеет президента, не претендующего на обладание выдающимися качествами», и что «именно в этом заключены истоки его способности к руководству»4. Другие считали заурядность Трумэна гарантией того, что он будет понимать нужды простых людей, и утверждали, что именно в этом качестве заключено «наибольшее достоинство Трумэна»5.

Но большинство американцев задавали друг другу тот же вопрос, который задал президенту Рузвельту адмирал Леги всего лишь несколько месяцев назад, когда он впервые услышал имя вероятного кандидата на пост вице-президента: «А кто такой этот Трумэн?»

Появление Гарри Трумэна на провинциальной политической арене относится к 1922 г., когда его, разорившегося в результате экономического кризиса совладельца галантерейного магазина, представили полновластному хозяину штата Миссури миллионеру Тому Пендергасту. Этому знакомству суждено было сыграть

220


решающую роль в биографии Трумэна, хотя на первых порах Пендергаст никак не мог запомнить имени пред-ставленного ему Трумэна и попросту именовал его «тот малый, который разорился вместе с Эдди Джекобсо-ном» (Джекобсон был партнером Трумэна и совладельцем галантерейного магазина). Ни Трумэн, ни кто-либо из представителей семьи Пендергастов впоследствии ни словом не обмолвились об обстоятельствах знакомства и достигнутой в результате встречи договоренности. Но сам Пендергаст когда-то говорил: «Меня называют боссом. А по существу это означает лишь то, что у меня есть друзья и что сначала ты делаешь что-либо для людей, а потом они делают что-нибудь для тебя»6. Помимо того что он являлся боссом «без сомнения, одной из самых бесстыдных и продажных организаций»7 в истории американского боссизма, Том Пендергаст владел рядом компаний по производству строительных материалов и, будучи их владельцем, был, естественно, заинтересован в получении по возможности большего количества оптовых заказов. Это можно было обеспечить в первую очередь распределением ключевых постов в местных административных органах среди верных членов своей организации. Когда наставало время местных выборов, Пендергаст подбирал кандидатов на вакантные посты в муниципалитете или в штате с осмотрительностью шахматиста, решающего, с какой фигуры ему ходить. Для обеспечения победы его организации на выборах 1922 г. Пендергаст нуждался в человеке, имевшем широкий круг родственных и приятельских связей в округе, желающем занять административный пост (квалификация не имела решающего значения) и не обладающем каким-либо политическим опытом. Иметь политический опыт, по убеждению Пендергаста, значило быть замешанным в недостойных делах. Пендергасту же, в условиях серьезной конкуренции со стороны республиканцев и наличия большого числа конкурентов в своей демократической партии, нужен был человек, не успевший запятнать свою репутацию и, следовательно, лишающий противников возможности критиковать его с этих позиций. Выбор босса пал на недавно возвратившегося из-под Вердена артиллерийского капитана Гарри Трумэна, сумевшего, будучи в армии, скопить на посту администратора солдатской столовой достаточную сумму денег, чтобы открыть на паях в

221


родном городе галантерейный магазин. Бизнесмена из Трумэна не вышло, и, прогорев на своем магазине, он с готовностью согласился попробовать силы на выборном посту судьи округа Джексон Каунти *.

В ходе предвыборной кампании Трумэн объездил весь округ, встречаясь с избирателями в классическом стиле американских кандидатов, т. е. пожимая на ходу руки, изредка целуя маленьких детей, бросая шутливые фразы и уходя от обсуждения действительно серьезных вопросов. Как же проходили выборы в Джексон Каунти? «Банды хулиганов систематически избивали служащих избирательных участков и лиц, осуществлявших наблюдение за проведением выборов, разбивали избирательные урны и даже прибегали к похищениям и убийствам с целью сохранения господства пендергастовской организации в Канзас-Сити в течение большей части двадцатых и тридцатых годов»—так описывал обстановку в округе один из биографов Трумэна8.

Пендергастовская машина обеспечила избрание Трумэна в окружные судьи. Канзасский журналист Фрэнк Мейсон, опубликовавший в 1963 г. книгу «Трумэн и Пендергасты», пытался защитить Трумэна от обвинений в том, что тот был ставленником Пендергаста и исполнителем его воли на всех постах, полученных при поддержке организации. Интересно читать, каким образом Мейсон объясняет характер взаимоотношений между Трумэном и Пендергастом, не видя в этом объяснении ничего предосудительного. «Основное, что Т. Джей (инициалы Тома Пендергаста.— Э. И.) получил от пребывания судьи Трумэна на посту, так это абео-


* Округ Джексон Каунти включал почти полностью такой крупный город, как Канзас-Сити, а также ряд более мелких городов, в том числе Индепенденс, в котором жил Трумэн. В окружной администрации Джексон Каунти было три должности судьи. В отличие от общепринятого представления о судьях как о представителях закона в штате Миссури судьями назывались административные чиновники, осуществляющие наблюдение за общественными строительными работами с правом вынесения решений (отсюда, по-видимому, и наименование поста) относительно предлагаемых к строительству объектов. Судьи Джексон Каунти обладали правом подписи контрактов на проведение строительных работ, проверки качества их исполнения, приемки завершенных объектов и утверждения перспективных планов общественного строительства.

222


лютную гарантию того, что большинство должностных постов в Джексон Каунти будут отданы преданным членам организации, с которой Трумэн решил себя связать»9. Ни для кого не было секретом в штате Миссури, что подрядчики, получавшие от должностных лиц контракты на строительные работы, были обязаны затем покупать строительные материалы по завышенным ценам у принадлежавших Пендергасту компаний. С точки зрения журналиста Мейсона, договоренность между Трумэном и Пендергастом была всего лишь деловым соглашением между чиновником и бизнесменом. Более того, Мейсон считает, что, не согласись Трумэн с предложением семьи Пендергастов о деловом сотрудничестве, последние нашли бы, конечно, другого кандидата и округу могло быть в конечном итоге хуже. Трумэн был близок к Пендергастам (таков ход рассуждений Мейсона) и хорошо знал их отрицательные качества. «Подчас,— теоретизировал Мейсон,— человек, всю глубину нечестности которого вы хорошо знаете, может быть более полезен, чем другой человек, являющийся загадкой с незапятнанной репутацией»10. Отсюда, по-видимому, следовал вывод о том, что Трумэну даже принадлежит заслуга в установлении тесного контакта с организацией Пендергаста и использовании ее в интересах округа.

Позднее сам Трумэн, частично признавая то, что хорошо было известно всей Америке, говорил: «Я обязан всей своей политической биографией организации Пендергаста. Я знаю, что эта организация поощряла некоторые дурные дела». Но, спешил добавить он, «в моих отношениях с Томом Пендергастом и его организацией не было ничего дурного»11. Трумэн часто и в различных выражениях говорил на эту тему даже после того, как стал президентом США. Мейсон считал, что фраза Трумэна о том, что он был обязан всей своей политической карьерой пендергастовской организации, должна быть понята примерно так же, как утверждение кого-либо об окончании им определенного учебного заведения или получении займа от банка. Один из близких к Трумэну журналистов, по его собственному утверждению, «много раз спрашивал (Трумэна.— Э. И.), действительно ли Пендергаст был честным человеком. Трумэн неизменно отвечал выразительным «да». Он заверял меня, что ни разу не слышал хотя бы об одном позор-

223


ном поступке Пендергаста. Я верил ему тогда и верю по сей день...»12. Остается непонятным, с какой стати упомянутый журналист «много раз» возвращался к этому вопросу, неужели ему не было достаточно одного выразительного «да» Трумэна? Может, все-таки Трумэну он так и не поверил?

Став окружным судьей, Трумэн решил восполнить пробел в своих знаниях (никакого специального образования у него не было) и в 1923 г. стал посещать вечерние юридические курсы в Канзас-Сити. Вскоре он их бросил, придя к выводу, что зря теряет время. Много лет спустя, став уже президентом страны, Трумэн давал такой совет молодым людям, решившим посвятить себя политической карьере: «Получите по возможности лучшее образование, а затем постарайтесь оказаться полезными своим соседям. Познакомьтесь со всеми в своем районе. Затем я попытался бы узнать кое-что о праве и банковском деле, фермерстве и о том, как люди работают на фабриках, а потом посвятил бы все время изучению того, как ладить с людьми»13. Трумэну, несомненно, удалось оказаться полезным своим «соседям», и он в совершенстве овладел мастерством ладить с нужными людьми.

Хотя на очередных выборах окружных судей Трумэн потерпел поражение, семья Пендергастов не отказалась от своего кандидата — он просто выбыл на время из политической игры. В течение двух лет, с 1924 по 1926 г., Трумэн с различной степенью успеха пробовал свои силы в качестве распространителя подписки на членство в автоклубе, одного из основателей компании по финансированию строительных работ и т. д. В 1928 г. с помощью своих старых покровителей Трумэн победил на выборах окружных судей и стал на этот раз председательствующим судьей в округе.

Трумэн, никогда не вдававшийся в детальное описание своих функций на посту судьи, вспоминал в автобиографических заметках, что в Джексон Каунти «имелось около 900 назначаемых постов и они могли служить фундаментом политической организации. Т. Пен-дергаст был заинтересован в том, чтобы иметь по возможности больше друзей на ключевых постах, но он всегда считал, что, если человек не выполняет должным образом возложенные на него обязанности, его следует убрать и назначить того, кто будет их выполнять.

224


Я всегда придерживался такой же политики»14. Судя по дальнейшей политической карьере Трумэна, расхождений между Пендергастом и Трумэном в отношении тех, кого следовало убирать, а кого назначать на их места, не было.

Между прочим, автобиографические заметки Трумэна, тщательно им продуманные и профильтрованные, легли в основу многих биографических книг о тридцать третьем президенте США, написанных по его собственному заказу либо же по заказу руководства демократической партии. Наличием общего источника сведений и объясняется поразительное сходство между этими книгами, сходство не только между приводимыми в них примерами «безупречного послужного списка» Трумэна, но и между высказываемыми в его пользу доводами и объяснениями. Никто из этих авторов, будь то Ф. Мейсон или Дж. Даниэле, У. Хелм или У. Хиллман, Ф. Макноутон или У. Хехмейер, так и не решился переступить пределов тех сведений, которые были любезно предоставлены самим Трумэном в письменном виде или в ходе дружеских бесед *.

В 1934 г., уверившись во всесилии пендергастовской организации, Трумэн решил попытать счастье на выборах в палату представителей конгресса США от штата Миссури, но оказалось, что Пендергасты уже обещали свою поддержку кому-то другому. В создавшейся обстановке Трумэну «пррлплось согласиться» с предложением босса о выдвижении его кандидатуры на выборах в сенат США. В своих автобиографических заметках Трумэн настойчиво проводит мысль о том, что он согласился на это под сильным давлением Пендергаста, уговаривавшего его чуть ли не целую ночь. «В действительности,— пишет один из близких к Трумэну авторов,— он был ошеломлен и обрадован этим предло--жением и его сомнения в ту ночь были стратегией, родившейся при мысли, что теперь организация нуждалась в нем в такой же степени, в какой он сам в ней нуждался»15.


* Всего Трумэну посвящено около двух десятков книг американских авторов, причем большинство из них вышли в свет в конце 40 — начале 50-х годов. В 1972 г., незадолго до смерти Г. Трумэна, в свет вышла «интимная» биография президента, написанная его дочерью Маргарет. Ничего нового к уже известным сведениям о жизни Трумэна она практически не добавила.

15 Э. А. Иванян

225


Хотя до конца своих дней Пендергаст оставался ярым врагом Рузвельта и его «нового курса», он не мог допустить того, чтобы контролируемые им промышленные предприятия в штате Миссури оставались в стороне от широкого потока правительственных заказов. С точки зрения своей заинтересованности в получении государственных подрядов на осуществление строительных работ и поставку необходимых материалов Пендергаст нуждался в поддержании самого тесного делового контакта с правительственными учреждениями в Вашингтоне. Задачу поддержания такого контакта он, по всей видимости, и предполагал возложить на Трумзна.

* * *

1934 год был годом триумфальных побед демократической партии на местных, муниципальных и штатных выборах. Популярность Рузвельта среди рядовых избирателей Америки была в эти годы настолько велика, что подчас единственное предъявляемое ими требование к кандидату было заявление о полной поддержке президента Рузвельта и его политики. «Я всем сердцем и душой за Рузвельта» — этими словами начал свою предвыборную кампанию кандидат в сенаторы Трумэн, и тема его личной приверженности идеям Рузвельта проходила красной нитью через все его выступления перед избирателями штата Миссури. Члены пен-дергастовской организации повсюду следовали за кандидатом своего босса, организовывая «стихийные» демонстрации в его поддержку и обеспечивая всеми доступными им средствами «энтузиазм» избирателей. В ноябре 1934 г. Трумэн был избран сенатором от штата Миссури.

С первых же дней своего пребывания в Вашингтоне сенатор Трумэн столкнулся с серьезными трудностями. Журналист, которому он предложил пост своего административного помощника, отклонил эту честь, «Я не счел возможным работать на лицо, связанное с Томом Пендергастом. Я мог бы лишиться будущего, как только об этом распространился бы слух»,— объяснил впоследствии свое решение этот человек16.

В июне 1935 г. в газете «Канзас-Сити стар» появилось интервью с сенатором Трумэном, в котором он

226


довольно туманно утверждал, что, несмотря на частые телеграммы Пендергаста с указанием о том, как ему голосовать по тем или иным вопросам, обсуждавшимся в сенате, он всегда голосовал «в интересах миссурий-цев». Свидетельством продолжавшейся тесной связи Трумэна с миссурийским боссом и его организацией стало обсуждение в сенате США кандидатуры Мориса Миллигана, личного врага Пендергаста, на пост районного прокурора в штате Миссури. Дело было в том, что Миллиган был инициатором судебного преследования Пендергаста по обвинению в уклонении от налогов, и Трумэну поступило указание во что бы то ни стало провалить Миллигана. При обсуждении этого вопроса в сенате Трумэн заявлял, что прокурором должен стать человек, «приемлемый для демократов, проживающих в данной общине»17. Сенат утвердил Миллигана прокурором. Единственным сенатором, голосовавшим против утверждения, был Гарри Трумэн. Год спустя Пендергаст признал себя виновным во взяточничестве и в нарушении законов о налогообложении и был осужден на несколько лет тюремного заключения. Главным обвинителем на процессе Пендергаста выступал Морис Миллиган *.

Роль Трумэна во всей этой истории была настолько неблаговидна, что в конце 1939 г. президент Рузвельт счел необходимым предложить ему накануне года очередных выборов в сенат скромный пост в одной из федеральных комиссий, полагая, что Трумэн больше не решится выставить своей кандидатуры в сенат. Но, заручившись поддержкой оставшихся на свободе членов семьи Пендергастов и их политической организации, Трумэн заявил, что он намерен продолжать борьбу за сенаторское кресло в 1940 г. Ему вновь удалось одержать победу, и, как и раньше, решающую роль в этом сыграли те силы, которым он был обязан всей своей политической карьерой. Сын Тома Пендергаста, Джим Пендергаст, встал во главе несколько пошатнувшейся, но все еще могущественной организации в Канзас-Сити.


* Трижды кандидатура М. Миллигана выдвигалась президентом Рузвельтом на пост прокурора Восточного района штата Миссури и вопреки противодействию сенатора Трумэна сенат США трижды ее утверждал. В 1945 г. Миллиган не был выдвит нут на четвертый срок — ставший к тому времени президентом Г. Трумэн этого просто не допустил. Позднее Миллиган описал все эти события в своей книге «Миссурийский вальс».

227


Руководству демократической партии было известно, что Рузвельт хотел бы иметь в качестве своего «напарника» на новый четырехлетний срок Генри Уоллеса, с которым он уже выступал в 1940 г. Однако у вице-президента Уоллеса было много врагов в политических кругах страны, и особенно в южных штатах, считавших его опасным радикалом и чуть ли не рупором американских левых. Уже к 1943 г. консервативным демократам из южных штатов удалось довести до сведения Рузвельта, что в случае выдвижения кандидатуры Уоллеса на второй срок они будут вынуждены отколоться, поставив тем самым под угрозу победу самого Рузвельта на очередных президентских выборах. Но дело, конечно, было не только в самом Уоллесе как неприемлемом для демократов-южан вице-президенте. К 1944 г. в политических кругах страны не скрывали кто опасений, а кто и надежд по поводу того, что 62-летний Рузвельт не доживет до конца своего четвертого срока. А это означало, что человек, избранный вице-президентом, почти наверняка станет президентом США до 1948 г. Делегация демократов из южных штатов во главе с сенатором из Алабамы Джоном Бэнкхедом посетила Трумэна до начала работы национального съезда и категорически заявила о своем несогласии с кандидатурой Уоллеса. «Черт подери,— заявил один южанин,— человек, которого выдвинут на этом съезде, может в один прекрасный день стать президентом. Юг знает об этом. Президенту Рузвельту, возможно, не удастся дослужить до конца своего срока. А мы ни в коем случае не согласимся на Уоллеса. Все теперь зависит от тебя, Гарри. Ты или никто»18.

Рузвельт настаивал на кандидатуре Уоллеса, но в конце концов убедился в бесплодности своих попыток оказать влияние на руководство демократической партии. Как уже известно, национальный съезд демократической партии, собравшийся в Чикаго в июне 1944 г., единогласно утвердил на пост президента кандидатуру Франклина Рузвельта. Перед тем же как перейти к обсуждению кандидатуры на пост вице-президента, председатель съезда Сэмюэль Джексон зачитал делегатам личное письмо Рузвельта, в котором президент излагал свою точку зрения «в отношении выбора кандидатуры на пост вице-президента». В письме Рузвельт заявлял: «Генри Уоллес работал вместе со мной в течение по-

228


следних четырех лет в качестве вице-президента, предшествующие восемь лет в качестве министра сельского хозяйства и задолго до этого. Я его люблю и уважаю, и он является моим личным другом. По этим причинам, будь я делегатом съезда, я бы голосовал за его выдвижение. Но в то же время мне не хочется выступать в роли человека, как бы диктующего свою волю съезду. Очевидно, что решающее слово принадлежит съезду. И съезд должен — а я полагаю, что это так и будет — взвесить все «за» и «против» в отношении избранной им кандидатуры»19. В процессе подготовки съезда демократической партии кандидатура Гарри Трумэна называлась все чаще, хотя основными претендентами на пост вице-президента считались Генри Уоллес и сенатор от штата Южная Каролина Джеймс Бирнс.

Незадолго до созыва съезда в игру вступил председатель демократической партии Роберт Ханнеган, близкий друг Трумэна, тоже миссуриец, которому Трумэн в свое время оказал серьезную поддержку. В своих мемуарах Трумэн утверждал, что все закулисные переговоры о его кандидатуре велись без его ведома. Один из журналистов приводит даже такие его слова: «Яне хочу, чтобы меня выдвигали в кандидаты. Я хочу быть сенатором от штата Миссури, и только им»20. Трудно, однако, представить себе, чтобы подобное заявление диктовалось чем-либо, кроме тактических соображений.

Зал, в котором проходил национальный съезд демократов, был заполнен сторонниками Уоллеса, и казалось, в этой обстановке нельзя было и мечтать о том, чтобы попытаться провести кандидатуру другого человека. По согласованию между влиятельными в партии консервативно настроенными демократами в зал были вызваны пожарники, объявившие о необходимости удаления из зала лишних людей. В связи с начавшейся по этому поводу перепалкой между делегатами голосование по кандидатуре вице-президента было перенесено на следующее заседание. И все же предварительно согласованная в известных «прокуренных номерах» чикагских гостиниц кандидатура Трумэна была утверждена большинством голосов. Бывший сенатор Джордж Норрис следующим образом отозвался о закулисной игре на съезде в своем письме к Уоллесу: «Я задумываюсь над тем, какую роль в этой игре отводили вероятности того, что он (Рузвельт) умрет прежде, чем

229


дослужит до конца своего следующего срока, если он будет переизбран... Не потому ли машина (имеется в виду консервативное руководство демократической партии.— Э. И.) горела таким желанием нанести вам поражение?.. Политиканов, в жилах которых течет холодная кровь, не трогают патриотические чувства. Они являются игроками в мире политики»21. Что касается самого Трумэна, то он, по-видимому, тоже подумывал о такой вероятности. Один из близких к Трумэну людей, служивший когда-то вместе с ним в армии, вспоминал об эпизоде, имевшем место в сентябре 1944 г., т. е. вскоре после того, как кандидатура Трумэна была утверждена демократическим съездом. По свидетельству этого человека, выходя как-то вместе с Трумэном из Белого дома, он остановился и обратился к Трумэну со следующими словами: «Послушай, приятель. Обернись назад и посмотри. Ты будешь жить в этом доме очень скоро». «Боюсь, что да»,— последовал ответ Трумэна22.

Взгляды Трумэна по вопросу о роли государства в рамках капиталистической системы были хорошо известны в монополистических кругах страны. Еще будучи сенатором, Трумэн заявил в 1942 г.: «Лично я твердо верю в индивидуальную инициативу и убежден в том, что Соединенные Штаты так быстро достигли нынешнего уровня развития в основном благодаря существованию свободы действий для индивидуальной инициативы. Я против государственных чиновников, будь то лица, избранные из деловых кругов, или нет, которые определяли бы, кто будет производить и сколько должно быть произведено...»23 Однако, став кандидатом партии на пост вице-президента, Трумэн старался не акцентировать внимания избирателей на тех вопросах, по которым он слишком уж явно расходился во взглядах с Рузвельтом. В ходе предвыборной кампании 1944 г. Трумэн выступал в роли верного защитника политики правительства Рузвельта в области как внутренней, так и внешней политики. Он яростно критиковал республиканских президентов прошлых лет за то, что их правительства «были настолько заняты оказанием помощи большому бизнесу, что у них не оставалось времени для фермеров...». «Мы, демократы,— демагогически заявлял Трумэн в одном из своих выступлений в ходе предвыборной кампании,— не будем называть проявлением

230


антиамериканизма оказание помощи фермеру и рабочему в трудные времена...»24

Усилиями самого Трумэна и близких к нему политических деятелей и журналистов характер взаимоотношений между Рузвельтом и Трумэном в период, предшествовавший съезду демократов в Чикаго, и в период предвыборной кампании в значительной степени оброс легендой. Воспользовавшись тем, что Рузвельт не оставил никаких дневников или заметок, относящихся к этому периоду, Трумэн, Ханнеган и другие близкие к ним лица приписывали Рузвельту всевозможные высказывания и поступки, не опасаясь опровержений. В этих условиях остается полагаться лишь на официальные документы из рузвельтовского архива и тех авторов, которые имели к ним доступ. Эти авторы отмечают, что, даже став вице-президентом, Трумэн не пользовался особым расположением Рузвельта и весьма редко получал приглашения в Белый дом. Согласно материалам президентских архивов, Рузвельт всего лишь дважды принимал своего вице-президента, причем в беседах с ним не поднимал вопросов государственного значения. Редкие встречи Рузвельта с Трумэном можно было бы, конечно, объяснить тем, что после принесения четвертой присяги на пост президента Рузвельт был в Вашингтоне в общей сложности немногим более одного месяца. Однако факты говорят о том, что, даже находясь в Вашингтоне, президент уклонялся от встреч с вице-президентом. Таким образом, Трумэн практически не относился к кругу близких к президенту людей, принимавших активное участие в решениях важных политических вопросов в первые месяцы исторического 1945 г. Как свидетельствуют американские официальные источники, вице-президент США не был в курсе дел относительно совершенно секретных исследований американских ученых, которые работали в те годы над созданием атомной бомбы.

Трумэн писал, что ему никогда не удавалось получать того поста, к которому он стремился. (С характерными для него недомолвками Трумэн, однако, умолчал о том, что при поддержке пендергастовской машины ему в конечном итоге удавалось получать более высокий пост, чем тот, на который он рассчитывал.) Когда-то давно, по его словам, он хотел быть окружным сборщиком налогов, а стал окружным судьей, позднее стре-

231


милея попасть в конгрессмены, а «пришлось» стать сенатором, хотел остаться сенатором, а его «заставили» ■>• стать вице-президентом. Впрочем, став президентом США, Трумэн более не жаловался на свою «невезучесть». Отныне он упивался своим всесилием. Ему доставляло удовольствие видеть вокруг себя людей, готовых услужить ему. Вот как Трумэн самодовольно описывал свой обычный ужин: «Сегодня вечером ужинал в одиночестве. Проработал в кабинете Ли Хаус до ужина. Вошел дворецкий и официальным тоном произнес: «Господин президент, ужин подан». Я вхожу в гостиную в Блэр Хаус. Барнетт, облаченный во фрак с белым галстуком бабочкой, отодвигает мой стул, пододвигает его к столу. Джон, во фраке с белым галстуком бабочкой, приносит мне стакан с соком. Барнетт уносит пустой стакан. Джон приносит мне тарелку. Барнетт подает мне отбивной бифштекс. Джон приносит мне спаржу. Барнетт приносит мне морковь и свеклу. Мне приходится есть в одиночестве и в тишине при свечах. Я звоню. Барнетт уносит тарелки и масло. Входит Джон с салфеткой и серебряным подносом для сметания крошек — на столе крошек нет, но Джон тем не менее должен смести их со стола. Барнетт приносит тарелку с чашей для полоскания пальцев и салфетку... Барнетт приносит мне немного шоколадного крема. Джон приносит мне кофе по-турецки (у нас дома это маленькая чашка кофе—на два глотка), и мой ужин окончен. Я полоскаю руки в чаше и иду в рабочий кабинет. Вот это жизнь!»25

* * *

В своем первом заявлении в качестве президента Трумэн обещал продолжать политику Рузвельта и с этой целью просил кабинет остаться в том же составе, в каком он существовал при Рузвельте. То же самое Трумэн повторил и в ходе своего первого совещания с членами кабинета. Однако некоторые члены рузвель-товского кабинета, вспоминая об этом периоде, писали, что Трумэн в первый же год своего пребывания в Белом доме хотел избавиться от тех людей, которые составляли в прошлом ближайшее окружение Рузвельта, и заменить их своими ставленниками, не имеющими возможности сравнивать личные качества и политиче-

232


скую мудрость двух президентов. Возможно, в какой-то степени они и были правы, но дело было не только или, вернее, не столько в том, что Трумэн опасался невыгодных ему аналогий с Рузвельтом. Монополистический капитал США, вынужденный в условиях рузвель-товского буржуазного либерализма и усиления государственного контроля военного времени несколько умерить свои аппетиты, с приходом Трумэна в Белый дом вновь воспрял и стал требовать от нового президента устранения с пути сторонников «нового курса». Первым был вынужден уйти государственный секретарь Стеттиниус. На его место был назначен сенатор Джеймс Бирнс, неудачливый соперник Трумэна на демократическом съезде 1944 г. За Стеттиниусом последовали другие члены рузвельтовского кабинета. За восемь лет пребывания на посту президента Трумэн сменил в общей сложности 24 члена кабинета * — больше, чем кто-либо до него. При этом абсолютное большинство назначавшихся на высшие государственные посты лиц неизменно являлись либо финансистами и промышленниками, связанными с крупнейшими корпорациями юристами, либо же военными. Остальные посты были распределены между старыми друзьями Трумэна из родного штата Миссури и южных штатов, оказавших ему столь важную поддержку на национальном съезде демократов в 1944 г. В числе высших государственных чиновников США в эти годы оказались представители чуть ли не всех крупнейших монополистических объединений, корпораций и ведущих банков страны. Председатель Коммунистической партии США Уильям 3. Фостер писал в годы пребывания Трумэна на посту президента, что «монополисты Уолл-стрита не довольствуются управлением правительством, так сказать, на расстоянии. Они вторглись в самое его нутро, устроив своих доверенных людей на многие высокие посты в правительстве и во всех министерствах. Своих людей


* На своем посту министра обороны оставался с 1947 г. (с 1944 по 1947 г. он был министром военно-морского флота) вплоть до своей печально известной гибели Джеймс Форрестол, по утверждению Г. Уоллеса уже в сентябре 1945 г. страдавший серьезным психическим расстройством. Как это ни странно, но именно этот находившийся на грани полного помешательства человек пользовался наибольшим доверием нового президента. То, что Форрестол был психически больным человеком, не скрывал и его близкий друг, журналист Артур Крок26.

233


прямо с Уолл-стрита они посадили и в кабинет при президенте и на другие важнейшие посты. Они назначили целую свору реакционных генералов и адмиралов на виднейшие правительственные должности и устроили многих представителей высшего офицерства непосредственно в органы управления промышленностью»27. Об установлении полного контроля монополий над государственным аппаратом США открыто писали в эти годы восторженные апологеты «большого бизнеса»: «Скоро станет не только возможным, но довольно обычным для крайне богатых промышленников заключать долгосрочные или краткосрочные альянсы с политическими деятелями...»28 Заявления подобного характера основывались на реалистической оценке фактов. Около 70% правительственных контрактов, связанных с военными заказами и оценивавшихся в 175 млрд. долл., пришлось на долю ста крупнейших американских корпораций29. Прибыли американских корпораций после вычета налогов составляли в 1944 г. около 10 млрд. долл. (по сравнению с 5 млрд. долл. в 1939 г.). Именно в годы второй мировой войны возникла основа сотрудничества «большого бизнеса» с Пентагоном, которое при покровительстве трумэновской администрации оформилось в послевоенный период в тесный альянс, получивший позднее название «военно-промышленного комплекса».

Рузвельтовский «новый курс» был заменен Трумэном претенциозно названным «справедливым курсом», положившим начало энергичному наступлению монополистического капитала на буржуазный либерализм рузвельтовской администрации и на демократические права, завоеванные американскими трудящимися за два с лишним десятилетия активной политической и экономической борьбы. Усилившийся контроль монополий над правительством не мог не отразиться и на внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов.

Трумэн пришел в Белый дом менее чем за месяц до капитуляции фашистской Германии и окончания военных действий на Европейском континенте. Уже на одиннадцатый день своего пребывания на посту президента он заявил, что если русские не будут готовы сотрудничать с США в вопросах, касающихся Восточной Европы (что следовало понимать, как «идти на уступки США»), то «они могут идти ко всем чертям»30.

234


Вряд ли стоило бы вспоминать сейчас эти слова Трумэна, тем более имея в виду, что новый президент разборчивостью в выражениях вообще никогда не отличался, если бы не то, что именно этим заявлением открывается новая страница в истории советско-американских отношений, положившая начало «холодной войне». В своей книге «Тщетный крестовый поход» американский историк Сидней Лене писал: «Корни крестового похода лежали в попытках Черчилля и Клемансо задушить русскую революцию силой оружия с 1918 по 1920 г. То, что Западу не удалось уничтожить, он пытался почти в течение двадцати лет подвергнуть изоляции и остракизму. Это кредо в течение двадцати лет находилось в спячке, но возродилось в полную силу после второй мировой войны... С 1917 г. коммунизм представлял «великую угрозу» в жизни Америки; а с 1946 г. антикоммунизм стал великой целью нашего национального существования и основной догмой внешней и внутренней политики США»31.

Выше уже приводилось одно из высказываний бывшего в то время сенатором Трумэна, относящееся к 1941 г. Позднее, в 1943 г., выступая перед выпускниками военного училища, сенатор Трумэн заявлял: «Я стою за Россию. Они ежедневно убивают немцев и спасают жизнь американцев»32. Но, став президентом США, Трумэн возглавил реакционные круги страны, выступавшие за пересмотр достигнутых между союзниками соглашений о послевоенном сотрудничестве и за «продолжение разговора с русскими с позиции силы». То, что такой подход к советско-американским отношениям в послевоенный период полностью соответствовал личным взглядам президента, видно хотя бы из следующих высказываний Трумэна в различных главах его двухтомных мемуаров: «Сила — это единственное, что русские понимают» (т. I, стр. 412), «Я был уверен, что Россия поймет твердые, решительные язык и действия гораздо лучше, чем дипломатические любезности» (т. I, стр. 552), «Мы должны были перевооружиться сами и перевооружить наших союзников и вместе с тем вести дела с Россией таким образом, чтобы они не восприняли наши действия, как проявление слабости» (т. И, стр. 171), «Я узнал, что русские понимают только силу» (т. II, стр. 185), «В наших делах с русскими мы узнали, что нам следует исходить с позиции силы и что

235


любое проявление слабости грозит смертельной опасностью» (т. II, стр. 214)33.

Принято считать, что начало «холодной войны» было положено выступлением Уинстона Черчилля в Вестминстерском колледже в городке Фултоне, расположенном в родном штате президента Трумэна, куда последний пригласил тогда уже бывшего премьер-министра Великобритании для чтения лекций, гарантировав ему гонорар в 4 тыс. долл. Однако есть основания утверждать, что начало «холодной войны» было положено самим президентом Трумэном уже в апреле 1945 г. В одном из серьезных исследований, посвященных «атомной дипломатии» Трумэна, американский историк Г. Алпровиц пишет, что уже в апреле 1945 г. президент Трумэн и государственный секретарь Бирнс сделали ставку в своей внешней политике на подрыв договоренности, достигнутой между СССР, США и Великобританией в ходе Ялтинской конференции о послевоенном сотрудничестве, и отказ от рузвельтовскои политики поддержания дружеских отношений с СССР. Г. Алпровиц пишет, что «уже к началу третьей недели апреля 1945 г. (напоминаем, что президент Рузвельт скончался в конце второй недели апреля.— Э. И.) он (Трумэн) и большинство его старших советников пришли к общему согласию о том, что рузвельтовская политика «сотрудничества» должна быть пересмотрена и что наиболее разумной стратегией на данном этапе в отношениях с Россией будет твердая позиция на переговорах и решительный язык»34. Одним из активных сторонников политики «с позиции силы» в отношении Советского Союза стал Аверелл Гарриман, покинувший позднее пост посла США в СССР и ставший сначала одним из ближайших советников президента по вопросам внешней политики, а затем заместителем государственного секретаря США. Гарриман был тогда убежден, что Советский Союз настолько нуждается в американской экономической помощи, что будет вынужден уступать США в вопросах внешней политики. В апреле 1945 г. государственный департамент США рекомендовал, чтобы Соединенные Штаты «сохранили за собой осуществляемый ими контроль... за предоставлением кредитов (Советскому Союзу.— Э. И.), с тем чтобы быть в состоянии защищать американские жизненные интересы в решающий период немедленно после войны». В этом

236


случае, полагали в Вашингтоне, США будут располагать возможностью «занять твердую позицию» по важным вопросам, «практически ничем не рискуя»35. Бирнс, а с ним и министр военно-морского флота Джеймс Форрестол и министр финансов Джон Снайдер полностью разделяли и настойчиво проводили в жизнь утверждение реакционных кругов США о том, что «стране надоели либеральные эксперименты нового курса» и что «настала пора окопаться и консолидировать силы». Бирнс*, в частности, считал, что Соединенные Штаты располагают достаточной мощью, чтобы вынудить Советский Союз уйти из Восточной Европы «с соблюдением всех норм приличия»36.

Несколько позднее эта точка зрения нашла отражение в статье, подписанной лишь буквой «X», в июльском номере журнала «Форин афферс» за 1947 г., где впервые была публично высказана идея о «необходимости длительного, терпеливого, но твердого и бдительного сдерживания советских экспансионистских устремлений». Под псевдонимом «X» скрывался бывший советник-посланник США в СССР Джордж Кеннан. «Ясно,— писал Кеннан,— что Соединенные Штаты не могут ожидать, что в обозримом будущем им удастся быть в политически интимных отношениях с Советским Союзом. Следует продолжать рассматривать Советский Союз в качестве конкурента, а не партнера на политической арене»37. На совещании со своими ближайшими советниками 23 апреля 1945 г., т. е. тогда, когда советские войска вели уже ожесточенные бои в столице фашистской Германии, Трумэн пришел к заключению, что настало время занять «твердую позицию» в отношении Советского Союза. Джордж Аллен, ставший впоследствии директором ЮСИА, писал, что Трумэн был даже еще более решительно настроен, чем Бирнс, настаивая на необходимости «положить конец устаревшей политике умиротворения России»38.

В период между 1945 и 1949 гг. Соединенные Штаты заключили двусторонние оборонные пакты, направленные против Советского Союза и других социалистических стран, с 42 государствами мира.


* В начале 1947 г. по настоянию Трумэна Бирнсу пришлось уйти в отставку. Он ушел, жалуясь на то, что русских оказалось «невозможно испугать».

237


Реакционным кругам Соединенных Штатов, выступавшим за коренной пересмотр политики президента Рузвельта в отношении СССР, не составило особого труда получить согласие Трумэна на прекращение поставок по ленд-лизу Советскому Союзу в день капитуляции фашистской Германии. И президент Трумэн, и его ближайшие помощники рассчитывали на то, что, прекратив поставки СССР по ленд-лизу, им удастся усилить нажим на СССР, с тем чтобы заставить Советское правительство согласиться с требованиями правительства США по вопросу о послевоенном устройстве Восточной Европы. Политический и экономический шантаж не возымели действия — Советское правительство настаивало на выполнении обязательств, взятых на себя американским правительством в ходе Ялтинской конференции. К концу мая 1945 г. Трумэн пришел к выводу о том, что настало время обновить арсенал американской дипломатии в отношениях с Советским Союзом. 24 апреля 1945 г. Трумэн получил письмо от своего военного министра Генри Стимсона, просившего встречи с президентом для обсуждения «совершенно секретного вопроса». В ходе состоявшейся беседы Стимсон информировал Трумэна о завершении работы над созданием атомной бомбы и о предстоящем в ближайшие месяцы испытании этого нового мощного вида оружия. С этих пор убеждение в том, что атомная бомба станет решающим оружием в арсенале американской дипломатии, стало доминирующим в кругу наиболее близких к президенту людей. Так, видный американский физик Л. Сцилард вспоминал позднее свой разговор в конце мая 1945 г. с только что назначенным тогда на пост государственного секретаря США Джеймсом Бирнсом, который заявил, что, обладая атомной бомбой и продемонстрировав ее мощь, Соединенные Штаты «вынудят Россию быть более сговорчивой»39.

Оговоренная в принципе встреча на высшем уровне между И. В. Сталиным, Г. Трумэном и У. Черчиллем неоднократно переносилась Трумэном под всякими предлогами в надежде на то, что к этому времени будут проведены испытания атомной бомбы и американская делегация получит в свое распоряжение внушительное орудие давления на Советский Союз. Лишь получив твердое заверение своего военного министра о том, что испытания атомной бомбы следует ожидать буквально

238


со дня на день, президент Трумэн в прекрасном расположении духа отбыл в Потсдам. Уже находясь на месте, накануне своей первой встречи с представителями Советского Союза, Трумэн конфиденциально делился с одним из своих ближайших помощников: «Если она взорвется, а я думаю, что это так и будет, то я, несомненно, смогу занести молот над этими парнями»40. Мало кто из цитирующих эту фразу авторов сомневается в том, что президент имел в виду не столько японцев, сколько Советский Союз. 16 июля 1945 г. президент Трумэн получил сообщение об успешном завершении испытания атомной бомбы на полигоне в Аламогордо, в штате Нью-Мексико. С этого дня поведение Трумэна изменилось даже внешне в такой степени, что обратило на себя внимание Черчилля. Как вспоминал впоследствии Г. Стимсон, Черчилль заметил ему, что, «по всей видимости, произошло какое-то событие, значительно укрепившее позицию Трумэна, так как тот теперь противостоял русским крайне энергичным и решительным образом, заявляя, что некоторые их требования не будут выполнены и что Соединенные Штаты категорически возражают против них». Сам Трумэн признавался тому же Стимсону, что атомная бомба «дала ему совершенно новое чувство уверенности»41. 24 июля 1945 г. в начале одного из заседаний Трумэн подошел к И. В. Сталину и, согласно собственным воспоминаниям президента, вскользь упомянул ему о том, что «мы обладаем новым оружием небывалой разрушительной силы»42. Упоминая в своих работах об этом кратком эпизоде, некоторые авторы высказывают мнение, что решение Трумэна информировать И. В. Сталина объяснялось желанием избежать возможных обвинений в будущем в сокрытии от союзников такой важной новости, имевшей крупное стратегическое значение. Но в то же время Трумэн не считал возможным полностью раскрывать свои карты. «Небрежность» Трумэна в ходе упомянутого разговора с И. В. Сталиным была тщательно продумана — новый вид оружия не был назван ни ядерным, ни атомным. Трумэн, как можно судить по его мемуарам и воспоминаниям современников, был разочарован спокойствием, с которым это сообщение было встречено главой делегации СССР. Разочарован был и Черчилль, внимательно наблюдавший за тем, как И. В. Сталин среагирует на

239


эту важную новость. По-видимому, пришли к выводу Трумэн и Черчилль, Сталин не понял, о чем шла речь, и не придал значения словам президента. Они явно заблуждались. По возвращении в Москву И. В. Сталин рассказал об этом эпизоде В. М. Молотову и Г. К. Жукову, добавив при этом: «Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы»43.

По словам уже упоминавшегося Г. Алпровица, посла окончания военных действий на Европейском континенте Трумэн придерживался одновременно двух тактических линий в своих взаимоотношениях с Совет-идам Союзом: «...он продолжал свои попытки оттянуть советское вступление в войну (с Японией), надеясь, что ее можно будет быстро закончить с помощью атомной бомбы и, с другой стороны, до избрания своего курса, он избегал предпринимать какие-либо действия, которые могли бы поставить под угрозу русское объявление войны (Японии), если бы испытания атомной бомбы закончились провалом»44. В ходе Потсдамской конференции Советский Союз подтвердил свою готовность выполнить данное им на Ялтинской конференции обещание о вступлении в войну с Японией не позже трех месяцев со дня подписания капитуляции фашистской Германией. Но теперь, располагая атомной бомбой, Трумэн опасался, что вступление СССР в войну с Японией явится сильнейшим психологическим шоком для японцев и они немедленно капитулируют. Такой исход мало устраивал Трумэна и его советников, так как в этом случае существенная доля заслуги в военном поражении Японии принадлежала бы Советскому Союзу. Отныне Трумэн видел свою задачу в том, чтобы добиться капитуляции Японии до вступления СССР в войну, сохранив тем самым за Соединенными Штатами право единоличного решения условий японской капитуляции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Трумэн впоследствии признавал, что именно в Потсдаме им было принято решение о применении атомной бомбы против японцев.

Где-то в конце июня — начале июля 1945 г. американское правительство решило направить Японии декларацию, предлагающую ей капитулировать. Военное министерство США поддержало это решение, но не столько из желания поскорее положить конец второй мировой войне, сколько из опасения, что «слишком

240


много наших союзников окажутся вовлеченными» в войну и по ее окончании получат право контролировать этот район мира45. Было сочтено целесообразным направить указанную декларацию из Потсдама, с тем чтобы она была подписана, наряду с США, Великобританией и Китаем, и Советским Союзом. В своем меморандуме президенту Трумэну военный министр Стим-сон, в частности, подчеркивал необходимость использования против Японии «угрозы России». Аналогичного мнения придерживались генерал Маршалл и бывший государственный секретарь К. Хэлл. Так, в середине июня 1945 г. генерал Маршалл писал Трумэну, что «воздействие русского вступления в войну на уже безнадежное положение Японии может оказаться тем самым решающим моментом, который вынудит их капитулировать немедленно или же вскоре после нашей высадки в Японии». В начале июля Объединенный разведывательный комитет еще более категорично заявил: «Вступление Советского Союза в войну окончательно убедило бы японцев в неизбежности их полного поражения»46.

После получения сообщения об успешном испытании атомной бомбы в Аламогордо Трумэн решил направить декларацию Японии без подписи Советского Союза. По согласованию с Бирнсом и генералом Маршаллом Трумэн опустил в тексте декларации упоминание о судьбе японского императора в случае капитуляции страны. Бывший заместитель начальника штаба японской армии в годы второй мировой войны Сако Тане-мура позднее писал, что «американцы просчитались, не гарантировав безопасности и статуса императора. В противном случае война могла бы окончиться прежде, чем была применена атомная бомба»47. Однако Трумэна и его советников в данном случае можно обвинять в чем угодно, но только не в просчете.

В последние дни работы Потсдамской конференции японское правительство предприняло попытку довести до сведения Трумэна свою готовность вступить в переговоры об окончании войны, но Трумэн оставил без внимания эти попытки зондажа. Президент и его советники * уже решили продемонстрировать всему миру,


* В составе специального комитета, созданного президентом из числа своих ближайших советников и помощников и уполномоченного подготовить свое заключение о перспективе

18 Э. А. Иванян

241


и в первую очередь Советскому Союзу, мощь своего нового оружия, рассчитывая в итоге укрепиться в роли вершителей судеб всех народов и стран. В этих условиях японская инициатива лишь путала карты. В 1963 г. Д. Эйзенхауэр вспоминал о состоявшемся в середине 1945 г. разговоре с военным министром Стимсоном, входе которого он выразил свое несогласие с решением президента применить атомную бомбу против японцев. Но мнению Эйзенхауэра, которое он высказал лично Стимсону, «японцы были готовы к сдаче, и не было никакой необходимости бить по ним этой ужасной штукой». «Я был убежден,— вспоминал Эйзенхауэр впоследствии в своей книге «Годы пребывания в Белом доме»,— что Япония в тот конкретный момент искала способы сдаться с минимальной потерей лица»48. Комитет начальников штабов США также считал, что Япония была готова к безоговорочной капитуляции. Президент об этом, естественно, знал.

Впоследствии Трумэн пытался объяснить свое решение об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки Еоенной необходимостью и стремлением уберечь американцев от бессмысленных потерь. «Я, конечно, понимал, — писал он, — что атомная бомба приведет к невиданному ущербу и жертвам... Окончательное решение о том, где и когда применять атомную бомбу, зависело от меня. Пусть ни у кого не возникает сомнений на этот счет. Я считал бомбу военным оружием и никогда не сомневался в том, что она должна быть применена... Когда я говорил с Черчиллем, он решительно заявил, что выступает за применение атомной бомбы, если это поможет закончить войну»49. Шестнадцать лет спустя бывший премьер-министр Великобритании Клемент Эттли, который также разделял точку зрения Трумэна о необходимости применения атомной бомбы против Японии, оправдывался в своей книге «Сумерки империи»: «Мы ничего не знали в то время о генетических последствиях атомного взрыва. Я не знал ничего о радиоактивных осадках и обо всем остальном,


применения атомной бомбы, были следующие лица: государственный секретарь Джеймс Бирнс, военный министр Генри Стимсон, Джордж Харрисон, Уильям Клейтон, ученые Ванне-вар Буш, Карл Комптон и Джеймс Конант. Именно в этом составе комитет «рекомендовал» применение атомной бомбы против Японии.

242


что появилось после Хиросимы. Насколько мне известно, президент Трумэн и Уинстон Черчилль также ничего не знали об этих вещах... Знали ли или догадывались об этом ученые, непосредственно занимавшиеся этим вопросом, мне неизвестно. Но даже если они и знали, то, насколько мне известно, они не поставили об этом в известность тех, кто должен был принять решение» *.

Можно с уверенностью сказать, что Трумэну было достаточно хорошо известно о возможных последствиях атомного взрыва, о чем свидетельствует его заявление об ожидавшихся жертвах и ущербе. Уже после того как была сброшена атомная бомба на Хиросиму и миру стали известны ужасные результаты этой варварской бомбардировки, Трумэн следующим образом прокомментировал Дину Ачесону самобичевание и переживания одного из создателей атомной бомбы — американского физика Роберта Оппенгеймера: «Не приводите больше сюда этого чертова дурака. Не он взрывал бомбу. Я взорвал ее. От такого хныканья меня тошнит»50. Внешнеполитическому курсу Рузвельта, основывавшемуся в существенной степени на трезвой оценке реальности, был положен конец.

К концу 1945 г. уже ни у кого не осталось каких-либо сомнений в том, что, отражая интересы империалистических кругов США, президент Трумэн форсировал внешнеполитический курс, направленный на борьбу с рабочим и национально-освободительным движением


* В июле 1945 г. генерал Лесли Гроувс, начальник так называемого «Манхеттенского проекта» (кодовое название центра по созданию атомной бомбы), дал указание одному из ведущих американских физиков, участвовавших в создании атомной бомбы, Артуру Комцтону, провести опрос общественного мнения по вопросу о желательности и целесообразности использования бомбы против Японии «среди тех, кто знает, что происходит». Опрос был проведен среди 150 сотрудников чикагской лаборатории. Результаты опроса показали, что 13% опрошенных высказались категорически против военного использования бомбы, 46%—выступили за «военную демонстрацию Японии, за чем должно последовать возобновление возможности сдаться, прежде чем оружие будет использовано в полную меру», и 26% опрошенных высказались за «экспериментальную демонстрацию в США в присутствии представителя Японии, предоставление новой возможности сдаться и лишь затем применение оружия в полную меру». Результаты опроса были переданы военному министру Стимсону за 5 дней до атомной бомбардировки Хиросимы51.

243


и мире, на борьбу с мировым коммунистическим движением, и в первую очередь с Советским Союзом. «Я устал нянчиться с Советами»,—с решительностью окончательно определившего свое отношение к недавним союзникам человека заявил Трумэн в первые же дни нового, 1946 г.52 В этом вопросе он нашел верного союзника в лице У. Черчилля. После смерти Рузвельта у Черчилля появились реальные основания надеяться на то, что ему наконец удастся подорвать антигитлеровскую коалицию изнутри. Существенная роль в этих планах отводилась Трумэну, которого Черчилль считал недалеким и неопытным в вопросах внешней политики человеком. Неопытность Трумэна была на руку Черчиллю, считавшему, что он сможет использовать это в своих интересах. Даже будучи вынужденным уйти в результате выборов 1945 г. с поста премьер-министра Великобритании, Черчилль не отказался от своей идеи использовать Трумэна в своей борьбе с коммунизмом, тем более что он нашел в президенте стойкого единомышленника. Трумэн в свою очередь возлагал аналогичные надежды на Черчилля, также не без оснований считая того одним из ведущих знаменосцев антикоммунизма. Приехав в США по приглашению Трумэна, в перерыве между продолжительными сеансами игры в покер Черчилль выступил в военном колледже в г. Фултоне с идеей создания военного союза англо-саксонских стран для борьбы с мировым коммунизмом. Играя с Трумэном в покер, Черчилль никогда не превышал ставки в 25 центов. Ставки в политической игре, затеянной Трумэном совместно с Черчиллем, были несравненно выше — на карту были поставлены судьбы послевоенного мира, будущее всего человечества. Как справедливо заметил один из советников президента Рузвельта спустя 26 лет, «как только он (Трумэн.— Э. И.) прекратил быть главнокомандующим в горячей войне против Германии и Японии, он стал главнокомандующим в холодной войне против России»53.

В своей статье «Холодная война; история империалистической агрессии» Генеральный секретарь Коммунистической партии США Гэс Холл писал: «Вторая мировая война уже изменила соотношение мировых сил, потрясла основы старых империй. Соединенные Штаты и Советский Союз вышли из войны самыми мощными в мире государствами, центрами противоположных по-

244


люсов двух мировых систем — капитализма и социализма. Заключение советско-американского соглашения, основанного на принципе мирного сосуществования стран с различными социальными системами, явилось бы на том этапе наиболее реалистичным шагом. Взаимовыгодная торговая политика и сокращение военных расходов были бы на пользу и той и другой стороне. Но одержимые верой в то, что их атомная монополия будет сохранена и впредь, лидеры нашего государства игнорировали предложения мирного сосуществования и последовали призыву Черчилля к «холодной войне» — прожекту, призванному повернуть вспять колесо истории». Взятый Соединенными Штатами курс на «холодную войну» свидетельствовал о явной недооценке политическими лидерами страны исторических изменений, происшедших в соотношении сил на международной арене, жизнеспособности и силы социалистической теории и практики, всех послевоенных факторов, способствовавших ускорению мирового революционного процесса.

Выполняя волю монополистических кругов США, Трумэн выступал за проведение все более жесткого внешнеполитического курса. Встретившись впервые с новым президентом, А. Гарриман обнаружил, что тот уже был в курсе рекомендаций своего посла в СССР о необходимости проведения политики «с позиции силы» в отношении Советского Союза. Более того, вспоминал впоследствии Гарриман: «Когда я окончил эту первую беседу с ним в тот день, я убедился, что взгляды президента по этому вопросу не нуждались в каких-либо дополнениях с моей стороны»54.

12 марта 1947 г., Трумэн в своем послании конгрессу запросил 400 млн. долл. на осуществление своей политики «сдерживания коммунизма» в Греции и Турции. Объявленная в этом послании конгрессу «доктрина Трумэна» была дополнена в июне того же года «планом Маршалла», в разработке которого приняли участие представители «большого бизнеса» США. «План Маршалла» явился удачным, с точки зрения реакционных кругов США, сочетанием их внешнеполитических интересов с чисто меркантильными интересами американского монополистического капитала. И хотя этот план был назван именем генерала Маршалла, ставшего к тому времени государственным секретарем США, он

245


сам впоследствии признавался, что не принимал участия в его разработке и что «большой бизнес» использовал его известное в стране имя для популяризации своей программы55.

«Часто высказывается мнение, что американская политика придерживалась курса на примирение, изменившись - в ответ на советскую непреклонность - лишь в 1947 г. с принятием «доктрины Трумэна» и «плана Маршалла»,- писал Г. Алпровиц в 1966 г. - Я стою на несколько иной точке зрения. Она основывается на замечании государственного секретаря в кабинете Трумэна (имеется в виду Дж. Бирнс, высказавший это замечание в своей книге «Откровенно говоря».- Э. И.), что к началу осени 1945 г. сложилось убеждение - советским лидерам следует дать понять, что после смерти Рузвельта в американской политике произошли радикальные изменения. Сейчас стало очевидным, что, вместо того чтобы продолжать политику сотрудничества, которую проводил его предшественник, Трумэн, вскоре после вступления на пост президента, предпринял энергичные шаги в области внешней политики, имевшие своей целью уменьшить или полностью ликвидировать советское влияние в Европе»56.

