Библиотека
всемирной литературы
Серия третья * * *
——————————
Литература XX века
РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ
БИБЛИОТЕКИ
ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Абашидзе И. В.
Айтматов Ч.
Алексеев М. П.
Бажан М. П.
Благой Д. Д.
Брагинский И. С.
Бровка П. У.
Бурсов Б. И.
Бээкман В. Э.
Ванаг Ю. П.
Гамзатов Р.
Гафуров Б. Г.
Грабарь-Пассек М. Е.
Грибанов Б. Т.
Егоров А. Г.
Ибрагимов М.
Иванько С. С.
Косолапов В. А.
Лупан А. П.
Любимов Н. М.
Марков Г. М.
Межелайтис Э. Б.
Неупокоева И. Г.
Нечкина М. В.
Новиченко Л. Н.
Нурпеисов А. К.
Пузиков А. И.
Рашидов Ш. Р.
Реизов Б. Г.
Сомов В. С.
Тихонов Н. С.
Турсун-заде М.
Федин К. А.
Федоренко Н. Т.
Федосеев П. Н.
Ханзадян С. Н.
Храпченко М. Б.
Черноуцан И. С.
Чхиквишвили И. И.
Шамота Н. 3.
ИЗДАТЕЛЬСТВО
«ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА»
МОСКВА 1977
Сб С56 |
С | 70500-301 028 (01)-77 | подписное |
© Издательство «Художественная литература», 1977 г.
МИРЗО ТУРСУН-ЗАДЕ
(Род. в 1911 г.)
С таджикского
Сад я видел в Бомбее,
висящий над зеркалом вод, Описать невозможно его несказанных красот. В изумрудной воде
Из ветвей, как живые,
Чьи искусные руки
То два сада. Зеленый один,
|
5
Вдруг железный корабль чужеземный
с заката приплыл И тяжелой броней отражение сада разбил. Этих чуждых людей
Придавили, измутили
1947 |
Гори, поэт, — из теплоты горенья
Бери, поэт, свои стихотворенья. Ты видишь сталь? Она прошла сквозь пламя.
Есть ремесло у солнца и поэта:
Дом без тепла — разрушенный могильник,
И сердце без тепла подобно камню,
Нет без тепла цветения живого,
Смех без тепла, хотя б звенел он звонко,
Гори, поэт, и, пламенем зажженный,
|
6
Любовь, и стих, и сталь — одной породы:
Им нужен, чтобы жить, огонь свободы. Пусть сердце у тебя пылает печью, —
Горящей речью, вольною, как пламень,
Гори, чтоб век твой не был даром прожит:
1963 |
Твое господство признаю. Чего еще ты хочешь?
Когда пою — тебя пою. Чего еще ты хочешь? На имя записал твое — и подпись я заверил — И жизнь мою и смерть мою... Чего еще ты хочешь? Тебе известно, что рабы всегда восстать готовы,
А я — тот раб, который рад своей нелегкой доле.
Я верностью тебе храним... Чего еще ты хочешь?
1965 |
Не помню я, осиротевший рано,
Обличил земного твоего, Ни цвета глаз, ни очертаний стана, Ни грусти, ни улыбки — ничего. |
7
Твои след ищу, как в мареве тумана,
А где найти — не ведаю того. Черты твои какими в жизни были?
Мне старица рекла, что ты имела
Поведала другая из крестьянок:
Гора сказала: — С облаком бок о бок
Вздохнул репей: — Жестоких ран немало
Призналась туча: — Солоней, я помню,
Перед двумя властителями духа,
И прятала лицо в платок узорный,
|
Поток реки, подобный сабле голой,
И отчего гнезда любую пядь, И флаг тюльпаноогненный над школой Люблю, как ты мне завещала, мать. Пусть голос твой, преодолев забвенье,
1966 |
* * *
Другим стал мир, моя река,
А ты все та же, та же, И не узнаешь кишлака, А ты все та же, та же. И дожил я до седины,
Ладью ночей качать слегка ты не устала,
Хмельной верблюдице под стать, свернешь куда-то,
Как хорошо рассвет встречать с тобою рядом,
Беря со снежной высоты свое начало,
|
9
Не ты ли логову песка, волной играя,
Придать отважилась, река, обличье рая? Моей строке судьба близка родного края, Желаю, дочка ледника, тебе добра я. Склонил колени пред тобой,
В поток твой сердце оброня,
1966 |
Подбираю крошки хлеба. Низкий им поклон!
С детских лет горячим хлебом я заворожен. И меня вела когда-то сельская тропа,
Собирал и я колосья и снопы вязал, —
С молотильщиками песни пел я на гумне,
С переметною сумою, потупляя взор,
Днем и ночью я скитался, пасынок судьбы, —
А теперь, едва проснувшись в доме городском, —
Продавец с корзинкой круглой ходит по дворам,
|
10
О, как нужен запах хлеба улице моей!
От него светлее небо и земля милей. И когда колосья зреют, в золоте поля, —
Это бедных лет привычка иль святой закон?
1967 |
Я на тебя не жалуюсь, мой век,
Ты — мой наставник и моя основа. Ты — плодоносный сад, я — твой побег, Ты — песнь земли, я в этой песне — слово. Ты чудотворец истинный, мой век, —
Ты всю вселенную потряс, мой век,
Ты и учитель и дитя, мой век,
Ты утвердил на небесах, мой век,
Склонился ты пред женщиной, мой век,
|
11
С тобой вдвоем я все смогу, мой век,
Хоть в сердце слышу голос укоризны: О да, я у тебя в долгу, мой век, Но в этом долге — смысл и счастье жизни! 1972 |
Смотрю на тебя — вспоминаются юные годы,
Те годы, кипевшие, как родниковые воды, Те годы, горевшие жаром любви и свободы. Я слышу весенних цветов первозданный рассказ, И в мире, нам кажется, нет никого, кроме нас. Заря ли сама загоралась рассветной порою,
Средь ярких тюльпанов сама ты казалась тюльпаном,
Каких задушевных подруг ты нашла в комсомоле,
Те дни вспоминаю, когда ты безмолвно страдала,
Немало ты вынесла горя в ту бурную пору,
|
12
Ты — жизни моей долгота, полнота и основа,
И то, что в ней было, и то, что неслыханно ново, Ты — свет моих дней, и не надо мне света иного. Поныне ты зорька весенняя жизни моей, Вне жизни твоей нет движения жизни моей! 1972 |
Ходила женщина когда-то к соседям за огнем,
Она одалживала пламя, заботилась о нем, Как жемчуга, ценились спички, и женщина в те годы Огонь для дома добывала кресалом и кремнем. Хозяйка тлеющие угли под пеплом берегла,
Поскольку женщина издревле в моем краю родном
1975 |
ЯКОВ УХСАЙ
(Род. в 1911 г.)
С чувашского
Наш отец — вековой дуб. Из народной песни Подобно дубу вековому,
|
13
Народ его, как сына, любит.
Сраженный, он в сердцах живет. Вовеки о великом дубе Не позабудет наш народ. Из желудей его поднялся
Живет, живет поэта слово,
1940 |
Лейся, песня, долго-долго
По-над Волгою-рекой!.. Хороша ты, наша Волга, Славен берег твой крутой! В былях, в памяти народной
Ты купала нас при свете
И в глазах и в душах наших
Враг завистливый, жестокий
|
14
Но назад поворотили
Мы непрошеных гостей И на Одере поили Наших волжских лошадей. Лейся, песня, долго-долго
1963 |
СИБГАТ ХАКИМ
(Род. в 1911 г.)
С татарского
Гам, и щебет, и шелест полета,
Птичий пух и соломинки с глиною... Берега, берега, вы как соты, Так изрыли вас гнезда стрижиные! Вы, как судьбы народные, круты.
|
* * *
Я знаю, что видел Муса
перед смертью во сне... Родная деревня.
|
15
Прозрачное масло
горит, как янтарь, и перья гусиные подле. Мать мажет лепешки, а после — их в печь, точно в ларь. Рука на цветастом подоле. Так пахнет гречишное поле. Потом потихонечку
И сон берестой отлетает.
И запах полыни.
И плачет Муса,
|
16
Два пополуночи. Бумага на столе.
Пиши, я говорю себе, работай неустанно. Что отложил перо? Стыдись: вон, в том окне, Еще горит, горит огонь Туфана. Уж если состязаться, то всерьез. Пусть пламя песни, как в печи, запляшет. Лишь два окна среди сугробов и берез Горят в ночи на тихом озере Лебяжьем. Окно в окно — струится разговор, Как музыка — печальный, бессловесный... Что не дает уснуть Туфану до сих пор? Какая боль течет на снег сквозь занавески? Приладил он на яблоньку для птиц Кормушку с зернами.
И состраданье к зимним хлопотам синиц, И все снега, все ветры яростного мира. Пусть друг за другом наши окна догорят, Зарю мы встретили и радостной и юной! Я счастлив — в мире пушкинском, подлунном Живет Тукай.
|
У декабристов занял путь полгода,
У Чехова три месяца почти. У нас... Была бы летная погода —
Не на коне былинном — в ту сторонку
За песнями летел я напрямик,
|
17
Лес подо Ржевом.
Снег подо Ржевом. Сорок второй с его болью и гневом. Жизни и смерти яростный спор. Сорок сапог износил я с тех пор. Лес подо Ржевом в завьюженной бурке.
Черного-черного снега незрячесть: Смерть перерыла сугробы... Во мгле, За вековыми стволами не прячась, Не припадая к промерзлой земле, В шлемах беленых, в овчине шершавой, С передовой, из огня, издали — Поступью твердой, весомой, державной, Сомкнутым строем солдаты прошли. И еще пели вдобавок... Глубоко Снег приминая, до самой земли, Как боевые апостолы Блока, Сомкнутым строем солдаты прошли. И еще пели... За облачной свалкой Пламя погасло. Надвинулась ночь. Даже и смерть показалась мне жалкой: Видит и слышит, а взять их — невмочь! Лес подо Ржевом.
|
* * *
Вся синь весны вошла в глаза мои,
Но что в них вспыхнет вечером прозрачным? Ты ждешь, я знаю, спутника Земли Под номером каким-нибудь двузначным. |
18
К расчисленному чуду я привык,
И мне теперь мерещится другое: А вдруг красавец конь проскачет вмиг И прозвенит бубенчик под дугою?! |
* * *
Сумерки, Волга...
И чудится мне: Кто-то раскачивается на волне. Нет, это пни тополей, осокорей, Спиленных нами когда-то на дне Будущего рукотворного моря. Будто форсирует вплавь эскадрон
Это ведь я их рубил и губил, И погребла их зеленая толща. Сумерки, Волга. А к нам из глубин Богатыри поднимаются молча... |
Первый холм...
Он весной осенен Над повитыми мглою низами. Знаешь, где возвышается он? В нашей старой и славной Казани. Первый холм... Он превыше всего. Когда мир был во власти туманов, Неоглядным Заволжьем с него Молодой любовался Ульянов. |
19
Первый холм...
Не высок и не крут. Будут круче уступы и склоны. Но досель еще юношу ждут Одряхлевшие липы и клены. Первый холм... Он весной осенен Над повитыми мглою низами. Знаешь, где возвышается он? В нашей старой и славной Казани. |
ТАТУЛ ГУРЯН
(1912-1942)
С армянского
Над морем навстречу варе
колышется голубизна —
навек породнили и нас,
написаны кровью моей.
дышать перестану тобой,
иль сделаюсь в тягость тебе, —
своею железной стопой,
твой твердый и праведный бег. |
* * *
Хохочет ли ветер, вздымая песок,
Луна ли струит померанцевый сок, — Здесь смерть и бессмертье — приветствую их! И славлю, покамест мой голос не стих, Того, кто и смертью бессмертья достиг. 1942 |
20
МИРВАРИД ДИЛЬБАЗИ
(Род. в 1912 г.)
С азербайджанского
Старых' скал узнала лики,
Чуть приехала домой. Если камни безъязыки, Как же говорят со мной? Бередят, Тревожат душу И забыться не дают, Говорит один: — Послушай... —
— Послушай, Хоть бы несколько минут... — «Колыбельную» послушай, —
Мне, Как родственнице старой,
|
Ежегодно,
Где потоки с гор быстры, Алых маков Разгораются костры. И восход бурлит в багряных лепестках, Словно красные озера на лугах. И по склону, Что почти отвесно крут. Ручейками Маки красные текут. |
21
Почему-то с детских лет,
Что далеки, Полюбила я вас, Чудо-лепестки! Два конца Моего красного платка Не поделят Два весенних ветерка. И конец платка, Подхвачен ветерком, Мака яркого трепещет лепестком. Сами маки На лугах дрожат, легки, Как воздушные весенние платки. Здешних девушек платки Как маков цвет — Веселей для ветерков забавы нет. Кто вас вздумал В первый зной нарисовать, Чтоб украсилась весной Нахичевань? Если больше видеть их не суждено, Снова памятью Приду к ним Все равно. |
Без человека ты нема, природа.
И не нужны все прелести твои. Ты без него в тоске влачила б годы, Как женщина без друга и любви. К чему журчанье вод И пенье птичье, Дыхание цветов И речек бег, К чему весны нарядное обличье, Когда бы их не видел человек! Последний снег, что под лучами тает,
|
22
И солнечные дни
Лишь с человеком смысл приобретают. А без него — кому нужны они! Текли бы реки, пользы не давая,
Кто станет любоваться алым маком? Кого прохладой осенит листва?.. Природа, совершенна ты, Однако Без сердца человека Ты мертва! |
Шли дожди без конца...
От утра до утра... Вьюги выли, Холодные дули ветра... Лютовала зима... Но в объятьях земли Капли крохотных зерен спокойно росли. Не пугал их мороз и сверкающий снег — Стебли рвались навстречу цветущей весне. Ты — такой же, О русский великий народ! Сколько выдержал ты за века непогод! Но, широкою грудью встречая ветра, Отстоял семена ты любви и добра. И они расцвели. И, как жемчуг, светла Радость та, Что в объятьях твоих я нашла! |
23
Дочь Отчизны огней,
Где густые леса, Где сливаются птиц и ручьев голоса, Где грохочет на каждом шагу водопад, Где ущелья в глубоком молчании спят, От страны, ставшей садом, где дружба цветет, Где фонтаны, как птицы, летят в небосвод, Красоте твоей доброй и ласковой, Русь, Поднести я подарок свой скромный берусь. Эту песню мою С теми песнями слей, Что вовеки в груди не смолкают твоей! |
ОЛЫК ИПАЙ
(1912-1943)
С марийского
Наш край марийский окружая,
Стоял дремучий лес стеной. Томила душу ночь глухая. Наш край марийский окружая, Рабочий люд терзала стая Вельмож, что правили страной. Наш край марийский окружая, Стоял дремучий лес стеной. Мариец умирал. Бедою
Бедняк, поднявшись на рассвете,
|
24
Шел в лес — и, в спину дуя, ветер
Марийца гнал в полях нагих. Бедняк, поднявшись на рассвете, Шел в лес — работать на других. Октябрьский свет взошел над нами,
По проводам бежит сиянье,
Как гусли, провода запели
1935 |
АНДРЕЙ ЛУПАН
(Род. в 1912 г.)
С молдавского
Я знаю — это будет завтра:
через столетья пролетев, вернутся наши астронавты в наш край земной, не постарев. |
25
Космические магистрали
их к дальним звездам приведут, скафандры из уральской стали астральной пылью заметут. В пути их встретят метеоры,
И за пределы света, века,
Но все же будет жить желанье
Где человеческие судьбы
Так будет! Молодость, встречай!
1961 |
Пусть моя седина тебя не обманывает,
и мою искушенность в расчет не бери — втихомолку память моя перемалывает деревенские давние сухари. В этом и суть моя, и основа,
|
26
Это помесь зерен ржи и пшеницы,
которую издавна сеяли мужики. И я засеваю ею мои страницы где наугад, где по метке строки. А рассудительность, хоть она и чинна,
И те, кто меня за отсталость жалеют,
Так желаю тебе, товарищ, трудной удачи!
1964 |
Из памяти являйся мне всечасно
тревогой, тенью из глубинных лон, с глазами, созданными мраком ясным, с кудрями, что летят поверх времен. Как верный страж, немое ожиданье,
И что его не исказились свойства,
Пусть из воспоминаний, ожиданий
1964 |
27
Носитель вдохновенного порыва!..
Он среди нас. Свеченья не тая,
Я встрепенусь, рванусь из безучастья. На том пути, что вытоптан и стар,
К добру такая встреча и к удаче! Вновь разум бодр, двужилен и силен,
Свой груз спешат увечные на плечи
Сумей постичь среди круговорота
Прибавится к живой странице книжной
Не сбей его с пути затеей зряшной!
1968 |
28
АНДРЕЙ МАЛЫШКО
(1912-1970)
С украинского
* * *
Где ливень бьет крутые волны
Всю ночь глухую напролет, Седые тучи ветер гонит, Кусты боярышника гнет. В разливе пажити гречишной
И только сосны в небе машут,
И вам, плоды садов багряных,
1938 |
Грохочут взрывы из-за гор,
Клубится мгла долин. Идет в Астурию шахтер, Старик шахтер один. Он в сердце свой завет хранит,
|
29
И песня, правды не тая,
Несется в тишине: — Трансваль, Трансваль, земля моя, Ты вся горишь в огне! Тропа, и луг, и дол — кругом
Поникла рощица, мертва,
Нависли тучи, скорбь тая,
Конец скитаний и дорог.
Вдали опять рокочет бой
Когда, куда они ушли,
Твой средний сын — одна ж семья! —
А самый младший мальчик твой
|
30
А пятеро других, как ты,
Выносят динамит, А пятеро на все фронты Идут, где бой гремит; Они во имя дней иных
Они в ущельях наших гор,
И песня у него своя,
1938 |
* * *
Июльский день на перекрестке
Присел и загляделся в дали. А босоногие березки О синем вечере мечтали. Им вечер обещал обновы,
Но вечер в клуб забрел колхозный,
И там, над речкой, у откоса,
|
31
Все видел день на перекрестке
(Свидетель важный в самом деле), Да босоногие березки, Да все шоферы из артели. 1940 |
Степной рыжехвостои лисицей огни замаячили в поле.
Орда отступала на полдень, кольцом замыкала тугим. Сирко Никодим, закручинясь, почуял суровую долю, — Грицка Сагайдака единый и верный навек побратим! Ремнем сыромятным скрутили, в колодки забили —
Рубаха линялая — в клочья, беда за плечами
Запел бы казак на прощанье — нашлось
Родная его Украина за полем багровым лежала,
востроносое жало, —
Поминки богатые будут, сберутся товарищи в гости,
1940 |
* * *
Бронзовый памятник, сад мой новый,
Яблоня в тихом саду цветет... Все отпылало в дали багровой: Битвы, побоища, кровь и пот. |
32
Но сберегает нам память наша
Воспоминание о прожитом. Лето цветет. Поднялась ромашка. Белой гречихи море кругом. Дети щебечут.
Знают поля под закатом багровым,
1943 |
Комсомольский билет мой лежит на столе,
Двадцать лет я хожу с ним по этой земле. В нем, как в маленьком зеркале, отражены
Крутит ночь фронтовая метелью своей,
Ленин дал нам тебя — он для новых побед
Я работал и рос, и в жестоком бою Я сберег свой билет, словно совесть свою, Для великого братства отчизны моей,
Для грядущих времен и грядущих работ,
Чтоб с тобою, как с правдой, всегда быть в пути, Чтоб тебя, словно жизнь, в коммунизм привести,
1946 |
2 Советская поэзия, т. 2
33
Первый гром ударил над
Подолом Залпами из тучи грозовой, Прокатился рокотом тяжелым, Стрелами пронесся над травой, Синим светом озарил криницы,
Как пылали алые косынки
Перелески, и луга, и хаты,
1946 |
* * *
Рано утром расставанье.
Что же, — сердца не печаль! Свежий ветер на прощанье Полетит с тобою вдаль. Будут ночи всё теплее,
Лишь за облаком косматым,
Пушка бьет протяжно, тяжко,
|
34
И не знаешь, что от муки,
Побеждая смерть и кровь, Там тебя в часы разлуки Бережет моя любовь. 1946 |
Как на вечеринке в отчем доме,
Я ее услышал здесь, вдали. ...Негров двое в поле, в Оклахоме, Нашу песню милую вели. И она огнем легла на душу,
Как она пришла за океаны
Или, может, шторма вал кипучий
Белым платьем, синим-синим взором
Мне тогда раскрылись за горою Юности далекие пути, И тогда нас в поле стало трое В дружбе братской песню ту вести. И она тем неграм пала в душу,
1951 |
35
* * *
Нет зависти моей к душе убогой,
К духовно нищим в сонной тишине. Пускай они завидуют дорогам, Тревогам тем, что жизнь судила мне. Ничто в речах ничтожных их не ново,
Владеть им научила мать родная,
1960 |
* * *
Солнцем согретый, дождями сеченный,
Вскормленный хлебом Черство-суровым, Ты меж людьми проходишь, помеченный Счастьем и горем — Старым и новым. Много сбылось, что было загадано,
Отсвет тревоги Вместе с любовью, Отзвук исканий И отсвет боя, Грусть затаенная кроется в слове, Смехом ребячьим ходит с тобою. Шепчут: не жизнь у него — картиночка!
1964 |
36
Ты приходишь ко мне
не однажды, не дважды Рассказать о страданье, подспудном и скованном, Как вставал ты в ряды запорожцев отважных, Как росло твое сердце с Шекспиром, с Бетховепом. Ты приходишь с кипучими черными тучами, С кандалами неволи, С крепостными, с мадоннами, и с шипами колючими, И с жуками над вишнями в поле. И кричит Железняк огневыми устами С голытьбою своею, И бредут неофиты, склонясь под крестами, По тропе Прометея. Все твое — все с тобою, от травки до нации, От рыданий до взрыва, И двадцатого века манифестации — Молодости призывы. Все твое — все с тобою, как солнце с водою, Как вовек и не снилось: Грозы Африки, громы Азии В мудром взоре твоем отразились! Все твое — с переплесками, снами, туманами, С дымкой росной апреля: За страны твоей меридианами — Твои дали зардели! Дали медные и лиловые, Будто сизые маки, Где за Африку бьются новые Юные гайдамаки, |
37
Где в руках твоих, меж невзгодами,
Зеленеет планета, Не подкуплена и не продана, Вся — как совесть поэта! 17 февраля 1964 г. |
Ее не купишь цветом провесен,
Ни горлом не возьмешь, ни чином, Поэзия ведь — дело совести, С ней не играют беспричинно. Не знает старости такая И на челе не ставит даты, Побегом новым прорастая, Стоит извечно возле хаты. Не песенными переливами — Тяжелой кровью сердце крушит, Сверкнет крылом своим малиновым И то ль обнимет, то ль задушит... 1968 |
МИРСАИД МИРШАКАР
(Род. в 1912 г.)
С таджикского
Хранитель древних сказок и легенд,
Седой певец настроил инструмент, И полетела к людям кишлака Издалека пришедшая строка, И разговор повел накоротке Сам Пушкин на таджикском языке, |
38
И к тучам, как орлиное крыло,
Бго стихотворение взошло. С младенчества знакомый звонкий стих
Неповторимых песен жемчуга
И слушатели, песню подхватив,
И, преодолевая перевал,
Над крышей мира, над ребром скалы,
Где солнце отражают ледники,
Он сам любил такую высоту,
В жестоком веке, в каторжной ночи
Могущество народа и земли
Он гражданином был. И потому
И потому на разных языках
Певец Таджикистана моего,
Пусть над хребтами кряжистых громад
1955 |
39
1 Покинув близких, дом, семью и сад,
Скитаясь, повстречал он старика,
Сказал поэт: — От близких и родных
А песня, и перната и ярка,
И я в неведомый пустился путь,
Я должен отыскать то естество,
2 — Поэт! — сказал с улыбкою старик. —
Ступай же к ним, услышь их голоса!
|
40
3 Но, мудреца отринувши совет,
А та: —
Суть и основа жизни есть любовь,
Любовь дает живому рост и цвет,
4 Седую мать он встретил на пути
— Зачем тебе из края в край блуждать?
И женщина, что жизнь тебе дала,
Слились в один жизнедарящий лик —
1968 |
41
Пусть будет новый день суровей и трудней —
Он мне желаннее моих ушедших дней. Я говорил и повторяю страстно: — Мелодия грядущего прекрасна! |
На чистый горизонт, беспечно и светло,
На горы и сады глядит мое село. Большим не назовешь, ни сказочно богатым, Село мало... Как мал, да людям дорог атом! |
* * *
Нежна ты, тонкостанна и светла,
К тебе скупой природа не была. Но и меня судьба не обделила: Мне из богатств она тебя дала. |
Твердили нам: «Во власти неба люди!»
В сердца людей оно вселяло страх. Теперь мы сами боги, сами судьи. Судьба небес теперь у нас в руках. |
— На голове твоей седая прядь.
Давай я уберу ее иль скрою! — Пусть остается, чтоб напоминать О том, что был в разлуке я с тобою. |
Весна настала, завладела садом.
Но как ценить мне мир, коль ты не рядом! Любой цветок мне кажется шипом, Когда не озарен твоим он взглядом! |
42
Вон тот цветок, что стебель наклонил,
Мне больше всех цветов на свете мил Не потому, что он краснее прочих, А потому, что сам его я посадил. |
Наш с тобой мир лучше всех миров.
Наш с тобой кров — самый прочный кров. То, что для страны или для народа, — Это хорошо! И не надо слов... 1967 |
ИГОРЬ МУРАТОВ
(1912-1973)
С украинского
* * *
Как сладко пахнет щедрая земля!
Как властно манит влажный пряный запах! Могучий зов душистых трав и злаков Моей душе понятней вещих знаков — Его я слышу, где бы ни был я... Как пряно пахнет щедрая земля! Ни храмам, ни дворцам не поклоняюсь,
1971 |
43
В арку радуги влетела птица серая —
На мгновенье стали радужными перья; Молния по небу пробежала —
Полыхнула пламенем зарница —
Утомилась и в тени присела —
1972 |
* * *
И сжалилось, и разразилось,
Дождем упало на сады, И ожило, и увлажнилось Все, что страдало без воды. А в небе, тая дымкой серой,
1972 |
ЛЕВ ОШАНИН
(Род. в 1912 г.)
* * *
Кем я был на войне?
Полузрячим посланцем из тыла, Забракованный напрочно всеми врачами земли. Только песня моя с батальоном в атаку ходила, — Ясноглазые люди ее сквозь огонь пронесли. Я подслушал в народной душе эту песню когда-то
|
44
И за песню солдаты
встречали меня, как солдата, А враги нас обоих старались убить на пути. Что я делал в тылу? Резал сталь огневыми резцами. Взявшись за руки, в тундре шагали мы в белую мглу. Город строили мы, воевали с водой и снегами. С комсомольских времен никогда не бывал я в тылу. Дай же силу мне, время,
1945 |
Эх, дороги...
Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Знать не можешь Доли своей: Может, крылья сложишь Посреди степей. | |||
Вьется пыль под сапогами | |||
степями, | |||
полями, | |||
А кругом бушует пламя
Да пули свистят. | |||
Эх, дороги...
Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Выстрел грянет, Ворон кружит, Твой дружок в бурьяне Неживой лежит. |
45
А дорога дальше мчится, | |||
пылится, | |||
клубится, | |||
А кругом вемля дымится —
Чужая земля! | |||
Эх, дороги...
Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Край сосновый, Солнце встает, У крыльца родного Мать сыночка ждет. | |||
И бескрайными путями — | |||
степями, | |||
полями | |||
Всё глядят вослед за нами
Родные глаза. | |||
Эх, дороги...
Пыль да туман, Холода, тревоги Да степной бурьян. Снег ли, ветер Вспомним, друзья. ...Нам дороги эти Позабыть нельзя. 1945 |
Забота у нас простая,
Забота наша такая — Жила бы страна родная, И нету других забот! | |
И снег, и ветер,
| |
Пускай нам с тобой обоим
|
46
Пока я ходить умею,
Пока глядеть я умею, Пока я дышать умею, Я буду идти вперед! И так же, как в жизни каждый,
Не думай, что все пропели,
| |
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет... Меня мое сердце В тревожную даль зовет. 1958 |
Высоки были стены, и ров был глубок.
С ходу взять эту крепость никак он не мог. Вот засыпали ров — он с землей наравне. Вот приставили лестницы к гордой стене. Лезут воины кверху, но сверху долой Их сшибают камнями, кипящей смолой. Лезут новые — новый срывается крик. И вершины стены ни один не достиг. — Трусы! Серые крысы вас стоят вполне! — Загремел Александр. — Дайте лестницу мне! — Первым на стену бешено кинулся он, Словно был обезьяною в джунглях рожден. Следом бросились воины, — как виноград, — Гроздья шлемов над каждой ступенью висят. Александр уже на стену вынес свой щит. Слышит — лестница снизу надсадно трещит. Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел, Как обрушило лестницу тяжестью тел. Три мишени, три тени — добыча камням. |
47
Сзади тысячный крик:
— Прыгай на руки к нам! —
Между тем
|
48
Из беспамятства выплыл.
Но хочется спать... Возле мачты сидит он в лавровом венке. Мимо войска галера плывет по реке. Хоть не ведали воины точно пока, То ль живого везут, то ль везут мертвяка, Может, все-таки рано им плакать о нем? Он у мачты сидит. И молчит о своем. Безрассудство... А где его грань? Сложен суд, — Где отвага и глупость границу несут. Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело, Войско мерно над черною пропастью шло. Там персидских послов на окраине дня Принял он второпях, не слезая с коня. Веял письмо, а дары завязали в узлы. — Не спешите на битву, — просили послы. — Замиритесь с великим персидским царем. — Нет, — сказал Александр, — мы скорее умрем. — Вы погибнете, — грустно сказали послы, — Нас без счета, а ваши фаланги малы. — Он ответил: — Неверно ведете вы счет. Каждый воин мой стоит иных пятисот. — К утомленным рядам повернул он коня. — Кто хотел бы из вас умереть за меня? — Сразу двинулись все. — Нет, — отвел он свой взгляд, — Только трое нужны. Остальные — назад. — Трое юношей, сильных и звонких, как меч, Появились в размашистой резкости плеч. Он, любуясь прекрасною статью такой, Указал им на черную пропасть рукой. И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним, Молча прыгнули в пропасть один за другим. Он спросил: — Значит, наши фаланги малы? — Тихо, с ужасом скрылись в закате послы. Безрассудство, а где его грань? Сложен суд, Где бесстрашье с бессмертьем границу несут. Не безумно ль водить по бумаге пустой, Если жили на свете Шекспир и Толстой? А зачем же душа? Чтобы зябко беречь |
49
От снегов и костров, от безжалостных встреч?
Если вера с тобой и свеченье ума, То за ними удача приходит сама. ...Царь у мачты. А с берега смотрят войска: — Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука... — Старый воин качает седой головой: — Больно ты безрассуден, наш царь молодой. — Александр, улыбнувшись, ответил ему: — Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему. |
СЕРГЕЙ ПОДЕЛКОВ
(Род. в 1912 г.)
Солнцестояние! Метель бежит.
Песцы поземки — белое виденье. Капель. Лучи сквозь кровь. Изюбр трубит от нарастающего возбужденья. День — в воздухе мощнее излученье, ночь — песеннее в звездах небосвод. Гудит земля. Стремительно вращенье. То свет, то тьма... Идет круговорот. Весна! Природа потеряла стыд.
Над увяданьем восковых ракит
|
50
И вновь зима. И вновь преображенье.
Чередованье смен, за родом род, мышленья восходящие ступени — то жизнь, то смерть... Идет круговорот. 1935 |
* * *
Есть в памяти мгновения войны,
что молниями светятся до смерти, — не в час прощальный острый крик жены, не жесткий блеск внезапной седины, не детский почерк на цветном конверте. Они полны священной немоты, и — смертные — преграды мы не знаем, когда в кистях тяжелых, золотых перед глазами — полковое знамя. И тишина мгновенная страшна
И ты уже не ты. Глаза — в глаза,
Пусть женщины тот миг благословят,
1-й Прибалтийский фронт, 1944 |
Зерно зрачка, сверкнув, застыло вдруг, —
цыпленка на гумне хватил испуг. А медный ястреб — и могуч и яр: свистели скошенные крылья аса... Нырнул цыпленок, задыхаясь, под амбар и спрятался. И спасся. |
51
Рога как молния. Листва как мгла.
На брюхе волчья стая подползла. И прянул лось. Метнулась голова. Под ним кустарник затрещал, затрясся. И мчался лось, касаясь зыбунов едва, — и убежал. И спасся. На человека человек напал,
1955 |
Все можно в жизни поменять, все можно:
на кенаря — коня, на посох — дом. Все можно потерять неосторожно — рассудок, время и друзей притом. Все можно позабыть — нужду, и горе, н клевету, и первую любовь. Все можно дать взаймы на срок — и вскоре и хлеб и деньги возвратятся вновь. Хочу в тебе найти единоверца, чтоб к внукам шла связующая нить: Отечество, как собственное сердце, нельзя забыть, дать в долг иль заменить! 1959 |
* * *
А. Н. Макарову Я возвратился к самому себе —
|
52
вздох, затаенное движенье двери...
И я стою, своим глазам не верю — я возвратился к самому себе! А в бездне памяти — таежный страх,
В лесу деревья узнают меня,
Все, все во мне органно, как в борьбе,
1956—1963 |
Ни близких, ни друзей, ни слуг.
Ночь ломится. И звезды тьму прогрызли. И две свечи горят остро, как мысли, раскрыто зренье, и разомкнут слух. И вновь строка — тропа бегущих дум —
И вновь в тиши ознобной пять голов,
|
53
Как истерично генерал кричит:
«Скорей их снова вешайте! Скорее!» О, палачом поддержанный Рылеев, — твой голос окровавленный звучит сквозь барабан и сквозь кандальный лязг:
А было утро, солнца был подъем!
Ни жить, ни петь, ни говорить, ни спать...
повешенных, и рядом, словно вздох,
1970 |
МАКСИМ ТАНК
(Род. в 1912 г.)
С белорусского
На косогоре избы батраков,
Подпертые заборами, Голодом, Ожиданием перемен, Стоят, надвинув дырявые картузы стрех. Кто-то швырнул им
|
54
О, как темна
«Восточных кресов» ночь! Одни пожары в ночь такую видишь. 19S0 |
* * *
Придем мы, деревня, твои дудари,
Не с нищенской песнею к дому, — Смычком золотистым на струнах зари Сыграем совсем по-другому. Присядем тогда мы на новый порог
Ты свесишь чуприну соломенных стрех
И кинут серебряный невод на дно,
Тогда и дорогу, и старый погост,
Исчезнут туманы с дорог и низин,
Придем мы, деревня, твои дудари,
1936 |
55
* * *
Вы спрашиваете — чем я могу быть полезен,
Если не умею стоять на голове, Забавлять и смешить публику, Ходить по канату под куполом цирка, Прикидываться, что не вижу преступлений и подлости? Простите, напрасно я вас потревожил,
1939 |
Только что схлынут потоки
С горок, со склонов, с бороздок, Только попотчуют соком Нас молодые березы — Труд начинается сразу
Пьют из них мощные кони —
Снова по пашне просторной
Радостно сердцу, что рано
|
56
Радостно вешней порою,
Пот вытирая соленый, Поле послушать почное, Песни и смех отдаленный. Веет от угольев жаром,
А как затихнут долины, —
Так бы и слушал! Да только
1950 |
Я хотел бы, чтоб песню мою,
Что всегда оставалась в строю Непреклонных, отважных бойцов, Славных пахарей и рыбаков, Никогда бы забыть не могли, Чтоб пески ее не замели И не скрыла забвения мгла На дорогах, где песня прошла. И еще я хотел бы: когда
Я, ваш друг, ваш собрат, как и вы,
|
57
И не верил в богов никаких,
Только в правду друзей дорогих, На ладонях мозоли носил, Чистым сердцем отчизну любил. 1952 |
Я знал, что ты — яркая молния,
Рассекшая тучи; Я знал, что ты — счастье и доля, Дух воли могучей. Весенний цветок,
Ты — дружба и радость,
А ты оказалась сильнее:
И без чего — утверждаю,
1955 |
А все ж дышать гораздо легче мне
На черноморской неспокойной шири, Чем где-то, в чужедальней стороне, Под звездным небом, в незнакомом мире. |
58
Хоть облака тут ниже и темней,
Чем в тропиках, в краю вечнозеленом, И ветры — вестники осенних дней — В лицо дохнули севером студеным, Мне и суровость эта дорога.
Еще сегодня их увижу я.
1957 |
* * *
Я из породы тех, которым любо
Сближать людей, и горы, и дубравы, Сливать в оркестре флейты, бубны, трубы. Звучанье слов и песен величавых. Чем больше у меня гостей, тем лучше,
Поем, стихи читаем вечерами,
А нынче птиц я провожаю стаю,
Пока во мне, стоцветен и чудесен,
1959 |
59
О вас я забочусь, родные края,
Об урожае, о мирном сне, О том, чтоб хватало людям жилья, О том, чтоб деревья цвели по веене. И эта земная забота моя — Мой хлеб насущный. Порою он горьким от пыли был,
И не кладите мне хлеб иной
1961 |
* * *
Реки печали и радости
Я много раз перешел. Волны их бурные взяли Немало крови моей. Но почему-то оставили
1962 |
Над могилою братской мать рыдает седая.
«Где вы, дети мои?» — днем и ночью скликает. Хоть из мрамора вся, даже сердце из камня, Ни земля, и ни солнце, и ни ветер дубравный, Ни плакучие вербы над неманской кручей Ей сказать не осмелятся правды горючей. 1962 |
60
Я много писем написал земле
Пером, которым создаются гимны, Лирические песни, манифесты. Писал я скрипок чуткими смычками, Умеющими плакать и смеяться. Есть письма, что начертаны в бою Штыком или саперного лопатой. Бывали и посланья, что писались Не ручкой вечной, а звенящим кубком, Который поднимал я на пиру, Провозглашая здравицу живым Или героев павших поминая. Все, что пишу, земле я адресую.
Вот он — ответ.
1964 |
* * *
Звезды — раскиданная пахарем пшеница,
Чтоб в перелете дальнем и тревожном Было чем поживиться перелетным птицам, Не опускаясь наземь, где, возможно, Не всюду и воды дадут напиться Подорожным. 1965 |
* * *
Прежде чем вымолвить твое имя, Родина,
Я, как джангарчи, собравшийся петь, Прополаскиваю рот родниковой водой, |
61
Как сеятель, вышедший с лукошком,
Кланяюсь полю, тучам и солнцу, Как воин перед решающим боем, Надеваю чистую рубаху. 1970 |
ПЛАТОН ВОРОНЬКО
(Род. в 1913 г.)
С украинского
Той, що греблi рве. Леся Украïнка Да, я плотины рвал,
|
62
По ним ползут, прожорливы и люты,
Враги, как змеи». «Я могу достать Жив-гай-траву, и смерть она отгонит!» И принесла, обегав все луга. И полетели фермы, лонжероны, Обрушась на крутые берега. И только эхо грозно хохотало. Да, я плотины рвал,
1946 |
Ты встаешь бессонными ночами
И идешь к знакомой крутизне, Где неопаленными крылами Наша песня плещет в вышине. С ней на кручу всадники взлетели
И сказал один из нас: «До века
Бой потом гремел над Верховиной...
Потому бессонными ночами
1946 |
63
* * *
Когда ты пал на поле боя
И тяжкий ратный труд свершил, Тогда бессмертье над тобою Простерло ширь незримых крыл. И ты без роты и без взвода,
1949 |
Зовешь меня дедом, а разве ж я дед
И разве же в сердце решимости нет? Какой же я дед! Я солдат-ветеран, — В японской войне штурмовал Ляоян. В пятнадцатом годе — я вновь на войне,
Не зря и теперь я расходую дни, —
С пятнадцатой раной в грядущем бою
1949 |
Милица,
Радонька, Блага — Есть ли нежней имена! Их освятила отвага, В песни ввела старина. |
64
А. А. Дейнека
Оборона Петрограда. 1928
В страшную старую пору
Те имена рождены Там, где лесистые горы, — В тайных дорогах войны. Вражью встречая засаду
«Радость моя, посоветуй,
Рада в лесу не бывала,
Хлопец в турецкой неволе
Милица лишь в сновиденье
Близкую гибель почуя,
«Блага, взгляни, погибаю,
Нежное имя в походе
|
65
Милица,
Благонька, Рада — Есть ли нежней имена! Все они сердцу отрада, Всем моя память верна. 1957 |
* * *
Ворон ручной благодарно берет
Пищу из рук и клюет бутерброд, Ценит заботу и щедрость мою. ...Но, приведись мне погибнуть в бою, Ворон, забыв о былой тишине, Выклюет очи мне. 1959 |
* * *
Степь, в полудреме вздыхая,
Житом шумит налитым. Вдовушка, туча седая, Ходит с серпом золотым. Знать, не дает ей покою
Вдовьей тоской опоенный,
Спину хлеба распрямили.
1960 |
66
* * *
К могилам — к обелискам и крестам —
Тропою торной скорбь несу живую. Пусть бой! — святыни эти не отдам, А коль отдам, То сам и отвоюю. Но там, в грядущем, где растает тьма, Не для гробов строгать мы доски будем, А для бандур, На коих жизнь сама Настроит струны лишь на радость людям — Тем людям, для кого — всех солнц лучи! Пусть нет еще таких людей на свете, — К их песням, к нотам есть уже ключи: Вон те кресты И обелиски эти. 1967 |
* * *
Да, Дон-Кихот ошибся,
Сделал промах: Взяв щит — воображение свое, — За ближних, с благородством не знакомых, Он поднял благородное копье. Тряслись от смеха Лиц холодных блюдца, А он — горел, сгорал в святом огне. ...О разум мой! Сумей так промахнуться! Вот так светло дай ошибиться мне! 1968 |
* * *
Мне в тягость затишье и дач и квартир,
Мне в тягость их стены, оконные шторки... Зовет меня к болям своим весь мир, Зовет судьбою Гарсиа Лорки. Стихи как созвездья. |
67
Душа как полет.
И молния в грудь. И могила немая. Фаланга фашистская дико ревет, На дыбу песнь поднимая... Мне должно с друзьями в ночном патруле Шагать по земным, по зловещим дорогам, Пока не покончим на всей земле С коричневым едким смогом! Лишь после Задерну я в комнате шторки — И вдоволь наплачусь над участью Лорки. 1970 |
* * *
Костер погас.
Растаял дым кудлатый. Следы босых ступней в траве примятой, Как будто первые потоки дождевые, Вдоль стежки вьются, робкие, кривые, Еще не ведая, куда пролечь им надо. А лес вздохнул в преддверье листопада — И уронил два гаснущих листочка. И детских тех шажков неровная цепочка Всего меня внезапно пронизала, Костер затрепетал — и вспыхнул ало, Как лепестки в лучах порою ранней, Как цвет шиповника, — не комнатных гераней. И душу залило такое вдруг тепло, Какого смолоду вместить бы не смогло Ты, мое сердце... 1973 |
МАРК ЛИСЯНСКИЙ
(Род. в 1913 г.)
Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, в тайге, Похоронен был дважды заживо, Знал разлуку, любил в тоске. |
68
Но Москвою привык я гордиться
И везде повторяю слова: Дорогая моя столица, Золотая моя Москва! У горячих станков и орудий,
И врагу никогда не добиться,
1941 |
Сияло имя Ленина,
Идя в века, Перешагнув поля, моря России, И не было такого уголка, Где б это имя не произносили. А он ходил в поношенном пальто,
Он жил у дальних гор,
1952 |
69
С чего — не энаю, тем не менее
Светло в глуши моей души. С утра такое настроение, Что хоть роман в стихах ниши. Дождь льет по всем небесным правилам —
А я иду, дышу и радуюсь,
В душе такое настроение,
1956 |
Птицы меня разбудили,
Сказали: пора вставать. Они со мной поступили, Как поступала мать. Сначала будить не хотели, Они пожалели меня И от окна полетели, Сквозь сон осторожно звеня. Они покружились над вишней, Вернулись опять к окну, Перекликались неслышно, На крыльях несли тишину. Потом тишина раскололась, И добрые вестники дня Запели во весь голос... Матери нет у меня. 1957 |
70
* * *
Друг нам дороже брата иногда.
Да что там иногда!.. Дороже брата. Об этом хорошо спросить солдата, Который брал когда-то города. Наверное, не трудно догадаться,
А нас учили близких всех любить.
В любви и в равнодушии вольны
1960 |
* * *
Разве я когда-нибудь уйду
От цветущей яблони в саду, От весны в березовом хмелю, От людей, которых я люблю, От стихов, от радуг, от зарниц, От тебя, от музыки, от птиц, От моих невыслушанных гроз, От моих невыплаканных слез... Разве я когда-нибудь уйду! 1965 |
71
Ночь на последнем повороте,
Обозначается рассвет. Вы на земле еще живете, Меня уже на свете нет. Шумят дожди, метут метели,
Я жил, бродяга и невежда,
Вы ждете славы и успеха —
Нет, я не бегал от работы,
Что б ни случилось — жизнь прекрасна.
1972 |
СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ
(Род. в 1913 г.)
Простой бумаги свежий лист!
Ты бел как мел. Не смят и чист. Твоей поверхности пока Ничья не тронула рука. |
72
Чем станешь ты? Когда, какой
Исписан будешь ты рукой? Кому и что ты принесешь:
Нет, ждет тебя удел иной!
И синим будет небосвод,
|
Кто на лавочке сидел,
Кто на улицу глядел, Толя пел, Борис молчал, Николай ногой качал. Дело было вечером,
Галка села на заборе,
— А у меня в кармане гвоздь.
— А у нас сегодня кошка
|
73
— Ay нас на кухне гаэ.
А у вас? — А у нас водопровод. Вот. — А из нашего окна Площадь Красная видна. А из вашего окошка Только улица немножко. — Мы гуляли по Неглинной,
А в-четвертых, наша мама
С лесенки ответил Вова:
Вот у Коли, например,
А у Толи и у Веры
А у Левы мама — повар.