Антисоветский внешнеполитический курс администрации Трумэна сопровождался усилением реакции в самих Соединенных Штатах, широким наступлением на демократические права, разнузданной антикоммунистической пропагандой, подавлением рабочего движения. Сторонники президента в политических кругах страны, а за ними и симпатизирующие ему буржуазные историки занесли в послужной список Трумэна вето, наложенное им на антирабочий закон Тафта - Хартли, утвержденный до этого обеими палатами конгресса. Решительность президента действительно заслуживала бы уважения, если бы не ряд обстоятельств, свидетельствовавших о том, что этот шаг был всего лишь тщательно продуманным политическим маневром. Трумэн пошел на него, прекрасно понимая, что его вето может обеспечить ему поддержку Американской федерации труда и лишние сотни тысяч голосов американских рабочих на очередных президентских выборах. Более того, с самого начала вето Трумэна было ничего не значащим жестом, поскольку, как он и предвидел, конгресс повторно утвердил этот закон, сведя на нет президент-

246


ский демарш. Американские трудящиеся остались в конечном счете в проигрыше, но Трумэну удалось на время создать вокруг себя ореол защитника интересов рабочих.

В ноябре 1946 г. Трумэн издал указ № 9806, согласно которому учреждалась Временная президентская комиссия по проверке «лояльности» государственных служащих. Через несколько месяцев временная комиссия была преобразована в постоянное управление, вплотную занявшееся проверкой политической благонадежности более двух с половиной миллионов американцев, состоявших на государственной службе. Согласно президентскому распоряжению, с работы в государственном аппарате были уволены тысячи людей, обвиненных в симпатиях к коммунизму и «антиамериканизме». С легкой руки президента Трумэна началась пресловутая «охота на ведьм», наложившая мрачный отпечаток на всю послевоенную историю Соединенных Штатов. Один из американских журналистов вспоминал позднее случай, происшедший в кабинете президента Трумэна за несколько минут до начала президентской пресс-конференции. Собравшиеся в кабинете журналисты расселись неудачно, и один из служащих Белого дома был вынужден предложить им сдвинуться «влево». В ответ раздался нервный смех журналистов.

* * *

По закону о национальной безопасности 1947 г. был учрежден Совет национальной безопасности и создано Центральное разведывательное управление (на базе ранее существовавшей Центральной разведывательной группы). Трумэн нередко вслух выражал свое одобрение действиям своего детища ЦРУ, ласково называя его сотрудников «парнями плаща и кинжала».

В апреле 1948 г. в комиссии палаты представителей «по расследованию антиамериканской деятельности» (была создана и такая специальная комиссия) началось рассмотрение «Акта 1948 г. о контроле над подрывной деятельностью», авторство которого принадлежало конгрессменам Ричарду М. Никсону и Карлу Мундту. Трумэн повел ожесточенную борьбу с рабочим движением в стране. Натравливая возвратившихся из армии американцев на бастовавших рабочих, президент писал,

247


что, пока солдаты сражались на фронтах, «каждый из аибастовщиков и их демагогов-лидеров жил в изобилии, работал по настроению и имел заработок, превышающий в четыре, а то и в сорок раз жалованье солдата на передовой». Призывая своих «товарищей по оружию» к борьбе против лидеров бастующих профсоюзов и против «русских (?) сенаторов и членов палаты представителей», Трумэн предлагал «повесить несколько предателей и обеспечить демократию в стране»57. В последний момент президент счел более благоразумным не зачитывать публично этот «призыв».

Внутриполитическая обстановка в стране осложнялась тем, что в ходе промежуточных выборов в конгресс США в ноябре 1946 г. демократическая партия, а вернее, президент Трумэн и его политический курс потерпели сокрушительное поражение. Впервые за последние шестнадцать лет республиканская партия овладела большинством мест в сенате и в палате представителей. Не помогла демократам активная предвыборная кампания и личное участие в ней Трумэна, энергично разъезжавшего по стране, выступавшего со всевозможными заявлениями, разрезавшего бесчисленное количество красных ленточек и настойчиво подчеркивавшего свое происхождение «из народной глубинки». Отношение рядовых избирателей определили события последних двух лет пребывания демократов у власти: антирабочая политика правительства, бешеный рост цен и инфляция, процветание черного рынка и спекуляции, разногласия в правительстве по вопросам внешней и внутренней политики. Организаторам предвыборной кампании республиканцев 1946 г. удалось найти броский и эффективный предвыборный лозунг: «Ну как, не хватит ли?» Именно этот вопрос задавали себе многие американские избиратели.

5 ноября 1946 г., когда президент с женой прибыли поездом в свой родной город Индепенденс, чтобы там проголосовать, на местном вокзале их встречал лишь один член правительства демократов — заместитель государственного секретаря Дин Ачесон. Другие правительственные чиновники не решились публично связывать свои имена с катастрофически терявшим популярность в стране президентом. Уолтер Липпман писал в эти дни: «По-моему, не будет преувеличением сказать, что состояние, в котором находится правительство

248


Трумэна, представляет серьезную проблему для страны. Как может проводить национальную политику президент, не только потерявший поддержку своей партии, но потерявший даже контроль над своим собственным правительством?.. Внутри трумэновского правительства... царит вакуум ответственности и авторитета»58. Молодой сенатор-демократ из штата Арканзас Уильям Фулбрайт заявлял, что Трумэну следует добровольно уступить свое место республиканскому преемнику.

В ходе промежуточных выборов 1946 г. всплыло имя популярного в США генерала Дуайта Эйзенхауэра, ставшего к тому времени президентом Колумбийского университета. Во влиятельных кругах демократической партии, озабоченных предчувствием неминуемой катастрофы, считали, что только Эйзенхауэр, и никто иной, сможет спасти престиж демократической партии. Лидеры демократов не предпринимали никаких попыток поинтересоваться политическими взглядами генерала. Для них важно было лишь одно: популярный в стране военачальник мог обеспечить партии голоса избирателей для победы на национальных и местных выборах. Сложность заключалась в том, что в тот период Эйзенхауэр не принадлежал ни к одной политической партии и в своих весьма редких политических заявлениях не высказывал никаких предпочтений ни одной из ведущих партий. Популярность Эйзенхауэра как одного из видных военачальников периода второй мировой войны учитывалась и республиканцами, также предпринимавшими в этот период попытки склонить его на свою сторону. Реакция генерала на лестные для него предложения от имени обеих ведущих партий быть кандидатом в президенты в 1948 г. была неизменно отрицательной. Он ссылался на когда-то высказанное им мнение, что «необходимое и разумное подчинение военных гражданской власти может быть более надежно сохранено, если профессиональные солдаты, посвятившие всю свою жизнь военной карьере, воздержатся от претензий на высокие политические посты»59.

В сентябре 1947 г. один из ближайших советников Трумэна, Кларк Клиффорд, подготовил меморандум, в котором содержались тщательно продуманные предложения по вопросам организации избирательной кампании 1948 г. Меморандум был основан на анализе аме-

249


риканского общественного мнения и позиции основных социальных, этнических и религиозных групп американского населения, Клиффорд, в частности, считал, что демократическая партия может надеяться на голоса фермеров, связывавших хорошие урожаи последних лет с пребыванием в Белом доме Трумэна. Что касается рабочих, то у Клиффорда такой уверенности в их поддержке не было. Более того, Клиффорд опасался, что многие рабочие, по примеру 1946 г., не придут на избирательные участки и тем самым лишат демократическую партию большого количества традиционно принадлежащих ей голосов.

Стратегия, разработанная Клиффордом, предусматривала необходимость предложить от имени демократической партии ряд экономических и социальных реформ. Придавая серьезное значение критике Уоллесом и его сторонниками засилья представителей монополистических кругов в правительстве Трумэна (Ло-ветт, Форрестол и многие другие), Клиффорд предложил, чтобы президент отдал ряд ответственных правительственных постов представителям либеральных кругов. Он считал, что Трумэну следует сделать этот шат, тем более что не было уверенности, что эти назначения будут утверждены контролируемым республиканцами конгрессом.

Клиффордом были разработаны предложения и чисто психологического плана, рассчитанные на обработку общественного мнения. Он, в частности, предложил организовать встречу Трумэна с Альбертом Эйнштейном. После этой встречи Трумэну было предложено провести пресс-конференцию, в ходе которой объяснить, что разговор шел о мирном использовании атомной энергии и ее потенциальных возможностях для нашей цивилизации. После этого заявления Трумэну предлагалось заметить вскользь, что в последнее время он вообще старается узнать побольше о вопросах использования атомной энергии. Это заявление было призвано разубедить прессу и американское общественное мнение в предположении, что президент проводит все свое свободное время, играя в покер. Клиффорд предложил Трумэну в этой связи в ходе пресс-конференций посоветовать журналистам прочитать ту или иную книгу, якобы прочитанную им самим совсем недавно и произведшую на него хорошее впечатление.

250


Предполагалось, что помощники президента будут регулярно снабжать его списком книг, которые можно было бы без особых опасений рекомендовать вниманию представителей прессы.

Одновременно с этим Клиффорд рекомендовал Трумэну начать свою предвыборную кампанию. Трумэн внял этому совету и решил использовать в этих целях традиционное президентское послание конгрессу о внешнем и внутреннем положении страны. 7 января 1948 г. в своем обращении к конгрессу Трумэн предложил довольно странное средство борьбы с инфляцией в стране, но которое, несомненно, было рассчитано на привлечение голосов американских трудящихся на сторону демократической партии и ее кандидата. Трумэн предложил, чтобы каждый американский налогоплательщик получил право удерживать в свою пользу из общей суммы ежегодно причитающегося с него налога по 40 долл. на каждого члена семьи. Разумеется, эта сумма не могла сколько-нибудь существенным образом облегчить бедственное материальное положение американских трудящихся. Однако с пропагандистской точки зрения предлагаемая мера была вполне эффективна. Возмущенные республиканцы заявляли: «Пендергаст платил два доллара за голос, а Трумэн сейчас предлагает платить по 40 долларов»60. Как и рассчитывал Трумэн, конгресс этого предложения не принял и он получил возможность обвинить располагавших в конгрессе большинством республиканцев в сопротивлении мерам, рассчитанным на оказание помощи трудящемуся населению США.

К апрелю 1948 г. положение Трумэна в демократической партии и в стране осложнилось до такой степени, что политический обозреватель Артур Крок был вынужден заметить: «В данный момент сила влияния президента уступает силе влияния любого другого президента в современной истории»61. Политические обозреватели братья Стюарт и Джозеф Олсопы писали: «Если Трумэн будет выдвинут (кандидатом на второй срок.— Э. И.), ему придется вести самую одинокую кампанию в современной истории»62. Популярная песенка 20-х годов «Я без ума от Гарри» была переделана в «Мы безразличны к Гарри».

251


* * *

К лету 1948 г. в демократической партии окончательно сложились три основные группировки. Первая, наиболее многочисленная, выступала за необходимость сохранения единства партии в условиях кризиса политического руководства. Представители этой группировки предпринимали отчаянные попытки найти приемлемого для американских избирателей кандидата в президенты. Вновь были предприняты безуспешные попытки уговорить генерала Эйзенхауэра. Потерпев неудачу в переговорах с ним, представители этой группировки обратились к члену Верховного суда Уильяму Дугласу, но и здесь их постигла неудача. Вторая группировка, отражавшая взгляды либеральной буржуазии, выделилась из демократической партии и создала новую, прогрессивную партию. Лидером новой партии и ее кандидатом на пост президента стал бывший вице-президент США, один из видных сторонников рузвельтовского «нового курса», Генри Уоллес. Ядром третьей группировки стали реакционные демократы южных штатов, так называемые диксикраты, выдвинувшие на своем съезде кандидатом на пост президента ставленника монополистических объединений Юга, отъявленного реакционера, сенатора Строма Тёр-монда.

Трумэн, естественно, знал о предпринимавшихся попытках найти ему замену. Будучи опытным человеком в вопросах внутрипартийной борьбы, Трумэн понимал, что согласие Эйзенхауэра баллотироваться в президенты на выборах 1948 г. будет означать конец его собственной политической карьеры. Трумэну было известно о личных взглядах Эйзенхауэра по этому вопросу. Оставалось лишь укрепить генерала в его отрицательном отношении к президентству. Вот как излагал позднее сам Трумэн разговор с Эйзенхауэром: «Я сказал ему, что не думаю, чтобы он смог добавить что-либо к своей блестящей карьере, и что единственное, на что он может рассчитывать, посвящая себя политике, это нанесение ущерба своей репутации, как это было с генералом Грантом, когда его уговорили выдвинуть свою кандидатуру. Политический пост, сказал я Эйзенхауэру,—; это далеко не то, что военный. Глава военной организации не подвергается нападкам со стороны своих

252


подчиненных, тогда как президент не имеет подчиненных и должен быть готов к нападкам со всех сторон»63.

В наступившем году президентских выборов руководство республиканской партии было настроено весьма оптимистично. У партии имелось несколько кандидатов на пост президента, но наиболее вероятным считался губернатор штата Нью-Йорк Томас Дьюи. Имевший за своей спиной немалый опыт предвыборной борьбы, опытный оратор Дьюи пользовался поддержкой боссов республиканской партии и финансовых кругов восточных штатов страны — традиционных жертвователей в партийную казну.

Собравшиеся 21 июня 1948 г. в Филадельфии делегаты национального съезда республиканской партии были полны энтузиазма и решимости избрать следующего президента Соединенных Штатов. Технический прогресс последнего двадцатипятилетия позволил значительной части страны не только слышать, что происходит в зале съезда, но и следить за происходящим на экранах телевизоров. Избирательная платформа республиканцев демагогически призывала к необходимости защиты «свободы, благополучия и справедливости для всех», но в то же время поддерживала антирабочий закон Тафта — Хартли, недавно принятый конгрессом США, и весьма осторожно высказывалась относительно государственных субсидий бедствующим семьям Америки. В области внешней политики республиканская программа выступала за продолжение твердого курса в духе «холодной войны». Первые два дня работы съезда были посвящены закулисным секретным переговорам, торговле голосами делегатов и тайным сделкам. Традиционный ритуал выдвижения кандидатов на самом съезде, сопровождаемый неизменным шумом трещоток, криками протеста и оглушительным свистом одобрения, занял всего семь часов. В стиле шахматного блицтурнира закончились три тура голосования, в результате которых выявился победитель. Им оказался, как и ожидалось, Томас Дьюи. Менее удачливый кандидат, губернатор штата Калифорния Зрл Уоррен, предварительно заручившись обещаниями руководства партии поднять престиж вице-президентского поста на надлежащий уровень, согласился выступить «в паре» с Дьюи.

253


Национальный съезд демократической партии, собравшийся в той же Филадельфии тремя неделями позже, проходил в совсем иной атмосфере. Крупнейшие в стране центры по изучению общественного мнения, включая Американский институт общественного мнения, видные политические обозреватели и эксперты уже до созыва съезда вынесли свой приговор Трумэну. Бывшие члены трумэновского кабинета Джеймс Бирнс и Гарольд Икес, сыновья Франклина Рузвельта Джеймс и Эллиот исчерпали все свои возможности найти приемлемого кандидата, который мог бы обеспечить демократической партии победу на предстоящих выборах. «Как же это так,— пытался как-то Трумэн разжалобить Джеймса Рузвельта,— я делаю все, что в моих силах, чтобы осуществлять политику вашего отца, а вы пытаетесь выдернуть ковер у меня из-под ног». На съезде выступил сенатор Олбен Баркли с заявлением, изобиловавшим риторической мелодрамой, столь близкой сердцу профессионального политикана. Объектом едкого сарказма Баркли была скорее республиканская партия, чем ее кандидат губернатор Дьюи: «Республиканский кандидат объявил, что он намерен очистить вашингтонское правительство от паутины. Я не эксперт по паутинам, но, если мне не изменяет память, когда шестнадцать лет назад демократическое правительство пришло к власти (после 12-летнего пребывания республиканцев в Белом доме.—Э. И.), даже пауки настолько ослабли от голода, что они не могли сплести свою паутину ни в одном из отделов вашингтонского правительства»64. Трумэн, по неписаной традиции национальных партийных съездов отсутствовавший в зале заседаний до утверждения делегатами его кандидатуры, наконец был приглашен для произнесения обычной для такого случая речи. «Напомнив» в своем выступлении рабочим и фермерам Америки о том, что было сделано в их интересах в годы президентства Франклина Рузвельта, Трумэн заявил, что они окажутся «самыми неблагодарными людьми в мире, если не выполнят своего долга перед демократической партией»65. Вторая часть речи содержала изложение идеи Трумэна, которой предстояло сыграть решающую роль в исходе президентских выборов 1948 г.

Подвергнув резкой критике республиканскую партию, «покровительствующую привилегированному

254


меньшинству, а не простому, рядовому человеку», Трумэн заявил, что намерен созвать конгресс на короткую, двухнедельную сессию и дать возможность республиканцам, контролирующим большинство мест в его обеих палатах, провести в жизнь все предвыборные обещания их партии, заключенные в принятой ими недавно программе. «Я намерен созвать конгресс и просить его принять законы, препятствующие росту цен, решающие жилищный кризис, за которые, по их словам, они выступают в своей платформе. Одновременно я намерен просить их вынести решение по другим жизненно важным мерам, таким, как оказание помощи в области образования, которую, по их словам, они поддерживают; национальная программа здравоохранения, законодательство в области гражданских прав, которые, по их утверждению, они поддерживают; повышение минимального уровня заработной платы, которое, в чем я сильно сомневаюсь, они поддерживают; более широкая область применения социального обеспечения и повышение пособий, которые, по их утверждению, они поддерживают; фонды, необходимые для содержащихся в нашей программе проектов по обеспечению дешевой электроэнергии... И если, друзья мои, республиканская платформа основывается на реальном намерении действовать, то мы должны будем увидеть хотя бы какие-то действия в ходе этой короткой сессии конгресса восьмидесятого созыва. Они могут выполнить эту работу в пятнадцать дней, если захотят этого. И у них останется достаточно времени, чтобы затем покинуть залы конгресса и баллотироваться на выборах»66.

Республиканские лидеры и большая часть американской прессы расценили впоследствии этот маневр Трумэна как политиканство. Трумэн же назвал его своей козырной картой. Он признал позднее, что с самого начала был уверен в том, что конгрессу не удастся ничего сделать за две недели работы, но именно в этом и заключалась основная цель его маневра. Ведь каков бы ни был исход сессии конгресса восьмидесятого созыва, он играл бы на руку Трумэну. Решись республиканское большинство на одобрение хотя бы нескольких из обещанных в республиканской программе законопроектов, заслуга их утверждения была бы приписана демократическому правительству, находившемуся в тот период у власти, и лично президенту Трумэну.

255


Расчет Трумэна был верен: лидеры республиканской партии не могли допустить этого и созванная Трумэном сессия конгресса была обречена на безделье *.

Кандидатом в вице-президенты США демократический съезд утвердил 70-летнего сенатора Олбена Барк-ли. Стараниями Губерта Хэмфри, бывшего в то время мэром г. Миннеаполиса, в политическую программу демократов были включены обещания ликвидации сегрегации в вооруженных силах США, проведения ряда мер в области трудового законодательства, принятия закона, запрещающего линчевание, и т. п. Правое крыло партии, категорически возражавшее против включения этих обещаний в текст политической платформы, в конечном итоге уступило, решив, что в любом случае в ноябре партия была обречена на поражение на национальных выборах и что эти обещания могут хотя бы помочь привлечь на сторону демократов голоса негров на выборах местного значения.

Осознавая опасность появления прогрессивной партии Генри Уоллеса и ее влияния на избирателей, Трумэн настоял на включении в политическую программу партии, утвержденную на съезде, обещаний о проведении мер по контролю за инфляцией, расширению гражданского строительства, улучшению образования и национального страхования, отмене антирабочего закона Тафта — Хартли и т. д.

Поздно ночью после окончания работы съезда Трумэн выехал специальным поездом в Вашингтон. Начиналась предвыборная кампания. 16 июля 1948 г. в дневнике президента появилась следующая запись: «Я намерен вести простую, доходчивую и интеллектуально честную кампанию. Это будет в новинку...» В действительности же Трумэн взял на вооружение все давно известные в Америке методы ведения предвыборной борьбы. Приемы, применявшиеся демократами и их лидером, возмущали даже видавших виды американских политиканов, но Трумэн не намерен был церемониться со своими противниками. Игра шла ва-банк. «Поддай им жару, Гарри» стало боевым кличем провинциаль-


* Как и рассчитывал Трумэн, сессия конгресса 80-го созыва собралась 26 июля 1948 г. и, проработав даже меньше предусмотренных пятнадцати дней, не приняла ни одного законопроекта. Трумэн был доволен исходом «бездельничавшей сессии бездельничавшего конгресса», дававшим ему повод к критика республиканцев.

256


ных привокзальных аудиторий, заражавшихся общей атмосферой стихийного энтузиазма, столь характерного для американского обывателя. С наспех сколоченных трибун, с задней площадки специального поезда перед ними выступал «свой парень», говоривший па их языке, пересыпавший свою речь солеными словечками и простонародными выражениями. «А ну-ка дай им жизни»,— орала толпа, и Гарри Трумэн, энергично жестикулируя, «давал жизни»: «Если вы пошлете еще один республиканский конгресс в Вашингтон, то вы будете еще большими лопухами, чем я вас считаю»67. Выигрышная тема «бездельничающего» республиканского конгресса была центральной, но не единственной во всех его выступлениях. «Я приехал к вам,— заявлял он,— чтобы вы могли посмотреть на меня, услышать то, что я вам должен сказать, и решить, стоит ли верить тому, что говорят о вашем президенте»68. Трумэну удавалось привлекать внимание американских избирателей к себе, но, как считал тогда обозреватель журнала «Нью-йоркер» Ричард Ровере, «народ Соединенных Штатов был готов дать Гарри Трумэну все что угодно в мире, кроме поста президента Соединенных Штатов»69.

* * *

В дни работы сессии конгресса восьмидесятого созыва произошло событие, наложившее отпечаток не только на предвыборную кампанию 1948 г., но и на всю внутриполитическую обстановку в стране на многие годы вперед. 30 июля 1948 г. республиканцы инспирировали выступление в конгрессе провокатора Элизабет Вентли. Это выступление положило начало «делу с коммунистическом шпионаже» в руководящих органах федерального правительства. «Дело» слушалось в конгрессе в течение целой недели, и когда слушание завершилось, многие видные правительственные чиновники оказались обвиненными в связях с коммунистами. Понимая, что эта провокация была затеяна республиканцами, чтобы вконец подорвать его позицию в стране и в партии, Трумэн заявил, что это слушание было ничем иным как «копченой селедкой», т. е. маневром, призванным отвлечь внимание американской общественности от действительно важных вопросов предстоявшей кампании. Ополчившись на республиканских провокаторов^

17 Э. А. Иванян

257


Трумэн вовсе не собирался заклеймить недостойный маневр, положивший начало антикоммунистической истерии в США. Возмущение его было вызвано тем, что республиканцы прибегали к нему явно из единственного побуждения нанести поражение демократам на президентских выборах. Заявление Трумэна дало основание республиканцам расширить начатую ими кампанию в такой степени, что обвинения в пособничестве коммунистам посыпались на многих членов демократического правительства и даже на самого президента. К антикоммунистической истерии, поднятой республиканцами, присоединились консервативные демократы, не менее рьяно выступавшие с трибун с требованиями покончить с «засильем коммунистов» в государственном аппарате США. «Так призрак «коммунистов в правительстве» впервые лег тенью на политический пейзаж в стране и были посеяны семена массовой истерии, ставшей впоследствии известной под именем маккар-тизма»,— писал К. Филиппе в своей книге «Президентство Трумэна»70.

Поведение республиканского кандидата в ходе предвыборной кампании в корне отличалось от поведения Трумэна. Твердо убежденный в неизбежности своей победы, которая предсказывалась многочисленными политическими деятелями, обозревателями, экспертами и даже первыми электронно-вычислительными машинами, Томас Дьюи и организаторы его предвыборной кампании намеренно создавали исполненный достоинства образ будущего президента. С их точки зрения не было никакого смысла в том, чтобы ломать копья и отвечать ударом на удар в условиях, когда положение их основных политических противников было безнадежным. По их убеждению, опасность заключалась в том, что в пылу предвыборной перепалки, реагируя на непрекращающиеся о-бвинения и даже личные оскорбления Трумэна, Дьюи мог «сорваться» и публично взять на себя заведомо невыполнимые обязательства. Для характеристики довольно сдержанного в условиях предвыборной борьбы в Соединенных Штатах поведения республиканского кандидата можно привести реакцию на оскорбление Дьюи Трумэном, сравнившим в одном из своих многочисленных выступлений усы Дьюи с гитлеровскими. Обсудив положение, руководство республиканцев рекомендовало своему кандидату «игнориро-

258


вать личное оскорбление, нанесенное ему Трумэном, и продолжать свой путь в Белый дом»71. Первые несколько недель кампании Дьюи и его свита, отбывшие специальным поездом в предвыборное турне по стране, вели себя таким образом, как будто Трумэна вообще не существовало на свете. Специальный корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» Л. Иган, сопровождавший Дьюи в числе других журналистов, писал в эти дни: «Губернатор Дьюи ведет себя (в качестве кандидата.— Э. И.) как человек, которого уже избрали и который лишь тянет время в ожидании дня вступления на пост. В его выступлениях и в его поведении сквозит убеждение в том, что выборы будут простой формальностью, лишь утверждающей уже принятое решение». Л. Иган далее заметил, что в отличие от предвыборной кампании 1944 г. «губернатор Дьюи сознательно избегает резких разногласий с кандидатом демократов»72. Это было вполне закономерно: ведь если в 1944 г. Дьюи и его партии приходилось играть на чувствах политических противников Рузвельта и его внутренней и внешней политики, чтобы завоевать их поддержку и голоса, то в 1948 г. такой необходимости не было. Сейчас, по существу, принципиального спора между республиканцами и демократами о путях решения политических и экономических проблем не было. Политические платформы, принятые на национальных съездах обеих партий, были во многом схожи друг с другом и содержали обычный набор во многом совпадающих предвыборных обещаний. Спор шел лишь о том, чей кандидат въедет в январе следующего года в Белый дом.

Бывший президент США Герберт Гувер приводил в своих мемуарах интересные данные о том, что уже при демократическом правительстве Трумэна республиканскому конгрессу удалось с помощью самих демократов отменить около 70 тыс. (!) законов, распоряжений и президентских указов рузвельтовского периода73. Нужно ли искать более веские доказательства тому, что уже в 1948 г. точки зрения консервативного крыла демократической партии и республиканцев совпадали по многим вопросам внутренней и внешней политики и экономики. Трумэн обрушивался с критикой на республиканский конгресс в попытке предвосхитить неприятный для него вопрос, почему обещания его партии не были выполнены за три с лишним года его пребывания у

259


Власти. Через все его выступления проходили утверждения о том, что он пытался улучшить систему социального обеспечения, расширить программу жилищного строительства, улучшить положение рабочих, но что конгресс восьмидесятого созыва помешал ему осуществить эту программу. «Голосуйте за демократический конгресс,— призывал он,—и соответствующие законопроекты будут приняты».

Трумэн прекрасно понимал, что в создавшейся внутриполитической обстановке его единственной надеждой были рядовые избиратели — рабочие и фермеры. Выступая в одном из городов, Трумэн говорил, что республиканская партия контролируется «кучкой кровопийц с Уолл-стрита», и называл свою предвыборную кампанию «крестовым походом народа» против лиц, имеющих особые интересы. «Республиканцы в Вашингтоне,— заявлял он в другом городе,— завели поразительную привычку не слышать голос народа. Но они без особого труда слышат все, что говорит Уолл-стрит. Они способны услышать даже слабые намеки, исходящие от большого бизнеса. Когда я говорю с вами о республиканцах, я говорю о партии, получающей большую часть фондов, финансирующих кампанию, от Уолл-стрита и большого бизнеса. Я говорю о партии, давшей нам фальшивый уолл-стритовский бум двадцатых годов и последовавший за ним гуверовский экономический кризис. Я говорю о партии (эти слова он произносил с особым ударением.— Э. И.), которая дала нам этот бесполезный, бездельничавший республиканский конгресс восьмидесятого созыва»74.

Вот еще один из образчиков демагогии Трумэна: «Когда я проезжал по улицам этих больших городов, люди стояли на тротуарах и кричали: «Привет, Гарри!». Во всем мире нет ни одного другого главы государства, в отношении которого можно делать такие вещи. Это означает, что наш народ правит Соединенными Штатами». Выступая в одном из населенных пунктов, представленных республиканцем в палате представителей, Трумэн заявил: «Он (конгрессмен.— Э. И.) сделал все возможное, чтобы перерезать глотку фермеру и рабочему человеку. Если вы пошлете его вновь, то вы будете сами виноваты, если вам перережут глотку». В Колорадо-Спрингс 20 сентября он заявлял: «В 1946 г., как известно, две трети из вас остались дома и не голо-

260


совали. Вы хотели перемен. Ну что ж, вы их получили. Вы получили именно то, что вы заслужили. Если и 2-го ноября вы останетесь сидеть дома и позволите той лее самой банде взять в свои руки контроль над правительством, то мне вас совсем не будет жалко».

Трумэн напоминал слушателям об экономических кризисах, которые переживала страна при республиканцах, и о мерах, предпринятых Рузвельтом, чтобы вывести Соединенные Штаты из тяжелого экономического положения. Но «реакционеры с Уолл-стрита,— заявлял Трумэн,— эти люди, обжирающиеся привилегиями, положили конец сельскохозяйственной политике нового курса. Республиканский конгресс вонзил вилы в спину фермера». «Я не прошу вас голосовать за меня,— заявлял он.— Голосуйте за себя! Голосуйте за свои фермы! Голосуйте за уровень жизни, которого вы добились при демократическом правительстве»75.

Основными темами выступлений Трумэна были растущая дороговизна жизни, необходимость расширения гражданского строительства, федеральной помощи народному образованию, социальное обеспечение и страхование по болезни, т. е. именно те вопросы, которые ближе всего касались интересов рядового избирателя. Наличие многих серьезных недостатков Трумэн неизменно объяснял тяжелым республиканским наследием, доставшимся демократам в 1933 г. (подтекст — «неужели же вы хотите, чтобы это повторилось»), предательством национальных, народных интересов «бездельничавшим» конгрессом восьмидесятого созыва (подтекст — «и сейчас от него нечего ожидать»). С другой стороны, Трумэн неизменно подчеркивал, что народные интересы всегда принимались близко к сердцу демократами, облагодетельствовавшими страну «новым курсом» (подтекст — «не забывайте, ведь я один из его сторонников») в противовес политике республиканской партии, являющейся партией Уолл-стрита и защищающей «особые интересы».

Трумэн редко выступал с неподготовленными заявлениями, предпочитая иметь перед своими глазами текст выступления, от которого он, правда, отступал, причем часто довольно неудачно. Текст обычно делился на четыре части — несколько вступительных фраз, содержащих нечто приятное для местной аудитории (для установления более тесного контакта со слушателями),

261


затем твердое заявление о том, что в данной избирательной кампании борьба идет между республиканцами и демократами и что любой голос, поданный за кандидатов третьей партии, будет означать поддержку республиканцев. За этим следовал тезис о том, что республиканцы служат интересам Уолл-стрита, а демократы- интересам трудящегося люда; далее следовал тезис о том, что вопрос об исходе выборов важен для всех, поскольку он является вопросом, который будет влиять на благосостояние народа в ближайшие четыре года. В заключение следовал призыв проголосовать в ноябре (не оставаться дома) и высказывалась уверенность в победе демократов.

Вступительная часть обычно начиналась следующими словами: «Каждый раз, когда я приезжаю сюда, я вновь ощущаю поразительную жизнеспособность Запада (или - в зависимости от того, где произносились эти слова - Орегона, Техаса и т. п.- Э. И.). Это известный своей честностью район нашей страны, который произвел на свет замечательное поколение борцов. Я призываю к вашим борцовским качествам, так как и вам и мне предстоит борьба за будущее нашей страны и за благополучие народа Соединенных Штатов»76. Выступая перед фермерами, он особо подчеркивал, что и он когда-то был фермером в штате Миссури и что и сейчас он может не хуже любого фермера пропахать борозду плугом, запряженным парой мулов.

За восемь недель своей предвыборной кампании Трумэн проехал 32 тыс. миль, выступил перед 6 млн. слушателей. Путешествуя по стране в специальном поезде «Фердинанд Магеллан», Трумэн, как бы подражая великому португальскому землепроходцу, «открывал» дотоле неизвестные районы страны, население которых не было избаловано вниманием кандидатов в президенты, а тем более президентов. Пятнадцать - двадцать минут критики республиканцев и республиканского конгресса, обещаний навести порядок в Вашингтоне в случае переизбрания, демагогических призывов, разбавленных парой шуток... и специальный поезд под звуки марша, исполняемого местным духовым оркестром, отбывал в направлении следующего населенного пункта.

Значительную поддержку со стороны трудящихся масс Соединенных Штатов получила кандидатура Ген-

262


ри Уоллеса, выдвинутая прогрессивной партией. Политическая платформа партии критиковала «план Маршалла», призывала к разоружению и уничтожению запасов атомных бомб, требовала равноправия всех национальных меньшинств, отмены антирабочих законов, выработки плана развития американской экономики на основе национализации ведущих ее отраслей. Однако предвыборная кампания прогрессивной партии проходила в чрезвычайно тяжелой обстановке, создаваемой вокруг ее кандидатов и членов реакционными организациями США и сторонниками «холодной войны». Дело доходило до убийства отдельных сторонников Уоллеса. Членов прогрессивной партии увольняли с работы, крупные университеты страны лишали их преподавательских кафедр. В ведущих газетах США публиковали фамилии лиц и названия организаций, оказывавших финансовую поддержку партии и ее кандидатам, и эти фамилии затем заносились в списки «подрывных» лиц и организаций страны, заведенные ФБР.

В сентябре 1948 г. один из ведущих американских специалистов в области изучения общественного мнения объявил, что отныне он намерен прекратить публикации» результатов опросов общественного мнения, поскольку Т. Дьюи можно считать практически уже избранным на пост президента США. 11 октября 1948 г. американский журнал «Ньюсуик» опубликовал результаты опроса общественного мнения, проведенного среди 50 ведущих политических обозревателей страны. Участникам опроса был задан один-единственный вопрос: кто из кандидатов является наиболее вероятным победителем на предстоявших президентских выборах? Ответ был единогласным - Томас Дьюи. Он же был назван абсолютным большинством опрошенных как человек, наиболее квалифицированный для выполнения обязанностей президента США. Одна из детройтских газет пыталась даже заранее успокоить некоторых своих читателей, обеспокоенных будущим, которое ожидало Трумэна после его неминуемого поражения: «Во-первых, его ожидают 25 тыс. долларов в качестве пенсии как бывшему президенту. Затем его ожидают контракты с радио и на написание журнальных статей и книг, на которые он может надеяться и которые принесут ему весьма приличный доход порядка одного миллиона. Дорога из Белого дома для него не ведет в

263


дом для бедняков»77. За четыре дня до выборов были опубликованы результаты опроса, проведенного Американским институтом общественного мнения, согласно которым было предсказано, что за Дьюи отдадут свои голоса 49,5% всех американских избирателей, а за Трумэна- 44,5%. Такого же мнения придерживалась газета «Нью-Йорк тайме», организовавшая свой собственный опрос общественного мнения. Как шутили в эти дни, президентские выборы должны все же состояться хотя бы для того, чтобы определить, кто же точнее всех предсказал победу Дьюи. Еженедельник «Чейнджинг тайме» вышел накануне дня выборов в обложке, на которой крупным шрифтом было напечатано: «Дальнейшие планы Дьюи». В тот же день журнал «Лайф» поместил фотографию Дьюи, снабдив подписью: «Следующий президент США плывет на пароме по широким водам залива Сан-Франциско».

Настал день выборов--2 ноября 1948 г. И вопреки всем прогнозам из 48,5 млн. проголосовавших немногим более 24 млн. голосов было отдано Трумэну. За Дьюи проголосовали 21,8 млн. человек. Тёрмонд получил поддержку у 1,16 млн. избирателей. За кандидата прогрессивной партии Генри Уоллеса было подано 1,13 млн. голосов. В результате выборов демократическая партия вновь обрела большинство в обеих палатах американского конгресса. Но все эти результаты стали известны не сразу. Впервые в истории США, во всяком случае с тех пор, когда в американских газетах стали печататься фотографии, утром 3 ноября 1948 г. многие газеты, в том числе и «Нью-Йорк тайме» вышли с портретами обоих ведущих кандидатов - Трумэна и Дьюи. Вопрос о победителе оставался открытым почти до полудня 3 ноября, пока шел подсчет голосов на местах. Опытный журналист Дрю Пирсон опубликовал 3 ноября статью, начинающуюся следующими словами: «Я познакомился с тесной группой лиц, окружающих Тома Дьюи, который въедет в Белый дом ровно через 86 дней...» Далее Пирсон взвешивал шансы нескольких соратников Дьюи попасть в члены нового республиканского кабинета. Газета «Чикаго трибюн» вышла в этот день с огромным заголовком «Дьюи наносит поражение Трумэну». После того как были объявлены окончательные результаты голосования, Трумэн не преминул сфотографироваться с этим выпуском газеты. В по-

264


следующие несколько дней периодическая печать Америки была заполнена всевозможными объяснениями видных политических обозревателей и специалистов в области изучения общественного мнения, пытавшихся оправдать свои несбывшиеся прогнозы в отношении очередного хозяина Белого дома.

За Трумэна отдали свои голоса избиратели наиболее крупных фермерских штатов Америки и 11 штатов Запада, тогда как Дьюи победил в штатах индустриального Северо-Востока, за исключением Массачусетса и Род-Айленда. Юг США проголосовал за Тёрмонда. Кандидату прогрессивной партии Уоллесу отдало свои голоса большинство избирателей штатов Нью-Йорк и Нью-Джерси. Основной причиной победы Трумэна была, однако, отнюдь не его личная популярность среди трудящихся Америки, как пытались доказать некоторые американские историки, а авторитет демократической партии, которым она была обязана в первую очередь двенадцати годам пребывания Франклина Д. Рузвельта на посту президента США.

* * *

Итак, в Белом доме перемен не произошло. Гарри С. Трумэн остался президентом США на новые четыре года, вошедшие в историю страны как годы дальнейшего обострения «холодной войны» и наступления реакции по всем фронтам. Победа на выборах 1948 г. сделала Трумэна исключительно самоуверенным. Один из ближайших сотрудников президента впоследствии следующим образом описывал «нового» Трумэна: «...прошли выборы 1948 г. и, бог ты мой, до чего же заносчивым он стал после них. Он продемонстрировал миру, что смог подняться с пола и выбить чемпиона за канаты ринга. Сейчас он был полон кипучей энергии и решительности, полон грандиозных планов, и к черту детали. Этот период должен был стать периодом его администрации, и он собирался вписать «справедливый курс» в историю такими же крупными буквами, какими был вписан «новый курс». Ну и повидали мы всего, доложу я вам!»78 Пользуясь терминологией автора этого высказывания, можно было бы сказать, что «повидали» не только лица, окружавшие Трумэна, много «повидать» пришлось всей Америке.

265


Спустя почти 26 лет после смерти Франклина Рузвельта один из его ближайших сподвижников, Р. Тагу-элл, писал: «Наиболее очевидным из всех личных качеств Рузвельта был его реализм... Его преемники были движимы страхом»79. Причины этого страха заключались прежде всего в том, что правящие круги США не могли не видеть растущего влияния Советского Союза на решение судеб послевоенного мира, не могли не видеть роста могущества СССР, противоречившего политическим интересам американского монополистического капитала в условиях общего кризиса капитализма, ширящегося движения народных масс в защиту своих прав и роста демократических сил во всем мире. До тех пор пока Соединенные Штаты были монопольными обладателями атомной бомбы, правящие круги США исходили в своей внешней политике из предпосылки, что им удастся направить развитие послевоенного мира по выгодному им руслу. Тот же Тагуэлл писал: «То, что русские смогут вскоре сами производить атомное оружие и через четверть века смогут добиться как минимум паритета с Соединенными Штатами, не рассматривалось в качестве возможности людьми, делавшими политику в 1946 г. Они попросту не могли в это поверить. Они продолжали цепляться за фантастическую надежду на то, что они смогут монополизировать секрет производства бомбы. Если это им удастся, уверенно заключали они, Соединенные Штаты будут в безопасности и будут доминировать над миром»80. Тагуэлл, конечно, в значительной мере упрощает ход рассуждений руководителей американской внешней политики периода администрации Трумэна. Вряд ли им стоит приписывать столь наивно звучащую веру в то, что США удастся навечно сохранить за собой атомную монополию. Вернее, по-видимому, было бы утверждать, что американские правящие круги рассчитывали сохранить эту монополию за Соединенными Штатами в течение достаточно продолжительного периода, воспользовавшись этим обстоятельством в целях установления политического, экономического и военного господства США, по возможности, над большей частью мира.

Уже первые заявления и решения Гарри Трумэна в качестве избранного главы государства не оставляли никаких сомнений относительно взятого поддерживающими его кругами курса. Выступая перед конгрес-

266


сом с заявлением по поводу вступления на пост президента, Трумэн изложил 20 января 1949 г. общую программу деятельности своего правительства. Бросающейся в глаза особенностью этого заявления было то, что оно почти полностью было посвящено внешнеполитическим проблемам. В заключение своего выступления Трумэн выделил четыре основных канала осуществления американской внешней политики - Организацию Объединенных Наций .{!), «план Маршалла», НАТО и «новый смелый план» (так его называл сам Трумэн) осуществления технической помощи зарубежным странам. Последний, четвертый канал был охарактеризован Трумэном в самых общих чертах, так как даже ему самому еще не было ясно, какие конкретно формы примет эта техническая помощь. У плана не было еще даже названия, и падкая на сенсации и броские ярлыки американская пресса вскоре его предложила - «Всемирный справедливый курс». Но этот пропагандистский ярлык не закрепился, и план вошел в историю под названием «четвертого пункта» Трумэна. Если на начальном этапе существования «четвертого пункта» для многих оставались неясными вопросы, связанные с формами осуществления технической помощи зарубежным странам, то цели его были очевидны для всех с самого начала. Основной целью этого плана, как и практически всех послевоенных планов политического, экономического и военного «сотрудничества» США с другими странами капиталистического мира, была борьба с растущим влиянием мирового коммунистического движения и широким распространением идей социализма. В этой связи внешнеполитическая программа деятельности администрации Трумэна не может рассматриваться как программа, выдвинутая лишь демократической партией и сформулированная ее лидером. Она полностью отвечала политическим и экономическим интересам финансово-монополистической олигархии США и была встречена с одобрением большинством .представителей крупного капитала страны, независимо .от их партийной принадлежности или отношения к личности Трумэна.

Один из видных деятелей республиканской партии, сенатор Роберт Тафт, никогда не скрывавший своей личной антипатии к Трумэну, писал в 1951 г.: «Мы были вынуждены избрать в качестве временной меры поли-

267


тику оказания экономической и военной помощи всем тем странам, которые благодаря ей, вероятно, смогут предотвратить распространение русской военной мощи и русского или коммунистического влияния. Мы подкрепили эту политику нашим решительным заявлением России, что в случае ее агрессии против определенных стран, чья независимость представляется важной для нас, она может оказаться в состоянии войны с нами. Это своего рода доктрина Монро для Европы»81. Подобно тому как политическая, экономическая и военная мощь США играла в прошлом решающую роль в судьбах стран Западного полушария, атомная монополия Соединенных Штатов была призвана играть роль дамоклова меча, нависшего над всем миром и обеспечивающего его подчинение интересам и диктату американского капитала. Подсобной, но не менее важной целью выдвинутой Трумэном внешнеполитической программы было укрепление зависимости зарубежных источников сырья от американской экономики и обеспечение рынков сбыта для американской продукции, или, говоря словами самого Трумэна, обеспечение «нового рынка для наших огромных промышленных мощностей и сферы приложения американского капитала»82.

Одновременно с претворением в жизнь политико-экономических планов правительство Трумэна уделяло серьезное внимание и военно-политическим проблемам. В том же выступлении 20 января 1949 г. президент объявил конгрессу о своем намерении подписать Североатлантический договор. Еще в марте 1948 г. Великобритания, Франция, Бельгия, Голландия и Люксембург подписали в Брюсселе соглашение о коллективной обороне на случай «русской агрессии». Это соглашение было встречено Трумэнорд с большим энтузиазмом. Обращаясь к конгрессу, Трумэн подчеркнул важность шага, предпринятого членами так называемого «Западного союза», и призвал конгресс поддержать эту инициативу. 4 апреля 1949 г. двенадцать стран, включая участников Брюссельского договора, подписали Североатлантический пакт, а через три месяца этот пакт был ратифицирован подавляющим большинством членов сената США.

Заявление ТАСС от 25 сентября 1949 г. об успешном испытании в Советском Союзе атомного оружия вызвало смятение в политических и деловых кругах США.

268


Атомной монополии США, лежавшей в основе всего послевоенного внешнеполитического курса Соединенных Штатов, наступил конец. Успех Советского Союза был использован правительством Трумэна для оправдания и обоснования агрессивного внешнеполитического курса, дальнейшей милитаризации экономики, наступления на права и гражданские свободы американских трудящихся и разжигания небывалой по своим масштабам антикоммунистической и антисоветской истерии как в самих Соединенных Штатах, так и за их пределами. В январе 1950 г. Совет национальной безопасности США приступил к разработке совершенно секретной директивы № 68, ставшей одним из основных документов «холодной войны». Эта директива официально зафиксировала намерение Соединенных Штатов единолично решать судьбы мира и бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела других государств, выступая в роли защитников «свободного мира». История тому свидетель, что напряжение международной обстановки всегда использовалось правящими кругами империалистических государств для разжигания шовинистических устремлений реакционно настроенной части общественности своих стран. Обострение внутриполитической обстановки в США и наступление реакции в начале 50-х годов явились прямым и неизбежным следствием агрессивного, империалистического курса администрации Трумэна.

* * *

В начале февраля 1950 г. малоизвестный до тех пор в стране сенатор от штата Висконсин Джозеф Маккартни буквально ошеломил Соединенные Штаты своим заявлением о том, что он располагает списком 205 коммунистов, работающих в государственном департаменте США якобы с ведома государственного секретаря Дина Ачесона. Поддерживаемый рвавшимися к власти республиканцами, увидевшими в инсинуациях сенатора реальную возможность подорвать позиции правительства Трумэна внутри страны, Маккарти призвал страну покончить с «двадцатилетием измен» - так был назван период пребывания демократов у власти. Однако, несмотря на то что на первых порах деятельность Маккарти имела своей основной целью подрыв доверия к

269


Правительству демократов, Трумэн и его администрация несут всю ответственность за создание благоприятной почвы для возникновения маккартиетской реакции. Как справедливо отмечал в 1966 г. К. Филлипе, автор одного из наиболее интересных трудов о периоде администрации Трумэна: «Маккартизм был злобной демагогией, которая разлагала жизнь нации в течение двадцати лет. Он подкреплялся в одинаковой степени теми циничными людьми, которые им манипулировали, и теми лицемерными людьми, которые могли его уничтожить, но не сделали этого. Маккартизм достиг полного размера раковой опухоли уже после того, как окончился срок пребывания Трумэна на посту президента, но болезнь началась и вышла из-под контроля в те дни, когда он был в Белом доме»83.

Обстановка в стране накалялась. Маккарти разъезжал по всей стране, бичуя демократов за то, что они мешают вести ему священную войну против коммунистов. «Членством в демократической партии,- заявлял Маккарти,- ныне прикрываются люди, которые подчиняются тайным внушениям предателей»84. «Если не сработает одно обвинение, предъявляй новое»,- советовал и без того закусившему удила Маккарти лидер республиканцев сенатор Роберт Тафт, и Маккарти выступал с новыми обвинениями в адрес руководящих деятелей демократической партии, включая самого президента и членов его кабинета. Нет сомнения в том, что дальнейшее развитие многих событий на международной арене и в самих Соединенных Штатах явилось прямым следствием внешнеполитического и внутриполитического курса США после второй мировой войны, но столь же несомненно, что маккартизм сыграл роль своеобразного катализатора, подтолкнувшего американские правящие круги к развязыванию войны в Корее.

12 января 1950 г. государственный секретарь США Дин Ачесон заявил, что «границы обороны Соединенных Штатов» проходят через Алеутские острова, Японию, острова Рюкю и Филиппины, оставив Корею за пределами обозначенного им «оборонительного периметра». Проявленное американским правительством «невнимание» взволновало марионеточный режим Ли Сын Мана, уже давно строивший планы захвата Северной Кореи и, естественно, рассчитывавший на политическую, экономическую и военную помощь Соединен-

270


ных Штатов. Бешеная антикоммунистическая кампания маккартистов была обнадеживающим фактором для лисьшмановцев, небезосновательно рассчитывавших на то, что в этих условиях американскому правительству не остается иного выхода, кроме как засвидетельствовать американской и международной реакции свою решимость бороться с «международным коммунизмом». Не прошло мимо внимания сеульских марионеток и недвусмысленно провокационное заявление представителя государственного департамента США Дне. Ф. Даллеса, в котором он, обращаясь к южнокорейской армии, пообещал ей скорую возможность доказать свои боевые качества на полях сражений.

25 июня 1950 г. в Корее началась гражданская война, продемонстрировавшая, вопреки оптимистическим предсказаниям Даллеса, уже в первые дни низкую боеспособность южнокорейских войск. Успехи Корейской народной армии поставили под угрозу само существование прогнившего лисынмановского режима, и Трумэн поспешил ему на выручку. Уже в конце июня в Корее высадились первые контингенты американских войск, а в начале июля американские солдаты вступили в боевые действия. Так началась затянувшаяся на долгие годы американская агрессия в Корее. Одновременно с направлением американских войск в Корею правительство Трумэна, воспользовавшись отсутствием советского представителя в Совете Безопасности, протащило в ООН резолюцию, объявлявшую «агрессором» Северную Корею. С этого момента американские войска стали именоваться «войсками ООН», а действия американских вооруженных сил в Корее, согласно характеристике, данной самим Трумэном,- «полицейской акцией». Флаг ООН, прикрываясь которым правительство Трумэна начало долгую и кровопролитную войну в Корее, позволил президенту впервые в американской истории втянуть страну в боевые действия за океаном без необходимого в таких случаях решения конгресса.

Практически единоличные действия президента дали на более позднем этапе основания республиканцам и контролируемой ими прессе назвать корейскую войну «войной г-на Трумэна» и возложить всю ответственность за ее политические и экономические последствия на правительство демократов.

До начала корейской войны основной темой разго-

271


воров в политических кругах Соединенных Штатов был «хаос в Вашингтоне». К этому времени разразились серьезные скандалы, в которых оказались замешанными многие видные демократы. В числе лиц, обвинявшихся в злоупотреблениях своим служебным положением и взяточничестве, оказались и близкие к президенту люди. В личных беседах со своими приятелями Трумэн жаловался (чуть ли не слово в слово повторяя жалобу президента Гардинга), что его «подвели люди, которым он доверял». Личный врач президента оказался биржевым игроком, секретари Трумэна беззастенчиво брали взятки наличными и предметами роскоши за услуги, оказывавшиеся просителям. Всю американскую прессу обошла скандальная история с военным адъютантом президента, получившим в порядке «вознаграждения» за оказанные им услуги семь холодильников. И это были не единичные случаи. Под крылышком трумэновской администрации, по признанию американских авторов, действовала «шайка проходимцев, неугомонная кучка «пятипроцентников» (лиц, получавших 5 % от доходов с заключенной с их помощью сделки.- Э. И.) и «торговцев влиянием», сновавших по Вашингтону и заключавших тайные сделки за приличную цену»85.

В этой напряженной внешнеполитической и внутриполитической обстановке в США прошли промежуточные выборы 1950 г. в конгресс. Республиканцы в соавторстве с Маккарти сочинили алхимический лозунг предвыборной кампании - К1С3 (Korea, Communism, Corruption, Costs) - Корея, коммунизм, коррупция, рост цен, символически отражавший те стороны общественно-политической жизни страны, в которых, не без злорадства отмечали республиканцы, по вине демократов и Трумэна сложилось катастрофическое положение. Сам Маккарти вел предвыборную кампанию не только от своего имени, но и от имени всех республиканцев, имевших хотя бы незначительный шанс сместить демократа на любом выборном посту. Целый ряд республиканских политических Деятелей, до того времени неизвестных в стране, выплыли на гребне маккартизма в головной эшелон политических лидеров, сыгравших решающую роль в формулировании внешней и внутренней политики США в 50-50-х годах. Республиканская партия одержала внушительную победу на проме-

272


жуточных выборах 1950 г., завоевав 5 дополнительных мест в сенате и 28 - в палате представителей. Оголтелый антикоммунизм Маккарти полностью оправдал себя в глазах членов республиканской партии. Уже покинув Белый дом, Трумэн заявлял, что его «программа обеспечения безопасности США» была использована демагогами в попытке напугать американский народ. Но кто же, как не он сам и стоявшие за ним политические и монополистические круги, способствовал созданию атмосферы истерии в стране? Президент Трумэн может по праву считаться крестным отцом маккартизма, выросшего на изрядно удобренной им почве антикоммунизма. Маккартизм не был «движением сумасбродов, завистников и смутьянов», как пытаются представить его некоторые американские авторы. Это реакционное движение было глубоко продуманной политикой правящих монополистических кругов США, начавших открытую подготовку к новой мировой войне.