— Всех важней, — сказала Ната
|
74
И спросила
Нина тихо: — Разве плохо быть портнихой Кто трусы ребятам шьет? Ну, конечно, не пилот. Летчик водит самолеты —
Повар делает компоты —
Доктор лечит нас от кори,
Мамы разные нужны,
Дело было вечером,
|
В день именин, а может быть, рожденья,
Был Заяц приглашен к Ежу на угощенье. В кругу друзей, за шумною беседой, Вино лилось рекой. Сосед поил соседа. И Заяц наш как сел, Так, с места не сходя, настолько окосел, Что, отвалившись от стола с трудом, Сказал: «Пшли домой!» — «Да ты найдешь ли дом? — Спросил радушный Еж. — Поди как ты хорош! Уж лег бы лучше спать, пока не протрезвился! В лесу один ты пропадешь: Все говорят, что Лев в округе объявился!» Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел. «Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться? Я как бы сам его не съел! Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться! Да я семь шкур с него спущу! И голым в Африку пущу!..» Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов, Как меж столов, |
75
Идет
Косой, шумит по лесу темной ночью:
«Видали мы в лесах зверей почище львов, От них и то летели клочья!..» Проснулся Лев, услышав пьяный крик, — Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался. Лев — цап его за воротник! «Так вот кто в лапы мне попался! Так это ты шумел, болван? Постой, да ты, я вижу, пьян — Какой-то дряни нализался!» Весь хмель из головы у Зайца вышел вон! Стал от беды искать спасенья он: «Да я... Да вы... Да мы... Позвольте объясниться! Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас. Там лишнего хватил. Но все за Вас! За Ваших Львят! За Вашу Львицу! — Ну, как тут было не напиться?!» И, когти подобрав, Лев отпустил Косого. Спасен был хвастунишка наш. Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,
|
Проснулся Лев и в гневе стал метаться,
Нарушил тишину свирепый, грозный рык — Какой-то зверь решил над Львом поиздеваться: На Львиный хвост он прицепил ярлык. Написано: «Осел», есть номер с дробью, дата, И круглая печать, и рядом подпись чья-то... Лев вышел из себя: как быть? С чего начать?! Сорвать ярлык с хвоста?! А номер?! А печать?! Еще придется отвечать! Решив от ярлыка избавиться законно, На сборище зверей сердитый Лев пришел. «Я Лев или не Лев?» — спросил он раздраженно. «Фактически вы Лев! — Шакал сказал резонно. — Но юридически, мы видим, вы Осел!» «Какой же я Осел, когда не ем я сена?! Я Лев или не Лев? Спросите Кенгуру!» «Да! — Кенгуру в ответ. — В вас внешне, несомненно, |
76
Есть что-то львиное, а что — не разберу!..»
«Осел! Что ж ты молчишь?! — Лев прорычал в смятенье. — Похож ли я на тех, кто спать уходит в хлев?!» Осел задумался и высказал сужденье: «Еще ты не Осел, но ты уже не Лев!..» Напрасно Лев просил и унижался, От Волка требовал, Шакалу объяснял... Он без сочувствия, конечно, не остался, Но ярлыка никто с него не снял. Лев потерял свой вид, стал чахнуть понемногу, То этим, то другим стал уступать дорогу, И как-то на заре из логовища Льва Вдруг донеслось ослиное: «И-аа!» Мораль у басни такова:
|
Слон-живописец написал пейзаж,
Но раньше, чем послать его на вернисаж, Он пригласил друзей взглянуть на полотно: Что, если вдруг не удалось оно? Вниманием гостей художник наш польщен! Какую критику сейчас услышит он? Не будет ли жесток звериный суд? Низвергнут? Или вознесут? Ценители пришли. Картину Слон открыл, Кто дальше встал, кто подошел поближе. «Ну, что же, — начал Крокодил, — Пейзаж хорош! Но Нила я не вижу...» «Что Нила нет, в том нет большой беды! — Сказал Тюлень. — Но где снега? Где льды?» «Позвольте! — удивился Крот. — Есть кое-что важней, чем лед! Забыл художник огород». «Хрю-хрю, — заметила Свинья, — Картина удалась, друзья! Но с точки зренья нас, Свиней, Должны быть желуди на ней». Все пожеланья принял Слон. Опять за краски взялся он |
77
И всем друзьям по мере сил
Слоновьей кистью угодил, Изобразив снега, и лед, И Нил, и дуб, и огород, И даже мед! (На случай, если вдруг Медведь Придет картину посмотреть...) Картина у Слона готова, Друзей созвал художник снова. Взглянули гости на пейзаж И прошептали: «Ералаш!» Мой друг! не будь таким слоном:
|
Случилось это
Во время птичьего банкета: Заметил Дятел-тамада, Когда бокалы гости поднимали, Что у Воробушка в бокале — Вода! Фруктовая вода!! Подняли гости шум, все возмущаться стали, — «Штрафной» налили Воробью. А он твердит свое: «Не пью! Не пью! Не пью!» «Не поддержать друзей? Уж я на что больная, — Вопит Сова, — а все же пью до дна я!» «Где ж это видано, не выпить за леса И за родные небеса?!» Со всех сторон стола несутся голоса. Что делать? Воробей приклювил полбокала. «Нет! Нет! — ему кричат. — Не выйдет! Мало! Мало! Раз взялся пить, так пей уже до дна! А ну, налить ему еще бокал вина!» Наш скромный трезвенник недолго продержался — Все разошлись, он под столом остался... С тех пор прошло немало лет, Но Воробью нигде проходу нет, |
78
И где бы он ни появился,
Везде ему глядят и шепчут вслед: «Ах, как он пьет!», «Ах, как он разложился!», «Вы слышали? На днях опять напился!», «Вы знаете? Бросает он семью!». Напрасно Воробей кричит: «Не пью-ю! Не пью-ю-ю!!» Иной, бывает, промахнется
|
Лиса приметила Бобра:
И в шубе у него довольно серебра, И он один из тех Бобров, Что из семейства мастеров, Ну, словом, с некоторых пор Лисе понравился Бобер! Лиса ночей не спит: «Уж я ли не хитра? Уж я ли не ловка к тому же? Чем я своих подружек хуже? Мне тоже при себе пора Иметь Бобра!» Вот Лисонька моя, охотясь за Бобром, Знай вертит перед ним хвостом, Знай шепчет нежные слова О том, о сем... Седая у Бобра вскружилась голова, И, потеряв покой и сон, Свою Бобриху бросил он, |
79
Решив, что для него, Бобра,
Глупа Бобриха и стара... Спускаясь как-то к водопою, Окликнул друга старый Еж: «Привет, Бобер! Ну, как живешь Ты с этой... как ее... с Лисою?» «Эх, друг! — Бобер ему в ответ. — Житья-то у меня и нет! Лишь утки на уме у ней да куры: То ужин — там, то здесь — обед! Из рыжей стала черно-бурой! Ей все гулять бы да рядиться, Я — в дом, она, плутовка, — в дверь. Скажу тебе, как зверю зверь: Поверь, Сейчас мне впору хоть топиться!.. Уж я подумывал, признаться, Назад к себе — домой податься! Жена простит меня, Бобра, — Я знаю, как она добра...» «Беги домой, — заметил Еж, — Не то, дружище, пропадешь!..» Вот прибежал Бобер домой: «Бобриха, двери мне открой!» А та в ответ: «Не отопру! Иди к своей Лисе в нору!» Что делать? Он к Лисе во двор! Пришел. А там — другой Бобер! Смысл басни сей полезен и здоров
|
НУРДИН МУЗАЕВ
(Род. в 1913 г.)
С чеченского
Колышутся маки алые
На склонах Кавказских гор. Сползают лавины талые. Восхода Зажжен костер. |
80
Скопление туч лиловое.
Прозрачные облака. Звенит Струей родникового Мелодия пастуха. Пока ветерок заигрывал С волнами его отар, Он пел, И сверкала искорка В глазах, Словно он не стар. Задумался. Не поймешь его: Он здесь Или где-то там — Мечтой возвратился в прошлое, К прошедшим своим годам. Походы, Бои немалые, Задумавшись, Видит он: Колышутся маки алые В глазах, Как кумач знамен. 1960 |
НИГЯР РАФИБЕЙЛИ
(Род. в 1913 г.)
С азербайджанского
Стою в раздумье над цветком, раскрывшимся среди руин.
Зачем, наперекор тоске, в камнях раскрылся он один — Здесь домик был, веселый люд в нем песни пел, мужал и рос, — А ныне обитают в нем то дождь, то ветер, то мороз. Пришел дикарь — и разорил, разрушил этот милый кров.
Но вот сквозь камень и металл цветок единственный пророс,
|
81
— Скажи, цветок, — я говорю, — как вырос, как раскрылся ты
Там, где заглох бы и сорняк — не то что нежные цветы? Давно тут нету мотыльков, и соловьи давно вдали...
|
Говорят, что женской красоте
Жить не долгий срок на белом свете... А ваятель тот, а руки те Разве не живут тысячелетья? Афродита, бури обошли тебя,
От природы каждый человек
Стой, красавица, вовеки стой
Неаполь, 1956 |
Ты позволь мне сказать тебе несколько слов от души!
Я приехала в гости к народу, родному, как брат. Я гляжу, как фиалки на склонах твоих хороши, Как туман пред вершиной твоею отходит назад. |
Небеса надо мною — невиданной голубизны!
И сады приласкали меня, напоили колодцы, И услышала я, как в груди этой нежной страны Материнское сердце с невиданной нежностью бьется. Все просторы Армении я обошла, Алагёз,
Там, где гордые горы, — там люди достойны вершин.
Поднебесной вершиной твоею гордится народ,
Ты позволь мне сказать тебе несколько слов от души!
|
БОРИС РУЧЬЕВ
(1913—1973)
Мы жили в палатке
с зеленым оконцем, промытой дождями, просушенной солнцем, да жгли у дверей
|
83
Мы жили в палатке,
как ветер, походной, постели пустели на белом восходе, буры рокотали до
А мы приходили,
Без пляски в мороз
А наш гармонист
Озяб гармонист
Потом без гудка
большим напряженьем
А мы накалялись
|
84
И снова смеялись —
от встречи не прочь с холодной палаткой в походную ночь. Под зимним брезентом
чтоб нам подымать
Чтоб в зареве плавок
метельный разгон,
Чтоб громкий на версты
на тысячи створок
Мы жили да знали
За рудами суши,
|
85
Мы жили да пели
о доле рабочей походного ночью, холодною ночью... Каленая воля
Мы жили, плясали
На сотни походов,
|
* * *
Всю неоглядную Россию
наследуем, как отчий дом, мы — люди русские, простые, своим вскормленные трудом. В тайге, снегами занесенной, в горах — с глубинною рудой, мы называли хлеб казенный своею собственной едой. У края родины, в безвестье, живя по-воински — в строю, мы признавали делом чести работу черную свою. И, огрубев без женской ласки, приладив кайла к поясам, за жизнь не чувствуя опаски, шли по горам и по лесам, насквозь прокуренные дымом, костры бросая в полумгле, |
86
по этой страшной, нелюдимой,
своей по паспорту земле. Шли — в скалах тропы пробивали, шли, молча падая в снегу на каждом горном перевале, на всем полярном берегу. В мороэ работая до пота, с озноба мучась, как в огне, мы здесь узнали, что работа равна отвагою войне. Мы здесь горбом узнали ныне, как тяжела святая честь впервые в северной пустыне костры походные развесть; эа всю нужду, за все печали, эа крепость стуж и вечный снег пускай проклясть ее вначале, чтоб полюбить на целый век; и по привычке, как героям, когда понадобится впредь, за все, что мы на ней построим, в смертельной битве умереть. ...А ты — вдали, за синим морем, грустя впервые на веку, не посчитай жестоким горем святую женскую тоску. Мои пути, костры, палатки издалека — увидя вблизь, узнай терпение солдатки, как наши матери звались, тоску достойно пересилив, разлуки гордо пережив, когда годами по России отцы держали рубежи. |
87
* * *
Когда бы мы, старея год от году,
всю жизнь бок о бок прожили вдвоем, я, верно, мог бы лгать тебе в угоду о женском обаянии твоем. Тебя я знал бы в платьицах из ситца, в домашних туфлях, будничной, такой, что не тревожит, не зовет, не снится, привыкнув жить у сердца, под рукой. Я, верно, посчитал бы невозможным, что здесь, в краю глухих полярных зим, в распадках горных, в сумраке таежном, ты станешь красным солнышком моим. До боли обмораживая руки, порой до слез тоскуя по огню, в сухих глазах, поблекших от разлуки, одну тебя годами я храню. И ты, совсем живая, близко-близко, все ласковей, все ярче, все живей, идешь ко мне с тревогой материнской в изломе тонких девичьих бровей. Еще пурга во мгле заносит крышу и, как вчера, на небе зорьки нет, а я уже спросонок будто слышу: «Хороший мой. Проснись. Уже рассвет...» Ты шла со мной по горным перевалам, по льдинам рек, с привала на привал, вела меня, когда я шел усталым, и грела грудь, когда я замерзал. А по ночам, жалея за усталость, склонясь над изголовьем, как сестра, одним дыханьем губ моих касалась и сторожила сон мой до утра. |
88
Чтоб знала ты:
в полярный холод лютый, в душе сбирая горсть последних сил, я без тебя — не прожил ни минуты, я без тебя — ни шагу не ступил. Пусть старый твой портрет в снегах потерян, пусть не входить мне в комнатку твою, пусть ты другого любишь, я не верю, я никому тебя не отдаю. И пусть их, как назло, бушуют зимы, — мне кажется, я все переживу, покуда ты в глазах неугасима и так близка мне в снах и наяву. |
* * *
Так сбываются сказки в России...
От великих трудов и утрат ты все крепче, смелее, красивей, будто в битвах бывалый солдат. Пусть, в работе все жилы напружив,
Пусть, рискуя пропасть без дороги,
Пусть в безвыходных вьюжных осадах
|
89
Пусть в поту от горняцкой науки
ты не смог научиться беречь молодые, горячие руки, в вечных ранах и шрамах до плеч. Пусть, хлебая студеную воду
И ни разу в пожарах и вьюгах
Пусть, хрипя, задыхаясь в метели,
Пусть ты запросто видывал ближе
нет такого врага на примете,
нет работы — суровой для тела,
и не может не быть, как бывало,
|
90
ЯРОСЛАВ СМЕЛЯКОВ
(1913—1972)
Это кто-то придумал
счастливо, что на Красную площадь привез не плакучее празднество ивы и не легкую сказку берез. Пусть кремлевские темные ели
Нам сродни
|
Приснилось мне, что я чугунным стал.
Мне двигаться мешает пьедестал. Рука моя трудна мне и темна,
В сознании, как в ящике, подряд
|
91
И я слежу за чередою дней
из-под чугунных сдвинутых бровей. Вокруг меня деревья все пусты,
У ног моих на корточках с утра
а вечером, придя под монумент,
Когда взойдет над городом звезда,
Все тот же лоб, все тот же синий взгляд,
Как поздний свет из темного окна,
Недаром ведь торжественный металл
.Недаром скульптор в статую вложил
И я сойду с блестящей высоты
Приближусь прямо к счастью своему,
На выпуклые грозные глаза
И ты услышишь в парке под Москвой
|
* * *
Если я заболею,
к врачам обращаться не стану. Обращаюсь к друзьям (не сочтите, что это в бреду): |
92
постелите мне степь,
занавесьте мне окна туманом, в изголовье поставьте ночную звезду. Я ходил напролом.
Порошков или капель — не надо.
От морей и от гор
|
В буре электрического света
умирает юная Джульетта. Праздничные ярусы и ложи
В золотых и темно-синих блестках
Наши сестры в полутемном зале,
|
93
В блиндажах подземных, а не в сказке
наши жены примеряли каски. Не в садах Перро, а на Урале
На носилках длинных под навесом
Возле, в государственной печали,
Сняли вы бушлаты и шинели,
Мы еще оденем вас шелками,
Мы построим вам дворцы большие,
Мы о вас напишем сочинепья,
|
Вдоль маленьких домиков белых
акация душно цветет. Хорошая девочка Лида на улице Южной живет. Ее золотые косицы
И вовсе, представьте, не плохо,
|
94
Не зря с одобреньем веселым
соседи глядят из окна, когда на занятия в школу с портфелем проходит она. В оконном стекле отражаясь,
Спросите об этом мальчишку,
Недаром на каменных плитах,
Не может людей не растрогать
Он вырастет, станет известным,
Преграды влюбленному нету:
На полюсе Южном — огнями,
Он в небо залезет ночное,
|
95
Пусть будут ночами светиться
над снами твоими, Москва, на синих небесных страницах красивые эти слова. |
Нам время не даром дается.
Мы трудно и гордо живем. И слово трудом достается, и слава добыта трудом. Своей безусловною властью,
Я строил окопы и доты,
Меня — понимаете сами —
Я стал не большим, а огромным, —
Я стал не большим, а великим,
Я начал — векам в назиданье —
|
96
И. Заринь.
Речь (центральная часть триптиха «Солдаты революции») 1965
У бедной твоей колыбели,
еще еле слышно сперва, рязанские женщины пели, роняя, как жемчуг, слова. Под лампой кабацкой неяркой
Ты шел на разбитых копытах,
Ты, сидя на позднем крылечке,
Вы, прадеды наши, в недоле,
Вы взяли немецкого малость,
Ты, пахнущий прелой овчиной
Ты — выше цены и расценки —
Владыки и те исчезали
|
4 Советская поэаил, т. 2
97
Купив на попутном вокзале
все краски, что были, подряд, два друга всю ночь рисовали, пристроясь на полке, плакат. И сами потом восхищенно,
Плакат удался в самом деле,
Пускай, у вагона помешкав,
Ведь это ж не им на потеху
Мне смысл его дорог ядреный,
Ты сильно его понимала,
Винтовка, кумач и лопата
|
98
Я против словечек соленых,
но рад побрататься с таким: ведь мы-то совсем не в салонах историю нашу творим. Ведь мы и доныне, однако,
Наш поезд все катит и катит,
Поезд «Москва—Лена» |
Когда-нибудь, пускай предвзято,
обязан будет вспомнить свет всех вас, рязанские Мараты далеких дней, двадцатых лет. Вы жили истинно и смело
Узнав о гибели селькора
и — с ходу — уезжали сами
Не потаенно, не келейно —
|
4*
99
Не раз, не раз за эти годы —
на свете нет тяжельше дел! — людей, от имени народа, вы посылали на расстрел. Вы с беспощадностью предельной
Не колебались вы нимало.
И гибли вы не в серной ванне,
Вы ныне спите величаво,
|
СЕРГЕЙ СМИРНОВ
(Род. в 1913 г.)
Прямо в пашне прячется застенчиво,
А вспорхнет — И целых полчаса, Вроде окрыленного бубенчика, Медленно уходит в небеса. Повисает точкой-невидимкою
|
100
Льется звон.
Столбы ровняют линию. Трактора рокочут горячо. А подпасок смотрит в небо синее, Перекинув кнут через плечо. |
Гремит железо третьи сутки.
Вагоны ходят ходуном, и вдруг смолкают смех и шутки... «Друзья, Россия за окном!» Полей величие немое.
...Нам старшина поднес по чарке.
И поезд, скорость набирая,
|
* * *
Где они, военные дороги?
Отвечаем — пройдены в былом. Громогласно подводя итоги, Сели и пируем за столом. Лишь один кручинится, хмелея. Взор опущен, волосы ежом. Нет на свете мысли тяжелее Той, что ты на празднике чужом: |
101
Человек не побывал на фронте,
Неприглядно вел себя в тылу... ...Не смотрите пристально, Не троньте! Пусть катает крошки по столу. |
Незримо
нахмурила брови И всё воедино свела. Тут зренье и слух наготове, Как пуля в канале ствола. Тут линия фронта
|
Моему великому земляку, поэту
Стихи
Их роль — способствовать везенью,
|
102
Поэт и Слово
двуедины, Как жажда мыслить и творить. А тут — равно необходимы Размах и глубь, Задор и прыть; И гули-гуленьки
И не к лицу
И трубадур —
Он
|
* * *
Стараюсь в
Революцию вглядеться. Она священна, зрима, горяча, — От банта на груди красногвардейца До штурмовых полотен кумача. |
103
Она, как книга
Родины, хранится, Где ни один абзац не заменим. Мы сами создаем ее страницы И в то же время учимся по ним. |
Кто мне простые таинства раскроет: Зачем
Луна озвучивает тьму? И над Землей сгорает астероид, — К чему Такая миссия Ему? Куда так манит
|
* * *
Тенелюбивые растенья —
Неприхотливы искони. Не знаясь с собственною тенью, Они растут в чужой тени. Растут, вбирая по крупицам Тепло и дух земли сырой, И даже влагой окропиться Им не приходится порой. Но на судьбу, на все лишенья |
104
Ничуть не сетуют они, —
Так чудодейственность женьшеня Годами копится в тени. |
Метровым льдом, метровым снегом
Одеты реки и пруды, А эта речка спорит с небом Журчащей ясностью воды. Она течет, не замерзая,
Ей не по нраву прозябанье
Она кипит, она струится,
|
* * *
Рядовой гражданин.
А в наличии Есть Советская власть у меня, И партийных заданий величие, И дорога, и цель, и броня, |
105
И страна —
где в почете работники, И священное чувство одно, — Что со мной, Как на первом субботнике, Сам Ильич Поднимает бревно. |
* * *
Он стоит уверенно и крепко.
Под ногами сталь броневика. Не винтовку, а простую кепку Стиснула горячая рука. Он везде,
Скромный, мудрый, небольшого роста —
|
АЛЕКСАНДР ЯШИН
(1913-1968)
С новой запевкой на
Новый год Девка на лавке веревку вьет. Косы у девки до полу, до пят, В ковте булавки — головки горят, Брошка на ковте, пуговки в ряд, Цветики на ковте... Добер наряд! |
106
А вьюга по окнам ставнями бьет,
В ров за деревней набит сумет, Снег повсюду — не видно дров, И вовки воют у самых дворов. Гавкают собаки, боров ревет... А девка на лавке веревку вьет,
«Вейся-повейся, крепка, ловка,
А вьюга ревет,
1935—1936 |
О, поле, поле!..
Где конец его и где начало?
Здесь они, склонив стволы, стояли,
Трупы, загнивающие в яме,
|
107
Гильзами забитые окопы,
Черепки яичной скорлупы, Проволокой спутанные тропы, И, как трупы, желтые снопы... Полюшко родное!
Мы стоим — бушлаты нараспашку: —
1941 |
Даже представить трудно,
Как я смогу опять С вечера беспробудно, Без сновидений спать. Страшно, что сил не хватит
Все, кто болели, знают
Утром не умирают,
Утро раздвинет стены,
Птицы разбудят пеньем
|
108
Только бы до рассвета
Выдюжить как-нибудь... Утренняя газета В новый поманит путь. Да позвонят из дому,
Тени в углах растают,
1954—1955 |
Мне с отчимом невесело жилось,
Все ж он меня растил — И оттого Порой жалею, что не довелось Хоть чем-нибудь порадовать его. Когда он слег и тихо умирал, —
Бездомной бабушке в селе родном
Мечтал о многом,
|
109
Теперь прошел я тысячи дорог —
Купить воз хлеба, дом срубить бы мог... Нет отчима, И бабка умерла... Спешите делать добрые дела! 1958 |
Солнце спокойное, будто луна,
С утра без всякой короны, Смотрит сквозь облако, Как из окна, На рощу, На луг зеленый. От берега к берегу
Птицы взвиваются из-под ног,
И ягоды ем,
Бреду бережком,
1962 |
110
Хочется исповедаться,
Выговориться до дна. Может, к друзьям наведаться С бутылкой вина? Вот, дескать, все, чем жил я,
Смута сердешная
Будто на медкомиссии,
Хватит уже бояться мне,
Выговориться дочиста —
Может, еще и выстою
1965 |
111
Думалось, все навечно,
Как воздух, вода, свет: Веры ее беспечной, Силы ее сердечной Хватит на сотню лет. Вот прикажу —
Надо —
Будет дежурить,
Думалось
С горем не в силах справиться,
|
112
Нет, ничего не поправится:
Из-под земли не явится, Разве что не наяву. Так и живу.
1967 |
...Дописать или оборвать —
Горе горькое догоревать? Сам с собой не всегда в ладу. По своей Иль чужой вине Так живу, как сквозь строй иду, Что ни день — Горю на огне. Книга жизни...
1967 |
ГРИГОЛ АБАШИДЗЕ
(Род. в 1914 г.)
С грузинского
* * *
Мгновенный мир мы, по нему скользя
небрежным взором, удержать не в силах. Мир этот бренный удержать нельзя, не удержать мгновений наших милых. |
113
Ты выскажись!
Век мчится все равно, на сто вопросов не дает ответа... Но никому сказать не суждено того, что надо высказать поэту. И ты живи, мгновенья торопя,
|
Я, словно ношу, мысль одну влачу,
а мысль влачить — нелегкая работа... Уверовать во что-то я хочу. И верую я все еще во что-то. Я верую,
|
* * *
Обнять весь мир. Забыть, что он громаден
Как в малой капле, отразиться в нем. Работа — мост из шатких перекладин, А молодость — всегда игра с огнем. |
114
По шаткому — беги!
Чтобы окрепло Твое дыханье в муках и в пыли. Сгори дотла, стань бедной горстью пепла. Но берегись — крыла не опали! Но только зорче, пристальней, яснее!
И — в путь!
|
Спокойно солнце — прямо в вышине.
И листья на деревьях отзвучали... И мерно воцаряется во мне таинственность, подобная печали. Как бы предчуя грозовой разряд,
Замкнулся круг. Мир отступает вспять.
Ты с горечью кривишь в улыбке рот.
Зачем природу умную винить?
|
115
На дворе все в янтарном огне,
Нив зеленых огонь — не помеха, Улыбаясь, счастливое, мне, Бродит детство мое под орехом. И все ближе, а я все слепей,
И сияет небес высота,
Где-то песня зари расцвела,
|
Он не высок, его не украшает
Наряд парчовый цвета бирюзы. Как козьи рожки, нежно выступают Побеги вновь посаженной лозы. Но скоро-скоро развернутся почки,
И доблестный обрадуется ратник,
Опять цветет, поднявшись из могилы,
|
116
* * *
Лишь ветер подует в дубраве
И снегом потянет с вершин, — В бокале блеснет саперави, В столовой зажжется камин. И явится столик нежданно,
Сначала их робкие взоры
Несутся в окно, в палисадник,
|
* * *
Пускай безумцем буду я для мира, —
Ты моего желанья не забудь: Могилу мне под алычою вырой, Ее цветы мне урони на грудь. Когда ты сжечь захочешь сердце это —
Тогда я в дымных траурных обновах,
Я обезумел в день цветенья мира.
|
117
Шла разбойничья рать,
Сумасшедшая конница Листья срыву сбивать, — Ветви гнутся да клонятся. Вихрь был послан вперед Брать деревья под локти. Цвета женского ногтя Лепестки — вразлет! Косит град —
Как вино шипучее,
Колыбель моя в небесах,
Листья сорваны, ветви смяты,
Блещет небо грозным оком,
|
118
Град и ветер схлынут мгновенно.
Хочешь ли ты стихи сложить, Чтобы они пошли по Вселенной Градом греметь и грозой кружить? Ты не желаешь пути другого,
Иль в грозовом орлином клекоте
|
АНВАР АДЖИЕВ
(Род. в 1914 г.)
С кумыкского
* * *
Когда
Ильич в весенний день
с детьми шел по лугам, — то солнце, как златой олень, легло к его ногам. Когда со стариками он
Когда с друзьями в знойный час
Когда же Ленин, прям и строг,
1969 |
119
ВИКТОР БОКОВ
(Род. в 1914 г.)
* * *
Отыми соловья от зарослей,
От родного ручья с родником, И искусство покажется замыслом, Неоконченным черновиком. Будет песня тогда соловьиная, Будто долька луны половинная, Будто колос, налитый не всклень. А всего и немного потеряно: Родничок да ольховое дерево, Дикий хмель да прохлада и тень! 1954 |
* * *
Я видел Русь у берегов Камчатки.
Мне не забыть, наверно, никогда: Холодным взмывом скал земля кончалась, А дальше шла соленая вода. Я видел Русь в ее степном обличье:
Я видел Русь лесную, боровую,
Я видел Русь в иконах у Рублева —
Ни на каких дорогах и дорожках
1965 |
120
* * *
Прекрасный подмосковный мудрый лес!
Лицо лесной реки в зеленой раме. Там было много сказок и чудес, Мы их с тобой придумывали сами. — Загадывай желания свои! —
1966 |
121
Цвет черемухи пахнет порохом,
Лебединые крылья в кропи. Уезжает четвертый Дорохов, Мать родимая, благослови! Первый пал у Смоленска, под Ельней,
А второй — где отыщешь останки?
Третий Дорохов в рукопашной
Что с четвертым? И он, бездыханен,
Ходит Дорохова и плачет,
И лежат в позабытой солонке,
Чем утешить тебя, моя старенькая,
Знаю, милая, этого мало!
|
122
Ты идешь с посошком осторожно
Вдоль прямого селенья Кривцы. Под ногами звенит подорожник, Осыпая лиловость пыльцы. 1959 |
Тепло ль тебе, вечер, ходить по земле босиком?
Не зябко ль? Не дать ли чего-нибудь ни ноги, милый? Ты будешь сегодня всю ночь пастухом, А стадо твое — светлый месяц и звезды в заливе. Бери кнутовище и хлопай веселым кнутом,
Тепло ль тебе, вечер? Росою покрылась трава,
Ты где прикорнёшь? В камыше, в шалаше, на мосту,
Тепло ль тебе, вечер? Возьми-ка тамбовский зипун,
1971 |
Егору Исаеву Не за стеною монастырской
|
123
Бесхитростен был сельский витязь,
Он черный хлебушек кусал. Он валунам сказал: — Подвиньтесь! Да приналёг и сдвинул сам. И все дела!
И затяжёлила земелька,
Сказал: —
Жалейки, дудки и свирелки,
Стоял
В нем пахарь уживался с воином,
Друг!
16 ноября 1972 г. |
124
БОГДАН ИСТРУ
(Род. в 1914 г.)
С молдавского
* * *
Вскормлен я землей отеческой,
Словно дуб с глубокими корнями. Силы нет такой, что вырвала б Из земли меня, свалив ветрами. Песни мира я по капельке
Пусть слова мои не мечутся,
Пусть звучат в них гулы тракторов,
Пусть девчата, парни шепчут их
Вскормлен я землей отеческой.
|
125
Но порой в мой голос праздничный
Ноты вкрадываются иные. Вижу кровь на нивах родины, Лица, не забытые и ныне. Люди те, в лаптях и рубище,
Мысль о них как вдохновение:
Эту землю кладом сделаем,
1956 |
Зовется подсолнухом потому,
Что очень уж нравится солнце ему. Влюбился и смотрит себе против света. А солнышко шепчет: расти, хорошей! Он, слушая это, смеется все лето. Поэтому рот у него — до ушей. 1957 |
Туда, где ива, голову склонив,
Полощет волосы в прозрачных струях, Где речка, затерявшись среди нив, Лениво ветки хмурые целует, Туда, где Реут, обретя покой, У камышей смирил свое теченье И, как солдат, шагавший день-деньской, Забылся на какое-то мгновенье, |
126
Туда, где клятва первая не раз
Желанным поцелуем завершалась, Где россыпь звездная в полночный час Кантатой соловьиной оглашалась, Туда, где ночь, поэзией дыша,
Где на простор кормилицы земли
Туда, туда всегда меня зовет
Хочу услышать вновь простую речь,
И нет минуты, нет такого дня, Когда бы я не вспоминал об этом, Когда бы не влекла любовь меня К знакомым далям, сердцем всем воспетым. С любовью этой засыпаю я,
Вот потому, пройдя немалый путь
1960 |
127
АЛИМ КЕШОКОВ
(Род. в 1914 г.)
С кабардинского
Для вечности год не длиннее мгновенья.
Высокие звезды склонились к земле. Я знаю: имеет лишь дату рожденья
И, может, надежнее всех амулетов,
Алеет на облаке отсвет заката,
Но чтобы дать волю подобному чуду,
|
В час добрый, как это
ведется
И, тонкий, над крышами свесясь,
|
128
Когда-то был мокрою глиной
Кувшин, что стоит предо мной. И сделался мальчик мужчиной, И девочка стала женой. Всему есть урочные сроки,
Где парень, не веря в потери,
А ныне скакун еще в мыле
в мире Со временем будут в ладу. |
Давно не внимаю
Я календарю. Подобна ты маю, А я — декабрю. Зеленые листья
Я — лес оголенный
|
, т. 2
129
Зарю обнимаю
И снова горю. Подобна ты маю, А я — декабрю. «Люби и надейся», —
Подоблачный холод
И все же, и все же,
Себя я ломаю,
|
Два лезвия кинжала одного,
Они спиной обращены друг к другу И меж собою делят оттого Один позор или одну заслугу. Ковать кинжалы получал права
Кинжалу дан характер не раба,
|
130
Достигший совершенного обличья,
В руке простолюдина и паши Он отражал душевное величье Иль низкое падение души. Честь не двулика.
Мерцает сталь холодная сурово,
|
* * *
Может сердце поневоле
От чужой сжиматься боли, Таково людское сердце. Может, словно из алмаза,
Может, полное усердья,
И скрывать свою при этом
|
АРКАДИЙ КУЛЕШОВ
(Род. в 1914 г.)
С белорусского
Есть сказка, что реки проложены птицами:
Копали они и потом, говорят, Мешочки с вемлею несли вереницами И, высыпав землю, летели назад. |
131
А каня над ними глумилась, смеялась,
И птицы послали проклятие ей. Так каня с тех пор бее воды и осталась: — Пить-пить! — она просит до нынешних дней... И в энойную пору, палима лучами,
Окончу я дело, которое начал, —
И, в недрах струю обнаружив упрямую,
Я жажду работы и думаю часто,
1940 |
Есть на северо-западе русское место Лажины.
Как у нас в Беларуси, Там вербы растут и рябины. Там желтеют
Там могила есть братская рядом с деревней Лажины,
|
132
И помним
О клятве своей неизменной. Наши слезы стыдятся Винтовок и касок военных. Мы не плачем, хоть- внаем: не просто солдатские кости Прячем мы под холодный песок на печальном погосте. Сыплем землю на руки, которые сына носили, Сыплем землю на ноги, что землю свою исходили. Ноги просятся встать, их дороги войны не согнули, Но вогнали в могилу Их силу фашистские пули. Руки просят обнять Еще сирот своих ненаглядных, Но уже не подняться, не встать Им из братской могилы прохладной. Хоть и эта земля принимает их с воинской честью, Но хотят они видеть хоть горстку земли из Полесья. Только где ее взять? Как они Беларусь покидали, То в дорогу с собою Мешочки с землею не брали... Что им горстка земли, если вся им нужна непреложно, А в мешочке дорожном Вместить ее всю Невозможно. Ты попробуй в дорогу забрать те ноля, те луга и криницы, Пущи те, что лишь в сердце, лишь в сердце сумеют вместиться. Беларусь моя, как же хочу тебя видеть я снова, Весь чабор твой и вереск лесной, Чуять запах сосновый... Сердце просит в пути повстречаться С тем, что с детства любили; Я тумана хочу наглотаться, И ветра родного, И пыли, Наглотаться хочу за себя и за них. Им не встать — их песок засыпает; Мне небес не хватает твоих, Мне твоей синевы не хватает... Мы друзей засыпаем землей — Ленинградцы, татары, узбеки — И клянемся, что кровью чужой Вспоим мы белорусские реки. |
133
Мы салют отдаем,
помним клятву свою неизменно, И не плачем мы — слезы стыдятся доспехов военных. 1942 |
Стоит она возле ограды
Одна на погосте. Осколки фашистских снарядов Оставили след на бересте. Стрелял чужеземец, но чудом она уцелела, Стоит она, словно девчина на месте расстрела. Не плачь же, утри свои слезы, Березка! Над светлой рекой заплети свои косы, Березка! Тебя не убили, тебя не угнали в неволю, Расти же на радость и людям, и тихому полю. 1943 |
Я покидал родимый край,
Где жил юнцом счастливым: Пришел мой срок сказать «прощай» Своим лесам и нивам. Вослед мне долго шли поля,
Огни окошек мне вослед
Земля шептала мне:
|
134
Они идут за рядом ряд —
И труд, и кровь сражений... Лети! Дороги нет назад — К родным кустам сирени. Вдохнул я воздуха высот,
В трудах суровых на войне
Где ни проехать, не пройти,
И если б даже там песок
Я б пожелал еще познать
Подняться, встать, прозреть опять,
И вновь рвануть, чтоб ветер в грудь,
1945 |
135
Коммунисты — это слово крепче стали,
Коммунисты — это слово, как набат. Маркс и Энгельс нам такое имя дали В год рожденья наш — сто лет тому назад. И хотя сто лет назад нас было мало,
Нет, не верим мы ни в бога, ни в молитвы,
Поднялись мы в высоту, полны отваги.
Коммунисты — это Ленина солдаты,
В грозных битвах мы не дрогнем от ударов.
Так и я отдам в наследство — дар заветный —
Этим словом, самым верным, самым чистым,
С каждым годом все сильнее над планетой
1948 |
136
* * *
Покинув берег, первый шторм я встретил
На третий день. Метался влажный мрак. Для вдохновенья флагам нужен ветер, А мне для вдохновенья нужен флаг. Не тот, однако, что на милость стужам
Ни перед бурею неудержимой,
Пускай бушуют волны.
1962 |
* * *
Я трижды побеждал судьбу,
Я трижды, вытянувши руки, Лежал в постели, как в гробу. Я знаю, что такое муки. Чуть слышный сердца перестук...
Я умирал и воскресал,
Потом, зимы осилив тьму,
|
137
Не горько и в гробу лежать,
Когда иссякли силы в теле, А горько, если мир опять Застонет в смертной той постели. Вкруг солнца снова я лечу
Еще один, другой виток...
Рожденный заново на свет,
Пишу: «Не для того, поверьте,
Пишу, свидетель многих бед,
1967 |
Заглох тот дом, что был моим гнездом,
Что вывел в мир и радость и беду мою. Не вечно все под месяца серпом, Хоть вовсе и не жнет он... Так я думаю, Шагая по проселку с посошком. Мой след, полсотни лет тому назад
|
138
Электростанция над речкой синею
С былою мощью в сорок киловатт Не светит больше. Годы так летят, Что, кроне мачт высоковольтной линии, В ее судьбе никто не виноват. Комбайн — властитель в мире полевом —
Все изменилось — луг мой, лес мой лиственный,
1973 |
АЛЕКСЕЙ НЕДОГОНОВ
(1914—1948)
Мне снился сон:
по травам запыленным бродил мой сын, и рвал мой сын цветы. Шумели тучи в небе полуденном, как в паводок плывущие плоты. И дождь свистел сквозь молнии кривые:
Такое вдруг желание настало —
|
139
и от грозы —
во что бы то ни стало — испуганного мальчика спасти... Но что это?
Я спал в снегу.
Свинцовая струя
Октябрь 1940 г. |
Роса еще дремала на лафете,
когда под громом дрогнул Измаил. Трубач полка — у штаба — на рассвете в холодный горн тревогу затрубил. Набата звук,
1941 |
Усталая,
но гордая осанка. И узелок дорожный за спиной. Гадала мне гречанка-сербиянка в Саратове на пристани речной. |
140
Позвякивали бедные мониста
на запыленном рубище ее. Она лгала. Но выходило чисто, я слушал про свое житье-бытье. И делал вид, что понимаю много,
Во всем я видел правды очень мало.
Осень 1941 г. Саратов |
Матери моей
Как подули железные ветры Берлина,
|
141
Сорок первый — кровавое, гнойное лето.
Сорок третий — атаки в снега и морозы. Письмецо долгожданное из лаварета... Материнские слезы, материнские слезы!.. Сорок пятый — за Вислу идет расставанье,
Пятый снег закружился, вавьюжил дорогу
1945 |
Я не помню детской колыбели.
Кажется: я просто утром встал и, накинув бурку из метели, по большой дороге зашагал. Как я мог пройти такие дали? —
Только очень помнится,
|
142
А потом на Финском,
в штурмовые ночи, под раскатами огня — (зимними глазами на Россию) — пал стрелок, похожий на меня. И еще я помню, помню внятно:
Ангелы спасенья не витали
Где сейчас я?
Если верить людям, в их святую
1948 |
ЛЕВ ОЗЕРОВ
(Род. в 1914 г.)
* * *
Тверские льны стоят до небосклона,
Как будто подпирают небосклон. Зеленая волна — земное лоно — Бежит ко мне, бежит со всех, сторон. |
143
И черное пятно рубахи потной,
Как солнце посреди голубизны. Воистину бессмертные полотна — Цветут вокруг меня тверские льны. |
* * *
Вишневый сад белеет в темноте.
Вишневый сад. А времена не те. Вишневый сад. Забыли человека. Стучит топор. Прошло всего полвека, А век не тот. В надзвездной высоте Летит земной детеныш по орбите. Следите, как летит он! И — не спите! Вишневый сад белеет в темноте. |
* * *
Люблю старинные ремесла,
Когда в поселке над рекой Один — выстругивает весла, Вытачивает руль — другой. А третий — поднимает парус,
|
* * *
Всю жизнь я собираюсь жить.
Вся жизнь проходит в ожиданье, И лишь в короткие свиданья, Когда немыслимо решить, Что значит быть или не быть, Меж гордым мигом узнаванья И горьким мигом расставанья — Живу, а не готовлюсь жить. |
144
На берегу морском лежит весло
И больше говорит мне о просторе, Чем все огромное взволнованное море, Которое его на берег принесло. |
* * *
Сквозь пламень строк душа пропущена.
Ну, а царей-то помним много ли? Из Александров — только Пушкина, Из Николаев — только Гоголя. |
* * *
О тебе я хочу думать. Думаю о тебе.
О тебе не хочу думать. Думаю о тебе. О других я хочу думать. Думаю о тебе. Ни о ком не хочу думать. Думаю о тебе. |
* * *
Когда работаю, я плохо верю в смерть.
Я попросту в нее не верю. Работа делает меня бессмертным, Включенным во Вселенную навеки. Работа делает меня планетой, Или дорогой, или водопадом. Что говорить, мы умираем — люди, Но человек не умирает. |
* * *
Поэзия — горячий цех,
В котором есть огонь для тех, Кто ночью и при свете дня Прожить не может без огня. |
145
Пусть слабодушные уйдут,
Их обиталище не тут. Пускай покинет нас делец: Огонь — не золотой телец. За слабодушным и дельцом Ленивец пусть уйдет с глупцом. Здесь ненадежен их успех: Поэзия — горячий цех. |
* * *
Немо горит в окне огонек;
Звезды немы. Где мы, когда человек одинок? Где мы? Где мы, когда он, уставясь во тьму, Ищет совета? Где мы, чтоб вовремя выйти к нему. Ждущему где-то? Сколько раз мы с тобою клялись В чуткости к другу? Что же ты далью счел эту близь, Спрятал за спину руку? Бзял да вабился в свой утолок, Пишешь поэмы... Где мы, когда человек одинок, Где мы?.. |
* * *
Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений, Поэтов, что глядят с портретов, Как чудо памятных мгновений. Старухи — бывшие красотки,
|
146
Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки Художники и генералы. И вот теперь они старухи. Теперь они пенсионерки.
Но сбереженные тетради
|
* * *
Серости на белом свете нет,
Серость — это ваше нерадение, Невнимание, усталость дет, Ваше настроение осеннее. Где для вас невнятное пятно, —
|
* * *
Многословие — род недуга,
А народ изъясняется кратко: Ищешь друга без недостатка? Ты рискуешь остаться без друга. |
* * *
Ветер бесцветен? Хочет он в лицах
Весь мир показать изнутри и извне. Ветер зеленый, если он в листьях, Ветер багряный, если в огне. |
147
АМО САГИЯН
(Род. в 1914 г.)
С армянского
* * *
Куда вы плывете, усталые тучи,
Над далью морскою, над ширью мирской, Покоя не зная, с такою тоской Дождж изливая» как слезы, рекой? Куда вы плывете, усталые тучи? Куда вы плывете, усталые тучи?
Куда вы плывете, усталые тучи?
Куда вы плывете, усталые тучи,
|
Я не люблю воды равнинных рек степенных,
Люблю меж диких скал шум водопадов пенных, Серебряный их гром, когда они средь зноя Вдруг вспыхнут на лету, став радугой цветною, Когда не разберешь, откуда тот избыток, Что это — ливень звезд иль белых маргариток? Бьет камни водопад, чтоб самому разбиться, И в бездну падает, но бездны не боится. |
148
* * *
В ногах — ущелий бархатистый мох,
В руках — росистые цветы ущелий. Я на горе, а подо мною лог, Откуда я взобрался еле-еле. Сияет солнце на вершинах круч,
Но как их плач ни бессловесно нем,
И я не знаю: это детства зов
|
Дни золотые стаей унеслись,
Холодный ветер, воя, входит в город. Висит на клене одинокий лист, Недавней бурей надвое распорот. Какую тайну сирый бережет?
Должно быть, знает он, что, приземлясь;
|
Росли деревья, зацветая.
Носились ласточек рои. Еще в живых ли эти стаи, Как в дни младенчества мои? |
149
Шумя, деревья зеленели
Весною в холод, летом в зной. Все живы ль ласточки доселе, Носившиеся надо мной? Деревья голые унылы,
|
* * *
Я жизнь благодарю за все, что знаю эдесь:
За робкую весну, за пламенное лето, За то, что этот мир еще со мною весь, И поздний блеклый лист, и ранний луч рассвета, За то, что, душу мне, как прежде, молодя,
За тех, кто полюбил мою печаль, мой смех,
|
ЯКОВ ХЕЛЕМСКИЙ
(Род. в 1914 г.)
* * *
Калинов луг,
Козлова засека, Яснополянские угодья, Вы больше, чем обитель классика, Вы обитаете в народе. Дубняк, природою изваянный,
|
150
Скорбят над новыми утратами
Деревья Старого Заказа, Проснулся колокол, упрятанный В дупле раскидистого вяза. И чудится, что вышел из дому,
Среди рассветного безлюдия
По вырубкам и гарям топая,
И дом его, огню не отданный,
Объемлет горизонты бедствия
Май 1943 г. Ясная Поляна |
Л. Озерову Осенней ночью падает звезда.
|
151
Примета есть. Но как поверить ей?
Мы пережили тысячи смертей. Беззвездной ночью, в окруженье тьмы Друзей в походе хоронили мы И дальше шли — в снегу, в чаду, в пыли... Ах, если б звезды скорбный счет вели
О, сколько б звезд низринулось в ночи
Но с высоты студеной, чуть видна,
1946 |
* * *
В дагестанском далеком ауле
У друзей коротали мы ночь. Облака на пороге уснули — Видно, выше подняться невмочь. Повлажневшие листья набрякли,
Мы сидели в просторной кунацкой,
|
152
Уступая желанью хозяев
И достойно встречая восход, Встал с бокалом Юсун Хаппалаев, Уроженец кумухских высот. По дорогам, где гулкое эхо
Над рассветной подоблачной ширью
Затмевая горящую лампу,
Непривычным звучанием строчек,
Те, что вышли дышать на терраску,
И плечистый старик, что на свете
1955 |
* * *
Захотелось той зимы,
Где пурга заносит стежки, Где тулупы да пимы, А не куртки на подстежке. |
153
Захотелось вдруг зимы,
Той, где лыжи, а не лужи, Где сугробы, как холмы, И дубы трещат от стужи. Захотелось той эимы,
Захотелось дней зимы,
Захотелось той вимы,
Захотелось вновь зимы,
1972 |
OBAHEG ШИРАЗ
(Род. в 1914 г.)