17 ноября 1950 г. конгресс США одобрил закон Мак-карэна, ставший позднее известным как Закон о внутренней безопасности. «Многие из тех, кто критиковал его в ходе дебатов, проголосовали за его утверждение при окончательном голосовании. На Капитолийском холме, по-видимому, считают политически рискованным голосовать против антикоммунистического закона в этом году промежуточных выборов»,- комментировала сложившуюся в стране обстановку газета «Нью-Йорк тайме»86.

Уже за полтора года до очередной предвыборной кампании, в феврале 1951 г., политический обозреватель «Нью-Йорк тайме» Энтони Левиеро писал, что «политический престиж президента Трумэна резко падает». Оснований для этого заявления было более чем достаточно. Развернувшаяся в стране чудовищная гонка вооружений и вызванные ею инфляция и рост цен легли тяжким бременем на плечи американских трудящихся. По всей стране развернулась кампания арестов активных коммунистов. Против коммунистических деятелей были организованы судебные процессы, сопровождавшиеся злобными выступлениями маккартистов в печати и по радио. Антикоммунистическая истерия привела к исключению 11 прогрессивных профсоюзов, объединявших около миллиона членов, из КПП. Буржуазная пресса США изо дня в день пичкала амери-

18 Э. А. Иванян

273


капского обывателя леденящими душу рассказами о «преступлениях международного коммунизма» и его «агентов» в Соединенных Штатах. Характеризуя этот период разгула реакции в .США, американский историк Д. Барбер писал: «Шпионские истории завораживали и пугали народ, предлагая затем удобоваримое объяснение всем несчастьям: от непреклонности русских до высоких цен на мясо»87. Боевые действия в Корее приняли характер затяжной позиционной войны, из которой не было видйо выхода. Явное стремление правительства Трумэна локализовать войну, не доводя до вооруженного конфликта с СССР и КНР, и снятие с поста командующего вооруженными силами США на Дальнем Востоке генерала Макартура, настаивавшего на расширении военного конфликта в Корее вплоть до применения атомного оружия, в еще большей степени накалили политические страсти в Соединенных Штатах. Апрельским днем 1951 г. тысячные толпы ньюйоркцев- сторонников Макартура, подогреваемые провокационными высказываниями реакционной буржуазной прессы США, встретили как героя смещенного со своего поста генерала. В тот же день их единомышленники в Вашингтоне освистали приехавшего на открытие бейсбольного сезона президента Трумэна.

Трумэн понимал, что в отличие от 1948 г. у него нет никаких шансов быть переизбранным на очередной срок. Позднее в своих мемуарах он писал, что решение не выдвигать своей кандидатуры на выборах 1952 г. было принято им в апреле 1950 г., когда он подготовил текст меморандума с обоснованием принятого им решения. Текст этого меморандума, до поры до времени хранившегося президентом в сейфе, был зачитан им в марте 1951 г. лишь ближайшим сотрудникам Белого дома. Официальное заявление об отказе выдвигать свою кандидатуру на новый срок было сделано Трумэном лишь через год - в марте 1952 г., но слухи о принятом им решении стали распространяться по стране буквально на следующий день после упомянутой встречи президента со своими ближайшими сотрудниками. В отличие от последних руководящие деятели демократической партии и поддерживавшие ее монополистические круги США с чувством облегчения среагировали на предстоявшее «отречение» Трумэна и, не теряя времени, принялись за поиски кандидатуры его преемника. Трумэн

274


не терял надежды на то, что ему будет предоставлена возможность сыграть решающую роль в подборе кандидата, и попытался даже высказать требования, предъявляемые им лично к преемнику. Кандидат демократов, по словам Трумэна, должен был взять на себя обязательство продолжить «справедливый курс», «четвертый пункт», а также следовать в своей внутренней политике курсу, проложенному трумэновской администрацией. Боссы демократической партии предъявляли к подбору преемника Трумэна совершенно иные критерии - им нужен был политический деятель, по возможности не дискредитировавший себя близостью к ставшему одиозной фигурой в стране Трумэну. Таким человеком, как представлялось руководству демократической партии, был губернатор штата Иллинойс Эд-лай Стивенсон, тесно связанный с монополистическими группировками восточных штатов страны.

Энергичные поиски кандидата, способного заручиться поддержкой традиционно связанных с партией представителей крупного капитала и привлечь симпатии избирателей, начали и республиканцы. Сенатор Роберт Тафт, столь часто в прошлом оказывавшийся за бортом «большой политики», считал, что пришел наконец и его черед. Обстановка, создавшаяся в стране за последние годы, в значительной мере подогревала надежды сенатора, известного своими изоляционистскими, консервативными взглядами. Обладая таким реноме и опираясь на поддержку сторонников Маккарти, Тафт мог рассчитывать на голоса консервативно настроенной части общественности и симпатии реакционных кругов крупного капитала. Но вместе с тем нельзя было не замечать и того, что в Соединенных Штатах в эти же годы сложилась и сильная оппозиция разгулу милитаризма и реакции, в кругах которой высказывались за поиски кандидата, способного своим авторитетом объединить республиканцев и, возможно, даже завоевать поддержку части демократов, недовольных политикой трумэновской администрации. Представители либерального крыла республиканской партии высказывали опасения, что откровенный сторонник Маккарти Тафт не сможет заручиться поддержкой крупных штатов и оттолкнет либерально настроенных избирателей. Ставка была сделана на популярного в стране генерала Эйзенхауэра.

275


Предстояли еще многие месяцы ожесточенной внутрипартийной и межпартийной борьбы с характерными для американских избирательных кампаний взаимными оскорблениями, закулисными сделками и громогласными обещаниями, но судьба администрации Трумэна была предрешена после того, как генерал Эйзенхауэр дал согласие баллотироваться в президенты США от республиканской партии. За несколько дней до того, как навсегда покинуть Белый дом, Гарри Трумэн, в последний раз обращаясь к стране, патетически воскликнул: «На данном этапе мы предотвратили третью мировую войну, и, возможно, нам удалось уже создать такие условия, которые не дадут этой войне разразиться и в обозримом будущем»88. Анализируя уже в более поздние годы период администрации Трумэна, отдельные американские авторы, по-видимому основываясь на этом и подобном ему заявлениях Трумэна и разделяющих его точку зрения политических деятелей, приписывают тридцать третьему президенту США роль «спасителя мира». В изданной в 1972 г. книге «Личность президента» Джеймс Барбер считает, что «исход (президентства Трумэна.- Э. И.) был далек от идеально удовлетворительного. Но ведь он мог оказаться и трагическим»89. Итак, Трумэну ставится чуть ли не в заслугу то, что политический курс его правительства не привел к трагической развязке, под которой автор, несомненно, подразумевает мировой военный конфликт. История свидетельствует об обратном - именно в годы президентства Трумэна произошло резкое обострение международной обстановки, приведшее мир на грань атомной войны. Воинственно настроенным пришел Гарри Трумэн в Белый дом и столь же воинственно настроенным он его покинул, предоставив миру платить за безрассудные ставки, сделанные в затеянной им опасной политической игре. Р. Тагуэлл писал, что Франклин Рузвельт ушел из жизни, оставив своему преемнику «модель будущего мира, которую еще предстояло сделать действующей»90. Трумэн ушел из Белого дома, оставив модель будущей войны, которую совместными усилиями миролюбивых сил еще предстояло обезвредить.


VII
На гребне волн

Американский публицист Джон Гантер выпустил в свет в 1952 г. небольшую книгу, названную им «Эйзенхауэр - человек и символ». Собирая в спешном порядке материал для этой книги, Гантер ставил перед собой цель рассказать американской общественности о человеке, который считался наиболее вероятным кандидатом республиканской партии в президенты и который в условиях отсутствия равных ему по популярности в стране кандидатов имел наиболее предпочтительные шансы одержать победу. Сам Гантер не сомневался в том, что Эйзенхауэр победит на выборах 1952 г., и старался убедить в этом и читателей своей книги: «Он (Эйзенхауэр) является одним из тех немногих американцев в истории, про которых с весьма значительной степенью уверенности можно сказать, что, если он захочет получить президентский пост от любой партии, он его получит»1. Как и в других многочисленных печатных изданиях, публиковавшихся с целью пропаганды личности кандидата в президенты, Гантер не жалел красок для описания личных качеств генерала, его безграничной энергии и безупречного здоровья. Гантер, правда, полагал, что Эйзенхауэра нельзя было назвать интел-

277


лектуалом, тем более в сравнении с наиболее вероятным кандидатом демократической партии Эдлаем Стивенсоном, но тут же утверждал, что Эйзенхауэр «обладает весьма значительными интеллектуальными качествами». В созданном им образе Эйзенхауэра намеренно выделялись такие черты, которые могли вызвать симпатию и уважение к нему у рядового избирателя - мало спит (следовательно, больше времени будет уделять исполнению возложенных на него обязанностей), не признает дневного отдыха (вывод тот же), расчетлив, но не жаден (вывод - государственных средств транжирить не будет, но и не будет экономить на действительных нуждах населения), скромен и прост, любит играть в гольф, рыбачить, рисовать, отважен и т. д. Не ссылаясь прямо на самого генерала, Гантер заявлял, что тот, судя по всему, «не прочь стать президентом Соединенных Штатов, если этого захочет достаточное количество людей».

Вывод был очевиден буквально с первых страниц книги -■ Эйзенхауэр будет хорошим президентом2.

Книга Гантера вышла в свет весьма своевременно, так как мало кто в Соединенных Штатах отчетливо представлял себе в те дни, каким президентом окажется Эйзенхауэр. Хотя к 1952 г. до выхода в свет этой книги в США было опубликовано как минимум пять книг об Эйзенхауэре, в них преимущественно освещалась его военная карьера, да и написаны они были в явно ультрапатриотическом духе, заведомо исключавшем сколько-нибудь серьезный анализ личных качеств и способностей генерала. Как отмечал биограф Эйзенхауэра Ричард Ровере, предлагая избирателям кандидатуру того или иного политического деятеля, любая партия обязана, как правило, заблаговременно информировать общественность о том, что из. себя представляет этот человек, каковы его прошлые заслуги на общественном или ином поприще и какова его программа действий на будущее. «В случае с Эйзенхауэром,- признавал Ровере,- можно подвергнуть обсуждению лишь его личность. Его прошлые заслуги не имеют никакого отношения к данной ситуации, а программы действий у него попросту нет»3. Более того, всего за несколько месяцев до того, как имя Эйзенхауэра стали называть в качестве вероятного кандидата республиканцев в президенты, никто в стране толком даже и не знал, к какой партии он

278


принадлежит. И вместе с тем, в политических кругах Соединенных Штатов сходились в убеждении, что Эйзенхауэру практически гарантирована победа, если он решится выставить свою кандидатуру от любой партии. Как с нескрываемой обидой констатировал несколько позднее сам Эйзенхауэр: «Они только и говорили о том, как смогут одержать победу, используя мою популярность. Никто даже не упомянул о том, что у меня есть мозги в голове»4.

Что же можно было сказать о 62-летнем генерале, оказавшемся в центре внимания американской общественности, политических и деловых кругов США незадолго до очередных президентских выборов? Впервые Америка услышала об Эйзенхауэре около десяти лет назад, когда генерал был назначен президентом Франклином Рузвельтом командующим союзными войсками сначала в Северной Африке, а позднее на европейском театре военных действий. О всей предшествовавшей этому назначению военной карьере генерала Эйзенхауэра и Америка и английское союзное командование узнали из отпечатанной ротаторным способом биографической справки, которую распространило военное министерство США. Открытие второго фронта и высадка союзных войск в Нормандии принесли генералу славу. По окончании войны Америка встретила его как своего самого крупного полководца и героя. В течение последующих двух лет Эйзенхауэр был начальником штаба армии США, а в 1948 г. стал президентом Колумбийского университета в Нью-Йорке. Как подчеркивали американские авторы, за исключением полутора лет пребывания на посту университетского президента, «вся сознательная жизнь Эйзенхауэра прошла в особом, изолированном мире профессиональной армии»5, далеком от политики и общественных проблем.

Уже спустя восемь лет после пребывания на президентском посту, оглядываясь на свою политическую карьеру, Эйзенхауэр признавал: «Я никогда не обучался политике. Я пришел в нее со стороны на самую вершину»6. Но Эйзенхауэр пришел в политику не сам, его в нее буквально втащили представители делового мира США, с которыми у него сложились тесные взаимоотношения за время службы в армии. Эйзенхауэр не собирался, как он заявлял, извлекать выгоду из своих связей с бизнесом, но без особого сопротивления после-

279


довал совету друзей из деловых кругов США, сменив генеральский мундир на академическую мантию. Нет оснований сомневаться в искренности заявления Эйзенхауэра, относящегося к 1945 г., о том, что он и не помышлял в то время о политической карьере и тем более о президентском кресле. Но с промежуточных выборов 1946 г. имя генерала Эйзенхауэра приобрело магическую силу для руководителей двух основных партий страны, неоднократно направлявших к генералу своих эмиссаров с целью выяснения его политических симпатий*. В июне 1948 г. опросом общественного мнения, проведенным Э. Ропером, было установлено, что генерал Эйзенхауэр считается большинством американцев наиболее перспективным кандидатом в президенты США, от какой бы партии он ни решился выставить свою кандидатуру.

К началу работы съездов республиканской и демократической партий летом 1948 г. движение за избрание Эйзенхауэра в президенты США заметно активизировалось, но генерал категорически отказался выставить свою кандидатуру, и движение постепенно сошло на нет. В своих военных мемуарах «Крестовый поход в Европе» Эйзенхауэр вспоминал разговор с президентом Трумэном в 1945 г. во время инспектирования последним американских вооруженных сил в Германии. По воспоминаниям Эйзенхауэра, ехавший с ним в машине президент неожиданно повернулся к нему и сказал: «Генерал, нет на свете ничего такого, что бы вы хотели и чего я не попытался бы помочь вам получить. Это определенно и в особенности касается президентского поста в 1948 г.» Опять-таки согласно Эйзенхауэру, он, рассмеявшись, ответил президенту: «Г-н прези-дент, я не знаю, кто будет вашим соперником на президентский пост, но только не я»8. До сих пор нет уверенности в том, что такой разговор действительно имел место, поскольку в машине они ехали втроем с генералом Брэдли, никогда не цитировавшим этих слов, а Трумэн, обычно скрупулезно записывавший в своих


* По свидетельству делопроизводителя графства, где проживала семья Эйзенхауэров, Дуайт Эйзенхауэр с 1928 г. никогда не голосовал, и, следовательно, его политические взгляды не были известны никому. В то же время, по словам того же делопроизводителя, отец Эйзенхауэра был республиканцем и голосовал неизменно за кандидатов республиканской партии7.

280


дневниках все свои впечатления и заслуживающие внимания беседы, о таком разговоре с Эйзенхауэром никогда и нигде не упоминал. Более того, позднее в своих мемуарах Трумэн, явно намекая на Эйзенхауэра, писал: «Обаяние часто играло активную роль в выборе американских президентов. Пирс, как и Гардинг, был избран частично потому, что он «выглядел как президент». Пирс участвовал в мексиканской войне в качестве бригадного генерала под командованием Скотта. Пирс был добровольцем, Скотт - профессиональным солдатом. Оба были выдвинуты кандидатами, поскольку их послужные списки сделали их хорошо известными людьми. Я никогда не считал, что популярность и обаяние являются основой деятельности главы правительства. Президент должен знать, куда он идет и почему, и он должен верить в то, что он делает»9. Представляется сомнительным, что человек, придерживающийся таких взглядов, мог предлагать генералу Эйзенхауэру свое содействие. В предыдущей главе уже приводился разговор Трумэна с Эйзенхауэром, в ходе которого президент, напротив, сделал все возможное для того, чтобы укрепить Эйзенхауэра в отрицательном отношении к выдвижению его кандидатуры на пост президента в 1948 г., и на том этапе преуспел в этом.

В 1948 г. в отношении Трумэна к Эйзенхауэру стала отчетливее проявляться настороженная враждебность, объяснявшаяся тем, что в кругах демократической партии вызревала идея выдвижения кандидатуры генерала на пост президента взамен терявшего свою популярность и влияние в партии Трумэна. Буржуазно-либеральный еженедельник «Нью рипаблик», близкий к кругам демократической партии, писал: «Политические деятели-демократы не интересуются взглядами Эйзенхауэра. Им нужен лишь способный победить кандидат, который приведет местных кандидатов к победе»10. Но одновременно с демократами расположения Эйзенхауэра активно добивались и республиканцы. На том этапе ни одной из ведущих политических партий страны не удалось соблазнить «старого солдата» блестящей политической карьерой. Эйзенхауэр продолжал придерживаться убеждения, что избрание военных на политические посты может обернуться трагедией для страны.

Движение за «мобилизацию» Эйзенхауэра вновь ожило в республиканской партии в 1950 г., когда предстоя-

281


щий уход президента Трумэна из Белого дома уже не вызывал никаких сомнений. Надо сказать, что к этому времени и сам Эйзенхауэр заметно изменил свое отношение к перспективе выдвижения его кандидатуры. Уже будучи президентом Колумбийского университета, Эйзенхауэр, в отличие от прошлых лет, с особой готовностью стал высказываться по политическим вопросам, вызвав даже саркастическое замечание журнала «Лук»: «Под академической мантией Эйзенхауэра одолевает зуд. Его так и тянет в политическую битву». Статья в журнале была озаглавлена: «Эйзенхауэр готов к призыву республиканцев»11.

Личные взаимоотношения между Трумэном и Эйзенхауэром начали особенно портиться к концу 1950 г., когда, видя в Эйзенхауэре возможного серьезного соперника будущего кандидата демократов на выборах 1952 г., Трумэн решил отправить генерала в Европу в качестве главнокомандующего вооруженными силами НАТО. В октябре 1950 г. Трумэн направил Эйзенхауэру короткую записку, пригласив его на беседу в Белый дом при очередном посещении Вашингтона. В записке, как бы между прочим, говорилось, что Эйзенхауэру не стоит приезжать специально для этой цели в столицу, поскольку это может вызвать нежелательные толки. Когда генерал посетил позднее президента, ему было предложено стать главнокомандующим вооруженными силами НАТО в Европе. Эйзенхауэр не мог не подчиниться приказу *, хотя и был крайне им возмущен.

Политические сторонники Эйзенхауэра, делавшие на него серьезную ставку, были возмущены не в меньшей степени. Подоплека президентского решения была очевидна для всех - Трумэн решил устранить Эйзенхауэра с американской политической арены. К этому времени и сам Эйзенхауэр рассматривал свой пост в Колумбийском университете как возможный трамплин к политической карьере, и назначение з НАТО мешало ему осуществить свои планы. Некоторые американские авторы, правда, утверждают, что, не желая того, Трумэн сыграл на руку Эйзенхауэру и стоявшим за ним силам, так как генерал был явно не на месте в кресле прези-


* Американские генералы никогда не выходят в отставку и, даже будучи вне армии, продолжают подчиняться своему верховному главнокомандующему - президенту США.

282


дента Колумбийского университета и дальнейшее пребывание на этом посту вряд ли способствовало бы поддержанию его популярности в стране. «Человек, не читавший практически ничего, кроме военной истории и «вестернов», чувствовал себя неловко в храме знаний»,- писал Маркис Чайлдс12.

Когда несколькими годами ранее республиканские лидеры уговаривали Эйзенхауэра согласиться на выдвижение его кандидатуры, генерал отказывался, заявляя, в частности, что он мог бы согласиться на это лишь в том случае, если его кандидатуру поддержат обе ведущие политические партии. Поняв, что в условиях 1951 г. на столь необычное единодушие рассчитывать не приходится, Эйзенхауэр изменил свое отношение. В сентябре 1951 г. по поручению руководства республиканской партии сенатор Генри Кэбот Лодж выехал в Париж для встречи с генералом, с тем чтобы вновь попытаться уговорить его баллотироваться на предстоящих выборах. Убедившись, что его выжидательная позиция играет на руку честолюбивому сенатору Роберту Тафту, начавшему уже в октябре 1951 г. активную кампанию за выдвижение своей кандидатуры, Эйзенхауэр вскоре сообщил лидерам республиканской партии о своем согласии с их предложением. Выступая перед журналистами в своей штаб-квартире в предместье Парижа в январе 1952 г., генерал скромно заявил, что, учитывая настойчивые пожелания многочисленных сторонников, ему не остается иного выхода, кроме как согласиться принять на себя обязательства, «выходящие за пределы моих теперешних обязанностей». Это заявление Эйзенхауэра послужило сигналом к началу кампании 1952 г.

Даже симпатизировавшие генералу авторы признавали, что Эйзенхауэр может оказаться столь же неподготовленным для Белого дома, сколь неподготовленным он был для поста президента Колумбийского университета. Но, признавая это, те же авторы обращали внимание на положительные качества генерала, делавшие его привлекательным кандидатом для рядовых избирателей. «Эйзенхауэр прямой, прагматичный, общительный, живой, уравновешенный, спокойно энергичный, скорее проницательный, чем мудрый, великодушный, обходительный, но не чопорный или напыщенный, скромный, но ни в коем случае не робкий. Он не интеллектуален,

283


а возможно, даже антиинтеллектуален *, но всегда с исключительным уважением относится к учению и к знаниям... Он любит играть в покер и бридж, пить виски, слушать простонародные шутки, заниматься разведением овощей, читать нравоучительные истории, основанные на приключениях мамаши Скунс и папаши Скунса»14. О скромности Эйзенхауэра ходили легенды. Рассказывали, что, будучи уже командующим союзными вооруженными силами, генерал, здороваясь за руку с простыми солдатами, представлялся: «Моя фамилия Эйзенхауэр». Мало кому, однако, было известно, что он поступал так по совету одного военного корреспондента, считавшего, что такая форма обращения с подчиненными несомненно будет благожелательно и даже восторженно комментироваться на первых страницах американских газет. «Это была фальшивка, но дело в том, что это была фальшивка особого рода»,- писали Артур Шлезингер-младший и Ричард Ровере15. До своего выхода на национальную политическую арену Эйзенхауэр, по словам американского историка Л. Генри, воспринимался как «позднее издание Джорджа Вашингтона - патриотичным, способным, простым, опытным в крупных делах и стоящим выше узких партийных интересов»16.

* * *

В конце января 1952 г. губернатор штата Иллинойс Эдлай Стивенсон взволнованно рассказывал своему другу журналисту: «Я только что вернулся из Белого дома. Президент хочет, чтобы я спас мир от Дуайта Эйзенхауэра»17. Как в действительности проходила эта беседа Стивенсона с Трумэном и что было сказано в ее ходе, никому не известно, за исключением, разумеется, самих ее участников. Но в своих воспоминаниях об этом эпизоде они существенно расходятся. Стивенсон писал, что он заявил Трумэну о своей незаинтересованности в предложении, объяснив свое отношение намерением завершить обширную программу мероприятий, намеченных им в своем штате. Согласно же Трумэну, Стивенсон был поражен сделанным ему предложением.


* Это замечание автора, вероятнее всего, основывается на приписываемом Эйзенхауэру определении интеллигента как человека, «которому требуется больше слов, чем нужно, для того, чтобы сказать больше, чем он знает»13.

284


Сведения о состоявшейся встрече проникли на следующий день в американскую печать. Журналы «Тайм» и «Ньюсуик» посвятили Стивенсону обложки своих очередных выпусков. Уже в феврале 1952 г. в стране стали создаваться комитеты за избрание Стивенсона президентом. Хотя Стивенсон писал впоследствии, что выдвижение его кандидатуры было ему навязано, справедливости ради следует сказать, что им лично предпринимались лишь слабые попытки остановить эту кампанию. «Оглядываясь назад, трудно поверить в то, что единственной причиной колебаний Стивенсона было чувство неуверенности в себе и желание быть переизбранным на пост губернатора Иллинойса. Считать, что он не понимал, насколько слабы шансы демократов избрать своего президента в 1952 г., значит недооценивать его как политического деятеля. Демократы были у власти в течение последних двадцати лет, в Корее продолжалась непопулярная война, против трумэновской администрации выдвигались обвинения в коррупции, и наконец следовало учитывать необычную популярность Дуайта Эйзенхауэра, казавшегося, как он впоследствии и доказал, непобедимым»,- писал американский историк Дж. Эпстайн в статье «Эдлай Стивенсон в ретроспективе»18. Спустя 12 лет, в 1964 г., Стивенсон вспоминал в разговоре с журналистом Л. Россом: «Оба раза, когда я баллотировался, положение мое было безнадежным. Баллотироваться в качестве демократа в 1952 г. было безнадежным, а уж тем более баллотироваться против героя войны № 1»19. Но это признание было сделано Стивенсоном гораздо позднее, а в 1952 г. он, как, впрочем, и многие лидеры демократов, до последнего момента надеялся на то, что неопытный в перипетиях межпартийной политической борьбы Эйзенхауэр допустит в своей предвыборной кампании какую-нибудь серьезную ошибку или просчет и тем самым откроет дорогу в Белый дом кандидату демократов.

Национальный съезд республиканской партии был созван в июле 1952 г. в Чикаго. Уже с первых часов его работы стало очевидным, что основная борьба на съезде развернется между сторонниками сенатора Роберта Тафта и делегатами, поддерживавшими кандидатуру Эйзенхауэра. Съезд проходил в крайне напряженной обстановке, характеризовавшейся всевозможными маневрами соперничающих группировок делегатов и сто-

285


янпшх за ними деловых кругов США. Надо сказать, что, как правило, представители крупного монополистическою капитала страны не считают нужным присутствовать лично на национальных съездах, удовлетворяясь ролью закулисных руководителей хода их работы. Национальный съезд республиканцев явился исключением из этого правила. Шесть руководителей автомобильного концерна Форда, включая самого Генри Форда II и президента «Дженерал моторе» Чарльза Вильсона, заняли одну из лож зала, не скрывая своих симпатий к кандидатуре Эйзенхауэра. Их присутствие в зале съезда, естественно, не осталось незамеченным делегатами, поддерживавшими другие кандидатуры. Как писал один из видных американских обозревателей, Маркие Чайлдс: «Одним из объектов презрения и злобы верных сторонников Тафта была ложа, заполненная руководителями «Дженерал моторе». Это те самые люди,- ворчал один из лидеров протафтовской группировки,- которые предрешают весь ход работы этого съезда»20. Компания «Дженерал моторе» была далеко не единственной группой монополистического капитала США, активно поддерживавшей кандидатуру Эйзенхауэра. Как свидетельствуют американские авторы, «Эйзенхауэр располагал поддержкой «кингмейкеров» - «делателей королей» во всех частях страны, включая техасских миллионеров и влиятельных издателей газет и журналов в Нью-Йорке и других городах»21.

Хотя сенатор Роберт Тафт не мог пожаловаться на отсутствие или малочисленность подобных «кингмейкеров» среди поддерживавших его кругов, политическое и экономическое могущество тех, кто поддерживал кандидатуру Эйзенхауэра, сыграло решающую роль. До второго тура голосования делегаты, поддерживавшие менее популярных кандидатов - Э. Уоррена и Г. Стассена, переметнулись на сторону Эйзенхауэра и, добавив недостающие голоса, решили исход борьбы в пользу генерала. Через несколько часов, уже без особых сложностей, кандидатом на пост вице-президента США от республиканской партии был утвержден 39-летний сенатор из Калифорнии Ричард М. Никсон, который, как полагали лидеры республиканцев, в силу своей молодости должен был привлечь голоса молодых американских избирателей. В своей речи по поводу утверждения его кандидатуры Эйзенхауэр обещал возглавить «кре-

286


стовый поход» с целью изгнания из Вашингтона правительства, погрязшего, как он выразился, в расточительстве, невежестве и коррупции.

Следуя установленной в 1948 г. традиции, Америка вновь получила возможность наблюдать за ходом работы национального съезда республиканцев по телевидению. Перспектива, о которой с такой опаской упоминалось в американской печати в 20-х годах, стала реальностью. Около 70 млн. американцев наблюдали за драматическим развитием работы республиканского съезда, получив полную иллюзию сопричастности к триумфу Эйзенхауэра. С этих пор телевидение становится неотъемлемой частью всех избирательных кампаний, оказывая на их ход и исход значительное влияние.

Политическая платформа республиканцев, одобренная съездом, содержала набор обычных заверений и обещаний. Основное внимание делегатов было привлечено к внешнеполитическому разделу платформы, написанному Джоном Фостером Даллесом, в котором содержалось, в частности, обещание - «отречься от всех обязательств, содержащихся в секретных соглашениях, подобных тем, которые были заключены в Ялте», и продемонстрировать надежды Соединенных Штатов на «восстановление подлинной независимости порабощенных народов». Даллес был удовлетворен тем, что предложенные им формулировки и идеи нашли поддержку у делегатов съезда. Тема «освобождения порабощенных народов» с этих пор присутствовала во многих выступлениях и заявлениях республиканских политических деятелей, делавших ставку на провоцирование выступлений антисоциалистических сил в Восточной Европе и оказание давления на СССР. Республиканская платформа содержала обычные по тому времени призывы к борьбе с коммунизмом, подвергала критике коррупцию в правительстве Трумэна и обещала положить конец «отрицательной, бесполезной и аморальной политике сдерживания», которой придерживалось в своем внешнеполитическом курсе правительство Трумэна22.

Делегаты демократической партии собрались на свой съезд двумя неделями позднее в том же Чикаго. Их вниманию было предложено несколько кандидатур, в числе которых фигурировали сенаторы Кефовер, Рассел, Керр, вице-президент Баркли, губернатор штата Нью-Йорк Гарриман, но, по всеобщему признанию, ни

287


один из них не мог рассчитывать на хотя бы примерно равные шансы с Эйзенхауэром на победу. В ходе съезда выросла и окрепла идея выдвижения кандидатом на пост президента Эдлая Стивенсона. После третьего тура голосования кандидатура Стивенсона была утверждена большинством делегатов съезда. На пост вице-президента был выдвинут сенатор-южанин Джон Спаркман.

Утвержденная демократами политическая платформа практически повторяла платформу 1948 г., защищала курс администрации Трумэна, обещала рабочим отмену принятого контролируемым республиканцами конгрессом закона Тафта - Хартли, а фермерам - улучшение их экономического положения.

Немедленно после завершения работы национальных съездов обеих ведущих партий президент Трумэн активно включился в предвыборную кампанию, избрав объектом своей резкой критики республиканского кандидата. Надо сказать, что Трумэн с большой неохотой расставался с положением лидера демократической партии и новому лидеру - Стивенсону пришлось на первых порах, по образному выражению Л. Генри, «извиваться в политических объятьях» Трумэна23. Профессиональные политиканы из республиканской партии, поняв, что Трумэн решил взять на себя роль руководителя кампании, воспользовались этим обстоятельством и сосредоточили, в свою очередь, весь огонь критики не на основном противнике Эйзенхауэра Стивенсоне, а на самом Трумэне и деятельности его правительства. Отдавая себе отчет в том, что Трумэн своим активным вмешательством в кампанию лишь усугубляет и без того незавидное положение демократов, Стивенсон, по совету своих сторонников, предпринял энергичную попытку вырваться из стеснявших свободу его действий «объятий» президента Трумэна. В августе 1952 г. Стивенсон нанес визит Трумэну в Белом доме в надежде договориться с ним о том, чтобы президент оставался в стороне от активного участия в предвыборной кампании и дал возможность Стивенсону создать в глазах избирателей свой собственный образ политического деятеля, независимого в своих суждениях и поступках от политики и действий уходившей в отставку администрации. Описывая это совещание, К. Филиппе отмечал: «Оно было натянутым, болезненно неловким и в значительной степени неубедительным. Нельзя от-

288


крыто просить президента отойти в сторону от основной политической кампании его партии, и окольные намеки Стивенсона либо не доходили до сознания Трумэна, либо же, если они и доходили, попросту им игнорировались. В любом случае, было бы абсурдным полагать, что человек с темпераментом и политическим опытом Гаррй Трумэна согласится с ролью молчаливого и исполненного собственного достоинства «серого кардинала» в кампании, в ходе которой подвергался сомнению весь его послужной список на посту президента»24.

Впоследствии Трумэн, возлагая всю вину за поражение демократической партии на Стивенсона, писал в своих мемуарах, что тот допустил несколько серьезных ошибок в ходе предвыборной кампании. Основной из них Трумэн считал стремление Стивенсона «отмежеваться от правительства в Вашингтоне и, возможно, от меня». «Каким образом,- восклицал Трумэн,- Стивенсон надеялся убедить американских избирателей в необходимости удержать демократическую партию у власти, отрекаясь в то же время от ее влиятельных членов, я не знаю»25. Особое негодование Трумэна вызвало заявление кандидата демократов в беседе с одним из журналистов о том, что он намерен покончить с «беспорядком в Вашингтоне». Этим заявлением, возмущался Трумэн, Стивенсон фактически полностью и безоговорочно поддержал основные лозунги республиканской предвыборной кампании, сыграв на руку Эйзенхауэру. «До тех пор пока существуют люди, дающие взятки,- теоретизировал Трумэн, пытаясь объяснить неизбежность коррупции,- будут существовать и люди, готовые получать взятки. Это утверждение в одинаковой степени относится как к частному бизнесу, так и к государственному и правительственному бизнесу. Это имеет место и в области промышленности и банковского дела, и в федеральном правительстве». Особое неудовольствие Трумэна вызвала позиция, занятая Стивенсоном в связи с обвинениями правительства демократов в «пособничестве коммунистам». «Историческим фактом является то, что именно при правительстве демократов были приняты экономические и военные меры, спасшие западную цивилизацию от коммунистического контроля»,- негодуя, восклицал президент. Обвинение своего правительства в «пособничестве коммунистам» Трумэн назвал «самой наглой ложью века, сфабрикован-

19 Э. А. Иванян

289


пой безрассудными демагогами из числа республиканцев... прибегавшими к технике страха и большой лжи, чтобы ввести в заблуждение и запугать наш народ»26.

Лидеры демократической партии и сам Трумэн понимали, что тема «красной опасности» была важной составной частью плана республиканской партии, имевшего целью дискредитировать правительство демократов, и что в условиях разгула маккартизма было явно недостаточно лишь подвергать сомнению и отметать утверждения республиканских пропагандистов. Перед администрацией Трумэна стояла задача доказать консервативной Америке, что демократическое правительство не намерено церемониться с «нелояльными» американцами. К 1952 г. более 4 млн. американцев, находившихся на государственной службе или претендовавших на нее, были тщательно проверены Федеральным бюро расследований. Обвинительные заключения были вынесены против девяти с лишним тысяч человек, а дела почти 3 тыс. человек были переданы в суд. В попытке умалить масштабы поднятой в стране антикоммунистической истерии некоторые американские авторы впоследствии писали, что всего лишь 378 человек (или 0,002% от общего числа лиц, подвергшихся проверке) были в конечном итоге уволены с работы. Возможно, что так и было на самом деле, но эти авторы намеренно обходили тот факт, что свыше 4 млн. человек были подвергнуты унизительной проверке, что тысячи американцев были вынуждены пройти через крайне неприятную процедуру судебного разбирательства. Проверка лояльности способствовала еще большему разжиганию антикоммунистической истерии в стране.

Гораздо менее решительно и эффективно действовало правительство Трумэна в борьбе с коррупцией в государственном аппарате, хотя немногочисленные факты разоблачения судебными органами наиболее вопиющих злоупотреблений преподносились американской общественности в качестве убедительного доказательства постоянной приверженности администрации Трумэна делу государственной законности и правопорядка. В министерстве юстиции и Налоговом бюро США к концу 1952 г. за всевозможные злоупотребления были уволены 66 человек, из которых 9 человек были приговорены к различным срокам тюремного заключения27.

290


* * *

В продолжавшейся тем временем предвыборной кампании остроумный и красноречивый Стивенсон неизменно одерживал верх в дебатах со своим республиканским соперником, но вопреки здравому смыслу росла не его популярность, а популярность Эйзенхауэра. Как заметил один из газетчиков, сопровождавших Эйзенхауэра в поездке по стране: «Когда он (Эйзенхауэр.- Э. И.) произносит самые явные банальности, американцы смотрят на его серьезное лицо так, словно они слышат нечто достойное быть высеченным в камне и переданным третьему и четвертому поколениям»28. Генерал представлялся малоискушенным в политике человеком, не знакомым со сложностями активной борьбы с политически опытным противником, и вызывал сочувствие рядовых американцев, традиционно питающих симпатии к человеку, находящемуся в более трудном положении. Стивенсон усиленно пытался вызвать страх американцев перед приходом в Белый дом кадрового военного, но не без помощи республиканской пропагандистской машины избиратели видели в Эйзенхауэре лишь миролюбивого генерала с обаятельной улыбкой, человека скромного происхождения, своими ратными делами добившегося вершины славы и признания. Более того, в условиях растущего недоверия американцев к профессиональным политиканам тот факт, что Эйзенхауэр был далеким от политики человеком и не был «обычным .политическим деятелем» со всеми присущими ему отрицательными качествами и вызывающими подозрение действиями, рассматривался даже как несомненное достоинство республиканского кандидата. Кому-то даже пришло в голову сравнить генерала с чистым листком бумаги, который еще ни одной партии не удалось «испещрить своими каракулями».

Опыт генерала в военно-политических вопросах и в области дипломатии (имелось в виду весьма ограниченное по времени и по личному вкладу участие Эйзенхауэра в переговорах о капитуляции фашистской Германии) приводился как веский довод в его пользу. В создавшейся международной обстановке, как утверждала контролируемая республиканцами пресса, эти ка-

291


чества республиканского кандидата можно было считать решающими, простив ему незнание внутриполитических проблем Америки.

Однако наиболее несомненным и веским преимуществом Эйзенхауэра перед его основным политическим противником было то, что еще до начала предвыборной кампании в казну республиканской партии потекли щедрые взносы крупных магнатов США, «жирных котов», сделавших ставку на генерала. В его распоряжение были переданы опытные специалисты по ведению предвыборной борьбы, чье сотрудничество щедро оплачивалось монополистическими кругами. «Эйзенхауэр... был именно тем человеком, которого хотели (монополии.- Э. И.). Нельзя было представить себе более совершенного кандидата,- писал Р. Тагуэлл.- Он разделял все убеждения, представлявшие наибольший интерес для финансовых и промышленных магнатов»29.

Эйзенхауэр вел предвыборную кампанию в энергичном, наступательном плане. Он без устали разъезжал по стране, призывая избирателей к «моральному крестовому походу» с целью расчистки «беспорядка в Вашингтоне» и «устранения мошенников и коммунистов с насиженных влиятельных мест». Он обвинял правительство Трумэна в том, что оно втравило страну в корейскую войну, которую было не в состоянии «ни выиграть, ни закончить», осуждал политику «сдерживания» коммунизма и призывал к «освобождению закабаленных народов Европы и Азии». Значительное место в его предвыборных выступлениях занимала тема антикоммунизма. Под влиянием консерваторов и реакционно настроенных республиканских политических деятелей в выступлениях Эйзенхауэра все чаще стали преобладать обещания в случае его победы на выборах безжалостно изгнать со всех постов «розовых», «красных» и сочувствующих им нелояльно настроенных лиц. Выступая в штате Висконсин, родном штате сенатора Мак-карти, и стоя бок о бок с этим махровым реакционером, Эйзенхауэр всенародно пожимал ему руку, благодаря за внесенный им вклад в успех предвыборной кампании. Играя на антикоммунистических настроениях маккартистов, Эйзенхауэр исключил из своего заблаговременно подготовленного выступления в Висконсине теплые слова о своем бывшем командире и покро-

292


вителе генерале Макартуре, с которым у Маккарти были весьма натянутые отношения. Возможно, об этом факте никто и не узнал бы, если бы положительный отзыв о Макартуре не был включен в заблаговременно отпечатанный и распространенный среди журналистов текст. Исключение этого абзаца из выступления было замечено американской прессой и широко комментировалось. Стивенсон не преминул довольно недвусмысленно высказаться по этому поводу: «В любой кампа-нии могут быть произнесены слова, которые, возможно, и не следовало произносить. И я сам не выше упреков. Мне не удалось под давлением времени и обстоятельств прокомментировать каждую проблему и каждый вопрос во всех подробностях. Но моя совесть--то самое чувство, которое щемит, когда все остальное торжествует- моя совесть меня не тревожит... Я могу подойти к этому дню суда народного с уверенностью в том, что я никогда не пытался говорить разные вещи разным людям... Я говорил одни и те же слова о благородном деле равноправия всем людям в Виргинии и в Гарлеме. Я не был изоляционистом в Чикаго и интернационалистом в Нью-Йорке. Я не превозносил одним духом моего друга и не бросался затем пожимать руку того, кто на него клеветал»30. Не оставался в долгу и Эйзенхауэр. В одном из своих выступлений, написанном для него его советниками, генерал высмеял менторский тон и характер публичных выступлений соперника, напоминавших, как заявил Эйзенхауэр, научные трактаты.

В ходе предвыборной кампании Стивенсон предпринял несколько попыток предложить американским избирателям нечто отличное от того, что предлагали или готовы были предложить им кандидаты республиканской партии. Так, в частности, он попытался отмежеваться от маккартизма. Выступая перед членами Американского легиона с речью «О характере патриотизма», Стивенсон заявил: «Трагедией наших дней является атмосфера страха, в которой мы живем, а страх порождает угнетение». Это и другие заявления Стивенсона, несмотря на свою расплывчатость и общий характер, дали повод республиканцам, и в первую очередь сторонникам сенатора Маккарти, обвинить Стивенсона в том, что он проявляет «мягкость» к коммунистам. При этом нередко приводился тот факт, что Стивенсон

293


п свое время выступал свидетелем защиты по делу Алджера Хисса, бывшего ответственного сотрудника государственного департамента США, обвиненного маккартистами в государственной измене.

Весь ход предвыборной .кампании 1952 г., как, впрочем, и всех других предвыборных кампаний в США, лишний раз подтверждал справедливость высказывания, историка Роберта Такера, считающего, что в американской политике «признанным правилом игры является то, что противники пытаются нажить капитал на трудностях и ошибках друг друга... Оппортунизм является вполне допустимым аспектом, если не каноном политической игры»31.

1952 год явился важной вехой в истории развития телевидения и положил начало широкому использованию этого наиболее эффективного средства массовой информации во внутриполитической борьбе в США. Отныне по каналам телевидения транслировались не только работа национальных съездов республиканской и демократической партий, но и наиболее интересные эпизоды предвыборной кампании. Ход работы съездов передавался четырьмя крупнейшими телевизионными компаниями. Большинство из 18 млн. телевизионных приемников, существовавших в то время в США, были сконцентрированы в крупнейших городах Восточного и Западного побережья и Среднего Востока, где проживало около 40% американского населения и более 50% американских избирателей32.

Придавая особое значение этому новому каналу массовой информации, национальные комитеты обеих партий подготовили инструкции своим кандидатам, в которых содержались советы по наиболее эффективному использованию возможностей телевидения для обеспечения своей победы. Республиканцы выделили на предвыборную рекламу своего кандидата по телевидению не менее полутора миллиона долларов. Повинуясь воле организаторов его предвыборной кампании, Эйзенхауэр послушно участвовал в инсценировках «задушевных бесед с простыми американцами с улицы», изрекал заранее написанные для него фразы и, лишь оставаясь наедине со своими близкими друзьями, жаловался на то, что его, «старого солдата, вынуждают пасть так низко». Телевидение широко использовалось обеими ведущими политическими партиями не только для пред-

294


выборкой пропаганды своих кандидатов, но и для публичных обвинений противников во всевозможных злоупотреблениях. Особенно активно освещались по телевидению события, связанные со взаимно предъявленными республиканской и демократической партиями обвинениями в незаконном использовании фондов, выделенных на проведение предвыборной кампании.

Кульминационным пунктом всей предвыборной кампании 1952 г. явилось обещание республиканского кандидата самолично выехать в Корею с целью поиска путей скорейшего урегулирования военного конфликта. Это заявление Эйзенхауэра вызвало замешательство в рядах демократической партии. Трумэн впоследствии писал: «Я никогда не смогу понять, как ответственный военный деятель, хорошо знакомый с особой деликатностью наших переговоров по вопросу об окончании военных действий, мог воспользоваться этой трагедией в корыстных политических целях». Заявление Эйзенхауэра, утверждал Трумэн, ослабило позицию США на переговорах33. Какова бы ни была реакция Трумэна и других лидеров демократической партии, нельзя не признать, что это заявление Эйзенхауэра оказало решающее влияние на исход президентских выборов. 4 ноября 1952 г. 34 млн. американцев проголосовали за Эйзенхауэра, 27 млн. отдали свои голоса Стивенсону. Республиканской партии удалось также заполучить большинство мест в сенате и в палате представителей. Впервые за 20 лет республиканцы завоевали контроль над Белым домом и конгрессом одновременно.

Получив сообщение о победе Эйзенхауэра, Трумэн поздравил генерала, не преминув едко присовокупить, что его личный самолет будет предоставлен в распоряжение Эйзенхауэра, если тот «все еще намерен поехать в Корею»34. В ответ Эйзенхауэр невозмутимо заявил, что он предполагает воспользоваться для этой поездки одним из военных транспортных самолетов35.

Победа республиканской партии на выборах 1952 г. отнюдь не свидетельствовала Ъ росте ее популярности в стране. Одержанная республиканцами победа была скорее победой популярного и умело разрекламированного генерала, с именем которого у многих американцев были связаны воспоминания, ассоциировавшиеся с разгромом фашизма, и перспектива окончания войны в Корее. Важнейшую роль в победе Эйзенхауэра сыграло то,

295


что за ним стояли влиятельные круги монополистического капитала США, сделавшие ставку на Эйзенхауэра, как на человека, который будет послушно исполнять их волю. Роль практического проводника идей, отвечавших интересам этих кругов, отводилась опытнейшему деятелю партии сенатору Роберту Тафту; ему была уготована роль фактического премьер-министра при бездеятельном президенте. Въехав в Белый дом, Эйзенхауэр поспешил уведомить сенатора Тафта, что тот может посещать его без предварительного уведомления и независимо от того, какими делами занят президент. Кроме ближайших помощников президента эта привилегия предоставлялась лишь единственному члену кабинета - государственному секретарю Джону Фо-стеру Даллесу. (Как едко заметил Стивенсон: «Тафт проиграл состязание, но выиграл победителя»36.) После этого консерваторы устами Тафта пообещали президенту поддержку в его внешней и внутренней политике. Болезнь и смерть Тафта расстроила, однако, связанные с ним*, планы.

Оказавшись без лидера, консервативное крыло республиканской партии возложило все свои надежды на Маккарти. Еще в ходе предвыборной кампании Эйзенхауэр, опасаясь потерять столь необходимые ему для победы голоса консервативных элементов страны, так и не решился осудить маккартизм и даже, напротив, заявлял, что он поддерживает усилия, предпринимаемые сенатором по «очистке правительства от коммунистов». Правда, Эйзенхауэр признавал, что между ним и Маккарти имеются расхождения в подходе к решению стоявших перед страной проблем, но те, кто ожидал более решительного разрыва генерала с реакционерами, были явно разочарованы. Окрыленный нейтралитетом будущего президента, Маккарти активизировался в такой степени, что решился посягнуть на авторитет известных в стране политических деятелей и государственных организаций. Среди лиц, обвиненных Маккарти и его сторонниками в «симпатиях к коммунизму», оказались государственный секретарь США Дин Ачесон,. кандидат демократов Э. Стивенсон, бывший личный переводчик президентов Рузвельта и Трумэна Чарльз Болэн, видный историк Артур Шлезингер и многие другие политические и общественные деятели США. В период предвыборной кампании особенно доставалось от

296


Маккарти Стивенсону. Так, в частности, в своем выступлении по радио незадолго до выборов Маккарти «предостерег» американских избирателей, заявив, что в случае победы на выборах Стивенсон получит возможность продолжать «направляемую из Кремля самоубийственную национальную политику»37.

В период между выборами и официальным вступлением Эйзенхауэра на пост президента «охота на ведьм», возглавленная Маккарти, развернулась по всей стране. Сенатская подкомиссия под председательством сенатора Маккарэна вынесла решение о необходимости увольнения из секретариата ООН всех американцев, подозреваемых в «симпатиях к коммунизму», и руководство ООН, уступая давлению американского правительства, уволило ряд сотрудников - американских граждан. Трумэн и его правительство, опасаясь обвинений со стороны будущей республиканской администрации в пособничестве «проникновению красных» в правительственный аппарат, продолжали идти на поводу у реакции. Масштаб «чистки» и увольнений принял такие размеры, что ни один государственный служащий не мог быть уверен в завтрашнем дне. Крупный магазин готового платья «Бонде» поместил в те дни следующую рекламу в одной из вашингтонских газет: ««Бонде» полностью уверен в том, что занимающие государственные посты чиновники останутся на своих местах»38, приглашая этих чиновников делать покупки в кредит с оплатой их не ранее марта 1953 г. «Мы не беспокоимся и вам не следует беспокоиться»,- заявлял в своем рекламном объявлении другой магазин, предлагая полное возмещение покупателям выплаченной ими суммы в случае, если они потеряют работу и не смогут полностью расплатиться за приобретенные товары39. Однако, вместо того чтобы способствовать возникновению чувства уверенности в будущем, такого рода объявления лишь разжигали тревогу. Проверка лояльности охватывала не только поступавших на государственную службу лиц, но и тех, кто уже давно работал. Личные дела государственных чиновников проверялись по нескольку раз, они вызывались в специальные комиссии по проверке лояльности; проверялись не только родственные связи этих лиц, но и их дружеские контакты. Многие из чиновников предпочитали увольняться с работы, не дожидаясь решений комиссии. Те же, кто избирал

297


путь борьбы за свои права, оказывались под подозрением в течение многих лет.

Характеризуя этот период истории Соединенных Штатов, английский историк Р. Гулд-Адамс писал: «Администрация Эйзенхауэра так надолго пережила эру Маккарти, что многие, особенно за пределами США, с излишней легкостью забывают о том, что Маккарти был в зените своего влияния, когда президент (Эйзенхауэр) вступил на пост. В годы этой грязной главы в американской истории многие невинные люди, как состоявшие на государственной службе, так и те, кто на ней не состоял, пребывали в ежедневном страхе, опасаясь того, что какое-либо неожиданное искажение одного из фактов так называемых улик, возникавших в процессе бесконечных слушаний дел под руководством Маккарти, послужит основанием для зловещей «охоты на ведьм» против них с обвинениями в сотрудничестве с коммунистами или в симпатиях к коммунистам»40. С активизацией маккартистской кампании многие американцы наивно возлагали надежды на то, что с приходом в Белый дом республиканский президент положит конец преследованиям, и, не дождавшись этого, удивлялись бездействию главы государства. Газета «Вашингтон пост», которая предсказывала в 1952 г., что маккартизм исчезнет с приходом в Белый дом Эйзенхауэра, была вынуждена заявить в период разгула мак-кар-тизма, что она безуспешно «ждала 400 ночей, что президент проявит способность к руководству, которая приведет к счастливому исходу»41.

Сам Эйзенхауэр вспоминал впоследствии, что в тот период он получал многочисленные письма, содержавшие единственный вопрос: почему он «не убрал» Маккарти? Р. Тагуэлл, подобно многим другим американским авторам, подчеркивал, что Эйзенхауэр «мог в любой момент остановить раздоры, вызванные поведением Маккарти, но он безмятежно игнорировал всю эту историю»42. Завися от поддержки консервативных кругов страны, Эйзенхауэр и не мог поступить иначе. 1953-1954 годы были годами особенного разгула мак-картизма, чему в значительной мере способствовала бездеятельность республиканского правительства и самого президента. Более того, в правительственных кругах даже в какой-то степени бравировали тем, сколько государственных служащих «сомнительной репутации»

298


было уволено новой администрацией. К 30 июня 1954 г. с работы было уволено около 7 тыс. человек. Хотя Эйзенхауэр в частных беседах и продолжал лицемерно выражать недовольство деятельностью Маккарти и его сторонников, он избегал делать какие-либо официальные заявления по этому вопросу, утверждая, что с его стороны было бы неразумным удостаивать Маккарти президентского внимания. А тем временем Маккарти пользовался свободно предоставляемыми ему монополистическими кругами страны радио- и телевизионными каналами для нападок на администрации Трумэна и Эйзенхауэра, обвиняя их в «мягкотелости по отношению к коммунизму».

Реакционное движение Маккарти, оставившее глубокий след в американской истории и наложившее отпечаток на внутреннюю и внешнюю политику правительства США в последующие годы, состояло, по убеждению автора книги «Маккартизм: американский фашизм на марше» М". Вейса, из «разочарованных, неуравновешенных и пришедших в неистовство элементов среднего класса, клюнувших на удочку преподнесенного им в демагогических целях в жертву козла отпущения за все испытанные ими трудности и страдания. Этим козлом отпущения явился коммунизм. В основной массе сторонников Маккарти можно увидеть все существующие и будущие группировки, разъедающие жизненные органы Америки. Отрепья и остатки кофли-новского движения, «Серебряных рубашек», «Христианских границ», «Основателей Америки», сторонников Дж. Л. К. Смита, членов Американского легиона, организации «Католики - ветераны войны», скзбов, провокаторов ФБР, профессиональных реакционеров и штрейкбрехеров, куклуксклановцев, линчевателей, хулиганов и гангстеров находятся в маккартистском движении»43. В 1957 г. Маккарти умер, подвергнутый политическому остракизму даже многими из тех, кому он играл на руку своей человеконенавистнической деятельностью.

* * *

Вернемся, однако, к событиям, происшедшим после того, как были объявлены результаты президентских выборов. Итак, Еыборы прошли, и с этого дня и в течение последующих 75 суток вся власть в стране должна

299


была, согласно конституции США, принадлежать правительству, отвергнутому большинством электората. После выборов Трумэн предпринял несколько попыток установления тесных деловых взаимоотношений с вновь избранным президентом, но Эйзенхауэр решительно отклонял все эти попытки, не желая ассоциировать свою деятельность с уходящими с политической арены демократами. Помощники Эйзенхауэра категорически возражали против сколько-нибудь тесного общения с представителями трумэновской администрации по любым вопросам, за исключением разве что вопросов чисто технического характера. Как жаловался позднее один из помощников Трумэна, «дверь была открыта настежь, но в нее никто не входил»44. Взаимоотношения между Трумэном и Эйзенхауэром напоминали взаимоотношения между Гувером и Рузвельтом в период менаду ноябрем 1932 г. и мартом 1933 г. с той только разницей, что на этот раз в качестве стороны, упорно избегавшей каких-либо контактов с уходящей администрацией, выступали республиканские политические деятели. Эйзенхауэр считал, что любой неофициальный контакт с администрацией Трумэна будет «неразумным» с точки зрения будущего республиканского правительства.

В начале декабря 1952 г. Эйзенхауэр в сопровождении группы своих ближайших советников выехал в Корею, с тем чтобы на месте разобраться в сложившейся обстановке и выяснить возможности выполнения данного им избирателям обещания. Первые сообщения в американской печати о поездке Эйзенхауэра в Корею появились лишь после того, как генерал уже завершил свою поездку. А до тех пор оставшиеся в Вашингтоне сотрудники аппарата Эйзенхауэра искусно вводили в заблуждение американскую общественность регулярно передававшимися в печать сведениями о расписании дня генерала в Нью-Йорке и списками лиц, якобы наносивших ему визит в те дни.

Отношения между Трумэном и Эйзенхауэром сохранялись напряженными вплоть до самого последнего дня пребывания Трумэна в Белом доме. Трумэн болезненно воспринимал любые замечания, касающиеся этих взаимоотношений. На пресс-конференции, состоявшейся 18 декабря 1952 г., один из корреспондентов поинтересовался у Трумэна, будет ли он сопровождать Эйзен-

300


хауэра по дороге к Капитолию, где последнему предстояло принести торжественную присягу на пост президента. Трумэн резко поправил журналиста: «По дороге на торжественную церемонию избранный, но не вступивший еще в должность президент поедет вместе с президентом. Затем президент возвратится в Белый дом, а некое частное лицо займется своими делами»45.

Трумэн намерен был оставаться президентом до последней минуты своего срока. До последней минуты своего неофициального положения сохранял свою независимость и Эйзенхауэр, отклонив, в частности, приглашение Трумэна позавтракать с ним в Белом доме в день принесения торжественной присяги. Эйзенхауэр даже не нанес традиционного визита уходящему в отставку президенту в день своей инаугурации, хотя и был вынужден по традиции выехать вместе с Трумэном на церемонию в одной машине. Всю дорогу до Капитолийского холма оба политических деятеля угрюмо молчали, обменявшись, по воспоминаниям Трумэна, лишь несколькими колкими фразами. Эйзенхауэр, как писал Трумэн, вспомнил, что он сознательно не присутствовал на инаугурации последнего в 1949 г., дабы не отвлекать своим присутствием внимания от президента. На это Трумэн резко ответил: «Вас не было здесь в 1948 г., поскольку я вас не вызывал. (Видимо, здесь неточность. Инаугурация президента Трумэна состоялась 20 января 1949 г.- Э. И.) Но если бы я вас вызвал, вы были бы обязаны приехать»46. Натянутые отношения между ними сохранились до смерти Эйзенхауэра в 1969 г.

Речь Дуайта Эйзенхауэра по поводу вступления на пост президента США изобиловала религиозными интонациями, которые преобладали и в ряде его последующих выступлений. Он призывал американцев присоединиться к сочиненной им в то памятное утро молитве. Сама речь представляла собой заявление общего характера, в котором Эйзенхауэр особо выделил некие абстрактные идеалы, которыми он был намерен, по его словам, руководствоваться в своей деятельности на посту президента США. Новый президент призвал Америку и весь мир руководствоваться принципами «отвращения к войне», национальной гордости, экономической мощи, равных возможностей, самоопределения наций и взаимной солидарности всех народов. От авторов этого и других текстов заявлений и речей прези-

301


дента на протяжении всего восьмилетнего пребывания Эйзенхауэра в Белом доме не требовали высокоинтеллектуальных или политически отточенных формулировок. Боссы республиканской партии и правящие круги США не строили иллюзий в отношении политических способностей генерала. Старому солдату с самого начала отводилась почетная роль «отца нации». Задача же формулирования и проведения в жизнь отвечавшего интересам правящих кругов страны государственного курса была поручена ими другим лицам.

С первых дней своего существования кабинет, сформированный президентом Эйзенхауэром, был прозван «кабинетом бизнесменов». Министром финансов был назначен президент кливлендской сталелитейной компании «М. А. Ханна и К0» Джордж Хэмфри, министром обороны - президент «Дженерал моторе» Чарльз Вильсон, министром почт - президент мичиганской автомобильной компании А. Е. Саммерфильд, министром торговли- массачусетский промышленник Синклер Уикс, министром сельского хозяйства - крупный биржевик Эзра Бенсои, министром юстиции - председатель Национального комитета республиканской партии Г. Брау-нелл, министром внутренних дел - губернатор Орегона Дуглас Маккей. Эйзенхауэровский кабинет был, по словам У. Бинкли, «определенно однобоко представлявшим интересы американского общества ввиду преобладания в нем представителей большого бизнеса»47. Даже в сенате США высказывались опасения, что новый кабинет будет особенно усердно стоять на страже интересов финансово-монополистических группировок США. Эти опасения подтверждались недвусмысленным заявлением нового министра обороны Чарльза Вильсона, открыто провозгласившего: «Что хорошо для «Дженерал моторе», хорошо и для всей нации». Совет национальной безопасности практически полностью состоял из военных, пользовавшихся личным доверием Эйзенхауэра.

Государственным секретарем США был назначен Джон Фостер Даллес, которому было суждено сыграть зловещую роль во внешней политике Соединенных Штатов 50-х годов. Еще в ходе предвыборной кампании 1952 г., выступая перед членами Американского легиона, Эйзенхауэр призывал к «освобождению», правда мирным путем, стран, подпавших под «коммунистиче-

302


скую тиранию». Несколько позднее, выступая в г. Буффало, Даллес, критикуя внешнюю политику трумэновской администрации, призвал к «освобождению порабощенных коммунистами народов», намеренно опустив фразу «мирным путем». Агрессивность провозглашенного Даллесом внешнеполитического курса взволновала даже европейских союзников США, опасавшихся развязывания новой войны в Европе. Под давлением европейских правительств, требовавших разъяснить позицию США по этому вопросу, Даллес был вынужден признать, что он проявил неосмотрительность в выборе выражений и что он имел в виду «освобождение мирным путем». Как заметил У. Лафебер, «это было странной неосмотрительностью со стороны видного юриста-международника, в течение последних сорока лет совершенствовавшего свое мастерство точных формулировок»48.

В течение шести лет Джон Фостер Даллес был государственным секретарем США, и ни у кого за весь этот период не возникало никаких сомнений в том, кто же является истинным автором внешнеполитического курса США. Даллесу были предоставлены президентом все полномочия формулирования внешнеполитического курса страны, включая право проявления инициативы в этой области от имени правительства США. И хотя, как утверждал Эйзенхауэр, государственный секретарь никогда не предпринимал важных внешнеполитических шагов без ведома и согласия президента, можно сказать, что именно Даллес, а не Эйзенхауэр был автором агрессивного внешнеполитического курса США 50-х годов. Такую точку зрения высказывают многие американские историки. Как отмечал один из ближайших помощников Даллеса, с президентом согласовывались «уже принятые решения и планы, созревшие в деталях в изобретательном и неутомимом уме Даллеса»49. Принципы внешней политики республиканского правительства были заложены в написанном Даллесом внешнеполитическом разделе республиканской платформы, в которой содержалось, в частности, следующее положение: «Нынешняя администрация (т. е. правительство Трумэна.- Э. И.) в течение семи лет промотала беспрецедентную мощь и престиж, которыми мы обладали к концу второй мировой войны». В результате этого «преступного расточительства» Россия, по сло-

303


вам Даллеса, «уверенно продолжает осуществление своего плана завоевания мира. Мы выдвигаем обвинение в том, что руководители нынешней администрации, находящейся у власти, утеряли мир, завоеванный столь дорогой ценой во второй мировой войне»50.

Надо сказать, что эти и подобные им заявления автора внешнеполитического курса республиканского правительства резко контрастировали с его же заявлениями, сделанными им в те годы, когда он служил в правительственном аппарате Трумэна. В 1949 г. Даллес уверял американцев в силе и разумности внешней политики США, проводимой правительством Трумэна. В 1951 г. он же заявлял, что «свободному миру» нет оснований беспокоиться за свое будущее, поскольку под руководством США он представляет силу, «радующую сердца всех тех, кто любит свободу»51.

Внешнеполитический курс демократов подвергся жестокой критике со стороны новой администрации. Основным объектом критики были Ялтинские соглашения, и Даллес не преминул включить в текст республиканской платформы следующий абзац: «Правительство США, руководимое республиканцами, откажется признать все обязательства, содержащиеся в секретных соглашениях, подобных Ялтинским, способствующих коммунистическому закабалению»52. К началу 1954 г. Даллес сформулировал доктрину «массированного возмездия», которая была провозглашена президентом в качестве «нового слова» в военно-стратегической политике США, исходившей из неизбежности атомной войны. Оправдывая расширенную программу гонки ядерных вооружений, и в частности программу создания мощной авиации, оснащенной ядерным оружием, Эйзенхауэр говорил о необходимости создания базы, позволяющей США нанести «мгновенное возмездие теми средствами и в тот момент, которые мы сочтем нужными»53.

По признанию американских авторов, президент отныне видел мир сквозь очки Даллеса. «Тогда как не требующие особых усилий функции символа национального единства были без особой спешки взяты на себя Эйзенхауэром, истинная власть в его правительстве была захвачена Джоном Фостером Даллесом», - писал издатель и главный редактор журнала «Рипортер» М. Асколи54. Осуществляя строгий контроль над

304


там, с кем из зарубежных деятелей встречался президент, и над содержанием их бесед, Даллес самолично возложил на себя обязанности не только представителя президента во внешнеполитической области, но и его юрисконсульта, тщательно редактируя все тексты заявлений президента по внешнеполитическим вопросам для прессы. Необходимость такого контроля Даллес объяснил «малоопытностью» Эйзенхауэра. Не кто иной, как Даллес, явился инициатором всей вьетнамской политики Соединенных Штатов, приведшей впоследствии страну к самой непопулярной войне в ее истории. В августе 1954 г. Даллес заявил: «Отныне для нас наиболее важным является не оплакивать прошлое, а воспользоваться возможностью для предотвращения того, чтобы потеря Северного Вьетнама не привела в будущем к распространению коммунизма по всей Юго-Восточной Азии и Юго-Западной части Тихого океана»55. В ноябре 1954 г. в Южный Вьетнам были направлены американские военные советники под командованием генерала Коллинса, приступившие к обучению сайгонской армии.

По инициативе Даллеса 7 апреля 1954 г. Эйзенхауэр выступил с изложением новой военно-политической «теории домино», предостерегавшей другие страны от попыток нарушения статус-кво в каком-либо районе мира: «Если вы поставите кости домино в ряд и опрокинете первую кость, то неизбежно очень быстро опрокинется и последняя в ряду кость. Таким образом, на ваших глазах начнется разрушение, которое будет иметь весьма глубокие последствия»56. К концу первого срока своего пребывания в Белом доме Эйзенхауэр «практически сдал все свои полномочия» Джону Фо-стеру Даллесу. Это убеждение, в частности, высказывает бывший премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан в своих мемуарах. Ссылаясь на разговор с Даллесом в 1956 г., Макмиллан вспоминает, что государственный секретарь США посоветовал ему не беспокоиться о точке зрения Эйзенхауэра, заявив: «Ведь это я пишу все то, что он говорит». «Он (Даллес.- Э. И.) сказал,- вспоминает далее Макмиллан,- что было бы ошибкой верить в то, что он и президент могут быть не вместе. Он сам являлся автором большинства президентских заявлений. Когда они должны были быть жесткими, их произносил государственный секре-

20 Э. А. Иванян

305


тарь. Когда же они должны были быть идеалистическими, их произносил президент, но автором их был государственный секретарь». Свое мнение о способностях Эйзенхауэра как государственного деятеля Макмил-лан высказывает в следующих словах: «Он не соответствовал требованиям своего поста, он практически никогда не соответствовал им. Он был способен изредка на какое-то важное решение при условии, если вам удавалось разыскать президента»57. Собственно говоря, и сам Эйзенхауэр не скрывал сложности для него вопросов внешней политики. Лишь однажды, в 1955 г., Эйзенхауэр решился поступить вопреки настойчивой рекомендации своего госсекретаря ни в коем случае не выезжать на встречу «в верхах» и не вести «переговоров с коммунистами». Но, выехав в Женеву в сопровождении Даллеса, Эйзенхауэр послушно следовал разработанному государственным секретарем сценарию, исключавшему какую-либо возможность достижения договоренности с Советским Союзом.

Что же можно сказать о внутриполитическом курсе администрации Эйзенхауэра? Американские историки и обозреватели позже отзывались о годах его пребывания на посту президента как о «периоде застоя» в области внутренней политики американского государства. «Несомненно верным представляется утверждение о том,- писал, в частности, в 1969 г. журнал «Тайм»,- что за внешним спокойствием эйзенхауэровского периода игнорировались насущные социальные проблемы»58. Подобно тому как он полностью положился на рекомендованного ему правящими кругами США Даллеса в области внешней политики, Эйзенхауэр был не прочь делегировать президентские полномочия в области внутренней политики членам его кабинета, занимавшимся вопросами экономики, финансов и социальных проблем. Кое-кто даже заранее оправдывал подобный шаг со стороны Эйзенхауэра вошедшей в кровь привычкой полководца полностью полагаться на работников своего штаба во всех повседневных вопросах, в то время как он сам занят разработкой больших стратегических замыслов.

Президент требовал от своих подчиненных, чтобы его никогда «не беспокоили по пустякам». «Но чем меньше его беспокоили,- писал Ричард Нойштадт,- тем меньше он знал, а чем меньше он знал, тем менее

306


уверенным он был в своих суждениях»59. Эйзенхауэр полностью полагался на своих советников и членов кабинета. Однако среди представителей крупного промышленного и финансового капитала, введенных в его правительство, равных Даллесу по опыту, энергии и честолюбию людей не оказалось. В результате, как отмечал Р. Тагуэлл, «в области экономики дела обстояли намного хуже. Продолжалась инфляция, и рабочие, организованные в профсоюзы, в попытке справиться с последствиями инфляции выдвигали соответствующие требования, что приводило время от времени к подрывавшим экономику забастовкам. Инфляция также все ухудшала уровень жизни рабочих, не объединенных в профсоюзы. За восемь лет пребывания Эйзенхауэра у власти имели место три явных экономических спада, явившихся результатом не отвечавшей требованиям времени политики, проводимой в жизнь людьми, которых он поставил руководить министерством финансов. Они добились успеха в бизнесе, и Эйзенхауэру казалось вполне обоснованным надеяться на то, что они должны кое-что знать и о финансах. Но они знали, что нужно было им самим, а не то, что было необходимо стране»60. Не знал этого и сам президент, не имевший сколько-нибудь ясного представления о сложных финансово-экономических и социальных проблемах. Не желая отказываться от образа жизни, к которому он привык за последние годы, Эйзенхауэр предпочел пустить дело на самотек, передав решение этих серьезных проблем в руки непригодных для этой цели людей. Государственная машина продолжала функционировать с периодическими сбоями даже без участия президента, хотя видимость активной деятельности президента сохранялась усилиями предприимчивого пресс-секретаря Эйзенхауэра Джима Хэгерти. Лишь лицам из ближайшего окружения президента было известно, что Хэгерти намеренно скапливал у себя в столе подписанные Эйзенхауэром официальные документы или тексты заявлений, с тем чтобы передавать их в прессу в периоды частых отлучек президента из Вашингтона. В результате американская общественность была под полным впечатлением того, что, и находясь на отдыхе, президент продолжает заниматься решением государственных дел.

307


* * *

К 1954 г. демократическая партия в такой степени оправилась от поражения, нанесенного ей двумя годами ранее, что в результате промежуточных выборов 1954 г. смогла вновь завоевать большинство мест в обеих палатах конгресса. Если Стивенсон на первых порах все еще выражал сомнение в целесообразности выдвижения своей кандидатуры на предстоящих президентских выборах, то по мере приближения 1956 г. эти сомнения постепенно рассеивались. Демократическая партия была в значительной степени обязана Стивенсону улучшением своих политических позиций и финансового положения. Стивенсон активно разъезжал по стране, выступая перед американской общественностью с пропагандой деятельности своей партии. Вырученные от этих выступлений средства, поступавшие в казну партии, позволили демократам не только погасить оставшийся после выборов 1952 г. долг, но и создать финансовый резерв в ожидании новых выборов. Сам Стивенсон утвердился в роли неоспоримого лидера демократической партии. Бывший президент Трумэн, не терявший надежды на то, что ему удастся оказывать влияние на политику демократов, пытался воспрепятствовать росту авторитета Стивенсона в партии. Особой поддержкой Трумэна пользовалась кандидатура бывшего заместителя государственного секретаря США Гарримана. Трумэн называл Стивенсона нерешительным человеком, которому недостает «нужного нам для победы боевого духа». Стивенсон заявил о своем намерении баллотироваться за год до выборов - в ноябре 1955 г. Через месяц его примеру последовал сенатор Э. Кефовер. Хотя А. Гарриман официально заявил о своем решении баллотироваться гораздо позднее, уже в конце 1955 г. ни у кого не было сомнений в отношении его намерений. В числе десятка других, менее серьезных претендентов на пост президента от демократической партии фигурировало имя техасского сенатора Линдона Б. Джонсона.

Положение демократов осложнялось тем, что в сентябре 1955 г. Эйзенхауэра сразил сердечный удар. До болезни президента ни у кого в стране не возникало сомнения в том, что Эйзенхауэр будет баллотироваться на второй срок, и предвыборная кампания демократов

308


строилась с расчетом на уничтожающую критику внешней и внутренней политики республиканского правительства. Серьезная болезнь президента спутала все расчеты оппозиции. Возникла реальная опасность того, что излишне ярые нападки на больного президента отрицательно скажутся на популярности кандидата демократической партии.

Надо сказать, что еще до болезни Эйзенхауэра представители либерального крыла республиканской партии выступили с требованием, чтобы кандидатура вице-президента Р. Никсона не выдвигалась на новый срок. Противники Никсона считали, что повторное выдвижение его кандидатуры приведет к потере большого числа голосов либералов, независимых, а также многочисленных сторонников Эйзенхауэра в рядах демократической партии, отдавших свои голоса кандидату республиканцев на выборах 1952 г. Однако с болезнью Эйзенхауэра имя Никсона стало Есе чаще называться в качестве наиболее вероятного избранника республиканской партии.

12 ноября 1955 г. опрос мнения среди аккредитованных в Вашингтоне американских журналистов показал, что подавляющее большинство из них (88%) считают Ричарда Никсона будущим кандидатом партии61. Неделей позже другая влиятельная группа журналистов предсказала, что наиболее вероятными кандидатами республиканцев будут Р. Никсон и председатель Верховного суда США Эрл Уоррен62. Возможность того, что Эйзенхауэр сможет баллотироваться на второй срок после тяжелой сердечной болезни, казалась маловероятной. Однако, пройдя продолжительный курс лечения, Эйзенхауэр заявил в январе 1956 г., что, несмотря на серьезность перенесенной болезни, врачи удовлетворены общим прогрессом в состоянии его здоровья. Хотя Эйзенхауэр ничего не сказал тогда о своем отношении к выдвижению его кандидатуры на предстоявших президентских выборах, он пообещал сделать это, как только примет окончательное решение.

29 февраля 1956 г. на пресс-конференции Эйзенхауэр известил страну о своем решении баллотироваться на второй срок. Вечером того же дня он выступил по радио и телевидению с заявлением, в котором заверил своих сограждан в том, что, несмотря на необходимость соблюдения строгого распорядка дня, регулярного чере-

309


доваиия работы с обязательным отдыхом, он не сомне-вается, что будет в состоянии исполнять функции президента страны не хуже, чем он это делал в прошлом. Заявив о своем намерении баллотироваться на выборах 1956 г., Эйзенхауэр, однако, не спешил с подтверждением своей готовности вновь выступить «в паре» с Никсоном. На запросы назойливых журналистов и , заинтригованных политических деятелей Эйзенхауэр уклончиво отвечал, что не имеет претензий к тому, как Р. Никсон исполнял обязанности вице-президента в прошедшие четыре года. В апреле 1956 г., уступив давлению консервативного крыла своей партии, Эйзенхауэр согласился на выдвижение кандидатуры Никсона на пост вице-президента США на второй срок.

Впервые с 1888 г. съезд демократической партии состоялся раньше республиканского. Собравшиеся в Чикаго 13 августа 1956 г. демократы большинством голосов утвердили своими кандидатами Э. Стивенсона и Э. Кефовера. Кандидатура Стивенсона была поддержана делегатами съезда вопреки неудовольствию бывшего президента Трумэна. Еще в октябре 1955 г. Трумэн встречался наедине со Стивенсоном, после чего заявил представителям прессы, что не намерен публично высказываться о возможном кандидате партии до окончания работы съезда. «Любое лицо имеет право баллотироваться в президенты»63,- сухо добавил он, лишний раз подтвердив предположение многих американцев о том, что бывший президент не забыл и не простил Стивенсону предвыборной кампании 1952 г.

Одобренная съездом политическая платформа демократов подвергала уничтожающей критике внешнюю и внутреннюю политику правительства республиканцев. В части, касавшейся внутренних проблем Америки, особо подчеркивались ухудшившееся за последние годы положение фермеров, растущая дороговизна, продолжающееся разорение мелких предпринимателей, осуждались налоговые послабления и фаворитизм в отношении «большого бизнеса», рост монополий, антирабочее законодательство республиканской администрации и коррупция в государственном аппарате.

Спустя десять дней в Сан-Франциско съехались на свой съезд и делегаты республиканской партии, которые, как и ожидалось, утвердили своими кандидатами на высшие административные посты в стране Дуайта

310


Эйзенхауэра и Ричарда Никсона. Впервые с 1900 г. обе партии во второй раз утвердили одних и тех же кандидатов в президенты. Политическая платформа, утвержденная съездом, представляла собой, по сути дела, вариации на тему основного лозунга республиканской избирательной кампании - «мир и процветание» - и в восторженных тонах отзывалась о президенте и политическом курсе его правительства. Особо превозносились заслуги республиканской администрации в прекращении войны в Корее. И вновь, как и прежде, в 1952 г., под несомненным влиянием Джона Фостера Даллеса платформа республиканцев одобряла предпринятые правительством шаги по дальнейшему «сдерживанию» коммунизма и высказывала «озабоченность» судьбой народов Восточной Европы и Азии. Итак, обе ведущие партии США не только утвердили своих прежних кандидатов в президенты, но и оставили, по сути дела, без изменений свои программы действий на ближайшие четыре года.

Начавшаяся предвыборная кампания также мало чем отличалась от предыдущей как с точки зрения методов и тактики ведения предвыборной борьбы, так и с точки зрения поднимавшихся в ходе кампании вопросов. Демократы, как и в прошлом, направляли основной огонь своей критики в адрес Никсона, а республиканцы вновь и вновь напоминали американским избирателям о том, что «правительство демократов неизменно ввергает страну в войну». Стивенсон, правда, предпринял в ходе этой кампании серьезную попытку изменить сложившееся у многих представление о нем как о кандидате интеллектуалов (или «яйцеголовых», как издевательски именует их представителей провинциальная и мелкобуржуазная Америка). Выступления Стивенсона были не столь выспренними, язык намного проще и доходчивее, темы более близкими интересам и нуждам «человека с улицы», но, как показал дальнейший ход событий, решающего влияния на исход выборов новая тактика Стивенсона не оказала. Не принесли желаемых результатов и попытки кандидата демократов подвергнуть сомнению разумность внешнеполитического курса республиканской администрации в период Суэцкого кризиса 1956 г., как, впрочем, и сформулированной Цж. Ф. Даллесом и целеустремленно проводившейся им в жизнь политики «на грани войны». Эйзенхауэр реши-

311


телы 10 вступился зн своего государственного секретаря, следующим образом отозвавшись о своем политическом противнике: «Не могу понять, как этот глупец решается нападать на нашу внешнюю политику в создавшейся ситуации, после того как в нее было заложено столько труда и идей»64. Но в общем и целом оба кандидата излагали свои взгляды в настолько общей форме, что выявить различия между ними было крайне трудно.

За неделю до выборов в газетах было опубликовано медицинское заключение о состоянии здоровья Эйзенхауэра, подписанное известными в стране врачами. Во избежание возникновения каких-либо сомнений у американских избирателей организаторы предвыборной республиканской пропаганды информировали их о том, что президент чувствует себя отлично и никаких оснований беспокоиться о его физическом состоянии нет. 5 ноября 1956 г. в газете «Вашингтон пост энд тайме геральд» были опубликованы результаты опроса, проведенного Американским институтом общественного мнения, согласно которому за Эйзенхауэра были готовы проголосовать 57% американских избирателей, тогда как Стивенсону были намерены отдать свои голоса лишь 39%. Прогноз оказался довольно точным - в день выборов более 35 млн. американцев проголосовали за кандидата республиканской партии. Стивенсону удалось собрать лишь 26 млн. голосов. Но республиканцы лишились большинства в сенате и в палате представителей.

Многие американские газеты отметили на следующий день, что одержанная республиканцами победа явилась, как и в 1952 г., победой не партии, а личной победой Эйзенхауэра. Уолтер Липпман следующим образом подвел итоги президентских выборов 1956 г.: «Кампания была чистой и приличной, но не просвещающей и не интересной. Любые дебаты требуют наличия двух сторон, но президент отказался быть спровоцированным на обсуждение чего бы то ни было... Корреспонденты, комментаторы и эксперты по изучению общественного мнения были в основном правы, проводя различие между Эйзенхауэром и его партией. Он получил колоссальный вотум доверия. Республиканская партия его не получила»65.

312


* * *

С точки зрения личного участия президента в решении важных государственных вопросов второй срок пребывания Эйзенхауэра в Белом доме мало чем отличался от первого четырехлетия. Длительный период болезни Эйзенхауэра, начавшийся в сентябре 1955 г. и продолжавшийся в 1956 г., продемонстрировал, что государственная машина США функционировала, как и прежде, без сколько-нибудь заметного участия президента в управлении ею. Много позднее один из наиболее влиятельных членов американского сената, Эверетт Дирксен, вспоминал в беседе с Джоном Кеннеди: «По правде говоря, Эйзенхауэр имел весьма слабое представление о том, что делалось в годы его администрации. Обычно он собирал группу лиц, давал возможность всем высказаться, часа два сохраняя молчание и рисуя каракули, а затем произносил: - Ну что ж, ребята, кто возьмется за это дело?» По мнению сенатора, президент США не знал, что происходит в стране, и мало что понимал в особенностях функционирования правительства Соединенных Штатов66. Не исключено, конечно, что Дирксен намеренно сгущал краски, дабы доставить удовольствие Кеннеди, но значительная доля правды в его словах, несомненно, была. Судя по сборнику официальных сообщений и пресс-релизов Белого дома «Паблик пейперз» за эти годы, утверждал Э. Корнуэлл, «институт президентства функционирует самостоятельно в любом случае, и тогда, когда верховный администратор находится на месте и проявляет активность, и тогда, когда он бездействует»67. Но такое положение все чаще вызывало нарекания со стороны многих представителей политических кругов США, и в первую очередь деятелей демократической партии, активизировавших критику в адрес пассивного президента и обретшего поистине безграничную власть в проведении внешнеполитического курса страны Джона Фостера Даллеса. Основное содержание критики демократами сложившегося положения на высшем уровне административной власти наиболее полно было суммировано позднее американским историком Т. А. Бейли в его книге «Президентское величие»: «Белый дом не является или не должен являться больницей, лечебницей или домом для престарелых ветеранов войны. Прези-

313


донт Эйзенхауэр, израненный старый солдат, баллотировался на второй срок после тяжелого сердечного удара, за которым последовала серьезная хирургическая операция. Он предупредил избирателей по радио и телевидению, что в случае его избрания он сможет выполнять функции президента лишь время от времени, сберегая свои силы и часто отдыхая. Но столь чарующей была его улыбка и столь ослепляющим был блеск его пяти звездочек *, столь умиротворяющим был излучавшийся им отеческий образ, что американские избиратели продолжали свою «общенациональную любовную связь» и согласились с условиями, выдвинутыми заслуженным полуинвалидом. И они получили в годы его администрации именно то, что он им обещал,- частично занятого президента»68. Спустя почти год после его второй инаугурации «Нью-Йорк тайме» сообщила, что из 1777 дней пребывания на посту президента Эйзенхауэр провел 683 дня, т. е. более полутора лет, на отдыхе, в отпуске или оправляясь от болезни.

Уже в 1957 г.- в самом начале второго президентского срока Эйзенхауэра - такого рода высказывания стали раздаваться и в лагере республиканцев. Происшедшие в этот год события в самих Соединенных Штатах и в мире послужили для многих американцев убедительным свидетельством неблагополучия в руководстве внутренней и внешней политикой страны. Экономика США испытывала очередной спад, наиболее тяжелый со времен экономического кризиса 1929-1933 гг. За период с 1955 по 1959 г. темпы развития американской экономики значительно снизились, дефицит платежного баланса достиг в 1958/59 финансовом году 12,5 млрд. долл., валовой национальный продукт увеличивался в среднем на 2% в год. Цены на продукты питания выросли с марта 1956 г. по март 1958 г. на 7,5%, безработица достигла наивысшего после окончания второй мировой войны уровня в 8% от общего числа занятых. Уровень жизни американских трудящихся падал. По признанию американских историков, «одной из причин неудачи в деле ликвидации нищеты в стране было то, что этот вопрос никогда не ставился национальным руководством на первое место. Первое место


* Пять звездочек - знаки различия высшего воинского звания в американской армии.

314


было зарезервировано за национальной обороной. Нет сомнения в том, что «холодная война» явилась одной из наиболее тяжелых трагедий в американской истории... «Холодная война» оказала глубокое влияние на весь ход экономического развития. Расходы на оборону способствовали усилению инфляции и продолжающемуся росту крупных корпораций»69. Страну потрясали серьезные социальные волнения, ширилась экономическая борьба американских трудящихся. 1957 год был годом Литтл-Рока, небольшого городка в штате Арканзас, вписавшего еще одну трагическую страницу в историю борьбы американских негров за гражданские права *.

А осенью того же года произошло событие, потрясшее весь мир и серьезно обеспокоившее правящие круги США, - Советский Союз успешно вывел на космическую орбиту первый искусственный спутник Земли. Республиканское правительство предприняло поистине отчаянные попытки убедить американскую и мировую общественность в «заурядности» успеха СССР. Незадолго до этого ушедший в отставку с поста министра обороны США Ч. Вильсон назвал выдающееся достижение Страны Советов «милым техническим трюком»70. Ближайший помощник президента Эйзенхауэра генерал Шерман Адамс призвал американцев не обращать внимания на «баскетбольную игру в космосе»71.

Республиканские правящие круги пытались сохранить видимость безразличия к успехам Советского Союза и после запуска более мощного искусственного спутника Земли с Лайкой на борту. «Уж не намерен ли Советский Союз забросить в космос со следующим спутником корову?» -с наигранной беспечностью вопрошали вашингтонские остряки. Однако для большинства американцев, привыкших не сомневаться в том, что их страна является самой передовой в техническом отношении и наиболее сильной в военном отношении страной мира, успехи Советского Союза явились, полной неожиданностью. В то время как мировая общественность восхищалась успехами советского народа, означавшими коренное изменение в соотношении сил на международной арене в пользу социализма,


* Борьба негритянского населения США за гражданские права в период с 1945 по 1972 г. подробно освещается в монографии И. А. Геевского «США: негритянская проблема». М., 1973.

315


отдельные политические деятели США предпринимали попытки нажить на этом политический капитал или подчеркнуть необходимость дальнейшей и более активной милитаризации американской экономики. Линдон Б. Джонсон, бывший в те годы лидером демократического большинства в сенате, настаивал на немедленном увеличении ассигнований на военные нужды США: «Римская империя правила миром, поскольку она умела строить дороги. Позднее, когда люди вышли в море, доминировала Британская империя, поскольку она имела корабли. Сейчас коммунисты утвердились в космосе. Не очень убедительными звучат заверения в том, что в будущем году мы запустим «более совершенный» спутник, даже если он будет отделан хромом и снабжен автоматическими стеклоочистителями»72.

Помимо демонстрации своего технического превосходства в этой области над Западом, настороженно предупреждал лондонский «Экономист», Советский Союз «как бы заявил всему миру: «Мы, русские, всего лишь одно поколение назад считавшиеся отсталым народом, способны совершать более поразительные деяния, чем богатый и чванливый Запад, и все это благодаря коммунизму»»73. Идейно-психологические последствия такой впечатляющей демонстрации уровня развития научной мысли и успехов, достигнутых в строительстве в СССР высокоорганизованного и передового общества, были не менее, если не более, опасны для Запада, с точки зрения буржуазных идеологов, чем ее сугубо военно-технические последствия. И этот ошеломляющий успех был достигнут государством, с которым, как настаивали американские правящие круги устами государственного секретаря Джона Фостера Даллеса, следовало вести разговор исключительно «с позиции силы».

В политических кругах страны, как среди демократов, так и среди республиканцев, росло недовольство лицами, состоявшими в ближайшем окружении президента. Лидеры демократов видели угрозу своим политическим планам на будущее не в бездеятельном и в любом случае уходившем из Белого дома в 1960 г. президенте, а в наиболее активных и влиятельных советниках Эйзенхауэра, каковыми считались Даллес и специальный помощник президента и его негласный «начальник штаба» генерал Шерман Адаме. (Про по-

316


следнего говорили, что он нередко принимает решения и самостоятельно предпринимает действия, которые со дня основания Соединенных Штатов входили в прерогативу лишь одного человека в стране - президента США.) Предвидя серьезные сложности для себя на промежуточных выборах в конгресс в 1958 г. и во избежание более серьезных выводов, к которым имели все основания прийти избиратели, влиятельные республиканские политические деятели были не прочь обвинить во всех свалившихся на республиканскую администрацию бедах и неприятностях нескольких близких к Эйзенхауэру лиц.

Незадолго до промежуточных выборов Эйзенхауэр был вынужден расстаться с генералом Адамсом, уличенным демократами во взяточничестве и злоупотреблении служебным положением. «Степень болезненности любого скандала часто зависит от того, насколько умело он обыгрывается политическими противниками»,- писал в 1969 г. журнал «Тайм», комментируя увольнение генерала Адамса в отставку74. Отставка Адамса оказалась как нельзя более кстати для Эйзенхауэра и республиканских лидеров, так как она заставила умолкнуть тех, кто в последнее время стал активно поговаривать о небезгрешности самого президента. Видный американский журналист Дрю Пирсон, нередко выступавший на страницах американской печати в традициях «макрекеров» - «разгребателей мусора» начала текущего века, утверждал, что за годы своего пребывания в Белом доме Эйзенхауэр получил подношения в виде акций, дорогостоящего оборудования для собственной фермы в Геттисберге и в другой форме на сумму, превышающую полмиллиона долларов75. Адаме был принесен в жертву, но этого было явно недостаточно для обеспечения победы республиканцев на промежуточных выборах 1958 г. Демократы сохранили за собой большинство в обеих палатах конгресса.

Джон Фостер Даллес как-то заявил: «Если я буду принимать во внимание чувства и настроения людей, живущих в других странах, то я не смогу выполнять функции государственного секретаря»76. Сохраняя верность этому кредо все годы своего пребывания в роли теоретика, инициатора и проводника агрессивного внешнеполитического курса США, Даллес делал ставку на правые, реакционные и консервативные круги

317


страны. Но и в этих кругах не могли не признать, что днллесовская внешняя политика завела Соединенные Штаты в тупик. В результате проявлявшейся Даллесом буквально патологической неприязни ко всем, кто решался противостоять американскому диктату в вопросах внешней политики, подорванными оказались взаимоотношения США даже с наиболее последовательными и верными союзниками и партнерами в Западной Европе. Журнал «Лук» писал в те дни: «Со времен Гитлера ни одного иностранца не презирали и не ненавидели в Англии в такой степени, как государственного секретаря Джона Фостера Даллеса»77. Для многих американских союзников в Западной Европе, так же как и для многих американских политических деятелей, сохранение Даллеса на посту госсекретаря США, а следовательно в роли творца американской внешней политики означало прежде всего заведомую обреченность любых попыток вступить в сколько-нибудь конструктивные переговоры с Советским Союзом. А необходимость таких переговоров диктовалась весьма важными соображениями, среди которых основным было признание возросшей роли и авторитета Советского Союза в международных делах и его растущей военно-экономической мощи. Расчет Даллеса на военное решение политических конфликтов в мире оказался несостоятельным, и это не могли не признать даже наиболее рьяные его защитники среди политических деятелей и представителей деловых кругов США.

Вряд ли было бы правильным представлять Джона Ф. Даллеса «злым гением» президента. Утверждать так значило бы забыть об имевшем глубокие корни консерватизме самого Эйзенхауэра. Всевозможные внешнеполитические теории, доктрины и решения, предлагавшиеся Даллесом, не только встречали благожелательное отношение главы государства, но и его полную и безоговорочную поддержку. Дать возможность политической оппозиции устранить Даллеса, свалив на него всю вину за провалы американской внешней политики и за ее гибельное влияние на экономику страны, означало бы для президента признать свою полную некомпетентность во внешнеполитических вопросах и неоспоримость того факта, что их решение было отдано на бесконтрольный откуп государственному секретарю. Последствия такого признания могли оказаться весьма

318


серьезными для политического будущего республиканской партии. Смерть Даллеса в 1959 г. разрешила сомнения относительно его дальнейшей политической судьбы, терзавшие президента и его единомышленников. Отныне перед главой государства стояла почетная, но крайне непривычная и сложная для него задача руководства внешней политикой США.

Однако мало кто в стране искренне верил в то, что Эйзенхауэру удастся добиться каких-либо коренных изменений в экономическом и политическом положении страны за оставшееся до окончания второго президентского срока время. Это находило отражение в первую очередь на страницах прессы, контролируемой демократической партией или симпатизирующей ей, а также в выступлениях представителей оппозиции в печати и по телевидению США.

В марте 1959 г. издатель журнала «Рипортер» Аско-ли писал: «Мы являемся свидетелями непреложного и трагического факта окончания эры Эйзенхауэра почти за два года до действительного конца срока его пребывания на посту президента»78. «На лице Эйзенхауэра всегда была улыбка уверенности, улыбка, которую становится все труднее сохранять,- писал М. Чайлдс.- По мере того как приближается к концу его второй срок, становится все более болезненно очевидным явное несоответствие между его репутацией и исполнением им своих обязанностей»79. У. Липпман (который был старше Эйзенхауэра на год) заявил, что президент «безнадежно устарел»80.

Последовавшая вскоре после смерти Даллеса серия заявлений президента Эйзенхауэра, содержавших призывы к проведению переговоров между Востоком и Западом по наиболее насущным вопросам современности, возродила, хотя и ненадолго, надежды американцев на возможность прекращения гонки вооружений, устранения последствий жестокой инфляции и повышения жизненного уровня трудящихся масс США. Начали даже поговаривать о «новом Айке», столь разительно отличались казавшиеся весьма энергичными заявления президента о необходимости наведения порядка в самих США от совсем недавних попыток Эйзенхауэра уходить от решения сложных международных и внутренних проблем. Президент торжественно объявил о достижении договоренности об обмене визитами с руково-

319


дителями Советского Союза. Буквально «под занавес» пребывания Эйзенхауэра в Белом доме была достигнута договоренность о новой встрече на высшем уровне в Париже между главами правительств СССР, США, Англии и Франции.

Свидетельством того, насколько безуспешны были запоздалые попытки президента изменить проводимый его правительством агрессивный внешнеполитический курс, явился крупнейший международный скандал с засылкой самолета-шпиона У-2 в воздушное пространство Советского Союза, приведшей к срыву встречи на высшем уровне в Париже. Получив сообщение о том, что над территорией СССР сбит американский разведывательный самолет, правительство Эйзенхауэра поспешило официально заявить 5 мая, что самолет-де оказался в пределах советских воздушных границ лишь в результате неисправности аэронавигационных приборов и что данный самолет выполнял задание по составлению метеорологических сводок. Одновременно с этим государственный департамент США торжественно заверил всех в том, что американские самолеты никогда намеренно не нарушали воздушные границы СССР. После того как Советский Союз объявил о поимке летчика-шпиона Г. Пауэрса и об обладании документами и вещественными доказательствами, подтверждающими шпионский характер полета У-2, правительство США было вынуждено признать факт преднамеренного нарушения американским самолетом советской воздушной границы. Но даже в этих условиях государственный департамент заявил 7 мая, что вашингтонские власти не давали-де санкций на осуществление подобных полетов.

В преддверии президентских выборов это было очень неосторожным заявлением, так как оппозиция получала редкую возможность доказать американским избирателям полную неподотчетность государственных учреждений президенту и отсутствие какого-либо контроля с его стороны над их деятельностью. Перед Эйзенхауэром и республиканскими лидерами стояла сложная дилемма: в случае признания того, что полет У-2 был осуществлен без ведома президента, серьезно подрывался не только авторитет Эйзенхауэра и его правительства, но и ставились под угрозу шансы республиканцев на победу в ходе предстоявших президент-

320


ских выборов; в случае признания решающей роли Эйзенхауэра в посылке самолета-шпиона торпедировались, без сомнения, переговоры на высшем уровне в Париже и ставилась под сомнение искренность шагов по разрядке международной напряженности, на которые, казалось, было готово пойти правительство США. Внутриполитические, узкопартийные интересы одержали верх - 11 мая Эйзенхауэр признал свою личную ответственность за это конкретное и другие подобные ему нарушения советских воздушных границ американскими самолетами, совершаемые, как он пытался представить, в «жизненно важных» для США целях сбора секретной информации военного характера и в интересах национальной безопасности США.

Близилось завершение восьмилетнего пребывания Эйзенхауэра в Белом доме, не оправдавшего радужных надежд, которые возлагали на него американские избиратели. Внутреннее положение страны мало чем отличалось от того, которое было унаследовано республиканской администрацией от Трумэна. Столь же, если не более чреватым опасностями, было международное положение США, осложнившееся в годы президентства Эйзенхауэра тем обстоятельством, что даллесовская внешняя политика США, нашедшая свое выражение в провозглашенной Эйзенхауэром в январе 1957 г. доктрине, связала страну военными договорами со многими государствами. Несмотря на данные Эйзенхауэром в 1952 г. обещания значительно сократить ассигнования на военные нужды, к 1959 г. военный бюджет, постоянно возрастая, превысил 42 млрд. долл.

В основе политики и экономики США того периода лежала концепция неизбежности атомной войны с Советским Союзом.

Опасность ставки на милитаризацию Соединенных Штатов Эйзенхауэр, казалось, понял лишь буквально перед тем, как покинуть Белый дом. В своем прощальном обращении к народу США в январе 1961 г. Эйзенхауэр обратил внимание на усиление власти в стране военно-промышленного комплекса, т. е. влиятельной группировки представителей монополистического капитала, контролировавшей производство продукции так называемого «оборонного значения», и связанных с ними политических и военных кругов США. Тагуэлл, подводя итог восьмилетнего пребывания Эйзенхауэра в Бе-

21 Э. А. Иванян

321


лом доме, писал в связи с этим заявлением президента; «Прощальное обращение Эйзенхауэра к нации в конце его президентского срока содержало ошеломляющее предупреждение об опасности военно-промышленного комплекса, процветанию которого он сам способствовал. Как давно он понял опасность слишком большой зависимости экономики страны от военного производства, неизвестно. Во всяком случае, в период своего пребывания на посту президента он не предпринимал никаких действий, чтобы воспрепятствовать этому, а его прощальное предупреждение было всего лишь прощальным предупреждением, и не более того. Он не предложил какого-либо средства борьбы с критикуемой им коалицией»81.

США стояли на пороге нового десятилетия, которому суждено было стать наиболее бурным и противоречивым в двухсотлетней истории американского государства. Политическую арену покидал самый старый президент Соединенных Штатов, лишь пассивно констатировавший нарастание предпосылок серьезных политических, экономических, военных и социальных событий, которым еще предстояло всколыхнуть всю страну. Его преемником был избран самый молодой в истории государства президент *, понимавший объективную необходимость пересмотра всего комплекса аспектов государственной политики, но не имевший еще ясного представления ни о масштабах, ни о сущности требовавшихся перемен. Запоздалое осознание стоявших перед страной внешнеполитических и внутриполитических проблем стоило первому, по утверждению одних американских авторов, почетного места в истории США; не нашедшая поддержки у влиятельных политических и монополистических кругов страны поспешность в попытках решить эти проблемы, по утверждению других авторов, стоила второму его жизни.


* Теодор Рузвельт, вступивший на пост президента США после убийства Мак-Кинли в 1901 г., был несколько моложе Дж. Ф. Кеннеди, но последний считается самым молодым из официально избранных на этот пост американских президентов.


VIII
Несбывшиеся ожидания

Видный американский историк Артур М. Шлезингер утверждал в своем трактате «Приливы и отливы в национальной политике», что в политической жизни Соединенных Штатов периоды активности неизменно чередуются с периодами затишья и что эти перемены могут быть предсказаны с определенной степенью точности. Скончавшийся в 1954 г. профессор Шлезингер не дожил всего шести лет до того года, который мог бы дать еще одно доказательство обоснованности подмеченной им черты американской политической жизни. Но его сын, историк Артур М. Шлезингер-младший, ставший близким советником молодого сенатора от штата Массачусетс Джона Ф. Кеннеди, изложил отцовскую теорию в памятной записке на имя сенатора в 1959 г. В этой записке, в частности, говорилось, что США «стоят на пороге новой политической эры» и что «энергичное государственное руководство будет составлять сущность наступающего этапа в политической жизни страны»1. Такой прогноз полностью соответствовал представлению Джона Кеннеди о том этапе истории Соединенных Штатов, в формировании которого он твердо был намерен принять самое деятельное и непосредственное участие.

323


Имя сенатора Кеннеди получило известность в стране в период работы съезда демократической партии в

1956 г., когда крайне незначительным большинством голосов делегаты предпочли ему в качестве своего кандидата на пост вице-президента США политически более опытного сенатора Э. Кефовера. Поражение Кеннеди, которое он на первых порах сильно переживал, пошло в конечном итоге ему на пользу. Сам Кеннеди заявил незадолго до президентских выборов 1960 г.: «Если бы я был избран кандидатом в вице-президенты на демократическом съезде в Чикаго в 1956 г., моя политическая карьера была бы сейчас уже закончена»2. И действительно, потерпевшие поражение на выборах 1956 г. демократы могли бы свалить вину за свой неуспех на тогда еще малоизвестного и малоопытного сенатора Кеннеди, и в будущем он уже, скорее всего, не имел бы возможности рассчитывать на поддержку лидеров партии. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: в 1956 г. неудачливым кандидатом в вице-президенты оказался не Джон Кеннеди, а Э. Кефовер, и послужной список молодого сенатора из Массачусетса остался незапятнанным в глазах боссов партии и избирателей. Кеннеди понял, какой незавидной судьбы ему удалось избежать, когда в 1957 г. он был назначен членом сенатской Комиссии по иностранным делам вместо полностью дискредитировавшего себя в глазах боссов демократической партии Кефовера. Впоследствии Роберт Кеннеди часто вспоминал о том времени, когда его старший брат был «спасен от вице-президентства».

Согласно воспоминаниям близких к нему лиц, Джон Кеннеди решил выставить свою кандидатуру на пост президента США от демократической партии уже в

1957 г., но сделал.официальное заявление о своем решении гораздо позднее - 2 января 1960 г., когда более или менее определенно выкристаллизовалось намерение республиканцев назвать преемником президента Эйзенхауэра его вице-президента Ричарда Никсона и когда с такой же степенью определенности можно было ожидать, что многолетний фаворит демократов Эдлай Стивенсон не будет стремиться к выдвижению своей кандидатуры на очередных президентских выборах. Подчеркнув личную ответственность президента Соединенных Штатов за решение наиболее важных проблем современности в ближайшие четыре года, Кеннеди пре-

324


дупредил американских избирателей, а с ними и тех, от чьей позиции в значительной степени зависела его политическая судьба, что им предстоит сделать важный вы^ бор, который повлияет на будущее страны. «Выдвижение мной своей собственной кандидатуры,- заявил он,- основывается на уверенности в том, что я смогу одержать победу и на съезде и на выборах... В течение последних 18 лет я состоял на службе Соединенных Штатов, сначала в качестве офицера военно-морского флота на Тихом океане в годы второй мировой войны, а в последующие 14 лет в качестве члена конгресса. За последние 20 лет я посетил почти все континенты и страны - от Ленинграда * до Сайгона, от Бухареста до Лимы. Из всего этого я вынес образ Америки как страны, играющей благородную и историческую роль защитника свободы в период крайней опасности, и образ американцев как уверенного в себе, мужественного и стойкого народа. Вдохновляемый этим образом, я и начинаю эту кампанию»3. Американцев, слушавших или прочитавших это заявление молодого сенатора в газетах на следующий день, поразили не сами слова - они уже привыкли слышать громкие фразы и беспочвенные обещания из уст кандидатов на всевозможные выборные посты. Но не могли остаться незамеченными энергия и убежденность, с которыми были произнесены эти слова, энергия и убежденность, которых не хватало последние восемь лет в заявлениях, исходивших из Белого дома.

Спустя две недели, выступая в Национальном пресс-клубе, Джон Кеннеди изложил свои взгляды на прерогативы и обязанности президентского поста, сознательно акцентировав внимание присутствовавших на тех аспектах президентской власти, которые недооценивались или полностью игнорировались, с его точки зрения, президентом Эйзенхауэром. Имя Эйзенхауэра ни разу не упоминалось в этом выступлении, но, проводя всевозможные исторические параллели и аналогии, Кеннеди не оставлял сомнений у слушателей, кого именно он имел в виду. Судя по содержанию и стилю выступления, в подготовке его текста, несомненно, принимали участие не только историки, но и опытные пропагандисты. «В 1960 г. американский народ имеет полное право


* В 1939 г., будучи студентом, Кеннеди побывал в качества туриста в СССР.

325


вкать, что именно думает о президентском посте человек, претендующий на него, имеет ли он представление о могущественных возможностях этого поста и готов ли он их использовать, будет ли он руководствоваться в своей деятельности примером Тафта или Рузвельта, Вильсона или Гардинга... В предстоящем десятилетии, в ответственные и революционные шестидесятые годы президентство США потребует нечто большее, чем громкие, но пустые фразы, провозглашаемые с позиций, находящихся далеко от переднего края. Оно потребует, чтобы президент находился в самой гуще битвы, чтобы он проявлял горячую заботу о судьбе руководимых им людей, чтобы он был готов служить им, пусть даже рискуя подчас вызвать их кратковременное недовольство» *4.

Впервые со времен Вудро Вильсона американцы слышали столь исчерпывающее и решительное изложение взглядов на обязанности президента США от политического деятеля, претендующего на этот высокий пост. В том, что это были взгляды самого Кеннеди, сомневаться не приходилось, авторы произносимых им речей лишь облекали эти взгляды в отвечавшую требованиям политической борьбы форму. Буквально с первых публичных выступлений Джона Кеннеди в сознании американцев стал формироваться образ энергичного кандидата, движимого искренним стремлением действовать в национальных интересах. Более опытные, но выглядевшие бесцветными по сравнению с ним другие претенденты на пост президента от демократической партии - лидер демократического большинства в сенате, техасец Линдон Джонсон, сенатор из Миннесоты Губерт Хэмфри и сенатор из Миссури Стюарт Сайминг-тон - явно уступали Кеннеди в популярности среди рядовых избирателей-демократов. Популярности Кеннеди во многом способствовала пресса, неизменно находившая в текстах его выступлений броские, достойные


* Многие из высказываний Кеннеди как этого, так и более поздних периодов его политической карьеры развивали взгляды, изложенные им в написанной в 1956 г. книге «Очерки политического мужества», заслужившей самую почетную в области литературы и журналистики Пулитцеровскую премию. Так, в частности, Кеннеди писал в ней, что истинным политическим деятелем может быть лишь тот, кто, будучи убежденным в правильности своей позиции, идет к намеченной цели, пренебрегая подчас мнением большинства.

326


цитирования фразы. Многим избирателям, особенно молодежи, импонировал лозунг предвыборной кампании, выдвинутый сторонниками Кеннеди: «Новое поколение предлагает лидера».