С армянского
* * *
«На какой земле в серебре поля,
Золотые розы в каком краю?» И отвечу я: «То моя земля», Укажу я сердцем страну мою. «В сердце чьем гвоздики раскроют вновь Свой бессмертный цвет — лепестки любви?» Спросишь ты, моя лань, моя любовь. Я скажу: «То в сердце моем — сорви». «Что на свете может смерть победить, Что с душою слито — не оторвать?» |
154
Кто б ни спрашивал, буду всем твердить; «То любовь.
Любовь, повторю опять». «Где, в каком краю, в золотой весне Человек, что роза, цветет, скажи?» И отвечу я: «То в моей стране, Лишь она дарует живую жизнь». 1936 |
* * *
Без устали смотрел бы я
На твой расцвет, страна моя. Хочу, чтоб видели, как днем, Глава и в сумраке ночном. И день и ночь тобой готов Я насыщать и взор и стих, Моя отчизна, мать цветов, — Цветущий сад надежд моих! 1938 |
Затосковал орел над высью скал,
С небес своих спустился на утес. Взглянул на небо — вновь затосковал, И сжалось сердце старое от слез. «И небо тоже отнял человек,
«Наверно, скоро и твой час пробьет!» —
1939 |
* * *
Опускается в бездну старости мать,
Уж не рвать ей по склонам банджар-траву... А в горах зеленеет весна опять, Одевает вершины их в синеву. |
155
Долечу я в родное гнездо скорей,
Прилечу я в Ширак быстрей журавля, Наберу подснежников снега белей, Все возьмуs чем богата весной земля. Догоню весну на горном лугу
1940 |
Я — поэт. Я вечностью рожден.
Вскормлен я землей и небесами. Звезд язык... знаком мне с детства он» С птичьими знаком я языками. Голубь мне садится на плечо, Но, в любовь высокую влюбленный, Я, всегда мечтавший горячо Обласкать, как сына, мир зеленый, Я, готовый плакать в три ручья Из-за чьей-нибудь одной слезинки, Я, не раздавивший муравья, Я, на смерть восставший в поединке Ради жизни, счастья и труда, — Я кричу, как ласточка, кричу я, Что тревожно вьется у гнезда, Коршуна кружащего почуя... Призываю: в сердце меч врагу! Жизнь восславьте, зло сведя в могилу. Смерть в уста поцеловать могу, Но простить врагу — превыше силы! Он хотел вселенную залить Черной тьмой, воздвигнуть горы пепла, Он хотел извечный свет убить, Чтобы солнце на небе ослепло. В сердце, превращенное в набат, Бьет неумолкающая совесть. Я кричу: нам гибелью грозят! Встаньте все, к сраженью приготовясь! Встаньте все — и Север, и Восток, И вершины, и леса, и реки. |
156
Смерть в уста поцеловать бы мог,
Но врагу я не прощу вовеки! Я, не раздавивший муравья, Я, скорбевший о цветке увядшем, Я кричу — щадить врага нельзя, Чтоб его не видеть детям нашим, Чтобы, в мире уничтожив зло, Мирно человечество цвело! 1941 |
Лук украв у одних, у других каравай,
Мы бежали купаться к реке Арпачай Иль бродили в горах по тропинкам лесным
Мир кончался для нас за высокой горой,
Кто нам хлеба дает, кто доводит до слез,
Мы букеты цветов приносили с вершин,
Очень мало мы знали о мире большом,
Хоть жилось нелегко нам, голодным, босым,
1943 |
У меня в глазах — свет весенних дней,
Я к высотам счастья шагаю — вверх! По камням и по скалам взбираюсь вверх, По уступам гор подымаюсь вверх, По обрывам, по скалам, по кручам — вверх! |
157
Счастье дальше звезд, путь к нему непрост.
Молод я! И мой конь молодой ретив... Я не вижу скал на своем пути, Я не вижу гор на своем пути, Ни камней, ни круч на своем пути. Надо мной гроза. Блеск слепит глаза.
У меня в глазах свет весенних дней,
1945 |
Бурливы реки весенние, безудержны реки весенние,
И, рекам весенним подобна, лира звучит светло. Радость раскованных рек в ее вдохновенном пении. Буйное половодье, видать, и для сердца пришло. Эти горы до неба — источник песен поэта.
От любви моей всколыхнулись эти весенние реки,
Лейся ж, волнуя и радуя, вешняя песня певца1
1946 |
158
Не забываю звезд на небосводе,
Когда о взорах девушки пою. Не забываю о другом народе, Когда пою Армению мою. Но лишь одной любви и песен мало,
Народам всем в душе найду я место,
1947 |
Маленькая, кроткая моя.
Просто — мать, каких не счесть на свете. Не сравню родную с солнцем я, — Тихим огоньком она мне светит. Но когда внезапно на лету
Маленькая, кроткая моя.
1948 |
159
* * *
Памяти моего племянника Мне природа бесценное детство дала
1950 |
* * *
Вино — я друг веселой жизни,
Вино — спешу на торжество. Один бокал весельем брывнет, Но вредно больше одного! Один хорош, не спорю,
Всему должна быть мера, люди!
1951 |
160
* * *
Мне аромат цветка сказал:
«Вдыхай меня, ведь я уйду». «Спеши, — плеск ручейка сказал, Пей из ручья, ведь я уйду». Но я, вздохнув слегка, сказал: «Не вы, друзья, а я уйду...» 1952 |
* * *
Мне лучше бы птицей быть,
Горою, ущельем быть, Чем в клетке твоей любви Невольником жалким быть. 1954 |
* * *
О война! Мы навеки
Злые руки отрубим тебе. Будь же мир в человеке! Земля! Обратись в колыбель. Только злу, чтобы вновь не ковало окоп,
1954 |
* * *
Твори, творец, и помни век слова от всей души:
Твой камень в стройке применен и мохом не оброс Но камень родины моей ты, мастер, так теши, Чтоб даже камень произнес: «Живи, каменотес!» 1958 6 Советская поэзия, т. 2 |
161
ПАВЕЛ ШУБИН
(1914—1951)
В романовских дубленых полушубках
Лежат в снегу — не слышны, не видны. Играют зайцы на лесных порубках. Луна. Мороз... И словно нет войны. Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
И сердце помнит: было все вот так же.
Скрипят и плачут сани расписные,
И в эту даль, в морозы затяжные,
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
И в час, когда доплачут, досмеются,
В снегу лежат бойцы.
|
162
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной ныли, Где волчий след метелью занесен... Березки — словно девочки босые —
13 декабря 1942 г.
|
Нет,
Не до седин, Не до славы Я век свой хотел бы продлить, Мне б только до той вон канавы Полмига, полшага прожить; Прижаться к земле
Мне б только
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
3 августа 1943 г.
|
* * *
Утешителям не поверишь,
А молиться ты не умеешь; Горе горем до дна измеришь, Не заплачешь — окаменеешь. |
163
ПАВЕЛ ШУБИН
(1914-1951)
В романовских дубленых полушубках
Лежат в снегу — не слышны, не видны. Играют вайцы на лесных порубках. Луна. Мороз... И словно нет войны. Какая тишь! Уже, наверно, поздно.
И сердце помнит: было все вот так же.
Скрипят и плачут сани расписные,
И в эту даль, в морозы затяжные,
Прижать к себе, прикрыть полой тулупа
И в час, когда доплачут, досмеются,
В снегу лежат бойцы.
|
162
Волнистые поляны и луна,
Леса, седые от морозной пыли, Где волчий след метелью занесен... Березки — словно девочки босые —
18 декабря 1942 г.
|
Нет,
Не до седин, Не до славы Я век свой хотел бы продлить, Мне б только до той вон канавы Полмига, полшага прожить; Прижаться к земле
Мне б только
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
3 августа 1948 г.
|
* * *
Утешителям не поверишь,
А молиться ты не умеешь; Горе горем до дна измеришь, Не заплачешь — окаменеешь. |
163
Злее старости, горше дыма,
Горячее пустынь горячих Ночь и две проклубятся мимо Глаз распахнутых и незрячих. Все — как прежде: стена стеною,
А отныне все по-иному:
24 ноября 1944 г. |
МАРГАРИТА АЛИГЕР
(Род. в 1915 г.)
* Я хочу быть твоею милой.
Если ты собьешься с дороги,
Если ты отдохнуть захочешь
|
164
Всем, что любо тебе, на, свете,
обернуться готова я. Подойди к окну на рассвете и во всем угадай меня. Это я, вступив в поединок
Это я обернулась птицей,
Это я в оборотном свисте
Я узнала тебя из многих,
1939 |
* * *
Люди мне ошибок не прощают.
Что же, я учусь держать ответ. Легкой жизни мне не обещают телеграммы утренних газет. Щедрые на праздные приветы,
|
165
Что могу я знать о легкой жизни?
Разве только из чужих стихов. Но уж коль гулять, так хоть на тризне, я люблю до третьих петухов. Но летит и светится пороша,
Пусть я старше, пусть все гуще проседь, —
1946—1954 |
Первый шорох, первый голос
первого дрозда. Вспыхнула и откололась поздняя звезда. Все зарделось, задрожало... Рассвело у нас... А в Америке, пожалуй, сумерки сейчас. Но, клубясь по всей Европе, отступает ночь... Новый день зарю торопит, — ждать ему невмочь! Мы с тобой стоим у входа завтрашнего дня. Ощущение восхода молодит меня. Так на том и благодарствуй, ранняя заря, утреннее государство, родина моя! 1948 |
166
Опять они поссорились в трамвае, не сдерживаясь, не стыдясь чужих...
Но, зависти невольной не скрывая, взволнованно глядела я на них. Они не знают, как они счастливы.
1956 |
* * *
Милые трагедии
Шекспира! Хроники английских королей! Звон доспехов, ликованье пира, мрак и солнце и разгул страстей. Спорят благородство и коварство, вероломство, мудрость и расчет. И злодей захватывает царство, и герой в сражение идет. Эти окровавленные руки,
Неужели и мои тревоги,
|
167
Может, наши участи — начало
для грядущих хроник наших дней. Солона вода, и хлеб твой горек, труден дуть сквозь толщу прошлых лет, нашего величия историк, нашего страдания поэт. Только б ты не допустил ошибки, полуправды или лжи, не смешал с гримасами улыбки и с действительностью миражи. Человек, живой своей судьбою
Есть многое на свете, друг
Горацио,
1959 |
* * *
Я все плачу — я все плачу —
плачу за каждый шаг. Но вдруг — бывает! — я хочу пояшть денек за так. И жизнь навстречу мне идет, подарки дарит мне, но исподволь подводит счет, чтоб через месяц, через год спросить с меня вдвойне... 1959 |
168
Как странно томит нежаркое лето
звучаньем, плывущим со всех сторон, как будто бы колокол грянул где-то и над землей не смолкает звон. Может быть, кто-то в пучине тонет? Спасти его! Поздно! Уже утонул. Колокол... Он не звонит, а стонет, и в стоне его океанский гул, соль побережий и солнце Кубы, Испании перец и бычий пот. Он застит глаза, обжигает губы и передышки мне не дает. Колокол... Мне-то какое дело? Того и в глаза не видала я... Но почему-то вдруг оскудела, осиротела судьба моя. Как в комнате, в жизни пустынней стало, словно бы вышел один из нас. Навеки... Я прощаться устала. Колокол, это в который раз? Неумолимы твои удары, ритмичны, рассчитанны и верны. Уходят, уходят мои комиссары, мои командиры с моей войны. Уходят, уходят широким шагом, настежь двери, рубя концы... По-всякому им приходилось, беднягам, но все-таки были они молодцы! Я знаю, жизнь ненавидит пустоты и, все разрешая сама собой, наполнит, как пчелы пустые соты, новым деяньем, новой судьбой. Минут года, и вырастут дети, окрепнут новые зеленя... |
169
Но нет и не будет больше на свете
тех первых, тех дорогих для меня. ... В мире становится все просторней. Время сечет вековые дубы. Но остаются глубокие корни таланта, работы, борьбы, судьбы. Новых побегов я им желаю, погожих, солнечных, ветреных дней... Но колокол, колокол, не умолкая, колокол стонет в душе моей. 1961 |
* * *
Несчетный счет минувших дней
неужто не оплачен? ...Мы были во сто крат бедней и во сто крат богаче. Мы были молоды, горды, взыскательны и строги. И не было такой беды, чтоб нас свернуть с дороги. И не было такой войны, чтоб мы не победили. И нет теперь такой вины, чтоб нам не предъявили. Уж раз мы выжили. Ну, что ж! Судите, виноваты! Все наше: истина и ложь, победы и утраты, и стыд, и горечь, и почет, и мрак, и свет из мрака. ...Вся жизнь моя — мой вечный счет, с лихвой, без скидок и без льгот, на круг, — назад и наперед, — оплачен и оплакан. 1967 |
170
* * *
Прошу тебя,
хоть снись почаще мне. Так весело становится во сне, так славно, словно не было и нет нагроможденных друг на друга лет, нагроможденных друг на друга бед, с которых нам открылись рубежи земли и неба, истины и лжи, и круча, над которой на дыбы, как кони, взвились наши две судьбы, и ты, не оглянувшись на меня, не осадил рванувшего коня. 1967 |
* * *
С. Ермолинскому Я вижу в окно человека,
Куда он несет свою душу,
Но я не вспугну его криком.
1969 |
171
ЕВГЕНИЙ ДОЛМАТОВСКИЙ
(Род. в 1915 г.)
Украина, Украйна, Украина,
Дорогая моя! Ты разграблена, ты украдена, Не слыхать соловья. Я увидел тебя распятою
В торбе путника столько горести
И леса твои, и поля твои —
Ты лечила мне раны ласково,
Все ж я вырвался, вышел с запада
Жди теперь моего возвращения,
Наша армия скоро ринется
|
172
Мчатся лавою под Полтавою
Громы наших атак. Наше дело святое, правое. Будет так. Будет так. 1941 |
На перекресток из-за рощицы
Колонна выползет большая. Мадонна и регулировщица Стоят, друг другу не мешая. Шофер грузовика тяжелого,
И вдруг навек ему запомнится,
И, затаив тоску заветную,
1944 |
Родина слышит,
Родина знает, Где в облаках ее сын пролетает. С дружеской лаской, нежной любовью Алыми звездами башен московских, Башен кремлевских Смотрит она за тобою. Родина слышит,
|
173
Всею судьбой своей ты утверждаешь,
Ты защищаешь Мира великое дело. Родина слышит,
1950 |
* * *
Загадочная русская душа...
Она, предмет восторгов и проклятий, Бывает кулака мужского сжатей, Бетонные препятствия круша. А то вдруг станет тоньше лепестка, Прозрачнее осенней паутины. А то летит, как в первый день путины Отчаянная горная река. Загадочная русская душа...
Загадочная русская душа...
|
174
Загадочная русская душа...
Коль вы друзья, скажу вам по секрету: Вся тайна в том, что тайны вовсе нету, Открытостью она и хороша. Тот, кто возвел неискренность и ложь
1963 |
Всегда в порядке, добрые,
Приятные, удобные, Они со всеми ладят И жизнь вдоль шерстки гладят. Их заповедь — смирение, Их речи — повторение. Сияние улыбок, Признание ошибок... А я люблю неистовых, Непримиримых, искренних, Упрямых, невезучих, Из племени колючих. Их мучают сомнения И собственные мнения, Но сердце их в ответе За все, что есть на свете. Не берегут колючие Свое благополучие, И сами лезут в схватку, И режут правду-матку. А если ошибаются, Больнее ушибаются, Чем тот, кто был корыстен В опроверженье истин. |
175
Не у природы ль учатся
Они своей колючести? Ведь там, где нежность скрыта, Есть из шипов защита. 1963 |
Слышу дальний галоп:
В пыль дорог ударяют копытца... Время! Плеч не сгибай и покою меня не учи. Кавалерия мчится, Кавалерия мчится, Кавалерия мчится в ночи. Скачут черные кони, Скачут черные кони, Пролетают заслоны огня. Всадник в бурке квадратной, Во втором эскадроне, До чего же похож на меня! Перестань сочинять! Кавалерии нету,
Пусть ракетами с ядерной боеголовкой
|
176
Со звездою на лбу кузнеца.
Перед ними в бессильном он мечется страхе, Ощутив неизбежность конца. Как лозу порубав наши распри и споры,
1965 |
ТЛЕУБЕРГЕН ЖУМАМУРАТОВ
(Род. в 1915 г.)
С каракалпакского
Друг друга тесня, беспорядочным роем
Мне в голову ломятся тысячи тем. Не в силах связать их, желая покоя, Я бросил перо, безутешен и нем. Прилег отдохнуть, но и ночью не спится
На свете разбросаны разные страны:
Везде побывал человек-непоседа,
|
177
Скопируешь — в музыке толку не будет,
Уж если играть — вдохновенно, до мук, Напишешь фальшиво — читатель осудит И рукопись ляжет недвижно в сундук. В сундук не пишите, поэты-чистюли,
Поддаться легко трескотне, дешевизне,
Капкан бесполезен у окон жилища...
Науки и знанья ладонь породила.
Проносится спутник земли дерзновенно —
Волна не рождается в тихом затоне,
Ладонь оживляет скупые пустыни,
Младенцев качаем ладонями все мы,
|
178
1 Луне и звездам— дум не отогнать.
Отзывчивые, добрые сердца
Я по Вселенной мысленно плыву,
Мечта подобна мощным крыльям птицы,
2 Коль огласится воздух львиным рыком —
Кто повредит слону, его здоровью,
Рабы, объединившись, сдвинув плечи,
Ведь даже черви жалкие — и те
|
179
3 — Тлеуберген, ты был такой пригожий!
Ну что ж!
Судьба цветка — не длинная дорога.
Былую красоту, что тронул иней,
|
ЗУЛЬФИЯ
(Род. в 1915 г.)
С узбекского
Здесь родилась я.
Вот он, домик наш, Супа под яблонею земляная, На огороде низенький шалаш, Куда я в детстве пряталась от зноя. В садах зеленых — улочек клубок;
Заоблачные выси снежных гор,
|
180
Затем, что здесь явилась я на свет,
Навстречу жизни здесь глаза открыла, И здесь, не зная горя с детских лет, Свободу я и счастье ощутила; Затем, что здесь, ручьев весны звончей,
Когда в садах звенели соловьи И — им в ответ смеясь — цвели сунбули, — Ведь с ними песни родились мои И, оперившись крыльями взмахнули. И — лучшие из всех рожденных мной —
Вот почему мне родина милей,
И, верою незыблемой полна
1942 |
Тебе сегодня пятьдесят, мой друг,
Ты далеко сейчас, но тем заметней, Что солнцу тоже пятьдесят, что луг Покрыт травой пятидесятилетней. Перу, бумаге тоже пятьдесят,
|
181
Арабы нам сказали всех ясней, —
Они слывут недаром мудрецами, — Что расстояний в мире нет длинней, Чем расстояние между сердцами. Но если расстоянье велико, —
Я тайно не приду. Я не войду В твой дом, в твою судьбу, подобно клину. Я не накличу на тебя беду И то, что ты воздвиг, не опрокину. Но в день, когда придут и друг и враг, —
Мне, капле, что почет и не почет?
Но вдруг поставишь ты пустой бокал,
Исчезнет все, чем жизнь была пьяна.
Измучает тебя тоска твоя,
Пусть эта капля горяча, светла,
|
182
Кто эта капля? Воспаленных глаз
Слеза, от мира скрытая вначале? Мечта, что слабой искоркой зажглась, Когда воспоминанья зазвучали? Иль то любви пугливой, робкой дар,
Что б ни было, но эта капля — я. Я, я сама. И ты себя не мучай, Ты берегись, прозрачного питья Не пей — нет счастья в этой калле жгучей. 1961 |
То ли, торопясь, меня торопит
Прожитых годов нелегкий опыт? То ли пройденных дорог наказ Слышу каждый день и каждый час? То ли жизнь настойчиво, как мать, —
Но приказ: «Трудись!» — во всем мне слышится.
|
183
Отниму могущество у слова,
У неугасающей эвезды, У горы, у гордой той гряды, Что, как мой отец, седоголова, У речной стремительной воды, Что блестит, трепещет каплей каждою... Я томлюсь такой же светлой жаждою,
О чудесном космосе наука
Дорог сердцу голос человечий,
То парю я над страной, как птица,
«Жизнь прошла...» 1965 |
«Когда-нибудь у вас я украду
Перо». Вы мне сказали это в шутку,
|
184
Не отнимайте у меня пера,
Не делайте меня глухонемою! Другого много у меня добра, Возьмите все, свой выкуп я утрою, — Не отнимайте у меня пера! Я не Хафиз, и я дарить не буду
Поэзию мою
Как любящая, верная сестра,
Не хватит хлопка вам? Я хлопком стану.
Я воспою ваш путь нелегкий, правый,
Мое служенье вам — стихосложенье.
Я счастьем насладилась небывалым, —
1968 |
185
На небесах, на суше, в океане —
Повсюду жизнь... Шумит ее родник. И, совершая нужное деянье, Мы сами украшаем каждый миг. А день, который бесполезно прожит,
Ну, что ж, пусть гложет!..
Лишь пустота — смертельна для поэта! 1974 |
Вот и осень моя убывает.
Зимний холод сжигает меня. Я не знала, что холод бывает Ненасытней любого огня. В дни, когда моя жизнь пламенела,
Я с холодной зимой в поединке,
Годы, годы...
|
186
Или все мне приснилось в больнице,
И цветут за окошком сады, И со мной никогда не случится Этой самой последней беды? Ах, больничная белая койка,
1974 |
ДМИТРИЙ КОВАЛЕВ
(1915—1977)
* * *
Все обо всем.
О мировой судьбе. О будущем. Да с пышным караваем. А что мы знаем сами о себе? Себя мы от самих себя скрываем. Как смею жить, не разорвав кольца, С неусыпленной совестью и с жаждой?.. Сказать хотя б себе, но до конца, Чтоб, вздрогнув, о себе подумал каждый. |
* * *
Песок остылый, бледный, с пятнами следа.
Плывущая широко рдяная вода. Сердца листвы кувшинок с золотым окном. Туман зари с береговым огнем. Стога, как хаты, крытые соломой, — По пояс в белом.