Основные противники демократов - республиканцы были далеки от зенита политической популярности в стране. Количество мест, принадлежавших их представителям в обеих палатах конгресса, составляло после промежуточных выборов 1958 г. немногим более одной трети, из 50 губернаторов штатов лишь 14 были республиканцами. Опрос общественного мнения, проведенный Институтом Гэллапа, свидетельствовал о серьезной слабости позиций партии в стране: лишь 30% опрошенных назвали себя республиканцами (демократами назвались 47% опрошенных, независимыми - 23%). Лидеры республиканцев понимали, что исход предстоявших президентских выборов во многом будет зависеть от того, какую долю голосов избирателей, назвавших себя независимыми, удастся им привлечь на свою сторону к ноябрю. А успешное решение этой сложной задачи, в свою очередь, зависело от того, кто станет кандидатом республиканцев на пост президента.

Логически рассуждая, преемником Эйзенхауэра в республиканской партии мог быть лишь один человек - вице-президент Ричард Никсон, пользовавшийся значительной поддержкой в политических и деловых кругах США.

Этот 47-летний республиканец, вынесенный в свое время на политическую арену на волне маккартизма, имел за своей спиной четырехлетний опыт пребывания в палате представителей и десятилетний опыт пребывания в сенате - сначала в роли сенатора от штата Калифорния, а позднее в роли вице-президента США и, следовательно (согласно конституции), председателя сената. К 1960 г. в республиканской партии, особенно после смерти Р. Тафта, не было деятеля, который мог бы успешно конкурировать с Ричардом Никсоном с точки зрения столь удачного сочетания опыта в области внутренней и внешней политики американского государства. Нельзя сказать, что методы политической борьбы и конкретные действия, предпринимавшиеся Никсоном в прошлом, импонировали многим республиканским деятелям. Но недаром американские специалисты в области рекламы утверждают, что в условиях США

327


даже негативная реклама остается рекламой. Из всех возможных республиканских кандидатов на пост президента Ричард Никсон имел самые реальные шансы на победу в предстоявшей избирательной кампании. По словам официального биографа Никсона Э. Мазо, сам Никсон следующим образом объяснял тогда свои успехи на политическом поприще: «Так случилось, что я оказывался в нужном месте в нужный момент».

В начале января I960 г. вдохновляемый весьма влиятельными кругами, Р. Никсон официально заявил о вступлении в борьбу за президентский пост, однако, к разочарованию многих своих сторонников, не получил столь необходимой ему поддержки со стороны Эйзенхауэра. Уходя от ответа на сыпавшиеся на него со всех сторон вопросы относительно того, кто же из республиканских претендентов может рассчитывать на его симпатии, Эйзенхауэр уклончиво заявлял, что в стране есть «полдюжина, с десяток, а возможно, и дюжина прекрасных, энергичных людей в республиканской партии», которых он с удовольствием бы поддержал. Лишь в середине марта, уступив давлению сторонников Никсона, Эйзенхауэр без особой охоты высказался в поддержку его кандидатуры.

В период, предшествовавший созыву съезда демократической партии, активность и энергия Кеннеди казались неистощимыми - он был готов встречаться с избирателями и пожимать им руки буквально на каждом шагу. Он общался с ними на улице и в ресторанах, в театрах и университетских залах, в аэропортах и Луна-парках. В ряде американских журналов появились статьи, подписанные Джоном Кеннеди и излагавшие его взгляды на различные проблемы внутренней и внешней политики США. Не отставали от Кеннеди и многочисленные представители семейного клана, разъезжавшие по стране и без устали агитировавшие избирателей. Сенатор Губерт Хэмфри, какое-то время рассчитывавший на поддержку своей кандидатуры избирателями и также активно на первых порах разъезжавший по стране, был вынужден вскоре с горечью заявить: «Я чувствую себя мелким торговцем, который пытается конкурировать с сетью крупных магазинов». Положение Хэмфри еще более ухудшилось, когда стараниями лиц из ближайшего окружения Кеннеди Хэмфри был лишен сколько-нибудь существенной финансовой поддержки со стороны

328


«жирных котов», традиционно поддерживавших кандидатов демократической партии. Теодор Уайт считает, что аналогичное давление оказывалось и на тех, кто склонялся в пользу выдвижения кандидатуры Э. Стивенсона. Сенатора У. Бентона, поддерживавшего Стивенсона, попросту предупредили, что он рискует своим политическим будущим, а сторонникам Стивенсона было заявлено, что в случае оказания ими финансовой поддержки Стивенсону его имя не будет рассматриваться при подборе кандидатуры на пост государственного секретаря США, если и когда победу одержит Кеннеди.

14 июня 1960 г., за месяц до созыва национального съезда демократической партии, Кеннеди, выступая в сенате, наметил в общих чертах основные положения будущей доктрины «гибкого реагирования», которой предстояло лечь в основу внешнеполитического курса США в ближайшие годы. Кеннеди подчеркнул необходимость «разработать и держать наготове более гибкие и отвечающие требованиям реальности инструменты для использования в Восточной Европе». «Политика «освобождения», гордо провозглашенная восемь лет назад,- заявил он,- оказалась ловушкой и заблуждением». Признав провал даллесовского внешнеполитического курса США, Кеннеди, однако, не отказывался от его антисоветской направленности, ставя под сомнение лишь отдельные его аспекты и тактические положения. Щедро сдабривая свое выступление терминами «холодной войны», Кеннеди призвал: «Нам следует сейчас начать работать медленно и осторожно с целью осуществления программ, призванных отнять у советских хозяев любых подчиненных, проявляющих признаки недовольства, взращивать семена свободы в любых трещинах в железном занавесе, сокращая экономическую и идеологическую зависимость (этих стран) от России». Важную роль в этой деятельности Кеннеди отводил идеологической борьбе с коммунизмом. Акцентируя внимание на этом, он, в частности, заявлял: «Наше государство испытывает сейчас большую нужду в мощи идей, чем в атомной, финансовой, промышленной или даже человеческой мощи»5.

К моменту созыва съезда демократической партии, 11 июля, в г. Лос-Анджелесе, было ясно, что борьба в зале съезда развернется в основном между сторонника-

329


ми Кеннеди и сторонниками «мобилизации» по-прежнему отказывавшегося лично выдвигать свою кандидатуру Э. Стивенсона. Тщательная организация обработки делегатов съезда и высокий профессионализм, с которым действовали в зале и в его кулуарах сторонники Кеннеди, практически уже в первые часы работы съезда предрешили его исход. Не помогло сторонникам Стивенсона даже выступление вдовы президента Франклина Рузвельта Элеоноры Рузвельт, призвавшей делегатов отдать ему свои голоса.

Уже в первом туре голосования победу одержал Джон Кеннеди. Спустя два дня, изумленные неожиданным выбором, который сделал Кеннеди, делегаты съезда согласились с его предложением утвердить кандидатом в вице-президенты лидера демократического большинства в сенате, техасского миллионера Линдона Джонсона. На следующий день на первых страницах газет американцы увидели стоящих рядом и улыбающихся Кеннеди и Джонсона. Ничто на этих фотографиях не напоминало о глубокой неприязни, которую питали друг к другу эти два человека, отныне ставшие кандидатами партии на самые высокие административные посты в стране. Как писала позднее в своих воспоминаниях личный секретарь Кеннеди Э. Линкольн: «На поверхности, конечно, было необходимо, чтобы они сохраняли безмятежные и ровные взаимоотношения. Но в глубине души, незаметно для других, у обоих таилось взаимное раздражение»6. Ни для кого не составляло секрета, что еще в ходе предварительных выборов - «праймериз», предшествовавших созыву национального съезда демократической партии, между Джоном Кеннеди и Линдоном Джонсоном сложились весьма напряженные, если не враждебные, отношения. Джонсон вел предсъездовскую борьбу за выдвижение своей кандидатуры, подобно другим кандидатам не разбираясь в средствах для достижения своей цели. Однако особо ожесточенной была его борьба с Кеннеди. Столкновения между ними в этот период нередко принимали характер личных выпадов и даже оскорблений. Губернатор штата Мичиган Мэннен Уильямс вспоминал, как всего лишь за две недели до съезда сторонники Джонсона пригрозили губернаторам многих штатов лишением фондов на ведение их собственных предвыборных кампаний, если они решат предпочесть Кеннеди Джонсону. Другие вспоминали,

330


как миллионер Джонсон совсем недавно обвинял миллионера Кеннеди в том, что его миллионы были заработаны-де не «личным трудом, энергией или талантом», а получены в наследство от богатого папеньки, и что сенатор Кеннеди частенько «отлынивал» от участия в сенатских голосованиях, не оправдывая тем самым оказанное ему избирателями доверие. Но вот съезд вынес свое решение, и трезвый политический расчет, которым отличались многие решения и действия Кеннеди, одержал верх над личной неприязнью к Джонсону. С точки зрения обеспечения победы на предстоявших президентских выборах решение Кеннеди взять себе в «напарники» южанина Джонсона было весьма дальновидным. Даже Теодор Соренсен, как и все близкие к Кеннеди люди, активно недолюбливавший громогласного и бесцеремонного техасца, был вынужден позднее признать, что именно Джонсон обеспечил поддержку Луизианы, Техаса, Северной и Южной Каролины и тем самым помог Кеннеди одержать победу на президентских выборах.

Выступив перед делегатами съезда, Кеннеди потребовал жертв во имя провозглашенной им политики «новых рубежей», с которой отныне будет ассоциироваться и его имя и годы его администрации. Новый лозунг требовал разъяснения, и Кеннеди определил «новые рубежи» как «доселе неизведанные области науки и космоса, нерешенные проблемы мира и войны, непобежденные очаги невежества и предрассудков, неразрешенные проблемы нищеты и излишков». Утвержденная съездом предвыборная платформа партии, озаглавленная «Права человека», носила несколько более конкретный характер, чем речь новоиспеченного кандидата, и обещала, помимо всего прочего, обеспечение равных гражданских прав для всех американцев, проведение широкой программы реформ в области трудового законодательства, образования, здравоохранения и социального обеспечения.

В день победы Кеннеди на съезде состоялась весьма важная встреча его отца Джозефа П. Кеннеди с влиятельным в политических кругах США издателем и владельцем журнального концерна «Тайм - Лайф инкорпорейтед» Генри Люсом. Согласно Д. Халберстаму, автору книги «Самые лучшие и самые способные», беседа между Кеннеди и Люсом касалась, по сути дела, того,

331


какие позиции займут влиятельные «Тайм» и «Лайф» в предстоящей кампании. Беседа превратилась в довольно жаркую дискуссию, поскольку Люс попытался разделить проблемы на международные и внутренние и намекнул, что его не обеспокоило бы, если бы Джон Кеннеди проявил либерализм во внутренних вопросах. Джозеф Кеннеди воспринял эти слова как личное оскорбление. «Мой сын никогда не будет чертовым либералом»,- вспылил Кеннеди. «Погоди, погоди, Джо,- ответил Люс,- но ему же, несомненно, нужно баллотироваться в качестве либерала. Демократ должен быть левее центра, чтобы заполучить голоса больших городов Севера, так что не обвиняй его в том, что он будет выступать с позиций левее центра. Мы во всяком случае не собираемся этого делать. Мы понимаем стоящие перед ним сложности и что он вынужден делать. Так что мы не будем нападать на него по этому поводу». «Но по международным проблемам,- продолжал Люс,- если он проявит какие-либо признаки слабости в вопросах антикоммунизма или (тут Люс решил высказаться более категорично) если он проявит слабость в вопросах защиты свободного мира, ему от нас не поздоровится». «Ну, на этот счет можешь быть спокоен,- гарантировал Джозеф Кеннеди,- мой сын не собирается проявлять мягкость по отношению к коммунизму». «Учти,- сказал Люс,- если он все-таки ее проявит, мы разнесем его в пух и прах»7. Свидетельством того, насколько серьезно было воспринято Джоном Кеннеди предупреждение Г. Люса и консервативных политических и деловых кругов США, явилась вся предвыборная кампания кандидата демократической партии, строго выдержанная в единственно приемлемом для этих кругов духе «холодной войны».

Национальный съезд республиканской партии состоялся двумя неделями позже, 25 июля, в Чикаго. Утверждение кандидатуры Ричарда Никсона в качестве кандидата республиканцев было предрешено еще до начала работы съезда. Единственный возможный соперник его, губернатор штата Нью-Йорк Нельсон Рокфеллер, снял свою кандидатуру в конце 1959 г., хотя и продолжал занимать сдержанную позицию в отношении кандидатуры Никсона. В ходе работы съезда группа консерваторов попыталась было выдвинуть кандидатуру крайне правого сенатора из Аризоны Барри Голдуотера, но, не по-

332


лучив сколько-нибудь серьезной поддержки у делегатов, Голдуотер снял свою кандидатуру и призвал съезд проголосовать за Никсона. Кандидатом в вице-президенты был утвержден бывший сенатор, представитель США в ООН Генри Кэбот Лодж. Предложив делегатам кандидатуру Лоджа, Никсон дал понять, что в случае победы республиканцев на выборах вопросы внешней политики будут занимать не последнее место в комплексе проблем первостепенной важности, решением которых займется новое правительство.

Центральной темой политической платформы республиканской партии, предлагавшейся вниманию американских избирателей, были «коммунистический империализм» и необходимость избрания на пост президента США ответственного и опытного государственного деятеля, способного противостоять этому «империализму». Формулировка программы республиканцев в области гражданских прав носила более общий характер по сравнению с программой демократической партии, но сама программа намечала в основном те же реформы, которые обещали стране демократы.

* * *

Джон Ф. Кеннеди начал свою предвыборную кампанию намного раньше Ричарда Никсона. Так он поступал и в прошлом, когда боролся со своими соперниками за пост члена палаты представителей и сенатора. И так же, как и в прошлом, Кеннеди не жалел финансовых средств для обеспечения своей победы, за ним стояло все 250-миллионное состояние клана. Г. Фэрли считает наивным принимать «за правду и только правду» оценки затрат на избирательную кампанию, сообщенные позднее семейством Кеннеди. По убеждению этого историка, в ходе всех своих кампаний каждый из трех братьев Кеннеди затратил не только значительно больше, чем его соперник, но и значительно больше официально названной суммы. Более того, Фэрли считает, что, «по существу, семья (Кеннеди) попросту купила свое политическое влияние»8.

Когда ранней весной 1968 г. один из английских журналистов поинтересовался у Роберта Кеннеди причиной, почему американцы проявляют такую готовность доверять свои судьбы миллионерам, Р. Кеннеди ответил:

333


«Потому что они считают, что нам нет нужды их надувать». В каком-то смысле он был прав, характеризуя психологический настрой американского обывателя, но, конечно, не это является основной причиной все более частого появления в последние десятилетия состоятельных людей на авансцене американской политики. Просто, располагая более широкими, а подчас даже практически неограниченными финансовыми возможностями, состоятельные люди, баллотирующиеся на выборные посты, могли расходовать поистине колоссальные средства для обеспечения своей победы. И действительно, только кандидат, располагающий огромным личным состоянием, мог, не считаясь с затратами, начать свою предвыборную кампанию задолго до других своих соперников, только действительно состоятельная семья могла приобрести самолет за 375 тыс. долл., оперативно создать на его базе компанию по сдаче в аренду самолетов и передать в личное пользование Джона Кеннеди для облегчения ведения предвыборной борьбы или же установить для него персональную телефонную подстанцию с коммутатором. Помимо весьма большой группы советников и помощников, сопровождавших Кеннеди в предвыборных поездках по стране, с ним повсюду следовала группа профессоров Гарвардского университета во главе с Арчибальдом Коксом, готовившая материалы для многочисленных выступлений кандидата перед избирателями, а также специалист, помогавший Кеннеди отрабатывать дикцию, и психолог, изучавший реакцию людей, слушавших его выступления.

Только располагая неограниченными финансовыми возможностями, можно было обеспечить такую организацию видимой стихийности широкой поддержки его кандидатуры, о которой следующим образом вспоминал один из близких помощников Кеннеди: «Это произошло в Детройте... Как только самолет приземлился и Кеннеди появился в дверях, толпа начала надвигаться. Она снесла снежное ограждение и навалилась на Кеннеди... «Бог мой,- сказал позднее Кеннеди,- я не могу поверить в такую толпу. Как вам удалось это сделать?» Я и сам не мог поверить этому. Но эта сцена выглядела настолько хорошо на кинопленке и в прессе, что с тех пор мы намеренно организовывали такой наплыв толпы на Кеннеди. Я поручал двум своим людям держать веревку в аэропорту или на пути следования автомашины Кен-

334


неди, затем в нужный момент они выпускали веревку из рук и толпа бросалась к Кеннеди. И вновь это выглядело случайностью»9. Как это часто было в прошлом и столь же часто, по-видимому, будет происходить и в будущем, внешняя эффектность и размах предвыборной кампании в США, зависящие в первую очередь от финансовых возможностей кандидата и поддерживающих его кругов, умелая и продуманная ее организация, оказывались в конечном итоге не менее решающими, чем политические позиции кандидата или программа его действий.

Основным содержанием всех выступлений Кеннеди в период предвыборной кампании были обещания, основной темой - призыв действовать. По-прежнему не называя Эйзенхауэра по имени, он убеждал собиравшихся послушать его американцев в том, что стране необходим «энергичный защитник национальных интересов, а не пассивный маклер, действующий от имени соперничающих между собой частных интересов». Государственный деятель, обитающий в Белом доме, заявлял Кеннеди, должен быть не просто президентом, т. е. председательствующим лицом, «он должен быть прежде всего верховным администратором в полном смысле этого слова. Он должен быть готов к отправлению в полном объеме всей власти, как предусматриваемой конституцией, так и некоторых функций, ею не предусмотренных»10. Достаточно было вспомнить часто цитировавшееся Эйзенхауэром высказывание Линкольна: «Во все то, что люди могут хорошо сделать сами, правительство вмешиваться не должно», чтобы понять сущность предлагавшейся кандидатом демократов альтернативы к философии государственного правления, которую проповедовал и которой придерживался в течение всего своего пребывания в Белом доме республиканский президент. Критика Кеннеди в адрес Эйзенхауэра не означала, что он сам исповедовал иную философию. Но в отличие от Эйзенхауэра Кеннеди был, как писал Хобарт Роуэн, «действительным, а не слепым защитником системы свободного предпринимательства, одним из самых лучших друзей, которых когда-либо имел в Белом доме деловой мир. Лишь немногие мыслящие бизнесмены согласятся со справедливостью этого утверждения, а большинство его отвергнет... Главное, чего не смогли осознать представители деловых кругов, было то, что Джон

335


О. Кеннеди в своих действиях был исключительно умеренным человеком, стремившимся привлечь на свою сторону консервативные элементы в своей собственной партии и в деловом мире». Роуэн считает, что «трезвый анализ деятельности администрации Кеннеди убедительно доказывает, что Кеннеди не был настроен против делового мира. Напротив, он даже пошел дальше большинства республиканских президентов (с которыми деловой мир скорее склонен себя отождествлять) в установлении существенных контактов с бизнесом»11. Последнее обстоятельство даже оттолкнуло позднее от Кеннеди многих из его либерально настроенных сподвижников.

Предвыборные выступления Кеннеди изобиловали призывами к возрождению идеи об исторической миссии Соединенных Штатов вести за собой весь остальной мир. «Пенсильвания-авеню (вашингтонская улица, на которой расположен Белый дом.- Э. И.) более не является уличкой местного значения,- писал Кеннеди в журнале «Кэтолик уорлд».- Она проходит через Париж и Лондон, Анкару и Тегеран, Нью-Дели и Токио. И если Вашингтон является столицей свободного мира, президент США должен быть его лидером. Этого требует наша конституция, этого требует наша история, этого требует наше выживание»12. Немаловажное место в выступлениях Кеннеди занимала риторика худших периодов «холодной войны», по своей агрессивности сравнимая лишь с высказываниями Трумэна, Даллеса и Черчилля. Обеспечив себе поддержку либерального крыла партии на съезде, Кеннеди больше не собирался церемониться со своими недавними союзниками. Сейчас ему нужны были голоса консерваторов, и Кеннеди оперативно перестраивался, демонстрируя свою непоколебимую решимость бороться с коммунизмом. «На всей территории земного шара свобода и коммунизм сплелись в мертвой схватке»,- заявлял он в одном городе13; «на коммунистов не действуют слова, на них действует лишь сила»,- говорил он в другом; «коммунисты полны решимости уничтожить нас»,- угрожал он в третьем. «Мы доляшы идти вперед наперехват коммунизму, а не ждать, пока он придет к нам, и лишь после этого действовать»,- писал он в дни предвыборной кампании14. Угрожая американцам неминуемой катастрофой, Кеннеди призывал к перевооружению

336


Западной Европы, увеличению военной мощи США, и в частности к наращиванию ракетной мощи с целью отражения «коммунистической опасности».

«Кеннеди начинает все больше и больше походить на покойного Джона Фостера Даллеса»,- не преминул заметить один из видных американских публицистов, Стоун, после первых телевизионных дебатов между Кеннеди и Никсоном15. Откровенным антикоммунизмом веяло от заявления Кеннеди в ходе этих дебатов: «Мы должны принять в Соединенных Штатах законы для нашей защиты от тех, кто хотел бы уничтожить нас изнутри», на что Никсон был вынужден отреагировать: «Необходимо также, будучи начеку, оставаться справедливыми»16. В свете этих высказываний кандидата демократов по меньшей мере странным выглядело утверждение пропагандистов демократической партии о чуть ли не врожденном либерализме Джона Кеннеди. Сам Кеннеди предпочитал называть себя в отличие от «профессиональных либералов» «прагматичным» или «практическим либералом», т. е., как расшифровывает Г. Фэрли этот эвфемизм, Кеннеди «нуждался в либерализме в качестве инструмента для достижения иных целей, и он прибегал к нему, когда ему это было выгодно»17. Кеннеди явно нуждался в поддержке либерального крыла демократической партии, в течение восьми последних лет связывавшего свои надежды со Стивенсоном, для обеспечения своей победы на съезде. В предсъездовские месяцы он часто появлялся в окружении либерально настроенных деятелей, в его выступлениях порой проскальзывали идеи либерального толка. По мере того как шансы победы Кеннеди на съезде увеличивались, либералы в его окружении отходили на задний план, а выступления стали носить все более консервативный характер. И тем не менее, вопреки фактам, многие западные авторы в своих трудах, написанных уже после гибели Кеннеди, продолжают отстаивать утверждение о либерализме тридцать пятого президента США. Поистине пророчески звучат сейчас слова Джеймса М. Бёрнса, высказанные им за три года до гибели Кеннеди: «Если он погибнет в авиационной катастрофе, он станет либеральным мучеником»18. Кеннеди погиб при иных обстоятельствах, но в либеральные мученики он был зачислен буржуазными историками с завидной оперативностью.

22 Э Л. Иванян

337


Ричард Никсон, вся жизнь и политическая карьера которого была связана с республиканской партией, строил всю свою предвыборную кампанию на ошибочной, по признанию многих американских исследователей, тактике отождествления своей политической программы на будущее с деятельностью администрации Эйзенхауэра. Впрочем, у Никсона не было иного выхода, поскольку в течение последних восьми лет он был членом этой администрации и нес, наряду с президентом и членами кабинета, ответственность за проводившийся ею курс. Однако попытка Никсона въехать в Белый дом, ухватившись, по американскому образному выражению, «за фалды» Эйзенхауэра и апеллируя, как это делал в прошлом Эйзенхауэр, к широкой американской общественности с призывом поддержать его, не находила теперь отклика среди демократов, голосовавших за республиканского кандидата в 1952 и 1956 гг. Выступая перед избирателями в ходе предвыборной кампании, Никсон заявлял: «Я убеясден, что, когда мы избираем президента Соединенных Штатов, американский народ, как свидетельствует история, учитывает не только партийные ярлыки. Он оглядывается на пройденный путь. Он обращает внимание на курс, за который выступает кандидат, и стремится определить, в каком руководстве нуждается Америка...»19. Но в том-то и было дело, что в ходе предшествовавших двух избирательных кампаний американские избиратели, политические и монополистические круги отдали предпочтение не какой-то определенной партии и даже не политическому курсу или программе действий, а лично Эйзенхауэру. Причем многие избиратели делали это в наивной надежде на способность генерала вывести страну из тяжелого положения, в котором она оказалась в результате почти восьмилетнего пребывания у власти трумэновской администрации, а политические и монополистические круги-^исходя из трезвого расчета и уверенности в том, что именно Эйзенхауэр будет наиболее приемлемым проводником их идей и защитником их интересов. В 1960 г. Никсон не вызывал аналогичных чувств надежды и уверенности.

Кеннеди намеренно подчеркивал в своих выступлениях, что он будет в своей деятельности на посту президента продолжателем традиций и дел, начатых его предшественниками - представителями демократиче-

338


ской партии Вудро Вильсоном, Франклином Рузвельтом и Гарри Трумэном, и называл Никсона «интеллектуальным наследником» малопопулярных в стране республиканских президентов и политических деятелей - У. Мак-Кинли, Т. Дьюи, А. Лэндона, К. Кулиджа, У. Гар-динга и У. Тафта. Кеннеди особо подчеркивал, что, в отличие от Эйзенхауэра (который, по собственному признанию, находил президентский пост «увлекательным», но не чувствовал сколько-нибудь заметного расположения к слову «политика»), он «питает большое расположение к слову «политика»». И как бы в подтверждение и в доказательство этого политика, и прежде всего внешняя политика, была центральной темой его предвыборных выступлений, речей и статей.

Острота предвыборной кампании объяснялась тем обстоятельством, что ни Никсон, ни Кеннеди не располагали сколько-нибудь явными преимуществами друг перед другом, с точки зрения американских избирателей *. Опрос общественного мнения, проведенный Дж. Гэлла-пом незадолго до созыва национальных съездов обеих партий, выявил незначительное преимущество Кеннеди над Никсоном, но уже в сентябре кандидаты поменялись местами - теперь уже незначительным преимуществом обладал Ричард Никсон. В этих условиях значение приобретали не только содержание предвыборных обещаний, но и умение произвести хорошее впечатление на слушателей, зрителей. Однако решающее значение оставалось за финансовыми возможностями и обеспечиваемыми этими возможностями преимуществами перед соперником.

Соперники активно разъезжали по стране, пользуясь случаем выступить перед любой мало-мальски представительной аудиторией с изложением своих взглядов на государственный политический курс, экономические и социальные проблемы, стоящие перед страной, с критикой программы действий, предложенной партией соперничающего кандидата. Никсон ссылался на приобретенный им на посту вице-президента ценный опыт в вопросах внешней политики и на внушительный опыт в этой же области своего партнера по «тандему»


* Кроме Дж. Кеннеди и Р. Никсона, в президентской кампании 1960 г. принимали участие кандидаты по крайней мере семнадцати партий, о большинстве из которых американцы слышат лишь в связи с предвыборными кампаниями.

339


Генри Кэбота Лоджа. Кеннеди, парируя слишком уж явные намеки на его малоопытность, саркастически заявлял, что Никсон, несомненно, обладал большим опытом, но опытом в осуществлении политики «отступлений, поражений и слабости», и утверждал, что в противовес этой политике демократическая партия предлагала Америке политику решительных действий и движения вперед. В числе внешнеполитических проблем, чаще всего фигурировавших в выступлениях кандидатов, был вопрос отношения США к революционной Кубе. Кеннеди решительно выступал за поддержку Соединенными Штатами «демократических антикастроских сил». Никсон с видимым возмущением отвергал эту идею. Позднее, правда, он признал, что, зная о конкретных планах администрации Эйзенхауэра, уже давно готовившей вторжение контрреволюционных сил на Кубу, он был вынужден в интересах сохранения государственного секрета выглядеть ее противником в глазах мировой и американской общественности. Были расхождения в позициях Кеннеди и Никсона и по вопросу территориальных претензий КНР, касавшихся островов Куэ-мой и Мацзу. По остальным вопросам внешней политики США особых расхождений между кандидатами не было. Из выступления в выступление Кеннеди переходили обещания провести в случае избрания серьезные социальные реформы, включая медицинское страхование престарелых, оказание федеральной помощи учителям, повышение минимума заработной платы американским рабочим, либерализацию и расширение программ социального обеспечения. Никсон обещал американцам те же блага, но добавлял, что провозглашаемая его партией программа обойдется американским налогоплательщикам на 15 млрд. долл. дешевле. В основном же Р. Никсон, подобно своим республиканским предшественникам Гуверу и Эйзенхауэру, считал, что федеральная помощь на осуществление мер в области социального обеспечения должна оказываться лишь в том случае, когда исчерпаны или представляются неэффективными меры, принимаемые властями штатов.

По наблюдению одного из журналистов, сопровождавших Никсона в поездке по стране, в основе всех предвыборных выступлений республиканского кандидата лежал один текст, который зачитывался в каждом городе и перед каждой аудиторией без существенных

340


изменений, с одними и теми же раз и навсегда заученными интонациями и жестами. Никсон оборонялся, защищая внешнеполитический и внутриполитический курс администрации Эйзенхауэра; Кеннеди активно наступал, неизменно начиная свои выступления словами: «Я не доволен тем, как...» или «Отдаете ли вы себе отчет в том, что...» и завершая их фразой: «Я уверен, что мы добьемся большего успеха... нас ожидает блестящее будущее». Он буквально обрушивал на слушателей многочисленные факты и цифры, свидетельствовавшие о бедственном положении многих американских семей, низкой заработной плате американских рабочих, плохих жилищных условиях, недогрузке производственных мощностей в сталелитейной промышленности и т. д. и т. п. Естественно, что эти беспокоившие многих американцев вопросы находили живой отклик у населения промышленных городов и сельскохозяйственных районов страны.

Ни для кого не явилось неожиданностью, что в ходе предвыборной кампании был поднят вопрос о принадлежности кандидата демократической партии к католической церкви. Никсон пользовался любой возможностью, чтобы подчеркнуть свое отрицательное отношение к попыткам своих сторонников акцентировать внимание избирателей на католицизме Кеннеди. Штаб-квартира республиканцев инструктировала местные организации своей партии воздерживаться от нападок на религиозные убеждения Кеннеди. В результате, как, по-видимому, и ожидалось, этот вопрос оказался в центре внимания общественности. По подсчетам Комитета по наблюдению за законностью ведения предвыборной кампании, в течение нескольких месяцев, предшествовавших выборам, в стране были распространены десятки миллионов листовок стоимостью в сотни тысяч долларов, в которых американских избирателей предупреждали об опасности избрания католика на пост президента США. Суммы, израсходованные на выпуск этих листовок, были настолько значительны, что трудно было даже предположить, что какая-то религиозная организация или даже протестантская церковь Америки могла позволить себе пойти на такие расходы. То, что за этой кампанией стояла сама республиканская партия с поддерживавшими ее многочисленными «жирными котами», не жалевшими средств для обеспечения

341


победы своего кандидата, было, по сути дела, «секретом Полишинеля».

Кульминацией предвыборной кампании 1960 г. явилась серия телевизионных дебатов между Кеннеди и Никсоном. Оглядываясь назад, многие американские специалисты позднее отмечали, что четыре телевизионные дискуссии, за которыми внимательно следили в общей сложности 120 млн. американцев, были заведомо более выгодны Кеннеди, чем Никсону. Вице-президент был в центре внимания американской общественности в течение последних восьми лет и успел завоевать если не популярность, то уж во всяком случае известность. Кеннеди же был гораздо менее известен стране, и появление на национальном телевизионном экране перед десятками миллионов зрителей могло, в случае успешного выступления, убедить избирателей в его политической зрелости и способности исполнять обязанности президента США. Телевизионные дебаты, состоявшиеся в сентябре - октябре 1960 г., были посвящены обсуждению позиций каждого из кандидатов по широкому кругу вопросов внешней и внутренней политики. (Вопросы гражданских прав и расовой дискриминации кандидатами не дебатировались.) И вновь Кеннеди активно наступал, а Никсон оборонялся, лишь изредка позволяя себе перейти в контрнаступление. Кеннеди выглядел на телеэкране свежим, энергичным, Никсон - уставшим и скованным. Впоследствии проведенным опросом было установлено, что у радиослушателей сложилось более благоприятное впечатление о Никсоне, чем у телезрителей. Но телевизионное впечатление оказалось сильнее. 49% американских избирателей впоследствии признали, что телевизионные дебаты оказали определенное или решающее влияние на их решение, за кого голосовать, хотя многие из них помнили не столько то, о чем говорили кандидаты, сколько то, как они выглядели на экране.

В ходе предвыборной кампании произошло событие, в результате которого Кеннеди удалось привлечь на свою сторону голоса черных избирателей. В Атланте за участие в сидячей демонстрации в одном из местных ресторанов, практиковавшем сегрегацию, был арестован видный негритянский лидер Мартин Лютер Кинг. По рекомендации своих советников, оперативно оценивших ситуацию, Кеннеди позвонил по междугородному

342


телефону жене Кинга, выразив ей свое сочувствие по поводу самоуправства местных властей и поддержав борьбу негритянского населения за десегрегацию общественных мест. Расчет Кеннеди вновь полностью оправдался, расписанный на следующий день в печати поступок Кеннеди привлек в лагерь его сторонников негритянское население по крайней мере пяти южных штатов.

Лишь на заключительном этапе предвыборной кампании в нее включился президент Эйзенхауэр. За неделю до выборов он выступил в ряде крупнейших городов Востока страны, превознося опыт и послужной список обоих кандидатов своей партии и убеждая избирателей, что только Никсон и Лодж смогут спасти мир и предотвратить инфляцию. Кеннеди он иронически назвал «молодым гением», которому, однако, недостает качеств, необходимых для президента Соединенных Штатов. У Кеннеди ощущается явный недостаток опыта в сочетании со столь же явным избытком неверных представлений и противоречащей фактам информации, строго выговаривал старый генерал. Но включение Эйзенхауэра в кампанию уже мало что могло изменить в оставшуюся до дня выборов неделю.

Уже первые сведения, поступившие в штаб-квартиру демократической партии с разных концов страны в день выборов, свидетельствовали о том, что ее кандидаты несколько обошли в количестве полученных голосов своих республиканских соперников. Окончательная победа Кеннеди оказалась весьма маловнушительной, он получил 34,2 млн. голосов, всего на 113 тыс. голосов или на одну десятую процента голосов больше, чем кандидат республиканцев. Такого незначительного разрыва в голосах, полученных кандидатами двух основных политических партий страны, американская история не знала с 1880 г. Против кандидата демократов проголосовали большинство избирателей, имеющих высшее образование и обладающих высоким уровнем дохода, так же как и большинство женщин, фермеров, протестантов, пожилых людей и жителей мелких провинциальных городов. Католицизм Кеннеди в конечном итоге сыграл скорее положительную, чем отрицательную роль в обеспечении его победы: большинство избирателей 14 американских штатов, в которых католическое население составляло от 20 до 60%, предпочло

343


кандидата демократической партии. Демократы сохранили большинство в обеих палатах конгресса, хотя республиканцам и удалось несколько увеличить число принадлежащих им мест в палате представителей и в сенате.

* * *

Образ энергичного, всем интересующегося и пытающегося вникнуть в существо многочисленных проблем верховного администратора страны, столь разительно отличающийся от образа его предшественника в Белом доме, стал складываться в стране буквально с первых минут вступления Джона Ф. Кеннеди на пост президента. Уже в ходе торжественного парада в день своей инаугурации 20 января 1961 г. Кеннеди, заметив отсутствие кадетов-негров среди маршировавших мимо трибун подразделений одной из военных академий США, чуть ли не на месте пытался выяснить причины такой явной дискриминации. На следующее утро вместе с фотографиями президента, присутствующего на церемонии принесения присяги членами его нового кабинета и пожимающего руку бывшему президенту Г. Трумэну, был опубликован первый президентский указ об увеличении субсидий 4 млн. голодающих американцев. Не без содействия журналистов, многие из которых сразу же прониклись симпатией и уважением к молодому, живому и общительному президенту, Кеннеди уже в первые недели своего пребывания в Белом доме изображался не иначе как диктующим указания своим сотрудникам, читающим на ходу государственные документы, встречающимся и консультирующимся с представителями политических и деловых кругов страны.

За первые два месяца на посту президента США Кеннеди издал 32 официальных заявления, 22 президентских указа, произнес 12 речей, направил 28 посланий главам иностранных государств, провел 7 пресс-конференций. «Он был в восторге. Ни для кого не составляло секрета, что он хотел быть президентом. Он добился этого в трудной борьбе. Как и большинство людей, он был честолюбив в своих устремлениях, и сейчас он был на самой вершине»,-вспоминал об этих днях специальный советник президента Теодор Соренсен20. Сам Кеннеди откровенно признавался ав-

344


тору одной из первых книг о нем Уильяму Манчестеру, что, проявляя в этот период высокую степень активности, он руководствовался чисто практическими соображениями: «Я всегда верил в важность первого впечатления. На пресс-конференциях я создавал впечатление человека, знающего, что он делает, и вся моя деятельность, по-моему, способствовала рождению уверенности»21.

Под стать новому президенту были многие члены его кабинета и большинство его ближайших советников и помощников. Всей своей деятельностью уже в первые дни пребывания в Белом доме, назначением на ответственные правительственные посты энергичных, несомненно способных и в большинстве своем молодых людей Кеннеди как бы подкреплял слова, произнесенные им в день инаугурации со ступенек Капитолия: «Факел передан новому поколению американцев». Американский политический обозреватель Джеймс Ре-стон усмотрел в результатах партийных съездов демократов и республиканцев 1960 г. «переход власти от людей, родившихся в XIX веке, к новому поколению, родившемуся в двадцатом столетии»22.

Средний возраст членов кабинета Кеннеди и его ближайших советников составлял немногим более 37 лет, однако, несмотря на свою относительную молодость, это в основном были люди, либо располагавшие широкими и влиятельными связями в финансово-монополистических кругах США, либо же преуспевшие на политическом или научном поприще. Министром обороны был назначен бывший президент «Форд мотор компани» Роберт Макнамара, министром финансов - представитель банкирского дома Диллонов миллионер Дуглас Диллон, государственным секретарем - бывший президент Фонда Рокфеллера Дин Раек, министром торговли - крупный бизнесмен Лютер Ходжес, министром труда - располагавший широкими связями среди лидеров американских профсоюзов юрист Артур Гольдберг. Один из основных постов в кабинете - министра юстиции - получил родной брат президента Роберт Кеннеди. Роберт Макнамара и Дуглас Диллон числились республиканцами, и в. их назначении на ответственные посты в правительстве демократов многие разгадали стремление нового президента переложить ответственность за неизбежно возникавшие серьезные

345


проблемы в двух наиболее сложных областях деятельности правительства - обороны и финансов - на представителей оппозиционной партии. Решение Кеннеди привлечь республиканцев в состав своего кабинета было весьма дальновидным, поскольку именно эти две области государственной политики США всегда были объектом наиболее активной-критики со стороны представителей оппозиционной партии в конгрессе. Не менее дальновидным и рассчитанным было назначение Лютера Ходжеса министром торговли, рассматривавшееся как свидетельство протянутой президентом «оливковой ветви деловому миру»23 и проявленной им готовности действовать в соответствии с интересами этих кругов. Вообще, как выбор членов кабинета, так в особенности и то, кто был обойден при этом, красноречиво свидетельствовали, какова будет политика нового правительства в отношении «большого бизнеса». Ни в кабинете, ни в ближайшем окружении президента не оказалось ни одного человека, который мог бы рассматриваться деловыми кругами как «опасный радикал».

В прессе оживленно комментировалось назначение на пост министра юстиции 35-летнего Роберта Кеннеди. Юрист по образованию и журналист по весьма скромному опыту работы, Роберт Кеннеди был в 50-х годах активным участником маккартистского движения. Он уже сыграл и ему еще предстояло сыграть весьма важную роль в политической карьере старшего брата на всем протяжении пребывания последнего в Белом доме. Средний Кеннеди следующим образом объяснял свой интерес к государственной службе: «Мой отец, в частности, считал, что наша семья преуспела в Америке, и подчеркивал, что мы были обязаны сослужить службу нашей стране»24. О том, кому и как сослужил службу Р. Кеннеди, может свидетельствовать хотя бы то, что за время, пока он руководил министерством юстиции, антитрестовское законодательство практически не применялось.

Воспоминания близких к семье Кеннеди лиц свидетельствуют о том, что глава семейства миллионер Джозеф Кеннеди целеустремленно и настойчиво готовил своих сыновей к политической карьере, будучи убежден, что по крайней мере одному из них предстоит стать президентом Соединенных Штатов. Джон Кенне-

346


ди стал президентом США, политическую карьеру Роберта Кеннеди оборвала в 1968 г. буквально на пороге Белого дома пуля убийцы, младший брат - Эдвард играет активную роль в кругах конгресса. Семья миллионеров Кеннеди вышла на политическую арену США в конце 50-х. годов, и вряд ли можно сомневаться в том, что многочисленные представители ее, принадлежащие к младшему поколению, по семейной традиции и благодаря своим финансовым возможностям будут стремиться продолжить начатое.

Вокруг имени Джона Ф. Кеннеди велось и ведется много споров. При всем, том, однако, количество трудов, восхваляющих личность и политический курс тридцать пятого президента США, явно превышает число трудов, авторы которых стремятся к объективному анализу значимости вклада Джона Кеннеди в американскую историю.

Оценивая этот вклад, следовало бы прежде всего заметить, что ни один президент в истории США не давал в ходе предвыборной кампании такого количества обещаний, как Кеннеди. В «Конгрешнл куотерли» как-то было подсчитано, сколько всевозможных обещаний дал кандидат демократической партии. Их оказалось по меньшей мере 220, в том числе 54 - по внешней политике, 21-по сельскому хозяйству и положению фермеров, 15 - по вопросам национальной безопасности, 41-по вопросам труда и социального обеспечения, 24 - по природным ресурсам, 14 - по торговле, 16 - по экономической политике, 35 - по вопросам, касающимся управления и судебной системы. Вряд ли при этом подсчете учитывалось обещание, фигурировавшее в той или иной форме во многих предвыборных выступлениях Кеннеди, о том, что, став президентом, он лично, и только он, будет принимать важнейшие решения по внешней политике. Однако именно это обещание было выполнено в первую очередь и, надо сказать, весьма оригинально. Кеннеди назначил заместителем государственного секретаря Честера Боулса, помощником государственного секретаря - Мэннена Уильямса, прежде чем Дин Раек сам был назначен государственным секретарем. И, даже став уже государственным секретарем, Раек был вынужден молча соглашаться с дальнейшим вмешательством президента в его прерогативы. Не консультируясь с ним,

347


Кеннеди назначил Э. Стивенсона представителем США в ООН, Джорджа Волла заместителем государственного секретаря и Аверелла Гарримана послом по особым поручениям. Трудно было предположить более явный намек президента на то, кто в действительности будет руководить внешней политикой страны.

Несмотря на различный прошлый опыт ближайших сподвижников президента Кеннеди и отводимую им роль в осуществлении государственного политического курса, у них, по меткому наблюдению Г. Фэрли, было нечто общее: «Джон Кеннеди поставил на ответственные посты людей, которые были не просто свидетелями войны и дипломатии, а свидетелями их в условиях «холодной войны»»25.

Г. Фэрли считает, что Кеннеди «тесно связал себя с идеологией «холодной войны» частично своими заявлениями... но также и сделанными им назначениями». Дин Раек и Роберт Макнамара, получившие наиболее ответственные посты в кабинете, были рекомендованы президенту бывшим министром обороны Робертом Ло-веттом, прозванным в Вашингтоне «мистером национальная безопасность» (кстати говоря, Кеннеди предлагал любой из этих постов Ловетту, но тот отклонил предложение, довольствуясь ролью закулисного вершителя судеб и проводника интересов магнатов «большого бизнеса» США). Росуэлл Гилпатрик и Поль Нит-це, назначенные на крупные посты в министерстве обороны, казались, по словам Фэрли, «затвердевшими ракетами, вызванными к жизни из арсенала «холодной войны», в который они были помещены десятилетие назад»26. Джон Кеннеди получил «холодную войну» в наследство от своих предшественников Г. Трумэна и Д. Эйзенхауэра и, похоже, не намеревался предпринимать каких-либо попыток вырваться из ее инерции. Внешняя политика США продолжала оставаться на том этапе внешней политикой «холодной войны», а американская экономика, говоря словами министра финансов Дугласа Диллона, стала «динамичным оружием «холодной войны»... ее активной, формирующей силой»27. В своем первом ежегодном послании конгрессу, датированном 30 января 1961 г., президент Кеннеди заявил, что для решения «конфликта между свободой и коммунизмом США следует первым делом наращивать вооружения». В его первом бюджете, представленном на

348


утверждение конгресса, основную часть расходов составляли ассигнования на военные нужды.

Согласно воспоминаниям автора книги «Портрет президента» Уильяма Манчестера, Кеннеди не соглашался с теми, кто пытался сравнивать его президентство с годами пребывания в Белом доме Франклина Рузвельта, заявляя: «Эти два периода отличаются друг от друга коренным образом. Проблемы, стоявшие перед Рузвельтом, были проблемами чисто внутреннего характера, тогда как мои носят в основном международный характер»28. Кеннеди как-то подсчитал, что 80% вопросов, решением которых он занимался в течение этого периода, касались внешней политики США. Это отнюдь не означало, что перед страной и ее президентом не стояло проблем внутриполитического характера. О том, что их было с избытком, свидетельствовали хотя бы те же предвыборные обещания Кеннеди. Но президент отдавал явное предпочтение внешнеполитическим проблемам. Характерной в этом смысле была уже первая, инаугурационная речь президента 20 января 1960 г., в которой он не счел необходимым хотя бы вскользь коснуться внутренних проблем Америки. Расчет Кеннеди был очевиден: подними он в этой речи вопросы внутреннего значения, какими бы важными и насущными они ни были, ему внимала бы в лучшем случае лишь американская общественность; у речи, посвященной вопросам внешней политики, аудитория была шире - ее с естественным вниманием слушали во многих странах мира. Правда, Кеннеди упомянул в этой речи о том, что Соединенные Штаты ныне располагают возможностями и необходимыми средствами для ликвидации всех форм нищеты. Но он имел в виду не многомиллионную армию американских бедняков и безработных, а их товарищей по несчастью в других странах, проявление «участия» к судьбе которых было политически более выгодно новому президенту, а с финансовой точки зрения менее обременительно.

Отличавшаяся от заявлений Кеннеди периода предвыборной кампании несколько большей сдержанностью и насыщенностью библейскими интонациями инаугурационная речь, написанная при активном содействии Теодора Соренсена, до сих пор считается многими западными авторами эталоном красноречия президента и его государственной мудрости. Слова Кеннеди, обра-

349


щепные к соотечественникам: «Не спрашивайте, что наша страна может сделать для вас, спрашивайте, что вы можете сделать для своей страны», ставшие с тех пор чуть ли не хрестоматийными в американской истории, были, в сущности, парафразой высказывания бывшего президента США У. Гардинга. В целом же речь была выдержана в духе акцентирования исторической миссии Америки в мире и призывала американцев быть готовыми к самопожертвованию. Комментируя эту речь, Г. Фэрли справедливо заметил: «По какому праву лидер свободного народа связывает его обязательством - а это было не что иное, как обязательство - «заплатить любую цену, нести любое бремя, вынести любые страдания», когда их страна даже не находилась в состоянии войны и не подвергалась прямой угрозе?»29 (подчеркнуто в оригинале.- Э. И.). Уолтер Липпман отмечал позднее, что эта речь Кеннеди содержала «всю философию исполнения (Соединенными Штатами) обязанностей мирового жандарма»30, а другой видный американский политический обозреватель, Э. Льюис, считал, что выраженная президентом в этой речи «вера в американское всемогущество привела нас (т. е. США - Э:И.) к Вьетнаму»31.

Однако у большинства американцев мысли о бессмысленности жертв и опасностях, связанных с исполнением роли мирового жандарма, в те дни не возникало, настолько обаятельным и энергичным казался произносивший эти слова молодой президент и настолько многообещающим выглядело с его слов будущее Соединенных Штатов.

* * *

Подводя итог первым ста дням своего пребывания в Белом доме, президент Кеннеди заявил, что он удовлетворен тем, что по крайней мере одна цель, поставленная им самим на этот отрезок времени, была выполнена. Эта цель заключалась в том, чтобы зарекомендовать свое правительство «стремящимся к активности, с темпом и размахом деятельности, соответствующим важности проблем»32. Всего лишь неделей позже Мак-джордж Банди, специальный помощник президента по вопросам национальной безопасности, красочно прокомментировал активность правительства: «В данный

350


момент мы походим на «Гарлем Глоубтроттерс» *, делающую пасы вперед, назад, в сторону и из-под себя. Но никто еще ни разу не попадал в баскетбольную корзинку»33.

То, что мир не баскетбольная площадка и что замысловато изощренные пасы в международной политике приводят к неизмеримо более серьезным последствиям, чем в баскетболе, убедительно продемонстрировали происшедшие в скором времени события. Еще в марте 1960 г. правительство Эйзенхауэра одобрило рекомендацию ЦРУ использовать против революционной Кубы воинственно настроенных эмигрантов, бежавших с острова в США. На подготовку контрреволюционного вторжения на Кубу было ассигновано 13 млн. долл., и в секретном лагере, расположенном в джунглях Гватемалы, срочно обучались военному делу те, кому американское правительство решило доверить осуществление этого вторжения. Кеннеди узнал о лагере и связанных с ним планах уже после победы на выборах, но еще до официального вступления на президентский пост. Дальнейшее развитие событий показало, что Кеннеди также склонен был рассматривать вторжение на Кубу в качестве единственно возможного решения «кубинской проблемы». В апреле 1961 г. президент санкционировал вторжение контрреволюционных банд на Кубу. Позднее, после полного разгрома кубинских контрреволюционеров, в попытке оправдать авантюристическое решение правительства американской прессе были инспирированы «разъяснения», перекладывавшие всю ответственность за «кубинское фиаско» на Центральное разведывательное управление и его директора Аллена Даллеса, введших якобы в заблуждение малоопытного президента разведывательными данными о слабости правительства Фиделя Кастро и неизбежности поражения кубинских войск. Аналогичное утверждение содержится во многих трудах американских авторов, описывавших позднее этот шаг президента Кеннеди. Они и поныне объясняют провал политики Кеннеди в отношении Кубы не заведомой обреченностью авантюристического политического курса, а всего лишь некоторыми «организационными неполадка-


* Профессиональная баскетбольная команда США, известная своим поистине трюкаческим мастерством владения мячом.

351


ми» в отдельных звеньях государственного аппарата США.

Подобно Эйзенхауэру в случае с У-2, Кеннеди был вынужден признать свою личную ответственность за провал вторжения на Кубу. Не мог не сделать этого президент, обещавший во всеуслышание лично руководить внешней политикой американского государства. Это, однако, не помешало ему в скором времени уволить в отставку директора ЦРУ, «супершпиона» Америки Аллена Даллеса, и ряд его сотрудников, проваливших «ответственную операцию». Мировая общественность сурово осудила действия правительства Кеннеди, но, как ни странно, кубинское фиаско способствовало повышению популярности президента в США. «Если бы я был британским премьером, меня бы с треском выгнали, а в Америке - по-другому. Ну, совсем как с Эйзенхауэром. Чем хуже мои дела, тем более я популярен», - с радостным недоумением констатировал Кеннеди. Кто, как не он, осуждал в своих предвыборных выступлениях пассивность правительства Эйзенхауэра «перед лицом коммунистической опасности в мире» и кому, как не ему, стороннику решительной и активной внешней политики, следовало оказать полную поддержку в трудное для него время. Так, по-видимому, рассуждали многие из опрошенных американцев. Но популярность популярностью, а безрассудно рисковать Кеннеди больше был не намерен: кто мог знать, как отреагирует американская общественность на повторение подобного провала в будущем.

Это вовсе не означало, что Кеннеди был готов пересмотреть стратегическую линию внешней политики. Пересмотру и новому осмысливанию подлежала лишь тактика претворения в жизнь внешнеполитических интересов американского империализма. Особое внимание должно уделяться «психологической войне» с коммунизмом, с его «опасной идеологией», четко проставил акценты Кеннеди. «Нам нельзя не видеть коварного характера этой новой и более глубокой борьбы,- заявил он в апреле 1961 г.- Нам нельзя не понимать новых идей, новых инструментов, нового понятия безотлагательности, столь необходимых для ведения этой борьбы как на Кубе, так и в Южном Вьетнаме. И нам нельзя не понимать, что именно эта борьба идет сейчас ежедневно без оружия и фанфар, в тысячах деревень,

352


на рыночных площадях и в классных комнатах по всему земному шару... Перед нашей страной и нашим правительством не стоит сейчас более важной задачи, чем эта... Слишком долго мы не видели ничего, кроме традиционных военных нужд... Мы намерены пересмотреть и переориентировать все наши силы, нашу тактику и наши организации в нашем обществе. Мы намерены расширить наши усилия в борьбе, во многих отношениях более трудной, чем война».

Лаос и Западный Берлин были очередными этапами большой стратегии Кеннеди, в ходе которых вырабатывалась и обрастала теоретической плотью тактика «гибкого реагирования».

В своем специальном послании конгрессу 25 мая 1961 г. Кеннеди объявил «великим полем битвы за защиту и распространение свободы в наши дни... Азию, Латинскую Америку, Африку и Ближний и Средний Восток, земли поднимающихся народов»34. В этом же послании были изложены программа мер на случай атомного нападения на Соединенные Штаты и призыв к американцам строить убежища, способные защитить их от радиоактивного излучения. Спустя два месяца, обратившись к стране по телевидению, президент вновь настойчиво убеждал своих соотечественников строить убежища, запасаться водой, продуктами питания, медикаментами.