По брюхо в рогозе, стоит, не ест. Лоза обвисла от росы. С метлою шест. Леса — как вкопанные, с дымом, с голосами — Перед глазами всё, перед глазами. |
187
Их чую, чую, чую как людей я,
Не беэ причин ввдыхатель, не пострел... Никто не видит, как я молодею. Все замечают, как я постарел. |
В колючках, в вербах выгона лоскут,
С речушкою, с утятами, с грачами, Где комары да мошки мак толкут, Косыми освещенные лучами. Подсолнух заслонил калитку в сад, И малыши его столпились около. Порозовели стены белых хат, И розовым отсвечивают стекла. Перед зеленым омутом окна Поблескивает темень спелых вишен. На всем заря невидная видна. Всему ее неслышный голос слышен. Былое ль перед будущим в долгу? Тоска ль бее слез? Любовь ли без ответа?.. Костер бездымный светел на лугу, Как половина солнца с краю света. |
Люблю —
И боль моя, и жизнь моя полна. И я смотрю с небес на все земное. Люблю — И след твой чистый, как луна. И тень моя не гонится за мною. Как медлит реактивный, накренясь, Как долго блики на крыле меняет. Как мелко все, что нас разъединяет. Как крупно все, что породнило нас. А море из глубин мерцает дном. А горы с высоты дробнее кочек. А звезды загораются и днем. А солнце светит на земле и ночью. |
188
Тоне Не жизнь прожить, а поле перейти... Но поле, поле, отчего ж так мало Жизнь в годы бедствий сердце понимало? И ты меня за все, за все прости, Судьба моя, несладкая отрада, Единственный тревожный мой покой. Но никакой другой мне и не надо, И нет другой на свете никакой. С неведеньем большого ожиданья, С непраздничностью позднего свиданья, Прости, что не таким, как ожидала, — Таким, как есть, меня ты увидала. Что в горе ты не опустила руки И голову в беде не уронила. Что жили от разлуки до разлуки, Что сына без меня ты хоронила. И те, как кровь и как заря, цветы, Что принесла на свежий холмик ты. И все в глазенках черных наяву Я утреннюю вижу синеву. Прости — и сны мне новые навей. Я теми — помнишь? — сколько лет живу. Прости — что меньше знаю сыновей, Что часто ревновал тебя, родную, И что теперь — все реже я ревную, Все чаще матерью тебя зову. За скрытность скорби и невидность слез, За то, Что столько сил твоих унес, Что надо было поле перейти, Где столько павших, Жизни не узнавших, И что другого не было пути У нас, Так долго, трудно отступавших, Но победивших все-таки... Прости. |
189
Матери моей
А думал я, Что как увижу мать —
Нет, так испугаю вдруг.
Забыв и ношу бросить на меже,
Как сердце чуяло,
— Давай, мамуся, хворост понесу. —
— Сыночек мой! — С охапкой невесомою в руках,
— Есть ли орехи? Много ли грибов? —
Там, В пристреленных снегах, Что, если жив останусь и приду, — Слез не стыдясь, При людях, На виду, На улице пред нею упаду. |
190
Белы от инея, как выбелены мелом мы.
Всю ночь телами греем валуны. Какими оказались неумелыми В начале неигрушечной войны. Не наступать, а каждый шаг отстаивать,
Пока вооружимся и научимся —
|
АРОН КОПШТЕЙН
(1915-1940)
Я не любил до армии гармони,
Ее пивной простуженный регистр, Как будто давят грубые ладони Махорочные блестки желтых искр. Теперь мы перемалываем душу, Мечтаем о театре и кино, Поем в строю вполголоса «Катюшу» (На фронте громко петь воспрещено). Да, каждый стал расчетливым и горьким: Встречаемся мы редко, второпях, И спорим о портянках и махорке, Как прежде о лирических стихах. Но дружбы, может быть, другой не надо, Чем эта, возникавшая в пургу, Когда усталый Николай Отрада Читал мне Пастернака на бегу. Дорога шла в навалах диабава, И в маскхалатах мы сливались с ней, И путано-восторженные фразы Восторженней звучали и ясней! Дорога шла почти как поединок, И в схватке белых сумерек и тьмы |
191
Мы проходили тысячи тропинок,
Но мирозданья не топтали мы. Что ранее мы видели в природе? Степное счастье оренбургских нив, Днепровское похмелье плодородья И волжский нелукавящий разлив. Не ливнем, не метелью, не пожаром (Такой ее мы увидали тут) — Она была для нас Тверским бульваром, Зеленою дорогой в институт. Но в январе сорокового года Пошли мы, добровольцы, на войну, В суровую финляндскую природу, В чужую, незнакомую страну. Нет, и сейчас я не люблю гармони Визгливую, надорванную грусть. Я тем горжусь, что в лыжном эскадропе Я Пушкина читаю наизусть, Что я изведал напряженье страсти, И если я, быть может, до сих пор Любил стихи, как дети любят сласти, — Люблю их, как водитель свой мотор. Он барахлит, с ним не находишь сладу, Измучаешься, выбьешься из сил, Он три часа не слушается кряду — И вдруг забормотал, заговорил, И ровное его сердцебиенье, Уверенный, неторопливый шум, Напомнит мне мое стихотворенье, Которое еще я напишу. И если я домой вернуся целым, Когда переживу двадцатый бой, Я хорошенько высплюсь первым делом, Потом опять пойду на фронт любой. Я стану злым, расчетливым и зорким, Как на посту (по-штатски — «на часах»), И, как о хлебе, соли и махорке, Мы снова будем спорить о стихах. Бьют батареи. Вспыхнули зарницы. А над землянкой медленный дымок. «И вечный бой.
Так Блок сказал.
1940 |
192
В. В. Такарев.
Комиссар. 1966—1967
МАРО МАРКАРЯН
(Род. в 1915 г.)
С армянского
Родина и сын — милее жизни,
Нет богатства для меня ценней. Юношам что делать без отчизны? Родина мертва без сыновей. Родина и сын. — моя отрада.
Всех сокровищ мне они дороже.
1950 |
Идет снежок спокойный, чистый,
Как детский сон, и свеж и тих. Мгновенной звездочкой искристой Порой коснется рук моих. Но вот пошел он гуще, гуще,
И ведь ни шороха, ни звука.
Тишайший на земле в ответе
|
Советская поояия, т. 2
193
А сам беззвучен, бессловесен.
Таков он всюду и всегда. Земле на благо отдан весь он И молча тает без следа. 1952 |
Ты расцветаешь, персик мой,
Подросток, девушка-дичок... Кто ластится к тебе, кто льнет? То легкий горный ветерок. А ты смущаешься, дрожишь,
Но на себя ты не глядишь,
С тревогой на тебя смотрю.
1953 |
Где тополя стоят, как стражи,
И низко-низко над сухой Землею пшатовый кустарник Колючей тянется каймой, Где, в солнечных лучах рыжея, На крыше тыквы в ряд лежат, В листве зеленой грозди пряча, Льнет долу спелый виноград, Где, если все окину взором, |
194
Иль просто погулять пойду,
Иль даже выгляну в окошко, Мне кажется, что я в саду, И солнце настигает всюду, Томит луга недвижный зной, Но вдруг по листьям шелковицы Промчится ветер озорной... Там, где звенит в тени оливы Ручей, рожденный горным льдом, Там неприметный, молчаливый, Мой дом родной, мой милый дом. И если я, живя далеко, Его забуду, не ценя, Вы от меня не ждите проку, Добра не ждите от меня! 1954 |
* * *
Ты мир наполнил до краев
Дыханьем, звоном, светом, А я нашла так мало слов, Чтоб написать об этом. Меня за песню похвалил
1954 |
* * *
Любви несказанное слово,
Стиха ненайденные строки Мне не дают покоя снова — Ни отдыха, ни сна, ни срока. Не проросли доныне зерна, Доныне их душа скрывает, И родина печальным взором Меня безмолвно укоряет. |
7*
195
И голос самонедовольства
Без отдыха, без ослабленья Звучит во мне и обличает Мои неполные свершенья. 1955 |
Помедли, весна, чужая весна...
Давно ль ты была моею весною! Недолго же ты была мне верна, — Едва разгорясь, рассталась со мною. Как светел твой день, кротка тишина!
1956 |
* * *
Луч на камень лег, пылая.
Радостно Гореть ему. Для кого лучом была я? Радоваться мне чему? Лаской зимнего рассвета Разогнало Ночи тьму. Чье же сердце мной согрето? Радоваться мне чему? 1956 |
* * *
Жернов старой, заброшенной мельницы,
Где давно ничего не мелется, Где давно не струится вода... Все равно! Монументом труда Ты останешься навсегда, Жернов старой, заброшенной мельницы. |
196
О спасавший голодных от голода!
Столько зерен в муку перемолото — Шумно, весело и горячо, Что доныне Могуче и молодо Твое каменное плечо. Твоему боевому обличью, Твоему трудовому величью, Не сдающемуся временам, Позавидовать следует нам. 1956 |
* * *
Говорят, что с тобою должна я играть и лукавить,
Но, завидев тебя, я теряю рассудка следы. Умирая от жажды, не в силах я губы заставить Хоть на миг окунуться в прозрачные струи воды. Но я рада теперь, что не верила низким советам, —
1956 |
* * *
От своих тревог и тайной боли
Ты не уделил мне ничего, Не доверил и малейшей доли Скрытого страданья своего. Краткими отделался словами, Холодно-учтив был в этот день, И легла навеки между нами Отчужденья тягостная тень. Я не домогаюсь, не неволю, Но грущу, что жизнь моя пройдет Непричастна и к малейшей доле Мук твоих, печалей и забот. 1957 |
197
* * *
Написал строчку честную —
Не пропадет даром. Зорьку раннюю встретил песнею — Не пройдет даром. Горсть семян раскидал по отрогам —
Слово доброе молвил людям —
1958 |
* * *
Дуб от ветвей до корневищ
Весь искорежен молний бивнями, Утесы, вырванные ливнями Из циклопических жилищ, — Руины величавые,
1958 |
* * *
И в этом мире,
Где нам должно жить, Столь прихотливо изменяясь, Бумага хрупкая должна хранить Горенье сердца, Не воспламеняясь. |
198
* * *
На легком воздухе блестя,
Не гасли в нем И не тонули Любови; Где-то далеко Вскричало малое дитя, И все деревья на заре В цветенье с шорохом вспорхнули. |
* * *
Темнеет полоса багряного заката,
Устала солнечная доброта, Стряхнула осень свой убор богатый, И роща загрустившая пуста. А листья на лету Беспомощно кружатся, Взмывают в высоту И на землю ложатся. Боренье с ветром злым Их стаю уничтожит; Едва-едва живым, Никто им не поможет. |
* * *
...Все, как есть, остаться должно,
Чередом идти суждено По дороге, однажды данной, Со своей биографией странной, С новизною самообманной. Но весь белый свет начинается
Все на белом свете кончается
|
199
Началось с огня.
Ты не знала дня, Чтоб не полыхал Яростный пожар. Он с тобой возник И не затихал Ни на миг. Каких-то дней иных Есть в воздухе сиянье, Ненайденных миров Незримые Штрихи, Обрывки песен, Слов, Похожих на стихи... И красок полыханье, И красок полыханье, Крылатых, Солнечных, летящих, Что полны Полдневного дыханья. |
МИХАИЛ МАТУСОВСКИЙ
(Род. в 1915 г.)
Пусть достанутся мальчикам самые лучшие книги, —
Описания неба, строений и горных пород. Трудовых инструментов — от камня до первой мотыги, Незнакомых народов и климатов разных широт. Мы об этом и сами когда-то ревниво мечтали, —
|
200
Дважды два — не четыре, и дважды четыре — не восемь.
Мир еще не устроен, как это ему надлежит. Бьют железом о камень. И воздух предгрозья несносен, И война как чума по Европе еще пробежит. Пусть достанется мальчикам столик с чертежным прибором,
Пусть достанутся мальчикам двери, открытые настежь,
1939 |
Не слышны в саду даже шорохи,
Все здесь замерло до утра. Если б знали вы, как мне дороги Подмосковные вечера. Речка движется и не движется,
Что ж ты, милая, смотришь искоса,
А рассвет уже все заметнее.
1957 |
201
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат. Нас оставалось только двое Из восемнадцати ребят. Как много их, друзей хороших, Лежать осталось в темноте, — У незнакомого поселка На безымянной высоте. Светилась, падая, ракета,
Над нами «мессеры» кружили,
Мне часто снятся все ребята —
1S63 |
202
* * *
Есть сила в немощи самой.
Лорд Байрон грозен и хромой. Гомер был слеп, но ход времен Ясней, чем зрячий, видел он. Есть даже глухота, — и та Бетховенская глухота. 1974 |
А память готова взорваться опять,
Лишь только ее вы затроньте. Вы знаете, где нам пришлось воевать? На Северо-Западном фронте. Над нами обугленный тлел небосвод То в красном, то в белом накале. Всю сырость псковских и демянских болот С собой мы в подсумках таскали. Здесь леший беседовать с нами привык,
Нам в гря8ь приходилось деревья валить,
Мы жили в промозглых сырых погребах,
Ни вешки какой, ни столба со звездой
Три дня самолета с продуктами пет.
|
203
Сквозь серенький морок и вечный туман
Тащились обозные клячи. У «эмок», засевших по самый кардан, Летели к чертям передачи. Автобусы юзом ползли под откос,
По этой лежневке прошлепав хоть раз,
Кому приднепровские степи сродни,
Поскольку наш фронт города не берет,
Протерты у нас на коленях штаны,
В фашистской, протянутой к нам пятерне
Мы, встав здесь однажды, не двигались вспять,
Окопы уходят в траву без следа, До дна высыхают болотца. Быстрей, чем мгновенья, мелькают года,
|
204
И вижу я вновь, как при сильной грозе,
И лес, и высотку напротив, — И снова, и снова теряю друзей На Северо-Западном фронте. 1974 |
АЛЫКУЛ ОСМОНОВ
(1915-1950)
С киргизского
«Ты» — это все, с кем я всегда — на «ты»,
Ты — воплощенье чести, прямоты. Тебе храбрец сокровище доверит, В хранителе узнав твои черты. Слова твои правдивы.
Нет у меня ни клада, ни коня.
8 декабря 1945 г. Койсары, |
Я — торопливый тот корабль, который, бросив дом,
Прошел сквозь бурю и волны не зачерпнул бортом, И слишком рано в порт пришел, и — море за спиной. Стою на этом берегу, а молодость — на том. Я — торопливый тот орел, я — беркут быстрый тот,
|
205
Совсем не думал я о том, что молодость прошла,
Простился, словно бы за ней еще одна была, Оставил, бедную, в слезах, ее не приласкал И не погладил в черный час высокого чела. Когда мы были вместе с ней, мы были хороши,
17 октября 1948 г. Чолпон-Ата |
Кургана нет — запомнят ли меня
И где мой след? Так вспомнят ли меня?! Я отплыву однажды на закате Моей судьбой назначенного дня. Да, немота могильная темна,
Пусть ложе — из песка, и слеп туман —
1949 |
КАРА СЕЙТЛИЕВ
(1915—1971)
С туркменского
Вот он, ясный, пронизывающий взгляд,
И жемчужные строки за рядом ряд, Твой дестан, Что летит над землей, крылат, И песок, Что твоею ступней примят. |
206
Там, где конь твой скакал столько лет назад,
След его и доныне камни хранят. Оживляет седые камни мечта.
Взяли юноши горный родник в кольцо.
Как и прежде, журчат родники сейчас,
Может, моря, а может, реки волна
Как тебе не завидовать сотни лет,
|
207
Только, если веселью придет черед, —
Засмеется народ — Будет в песне смех. Вот каков ты, избранник наш и певец»
1941 |
День минувший укорачивает жизнь,
Но с утра опять торопимся вперед. Год минувший укорачивает жизнь, Но торопимся увидеть новый год. Мы торопимся всегда вперед и ввысь, Хоть и этим укорачиваем жизнь. Как же нам не торопиться снова вдаль,
Что такое счастье?
1970 |
208
В космос улетают смельчаки —
Изучают тайники Вселенной. И геологи бурят пески В поисках той тайны сокровенной, Что Земли окутали слои. А никто не знает достоверно Тайны сердца, Таинства любви. И достигнут звездолеты звезд, —
1970 |
Баловала сына мать,
Посадив на плечи. И отец любил играть, Посадив на плечи. Баловала Родина сына с детских лет И песков качала гладь, Посадив на плечи. С материнской шеи слезь,
1970 |
209
КОНСТАНТИН СИМОНОВ
(Род. в 1915 г.)
* * *
А. Суркову Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как слезы они вытирали украдкою,
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Как будто за каждою русской околицей,
Ты знаешь, наверное, все-таки родина —
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
|
210
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем, Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые, Покуда идите, мы вас подождем. «Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
По русским обычаям, только пожарища
Нас пули с тобою пока еще милуют.
За то, что на ней умереть мне завещано,
1941 |
* * *
В. С. Жди меня, и я вернусь.
|
211
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра Всем, кто энает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь
1941 |
* * *
Словно смотришь в бинокль перевернутый
Все, что сзади осталось, уменьшено. На вокзале, метелью подернутом, Где-то плачет далекая женщина. Снежный ком, обращенный в горошину, —
Что-то очень большое и страшное,
|
212
Мы, пройдя через кровь и страдания,
Снова к прошлому взглядом приблизимся. Но на этом далеком свидании До былой слепоты не унизимся. Слишком много друзей не докличется
1941 |
* * *
Если бог нас своим могуществом
После смерти отправит в рай, Что мне делать с земным имуществом, Если скажет он: выбирай? Мне не надо в раю тоскующей,
Злую, ветреную, колючую,
В рай, наверно, таких отчаянных
Взял бы в рай с собой расстояния,
Взял бы в рай с собой все опасности,
|
213
Взял бы в рай с собой друга верного,
Чтобы было с кем пировать, И врага, чтоб в минуту скверную По-земному с ним враждовать. Ни любви, ни тоски, ни жалости,
Даже смерть, если б было мыслимо,
И за эти земные корысти,
1941 |
Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча, Как в дни войны, придут слуга покорный твой И все его друзья, кто будет жив к той ночи. Хочу, чтоб ты и в эту ночь была Опять той женщиной, вокруг которой Мы изредка сходились у стола Перед окном с бумажной синей шторой. Басы зениток за окном слышны, А радиола старый вальс играет, И все в тебя немножко влюблены, И половина завтра уезжает. Уже шинель в руках, уж третий час, И вдруг опять стихи тебе читают, И одного из бывших в прошлый раз С мужской ворчливой скорбью вспоминают. Нет, я не ревновал в те вечера, Лишь ты могла разгладить их морщины. Так краток вечер, и — пора! Пора! — Трубят внизу военные машины. |
214
С тобой наш молчаливый уговор —
Я выходил, как равный, в непогоду, Пересекал со всеми зимний двор И возвращался после их ухода. И даже пусть догадливы друзья — Так было лучше, это б нам мешало. Ты в эти вечера была ничья. Как ты права — что прав меня лишала! Не мне судить, плоха ли, хороша, Но в эти дни лишений и разлуки В тебе жила та женская душа, Тот нежный голос, те девичьи руки, Которых так недоставало им, Когда они под утро уезжали Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым. Им девушки платками не махали, И трубы им не пели, и жена Далеко где-то ничего не знала. А утром неотступная война Их вновь в свои объятья принимала. В последний час перед отъездом ты Для них вдруг становилась всем на свете, Ты и не знала страшной высоты, Куда взлетала ты в минуты эти. Быть может, не любимая совсем, Лишь для меня красавица и чудо, Перед отъездом ты была им тем, За что мужчины примут смерть повсюду, — Сияньем женским, девочкой, женой, Невестой — всем, что уступить не в силах, Мы умираем, заслонив собой Вас, женщин, вас, беспомощных и милых. Знакомый с детства простенький мотив, Улыбка женщины — как много и как мало... Как ты была права, что, проводив, При всех мне только руку пожимала. . . . . . . . . . . . Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой, К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча, Как в дни войны, придут слуга покорный твой И все его друзья, кто будет жив к той ночи. Они придут еще в шинелях и ремнях И долго будут их снимать в передней — Еще вчера война, еще всего на днях |
215
Был ими похоронен тот, последний,
О ком ты спросишь, — что ж он не пришел? — И сразу оборвутся разговоры, И все заметят, как широк им стол, И станут про себя считать приборы. А ты, с тоской перехватив их взгляд, За лишние приборы в оправданье, Шепнешь: «Я думала, что кто-то из ребят Издалека приедет с опозданьем...» Но мы не станем спорить, мы смолчим, Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали, Так далеко уехали, что им На эту землю уж поспеть едва ли. Ну что же, сядем. Сколько нас всего? Два, три, четыре...
За тех, кто опоздал на торжество, С хозяйкой дома первый тост поднимем. Но если опоздать случится мне И ты, меня коря за опозданье, Услышишь вдруг, как кто-то в тишине Шепнет, что бесполезно ожиданье, — Не отменяй с друзьями торжество. Что из того, что я тебе всех ближе, Что из того, что я любил, что из того, Что глаз твоих я больше не увижу? Мы собирались здесь, как равные, потом Вдвоем — ты только мне была дана судьбою, Но здесь, за этим дружеским столом, Мы были все равны перед тобою. Потом ты можешь помнить обо мне, Потом ты можешь плакать, если надо, И, встав к окну в холодной простыне, Просить у одиночества пощады. Но здесь не смей слезами и тоской По мне по одному лишать последней чести Всех тех, кто вместе уезжал со мной И кто со мною не вернулся вместе. Поставь же нам стаканы заодно
|
216
Еще вы трезвы.
Не пришла пора Нам приходить, но мы уже в дороге, Уж била полночь... Пейте ж до утра! Мы будем ждать рассвета на пороге, Кто лгал, что я на праздник не пришел? Мы эдесь уже. Когда все будут пьяны, Бесшумно к вам подсядем мы за стол И сдвинем за живых бесшумные стаканы. 1942 |
* * *
Памяти Бориса Горбатова Умер друг у меня — вот какая беда...
дверь,
«Он был».
|
217
Вместо слов, что люблю тебя, надо:
«любил»,
«был».
1954 |
* * *
Напоминает море — море.
Напоминают горы — горы. Напоминает горе — горе; Одно — другое. Чужого горя не бывает, —
1970 |
ЛЮДМИЛА ТАТЬЯНИЧЕВА
(Род. в 1915 г.)
Когда-то над хребтом Урала,
Соленой свежести полна, С ветрами запросто играла Морская вольная волна. Ей было любо на просторе
|
218
Но своенравная природа
То море в памяти хранит: В тяжелых каменных породах Волной играет малахит. Он морем до краев наполнен,
|
Меченые атомы,
Поэзии слова. Назло своим анатомам Поэзия жива. Ее слова —
Из сердца
На огненном железе я
С людьми,
|
219
Два хороших сына у меня.
Две надежды, Два живых огня, Мчится время по великой трассе.
Жизнь горит во мне, неугасима.
|
Гордым легче.
Гордые не плачут Ни от ран, Ни от душевной боли. На чужих дорогах не маячат. О любви, как нищие, не молят, Широко раскрылены их плечи, Не гнетет их зависти короста... Это правда — Гордым в жизни легче, Только гордым сделаться — Не просто. |
Пуля,
Жизнь скосившая сыновью, Жгучей болью захлестнула мать. |
220
Некого с надеждой
и любовью Ей теперь под кров свой ожидать! От глухих рыданий обессиля, Задремала. И приснилось ей, Будто бы она — Сама Россия, Мать ста миллионов сыновей. Будто в поле, Вихрем опаленном, Где последний догорает бой, Кличет, Называя поименно, Сыновей, Что не придут домой. Беззаветно храбрых и красивых, Жизнь отдавших, чтоб жила она... Никогда их не забыть России, Как морей не вычерпать до дна... Снег дымится. Он пропитан кровью. Меж убитых тихо мать идет И с суровой терпеливой скорбью В изголовье Вечность им кладет. А в душе не иссякает сила. И лежит грядущее пред ней, Потому, что ведь она — Россия, Мать ста миллионов сыновей! |
221
Я в один из самых синих дней
Из загона выпущу коней. Для отрады, Не для похвальбы Выпущу коней своей судьбы. Выбежит, игрив и легконог, Золотого детства стригунок. Я его горбушкой угощу И на луг зеленый отпущу. Явится, Внезапный, как стрела, Конь-огонь, Не знающий седла. Серебром уздечек и копыт Юность моя дробно прозвенит. Положу я сахар на ладонь: — На, поешь, Мой норовистый конь! — ...Выйдет зрелость — Конь мой коренной, Крепкогрудый, Масти вороной. Умница, послушный седоку, Он меня подхватит на скаку. Дам ему отборного овса И с надеждой вагляну в глаза: — Конь мой сильный, Конь мой коренной, Расставаться не спеши Со мной! — У меня есть и четвертый конь. Он устал от скачек И погонь. Чуть бредет, Недугами томим. Это — старость, Конь студеных зим. Но пока еще не время мне О последнем говорить коне! |
222
Едва разлука
Выстелет снега, К нам входит одиночество Без стука. В нем часто видят Хитрого врага, А я нежданно обрела в нем Друга. Не надо одиночества Бояться Живущим в многолюдной Быстрине. Оно дает нам С мыслями собраться И с совестью побыть Наедине. |
Когда, утратив свежее звучанье,
Обычными становятся слова, — Приходит к нам высокое молчанье, Стозвучное, живое, как молва. Так, выразить словами не умея
|
* * *
Я без Урала не могу.