«Ученые и лжеученые спорили по поводу того, сколько человек переживет ядерную войну при наличии убежищ и в условиях их отсутствия... Торговцы оперативно продавали домашние аптечки, продуктовые пакеты, мешки с песком, перископы, комбинезоны и целебные мази, якобы защищающие от радиоактивных осадков. Нация неистово спорила о том, имеют ли право те, кто обеспечил свое собственное выживание, стрелять в менее предприимчивых соседей, требующих впустить их в убежище, или же отверженные могут в отместку закрывать вентиляционные трубы убежищ. Родители предупреждали своих детей не раскрывать местонахождения семейных убежищ»,- так писал об этом периоде на первых порах официально инспирированного, но вскоре вышедшего из-под контроля массового психоза Теодор Соренсен35.

В течение целого года американцы исступленно оборудовали убежища в многоэтажных домах и неболь-

23 Э. А. Иванян

353


тих коттеджах, в административных зданиях, больницах и школах, запасались водой и консервами. По свидетельству журнала «Тайм», к августу 1961 г. 12 млн. американских семей были готовы к самому худшему36. Журнал «Лайф» предлагал «быстрый и легкий способ» строительства убежищ из готовых деталей. 97% американцев могут спастись от радиоактивного излучения, приобретя набор готовых деталей убежища, с убийственным оптимизмом рекламировал журнал «Лайф» продукцию наживавшихся на страхе монополий. К статье в журнале было предпослано письмо президента Кеннеди, одобрявшего эту идею37.

У американских историков часто можно встретить утверждение о том, что в годы пребывания в Белом доме президентов-демократов страна неизменно находилась в состоянии войны. В принципе это так, хотя нельзя при этом не отметить, что эти войны отличались по своему характеру и целям. Прослеживая историю пребывания демократов у власти, Уолтер Лип-пман писал: «Демократическая партия является прямым потомком партии, находившейся у власти в те годы, когда посредством дипломатии и войн Соединенные Штаты овладели Средним и Крайним Западом... Демократы осуществили покупку Луизианы. Они провозгласили доктрину Монро. Они аннексировали Техас. Они заняли Юго-Вссток и Калифорнию»38.- В годы президентства Вудро Вильсона Соединенные Штаты приняли участие в первой мировой войне во имя достижения целей набиравшего силу американского империализма. В годы пребывания в Белом доме Франклина Рузвельта Соединенные Штаты вступили в союз со свободолюбивыми народами мира в целях разгрома общего врага человечества, но война против фашизма была единственной справедливой войной, в которой приняли участие Соединенные Штаты. Через несколько лет после победы над фашизмом, в годы президентства Трумэна, США совершили агрессию в Корее, кончившуюся бесславным поражением американских милитаристов и их союзников. При Джоне Кеннеди возникла серьезная угроза термоядерной войны в результате агрессивного курса США против Кубы и вызванного им Карибского кризиса. При нем же были созданы предпосылки военной агрессии США во Вьетнаме. Преемник Кеннеди Линдон Джонсон предельно эскали-

354


ровал эту войну, вписавшую позорную страницу в историю Соединенных Штатов.

Что ж, «послужной список» действительно внушительный и дает основания делать соответствующие .выводы. Но да позволено будет напомнить апологетам республиканского «послужного списка» испано-американскую войну 1898 г. - первую империалистическую войну, развязанную Соединенными Штатами в годы президентства республиканца Мак-Кинли, и посомневаться в том, что при республиканском президенте набиравшие силу американские монополии упустили бы возможность поживиться на первой мировой войне или что он не допустил бы вмешательства в дела Южного Вьетнама. И да позволено будет посомневаться в моральных преимуществах перед фактическими военными действиями политики, провозглашенной Джоном Фостером Даллесом в годы президентства республиканца Эйзенхауэра: «Способность подойти вплотную к грани (войны), фактически не вступая в нее, является необходимым искусством... Если вы боитесь подойти вплотную к этой грани, вы погибли. Мы глядели войне в лицо в вопросе о расширении корейской войны, в вопросе вступления в войну в Индокитае, в вопросе, касающемся Тайваня. Мы подходили к самой грани и мы глядели войне в лицо»39.

«Ограниченное вмешательство» США в Южном Вьетнаме, теоретическая база которого была заложена еще в годы пребывания в Белом доме Дуайта Эйзенхауэра, получило при Кеннеди дальнейшее, практическое развитие. Война во Вьетнаме в гораздо большей степени, чем какая-либо другая война в истории Соединенных Штатов, была войной, развязанной американским правительством в интересах военно-промышленного комплекса США. Вице-президент Линдон Джонсон, неоднократно выезжавший по поручению Кеннеди в различные страны, посетил и Южный Вьетнам, где якобы очарованный достоинствами марионетки Нго Дин Дье-ма окрестил его «Черчиллем Азии» и даже нашел в нем нечто общее с Вашингтоном и Ф. Рузвельтом. Благосклонно выслушав сетования Дьема на недостаточность американской военной помощи в деле спасения Южного Вьетнама от «коммунистической угрозы с Севера», Джонсон, по возвращении домой, призвал правительство «принять основополагающее решение... либо мы го-

355


товы противостоять сейчас коммунистической экспансии в Юго-Восточной Азии... либо безоговорочно признать свое полное поражение»40. Американский журналист С. Карноу поинтересовался у вице-президента по возвращении последнего из Южного Вьетнама, действительно ли тот так высоко ценит Дьема. «Черта с два,- ответил Джонсон,- но у нас там больше никого нет». Позднее в ответ на обвинения в том, что, оценивая ситуацию во Вьетнаме, он явно «передергивал карту», Джонсон зло отпарировал: «Но у меня с самого начала была крапленая колода»41. Американский журналист и историк Д. Халберстам писал: «Высокопоставленные американцы направлялись во Вьетнам не для того, чтобы побольше узнать о стране, не для того, чтобы увидеть ее своими глазами или же внести свой вклад в корректировку шаткой, как это неофициально признавалось, политики, а для того, чтобы придать вес этой политике. Их речи и заявления писались для них до их отъезда и были полны дифирамбов в адрес Дьема, полны болтовни о национальной революции, об окончании долгой войны и близкой победе... Таким образом, оптимизм и оптимистичные заявления стали основной и запланированной частью политики, приемом ведения войны посредством каналов влияния на общественность. Это было еще одной характерной чертой эры Кеннеди»42.

В секретной беседе с обозревателем Джеймсом Ре-стоном, состоявшейся в Вене в июне 1961 г., президент Кеннеди заявил, что Россию необходимо убедить з мощи США и решимости американского правительства отстоять свои интересы в любой части земного шара. «Наша задача заключается в том, чтобы попытаться доказать, что мы сильны. И Вьетнам, по-моему, самое подходящее для этого место»43. Число американских «советников» в южновьетнамской армии было увеличено с 500 сначала до 10 тыс., а незадолго до гибели президента - до 18 тыс. Специальным указанием президента им было официально разрешено принимать участие в военных действиях. В американские семьи стали поступать первые извещения о гибели в боях в далеком Вьетнаме сыновей и отцов. Решение Кеннеди снять «ограничения» с вмешательства Соединенных Штатов во внутренние дела Вьетнама было, по словам американского историка Уолтера Лафебера,

356


«знаменательным и глубоко символичным, поскольку оно, подобно многим политическим решениям 1961 года и первой половины 1962 года, свидетельствовало о том, что администрация Кеннеди была не в состоянии снизить напряженность «холодной войны», а только лишь усиливала ее. Эта политика не отличалась в сколько-нибудь значительной и существенной степени от политики Эйзенхауэра после 1954 г.»44. В июне 1961 г. У. Липпман писал, что Кеннеди сохранил «во всех основных ее аспектах и эйзенхауэровскую экономическую философию, и эйзенхауэровские международные обязательства... даже не пытаясь объяснить стране, что их можно изменить. Администрация Кеннеди- это то же самое, что администрация Эйзенхауэра, только на 30 лет моложе»45. Американцы, с надеждой внимавшие словам инаугурационной речи президента Кеннеди, очень скоро были вынуждены констатировать, что жертвы, о которых вел речь президент, требовались от них во имя сомнительных целей глобальной внешней политики США и безудержного наращивания американской военной мощи, призванной служить гарантом реализации этих целей.

Конфликтная ситуация, сложившаяся к осени 1962 г. в Юго-Восточной Азии, не соответствовала по своим масштабам планам американских милитаристов доказать всему миру военное могущество Соединенных Штатов. Несмотря на потенциальную взрывоопасность прямого вмешательства США в дела Южного Вьетнама, оно не обеспечивало возможности продемонстрировать силу в условиях прямой конфронтации с советской мощью. Повод для такой конфронтации был найден в октябре 1962 г. Разразившийся в бассейне Карибского моря кризис грозил превратиться в термоядерную войну между двумя наиболее могущественными в военном отношении государствами мира. В течение почти двух недель внимание всего мира было приковано к небольшому острову в Карибском море, на свободу и революционные завоевания которого уже давно покушались милитаристские круги США. Усилиями Советского Союза кризис был ликвидирован, революционная Куба получила гарантию Соединенных Штатов от интервенции со стороны стран Западного полушария. Демонстрация силы, на необходимости которой настаивали американские «бешеные», не состоялась. Вместо

357


этого миру было представлено весьма убедительное доказательство необходимости трезвого подхода к решению вопросов, грозящих ядерной катастрофой всему человечеству.,Президент Кеннеди, к чести которого следует сказать, проявивший на решающем этапе разраставшегося конфликта здравый смысл и политическое благоразумие, запретил, однако, официальным лицам выражать удовлетворение по поводу благополучного исхода Карибского кризиса. Рядовая Америка, жившая все зти дни на грани помешательства, не скрывала своего ликования.

Карибский кризис явился серьезным уроком для правящих кругов США. Можно утверждать, что именно в октябре 1962 г. Кеннеди пришел к выводу о необходимости проявления реализма во внешней политике Соединенных Штатов. По свидетельству Т. Соренсена, президент как-то заметил, что «будущие историки, оглядываясь на 1962 г., имеют все основания считать его годом, в который произошел коренной поворот во внешнеполитическом курсе Соединенных Штатов»46. Отсчет нового этапа сам Кеннеди начинал с осени этого насыщенного событиями года, а Соренсен, ссылаясь на точку зрения президента, заявлял впоследствии, что Карибский кризис «способствовал созданию в США благоприятной атмосферы для распространения убеждения о смертельной безысходности тотальной «победы» в ядерной войне и о созидательных возможностях соглашений... Разоружение становилось все в большей степени необходимостью и все в меньшей степени мечтой»47.

Летом следующего года президент Кеннеди произнес речь в Американском университете, существенно отличавшуюся как по языку, так и - что особенно важно - по содержавшимся в ней мыслям от тех, которые произносились им ранее. Дело было не только в том, что зта речь, как утверждают некоторые американские авторы, отражала приобретенный президентом за последние два с половиной года политический опыт и его эволюцию как государственного деятеля. На ее содержании отразились веяния времени. Изложенные в ней мысли явились красноречивым признанием невозможности продолжения грозившей серьезными последствиями для самих США политики американского диктата в мире. Кеннеди уже не прибегал к риторике «холодной

358


войны», сбросив с себя доспехи белого рыцаря, мчащегося с копьем наперевес на подмогу страждущему человечеству. Отказавшись от набивших оскомину обвинений Советского Союза во всех смертных грехах, Кеннеди заявил, что, вместо того чтобы взваливать на кого-либо вину или осуждать чей-либо политический курс, Соединенным Штатам следует попытаться определить сферу взаимных интересов с Советским Союзом. «Среди многих сходных черт, которыми обладают народы наших двух стран (СССР и США.--Э. И.),- заявил президент,- нет более ярко выраженной, чем наше обоюдное отвращение к войне»48. По словам Халберста-ма, у Кеннеди к этому времени сложилось убеждение, которое он даже высказывал своим ближайшим помощникам, что Соединенные Штаты «обогнали Вашингтон, что Вашингтон жил в обстановке «холодной войны» в большей степени, чем страна. Страна не хотела войны и не хотела постоянной ядерной напряженности в отношениях с Советским Союзом. Кеннеди начал понимать это, а в ходе своей последней продолжительной поездки по стране убедился без особого удивления в том, что дело обстояло именно так»49. Но изменения в настроениях американской общественности не были стихийно возникшим феноменом и не объяснялись одними лишь уроками Карибского кризиса. В их основе лежало признание, хотя и запоздалое, факта роста политического и военно-стратегического могущества Советского Союза. Конструктивный диалог с Советским Союзом требовал отказа от изжившей себя политики «с позиции силы» и признания необходимости ведения переговоров «на равных».

Через шесть недель после выступления Кеннеди в Американском университете Соединенные Штаты подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космосе и под водой. Объясняя значение этого договора, президент заявил по телевидению: «С тех пор, как было изобретено ядерное орз^жие, все человечество боролось за то, чтобы избежать мрачней перспективы массового уничтожения на земле... Вчера этот мрак пронизал луч света... Это соглашение не открывает золотого века... Но оно является важным первым шагом к миру, шагом к разуму и шагом от войны... Это соглашение отвечает нашим интересам, и особенно интересам наших детей и внуков, а у них нет

359


здесь в Вашингтоне своего лобби... Древняя китайская поговорка гласит: «Любое путешествие в тысячу ли должно начаться с первого шага»... Давайте сделаем этот первый шаг»50.

Ныне, спустя 11 с лишним лет после заключения этого договора, имеются все основания утверждать, что он явился действительно важным первым шагом, провозвестником будущих соглашений, которые подвели черту под долгим периодом «холодной войны». Впервые за последние 17 лет американское общественное мнение, как было установлено проведенным опросом, назвало демократическую партию «партией мира», способной действовать во имя уменьшения угрозы войны. Оптимизм, проявленный большинством американцев, был, несомненно, уместным, но явно несколько преждевременным. Ставка правительства Кеннеди на ведение так называемых «ограниченных войн» свидетельствовала о том, что США не были намерены отказываться от вмешательства в дела Юго-Восточной Азии и других районов мира под предлогом защиты своих «национальных интересов».

22 ноября 1963 г., выступая в Форт-Уорте, Кеннеди особо подчеркнул деятельность своего правительства в интересах «повышения обороноспособности» страны. «За последние три года,- заявил он,- мы увеличили бюджетные ассигнования на оборону более чем на 20%, увеличили количество закупаемых государством подводных лодок «Полярис» с двадцати четырех до сорока одной, увеличили закупки ракет типа «Минитмэн» более чем на 75%, удвоили число стратегических бомбардировщиков и ракет, находящихся в состоянии полной боевой готовности, увеличили вдвое число различных видов ядерного вооружения, находящегося в распоряжении стратегических сил, увеличили тактические ядерные силы, размещенные в Западной Европе, более чем на 60%, увеличили армию Соединенных Штатов на пять дивизий, находящихся в состоянии полной боевой готовности, и предоставили военно-воздушным силам Соединенных Штатов пять авиабригад тактических истребителей, увеличили наши стратегические авиатранспортные возможности на 75%, увеличили наши специальные антиповстанческие силы, действующие в настоящее время в Южном Вьетнаме, на 600%». «Все это требует жертв от народа Соединенных Штатов,- зву-

360


чал знакомый призыв из уст президента. - Но наш мир очень опасен и ненадежен... Никто не может ожидать легкой жизни, она полностью исключается в ближай-шие десятилетия и, возможно, даже до конца текущего века... Я не думаю, что мы истощены и устали. Нам хотелось бы жить так, как мы когда-то жили. Но история этого нам не позволит». Он собирался позднее в тот день говорить о «болезненных, рискованных и дорогостоящих усилиях», предпринимаемых Соединенными Штатами в Юго-Восточной Азии, о задачах США в этом районе, «от которых мы не осмеливаемся отказываться ссылками на усталость»51. В тот же день в Далласе должны были еще прозвучать слова Кеннеди: «Американцы являются часовыми у стен свободы». Вместо них в Далласе прозвучали выстрелы.

22 ноября 1963 г. в 13.30, в то время как ведущая телевизионная станция Си-Би-Эс передавала очередную «мыльную оперу», ее ведущий телекомментатор Уолтер Кронкайт готовил вечерний выпуск новостей. День не предвещал ничего сенсационного, и, во всяком.случае судя по переживаниям и заботам персонажей «мыльной оперы», ничто не могло отвлечь американских телезрителей от заурядных проблем семейной жизни. Передача была прервана внезапно, и, вклинившись в полузаконченную фразу героини, прозвучал взволнованный голос Кронкайта: «...в Далласе, штат Техас, по президентскому кортежу было произведено три выстрела. Согласно первым сообщениям, президент серьезно ранен, он сник на коленях у г-жи Кеннеди, которая воскликнула: «О, нет, нет!» Кортеж продолжил свой путь, не замедляя движения. Раны могут оказаться смертельными». Аналогичные сообщения почти одновременно были переданы и по другим телепрограммам. Си-Би-Эс тем временем возобновила передачу «мыльной оперы», хотя и ненадолго. В 14.38 было передано сообщение из Далласа: «Молния... Президент скончался в 2 часа пополудни... Президент мертв». Ошеломленной Америке рассказали о последних минутах жизни ее президента и, начиная с этого момента и в течение последующих трех с половиной дней, американцы не видели по телевидению ни одной развлекательной передачи, ни одной коммерческой рекламы. Выступали политические и общественные деятели, комментаторы и журналисты, экран заполнили документальные кадры, рассказывавшие о

361


ГОДВХ администрации Кеннеди, о нем самом, о прибытии на похороны президента государственных деятелей многих стран мира, о самих похоронах. Комментарии телеобозревателей были профессионально сдержанными, хотя эмоции подчас и одерживали верх. В одной из таких передач ведущий телекомментатор Эн-Би-Си Чет Хантли с горечью упомянул «очаги ненависти в Соединенных Штатах и районы, где эта болезнь поощряется». «Вы же слышали,- добавил он,- тех, кто говорил: «Этих Кеннеди следует прикончить!..» Очевидно, что человек, произведший эти выстрелы, был движим чувством ненависти». Сопровождавшие президента в его последней поездке лица вспоминали, как Кеннеди, увидев в далласской газете «Ньюс» обведенное траурной рамкой рекламное объявление, в котором его обвиняли в прокоммунистических решениях и действиях, заметил своей жене: «Ну, мы действительно попали в край помешанных».

С присущей американской прессе склонностью к сенсационным обобщениям и выводам в газете «Нью-Йорк тайме», вышедшей на следующее утро с обведенным траурной рамкой портретом убитого президента, констатировалось: за последние 120 лет все президенты США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на 20, рано или поздно умирали на своем посту или погибали от рук убийц. Прилагался список этих президентов:

1840г. –

президент Уильям Г. Гаррисон, скончавшийся от воспаления легких спустя месяц после вступления на пост;

1860г. –

президент Авраам Линкольн, погибший от пули убийцы спустя немногим больше месяца после вступления во второй срок своего президентства;

1880г. –

президент Джеймс А. Гарфильд, погибший от пули убийцы спустя четыре месяца после вступления на пост;

1900г. –

президент Уильям Мак-Кинли, погибший от пули убийцы спустя семь месяцев после вступления во второй срок своего президентства;

1920г. –

президент Уоррен Г. Гардинг, скончавшийся при странных обстоятельствах после

362


двух с половиной лет пребывания на посту;

1940г. –

президент Франклин Д. Рузвельт, скончавшийся от кровоизлияния в мозг в 1945 г. через три месяца после вступления в четвертый срок своего президентства;

1960г. –

президент Джон Ф. Кеннеди, погибший от пули убийцы спустя два года и десять месяцев после своего вступления на пост.

А спустя два дня, в воскресенье 24 ноября, не отходившие в эти дни от телевизоров американцы услышали новые выстрелы. На глазах десятков миллионов телезрителей застрелили человека, обвинявшегося в убийстве президента.

* * *

Симпатизирующие Кеннеди буржуазные авторы в своих многочисленных трудах, написанных большей частью уже после трагической гибели тридцать пятого президента США, склонны рассуждать на тему о том, каким образом развивались бы внутренние и международные события, останься Кеннеди в Белом доме положенный ему четырехлетний, а возможно, и восьмилетний срок. Один из ближайших сподвижников президента, Теодор Соренсен, утверждает, в частности, что Кеннеди «верил в то, что в ходе второго срока (пребывания на президентском посту.- Э. И.) будут осуществлены далеко идущие, решительные шаги с целью решения современных проблем автоматики, транспорта, урбанизации, культурного и экономического развития. Он предвидел, что растущая стабилизация в гонке вооружений и ослабление напряженности в отношениях между Востоком и Западом позволят ему выделить большую часть растущих расходов на удовлетворение внутренних нужд, и в частности, на удовлетворение нужд городов... Еще более важными были его долгосрочные цели в области внешней политики - Декада развития, с тем чтобы поставить на ноги наиболее бедные государства, Атлантическое содружество с Западной Европой, как равным и все более близким партнером, укрепление позиций Организации Объединенных Наций по мере ослабления национального суверенитета и, что

363


представляется наиболее важным, последовательное ослабление напряженности во взаимоотношениях с Советским Союзом и конечное воссоединение Европы... Новые ограничения вооружений, новые факты сотрудничества в области науки и космических исследований, новые подходы к решению берлинского вопроса и расширение торговли и контактов с Восточной Европой - все это было на повестке дня будущего»52. Ничего не скажешь - действительно обширные и захватывающие воображение планы. Насколько же они грандиознее того, что Кеннеди успел или смог осуществить, будучи в Белом доме.

В течение всего периода пребывания Кеннеди в Белом доме американцы слышали от него обещания скорого решения стоявших перед страной проблем. В мае 1961 г. президент заверил страну, что до конца 60-х годов американцы высадятся на Луне. Проблемы нищеты и безработицы, расовой дискриминации и растущих цен, инфляции и бесконечных трудовых конфликтов - какими легко разрешимыми они казались гражданам Америки в сравнении с, казалось, фантастическими планами высадки человека на Луне. Уж если президент выполнит невыполнимое, а все свидетельствовало о серьезности этого намерения Кеннеди, то вполне естественно было ожидать от него скорого решения и «более мелких» и к тому же менее накладных для федерального бюджета проблем *. Однако обещания остава лись невыполненными, а многие насущные внутренние проблемы нерешенными, хотя от американцев по-прежнему требовали жертв, осознания национальных интересов, беззаветной веры в добрые намерения и способности президента и безоговорочной поддержки его деятельности. «Разочарование, когда оно наступило, выплеснулось на его (Кеннеди) преемника, однако можно предположить, что в случае его избрания на второй срок оно обернулось бы с определенной силой против него. Он слишком уж переутомил американский народ


* Ежегодные ассигнования на космические исследования в годы президентства Кеннеди превышали 5 млрд. долл., тогда как со времени окончания второй мировой войны и вплоть до 1967 г., т. е. за 22 года, на нужды просвещения, здравоохранения, социальное обеспечение, жилищное строительство и благоустройство населенных пунктов было израсходовано из федерального бюджета 96 млрд. долл.

364


практиковавшейся им политикой вселения надежд, и на каком-то этапе они встали бы перед ним вплотную, требуя реализации обещаний, и еще неизвестно, как он среагировал бы на это»,- писал Г. Фэрли53, один из наиболее активных посмертных критиков президента.

Нельзя сказать, что деятельность Кеннеди на посту президента не подвергалась еще при его жизни критике в печати или в стенах конгресса, но эта критика носила большей частью неперсональный характер. Критиковалось правительство в целом, критиковались отдельные члены кабинета, но самого президента по-прежнему в такой степени окружал ореол непогрешимости и искренности намерений, что лишь немногие из буржуазных политических деятелей и органов печати решались на личные выпады против него. Журнал «Тайм» упоминал летом 1963 г. и другую, по-видимому основную, причину относительной сдержанности критических выступлений в адрес президента: «За Кеннеди рабски следуют и его довольно сильно боятся. В наши дни в Вашингтоне никто сколько-нибудь серьезно не подвергает нападкам лично президента Кеннеди. Уважение играет большую роль в проявлении такой сдержанности. Но не меньшую роль играет страх. Ходят слухи, что семья Кеннеди употребит все свое влияние против тех, кто подвергает нападкам ее членов»54. Эти и подобные им слухи отнюдь не были необоснованными. Роберт Кеннеди занимал влиятельный, даже могущественный, пост министра юстиции и располагал или, во всяком случае, мог располагать материалами для компрометации далеко не безгрешных представителей политических и деловых кругов, которые отважились бы выступить с серьезной критикой в адрес президента.

Ни один из президентов США за всю историю страны не предпринимал таких усилий в целях привлечения к себе внимания американских и зарубежных средств массовой информации и не рекламировался столь искусно и успешно, как Джон Ф. Кеннеди. Это распространялось в значительной степени и на всю семью Кеннеди. Вспоминают, как Кеннеди, будучи еще кандидатом демократов, решительно среагировал на адресованный ему вопрос о ходивших в стране слухах по поводу возможного назначения его брата Роберта на один из ответственных постов в кабинете. Это было бы самым откровенным проявлением непотизма, парировал тогда

365


поп рос Джон Кеннеди. Но, став президентом, он не только предоставил своему среднему брату пост министра юстиции, но и содействовал избранию 30-летнего младшего брата Эдварда в сенаторы и назначил своего зятя Сарджента Шрайвера директором вновь созданного «Корпуса мира». Тему непотизма в присутствии президента больше никто поднимать не решался. «Атмосфера в Вашингтоне,- констатировал один из американских еженедельников,- напоминала двор царствующего монарха»55. В политических кругах столицы начали всерьез подсчитывать, что три брата Кеннеди, занимая один за другим президентский пост, смогут сохранить его за семьей вплоть до 1984 г.

Т. Соренсен не одинок в своих утверждениях, что Джона Кеннеди будут помнить не только за то, что он успел совершить, но и за то, во что он верил. Не без участия ближайших соратников Кеннеди, среди которых было немало видных ученых-историков и социологов, пропагандистов и просто самозабвенно доверявших ему и веривших в него людей, имя Кеннеди, особенно после его трагической гибели, действительно глубоко потрясшей многих американцев, стало обрастать легендой. Эта легенда, как справедливо заметил Теодор Уайт, «начала уже трансформировать этого человека и будет трансформировать его и далее». Т. Уайту принадлежит и другой прогноз: «Так много будет говориться о Кеннеди в будущем, и мифы о нем уже настолько в ходу, что сам человек, без сомнения, будет вскоре утерян в мифах»56. Воздавая должное незаурядности, энергии президента и проявленным им в ряде конкретных случаев и в отдельных официальных заявлениях здравому смыслу и политической дальновидности, не следует упускать из виду, что он оставался при всех обстоятельствах тем, кого хотели видеть в нем правящие политические и финансово-промышленные круги США - рьяным защитником интересов монополистической верхушки страны. Признавая, что именно в последний год его непродолжительного пребывания в Белом доме и при его непосредственном участии наметился, хотя и всего лишь в общих чертах, будущий существенный поворот к разрядке международной напряженности, следует иметь в виду, что Кеннеди осознали учел в своих высказываниях и действиях то, что становилось очевидным для многих, а именно изменение со-

366


отношения сил в мире в пользу стран социалистического содружества и вызванную этим необходимость более реалистического подхода к решению международных проблем.

По конкретным делам и решениям, а не по эфемерным подчас надеждам и несбывшимся прогнозам должны оцениваться роль и место исторических личностей в мировой истории. В. И. Ленин писал, что «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями,, а по тому, что. они дали нового сравнительно с своими предшественниками»57. И уж совсем неправомерным было бы, как это пытаются делать некоторые буржуазные апологеты «эры Кеннеди», судить о заслугах политических деятелей по тому, чего они вообще не дали, а лишь могли бы дать, если бы...

Джон Ф. Кеннеди был президентом Соединенных Штатов в течение двух лет и десяти месяцев, и только ставшие достоянием истории факты, относящиеся к этому непродолжительному пребыванию его в Белом доме, могут служить основанием для оценки личности и заслуг тридцать пятого президента США, значения принятых им политических решений и предпринятых его администрацией действий.

Единственное, с чем можно было бы согласиться в отношении того, что произошло бы, останься Джон Кеннеди в живых,- это то, что он, скорее всего, был бы с триумфом переизбран на второй срок в 1964 г. И, вероятно, останься он в живых, в 1965 г. Линдон Джонсон уже не был бы вице-президентом США. Однако судьба распорядилась иначе. 22 ноября 1963 г. Джонсон принес торжественную присягу на борту президентского самолета в далласском аэропорту и был провозглашен тридцать шестым президентом Соединенных Штатов.



IX
Крушение мифов

Через шесть лет после того надолго запомнившегося американцам дня один из близких советников Джонсона, Эрик Голдман, напишет в своей книге «Трагедия Линдона Джонсона»: «Линдон Джонсон вошел в Белый дом неприветствуемым и исполнял в нем свои обязанности нелюбимым. И только однажды к нему были проявлены теплота и в некотором смысле любовь - когда он объявил стране, что покидает президентский пост»1. Нелестная политическая эпитафия, но, как свидетельствует история, вполне заслуженная.

Линдон Бейнс Джонсон стал президентом Соединенных Штатов в день трагической гибели своего предшественника. По мнению большинства американских историков, не будь его кандидатура на пост вице-президента выдвинута Джоном Кеннеди на национальном съезде демократической партии в 1960 г., Джонсону вряд ли удалось бы самостоятельно добиться президентства. Это вовсе не означало, что Джонсон был до 1960 г. одним из малозаметных политических деятелей, неизвестных в стране «темных лошадок», периодически появляющихся на политическом горизонте Америки в годы президентских выборов и рассчитывающих на ус-

368


пех лишь в силу стечения обстоятельств. Он был политиком-профессионалом в полном смысле этого слова, человеком, посвятившим политической карьере 25 лет своей жизни. С тех пор как он был избран членом палаты представителей конгресса США в 1937 г., Джонсон старался быть на виду у лидеров демократической партии. Это достигалось не особой активностью в конгрессе, а умением оказаться в нужном месте в нужный момент. Еще совершенно неизвестному американцам молодому конгрессмену, а позднее сенатору при тех или иных обстоятельствах удавалось оказываться рядом или неподалеку от видных государственных деятелей США. Фотографы запечатлевали для истории Франклина Рузвельта, Гарри Трумэна, Дуайта Эйзенхауэра, Эдлая Стивенсона и, как правило, внимательно их слушающего или разделяющего их триумф Линдона Джонсона. Он был первым среди своих коллег по палате представителей, надевшим военную форму после вступления США во вторую мировую войну, и одним из немногих политических деятелей страны, награжденных боевым орденом. (Об обстоятельствах, при которых Л. Джонсон получил боевую награду, будет рассказано далее.) По-видимому, именно этим «военным опытом» Джонсона и объясняется то, что после окончания войны его имя начинает фигурировать среди членов всевозможных комиссий палаты представителей и сената, занимающихся вопросами военно-стратегического планирования и использования атомной энергии. В 1951 г. Линдон Джонсон становится одним из руководителей фракции демократической партии в сенате США, а в 1954 г. лидером демократического большинства. К президентским выборам 1960 г. он уже по праву считался крупнейшим в партии специалистом в области ведения закулисной политической борьбы. Ричард Никсон назвал его в те годы «самым способным и ловким политиком нашего времени», а Эдлай Стивенсон - «мастером искусства возможного в политике»2.

По свидетельству американских историков, привыкшего к выполнению политически активной роли лидера демократического большинства в сенате Джонсона не могли удовлетворить конституционно ограниченные функции вице-президента США. Однако, за исключением тех случаев, когда президент Кеннеди поручал ему представлять Соединенные Штаты за рубежом с весьма

24 Э. А. Иванян

369


у:жими полномочиями, Джонсону приходилось соглашаться на роль пассивного наблюдателя, присутствующего при решении правительством важных государственных вопросов внешней и внутренней политики. С января 1961 г. и вплоть до 22 ноября 1963 г. деятельность Джонсона была ограничена, по словам С. Уоррена, узкими рамками «политической периферии». «Обычно говорливому, привыкшему доминировать и обуреваемому всевозможными идеями, ему, по-видимому, приходилось подчиняться строгой самодисциплине, чтобы сохранять большей частью молчание на совещаниях, в ходе которых другие (члены ближайшего окружения президента Кеннеди.- Э. И.) излагали свои взгляды»3. За две недели до гибели президент Кеннеди провел совещание со своими советниками, на котором обсуждались в предварительном порядке вопросы предстоящей в следующем году избирательной кампании. Вице-президента Джонсона на это совещание не пригласили. Можно себе представить, как воспринял такое проявление пренебрежения к нему человек, впадавший в ярость даже в гораздо менее оскорбительных для него ситуациях. Вспоминали, как Джонсон порвал со старым другом, осмелившимся иронически отозваться о его неимоверных размеров золотых запонках, или в каких выражениях был отчитан директор одной из крупнейших радиовещательных компаний США за отмену запланированной передачи с участием Джонсона.

Долготерпение Джонсона было вознаграждено судьбой. Буквально с первого дня его пребывания в Белом доме никому и ни при каких обстоятельствах не будет дозволено попирать его достоинство; любое посягательство на его авторитет будет рассматриваться как удар по национальному престижу Соединенных Штатов, как антипатриотический поступок. Возвратившись с похорон Кеннеди, новый президент отдал необходимые распоряжения своим помощникам в связи с готовившимся в Белом доме приемом для зарубежных государственных деятелей, прибывших в Вашингтон для участия в траурной церемонии. Телеоператорам было передано указание Джонсона снимать его только с левого, более фотогеничного профиля. Со временем он откажется от печаток с факсимиле его подписи и будет подписывать самолично все документы. Без всякого снисхождения

370


он будет отбирать у охотников за сувенирами среди его окружения и журналистов листочки бумаги с президентскими записями и рисунками. Он будет сохранять все, к чему когда-либо прикасалась его рука. Ведь теперь все, что ни делалось президентом, все его решения и суждения, вскользь брошенные фразы, личные вещи, автографы и, конечно, фотографии становились достоянием истории, с которой, как отмечают американские историки, Джонсон уже «не сводил глаз» в течение всего своего пребывания в Белом доме. И история беспристрастно и скрупулезно фиксировала и то, что Джонсону хотелось оставить в ее анналах, и то, о чем он предпочел бы поскорее забыть.

Техасский миллионер, обладавший к моменту вступления на пост вице-президента США капиталом, превышающим 6 млн. долл. *, Джонсон любил рассказывать своим собеседникам о «нищете», в которой он рос, и о «трудностях и лишениях», с которыми он сталкивался в молодые годы. Воспоминания не ограничивались узким кругом собеседников. В своей книге «Чего я ожидаю для Америки», изданной к президентским выборам 1964 г., Джонсон «вспоминал»: «Я знаю, что такое для людей нищета. Я был безработным. Я стоял в очередях в бюро по найму в ожидании направления на работу. Я мальчиком чистил ботинки. Я работал дорожным рабочим с восхода солнца до захода за один доллар в день»4. Об этом не раз говорил он и в своих публичных выступлениях. Д. Халберстам писал, что Джонсону «нравилось думать о себе как о своего рода Эйбе Линкольне, деревенском мальчугане, учившемся при свете коптилки. Позднее, уже став президентом, он любил питать свою собственную легенду и щедро приукрашивать ее, сопровождая посетителей по старой ферме, описывая, какой непритязательной она была, попросту говоря, маленькой лачугой, пока наконец мать не прервала его в присутствии нескольких гостей и не сказала: «Послушай, Линдон, но ты же ведь хорошо знаешь, что это неправда, ты же знаешь, что ты родился и вырос в весьма приличном доме, который находился намного ближе к городу»»5. Что же касается перечислявшихся Джонсоном видов его трудовой деятельности в детстве, то он никогда и нигде не уточнял,


* Согласно завещанию скончавшегося в 1973 г. Л. Джонсона, его семья унаследовала капитал в 25 млн. долл.

371


что работал он не из бедности, а желая заработать себе на карманные расходы, и что в те годы (а это были годы экономического кризиса) многие из его сверстникоз были вынуждены работать за гроши, чтобы действительно не умереть с голоду.

Уже в 1931 г. Джонсон связывает свое будущее с деятельностью на политическом поприще, став секретарем техасского конгрессмена, консерватора Ричарда Клеберга, и заручившись поддержкой старого друга семьи Джонсонов, будущего спикера палаты представителей Сэма Рэйберна. Женитьба на дочери состоятельного техасского землевладельца Тэйлора явилась следующим важным шагом на избранном им пути. За невестой дали в приданое весьма значительную сумму денег, что, по замечанию биографа Л. Джонсона Уильяма Уайта, «несомненно, оказалось полезным для ее мужа»6. Уже став лидером демократического большинства в сенате США и претендентом в кандидаты на пост президента США от демократической партии, миллионер Джонсон будет язвительно отзываться о своем основном сопернике Джоне Кеннеди, как человеке, обязанном своим огромным состоянием предприимчивости «богатого папеньки», тогда как он, Джонсон, заработал многомиллионное состояние «собственным трудом». Каким образом ему удалось это сделать, находясь практически все годы после женитьбы на административных или выборных должностях в Техасе и Вашингтоне, Джонсон никогда не уточнял. Впрочем, таких уточнений от него никто и не требовал.

Придя в Белый дом, Джонсон поспешил засвидетельствовать свое уважение к деловому миру США, дав понять, что интересы последнего будут основополагающими при выработке им политического и экономического курса правительства. Впервые за всю историю Белого дома президент ввел в практику организацию в своей резиденции званых обедов для крупнейших представителей «большого бизнеса», демонстрируя свое намерение завоевать столь необходимые ему доверие и поддержку. Уже первые контакты президента с магнатами монополистического капитала США были встречены с нескрываемым одобрением американской крупной буржуазией. Деловой мир увидел в Джонсоне «типичного американского президента, более зрелого (по сравнению с Кеннеди) политического деятеля, самого на-

372


стоящего дельца, человека действий, человека, с которым можно иметь дело». «Он был,- как сказал Джеймс Рестон,- частичкой их мира. Его личные капиталовложения в скотоводческий бизнес, его близость к нефтепромышленникам, значительное число акций, которыми владеет семья Джонсонов в области вещания, делают его самого бизнесменом в полном смысле этого слова»7.

Энтузиазм, с которым был встречен приход Линдона Джонсона в Белый дом деловым миром США, контрастировал с настороженностью и недоверием к нему со стороны значительной части американской общественности, и в первую очередь со стороны представителей так называемых «интеллектуальных» кругов Соединенных Штатов, приобретших значительный вес в общественно-политической жизни страны в годы президентства Кеннеди. С точки зрения этих людей, Джонсон всегда был техасским провинциалом, несмотря на долгие годы жизни в столице сохранившим привычки, манеру поведения и кругозор политикана местного масштаба. Именно таким человеком он представлялся и ближайшему окружению Кеннеди, доставшемуся в наследство новому президенту. Трудно себе представить, что уважение этих действительно разносторонне образованных специалистов, среди которых было немало видных ученых, мог бы завоевать человек, прочитавший, по собственному признанию, за всю свою жизнь всего лишь шесть книг, а за все годы пребывания в Белом доме - только одну. Специальный помощник по вопросам национальной безопасности Макджордж Бан-ди, верой и правдой служивший покойному президенту и пытавшийся на первых порах содействовать лучшему взаимопониманию между Джонсоном и своими коллегами, убеждал последних не быть «снобами с Восточного побережья» в отношении президента-южанина и не относиться к нему с таким явным пренебрежением. Действительно, признавал Банди, новый президент не обладает внешним лоском и культурой, которыми отличался Джон Кеннеди, и уступает своему предшественнику в знаниях и опыте в вопросах внешней политики. Но именно это обстоятельство, продолжал убеждать Банди, позволяет надеяться на усиление роли и авторитета членов кабинета, президентских советников и помощников, занимающихся международными проблема-"

373


ми. В способности Джонсона руководить внутренней политикой правительства, не удостаивавшейся должного внимания со стороны Кеннеди, сомнений никто не выражал.

* * *

С первого же дня своего пребывания в Белом доме президент Джонсон развил бурную деятельность. Уже в течение первой недели он провел беседы с видными политическими деятелями обеих партий, сенаторами и конгрессменами, общественными и профсоюзными лидерами, крупнейшими представителями деловых кругов страны, провел десять крупных совещаний и опубликовал десять заявлений. Стране было объявлено, что новый президент считает своим долгом перед памятью покойного лидера завершить обещанную тем программу широких социальных реформ и преобразований. Имя Джона Кеннеди в те дни буквально не сходило с уст Джонсона. Пользуясь тем, что многие противники предлагавшихся президентом Кеннеди реформ не решались открыто противодействовать претворению в жизнь идей столь недавно погибшего президента, Джонсон довольно оперативно провел через конгресс налоговую реформу и закон о гражданских правах. Уолтер Лип-пман, с которым у Джонсона на первых порах сложились хорошие отношения, отметил активность нового президента, заявив, что тот выполнил то, «что президент Кеннеди вряд ли смог бы выполнить, если бы был в живых»8. Монополистические круги США не скрывали своего удовлетворения: в результате одного из первых шагов Джонсона на посту президента - проведения налоговой реформы - чистая прибыль монополий увеличилась на 15-20%. Американским трудящимся проведенная реформа дала минимальные блага: ставки обложения по федеральному подоходному налогу сократились для большинства из них всего лишь на 4 %.

«Каждый правящий класс, - отмечается в «Новой программе Коммунистической партии США», - вынужденный пойти на проведение реформ, пытается представить их как символ собственного великодушия и благоразумия. Однако реформы - это продукты народной борьбы и нажима, но никогда не следствие капиталистического великодушия». Настойчивость, с кото-

374


рой Джонсон способствовал принятию конгрессом закона о гражданских правах, имела особую причину. В оставшиеся до начала президентской кампании 1964 г. месяцы Джонсону необходимо было убедить негритянское население страны в том, что его программа в области гражданских прав полностью соответствовала планам погибшего президента, пользовавшегося популярностью среди большинства представителей национальных и расовых меньшинств США. Принятый закон, дававший некоторые формальные гарантии равноправия американским неграм, в свою очередь обеспечивал Джонсону голоса избирателей-негров на выборах 1964 г.

К марту 1964 г. Джонсон решил, что «он выполнил свой долг перед политикой «новых рубежей» . Настало время, как заявил Джонсон, для проявления инициативы его администрацией, и он был намерен открыть перед страной «новые смелые национальные перспективы»9. С этих пор имя Кеннеди перестает фигурировать в речах и заявлениях президента. На всех решениях и действиях Джонсона отныне четко и ясно будет стоять печать его собственной администрации, его собственное имя. Политически выгодная тема «борьбы с нищетой», выдвинутая еще в годы администрации Кеннеди, была сформулирована Джонсоном в 1964 г. в выражениях, не оставляющих никакого сомнения в том, что именно он является ее единоличным автором. «Нынешняя администрация сегодня, здесь и немедленно объявляет неограниченную войну с нищетой в Америке,- заявил президент в своем ежегодном послании конгрессу.- Мы должны бороться с нищетой, бороться с ней везде, где бы она ни существовала,-в трущобах крупных городов и небольших городках, в лачугах издольщиков или в поселениях кочующих с места на место сезонников, среди белых и среди негров, среди молодых и среди пожилых, в процветающих городах и в бедствующих районах»10. Джонсон обещал сократить федеральный бюджет на полмиллиарда долларов, главным образом за счет сокращения расходов на государственный аппарат. Одновременно он заверил страну в том, что его правительством будут увеличены ассигнования на нужды образования, здравоохранения и социального обеспечения. Были обещаны реформы в области страхования по безработице, заработной платы, помощи школе, медицинского страхова-

375


пня, налоговых ставок и т. п. «Слова были правильными, но в них не было какой-либо ясно очерченной системы, отсутствовало обязательство придерживаться какого-то порядка решения проблем по степени их важности, не было предложено какой-либо организационной структуры», - комментировал предложенную Джонсоном программу Ч, Уикс11.

23 апреля 1964 г. Л. Джонсон впервые употребил в своем выступлении термин «великое общество», но в тот момент мало кто обратил на него внимание. За последующий месяц Джонсон был вынужден повторить его в других публичных выступлениях по крайней мере 16 раз, прежде чем он был подхвачен американской прессой. 22 мая 1964 г. в тексте выступления президента в Мичиганском университете в г. Энн Арбор этот термин уже фигурировал с заглавной буквы - «Великое общество» - и стал знаменем, под которым Джонсон вступил в борьбу за свое переизбрание на пост президента США. В тот день он заявил: «Великое общество основывается на изобилии и свободе для всех. В ближайшие сорок лет мы должны будем перестроить все города в США, ибо становится все труднее жить в американских городах. Их центры находятся в упадке, а окраины подвергаются разбою. Нам недостает домов и дорог... Во-вторых, наша деревня... Сегодня ее красоты в опасности. Вода, которую мы пьем, пища, которую мы едим, даже воздух, которым мы дышим, - все находится под угрозой загрязнения. Наши парки и пляжи переполнены. Зеленые поля и густые леса исчезают... Сегодня мы должны начать действовать, чтобы предотвратить появление Безобразной Америки... Наше общество не будет великим, если каждый молодой человек не получит возможности изучить все достижения человеческой мысли». Процитировав высказывание Томаса Джефферсона о том, что «никакая страна не может быть невежественной и в то же время свободной», он заявил: «В настоящее время никакая страна не может быть невежественной и в то же время великой». «Сегодня 8 миллионов американцев... не имеют даже пятиклассного образования. Почти 20 миллионов не закончили и восьми лет школы. Почти 54 миллиона - более одной четверти населения США--не получили среднего образования. Каждый год более 100 тысяч выпускников средней школы, обладающих

376


необходимыми способностями, не поступают в колледжи, поскольку они не могут себе этого позволить»12. Демократическая партия и ее лидер настойчиво и целеустремленно завоевывали популярность у американских избирателей в преддверии президентских выборов 1964 г., не замечая, насколько двусмысленно звучали ее широковещательные программы. Ведь любое развитое государство XX в. должно было считать своим долгом дать молодому поколению необходимое образование, заботиться о престарелых и гарантировать равные избирательные права всем своим гражданам, не обязательно именуя себя «великим обществом».

В январе 1964 г. окончился своеобразный мораторий, наложенный со взаимного согласия лидеров обеих партий на политическую борьбу между ними в знак уважения к погибшему президенту. Республиканские лидеры были полны решимости нанести поражение Линдону Джонсону в его первой попытке стать избранным президентом США и, не теряя времени, приступили к консолидации своих сил и финансовых средств. Правое крыло партии, значительно укрепившее свои позиции после поражения Р. Никсона на выборах 1960 г., делало ставку на известного своими экстремистскими взглядами и высказываниями сенатора из Аризоны Барри Голдуотера. Среди наиболее активных сторонников кандидатуры сенатора были крайне правые, расистские и фашистские организации и группировки США типа Ку-клукс-клана, «общества Джона Бэрча». О том, кого видели и кого поддерживали в лице Барри Голдуотера американские бэрчисты, можно было косвенно судить по высказыванию их главаря Роберта Уэлча о бывшем республиканском президенте Дуайте Эйзенхауэре как «преданном и сознательном агенте коммунистического заговора». Впрочем, сам Голдуотер не менее решительно высказывался о правительстве Кеннеди и Джонсона и демократической партии. Администрация Джонсона проявляла, по его словам, позорную «мягкотелость» по отношению к коммунизму, а демократическая партия была партией «взяточников, одержимых идеей власти, и левых радикалов». В рядах сторонников Голдуотера оказалась значительная часть избирателей традиционно консервативной провинциальной Америки. С. Уоррен писал, что «движение за избрание Голдуотера президентом развилось на базе

377


зарождавшейся в сознании многих американцев тревоги по поводу событий, которые происходили в мире, все в большей степени вызывавшем замешательство и опасения. По их мнению, в мире происходило растворение некогда устойчивых человеческих ценностей, исчезало уважительное отношение к законности и порядку, «ползучий социализм» подминал под себя здоровый дух индивидуализма и независимости, усиливались веяния «холодной войны», и советский «вирус коммунизма» коварно заражал их собственное правительство. Многие из них были порядочными, хотя и одурманенными мужчинами и женщинами, но кроме них существовали экстремистские, правые группировки, кипящие ненавистью к неграм, евреям, католикам, либералам всех мастей и убежденные, что страна их находится на краю гибели. Их политические взгляды представляли собой смесь паранойи с тоской по прошлому»13.

Национальный съезд республиканской партии, собравшийся в Сан-Франциско 19 июля 1964 г., представлял собой сборище ярых сторонников Голдуотера, не останавливавшихся перед самой настоящей обструкцией соперников своего кандидата. В такой обстановке Барри Голдуотер, сенатор из Аризоны, стал кандидатом на пост президента США от республиканской партии. Кандидатом на пост вице-президента делегаты утвердили Уильяма Миллера, конгрессмена от штата Нью-Йорк.

Радио и телевидение разнесли по всей стране политическое кредо республиканского кандидата, суть которого сводилась к тезису: «Экстремизм при защите свободы не является злом. Умеренность в достижении справедливости не является добродетелью». Либеральное крыло республиканской партии было шокировано крайне экстремистской речью нового лидера. Политическая платформа республиканцев вобрала в себя основные положения, выдвинутые консервативным крылом партии. Значительно урезанными или вовсе исключенными из платформы оказались даже те ограниченные программы республиканской партии в области гражданских прав, федеральной помощи безработным и нуждающимся и социальных реформ, которые еще фигурировали в ней в 1960 г. Особенно непримиримой и воинственной была та часть внешнеполитической программы, которая касалась Советского Союза и советско-американских отношений.

378


Еще весной 1964 г. президент Джонсон заявил, что он не намерен принимать участие в «предварительных» выборах в штатах, поскольку не может позволить себе заниматься бессмысленной тратой времени, в то время как на нем лежат ответственные обязанности президента США. Пусть делегаты съезда демократической партии, с напускным равнодушием сказал он, сами решат, кого они хотели бы видеть своим кандидатом. А между тем он пользовался всеми привилегиями, доступными лишь государственному деятелю, занимающему пост президента страны. Ежедневно его имя фигурировало на первых страницах американских газет, ежедневно его лицо появлялось на экранах миллионов телевизоров. Политическая реклама, за которую другие кандидаты должны были платить огромные деньги, обеспечивалась ему бесплатно. В начале августа Джонсон направил одного из своих ближайших помощников к сенатору Хэмфри с заданием выяснить у того, как он отнесется к предложению баллотироваться на предстоящих выборах на пост вице-президента от демократической партии. Заодно помощнику президента было поручено разузнать некоторые дополнительные сведения о сенаторе: его финансовое положение, размеры доходов и долгов, а также не было ли у сенатора в прошлом каких-либо романтических приключений, которые могли бы оказаться компрометирующими его кандидатуру. По возвращении в Вашингтон помощник доложил президенту: сенатор Хэмфри очень небогатый человек, и, за исключением небольшого собственного дома и личной машины, у него практически ничего нет. Не было обнаружено в биографии Хэмфри и каких-либо могущих скомпрометировать его фактов. Вопрос о «напарнике» Джонсона на предстоящих выборах был решен.

Состоявшийся 24 августа 1964 г. в г. Атлантик-Сити съезд демократической партии проштемпелевал единственно возможный вариант своего решения - кандидатом на пост президента США был утвержден Линдон Джонсон, кандидатом на пост вице-президента - сенатор Губерт Хэмфри. С учетом перспективы выступления на выборах против консервативного республиканского «тандема» лидеры демократов решили изъять из политической платформы отдельные ее положения, которые могли показаться излишне «либеральными», осо~

379


бенно в сравнении с позицией, занимаемой по аналогичным вопросам республиканской партией. В платформе подтверждались решимость способствовать выполнению обязательств от Берлина до Южного Вьетнама по «защите свободы», намерение продолжать блокаду революционной Кубы. Одновременно с этим в платформе приветствовалось подписание Договора о запрещении атомных испытаний в трех сферах и выражалась готовность добиваться прекращения гонки вооружений. В несколько более сдержанном тоне по сравнению с республиканской платформой подтверждалась твердая решимость оказывать сопротивление «растущей коммунистической угрозе». В области внутренней политики платформа демократической партии обещала проведение широкого круга мер в области образования, здравоохранения, гражданских прав, борьбы с нищетой, охраны природных ресурсов.

Скандальность, предельный накал политических страстей, поток взаимных оскорблений и обвинений, запугивание и шантаж являются характерными чертами всех предвыборных кампаний в Соединенных Штатах. История президентских выборов в XX в. свидетельствует о том, что с развитием современных средств массовой информации, новейших видов электронной техники политическая борьба в США принимает все более ожесточенный характер, демонстрируя полное отрицание правящими кругами США принципов демократии и свободного волеизъявления масс. Предвыборная кампания 1964 г. превзошла по всем показателям скандальности любую из предшествовавших ей. Соперничающие кандидаты и партии обрушили на страну поток предвыборной пропагандистской литературы. Крайне правые организации распространяли многотысячными тиражами брошюры, листовки и другие печатные издания, авторы которых, ссылаясь друг на друга, убеждали избирателей, что Соединенным Штатам грозит заговор «подрывных элементов» и что в случае победы демократов страну уже ничто не сможет спасти от социализма.

Республиканский кандидат не предлагал стране какой-либо позитивной программы действий в случае своего избрания. В распространявшейся в ходе предвыборной кампании брошюре собственного сочинения «Совесть консерватора» Голдуотер разъяснял: «Я ни-

380


сколько не заинтересован в том, чтобы совершенствовать правительство или повышать эффективность его деятельности, поскольку я намереваюсь сократить его размеры. Я не беру на себя обязательство содействовать повышению благосостояния, поскольку я намерен способствовать распространению свободы. Моей целью является не принятие законов, а их отмена, не представление новых программ, а отказ от старых программ, нарушающих конституцию, не оправдавших себя или же возлагающих на плечи людей дополнительное финансовое бремя»14. Воинственность Голдуотера в вопросах внешнеполитического характера не знала предела. Он призывал к вооруженному сопротивлению распространяющемуся коммунизму, отождествлял разоружение с «умиротворением». Он настойчиво предлагал использовать угрозу разрыва дипломатических отношений с Советским Союзом как орудие оказания давления на СССР, призывал к военной и экономической блокаде Кубы, к продолжению войны во Вьетнаме до достижения победы над «коммунизмом, грозящим всему свободному миру». Каждое выступление его было насыщено зловещими словами: «ядерное оружие», «повальное уничтожение», «массовая гибель», «нажатие кнопки» и т. п. В случае своего избрания он обещал стране возврат к «доказавшей свою разумность политике мира с помощью силы». Провинциальные аудитории, привокзальные толпы, подобно тому как это уже было в 1948 г., надрывали глотки: «Поддай им жару, Барри!» Столь откровенная агрессивность республиканского кандидата в значительной степени облегчила выработку тактической линии предвыборной борьбы президента Джонсона. Ловко маневрируя формулировками и избегая высказываний или действий, которые бы позволили политическим противникам обвинить его в «капитуляции» и «мягкотелости» перед лицом «коммунистической угрозы», Джонсон целеустремленно создавал «имидж» политического деятеля, сознающего ответственность за будущее своей страны и всего «свободного мира». Не отказываясь от проведения авантюристической внешней политики и тайно готовясь к расширению американского вмешательства в Юго-Восточной Азии, Джонсон продолжал выступать с заявлениями о стремлении его правительства к миру и мирным переговорам во Вьетнаме Обращаясь к избирателям, он говорил: «Чей же палец

381


Вы хотели бы видеть на кнопке (ядерных установок.- Э, И.)? Кого из кандидатов вы хотели бы видеть поднимающим телефонную трубку «горячей линии» *, когда будут произнесены слова:-Москва на проводе?» Кандидат в вице-президенты от демократической партии Губерт Хэмфри заявлял: «На предстоящих выборах речь будет идти о самой жизни, о будущем нашей планеты, о спасении человечества». Вся страна пестрела всевозможными плакатами, стендами, объявлениями, тексты которых сочинялись и распространялись штаб-квартирой демократической партии в крупных городах, провинциальных поселках и, особенно активно, в университетских центрах. «Голосуйте за Голдуотера и отправляйтесь на войну!», «Забудь о мире - голосуй за Голдуотера!», «Голдуотера в президенты его собственного универсального магазина!» - вот лишь несколько образцов лозунгов, распространявшихся демократами. Особенно успешно перефразировался предвыборный лозунг республиканцев «Вы всем сердцем чувствуете, что он (Голдуотер.- Э. И.) прав!». Варианты демократов били в точку: «Вы всем сердцем чувствуете, что он прав, крайне прав!», «Вы всем нутром чувствуете, что он умом не здрав!» В кругах американской молодежи it студенчества, особенно отрицательно воспринимавших призывы Голдуотера к всеобщей мобилизации, широкое распространение получил плакат: «АиНгО + 1964 = », и далее был пририсован гриб атомного взрыва**. Было создано несколько роликов телевизионной предвыборной пропаганды демократов, демонстрация которых по телевидению произвела особенно сильное впечатление на широкую американскую общественность. Вот содержание одного из них: маленькая девочка ест мороженое, в то время как женский голос рассказывает ей, что в свое время атомные бомбы испытывались в воздухе и от выпадавших радиоактивных осадков умирали дети и что человек по фамилии Голдуотер, собирающийся стать президентом США, голосовал в свое время против запрещения испытаний ядерного оружия. Если он при-


* «Горячая линия» («хот лайн») - специальная телефонная связь между Вашингтоном и Москвой, используемая в случаях особой важности. Установлена в соответствии с договоренностью между правительствами СССР и США в 1963 г.

** AuH2O - химическая формула - «золото» (по-английски - «голд») и «вода» (по-английски - «уотер»).

382


дет к власти, испытания могут начаться снова. По ходу текста усиливался треск счетчика Гейгера, который прерывался энергичным мужским голосом, призывавшим голосовать за президента Джонсона. В другом рекламном ролике на экране появлялась маленькая девочка, считающая лепестки ромашки. Этот счет переходил в предпусковой отсчет секунд на испытательном полигоне. На фоне атомного взрыва слышался голос: «Мы должны либо любить друг друга, либо погибнуть». Состоявшиеся 3 ноября 1964 г. президентские выборы явились триумфом кандидатов демократической партии и серьезным ударом по американским «ультра», поддерживавшим кандидатуру Голдуотера. С перевесом почти в 16 млн. голосов (более 42 млн. против 26,4 млн.) победил Линдон Джонсон. С таким перевесом не побеждал за всю историю США ни один американский президент. За Джонсона проголосовало почти 62% американских избирателей - жителей крупных городов Восточного побережья США, фермеров, негров, молодежи *.

* * *

В. И. Ленин писал, что «борьба партий на деле, перед избирателем, с подсчетом итогов - всегда дает материал, проверяющий наше понимание того, каково соотношение общественных сил в стране, каково значение тех или иных «лозунгов»»15. Исход президентских выборов 1964 г. в Соединенных Штатах явился красноречивой демонстрацией расстановки общественных сил в стране. Он дал убедительное доказательство того, что большинство американского народа «дорожит интересами мира, что ему надоела «холодная война»,- говорил Л. И. Брежнев в докладе о 47-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.- Поражение американских «ультра» - хороший урок для всех приверженцев политики авантюр и реакции»16. Соотношение общественных сил в США при явном количественном преобладании тех, кто выступал за укрепление мира и развитие международного сотрудничества, было верно оценено лидерами демократической партии и ее пропагандистами, акцентировавшими внимание избирателей, в


* В выборах 1964 г. приняло участие всего лишь 62,1% от общего числа зарегистрированных избирателей.

383


ОТЛИЧие от кандидатов республиканской партии, на своем конструктивном подходе к решению спорных международных вопросов и на своем стремлении к миру. Исподволь планируя «эскалацию» военного вмешательства США во Вьетнаме, президент Джонсон лицемерно заявлял в октябре 1964 г., в разгар предвыборной кампании: «Пока я являюсь президентом, для всех американцев может быть сохранен и будет сохранен мир»17. Добившись убедительной победы, Джонсон и его единомышленники из военно-промышленного комплекса сочли возможным пренебречь уроком выборов и, игнорируя недвусмысленно выраженное стремление большинства американской общественности к миру, стали на путь опасного расширения агрессивных действий во Вьетнаме, на путь авантюр и реакции. Американские политические деятели склонны часто цитировать в демагогических целях слова А. Линкольна: «Вы можете обманывать весь народ в течение некоторого времени или часть народа в течение длительного времени, но вы не можете обманывать весь народ в течение длительного времени»18. Избрав путь обмана масс, правительство Джонсона обрекло себя на суровый приговор истории. «Персональной войной Джонсона» называли в Вашингтоне самую долгую, самую грязную и самую непопулярную в истории Соединенных Штатов войну во Вьетнаме и в годы пребывания Линдона Джонсона в Белом доме, и после того, как он его покинул. Насколько же правомерно именовать войну во Вьетнаме его личной войной и действительно ли настолько решающей была роль президента и его администрации в трансформировании «ограниченного участия» США в «защите Южного Вьетнама от коммунистической угрозы» в так и оставшуюся официально необъявленной кровопролитную войну, охватившую всю Юго-Восточную Азию?

Опубликованные в июне 1971 г. выдержки из секретных пентагоновских документов свидетельствуют о том, что агрессия против вьетнамского народа подготавливалась и осуществлялась американским империализмом на протяжении многих лет, являясь прямым следствием двухпартийной внешней политики американских правящих кругов. Предельно эскалировав войну во Вьетнаме, правительство Джонсона в значительной степени следовало безрассудной логике внешнеполитического курса, основы которого были заложены тремя предше-

384


ствующими администрациями, и военно-политической стратегии, разработанной остающимся при всех обстоятельствах вне- и надпартийным военно-промышленным комплексом - этим союзом монополистического промышленно-финансового капитала США с Пентагоном. В предисловии к печатному изданию «Пентагоновских документов» американский журналист Нил Шиэн писал: «Эти четыре следовавшие одна за другой администрации (президентов Трумэна, Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона.- Э. И.) предпринимали зачастую гораздо более серьезные политические, военные и психологические акции в Индокитае, чем они осознавали это в свое время. Об этом свидетельствуют крупномасштабные поставки военного снаряжения французам в 1950 г., акты саботажа и военного террора против Северного Вьетнама в 1954 г., шаги, вдохновлявшие и поощрявшие свержение президента Южного Вьетнама Нго Дин Дьема в 1963 г., планы, обещания и угрозы дальнейшей активизации действий, вызванные столкновениями в Тонкинском заливе в августе 1964 г., тщательная подготовка общественного мнения к долгим годам предстоящих открытых военных действий и сложившаяся в 1965 г., одновременно с открытой подготовкой военно-воздушных и наземных сил к длительной войне, убежденность в том, что ни достижение компромисса в самом Южном Вьетнаме, ни ранние переговоры с Северным Вьетнамом не приведут к желаемому результату»19.

Осознав уже позднее бесперспективность авантюристической политики в Юго-Восточной Азии, столкнувшись с вызванным войной серьезным обострением политических, экономических и социальных проблем, с принявшим поистине общенациональные масштабы антивоенным движением в США и решительным осуждением мировым общественным мнением американской агрессии во Вьетнаме, президент Джонсон выдвинул утверждение, что он лишь выполняет соглашение, «которое было получено им в наследство». «Совершенно верно, что «американский дом», выстроенный Линдоном Джонсоном во Вьетнаме, был возведен не им одним. Фундамент его, если можно так выразиться, был заложен президентом Эйзенхауэром, а первый этаж выстроен президентом Кеннеди. Но президент Джонсон был архитектором остальной части того, что превратилось со временем в многоэтажное сооружение»,- писал

25 Э. А. Иванян

385


Теодор Дрейпер в своей книге «Злоупотребление властью». «Инициатива действительно была проявлена до него, но ему в наследство не оставалось никакого «соглашения», и уж во всяком случае речь шла не о том «соглашении», которое он сам взялся выполнить»20. Существо вопроса заключается, конечно, не в том, какая из предшествовавших джонсоновскои администраций была подлинным инициатором вьетнамской политики США, и не в том, действительно ли решения и действия этих администраций были восприняты Джонсоном как «необратимые»21. Эти соображения носят второстепенный характер. Администрация Джонсона, как и все предшествовавшие ей республиканские и демократические администрации, осуществляла не некий независимый, «свой» внешнеполитический или внутриполитический курс, а курс, диктовавшийся интересами правящего класса страны и, в первую очередь - его монополистической верхушки. Именно в этом и заключается «необратимость» государственного курса Соединенных Штатов, не зависящего от воли, позиции или партийной принадлежности американских буржуазных политических деятелей до тех пор, пока подлинная политическая и экономическая власть в стране остается сконцентрированной в руках представителей монополистического капитала. Как же иначе можно понять утверждение президента Джонсона о преемственности его «вьетнамской политики» внешнеполитическому курсу, проводившемуся на протяжении многих лет руководителями как республиканской, так и демократических администраций в 50-60-х годах. Ни американские политические традиции, ни конституция США не требуют и не ожидают от американских президентов слепой приверженности политическому курсу их предшественников, тем более принадлежащих к другой буржуазной партии. Следовательно, определяющим как в этом, так и в других случаях является нечто стоящее вне и над буржуазными партиями, а именно долгосрочные и непреходящие в эпоху империализма интересы монополистического капитала США. «Много говорилось о влиянии определенных групп и лиц на решения президента Джонсона в отношении Вьетнама, и особенно о влиянии военных, военно-промышленного комплекса и близких советников (также в большинстве случаев тесно связанных с Пентагоном и военно-промышленным ком-

386


плексом.- Э. И.). Совершенно верно, что ЛБД продолжал внимательно прислушиваться к советам военных и у него не было антипатии к военно-промышленному комплексу, поскольку он не рассматривал его в качестве такового»,- признал советник президента Джонсона Э. Голдман22. Оставляя на совести автора формулировку и логичность этого высказывания, нельзя не обратить внимание на фактическое признание этим близким к президенту человеком зависимости внешнеполитического курса правительства Джонсона от «союза крупнейших монополий с военщиной в государственном аппарате», как назвал Л. И. Брежнев военно-промышленный комплекс США23. Предвидя поражение во Вьетнаме, монополистические круги США поспешили принести в жертву своего верного ставленника президента Джонсона, объявив его чуть ли не единственным виновником вьетнамской авантюры и возложив на его администрацию и на него лично всю ответственность за провал внешнеполитического курса США. Но не только неминуемым поражением Соединенных Штатов в войне во Вьетнаме и разраставшимся кризисом военной политики администрации Джонсона объяснялась перемена в отношении к президенту со стороны представителей делового и финансового мира США. «Все прошлые мировые конфликты,- отмечал Г. Холл в 1968 г.,- были для американского империализма прибыльными предприятиями. Издержки же войны во Вьетнаме нельзя переложить на союзников, и это вызывает глубокое недовольство определенных кругов монополистического капитала, обвиняющих президента Джонсона в том, что он позволил этой войне стать «американской войной», за которую приходится платить самим США».

Попытки Л. Джонсона оправдать политику своей администрации в отношении Вьетнама действиями и решениями своих предшественников в Белом доме относятся к более позднему этапу вьетнамской войны, когда обреченность агрессивной внешней политики США стала очевидной даже для многих из ближайших сподвижников Джонсона. Но в 1964 г. Джонсон отдавал себе отчет в том, на что идет его правительство и как далеко оно готово идти на эту авантюру. «Пентагоновские документы» являются убедительным свидетельством того, что именно правительство Джонсона «расширило тайные боевые действия против Северного Вьетнама и пла-

387


пировало ведение открытой войны весной 1964 г., за целый год до того, как оно публично раскрыло глубину своего вмешательства и свои страхи по поводу поражения». Еще в ноябре 1963 г., возвратившись в свою резиденцию с панихиды по Джону Кеннеди, Джонсон имел беседу с послом США в Южном Вьетнаме Генри Кэбо-том Лоджем. Выслушав доклад посла о положении в этом районе мира, президент без обиняков заявил: «Я не намерен терять Вьетнам». Он не собирается, сказал Джонсон, быть первым президентом США, проигравшим войну, забыв о том, что, согласно официальным заявлениям его же правительства, американские войска направлялись в Южный Вьетнам не для того, чтобы «выиграть войну», а для «защиты свободы».

Руководствуясь соображениями внутренней политической борьбы в условиях года президентских выборов и необходимостью предоставления американским избирателям видимой альтернативы экстремистской, агрессивной внешнеполитической программе, сформулированной крайне правым крылом республиканской партии и ее кандидатом Барри Голдуотером, Джонсон заявил в сентябре 1964 г., что Соединенные Штаты не хотят «завязнуть в наземной войне в Азии» *. Незадолго до президентских выборов, 21 октября 1964 г., он утверждал: «Мы не собираемся посылать американских парней за девять или десять тысяч миль от их дома для выполнения задачи, которая должна быть выполнена азиатскими парнями в их собственных интересах»24. Это высказывание Джонсона полностью соответствовало тому образу «верного продолжателя» политики президента Кеннеди, который из конъюнктурных соображений стремился создать в тот период для себя Джонсон. Ведь


* В августе 1964 г. правительство ДРВ предложило Соединенным Штатам начать переговоры с целью урегулирования военного конфликта. Мирная инициатива ДРВ осталась без ответа. Лишь 15 месяцев спустя Джонсон заявил, что предложение ДРВ не было серьезным и что сложившаяся к тому времени ситуация в Южном Вьетнаме не обеспечивала сильной позиции США на переговорах. У. Лафебер писал, что, по всей видимости, решающим в тот момент оказался внутриполитический фактор, так как «Джонсон не хотел подвергать себя обвинениям в умиротворении, особенно в условиях, когда его соперник, бывший сенатор от штата Аризона Барри Голдуотер, настаивал на необходимости достижения победы военным путем, путем расширения наступательных операций США против Северного Вьетнама»25.

388


именно Кеннеди говорил почти за два месяца до своей гибели, 2 сентября 1963 г.: «В конечном счете это их (Южного Вьетнама) война. Это им предстоит либо выиграть, либо проиграть ее. Мы можем помочь им, мы можем предоставить им снаряжение, мы можем направить туда наших людей в качестве советников, но им предстоит выиграть ее...». По прошествии всего лишь трех лет война во Вьетнаме стала, по утверждению президента и его единомышленников, «американской» войной, которую Соединенным Штатам отныне предстояло «выиграть во что бы то ни стало». В 1964 г. в Южном Вьетнаме, согласно официальным и быстро устаревавшим данным, было уже 23 тыс. американских военнослужащих, и разрабатывались планы использования военно-воздушных сил США против Демократической Республики Вьетнам. Один из первых и наиболее активных противников американского военного вмешательства во Вьетнаме сенатор Уэйн Морзе заявлял 2 августа 1964 г.: «Мы находимся в состоянии войны в нарушение конституции Соединенных Штатов. Раздел 8 статьи I конституции предусматривает, что только конгресс полномочен объявлять войну. Ни один президент не имеет права посылать американских парней на смерть, если война не объявлена. Я знаю одно - мы завязли в Юго-Восточной Азии на долгие годы, а если мы будем продолжать действовать так и впредь, мы приведем к гибели тысячи американцев, пока американский народ не скажет нам того, что сказал французский народ: «С нас хватит!». «Безрассудным брюзгой» и «отступником» назвали тогда дальновидного сенатора некоторые журналисты, не предполагая, насколько он был близок к истине.

В самый разгар предвыборной кампании 1964 г. президент Джонсон, следуя советам агрессивно настроенных военных, оперативно провел через конгресс резолюцию, предоставляющую ему полномочия предпринимать «все необходимые шаги» для «отражения вооруженного нападения» со стороны ДРВ и «защиты свободы» стран - членов СЕАТО. Проект этой резолюции Джонсон, по свидетельству американских журналистов, «носил с собой в кармане уже несколько недель, дожидаясь момента»26. Сам Джонсон признавал позднее в своих мемуарах, что идея бомбардировок территории Северного Вьетнама уже давно обсуждалась в прави-

389


тельстве и в качестве репрессивной меры, и как длительная кампания. Долгожданный повод был спровоцирован американскими военными кораблями в Тонкинском заливе, в территориальных водах ДРВ. Со временем американской и мировой общественности станут известными обстоятельства, при которых был спровоцирован так называемый «тонкинский инцидент», и роль, сыгранная в организации этой провокации американскими милитаристами. Проведя задним числом расследование этого инцидента, сенатский комитет по иностранным делам придет к выводу в декабре 1967 г. о том, что «тонкинский инцидент» был, скорее всего, спровоцирован самими Соединенными Штатами.

24 июня 1970 г. сенат отменил «Тонкинскую резолюцию» с «такой же поспешностью и замешательством, с какой он содействовал ее принятию шесть лет назад» - так писала в те дни пресса США об этом запоздалом акте американских законодателей27. Процесс политического прозрения проходил у многих американских политических деятелей мучительно долго: в 1964 г. за «Тонкинскую резолюцию» проголосовали все члены палаты представителей и абсолютное боль*-шинство членов сената (против нее голосовали лишь два сенатора - Уэйн Морзе и Эрнест Грюнинг). В 1966 г. сенатор Джордж Макговерн заявит: «Я полагаю, что по меньшей мере 90 из 100 сенаторов считают, что мы совершили ошибку, вообще вмешавшись (в военные действия во Вьетнаме.- 3. И.). Это признают многие сенаторы в частных беседах, хотя и добавляя: «Но мы оказались там, и независимо от того, была ли совершена ошибка или нет, мы должны постараться довести это дело до конца». В феврале 1967 г. сенатор Рассел скажет: «Я не хотел этой войны. Я делал все возможное для того, чтобы удержать Америку от вмешательства. У меня было достаточно здравого смысла, чтобы понять, что нам не следовало вмешиваться. Однако мы оказались там, и я теперь не знаю, как нам оттуда выбраться»28. Такого рода запоздалые признания делали и многие другие государственные и политические деятели США. Сенатор У. Фулбрайт заявлял в марте 1968 г.: «Конгресс и, естественно, я считали в момент принятия этой резолюции, что мы не санкционируем большую войну, а предотвращаем расширение военных действий»29.

390


«Пентагоновские документы» свидетельствуют о том, что аналогичные чувства испытывал и министр обороны США Роберт Макнамара, отношение которого к войне во Вьетнаме прошло стадии «колебаний» - зимой 1965 г., «растерянности» - весной 1966 г. и «разочарования» - следующей осенью. Именно осенью 1966 г. Макнамара, согласно этим документам, пытался даже убедить президента Джонсона прекратить бомбардировки территории ДРВ и начать поиски возможностей политического урегулирования конфликта во Вьетнаме30. В январе 1968 г., окончательно убедившись в полном провале затеянной с его активным участием военной авантюры США во Вьетнаме, Макнамара «ослаб духом» (как с презрением заявил Джонсон) и подал в отставку с поста министра обороны. Он был не первым и далеко не последним членом ближайшего окружения президента, поспешившим покинуть давший течь государственный корабль. Убеждаясь по мере расшрфеиия вмешательства США в военные действия во Вьетнаме в гибельности внешнеполитического и экономического курса администрации Джонсона, многие советники президента предпочли заблаговременно отмежеваться от катастрофически терявшего популярность президента. Однако все это произошло гораздо позднее. А в 1964 г. администрация Джонсона решительно стала на путь эскалации американского вмешательства в дела Южного Вьетнама. «Конечно, были протесты со стороны левонастроенных лиц и со стороны людей, проявляющих нервозность в отношении такого рода вещей, но Джонсон не обращал никакого внимания на это... Люди забывают о таких вещах, если они срабатывают, а в тот момент не возникало никаких сомнений на счет того, что произойдет, когда настоящие мужчины придут в одну из этих захудалых стран и наведут там порядок»,- с едким сарказмом комментировал действия президента Джонсона и его единомышленников Д. Халберстам31.

В августе 1964 г. адмирал Шарп телеграфировал в Вашингтон: «Давление на противника, будучи начатым, не должно ослабляться какими бы то ни было действиями или отсутствием их, поскольку это может привести к утере выгодных моментов, приобретенных в результате ранее предпринятых полезных шагов»32. Согласно «Пентагоновским документам» в конце 1966 г.

391


милитаристские круги США оказывали особенно сильное давление на президента Джонсона, настаивая на усилении бомбардировок ДРВ и интервенции против Лаоса, Камбоджи и ДРВ, а также на проведении мобилизации в стране. «Если мы уйдем из Вьетнама, - пугал американцев президент, - завтра нам придется сражаться на Гавайских островах, а на следующей неделе мы должны будем вести бои в Сан-Франциско»33. В июне 1966 г. Джонсон заявил, что «Соединенные Штаты располагают всем тем, что хотели бы иметь другие страны», и что, приобретя необходимую военную мощь, эти «жадные до чужого добра» страны попытаются отнять у американцев их богатства. Провокационное заявление президента было широко подхвачено прессой, внесшей свой вклад в раздувание страхов обывательской Америки34. Не отставал от Джонсона и вице-президент Г. Хэмфри, заявлявший в поддержку внешнеполитического курса правительства, что «в тот день, когда США откажутся от выполнения своих обязательств, вся система международного права и порядка окажется разрушенной»35. Ссылки на обязательства Соединенных Штатов и на стремление способствовать сохранению международного правопорядка на протяжении многих десятилетий служили американским империалистам маскировкой подлинных интересов монополистического капитала и оправданием политического авантюризма его ставленников в правительстве США. «Скажите этому... (тут следовало обычное для лексикона президента Джонсона непечатное выражение.- Э. И.), что, в отличие от молодого человека, который был моим предшественником, я не боюсь прибегать к оружию»,- пригрозил Джонсон одному из руководителей национально-освободительного движения в Доминиканской Республике. Последовавшее за этой угрозой наглое вмешательство во внутренние дела республики оправдывалось необходимостью борьбы с «коммунизмом», якобы грозившим «демократическим устоям» в этой стране и жизни находившихся на ее территории американских граждан.

Ложь, лицемерие, утаивание фактов стали основным оружием джонсоновской администрации в ее попытках оправдать агрессивные действия США во Вьетнаме. Когда президента спросили, почему он скрывает от общественности многие факты, касающиеся хода собы-

392


тий в Юго-Восточной Азии, Джонсон цинично ответил: «Если у вашей тещи один глаз и расположен он притом посреди лба, вряд ли стоит держать ее в гостиной». Президент, писал в 1964 г. сам Джонсон, «не может вести людей туда, куда они не хотят идти», добавляя при этом, что он рассматривает президентство скорее как «институт убеждения, чем просто отправления власти»36. Однако институт убеждения понимался Джонсоном, по словам У. Липпмана, как право президента «манипулировать информацией в собственных политических интересах»37. 23 мая 1965 г. в «Нью-Йорк геральд трибюн» была напечатана статья ее корреспондента при Белом доме Дэйвида Уайза, в которой впервые появилась фраза «кризис доверия», и с этого дня этот «обтекаемый эвфемизм обмана», как называл его Липпман38, стал широко применяться для характеристики взаимоотношений, сложившихся между представителями администрации Джонсона и американской общественностью. «По мере расширения американского участия во вьетнамской войне становилось все более и более ясным, что президент Джонсон был явно не намерен благосклонно относиться к проявлениям несогласия с президентскими решениями по внешнеполитическим вопросам... Придерживаясь такой точки зрения, он был, естественно, готов к тому, чтобы замалчивать или искажать факты. Критики занимались неположенным делом, наносившим вред стране, и некоторые ответные нарушения в общении с ними были его (Джонсона) привилегией, и даже, более того, его долгом»,- писал Э. Голдман, обретший, по его убеждению, право столь саркастически отзываться о президенте после ухода с поста одного из ближайших советников Джонсона39. Корреспондент газеты «Нью-Йорк тайме» М. Фрэн-кел следующим образом описывал любопытнейший эпизод, происшедший в Белом доме в ходе встречи президента с влиятельными американскими издателями: «Г-на Джонсона спросили, почему он не хочет прекратить бомбардировки Северного Вьетнама. Его ответ был не просто аргументацией занимаемой им позиции по этому вопросу. В течение пятнадцати минут, как рассказывает один из присутствовавших на встрече, «перед нами стоял святой Франциск Ассизский, купавшийся в свете, излучавшемся от нимба вокруг его головы», изливавший страстное признание е своем

393


стремлении к миру и пылко отчитывавшийся в своем усердии в этом направлении. Присутствовавшие были потрясены. Состояние всеобщего восхищения сохранялось в течение некоторого времени, пока не был задан резонный вопрос: «Если все обстоит именно так, может быть, правы те, кто утверждает, что президент не решается нанести врагу действительно сильный удар?» И внезапно перед присутствующими возник как бы при всех регалиях главнокомандующий, перечисляющий подвергающиеся ударам объекты, цифры о нанесенном врагу уроне и обещающий продолжать давление. И вновь присутствующие были потрясены»40.

На пресс-конференции 28 июля 1965 г. Джонсон заявил, что к концу года численность американских вооруженных сил во Вьетнаме достигнет 125 тыс. человек. В действительности к концу 1965 г. во Вьетнаме уже было 184 300 американских военнослужащих (согласно официальным данным Пентагона) *. Скрывая от американской общественности правду, правительство Джонсона заявляло, что ежемесячные затраты на ведение войны во Вьетнаме составляли 800 млн. долл. В середине 1966 г. группа сенаторов обратилась к видному американскому экономисту Э. Джейнуэю с просьбой прокомментировать официальные данные правительства о размере затрачиваемых Соединенными Штатами средств на войну. Джейнуэй заявил, что объявленная правительством сумма затрат не соответствует действительности и что на самом деле расходы составляли между двумя и тремя миллиардами долларов в месяц, или порядка 30 млрд. долл. в год. Уже после того, как Джонсон покинул Белый дом, были опубликованы официальные данные, оценившие затраты Соединенных Штатов на войну во Вьетнаме к концу 1968 г. в 75 млрд. долл.**41. В январе 1967 г. Джонсон охарактеризовал


* Официальные данные Пентагона также были значительно занижены. На самом деле, к концу 1985 г. во Вьетнаме находилось свыше 200 тыс. солдат и офицеров США. «Эскалация» численности американских вооруженных сил во Вьетнаме проходила следующим образом: 1866 г.- 385 тыс., 1967 г.- 485 тыс., 1968 г.- 535 тыс., опять-таки согласно официальным данным Пентагона. В действительности к концу 1968 г. во Вьетнаме находилось свыше 560 тыс. американских солдат и офицеров.

** Военные расходы США за пять лет, с 1964 по 1969 г., составили почти 350 млрд. долл., т. е. на 20% больше, чем за все годы второй мировой войны42.

394


действия военно-воздушных сил США во Вьетнаме как «наиболее осторожную и наиболее ограниченную воздушную войну в истории», однако уже в 1965 г. ВВС США совершили 24 570 боевых самолето-вылетов с целью бомбардировки территории ДРВ. В результате этих разбойничьих налетов имелись большие жертвы среди гражданского населения, были разрушены многочисленные поселки, нанесен значительный ущерб портовым сооружениям и объектам ДРВ, не имевшим стратегического значения. В Соединенных Штатах росло массовое возмущение пиратскими действиями американских вооруженных сил, находившее горячую поддержку со стороны мирового общественного мнения. В 1966 г. Пентагон опубликовал данные, которые были призваны продемонстрировать критикам вьетнамской политики администрации Джонсона ее «сдержанность» в ведении воздушной войны против ДРВ. Согласно этим данным, американская авиация совершила в том году «всего» 23 577 налетов на территорию ДРВ, что выглядело для неискушенных в военной терминологии людей некоторым сокращением масштабов воздушной войны против вьетнамского народа. Лишь немногие специалисты были способны разобраться в том, что Пентагон сознательно обманывал американцев. Термин «налет» означал в действительности, в отличие от термина «самолето-вылет», вылет звена из четырех самолетов. В результате оказывалось, что в 1966 г. американская авиация совершила 94 308 самолето-вылетов, что свидетельствовало о почти четырехкратном расширении масштабов воздушной войны США против ДРВ.

Американскую общественность сознательно вводили в заблуждение относительно степени участия американских вооруженных сил в боевых действиях, интенсивности боев, от нее скрывались сведения о понесенных американцами жертвах и поражениях. Военные сводки из Вьетнама подвергались тщательной обработке сотрудниками аппарата Белого дома и Пентагона, прежде чем они начинали фигурировать в официальных сообщениях. В американской прессе время от времени широко публиковались заявления посла США в Южном Вьетнаме Банкера и командующего американскими войсками генерала Уэстморлэнда, в оптимистических тонах расписывавшие «успехи» американских вооруженных сил в борьбе против вьетнамского народа. После

395


очередного инспирированного Белым домом выступления в прессе о такого рода «успехах» опросы общественного мнения фиксировали кратковременный рост популярности президента. В эти дни Джонсон носил с собой повсюду бюллетени с результатами опросов и при любой возможности демонстрировал их собеседникам, Еосклицая: «Я люблю эти опросы, так как за многие годы я имел возможность убедиться в их точности!» Когда же результаты опросов были неблагоприятными для президента (что было гораздо чаще), Джонсон становился буквально невыносимым, он полностью терял контроль над своими действиями и высказываниями. В эти дни он с особой нетерпимостью обрушивался на «дрыгающих коленкой либералов», «психоз» и «смутьянов», ви-новных-де в обрушивающихся на него бедах. Артур М. Шлезингер-младший заметил в этой связи в мае 1967 г.: «Когда политика терпит провал, лица, ответственные за ее проведение, вместо того чтобы согласиться с этой ужасной для них мыслью и признать ошибочность политики, склонны утверждать, что в этом провале виновен кто-то другой»43.

К весне 1967 г. в лексиконе президента появляются презрительные клички, изобретенные им для критикоз его внешнеполитического курса: «нервные Иэлли», «ругатели», «трусы». (В узком кругу президент пользовался более «живописным» языком.) В категорию «нервных девчонок» Джонсоном были зачислены сенаторы У. Фулбрайт, М. Мэнсфилд и даже папа Павел VI. Противники вьетнамской войны подвергались едким нападкам со стороны президента и членов его кабинета, объявлялись симпатизирующими коммунистам и врагам нации. Государственный секретарь Дин Раек проводил параллель между противниками войны во Вьетнаме и теми, кто оправдывал внешнюю политику держав фашистской «оси» перед второй мировой войной. В январе 1968 г. Джонсон все еще продолжал утверждать: «...враг терпит поражение... количество южных вьетнамцев, проживающих на территории, полностью контролируемой правительством, увеличилось более чем на один миллион с января прошлого года»44. Спустя два года пресс-секретарь Джонсона Джордж Кристиан, человек, которому чаще, чем кому-либо другому, приходилось выступать с разъяснением официальной позиции правительства, признавал в своей книге: «Мы, ад-

396


министрация и военные, несомненно, были виновны в том, что вся неблагоприятная для нас информация о войне, независимо от фактического положения дел, рассматривалась нами весьма неблагожелательно. Мы предпочитали информацию, свидетельствовавшую о5 успехах, и не признавали информации о наших поражениях, среднего дано не было. С нашей точки зрения в условиях, когда вопрос стоял о благополучии государства, пресса должна была выступать в роли органа пропаганды во имя патриотических целей»45.

В октябре 1966 г., после того как популярность президента Джонсона резко пошла на спад, Белый дом распространил среди корреспондентов фотографию Джонсона военных лет. На фотографии был изображен 33-летний капитан второго ранга Линдон Джонсон, показывающий на географической карте район Новой Гвинеи, «за участие в бомбардировке которого он был награжден Серебряной звездой», одной из высших американских наград за проявленный героизм. Последствия публикации этой фотографии оказались неожиданными. На следующий день в газете «Нью-Йорк геральд три-бюн» было опубликовано письмо, в котором рассказывались некоторые подробности отмеченного наградой «подвига» Л. Джонсона. «В тот день,- говорилось в письме,- Линдон Джонсон летел пассажиром бомбардировщика Б-26, который подвергся нападению японских истребителей. Бомбардировщику удалось скрыться в облаках, не вступая в бой. Следует сказать, что Джонсон летел на нем в качестве представителя бывшего президента Рузвельта... и именно в связи с его особым статусом бомбардировщик не вступил в бой. Но поскольку ни один из семи членов экипажа не получил за этот инцидент никакой награды, спрашивается, что же такого сделал бывший капитан второго ранга Джонсон, пассажир этого самолета, чтобы заслужить такую награду?»46. Реакции Белого дома на это письмо не последовало, однако с тех пор официальные ссылки на «боевые заслуги» президента прекратились.

Автор некогда постоянной колонки в журнале «Лайф», посвященной президенту США, журналист Хью Сайди писал: «Джонсон правит государством спазматическими порывами - он осуществляет колоссальную оргию деятельности либо в ответ на брошенный ему вызов, либо в поддержку выдвинутой им самим идеи.

397


За этой оргией следуют недели и месяцы затишья - периодов грустных размышлений и переоценок. А его послужной список свидетельствует о том, что, избрав определенный курс, он меняет его с большой неохотой»47. В 1967-1968 гг. взрывы активности президента становились все более редкими. До недавнего времени он мог вдруг покинуть столицу и лично провожать американских солдат, посылаемых на кровавую бойню во Вьетнам, пожимая каждому из них руку, или посещать в госпиталях раненых во Вьетнаме солдат. Но «кипучая деятельность» такого рода прекращалась столь же внезапно, как и начиналась, не принося желаемой популярности. Ее сменяли продолжительные периоды хандры, проявлявшейся чаще всего в активизации выпадов против оппозиционно настроенных к правительству политических деятелей и представителей прессы. В течение последнего года пребывания в Белом доме президент Джонсон выступал лишь перед американскими военнослужащими.

Приступы президентского негодования стали особенно проявляться после серьезного поражения демократической партии на промежуточных выборах 1966 г. в конгресс - первого признака наступившего морального и политического банкротства джонсоновской администрации. Партия потеряла 47 мест в палате представителей и несколько мест в сенате. Всегда отличавшийся самонадеянностью и самолюбованием президент, в лексиконе которого в прошлом то и дело фигурировали фразы: «мой государственный департамент», «мой Совет национальной безопасности», «мои войска», все чаще и чаще обиженно жаловался на неких лиц, давно ждавших повода, чтобы «изгнать» его из Белого дома, и воспользовавшихся войной во Вьетнаме, которая была прежде всего «их войной», для достижения своей цели. Обида Джонсона звучала искренне, но обращало на себя внимание то, что президент никогда не называл конкретные круги, «предавшие» его в тяжелое для него время. Лишь изредка в его обиженных тирадах фигурировали некие «либералы» и «умники из восточных штатов», приписывавшие все беды и несчастья, обрушившиеся на страну, лично ему, президенту Джонсону. Свою обиду Джонсон сохранил и после того, как он покинул президентский пост. Комментируя несчастный случай, происшедший с сенатором Эдвардом Кеннеди

398


в Чаппакуиддике, в результате которого погибла находившаяся с сенатором молодая женщина, экс-президент выразил убеждение, что Кеннеди, несомненно, удастся выйти «сухим из воды». «Но окажись я с девушкой, которую укусил бы шмель, они (!?) меня тут же засадили бы в тюрьму»,- с горечью заметил он. Складывалось впечатление, что всю горечь своей обиды Джонсон изливал в первую очередь на представителей крупного капитала США, на военно-промышленный комплекс, в чьих интересах и осуществлялся агрессивный внешнеполитический курс и чьей войной в действительности была война во Вьетнаме, на правящие круги страны, отказавшие ему в поддержке во имя спасения престижа США в капиталистическом мире и сохранения гораздо более реальных для них практических выгод от этого.

* * *

В течение всего периода пребывания в Белом доме Джонсон не скрывал своей неприязни к семейству Кеннеди, и особенно к Роберту Кеннеди, в котором он видел опасного конкурента в борьбе за симпатии и поддержку могущественных промышленно-финансовых монополистических кругов Северо-Востока США. В своих мемуарах «С выигрышной позиции» Л. Джонсон признавал, что на протяжении четырех с половиной лет его пребывания на президентском посту ему «так и не удалось установить близких отношений с Бобби Кеннеди... Быть может, одной из причин этого были его (Роберта Кеннеди.- Э. И.) политические амбиции, а может быть, мы просто были разными людьми»48. Вице-президент Г. Хэмфри говорил, что, когда Джонсон и Роберт Кеннеди оказывались вместе, «весь здравый смысл вылетал в окно, и они превращались в двух зверей, вцепившихся друг другу в горло»49. До поры до времени Роберт Кеннеди был необходим президенту Джонсону как символ преемственности его правительства администрации Джона Кеннеди, подчеркивавший его духовное родство с погибшим президентом. Одержав победу на выборах 1964 г., Джонсон не только прекратил ссылаться на свое духовное родство с Джоном Кеннеди, но и постарался поспешно избавиться от многих членов кабинета и большинства близких советников и помощников своего предшественника в аппарате Белого дома, этих, как называл

399


их Джонсон, «больно уж начитанных умников». В числе самых первых был сменен министр юстиции Роберт Кеннеди. Много позднее, находясь уже в политической отставке, Джонсон увидит в публикации «Пентагоновских документов» руку покойного к тому времени Р. Кеннеди.

После 1964 г. Джонсон перестал упоминать имя Джона Кеннеди, но не смог избавиться от преследовавшего его все четыре с половиной года «мифа Кеннеди». На встрече с группой сенаторов поздней весной 1966 г., спустя два с половиной года после убийства Джона Кеннеди, Джонсон все еще пытался убедить присутствовавших в том, насколько достигнутые им успехи в построении «великого общества» превосходят все то, что было сделано при Кеннеди. «Говорят, что Кеннеди был присущ особый стиль,--не мог отделаться от своего комплекса Джонсон,- но ведь именно я провел через конгресс законы, увеличившие ассигнования на образование, здравоохранение, борьбу с нищетой». В какой-то степени он был прав: по объявленной Джонсоном программе построения «великого общества» в 1968 г. затрачивалось 25,6 млрд. долл. по сравнению с 12,9 млрд. долл., ассигновавшимися на аналогичные нужды в 1963 г. Но, расписывая программу «великого общества» и предпринятые его администрацией меры в этой области, Джонсон оставался верен себе: в его высказываниях было больше саморекламы, чем действительных достижений, а в его планах больше политического расчета, чем искренней заботы о бедствующих. Строя модель «великого общества», он пользовался идеями и чертежами рузвельтовского «нового курса» и, подобно Рузвельту, пытался предотвратить назревавший в недрах американского общества социальный взрыв, грозивший серьезными последствиями правящему классу Америки. В 1964 г. Джонсон писал: «Трагический поворот судьбы сделал меня президентом. С этого ужасного дня 22 ноября, когда был убит президент Кеннеди, мной владела лишь одна-единственная мысль, одна-единственная убежденность, одна-единственная цель: быть президентом всего народа, не только богатых, не только сытых, не только счастливых, а президентом всей Америки... До тех пор пока я являюсь президентом, я не намереваюсь позволить, чтобы темп беспрецедентного процветания Америки заглушил стенания тех, кому отка-

400


зано в полагающейся им по справедливости доле этого процветания»50.

Объявленная Джонсоном программа построения «великого общества» предполагала значительное увеличение федеральных ассигнований по игнорировавшимся в прошлом статьям бюджета, что, в свою очередь, требовало серьезных усилий правительства по выработке сбалансированного бюджета и сокращения огромных расходов на содержание государственного аппарата, а главное - на военные цели. Однако бюджетные ассигнования на так называемые оборонные нужды США продолжали поглощать значительно больше половины федерального бюджета, а ассигнования на осуществление программы космических исследований намного превышали расходы в области образования, здравоохранения и были в несколько раз выше средств, отпускавшихся по бюджету на нужды Бюро экономических возможностей, которому отводилась решающая роль в объявленной Джонсоном «борьбе с нищетой». 4 января 1965 г. Джонсон торжественно объявил, что правительству удалось сэкономить в предшествующем году почти 3,5 млрд. долл. в основном за счет сокращения неоправданных расходов на содержание государственного аппарата. «Я намерен добиться еще больших успехов в текущем году»,- под аплодисменты присутствовавших заявил он. Президенту доложили, что счет Белого дома за пользование электричеством составляет ежемесячно несколько тысяч долларов, и Джонсон самолично взялся гасить свет в помещениях своей резиденции после окончания рабочего дня сотрудников его аппарата, предварительно разрекламировав этот решительный шаг в интересах экономии бюджетных средств во всей американской прессе. «Один стежок, сделанный вовремя, стоит девяти. Невозможно что-либо накопить, не пытаясь сберечь хотя бы понемногу»,-учил Джонсон искусству экономии американцев, в то время как на широко разрекламированную программу «борьбы с нищетой» по бюджету отпускалось столько же, сколько выделялось на оплату транспортных расходов чиновников государственного аппарата США51.

Согласно официальным статистическим данным, в Соединенных Штатах в эти годы было 3,5 млн. семей белых американцев и около 1 млн. семей цветных американцев, чей ежегодный доход был менее 1999 долл.

26 Э. А. Иванян

401


Эти американцы, жившие в голоде и нищете, были вынуждены платить подоходный налог в размере 38%, тогда как те, кто получал между 7,5 тыс. и 10 тыс. долл. в год, платили 22,3%. Доходы 7 млн. американских семей составляли в год менее 2999 долл. В своем выступлении в г. Ныоарке в октябре 1966 г. Джонсон заявил: «С 1961 г. типичная американская семья, состоящая из четырех человек, получила на 1200 долларов больше в реальных доходах. На эти 1200 долларов они могут перекрыть крышу собственного дома и оплатить покупку цветного телевизора и автоматической стиральной машины. Эти 1200 долларов могут оплатить год учебы их сына или дочери в университете штата»52. Можно себе представить, насколько реально звучало для 11,5 млн. американских семей упоминание президентом собственных домов, цветных телевизоров, стиральных машин и учебы их детей в университете. Президент и члены его администрации широковещательно заявляли о якобы огромных суммах, выделявшихся на реализацию программ «борьбы с нищетой». Однако факты говорили о другом: на нужды одного из крупнейших промышленных городов США - Кливленда, валовой продукт которого оценивался в 6 млрд. долл. в год, отпущено было около 10 млн. долл. «Если в гуще такого высокоразвитого производства нищета все еще оставалась проблемой (а именно так и было), то 10 млн. долл. явно недостаточно для ее решения»,- писал Хью Сайди53.

Администрация Джонсона ставила перед собой сложную задачу одновременного ведения двух войн: вьетнамской войны, приносившей колоссальные прибыли американским монополиям, но истощавшей экономику страны и ложившейся тяжким бременем на плечи трудящихся, и «борьбы с нищетой», ничего не стоившей монополиям и, как показывали факты, не приносившей облегчения трудящимся. В январе 1966 г. Джонсон с апломбом заявил в конгрессе: «Я считаю, что мы можем строить великое общество, продолжая воевать во Вьетнаме»54. Это было его глубоким заблуждением. Уже весной 1965 г. советники президента предупреждали Джонсона о том, что в стране нарастают инфляционные тенденции даже в условиях пока еще «ограниченного» вмешательства США в войну во Вьетнаме. Дефицит платежного баланса составил в 1966 г. почти 10 млрд. долл., в стране бешено росли цены, и хотя война не-

402


сколько сократила безработицу, ее уровень составлял более 4%. Бурно развивалось забастовочное движение рабочих, требовавших повышения зарплаты и улучшения условий труда. В 1964-1968 гг. в результате забастовок было потеряно 163 млн. рабочих дней. Десятки американских городов были охвачены массовыми демонстрациями негритянского населения за ликвидацию дискриминации и предоставление равных гражданских праве белыми. В апрельскую ночь 1968 г. после убийства Мартина Лютера Кинга негритянские волнения и демонстрации охватили более ста городов страны. Особенно бурно развивались события в федеральной столице - Вашингтоне, а также в Чикаго и Балтиморе. За первую неделю этих волнений погибло 37 человек. К 1968 г. приняло массовый характер и антивоенное движение в стране, охватившее в первую очередь крупнейшие университетские центры. Молодые американцы публично сжигали мобилизационные повестки и учетные карточки, жгли звездно-полосатые полотнища государственного флага США, устраивали обструкцию представителям официальных университетских властей и правительства, которые предпринимали попытки «образумить» молодежь, призвать ее к порядку.

Участники массовых движений уже не удовлетворялись одними пацифистскими лозунгами: протест против войны соединился с протестом против ее экономических и социальных последствий. «Народ пришел в движение,- подчеркивалось в «Новой программе Коммунистической партии США».- Все больше и больше американцев принимает участие в борьбе за мир, за освобождение черных и цветных, за улучшение экономического положения. Все больше людей задумывается над поиском принципиальных решений. Растут политические левые силы... Беспрецедентная массовая оппозиция и активное сопротивление всех групп населения аморальной, несправедливой, колониальной и расистской войне во Вьетнаме все больше ставят под сомнение основополагающие посылки, мотивы и цели официальной внешней политики. Это движение все больше принимает форму оппозиции милитаризму и империализму в целом». В эти годы «сплелись в тугой узел острейшие социальные противоречия, борьба против войны во Вьетнаме, борьба за гражданские права негров»,- говорил Л, И. Брежнев55.

403


«В стране возникло глубокое убеждение, что ресурсы и силы Соединенных Штатов не безграничны,- отмечал В 1968 г. Гэс Холл.- Для некоторых эта мысль была как горькое, тяжелое пробуждение. Поэтому вопрос о том, чему отдать предпочтение - пушкам или маслу, стал сейчас кардинальным вопросом, и вокруг него развертываются широчайшие массовые движения, так как политика войны фактически ставит большинство народа перед выбором: либо пушки, либо масло, а если и то и другое, то масло в самом конце списка. Борьба масс направлена на то, чтобы решить проблему в своих интересах». По мере расширения американской агрессии во Вьетнаме и возникновения многочисленных проблем в связи с вызванной ею напряженностью американской экономики президент Джонсон отступал от одного за другим пунктов программы построения «великого общества». К реализации многих из них, в том числе в области борьбы с загрязнением окружающей среды, улучшения транспортного обслуживания населения и т. п., администрация так и не приступила, и упоминание о них сохранилось лишь в заголовках статей в американской прессе. К лету 1968 г. лозунг «великого общества» полностью исчез из лексикона президента. Широко разрекламированное дитя администрации Джонсона осталось сиротой.

16 марта 1968 г. Джонсон все еще продолжал настаивать на необходимости продолжения бомбардировок территории ДРВ, заявляя своим ближайшим помощникам: «Уясните себе следующее: я не собираюсь прекращать бомбардировок и не хочу больше от вас слышать каких-либо возражений. Я уже имел возможность все их выслушать. Я не собираюсь прекращать бомбардировки. Кому еще это непонятно?»56 К этому времени в ближайшем окружении президента остались лишь шесть техасцев. Джонсона покинули Роберт Макнамара и Макджордж Банди, Джордж Риди и Билл Мойерс, Джек Валенти, Хорас Басби, Джейк Джекобсон, все те, с кем ассоциировался весь внешнеполитический и внутриполитический курс его администрации. Лишь Уолт Ростоу, считавшийся по праву еще в годы администрации Кеннеди главным архитектором политики эскалации агрессии во Вьетнаме, до последнего дня оставался с президентом.

404


* * *

К весне 1968 г. поражение администрации на всех фронтах ее политического курса стало ясным даже президенту Джонсону. «Разочарование масс, их гнев и крушение надежд, вызванных, в частности, изменой Джонсона мирному наказу избирателей в 1964 году», отмеченные Генеральным секретарем Коммунистической партии США Гэсом Холлом57, неизбежно привели бы демократическую партию к поражению на выборах 1968 г., решись Джонсон вновь выставить свою кандидатуру. 31 марта 1968 г., спустя всего лишь две недели после того, как он категорически отказался прекратить бомбардировки Северного Вьетнама, с телевизионных экранов страны президент объявил о том, что он не выставит своей кандидатуры на пост президента на предстоящих выборах и не согласится с ее выдвижением демократической партией. Одновременно с этим он объявил о прекращении бомбардировок ДРВ. Впоследствии в своих мемуарах он следующим образом объяснит свое драматическое решение: «Страну раздирали глубокие противоречия, быть может, наиболее глубокие со времен Гражданской войны. Это были противоречия, которые могли уничтожить нас, если им не уделять внимания и не пытаться их разрешить в конечном итоге. Но эти противоречия были таковы, что я был не в силах их устранить. Моя неспособность это сделать и послужила одной из причин, лежавших в основе моего решения от 31 марта, уйти с политической арены»58. Ни в своем выступлении 31 марта, ни позднее в своих мемуарах Джонсон ни словом не обмолвился о том, что этот глубокий раскол в стране был вызван политическим курсом его собственной администрации. Лишь однажды президент косвенно признал глубокую антипатию лично к нему со стороны американской общественности. Это было в беседе с Робертом Кеннеди вскоре после заявления Джонсона о его предстоящем уходе с политической «-арены. Джонсон тогда заявил: «Если бы я был уверен, что смогу принять участие в кампании и сплотить страну, я сам бы выдвинул свою кандидатуру. Если я выступлю с поддержкой какой-либо другой кандидатуры, это приведет к провалу того, кого я поддерживаю»59. Опасения Джонсона подтвердились позднее, когда он попытался поддержать кандидатуру своего вице-пре-

405


зидента Губерта Хэмфри. В течение продолжительного времени имя Хэмфри ассоциировалось с гибельным, политическим курсом администрации Джонсона, и поддержка, оказанная ему в конечном счете президентом, закрепила за Хэмфри репутацию «человека Джонсона» и привела к поражению демократов на выборах 1968 г. «История, подобно плохому концертному залу, располагает некоторым числом неудобно расположенных мест, с которых музыка плохо слышна,- писал в 1967 г. один из ведущих американских поэтов и драматургов- Арчибальд Маклиш.- Всё в сегодняшних Соединенных Штатах -- апатия молодежи, оцепенение, царящее в области искусств, неразумность политических деятелей - свидетельствует о том, что мы заняли одно из таких мест. И независимо от того, как мы вытягиваем наши шеи и напрягаем слух, нам не удается расслышать мелодии. Причина этого, по-моему, ясна. Мы не в состоянии расслышать мелодии времени, поскольку мы все еще находимся в прошлом, в 50-х годах, уставившись на ветхое строение антикоммунизма. Если мы решимся оглянуться вокруг, нас, возможно, наконец осенит, что вне зависимости от того, что утверждает билетер, мы занимаем отнюдь не самое лучшее место в зале»60. На всем протяжении своего пребывания у власти правительство Джонсона создавало видимость искренней заинтересованности в отказе от откровенного антикоммунизма и в улучшении отношений с Советским Союзом. Однако широковещательные заявления президента и руководителей внешней политики США на тему о желательности разрешения спорных вопросов с СССР путем переговоров были лишены реального смысла в условиях осложнявшейся вьетнамской войной международной обстановки. Выступая на пресс-конференции в Нью-Йорке после встреч с президентом Джонсоном в Гласборо, Председатель Совета Министров СССР А. Н. Косыгин подчеркнул: «Нельзя рассчитывать на улучшение советско-американских отношений, пока США совершают агрессию против Вьетнама. Для того, чтобы улучшить наши отношения, надо прежде всего Соединенным Штатам прекратить войну во Вьетнаме»61. Война во Вьетнаме, представлявшая, по словам Л. И. Брежнева, «самую серьезную угрозу для всеобщего мира»62, была серьезным препятствием па пути конструктивного решения вопросов нормализа-

406


ции взаимоотношений и расширения контактов между СССР и США. Инерция «холодной войны» продолжала довлеть над внешнеполитическим курсом Соединенных Штатов и в последние годы администрации Джонсона, найдя свое выражение, в частности, в наращивании темпов гонки стратегических вооружений.