Стоит перед глазами Он то утесами в снегу, То синими лесами. |
223
То сталью,
Зреющей в печах, Берущей жар у солнца. То стройкой в просверках, В лучах Мгновенно обернется... И намять, Вызвездив костры, Положит светотени На степь. И на Магнит-горы Гигантские ступени. ...Стою на тающем снегу, Охмелена весною. Я без Урала не могу. Урал всегда со мною. Да, он со мной, А не вдали, За сизой кромкой леса. Растворено в моей крови Твое, Урал, железо! |
ВЕРОНИКА ТУШНОВА
(1915-1965)
Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк: девочкой потерянная кукла на железных скрещенных путях. Над платформой пар от паровозов
|
224
Б. Н. Яковлев.
Транспорт налаживается. 1923
Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды, полные внезапной и жестокой, горькой человеческой беды. Девочка кричала, и просила,
Но никто не подал ей игрушки,
Маленькая смерти не поверит,
Некуда от странной мысли деться:
1943 |
* * *
Вот говорят: Россия...
Реченька да березки... А я твои руки вижу, узловатые руки, жесткие. Руки, от стирки сморщенные, слезами горькими смоченные, качавшие, пеленавшие, на победу благословлявшие. Вижу пальцы твои сведенные, — все заботы твои счастливые, все труды твои обыденные, все потери неисчислимые... Отдохнуть бы, |
™ Советская поэзия, т. 2
225
да нет привычки
на коленях лежать им праздно... Я куплю тебе рукавички, хочешь, синие, хочешь, красные? Не говори «не надо», — мол, на что красота старухе? Я на сердце согреть бы рада натруженные твои руки. Как спасенье свое держу их, волнения не осиля. Добрые твои руки, прекрасные твои руки, матерь моя, РоссияI 1962 |
* * *
Сто часов счастья...
Разве этого мало? Я его, как песок золотой, намывала, собирала любовно, неутомимо, по крупице, по капле, по искре, по блестке, создавала его из тумана и дыма, принимала в подарок от каждой звезды и березки... Сколько дней проводила за счастьем в погоне на продрогшем перроне, в гремящем вагоне, в час отлета его настигала на аэродроме, обнимала его, согревала в нетопленном доме. Ворожила над ним, колдовала... Случалось, бывало, что из горького горя я счастье свое добывала. Это зря говорится, что надо счастливой родиться. |
226
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться, чтобы не было сердце лениво, спесиво, чтоб за малую малость оно говорило «спасибо». Сто часов счастья,
1962 |
* * *
Осчастливь меня однажды,
позови с собою в рай, исцели меня от жажды, подышать немного дай! Он ведь не за облаками, не за тридевять земель, — там снежок висит клоками, спит апрельская метель. Там синеет ельник мелкий, на стволах ржавеет мох, перепархивает белка, будто розовый дымок. Отливая блеском ртутным, стынет талая вода... Ты однажды ранним утром позови меня туда! Я тебе не помешаю и как тень твоя пройду... Жизнь такая небольшая, а весна — одна в году. Там поют лесные птицы, там душа поет в груди... Сто грехов тебе простится, если скажешь: — Приходи! |
227
* * *
Человек живет совсем немного —
несколько десятков лет и зим, каждый шаг отмеривая строго сердцем человеческим своим. Льются реки, плещут волны света, облака похожи на ягнят... Травы, шелестящие от ветра, полчищами поймы полонят. Выбегает из побегов хилых сильная блестящая листва, плачут и смеются на могилах новые живые существа. Вспыхивают и сгорают маки. Истлевает дочерна трава... В мертвых книгах крохотные знаки собраны в бессмертные слова. 1965 |
ВАДИМ ШЕФНЕР
(Род. в 1915 г.)
Ничего мы тогда не знали,
Нас баюкала тишина, Мы цветы полевые рвали И давали им имена. А когда мы ложились поздно,
...Пусть не все нам сразу дается,
|
228
Ни во чьей (и не в нашей) власти
Ощутить порою ее, Но в минуты большого счастья Обновляется бытие, И мы вглядываемся в звезды,
И таким он кажется новым
|
Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена, И в облаках морозного тумана Обугленная высится стена. Еще обои порванные помнят
И пусть я все забуду остальное —
Оно каким-то чудом не разбилось.
Свидетель довоенного уюта,
|
229
Куда ж она, неведомая, делась
Иль по дорогам странствует каким, Та девушка, что в глубь его гляделась И косы заплетала перед ним?.. Быть может, это зеркало видало
Теперь в него и день и ночь глядится
Его теперь ночная душит сырость,
|
Много слов на земле. Есть дневные слова —
В них весеннего неба сквозит синева. Есть ночные слова, о которых мы днем
Есть слова — словно раны, слова — словно суд, —
Словом можно убить, словом можно спасти,
Словом можно продать, и предать, и купить,
Но слова всем словам в языке у нас есть:
Повторять их не смею на каждом шагу, —
Кто их часто твердит — я не верю тому,
|
230
Он не вспомнит о них на горящем мосту,
Их вабудет иной на высоком посту. Тот, кто хочет нажиться на гордых словах,
Тех, что в темных лесах и в траншеях сырых,
Пусть разменной монетой не служат они, —
И не делай их слугами в мелком быту —
Когда радость — как буря, иль горе — как ночь.
|
Умирает владелец, но вещи его остаются,
Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды. В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды. Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться, —
Оттого, что тебя почему-то не станет на свете,
Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье,
|
231
До обидного жизнь коротка,
Ненадолго венчают на царство, — От глотка молока — до глотка Подносимого с плачем лекарства. Но меж теми глотками — заметь! —
Если жизнь не легка, не гладка,
Через горы, чащобы, пески,
Вот и кончен далекий поход, —
|
Есть в городе памяти много домов,
Широкие улицы тянутся вдаль, Высокие статуи на площадях Стоят — и сквозь сон улыбаются мне. Есть в городе памяти много мостов,
|
232
Есть в городе памяти маленький дом
В глухом переулке, поросшем травой; Забито окно, заколочена дверь, Перила крыльца оплетает вьюнок. ...Когда это дело случится со мной, —
И сразу же трещины избороздят
|
Не привыкайте к чудесам —
Дивитесь им, дивитесь! Не привыкайте к небесам, Глазами к ним тянитесь. Приглядывайтесь к облакам,
За мигом миг, за шагом шаг
|
Кто белой ночью ласточку вспугнул, —
Полет ли дальнего ракетоносца Или из бездны мирозданья гул, Неслышный нам, в гнездо ее донесся? |
233
Она метнулась в воздухе ночном,
И крылья цвета вороненой стали Цветущий мир, дремавший за окном, Резнули дважды по диагонали. Писк судорожный, звуковой надрез
И снова в соснах дремлет тишина,
|
За пятьдесят, а все чего-то жду.
Не бога и не горнего полета, Не радость ожидаю, не беду, Не чуда жду — а просто жду чего-то. Хозяин вечный и недолгий гость
Чего-то жду, чему названья нет,
Чего-то жду в богатстве и нужде,
|
234
ТОУШАН ЭСЕНОВА
(Род. в 1915 г.)
С туркменского
Кемине!
Во славу твою Племена собрались на той. Чередой веселых торжеств Прославляется образ твой, Жизнь твоя достойна хвалы, Стих твой — грамоты золотой! Был твой стих жемчужным ручьем, Грудь твоя — алмазной горой. Моего народа любовь, Незабвенный мастер, тебе! Ты с весельем дружил: душа У поющего не строга. Уток — девушек ты унес На зеркальные берега. Молодицам ты песни пел, Кемине — «покорный слуга». Ты- бахши великой любви! Вся любовь, наш мастер, тебе! «Мы — у ног Кемине!» — гремят Соловьи у кибитки твоей. Ты умолк. Но стих твой живет Сотню лет — словно сотню дней. Крепнет песня из века в век Чистотой и силой своей. Ты певец народной любви, И любовь наша, мастер, — тебе! Баев, ханов, кази — их всех Кемине за ворот держал! |
235
Все богатство твое, певец, —
Огневое сердце твое! Замиравшее от любви, Молодое сердце твое! Окрыленное, как струна, Ветровое сердце твое! Запахнувшееся в тряпье, Кочевое сердце твое! От него — и песни зажглись, Наш великий мастер, в тебе! 1940 |
Ты подрос, и в твоей благодатной тени,
Мой зеленый, мой солнечный сад в Ашхабаде, Потекли чередой беспечальные дни, Словно строки дестана в заветной тетради. На тебя я немало потратила сил,
Ночь, та темная ночь, перед тем как прийти,
И засыпала щебнем, втоптала в песок
Черной тучей над городом ночь пронесло...
И на небо высокое глянула я —
|
236
С белой марлей в руках наклонясь надо мной,
Мне грузинка ло-своему что-то сказала, И язык ее был для меня как родной, Потому что я сердцем его понимала... Над постройками новые зори встают,
Дни проходят...
Я проснулась однажды — цветет виноград,
За весною и жаркое лето пришло, —
1949 |
ДЕБОРА ВААРАНДИ
(Род. в 1916 г.)
С эстонского
Долгой и трудной дорогой к тебе возвращалась я, Таллин!
Волосы гладили мне Балтики ветры родные. Мимо тянулись обозы, танки кругом грохотали. Радостью грудь наполнялась, хотелось смеяться впервые. Вновь я тебя увидала, мой Таллин родной и прекрасный,
|
237
Таллин, скажи, кто кормил без меня голубей сизокрылых,
Кто, поднимаясь на холм твой, привычные трогал ступени, Окна заре открывал и, как прежде, на улицах милых, Тихий, влюбленный, скитался с охапкой росистой сирени? Полы шинели походной в пыли от пути боевого.
Вот я пришла к тебе, Таллин, окутана запахом гари,
Это ли, Таллин, порог твой, испытанный злобою вражьей?
1944 |
Кап да кап — и все хрустальней
Слышу чистый звук с утра; Гном ли бьет по наковальне Из литого серебра? И мне прутья вербы голой
Мышь бежит средь мерзлых кочек;
И он в грудь мою стучится,
1955 |
238
Жалкие искусственные розы
Обрамляют карточку венком. Выбрав неестественные позы, Замерли невеста с женихом. Ничего понять не в состоянье,
Да еще воротничок крахмальный
Сделан он фотографом с базара.
Ей теперь не грех и подивиться,
Маленькие, средние, большие...
1957 |
Сегодня дружба лишь нужна и никого нет лишних.
Зачем ты хочешь для меня воспеть тысячелистник? |
239
Иль для меня цветок иной
не вырос при дороге? Тысячелистник? Да, ты мой, полезен для здоровья. Когда увязнет даль в снегах
И поднесем навар к губам.
1959 |
Что лучше других это утро —
проснувшись, я вдруг поняла. Октябрь мой — близнец мой мятежный — сжигал все, что было, дотла. Час пробил для осени нежной. Вдоль Пирита море дремало.
Шло утро во власть садовода.
Шли яблони, вишни, черешни. Вдруг, розу увидев в витрине,
Казалось, вновь детство настало. |
240
Душа, как ладонью прикрытый
огонь — чтобы ветер утих, достойна и дрожи сердечной, и сотен томов золотых, — останься со мною навечно. И взоры детей пораженных
Домой мы шли в запахе яблок. Потом мы, усталые, сели
Ледовые саги нам пел он. Еще этот атомный белый
А утро — отдать садоводу. 1959 |
* * *
Я знаю — внизу, в голубом тумане
твой сказочный город огнями горит. И все меня мучит одно желанье — тебе его снова и снова дарить! Я б ставила перед тобой постепенно
|
241
его телемачту — мечту модерна;
кафе уютные, без затей; базар, куда запах привносит деревня, где лошаденка восхищает детей; небесные тропы перелетной стаи;
1960 |
Осень полна детьми,
старыми и молодыми; тянут ее за подол, ловят ее ладошки, ржавые, мокрые бабочки-листья. Голые и каштановые
Дуб бросается желудями.
|
242
Желтая крыша над нами редеет и пропадает.
Желтый ковер словно сворачивают. Белые снежные дети серого облака падают с неба.. 1960 |
Они рождаются в студеную ночь, когда...
...Я распахнула окно и увидела северное небо.
Мое дыханье исчезало в ночи.
Звук, непонятный, неясный,
Мысли, странствующие бок о бок с моими,
|
243
И любовь, словно солнце,
отбрасывающее длинные тени, смешные тени с длинными ушами, бегущие впереди нас. И ты говоришь: «Смотри, скоро вечер. Ты боишься, бедный дружок мой?» 1962 |
В вечерних сумерках,
когда я чужестранкой прохожу под стук шаров бильярдных и бормотанье радио, под сенью лавров и магнолий, всякий раз меня задерживает кто-то, со мною заговаривает. Оно единственное Своим звенящим ароматом, своим чуть слышным ароматом, словно звезда забытая сквозь тучу. Оно единственное. Я узнаю тебя, твой аромат соединил в себе всю кислоту плодов, которые созреют, и упоение и горечь. И гибель белых лепестков. 1964 |
Подпирают дерева-плакуши
неподвижно виснущие тучи. Свет из неба выцежен до капли. Море тоже наподобье пакли. Кто тут ходит и чего он ищет? Тут одно сплошное пепелище. Далеко умчался парус алый, кинулся вдогонку ветер шалый, сразу же серебряный прибой повернулся к берегу спиной. Потускнели радужные зори, и осталось брошенное море |
244
в неживой дремучей тишине
с вечером своим наедине. Лишь рыдающие где-то птицы преданно мечтают возвратиться. 1969 |
Забрести на берег до рассвета,
в час, когда волна встает с трудом, и себя отдать на милость ветра перед близящимся зимним днем, перед неуемным снегопадом,
Ибо переменчива пучина.
Через хвойный полог наглядеться
Выхватить из тьмы ненастный берег,
1970 |
МИХАИЛ ДУДИН
(Род. в 1916 г.)
О мертвых мы поговорим потом.
Смерть на войне обычна и сурова. И все-таки мы воздух ловим ртом При гибели товарищей. Ни слова |
245
Не говорим. Не поднимая глаз,
В сырой земле выкапываем яму. Мир груб и прост. Сердца сгорели. В нас Остался только пепел, да упрямо Обветренные скулы сведены. Трехсотпятидесятый день войны. Еще рассвет по листьям не дрожал,
Тут бесполезно было звать врачей,
Смотрел на нас, и молча ждал конца,
Ну, стой и жди.
Потом сильней, входя в горячий пыл.
Мир раскрывался.
Как время, по траншеям тек песок.
|
246
Еще минута.
Задымит сирень Клубами фиолетового дыма. Она пришла обескуражить день. Она везде. Она непроходима. Еще мгновенье.
Лесная яблонь осыпает цвет,
Звенят стрижи.
А мир гремит на сотни верст окрест,
Весь этот лес листом и корнем каждым,
Да, это жизнь.
Горячий луч последнего рассвета
Нелепа смерть.
|
247
И сразу канул в омут тишины
Трехсотпятидесятый день войны. Он не дожил, не долюбил, не допил,
И, может быть, в песке, в размытой глине,
И полетит письмо из этих мест
Пусть даже так.
Пусть даже так.
Пусть им навстречу солнце зноем брызнет
1942 |
* * *
И. Т. В моей беспокойной и трудной судьбе
Петляли дороги, и ветер трубил
|
248
Была ты со мной в непроглядном дыму,
Надежда моя и броня, Я, может, себя полюбил потому, Что ты полюбила меня. 1947 |
Седина отсчитывает даты,
И сквозит тревогою уют. В одиночку старые солдаты Песни позабытые поют. Может, так, а может, к непогоде
Может быть, и мы, и песни стары.
Легкие и свежие.
Там, где переходы и завалы,
С недопетой песней умирали,
Песне что — звенеть на вольной воле,
|
249
И не надо!
Ты меня не трогай. У Победы тоже боль своя. А тебе своей идти дорогой И с девчонкой слушать соловья. Он поет.
Звезды затихают в хороводе.
1965 |
Был год сорок второй.
Меня шатало От голода, От горя, От тоски. Но шла весна — Ей было горя мало До этих бед. Разбитый на куски,
И где-то там,
|
250
А льдина подплывала,
За быками Перед мостом замедлила разбег. Крестообразно, В стороны руками, Был в эту льдину впаян человек. Нет, не солдат, убитый под Дубровкой
Как он погиб на Ладоге,
...По всем морям,
Плывет под блеском всех ночных созвездий,
...Я видел мир,
Смеялись дети в Лондоне.
Землетрясенья встряхивали суши.
|
251
Моей душе покоя больше нету.
Всегда, Везде, Во сне и наяву, Пока я жив, Я с ним плыву по свету, Сквозь память человечества плыву. 1966 |
Зачем мы люди, почему?
Я долго думал на рассвете,
Протоки светлое колено
Тянулось облако на север,
Мир пробуждался без расчета,
За ним тянулся шлейф невесты,
Над взгорьем жаворонок звонко
1967 |
252
Какая ты смешная, право,
Походкой легкою, как дождь, Чтобы не сделать больно травам, Почти на цыпочках идешь. А я оглядываюсь ради
1967 |
Гремят над землею раскаты.
Идет за раскатом раскат. Лежат под землею солдаты. И нет безымянных солдат. Солдаты в окопах шалели
В родимую землю зарыты,
Зарница вечерняя меркнет.
У каждого личное имя,
|
253
Одна у нас в жизни
Присяга, И Родина тоже одна. Солдатского сердца отвага И верность любви отдана. Летят из далекого края,
Играют горнисты тревогу.
1969 |
Стихи, стихи, бойцы моей души.
Моя победа и моя отрава. Забвенья и сомненья камыши... И под обстрелом стонет переправа. Что ждет тебя на дальнем берегу? —
Но ты жива, поэзия, жива!
Ты весь огонь берешь себе на грудь,
1969 |
254
ХАМИД ЕРГАЛИЕВ
(Род. в 1916 г.)
С казахского
(Из поэмы)
Скачут с криками джигиты,
Скачут вслед за табуном. Но пускай гремят копыта — Спи, малыш мой, Крепким сном! Не испытывай тревоги В безмятежном забытьи: Впереди твои дороги, Беды, праздники твои. Спи, ворочаться не надо! Спи, Ахмет мой, Не вздыхай! Не следи за мною взглядом — Я и так с тобою рядом: Альди-альди-альди-ай! Спи, родной!
|
255
Дни летят.
Не потому ли Ночи крыльями взмахнули? Подрастай в родном ауле, Спи, мой милый, Не вздыхай! Спи, ворочаться не надо! Спи — и я прилягу рядом. Альди-альди-альди-ай! * Так женщина в ночи и утром рано
Старик Жубан на мир смотрел устало,
Надеялся Куан зажить богато —
Все десять теток заявили чинно:
Молились тетки.
А мать в глухой ночи и утром рано
|
256
Как ныне душу распахнуть поэту
Тому, что на Акжаре было снето? Как на вопросы бесконечных дум Найти в былом правдивые ответы? Всего шестой годок крутому веку.
О медленное время!
Я знаю, время, и в степном просторе
Что ж, станет он ладонь,
Кто жаждал звуков — тех в былые годы
Взгляни же, время, замерев в сторонке:
Я верю, в мире ветра, в мире муки
9 Советская поэзия, т. 2 |
257
Взгляни, домбра, на этого младенца:
Судьбою дирижирует он дерзко! Вникает он и в радость, и в беду — Уже сейчас им никуда не деться. Тебе, домбра казахская, по праву
|
МИХАИЛ ЛЬВОВ
(Род. в 1916 г.)
У самых волн мы пировали,
Мы югом руки обожгли, И на холодном перевале Мы к небу близко подошли, Где вровень с солнцем, с небом рядом Белело зданье и кругом Крошились камни колоннады; Травой заполнило пролом, Как мрамор, облако проплыло, Стояли боги на пути — И так, казалось, можно было До Древней Греции дойти. 1940 |
* * *
Я нынче страшным расстояньем
От мирной жизни отдален, И вспомнить я не в состоянье Театра свет, ряды колонн, И лебединые страданья, И лебединую беду, Я только слышу тут рыданья, |
258
И только вижу лебеду,
И вспоминаю об искусстве, Как о далекой старине, Как о любви, о первом чувстве. К ним не вернуться больше мне. И, снова зубы сжав до хруста, Иди вперед и в грязь и в ров. И кажется, что нет искусства, А есть железо, хлеб и кровь... 1941 |
* * *
Чтоб стать мужчиной, мало им родиться.
Чтоб стать железом, мало быть рудой. Ты должен переплавиться. Разбиться. И, как руда, пожертвовать собой. Какие бури душу захлестнули! Но ты — солдат, и все сумей принять: От поцелуя женского до пули, И научись в бою не отступать. Готовность к смерти — тоже ведь оружье. И ты его однажды примени... Мужчины умирают, если нужно, И потому живут в веках они. 1943 |
* * *
Есть мужество, доступное немногим, —
Все понимать и обо всем молчать, И даже в дружбе оставаться строгим, А если боль — о боли не кричать. И, как металл, лететь в сражений гущу, Чтоб в дальность цели, как в мишень, войти, — Железу, как известно, не присущи Лирические отступы в пути. Вычерчивая линию красиво, Чтобы над целью вырасти в дыму, |
259
Снаряд в пути не делает извивов
И в гости не заходит ни к кому. Так ты пойдешь, немедленно и гордо, Как полководец, сквозь железо лет И станешь безошибочным и твердым — Но тут уже кончается поэт. 1943 |
Мне ночью снились мирные года
И дачи, от которых нет следа, И крупные июньские цветы, Которыми в меня кидала ты. Приснились довоенные друзья, И, как ребенок, был растроган я. Так мало ласки выпадает мне, Что рад я ласкам, встреченным во сне. И я проснулся, снова полный сил. И я друзей за сон благодарил. За ясный взгляд, за поцелуй во сне Спасибо вам, приснившиеся мне. 1943 |
М. Г. Фомичеву
1944 |
260
А. Б. Лозовскому Полковник, помните Скалат,
1944 |
* * *
Я был убит приснившимся осколком.