У демократической партии оставались считанные месяцы пребывания у власти, в течение которых предстояло еще выяснить, кто станет ее лидером и кандидатом в президенты на выборах 1968 г. А пока сложилась парадоксальная ситуация, возможная лишь в условиях американской политической системы. Главой государства и правительства, несущим ответственность за его внешнюю и внутреннюю политику, в течение ближайших месяцев должен был оставаться человек, не пользовавшийся доверием американского народа, лишившийся поддержки правящих кругов страны и практически отвергнутый даже своей собственной партией, выдвинувшей его в свои лидеры всего лишь три с половиной года назад. С 1933 г. согласно поправке XX к конституции Соединенных Штатов между президентскими выборами и датой инаугурации вновь избранного президента должно пройти около двух с половиной месяцев, в течение которых, оставаясь номинально главок государства и правительства, президент США ограничен в своих действиях и решениях. Американцы даже ввели в обиход малопочтительный термин «хромая утка», который употребляется, в частности, по отношению к президентам, которым предстоит уход из Белого дома, но которые вынуждены в соответствии с конституцией исполнять возложенные на них функции в оставшиеся считанные недели. Президент Джонсон стал «хромой уткой» за четыре с половиной месяца до того, как его собственная партия нашла ему замену, и почти за десять месяцев до въезда в Белый дом нового жильца. Уже в качестве малозаинтересованного в личном плане наблюдателя Джонсон следил за перипетиями разворачивавшейся перед его глазами подготовки к национальным съездам и предсъездовской борьбой претендентов за почетное право быть кандидатом на пост, который был пока занят им.

Ход работы национальных съездов, сложившаяся вокруг них обстановка, характер и особенности развернувшейся после съездов предвыборной борьбы свиде-

407


т( льствовали о новой расстановке политических сил в стране, о попытках партий и их новых лидеров найти выход из глубокого политического и социального кризиса, охватившего Соединенные Штаты, и предложить свое решение задач, стоявших перед внутренней и внешней политикой американского государства. «В критические моменты всегда обнаруживаются две тенденции, действующие в политике империализма. Они очень ярко представлены сейчас в США,- писал Г. Холл в 1968 г.- Одна из них выражает стремление к дальнейшей эскалации военной агрессии, независимо от последствий, к которым она может привести; для другой характерно стремление планировать политику с учетом расстановки мировых сил».

5 ноября 1968 г. Ричард М. Никсон был избран тридцать седьмым президентом США, получив всего лишь на 500 тыс. голосов больше своего основного соперника, кандидата демократической партии Губерта Хэмфри. Открывалась глава в истории Соединенных Штатов, которой было суждено стать одной из наиболее насыщенных драматическими событиями со времени окончания второй мировой войны.

* * *

Администрация Ричарда Никсона руководила внешней и внутренней политикой американского государства в течение пяти лет, шести месяцев и девятнадцати дней. 20 января 1969 г. президентом Соединенных Штатов был провозглашен политический деятель, обещавший стране мир во Вьетнаме, обуздание инфляции и безработицы, повышение благосостояния, соблюдение законности и порядка, сокращение непроизводительных расходов, в том числе расходов на гонку вооружений и содержание государственного аппарата. 20 января 1973 г., вступая во второй срок своего пребывания в Белом доме, он же пообещал стране приложить все усилия к тому, чтобы последующие четыре года его президентства были наиболее успешными за всю историю Соединенных Штатов. 9 августа 1974 г. тридцать седьмой президент США - впервые за двухсотлетнюю историю американского государства - подал в отставку, признав за собой вину в нарушении конституции и введении в заблуждение американской общественности. Его пре-

408


емнику в Белом доме достались в наследство жесточайшая инфляция и высокий процент безработицы, резко понизившийся уровень жизни, растущие расходы на вооружение и содержание государственного аппарата, рост преступности и множество других трудноразрешимых проблем. Тридцать восьмому президенту США Джеральду Форду досталась в наследство сложная внутриполитическая обстановка в стране и перспектива серьезного ограничения конгрессом свободы действий и власти президента в вопросах, касающихся внешнеполитической деятельности правительства.

На этих страницах перед читателем предстала галерея политических портретов двенадцати президентов Соединенных Штатов эпохи империализма - от Уильяма Мак-Кинли до Линдона Джонсона. Каждый из этих государственных деятелей, сохраняя сугубо индивидуальные черты характера, особенности и стиль руководства, придерживаясь определенных политических, философских, морально-этических взглядов, нес в себе общие для всех американских буржуазных лидеров качества представителя и выразителя интересов правящего класса. Политический курс их администраций, неизбежно испытывавший заметное влияние индивидуальных особенностей личности, политической судьбы и воззрений президента, был прежде всего политическим курсом правящего класса США и его монополистической верхушки. Именно поэтому действительно объективный марксистско-ленинский анализ деятельности президентов и политического курса их администраций невозможен без анализа и изучения социальных фактов, исторических условий, особенностей общественного развития и соотношения общественных сил, вызвавших к жизни тот или иной политический курс и то или иное индивидуальное выражение или, вернее, отражение общественных отношений.

Президенты Соединенных Штатов обладают правом делать достоянием общественности лишь те документы и личные записи, которые они сами считают возможным или необходимым публиковать. Президент Трумэн, опубликовавший более 1100 страниц мемуаров, предварил их коротким, но весьма красноречивым замечанием: «Я исключил определенные материалы. Некоторые из них не подлежат опубликованию в течение многих лет, а возможно даже и поколений». Исторические доку-

409


менты и материалы, не носящие ярко выраженного личного характера и не снабженные грифами особой секретности, рано или поздно становятся доступными для исследователей, будь то в виде официальных источников, мемуарных произведений или научных исследований. И лишь тогда, и только тогда историк получает возможность и право выдвигать концепции, делать выводы и выносить оценки.

Неполные шесть лет пребывания в Белом доме Ричарда М. Никсона еще долго будут предметом исследования для многих зарубежных и советских историков, экономистов, социологов и юристов. И чем дальше мы будем удаляться от этого периода американской истории, тем полнее и доступнее будут официальные источники, тем, по-видимому, точнее и беспристрастнее будут оценки и характеристики мемуаристов и, следовательно, тем больше будет объективных возможностей для вынесения обоснованных суждений и проведения научного анализа. Это замечание в первую очередь относится к возможности и целесообразности исследования на этом этапе тех причин внутреннего характера и тех событий, которые привели к досрочному уходу с политической арены тридцать седьмого президента Соединенных Штатов.

В 1968 г., еще до того, как Ричард Никсон стал президентом США, Генеральный секретарь Коммунистической партии США Гэс Холл писал: «В США сейчас найдется немного таких, кто открыто поддерживает войну. Политическая база политики агрессии продолжает сужаться. Но эта политика полностью обнаружит свою несостоятельность только тогда, когда сами государственные деятели будут вынуждены выступить за изменение политического курса. Эта следующая стадия уже приближается»63. Сейчас, по прошествии шести лет, имеются основания утверждать, что эта стадия наступила. Достигнутые за последние несколько лет заметные успехи в создании основы для отношений мира и сотрудничества между СССР и США, разрядки международной напряженности объясняются не какими-то изменениями в природе империализма и не появлением у него каких-то новых, неведомых ранее качеств, а объективными изменениями в общественных условиях, в соотношении политических, экономических и военно-стратегических факторов на международной арене в

410


пользу сил социализма, изменениями, подтолкнувшими наиболее дальновидных и трезво мыслящих политических, государственных и общественных деятелей США к единственно правильному выводу о необходимости отказа от бесперспективного курса на военную конфронтацию, от языка угроз, к единственно правильному выводу о необходимости создания разумных условий для мирного сотрудничества.

Изменения во внешнеполитическом курсе США, явившиеся косвенным свидетельством и признанием несостоятельности политики агрессии и «холодной войны», совпали с годами пребывания в Белом доме президента Р. Никсона, и в этом плане можно говорить о несомненном и понятном интересе исследователей к изучению периода его администрации. Что же касается того, насколько серьезно и ответственно подходили и подходят государственные деятели США к этому важному этапу в истории своей страны и в мировой истории, то об этом можно будет судить, по-видимому, несколько позже, по получении достаточного количества убедительных фактов их общественных действий, являющихся единственным свидетельством их реальных политических планов и намерений.


Литература и источники

Введение

1 В. II. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 11.

2 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 19, стр. 315.

3 J. Moody. The Truth about the Trusts. New York, 1904, p. 468.

4 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 354.

5 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 409.

6 Richard D. Heffner. A. Documentary History of the United States. New York, 1965, p. 89-90.

7 Л. И. Зубок. Экспансионистская политика США в начале XX века. М. 1969, стр. 40.

8 Daniel Boorstin (ed.). An American Primer. New York, p. 645-643.

9 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 384.

10 «North American Review», September, 1898, p. 326-340.

11 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 171.

12 Ruhl J. Bartlett. The Record of American Diplomacy. New York, 1947, p. 386.

13 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 169.

14 Woodrow Wilson. The New Freedom. London, 1916, p. 159.

15 Herbert Agar. The American Presidents; From Washington to Harding: A. Study in Democracy. London, 1936, p. 259.

16 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 13-14.

17 Marcus Cunliffe. An American Heritage History of the Presidency. American Heritage Publishing Co., Inc.. 1968. p. 99.

18 Ibid., p. 87.

412


19 В. 11. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 193.

20 George Reedy. The Twilight of Presidency. New York, 1971, p. 69.

21 B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 193.

22 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 355.

23 Wilfred E. Binkley. The Man in the White House. Baltimore, 1970, p. 96.

24 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 331.

25 Woodrow Wilson. The New Freedom, p. 48.

26 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 172.

27 «US News and World Report», November 13, 1972.

28 «National Journal», May 27, 1972, vol. 4, No 22, p. 889.

I. Республиканский гамбит

1 William Miller. A New History of the United States. Dell Publishing Co., Inc., New York, 1969, p. 327.

2 «The American Heritage Pictorial History of the Presidents of I he United States». American Heritage Publishing Co., Inc., 1968, vol. 2. p. 612.

3 Lord Charnwood. Theodore Roosevelt. Constable and Company, Ltd. London, 1923, p. 136-137.

4 W. W. Malloy (ed.). Treaties, Conventions, International Acts, Protocols and Agreements between the United States of America and other Powers, 1776-1909. Washington, D. C, 1910, vol: I, p. 249-251.

5 Richard Bain. Convention Decisions and Voting Records, Brookings Institution. Washington, D. C, 1960, p. 163.

6 B. 11. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 409.

7 «The New York Times», November 7, 1900.

8 В. И. Ленин. Поля. собр. соч.. т. 28, стр. 389.

9 Wilfred Е. Binkley. The Man in the White House, p. 38-39.

10 Herbert Agar. The United States; The Presidents, the Parties and the Constitution. Eyre and Spottiswoode. London, 1950, p. 635.

11 Richard Hofstadter. The American Political Tradition and the Men who Made it. Alfred Knopf. York, 1948, p. 22.

12 Ibid. p. 221.

13 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 408.

14 Ф. Ландберг. 60 семейств Америки. М., 1948, стр. 79.

15 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 219.

16 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 322.

17 Harold Howland. Theodore Roosevelt and His Times; A Chronicle of the Progressive Movement. Yale University Press, 1921, p. 106-107,

18 H. C. Hill. Roosevelt and the Carribean. Chicago. 1927, p. 1.

413


19 Arthur M. Schlesinger. Political and Social History of the United States, 1829-1925. Macmillan Company. New York. 1925,.p. 436.

20 Thomas P. Brockway. Basic Documents in United States Foreign policy. D. Van Nostrand Company. Inc., Princeton, New Jersey, 1957, p. 73.

21 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 209.

22 Ibid., p. 210.

23 William. R. Thayer. Theodore Roosevelt; An Intimate Biography. Constable and Co., Ltd., London, 1919, p. 171-172.

24 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 317.

25 Ф. Ландберг. 60 семейств Америки, стр. 122.

26 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 224.

27 Wilfred E. Binkley. The Man in the White House, p. 130.

28 William R. Thayer. Theodore Roosevelt, p. 207.

29 Archibald W. Bait. Taft and Roosevelt. The Intimate Letters of Archie Butt. Doran and Co., Inc., Garden City, New York, 1930, vol. 1, p. 30.

30 Charles Edward Merriam. Four American Party Leaders. Macmillan Company. New York, 1926, p. 32.

31 «The American Heritage Pictorial History of the United States». vol. 2, p. 664.

32 Herbert Agar. The American Presidents, From Washington to Harding, p. 283.

33 «The American Heritage Pictorial History of the Presidents of the United States», p. 665.

34 Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House. Houghton Mifflin Company, 1934, p. 41.

35 Daniel J. Boorstin (ed.). An American Primer, p. 732.

36 James David Barber. The Presidential Character; Predicting Performance in the White House. Prentice-Hall. Inc., 1972, p. 174.

37 William Howard Taft. Liberly Under Law, Interpretation of the Principles of Our Constitutional Government. Yale University Press, 1922, p. 20-26.

38 Allan Nevins and Henry Steel Commager. A Pocket History of the United States. Washington Square Press. New York. 1968, p. 356.

39 Hermann Hagedorn (ed.). The Works of Theodore Roosevelt. Charles Scribner's Sons. New York, 1926, vol. XVII, p. 5-22.

40 Daniel Boorstin (ed.). An American Primer. Op. cit., p. 741.

41 William Howard Taft. The United States and Peace. John Murray, London, 1914, p. 39.

42 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 231.

43 William Howard Taft. Our Chief Magistrate and His Powers. Columbia University Press, New York, 1925, p. 143.

44 Dwight Lowell Dumond. Roosevelt to Roosevelt; The United States in the Twentieth Century. Henry Holt and Co, New York, 1937, p. 98-99.

45 James David Barber. Presidential Character, p. 183.

414


46 Dwight L. Dumond. Roosevelt to Roosevelt, p. 99.

47 Lord Charnwood, Theodore Roosevelt, p. 91.

48 Archibald W. Butt. Intimate Letters, vol. 2, p. 754-755.

II. Отвергнутый „мессия”

1 Saul К. Padover. Wilson's Ideals. American Council on Public Affairs. Washington. D. C, 1942, p. 39.

2 «Harper's Weekly», April 21, 1906, p. 564.

3 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 247.

4 «Chicago Record-Herald». July 8, 1910.

5 Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 39.

6 Clinton L. Rossiter. The American Presidency. Harcourt, Brace and Company. New York, 1956, p. 64.

7 Richard Hofstadter. The American Political Tradition. Vintage Books, New York, 1958, p. 251.

8 «Commoner», December 16 and 30, 1910.

9 Woodrow Wilson. The New Freedom. J. M. Dent and Sons, Ltd., London. 1913. p. 7-16.

10 Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). American Recent Past, John Wiley and Sons, Inc., New York, 1969, p. 25.

11 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 250.

12 Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 25.

13 Ibid., p. 43-44.

14 Arthur S. Link. Wilson. The Road to the White House. Princeton, New Jersey, Princeton University Press, vol. 1. 1947, p. 475.

15 Ibid., p. 405 and 465.

16 «The New York Times», July 4, 1912.

17 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 194.

18 Там же.

19 William R. Thayer. Theodore Roosevelt, p. 212.

20 Sidney Warren. The Battle for the Presidency. J. B. Lipplncott Company. New York, 1968, p. 215.

21 Harold Rowland. Theodore Roosevelt and His Times, p. 229-230.

22 Sidney Warren. The Battle for the Presidency, p. 205.

23 Woodrow Wilson. The New Freedom, p. 161.

24 «The New York Times», November 6, 1912.

28 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 234.

26 William F. MacCombs. Making Woodrow Wilson President, 1921, p. 208.

27 Laurin L. Henry. Presidential Transitions. The Brookings Institution. Washington, D. C, 1960, p. 59.

28 Theodore White. The Making of the President, 1960. London, 1962, p. 193.

29 Isaak F. Marcosson. Wilson and Wall Street, «Saturday Evening Post», February 21, 1914.

415


30 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 245.

31 Arthur S. Link. Wilson: The Road to the White House, vol. 2, p. 447.

32 Ibidem.

33 «The New York Times», July 3, 1914.

34 «The New York Times», August 16, 1914.

35 Arthur S. Link. Wilson. The Road to the White House, vol. 3, p. 63-64.

36 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 260.

37 «Очерки новой и новейшей истории США». Под редакцией Г. Н. Севостьянова, т. 1. М., 1960, стр. 455.

38 Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 95.

39 Saul Padover. Wilson's Ideals, p. 7.

40 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 192-193.

41 Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 275.

42 Colin Simpson. Le Lusitanie, Edition France-Empire, 1972, ot «Paris-Match», No. 1229, 21 Octobre, 1972.

43 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 257.

44 Там же, стр. 255.

45 «Documentary History of the United States». The New American Library- New York, 1965, p. 241.

48 «Paris-Match», No. 1229, 21 Octobre, 1972.

47 «U. S. 65th Congress, 1st Session, Senate Documents», vol. 10, No 5.

48 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 224.

49 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 455-456.

50 N. Levin. Woodrow Wilson and World Politics: America's Response to War and Revolution, 1968, p. 2.

51 Walter Lippmann. Woodrow Wilson's Approach to Politics. «The New Republic», December 5, 1955, p. 15.

52 Herbert Agar. The United States; The Presidents, the Parties and the Constitution, p. 670.

53 James David Barber. Presidential Character, p. 44.

54 Alexandre L. and Juliette L. George. Woodrow Wilson and Colonel House. John Day. New York, 1956, p. 230.

55 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 226.

56 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 38, стр. 258-259.

57 F. R. Dulles. America's Rise to World Power, 1898-1954. New York, p. 128.

58 В. И. Ленин. Полн. собр соч., т. 37, стр. 224.

59 Там же, стр. 216.

60 «U. S. Congress, Senate, Congressional Record. 65th Congress, 2nd session», August 22, 1918, p. 9348.

61 «The Nation», January 4, 1919.

62 Цитируется по: «Oxford Dictionary of Quotations», 2nd Edition, Oxford University Press. London, p. 571.

416


63 Woodrow Wilson. Constitutional Government in the United States. Columbia University Press. New York, 1917, p. 68.

64 «Congressional Record, Proceedings and Debates of the 1st session of the 66th Congress of the United States of America», vol. LVIIt, part 4, August 12, 1919, p. 3778-3784. . .

65 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 277.

66 Letter to A. Mitchell Palmer. Washington, February 5, 1913; from «Congressional Record, 64th Congress, 1st session», vol. 53, p. 12620.

III. Иллюзия „нормальности”

1 John G. Stoessinger. Nations in Darkness. Random Houso. New York, 1972, p. 121.

2 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 93.

3 «The Nation», vol. 129, No. 3355, October 23, 1929, p. 460.

4 П. К. Фигурнов. Марксистско-ленинская теория кризисов. М., 1939, стр. 83. .

5 Malcolm Moos. The Republicans. New York, 1956, p. 316-317.

6 W. A. White. Puritan in Babylon; The Story of Calvin Coolidge. New York, 1938, p. 208.

7 Wendell L. Willkie. One World. Pocket Books, Inc.. New York, 1943, p. 172.

8 Warren G. Harding. Speeches and Addresses Delivered during the Course of His Tour From Washington, D. С to Alaska and Return to San Francisco, June 20 to August 2, 1923, U. S. Senate, 1923, p. 368,

9 См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 92-93.

10 Там же, стр. 96.

11 Arthur M. Schlesinger and Erik McKinley Eriksson. The Vanishing Voter. «The New Republic», October 15, 1924, p. 162-167.

12 «The New York Times», November 3, 1920.

13 Arthur Krock. Memoirs; Sixty Years on the Firing Line. Popular Library. Now York, 1968, p. 115.

14 Harry M. Daugherty. The Inside Story of the Harding Tragedy. New'York, 1932, p. 8, 24.

15 «The 1964 Guide to Conventions and Elections», p. 240-241.

16 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President; A New Look at the Road to the White House. New York, 1966, p. 91.

17 Harry Daugherty. The Inside Story of the Harding Tragedy, p. 70.

18 Harold Faulkner. From Versailles to the New Deal. New Haven, Yale University Press, 1950, p. 41.

19 Allan Nevins and Henry Steel Commager. Op. cit., p. 405-406.

20 Walter Lippmann. Hail and Farewell. «Vanity Fair», April 1921.

21 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, The Ago of Roosevelt. Boston, 1957, p. 50.

22 «The American Heritage History of the Presidency», p. 728.

23 Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 141.

24 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 50.

27 Э. А. Иванян

417


25 Ibidem.

26 Harry M. Daugherty. The Inside Story of the Harding Tragedy, p. 214, 228.

27 Warren G. Harding, Speeches and Addresses, p. 145.

28 Ibid., p. 31

29 James David Barber. The Presidential Character, p. 191.

30 См., в частности: Ф. Кент. Политические нравы Соединенных Штатов. М., 1930; Herbert Agar. The American Presidents, From Washington to Harding. London, 1936; «The New York Times», August 3, 1923; Frederick Lewis Allen. Only Yesterday. Bantam Books, New York, 1946, etc.

31 Calvin Coolidge. The Autobiography. London, 1929, p. 168.

32 Clinton Rossiter. The American Presidency, p. 80.

33 «The American Heritage History of the Presidency», p. 724.

34 «The 1964 Guide to Conventions and Elections», p. 223.

35 Harry M. Daugherty. The Inside Story of the Harding Tragedy, p. 278.

36 Irwin G. Willia?ns. The Rise of the Vice-Presidency. Washington, D. C, 1956, p. 125.

37 Frederick Lewis Allen. Only Yesterday, p. 178-179.

38 Calvin Coolidge. The Autobiography, p. 158-159.

39 Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House, p. 125-126.

40 M. E. Hen?iessy. Calvin Coolidge: From a Green Mountain Farm ' to the White House. New York, 1924, p. 147.

41 Harold U. Faulkner. From Versailles to the New Deal, p. 212.

42 «The New Republic», June 25, 1924, p. 117.

43 «Tho Nation», vol. 119, No. 3091, October 1, 1924, p. 324, 327.

44 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 355.

45 «The Nation», vol. 119, No. 3079, July 9, 1924, p. 34.

46 «The Nation», vol. 119, No. 3091, October 1, 1924.

47 «The Nation», vol. 119, No. 3078, July 2, 1924, p. 4, 64.

48 «The New Republic», September 24, 1924, p. 111.

49 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 60.

50 Ф. Кент. Политические нравы Соединенных Штатов. М., 1930, стр. 49-50.

51 Wiljred E. Binkley. American Political Parties; The National History. Alfred A. Knopf. New York, 1962, p. 351.

52 Harold U. Faulkner. From Versailles to the New Deal, p. 223.

53 Frederick L. Allen. Only Yesterday, p. 183.

54 Max Lemer. America as a Civilization. New York, 1957, p. 8.

55 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 75.

56 Ibid., p. 57.

57 «Boston Herald», November 28, 1920.

58 Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House, p. 268.

59 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 57.

418


60 Harold U. Faulkner. From Versailles to tho New Deal, p. 206.

61 James David Barber. The Presidential Character, p. 147.

62 Richard S. Kirkendall (ed.). The Truman Period as a Research Field. University of Missouri Press, 1967, p. 216.

63 Calvin Coolidge. The Autobiography, p. 243-244.

IV. Крах „америнансиого индивидуапизма”

1 Will Irwin. Herbert Hoover; A Reminiscent Biography. Elkin Mathews and Marrot. London, 1929, p. 123.

2 David Hinshaw. Herbert Hoover; American Quaker. Farrar, Straus and Company. New York, 1950, p. 95.

3 Herbert Hoover. The Memoirs, vol. 1. Years of Adventure, 1874- 1920. The Macmillan Company, 1951, p. 433.

4 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 297.

5 Herbert Hoover. On American Individualism, in Daniel Boorstin (ed.). An American Primer, p. 827, 834.

6 Samuel Crowther. The Presidency vs. Hoover. Doubleday, Doran. New York, 1928, p. 234.

7 «Congressional Record, Proceedings and Debates of the 1st session of the 66th Congress of tho United States of America», vol. LVIII, Part 4, August 12, 1919, p. 3778-3784.

8 «The Nation», vol. 129, No. 3361, December 4, 1929, p. 658.

9 А. Клод. Куда идет американский империализм. М., 1951, стр. 218.

10 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 218.

11 «The New Day-»; Campaign Speeches of Herbert Hoover, 1928. Stanford University Press, 1928.

l2 Marvin R. Weisbord, Campaigning for President, p. 113-114.

13 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 129.

14 Irwin Hood Hoover. Forty-Two Years in the White House, p. 184. 188.

15 Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 221.

16 David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 168.

17 Eugene Lyons. Our Un-Known Ex-President: A Portrait of Herbert Hoover. Garden City, New York, Doubleday, 1948, p. 207.

18 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 162-163.

19 Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 169.

20 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 155.

21 William E. Leuchtenberg in Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 163.

22 Benjamin B. Kendrick, sr. The Republicans and the Rest of Us. «The Nation», vol. 129, No. 3343, July 31, 1929, p. 112.

23 Allan Nevins and Henry Steel Commager. A Pocket History of the United States, p. 410.

419


24 У. И. Фосгер. Очерк политической истории Америки. М., 1955, стр. 509.

25 «The Nation», vol. 129, No. 3355, October 23, 1929, p. 461.

26 Dwight Lowell Dumond. Roosevelt to Roosevelt, p. 295.

27 «The Nation», vol. 129, No. 3358, November 13, 1929.

28 Dwight Lowell Dumond. Roosevelt to Roosevelt, p. 409.

29 Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (ей.), р. 164.

30 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 301.

31 Ibidem.

32 Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (od.). America's Recent Past, p. 164.

33 William Starr Myers and Waller H. Newton. The Hoover Administration; A Documented Narrative, Charles Scribner's Sons. New York, 1936, p. 21-22; Arthur M. Schlesinger jr. The Crisis of the Old Order, p. 102-163.

34 «The New York Times», October 30, 1929.

35 Frederick L. Allen. Only Yesterday, p. 378.

36 Denis W. Brogan. The Era of Franklin D. Roosevelt. New Haven, Yale University Press, 1950, p. 301.

37 David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 194.

38 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. "303-304.

39 «Коммунист», 1957, № 15, стр. 69.

40 «The American Heritage Pictorial History of the Presidents», vol. 2, p. 770.

41 Ibid., p. 769.

42 Allan Nevins and Henry S. Commager. A Pocket History of the United States, p. 416.

43 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 3.

44 Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 201.

45 Ibid., p. 207.

46 T. R. В., Washington Notes. «The New Republic», October 14, 1931, p. 219.

47 David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 168.

48 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 295.

49 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 123.

50 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 430.

51 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 319.

52 David Hinshaw. Herbert Hoover. American Quaker, p. 271.

53 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 431.

54 Ibid., p. 437.

55 Sidney Warren. The Battle for the Presidency, p. 243.

56 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 437.

57 «The New York Times», November 9, 1932.

420


58 Theodore G. Joslin. Hoover off the Record. New York, 1934, p. 180.

59 John Emmet Hughes. The Living Presidency. Coward, McCann and Geoghegan. 1973, p. 82.

V. Годы тревог и надежд

1 Louis Brownlow. Tho President and the Presidency. Public. Administration Service. Chicago, 1949, p. 17-18.

2 John T. Flynn. The Roosevelt Myth. The Devin-Adair Company. New York, 19.48, p. 419.

3 Gerald W. Johnson, Roosevelt: Dictator or Democrat. Harper and Brothers. New York, 1941, p. 9.

4 Herbert Agar. The United States; The Presidents, the Parlies and the Constitution, p. 679.

5 Arthur M. Schlesinger, jr. The Crisis of the Old Order, p. 278.

6 Herbert Agar. The United States; the Presidents, the Parties and the Constitution, p. 680.

7 «The International Herald Tribune», May 25, 1970.

8 Arthur M. Schlesinger. The Coming of the Now Deal; The Ago of Roosevelt. Houghton, Mifflin Company. Boston, 1959, p. 564.

9 John Flynn. The Roosevelt Myth, p. 7-8.

10 Gerald Johnson. Roosevelt: Dictator or Democrat, p. 174.

11 G. Wright Mills. The Power Elite, p. 272-273.

12 И. В. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 10, стр. 600.

13 Arthur M. Schlesinger. The Politics of Upheaval; The Age of Roosevelt, p. 174.

14 Gerald Johnson. Roosevelt: Dictator or Democrat, p. 6.

15 Richard Hofstadter. The American Political Tradition, p. 335.

16 William E. Leuchtenberg in Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 237.

17 John T. Flynn. The Roosevelt Myth, p. 118.

18 Arthur M. Schlesinger. The Politics of Upheaval, p. 625.

19 James Uac-Gregor Burns. John Kennedy; A Political Profile, Har-court. New York, 1960, p. 183.

20 Arthur M. Schlesinger. The Coming of the New Deal, p. 503.

21 W. A. Williams. American-Russian Relations, 1781-1947. New York. 1952, p. 225.

22 «The New Republic». August 14, 1929, p. 327.

23 «Очерки новой и новейшей истории США», т. II. Под редакцией Г. Н. Севостьянова. М., 1960, стр. 134.

24 «The Nation», November 22, 1933.

25 «The Nation», November 29, 1933.

26 «The Nation», November 15, 1933, p. 560.

27 Charles E. Bohlen. The Transformation of American Foreign Policy. W. W. Norton and Co.. Inc., New York, 1969, p. 16-17.

28 См. в частности, «The New Republic», October - November, 1933.

421


29'» «The Nation», November 15, 1933, p. 559.

30 «The New Republic», November 29, 1933, p. 61.

31 «The New York Times», November 18, 1933.

32 «XVII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б)». Стен-отчет. М., 1934, стр. 14.

33 Herbert Hoover. The Memoirs; The Great Depression, 1929-1941, vol. III. Macmillan Company, p. 484.

34 Arthur M. Schlesinger. The Politics of Upheaval, p. 2.

35 И. Ильф и Е. Петров. Собр. соч., т. 4. М., 1961, стр. 243-246.

36 Arthur M. Schlesinger. The Coming of the New Deal, p. 568.

37 Gerald W. Johnson. Roosevelt: Dictator or Democrat, p. 257.

38 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 132.

39 John Flynn. The Roosevelt Myth, p. 75.

40 Herbert Agar. The United States; The Presidents, the Parties and the Constitution, p. 681.

41 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 140.

42 Ibidem.

43 Ibidem.

44 «Очерки новой и новейшей истории США», т. II. стр. 195.

45 «The Commercial and Financial Chronicle», December 18, 1937, p. 3860.

46 Herbert Agar. America's Way Forward, The Scribner Press. New York, 1940, p. 25-26.

47 «Очерки новой и новейшей истории США», т. II. стр. 229.

48 Samuel I. Rosenman (ed.). The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt. 1939 vol. Now York, 1941, p. 512-522.

49 «Fortune», April 1940, p. 64-173.

50 John T. Flynn. The Roosevelt Myth, p. 214.

51 Ibidem.

52 Denis W. Brogan. The Era of Franklin D. Roosevelt, p. 304.

53 Marcus Cunliffe. The American Heritage History of Presidency, p. 72.

54 «The New York Times», June 24, 1941.

55 Ibidem.

56 Wendell L. Willkie, One World. Pocket Books, Inc. New York, 1943, p. 73.

57 Arthur Krock., Memoirs, p. 188.

58 Edward R. Stettinius, Roosevelt and the Russians; The Yalta Conference. Jonathan Cape. London, 1950, p. 16.

59 Ibidem.

60 Thomas P. Brockway, Basic Documents in United States Foreign Policy, p. 132.

61 Harry S. Truman, Memoirs, Years of Decision, vol. I. The New American Library, New York, 1965, p. 11.

62 «Life», September 6, 1948.

63 Edward R. Stettinius, Roosevelt and the Russians, p. 74.

422


64 Charles E. Bohlen, The Transformation of the American Foreign Policy, p. 44.

65 Edward R. Stettinius, Roosevelt and the Russians, p. 14.

VI. Политический покер

1 William White, Majesty and Mischief; A. Mixed Tribute to F. D. R. McGraw-Hill Books Company, Inc. New York, 1961, p. 21.

2 Clinton Rossiter. The American Presidency, p. 125.

3 C. L. Sulzberger. If Roosevelt Had Lived, «The International Herald Tribune», April 13, 1970.

4 Frank McNaughton and Walter Hehmeyer. This Man Truman. McGraw-Hill Book Company. New York, 1945, p. 212.

5 Jonathan Daniels. The Man of Independence. J. B. Lippincolt Company. New York, 1950, p. 262.

6 Frank Mason. Truman and the Pendergasts. Regency Books. Evan-ston, 1963, p. 30.

7 Cabell Phillips. The Truman Presidency; The History of a Triumphant Succession. The Macmillan Company. New York, 1906, p. 18.

8 Ibid., p. 19.

9 Frank Mason. Truman and the Pendergasts, p. 88.

10 Ibid., p. 89.

11 Ibid., p. 111.

12 William P. Helm, Harry Truman; A Political Biography. Duett, Sloan and Pearce. New York, 1947, p. 4, 219-220.

13 William Hillman. Mr. President. Farrar, Straus and Young, 1952, p. 196.

14 Ibid., p. 185.

15 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 22.

16 Frank Mason. Truman and the Pendergasts, p. 123.

17 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 29.

18 Frank McNaughton and Walter Hehmeyer. This Man Truman, p. 151-152.

19 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 248-249.

20 William Helm. Harry Truman, p. 219-220.

21 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 234.

22 Ibid., p. 255.

23 Frank McNaughton and Walter Hehmeyer, This Man Truman, p, 163.

24 Ibid., p. 175.

25 William Hillman. Mr. President, p. 143.

26 Arthur Krock. Memoirs, p. 236-237.

27 Уильям 3. Фостер. Закат мирового капитализма. М., 1951, стр. 66-67.

28 William S. While. Majesty and Mischief, p. 189.

423


29 Fnnklln D. Mitchell and Richard 0. Davies (од.). America's Recent Past, p. 280.

30 «The International Herald Tribune)), April 13, 1970.

31 Sidney Lens. The Futile Crusade. Quadrangle Books, Chicago, 1964.

32 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 229.

33 Harry S. Truman, Memoirs, vol. 1 an 2. Doubleday and Co., Inc. Garden City, New York, 1955-1956.

34 Gar Alperovitz. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam. London 1966, p. 120.

35 W. Millls (ed.). The Forrestall Diaries. New York, 1951, p. 41.

36 Ibid., p. 23-25, 234.

37 «Foreign Affairs», July 1947.

38 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 311.

39 Leo Szilard. A Personal History of the Atomic Bomb. University of Chicago «Round Tabic», No. 601, September 25, 1949, p. 14-15.

40 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 266.

41 Stimson Diary. Yale University Library, New Haven, July 21, 1945.

42 Harry S. Truman. Memoirs 1945 - Year of Decisions, vol. 1. New American Library. New York, 1965, p. 458.

43 Г. К. Жуков. Воспоминания и размышления. М., 1969, стр. 732.

44 Gar Alperovitz. Atomic Diplomacy: Hiroshima and Potsdam, The Use of the Atomic Bomb and the American Confrontation with Soviet Power. London, Seeker and Warburg, 1966, p. 120.

45 Ibid., p. 181-182.

4C Ibid., p. 109-110 and 237-238.

47 «U. S. News and World Report», August 15, 1960, p. 65.

48 Dwight Eisenhower. The White House Years, The Mandate for Change, 1953 - 56. New York, 1963; «Newsweek», November 11, 1963 p. 107.

49 Franklin D. Mitchell and Richard O. Davies (ed.). America's Recent Past, p. 282,

50 «The International Herald Tribune», October 13, 1969.

51 Leo Bogarl, No Opinion, Don't Know and May be No Answer, «Public Opinion Quarterly», vol. XXXI, No. 3, Fall 1987, p. 331-332.

52 William Hiilman. Mr. President, p. 23.

53 Rexford Tugwell. Off Course; From Truman to Nixon. Praeger Publishers, New York, 1971, p. 129.

54 Cabell Phillips, The Truman Presidency, p. 79.

55 William S. White. Majesty and Mischeif, p. 191-192.

56 Gar Alperovirz, Op. eit, p. 13.

57 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 116.

58 Ibid., p. 160-161.

59 Ibid, p. 128, 209-210.

60 Irwin Ross. The Loneliest Campaign; The Truman Victory of 1948. The New American Library, 1968, p. 62.

61 «The New York Times», April 4, 1948.

62 Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 12.

424


63 Harry S. Truman. Yeats of Trial and Hope, 1946-1956, vol. 2, p. 187.

64 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 218-219.

65 Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, vol. 2, p. 207.

66 Jonathan Daniels. The Man of Tndependense, p. 356.

67 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 215.

68 Ibid., p. 214.

69 Jonathan Daniels. The Man of Independence, p. 362.

70 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 228.

71 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 160.

72 «The New York Times». September 26, 1948.

73 Herbert Hoover. The Memoirs, The Great Depression, vol. 3, p. 485.

74 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 239.

75 Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 87, 173-178.

76 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 238.

77 Irwin Ross. The Loneliest Campaign, p. 15.

78 William Hiilman. Mr. President, p. 250.

79 Rexford Tugwell. Off Course, p. 137.

80 Ibid., p. 197.

81 Robert A. Taft. A Foreign Policy for Americans. Doubleday and Co., New York, 1951, p. 19.

82 William Hiilman. Mr. President, p. 250.

83 Cabell. Phillips. The Truman Presidency, p. 354.

84 Л. 11. Зубок и II. H. Яковлев. Новейшая история США. М., 1972, стр. 232.

85 James D. Barber. The Presidential Character, p. 290.

86 «The New York Times», November 18, 1950.

87 James David Barber. The Presidential Character, p. 291.

88 Harry S. Truman. Memoirs, vol. 1, p. XL

89 James D. Barber. The Presidential Character, p. 292.

90 Rexford Tugwell, Off Course, p. 65.

VII. На гребне волн

1 John Gunther. Eisenhower; The Man and the Symbol. Harper. New York, 1952, p. 1.

2 Ibid., p. 126.

3 Richard H. Rovere. The Eisenhower Years. Farrar, Straus and Cu-dahy. New York, 1956, p. 7.

4 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 173.

5 Marquis W. Childs. Eisenhower: Captive Hero; A Critical Study of the General and the President. London, Hammond, Hammond, 1959, p. 147.

6 Theodore II. While. The Making of the President, 1964, London, 1965, p. 69.

425


7 Sherman Adams. Firsthand Report: The Story of the Eisenhower Administration. Harper. New York, 1961, p. 13.

8 Dwighl Elsenhower. Crusade in Europe. Avon Books. New York, 1968, p. 471.

9 Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, 1946-1956, vol. 2, p. 196.

10 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 209.

11 Richard Rovere. The Eisenhower Years, p. 6.

12 Marquis W. C'hilds. Eisenhower: Captive Hero, p. 107.

13 Waller Lafeber. America, Russia and the Cold War, p. 183.

14 Richard Rovere. The Eisenhower Years, p. 8.

15 Arthur M. Schlesinger jr. and Richard Rovere. The General and the President, and the Future of American Foreign Policy. Farrar Straus and Young, New York, 1951, p. 17.

16 Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 462.

17 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 415.

18 Joseph Epstein. Adlai Stevenson in Retrospect, «Commentary», December 1968, p. 75.

19 Ibidem.

20 Paul T. David, Ralph M. Goldman and Richard С Bain. The Politics of National Party Conventions. The Brookings Institution. Washington, 1960, p. 62.

21 Ibid., p. 63.

22 «Washington Post», February 3, 1953.

23 Laurin L. Henry. Presidential Transitions, p. 457.

24 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 425.

25 Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, p. 498.

26 Ibidem.

27 James D. Barber. The Presidential Character, p. 291.

28 Sidney Warren. The Battle for the Presidency, p. 278.

29 Rexjord G. Tugwell. Off Course, p. 238.

30 «Intellectual Digest», January 1972, p. 36.

31 Robert W. Tucker. Nation or Empire; The Debate over American Foreign Policy. Baltimore, Md., John Hopkins Press, 1968, p. 2.

32 Charles Alexandre Holmes Thomson. Television and Presidential Politics; The Experience in 1952 and the Problems Ahead. Washington, 1956, p. 1.

33 Harry S. Truman. Years of Trial and Hope, p. 501.

34 Ibid., p. 505.

35 «The New York Times», November 0, 1952.

36 Sidney Warren. The Battle for the Presidency, p. 275.

37 «The New York Times», October 28, 1952.

38 «Washington Times-Herald», November 30, 1952.

39 «Washington,Sunday Star», December 7, 1952.

40 Richard Goold-Adams. The Time of Power; A Re-Apprisal of John Foster Dulles. Weidenfeld and Nicholson. London, 1962, p. 65.

426


41 Sherman Adams. Firsthand Report, p. 149.

42 Rexjord G. Tugwell. Off Course, p. 228-229.

43 M. Weiss. McGarthism: American Fascism on the March. Pioneer Publications. New York, 1953.

44 Laurin L. Henry. The Presidential Transitions, p. 511.

45 «The New York Times», December 19, 1952.

46 Cabell Phillips. The Truman Presidency, p. 130.

47 Wilfred E. Binkley. The Man in the White Mouse p. 111.

48 Walter Lafeber. America, Russia and the Cold War, p. 136.

49 Marquis W. Childs. Eisenhower: Captive Hero, p. 180.

50 Richard Rovere. The Eisenhower Years, p. 60.

51 Ibidem.

52 Margins W. Childs. Eisenhower: Captive Hero, p. 175.

53 Ibid., p. 180.

54 Max Ascoli. The Ordeal of Mr. Dulles, «The Reporter», March 5, 1959, p. 10.

55 «Department of State Bulletin», August 2, 1954.

56 «The New York Times», April 8, 1.954.

57 «The International Herald Tribune», April 26, 1971.

58 «Time», April 4, 1969, p. 13.

59 James D. Barber. The Presidential Character, p. 163.

60 Rexford G. Tugwell. Off Course, p. 226.

61 «The New York Times», November 12, 1955.

62 «The New York Times», November 18, 1955.

63 Charles A. H. Thomson and Frances M. Shatlnck. The 1956 Presidential Campaign. The Brookings Institution, 1960, p. 27.

64 John Emmet Hughes. The Ordeal of Power; A Political Memoir of the Eisenhower Years. Atheneum. New York, 1963, p. 195.

65 «The New York Herald Tribune», November 8, 1956.

66 Evelyn Lincoln. Kennedy and Johnson, Holt, Rinehart and Winston. New York, 1968, p. 190-191.

67 Richard S. Kirkendall (ed.). The Truman Period as a Research Field, p. 250.

68 Thomas Bailey. Presidential Greatness. Applelon - Century - Crofts. New York, 1966, p. 130.

69 Franklin D. Mitchell and Richard 0. Davies (ed.), America's Recent Past, p. 341.

70 «The New York Times», October 21, .1957.

71 «The New York Times», October 15, 1957.

72 «Time», October 28, 1957.

73 «The Economist», October 10, 1957.

74 «Time», August 22, 1969, p. 30.

75 Thomas Bailey. Presidential Greatness, p. 149.

76 Arthur S. Hoffman (ed.). Interntaional Communication and the New Diplomacy. Indiana University Press, 1968, p*. 51.

77 Richard Goold-Adams. The Time of Power, p. 264.

427


78 Max Aicoll. The Ordeal of Mr. DnlJes, p. 10.

79 Marquis W. Child's. Eisenhower: Captive Hero, p. 20, 250.

80 Henry Fairlie. The Kennedy Promise; The Politics of Expectation, p. 81.

81 Rexford G. Tugwell. Off Course, p. 242-243.

VIll. Несбывшиеся ожидания

1 Цит. no: Henry Fairlie; The Kennedy Promise; The Politics of Expectation. Doubleday and Company, Inc. New York, 1973, p. 17.

2 Evelyn Lincoln. Kennedy and Johnson, p. 29.

3 Ibid., p. 35-36.

4 «The New York Times», January 15, I960.

5 John F. Kennedy. Strategy of Peace. New York, I960, p. 8.

6 Evelyn Lincoln. Kennedy and Johnson, p. 2.

7 David Halberstam. The Best and the Brightest. Random House. Now York, 1972, p. 18.

8 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 43.

9 Ibid., p. 57.

10 Ibid., p. 66.

11 Hobart Rowen. The Free Enterprisers: Kennedy, Johnson and the Business Establishment, G. P. Putnam's Sons. New York, 1964, p. 294, 16.

12 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 69.

13 Ibid., p. 71.

14 «American Abroad», October 1960.

15 «I. F. Stone's Weekly Newsletter», September 28, 1960.

16 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 403-404.

17 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 79.

18 «New Republic», October 31, 1960.

19 Marvin R. Weisbord. Campaigning for President, p. 191.

20 William Manchester. Portrait of a President. Little, Brown and Company. Boston, 1962, p. 16.

21 Ibid., p. 15.

22 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 81.

23 Deane and David Heller. The Kennedy Cabinet; America's Men of Destiny. Monarch Books Inc., Derby, Conn., 1961, p. 87-88.

24 Ibid., p. 14.

25 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 127.

26 Ibid., p. 1.25.

27 «Time», August 18, 1961.

28 William Manchester. Portrait of a President, p. 215.

29 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 105.

30 «Internationa! Herald Tribune», May 25, 1970.

31 «International Herald Tribune», January 19, 1971.

428


32 «Newsweek», May 8, 19(31.

33 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 180-181.

34 «U. S. Governmont Prinling Office, Public Papers of Presidents, J. F. Kennedy, 1961». Washington, 1962, p. 397.

35 Theodore Sorensen. Kennedy. Bantam Books, 1966, p. 693.

36 «Time», August 25, 1961.

37 «Life», September 15, 1961.

38 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 10.

39 «The American Heritage Pictorial History of the Presidents», vol. 2, p. 901.

40 Philip Geyelin. Lyndon B. Johnson and the World. New York, Praeger, 1966, p. 30-40.

41 David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 135.

42 Ibid., p. 207.

43 Ibid., p. 76.

44 Walter Lafeber. America, Russia and the Cold War, p. 229.

45 Hobart Rowen. The Free Enterprisers, p. 23.

46 Theodore Sorensen. Kennedy, p. 810.

47 Ibid., p. 818.

48 Ibid., p. 824.

49 David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 254.

50 Theodore Sorensen. 'Kennedy, p. 830-831.

51 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 347-348.

52 Theodore Sorensen. Kennedy, p. 849-850.

53 Henry Fairlie. The Kennedy Promise, p. 15.

54 «Time». June 7, 1963.

55 «I. F. Stone's Weekly Newsletter», June 24, 1963.

56 Theodore H. White. The Making of the President, 1964, p. 25, 43.

57 B. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, стр. 178.

IX. Крушение мифов

1 Eric F. Goldman. The Tragedy of Lyndon Johnson. Alfred A. Knopf. New York, 1969, p. 520.

2 «The American Heritage Pictorial History of the Presidents», vol. 2, p. 969.

3 Sidney Warren. Battle for the Presidency, p. 339.

4 Lyndon П. Johnson. My Hope for America. Transworld Publishers. London, 1964, p. 33.

5 David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 442.

6 William S. While. The Professional: Lyndon B. Johnson. Fawcett Publications, Inc., Greenwich, Conn., 1964, p. 73.

7 Hobart Rowen. The Free Enterprisers, p. 279.

8 «New Republic», April 25, 1964.

9 Hugh Sidey. A Very Personal Presidency; Lyndon Johnson in the White House. Atheneum. New York, 1968, p. 50.

429


10 Ertc Goldnfan. The Tragedy of Lyndon Johnson, p. 46-47.

11 Charles Weeks. Job Corps. Dollars and Dropouts. Little, Brown and Company. Boston, 1967, p. 60.

12 «Time»; May 29, 1954.

13 Sidney Warren. Battle for the Presidency, p. 342-343.

14 Ibid., p. 340-341.

15 В. И. Ленин. Поле. собр. соч., т. 22, стр. 332.

16 Л. И. Брежнев. О внешней политике КПСС и Советского государства. Речи и статьи. М., Политиздат, 1973, стр. 12.

17 Eric Goldman. The Tragedy of Lyndon Johnson, p. 412.

18 Цит. по: «The Oxford Dictionary of Quotations». Oxford University Press. London, Second Edition, 1966, p. 314.

19 «The Pentagon Papers». Bantam Books, Inc., 1971, p. XI.

20 Theodore Draper. Abuse of Power; U. S. Foreign Policy from Cuba to Vietnam. Penguin Books, 1969, p. 158-159, 155.

21 Rowland Evans and Robert Novak. Lyndon B. Johnson; The Exercise of Power. New American Library. New Jork, 1966, p. 530.

22 Eric Goldman. The Tragedy of Lindon Johnson, p. 400.

23 Л. И. Брежнев. О внешней политике КПСС и Советского государства. Речи и статьи, стр. 148.

24. Theodore Draper. Abuse of Power, p. 22-23.

25 Walter Lafeber. America, Kussia and the Cold War, p. 240.

26 Tom Wicker. Lyndon Johnson vs the Ghost of Jack Kennedy. «Esquire». November 1956, p. 152.

27 «The New York Times», June 26, 1970.

28 Theodore Draper, Abuse of Power, p. 154, 153

29 Ch. Cooper. The Lost Crusade. New York, 1970, p. 244.

30 «The Pentagon Papers», p. 485, 510.

31 David Halberstam. The Best and the Brightest, p. 574.

32 «The Pentagon Papers», p. 270.

33 James D. Barber. The Presidential Character, p. 54.

34 «The New York Herald Tribune», Int. ed,. June 17, 1966.

25 Waller Lafeber. America, Russia and the Cold War, p. 255.

38 Lyndon B. Johnson. My Hope for America, p. 10.

37 Walter Lippmann. Credibility Gap. «The New York Herald Tribune», Intern, ed., March 31, 1967.

34 «The New York Herald Tribune», Int. ed., March 29, 1967.

39 Eric Goldman. The Tragedy of Lyndon Johnson, p. 414.

40 Emmet John Hughes. The Living Presidency, New York, 1973, p. 112-113.

41 George Christian. The President Steps Down; A Personal Memoir of the Transfer of Power. The Macmillan Company. New York, 1970, p. 51.

42 См. Л. И. Брежнев. О внешней политике КПСС и Советского государства. Речи и статьи, стр. 149.

43 «The New York Times», Int. ed., May 0-7, 1967.

430


44 Theodore H. White. The Making of the President, 1968. Atheneurn, New York, 1969, p. 10.

45 George Christian. The President Steps Down, p. 189-190.

46 «The New York Herald Tribune», Int. ed., October 15-16, 17, 1966.

47 Hugh Sidey. A Very Personal Presidency, p. VIII.

48 Lyndon B. Johnson. The Vantage Point, Perspectives of the Presidency, 1963-1969. Holt, Rinehart and Winston. Now York, 1971, p. 539.

49 Eric Goldman. The Tragedy of Lyndon Johnson, p. 53,

50 Lyndon B. Johnson. My Hope for America, p. 9, 35.

51 R. Sherrill. The Accidental President. New York, 1968, p. 150.

52 Ibid., p. 152-153.

53 Hugh Sidey. A Very Personal Presidency, p. 106.

54 Lyndon B. Johnson. The Vantage Point, p. 326.

55 Л. И. Брежнев. О внешней политике КПСС и Советского государства. Речи и статьи, стр. 159.

56 «The New York Times», March 6, 1969.

57 «США: экономика, политика, идеология», 1972, № 9, стр. 89.

58 Lyndon В. Johnson. The Vantage Point, p. 553.

59 Ibid., p. 541.

60 Archibald MacLeish. Topics: The Seat Behind the Pillar, «The New York Times», Int. ed., February 4-5, 1967.

61 «Правда», 27 июня 1967 г.

62 Л. И. Брежнев. О внешней политике КПСС и Советского государства. Речи и статьи, стр. 87.

63 «Рабочий класс в борьбе против империализма, за революционное обновление мира». М., 1968, стр. 84.


Оглавление

ВВЕДЕНИЕ5
I.РЕСПУБЛИКАНСКИЙ ГАМБИТ23
И.ОТВЕРГНУТЫЙ «МЕССИЯ»60
III.ИЛЛЮЗИЯ «НОРМАЛЬНОСТИ»99
IV.КРАХ «АМЕРИКАНСКОГО ИНДИВИДУАЛИЗМА»133
V.ГОДЫ ТРЕВОГ И НАДЕЖД165
VI.ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПОКЕР219
VII.НА ГРЕБНЕ ВОЛН277
VIII.НЕСБЫВШИЕСЯ ОЖИДАНИЯ323
IX.КРУШЕНИЕ МИФОВ368
ЛИТЕРАТУРА, ИСТОЧНИКИ412

Эдуард Александрович Иванян

„Белый дом:
президенты и политика"

Заведующий редакцией К. Н. Сванидзе
Редактор О. В. Вадеев
Младший редактор Л. В. Сидашенко
Художник А. А. Кузнецов
Художественный редактор В. И. Терещенко
Технический редактор И. Е. Трояновская

Сдано в набор 26 ноября 1974 г. Подписано в печать 11 апреля 1975 г. Формат 84×1081/32. Бумага типографская № 1. Условн. печ. л. 23,1. Учетно-изд. л. 21,21. Тираж 200 тыс. экз. А 00053. Заказ № 4058. Цена 99к.

Политиздат. 125811, ГСП, Москва, А-47, Миусская пл., 7.

Ордена Ленина типография «Красный пролетарий».
Москва, Краснопролетарская, 16.


Оформление внутренней стороны обложки