Моя невеста плакала вдали. Она еще не выплакалась толком, — Уже за ней охотники пришли. Нет, я тебя, о жизнь, не обвиняю
Меня любила девушка. Наверно,
Прости меня, далекая, живая,
Но в шесть утра горнисты Измаила,
1945 |
261
* * *
Как будто я за веком следом ездил,
Его дыханье трогало меня, И спал, и стыл я на его железе, И обжигался у его огня. Я с ним узнал и тишину и грозы. И от неге ни душу, ни глава, Как от железа руку мне в морозы, Без крови оторвать уже нельзя. 1945 |
* * *
В. С. Тихонову Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти,
1956 |
Века считали:
Россия — дали, Россия — синь, Россия — сани, Поля с лесами, Россия — стынь, Россия — косность, Солома в космах, Россия — сон, |
262
Россия — стон,
Кандальный звон, Церквей трезвон... Да, той России
В снега, в морозы —
Народов гордость,
1961 |
* * *
Я начал бурно жизнь,
как в наступленье. О, сколько страсти отдано годам! Исключено любое отступленье. |
263
Я жизнь свою
банкротству не отдам. Я эту жизнь не дам на осмеянье —
и ни грядущих дней, И, принимая с вечностью слиянье,
распрощаюсь с ней. 1974 |
РЕВАЗ МАРГИАНИ
(Род. в 1916 г.)
С грузинского
Повсюду узнаю отчизны ветерок.
Не сразу отличу, но рано или поздно На небесах собратьев, когда наступит срок, Я начинаю находить родные звезды. К товарищам по жизни испытываю любовь,
Друзья мои везде, а там — друзья друзей,
И где бы ни был я, куда я ни пойду,
|
264
Песнь братства потому мне наполняет грудь,
И в силах я воспеть красу чужого края. Я говорю ему: «Благословенен будь!», Чтобы и он расцвел, как Грузия родная. Куда я ни пойду, в моей душе всегда — Моя земля, и солнце, И звезды слюдяные, И если бы я
Как мог бы полюбить края иные! |
В стихах моих, быть может, мало соли? Нет соли там — в
Сванетии родной. А вдруг стихи ни в радости, ни в боли Не всколыхнут соленою волной? В стихах моих, быть может, соли мало, Я костью слаб и не могу расти? Сванетия родная отдавала Всегда мне соль последнюю в горсти. Не знаю. Может быть. Такое горе, А может, соль, не каждому видна, Потом в моих стихах проступит вскоре? Сомнений ночь горька и солона. Виной происхожденье мое, что ли? Сванетия! Я у нее в долгу, Не может быть, чтобы меня без соли Отправила — Поверить не могу! За тридевять земель, пойду, запомни, За тридевять морей — В любом краю добуду соль, Насыплю на ладони, Чтоб Грузию обрадовать свою. |
* * *
Светает!
И встал над горами туман, Туман над долинами лег, Тянется в небе белесая тьма, |
265
Над нею — гранита отрог,
И слышится песня, и песне той дан Границей небесный порог. Я слышу: вершина Тетнульда гудит, Где сказочной Дали приют, Снопами лучей, всей их связкой горит Природы незыблемый труд. Сумрак облака локоном Дали развит, И «Лилео» ветры поют. Я вижу: в отчизне восходит рассвет, А горы в седых облаках, И от солнца на льду капель радужный свет, Как родинок блеск на щеках. Чешуею ингурской форели в ответ Лед сверкает в несчетных тонах. Светает! И слышатся звуки трубы: Спасем тебя, родина-мать! В бой готовятся гор ледяные столпы, С героями в бой выступать. Уж светает!
Привет, гранитная рать! Светает! С вершин уползает туман, Гром утра долиною лег, В небе тает седых облаков караван, Светлеет скалистый отрог, И слышится песня, и песне той дан Границей небесный порог. |
Не помню, снился сон или не снился, —
Но поздно я проснулся И к скале, взглянув на небо, Трудно прислонился В глухой послерассветной полумгле. |
266
Взирают хмуро из-под снежных шапок
Вершины гор, и курится очаг, И сонная Зекари с боку на бок Ворочается в травах и ручьях. И, расщепленный на две половины, Меня окликнул придорожный бук, И воды Черной речки, как лавины, Из русла выйдя, разлились вокруг. Я крепко спал, пока раскатом грома Насильно не был поднят ото сна. Я пробудился... Пробудился! Дрема от заспанного сердца отошла. И по стопам природы Вниз По скалам Я ринулся, — И молнии зигзаг Запечатлелся светом отраженным В слезах моих, в глазах моих, в слезах.
странное мое. |
* * *
В Сванетии — в торжественном безмолвии снегов и гор — я смерти не боюсь!
Руками мощно я ломаю молнии, и с ветром — равный с равным — я борюсь! И, наплутавшись по ущельям диким, ночную непогоду не кляня, я путником, задумчивым и тихим, ложусь устало где-то у огня. |
267
И, лежа, я слежу весь вечер длинный, чтобы огонь до света не погас, и слушаю я сванский сказ старинный, и сон мой после так похож на сказ!
Я сплю над нелюбовью и любовью, грусть, над тобой и над тобой, вражда.
Днем снова путь...
но какой строки! |
Жизнелюбцы всегда ненавидят беду.
Не люблю я печаль. И с тоской не в ладу. Знаю цену тоске и печали, Пули волосы мне опаляли. Да, стреляли в меня — не раз и не два.
Благодарный судьбе, я лежал на спине И сквозь битвенный дым видел солнце огром И полнеба пылало в закатном огне, Словно уголь в печи, докрасна раскаленное. Это было и сплыло, Быльем поросло. А сегодня в
горячее солнце приподнялось. |
268
ЭДИ ОГНЕЦВЕТ
(Род. в 1916 г.)
С белорусского
Не обходи порога моего,
Смеясь удаче!
Душою плача!
За чаркой с песней,
И помолчим... |
Я в сорок первом думала:
не выживу В разлуке с твоими соснами, С твоими лугами росными,
как вкус ржаного хлеба...
сраженьем обожженную,
не побежденную.
у пыльного вокзала
|
269
Пригорками,
речками, травами... И как я над тобой в те дни ни горевала,
светил за перевалом. |
* * *
Полюбил сосну горячий ветер,
Нежных чувств от леса не скрывал И любовь свою ко всем на свете, Ко всему живому ревновал. Сосенке, беспечной и веселой, Ревность и свиданья — ни к чему: Иглами поклонника колола И во всем перечила ему. Злился ветер, жадный и упрямый, — Улетел!.. Еще любил пока, Молниями часто эпиграммы Посылал сосне издалека. У бродяг любви не встретишь вечной: Скоро ветер позабыл сосну, А сосне, веселой и беспечной, Стало скучно слушать тишину. Не с кем спорить, некому перечить, И сосне осталось тосковать По любви, по ревности, по встрече... Логика у женщин такова! |
ЮСУП ХАППАЛАЕВ
(Род. в 1916 г.)
С лакского
* * *
Кто лучший воин — даст ответ война,
Разлука скажет, чья верней жена, А горная неторная дорога На лучшего укажет скакуна. |
270
Года проверят истинность заслуг,
И выявит беда, кто лучший друг. И оценить, как жизнь вокруг прекрасна, Всегда заставит роковой недуг. |
Многих баловней судьбы,
Что в веках не убывают, Руки мягкими бывают, Словно губы лошадей. И тверды в горах всегда
Многих баловней судьбы,
Но мягки в горах всегда
Прекрасен мир, сменяющий одежды, Воздевший солнце на рога быка. Прекрасна жизнь: любовь, бои, надежды; Одно печально: слишком коротка. |
271
АДАМ ШОГЕНЦУКОВ
(Род. в 1916 г.)
С кабардинского
* * *
Зерно не пропадает без следа,
Зерно, упав, дает зеленый всход, А упадет лучистая звезда — И никогда уж снова не взойдет. Зерно твоей любви в душе другой
1960 |
Уже, как тетива, натянута строка,
И жду я, чтоб слова, как стрелы, полетели, Но твердости еще не обрела рука, Глаза не отыскали цели. Уже словесные собрал я семена,
В тревогах, в поисках, как пахарь и стрелок,
1964 |
272
Сквозь цепкие кусты — на склон высокий,
Туда, туда, где вольно дышит грудь!.. Как злые львы, гривастые потоки Кидаются, чтоб заградить мне путь. Пусть лютый зной палит меня, как пламя,
Меня дорога не манит иная,
1964 |
ХАБИБ ЮСУФИ
(1916-1945)
С таджикского
Настало время, мой калам, отныне стань острей меча!
Настало время, песнь моя, рази и бей, гремя как гром, Чтобы грозой настичь врага, чтоб уничтожить палача, Чтобы засох его арык и чтобы рухнул вражий дом. Любви к отчизне целый мир ты в сердце носишь, мой народ.
Теперь, когда гремит война, когда в огне моя страна,
Не дрогнул я!
22 июня 1941 г. |
273
* * *
...Когда нежданной передышки
Пришла короткая пора, Нам старшина принес две книжки Из разоренного двора. Их обожгли огонь и пули,
Мы бережно читали знаки
И в наступленье в нашей роте
1942 |
ДЖЕМАЛДИН ЯНДИЕВ
(Род. в 1916 г.)
С ингушского
Я с Пушкиным на скалах снеговых
Присутствовал при заревом пожаре, Здесь Лермонтовым выкованный стих Я в юности читал другой Тамаре. Здесь я узнал аулов горных речь
Отсюда в серой предрассветной мгле
|
274
Я уходил, чтобы вернуться снова,
Внимательней, суровей стал мой взгляд, Но соль и сахар языка родного Я берегу, как много лет назад. 1966 |
ХАЛИМАТ БАЙРАМУКОВА
(Род. в 1917 г.)
С карачаевского
* * *
Думаешь, с криком «ура!»
Любят и верят сильнее? Я не кричу «ypal», Я молча любить умею. Молча. Наверняка. Вечно и неизменно. Шум исчезает, как пена, Но остается река Там, Где любовь глубока. Не верю я Крикунам, В крике пружинящим шею. Я молча жизнь отдам, Я молча любить умею. 1962 |
* * *
Во мне городского
(Того, кабинетного) мало, Мне вешние пашни Домов стоэтажных Милей, Как жадно теперь я бы шуму лесному внимала! |
275
В руке бы сжимала
Застенчивый стебель полей... И, ноги босые в росе леденящей купая, Простуды не зная, От зноя Не пряча лица, По горным потокам, По выступам камня ступая, Все горы обшарить хотела бы я До конца. Во мне городского (Бумажного, книжного) мало, Мне более сладок тенями завешенный сад... Крестьянка во мне Не заснула, А чуть задремала, И вот пробудилась, И тянет, и манит назад... 1966 |
МИРЗА ГЕЛОВАНИ
(1917-1944)
С грузинского
К тебе вернусь я поздно или рано,
Развею и туманы и дожди, Своей улыбкой залечу все раны, Ты только жди меня, родная, жди. Я соберу друзей легко и скоро,
И ты услышишь медленные песни
|
276
Зурна начнет твою улыбку славить,
Ей басом отзовется барабан, И каждый, кто придет тебя поздравить, От знойного маджари будет пьян. ...На скатерти небес я справлю свадьбу,
1942 |
От Мтацминды до Смоленска путь далек:
Были горы, были степи и болота. Помнишь ночь? На минном поле ты залег Под огнем неумолимых пулеметов. Помнишь Днепр, Холодный, мутный, как рассвет? Осень листьями дороги устилала... Был я ранен, а остался только след — Небо Родины, как лекарь, исцеляло. ...Я твой дом своим письмом не огорчил: Написал, что в битвах всякое бывает, Что охотник из Пшави не отступил, Сердце друга на войне не умирает. Сердце, нет, не умирает, как боец, Все мне кажется теперь в огне похода, Что отныне я владелец двух сердец, Что к своим годам твои прибавил годы. 1943 |
Ты не пиши мне, что расцвел миндаль,
Что над Мтацминдой небо, как атлас, Что Грузии приветливая даль Согрета солнцем ласковым сейчас. |
277
Что Ортачала, как и ты, с утра
Надела платье из степных цветов И что вздыхает гордая Кура, Когда Метехи видит средь садов. С огнем я этой ночью воевал, И все казалось мне в дыму атак, Что за спиной Тбилиси мой стоял И так смотрел! И улыбался так! А в Ортачала расцветал миндаль, Диск солнца плыл по черепицам крыш, И ты пришла. И только было жаль, Что вдалеке, любимая, стоишь. Ты не пиши... Ведь знаю я и сам, Что весь в цветах лежит проспект Шота И кто-то ходит ночью по полям, Их одевая в летние цвета. И знаю, знаю, что сиянье дня Хранишь ты в сердце трепетном своем, И если пуля обойдет меня, И если весны встретим мы вдвоем, Тогда скажу я то, о чем молчал: Что я навек пришел к глазам твоим, А тот, кто солнце в битве отстоял, Имеет право любоваться им. 1943 |
СЕМЕН ДАНИЛОВ
(Род. в 1917 г.)
С якутского
Я родился в крае синеоком,
В этом смысле люди словно реки; Я сужу о каждом человеке По его началу, По истокам. |
278
Синеокий край над речкой Синэ,
Где вода с морозами в разладе, Где зимой не замерзают пади, Где снега — как белый пух гусиный. Воздух напоен настоем свежим,
Там тайга раздольная. Однако Загуляет вьюга-завируха, Сразу испытает силу духа — Что в нем больше, Стали или шлака? Летом и 8имой земля опрятна. Даже белоснежные сугробы Там особой, Самой чистой пробы, Скрыть нельзя и маленькие пятна. Там пятно, пусть даже небольшое,
Добрые хозяюшки на Синэ,
В год, когда Октябрь гремел в Сибири, Там родился я в семье якута, Чтобы стать охотником, Как будто Ничего иного нету в мире. Я бы рассказал еще немного, Как, ворвавшись буйным половодьем, Он рванул судьбы моей поводья И открыл мне новую дорогу. |
279
А о том, насколько интересней
Зазвучали песни по-над Синэ, От ее волны набравшись силы, Лучше пусть расскажут сами песни. 1967 |
Я — твой сын, твой певец,
Твой восторженный гордый горнист. Твой боец, твой гонец, Конь мой скачет, и путь мой горист. От тебя — мой огонь,
Твой боец, твой певец. Если речь моя станет пуста, Если я — отступлю Или — лжи уступлю, Ты закрой мне ладонью уста. 1970 |
ПЕТРЯ КРУЧЕНЮК
(Род. в 1917 г.)
С молдавского
И победы твои, и утраты —
Все на памяти прожитых лет. Нет меня — Без российского брата: Без России Молдавия нет. О Россия, Россия, Россия! Без тебя я — слезинка в пыли, Ручеек, что в степях обессилел, |
280
След звезды, догоревший вдали,
Словно вынутый кол из забора, Что ни дышло, ни ручка косы... Без тебя я, как птица, Которой Не клевать на свободе росы. О Россия, Россия, Россия! Ты дала нам высокий полет. Без тебя бы Мой край оросили Слезы горя — на годы вперед, Без тебя бы мой край, как хотели, Так и рвали бы все на куски. И ни хлеба, ни теплой постели Не видали б мои земляки. Без тебя наши светлые зори
И пришельцы бы тюрьмы для нас Повелели бы Нам же построить. Забывать нам об этом не стоит. Так ведь было. Так было не раз. О Россия, Россия, Россия! Ты дала нам свободный полет. Без тебя бы мой край оросили Слезы горя — на годы вперед. Ты богата, Россия, богата Лаской матери, сердцем сестры И зарей над крестьянскою хатой В пору праздничной страдной поры. |
281
Годы вечного братства с тобою
Я сегодня считать не берусь. Мы сроднились с твоею судьбою, Синеокая, милая Русь. Ты дороги нам к свету открыла, Увела от нужды и беды. Как представить мне птицу Бескрылой, Как представить родник Без воды! Говорю тебе, —
О Россия, Россия, Россия! Я бессмертен в единстве с тобой. За тебя С бескорыстностью сына Я приму, если надобно, бой. 1966 |
КАЙСЫН КУЛИЕВ
(Род. в 1917 г.)
С балкарского
* * *
Ты ночью родилась, холодною зимой.
Но мне все кажется — ты родилась весной, Ты утром родилась. В сады спускался зной. И яблони в цвету склонялись над тобой. 1936 |
282
Валентине Лебедевой 1 Синие глаза ты подари мне,
Подари мне нежность грусти русской,
Смеха, песен звуки подари мне,
2 Хочу остаться в памяти твоей
И пусть, когда ты вспомнишь про меня,
1942 |
Детей босоногих возня
В зеленой чаще двора. Не видя в окне меня, Звенит во дворе с утра Играющая детвора. |
283
За облаком—облака,
За годом год плывет. А эта возня на века, А этот смех не умрет, Ничто его не убьет!.. 1945 |
Наши кони устали совсем,
Никакого не видно пути. Тьма такая, хоть выколи глаз! В этой тьме как дорогу найти? О, измучены кони вконец, Темноту горный ливень сечет, Как из тысячи бурдюков, Небо воду на землю льет... Как найдем мы дорогу вперед? И назад мы вернуться должны! — Нет, мужайся, мужайся и знай: Не для трусости мы рождены! — В дым измучены кони в пути! — Нет, они еще могут идти! — Ничего не видать впереди! — Лишь вперед, хоть среди облаков! — Впереди только бездны, гляди! — Так проходят пути храбрецов! — Даже гриву коня своего
— Нет, пускай не видать ничего,
— Я намокших ресниц приподнять
— Но мужи ведь не могут стоять,
— В дым измучены кони.
— Нет, мы, тьму разрезая, идем
1950 |
284
Если цените вы и январь и апрель,
Если хлеб выпекаете вы, Если ночью качаете вы колыбель, Если слышите шелест листвы, Если женщиной вы очарованы так,
i960 |
* * *
Кремень—кремень, и только.
Но, встретясь, два кремня Становятся надолго Источником огня. Что наше сердце, если
1960 |
* * *
Где-то стонет женщина вдали,
Напевает песню колыбельную. Вечный страх, тревога всей земли Проникают в песню колыбельную. Первой пулей на войне любой
1960 |
285
* * *
Я знаю вкус меда и соли твоей,
Земля моя дорогая. Снег твоих гор и травы степей Я мял, к тебе припадая. Я кланяюсь горным твоим снегам
1960 |
* * *
Не я ль ревел подранком-туром
В твоем безбрежье бурых скал? Не я ль в твоем заснежье хмуром Голодным волком завывал? То смертником, в крови застылой,
Но все ж я ни теперь, ни прежде
i960 |
Скажут: «Меньше тебя нет никого!» —
Ты не гневись. Скажут: «Больше тебя нет никого!» —
Будь стоек, как камни эти, молчащие
|
286
Учись, как потоки эти упорные,
Себе прокладывать путь. Чтоб ни стряслось, как снега эти горные, Чистым и светлым будь! 1960 |
* * *
«Право же, трудно и мне», —
Раненый камень об этом С кем говорил в тишине? С сумраком, что ли, с рассветом? Мне ли помог в тот миг,
«Вынес я все в трудный час», —
1960 |
* * *
В мой легкий день я буду вспоминать
Пиры, где я плясал, и песен звуки, В мой трудный день я буду вспоминать Твое лицо и руки. В мой легкий день я буду вспоминать
1961 |
287
* * *
Ветер кажется мне белым:
Он летел по снежным пределам. Ветер кажется мне зеленым: Он летел по лесистым склонам. В нем — дыханье свежих платанов,
1962 |
* * *
«Растет ребенок, плача» — есть пословица.
Но если плач ребенка слышу вдруг, Так больно сердцу моему становится, Как будто горы в трауре вокруг. Я помню, как детей беда военная
1962 |
* * *
Будь я живописцем, там, на скалах,
Как бы я тропинки рисовал! Это мысли путников усталых. Вот они, уйдя за перевал, Тянутся в тени чинар зеленых, Это матери моей печаль, Как печаль тех сумерек бессонных, Что уходит по тропинкам вдаль, То печаль балкарок, кабардинок, Матерей... О, кто бы написал Горскую задумчивость тропинок На вершинах и в теснинах скал!.. 1962 |
288
П. С. Крохолев.
Коллективизация. 1965—1967
* * *
Нет, не зря в огне костра пылало
Дерево-краса и гордость гор, И зола не зря золою стала: Зимним днем нас обогрел костер. Снег, что шел зимой, весной растает,
Не бесследно то, что преходяще,
1964 |
Женщина купается в реке,
Солнце замирает вдалеке, Нежно положив на илечи ей
Рядом с ней, касаясь головы,
Затихают травы на лугу,
Плещется купальщица в воде, —
В мире нет ни вьюги, ни зимы,
Войн ни на одном материке:
1964 |
10 Советская поэзия, т. 2
289
* * *
Спасибо вам, мои учителя,
Вам, горцам, мудрым, как сама земля! Я ваш закон перенимал с любовью,
Учился я молчанью вашей боли,
1965 |
* * *
Среди миров огромных и светил
Пусть я всего песчинкой малой был, Но и песчинкой малой — и таким,
Моя была мгновенна с жизнью связь.
1965 |
* * *
Я спал в траве однажды. И под утро
Необычайный сон приснился мне, Мне снился чудный сон — мне снилось, будто Все беды мира были лишь во сне. А наяву мир не будили трубы,
И не было ни пламени, ни дыма,
|
290
Я спал в траве. Мне снилось этой ночью,
Что счастлив мир, нет ни на ком вины, Что мать меня встречала в доме отчем В тот день, когда вернулся я с войны; Что нету истин правильных, но стертых,
Мне снилось, что прошли все беды мимо,
1965 |
На зеленой лужайке два черных вола,
И на серых рогах дождевая вода. Мирен отдых волов.
Перед ними — трава.
На зеленой лужайке два черных вола,
1965 |
— Чинара! Тихий дождь идет. Ты счастлива, чинара? -Да. — А мне зелености твоей
|
291
— Колосья! Тихий дождь прошел. Вы рады ли, колосья? — Да- — А мне для радости довольно
И длится жизнь, и хлеб печется,
1968 |
Шел снег.
И при медленном снеге, При стуже небес и земли, Чем глубже я спал, тем краснее Тюльпаны Чегема цвели. Шел снег.
1968 |
* * *
Что б ни делалось на свете,
Всегда желавшем новизны, Какой бы новый способ смерти Ни вызнал старый бог войны, — Опять, как при слепом
И слез о смерти так же много,
1969 |
292
* * *
Деревья, вы — братья мои.
Темнело, но все же могли Глаза мои видеть при звездах, Что впали вы в дрему и отдых, Как путник, как пахарь, как кто-то, Кого утомила работа. Деревья, я раньше уйду. Я вам оставляю звезду, И снег, и рассвет, и пространство, К которому сердце пристрастно. Спасибо вам, братья мои, За то, что метели мели, За тень и за шорох листвы, За то, что я — раньше, чем вы... 1973 |
ГРИГОРИЙ ЛАЗАРЕВ
(Род. в 1917 г.)
С хантыйского
Знаю, в тесной избенке, вдали от селений,
Среди заячьих «строчек» она родилась. Знаю, ползать училась — на шкуре оленьей, А ходить — за подол материнский держась. Подрастала — зимы не боялась морозной,
А народная сила не знает преграды: Перед ней расступилась глухая тайга.
Ясным утром, сощурясь от яркого света,
|
293
«Поднимайтесь, красавицы, время на дойку!..»
Гладит морды коровам, халатом шуршит, И поводит ушами любимица Зорька, Узнавая хозяйку, подняться спешит. Белой шапкой молочная пена клубится,
А деревня — что город, большой и прекрасный,
1958 |
ПИМЕН ПАНЧЕНКО
(Род. в 1917 г.)
С белорусского
Будут вечно сады расцветать,
Воздух ласточки резать крылами. Будут девичьи ноги ступать Луговин коврами. Только прошлой весне не зацвесть
Росы падают с тихих трав
|
294
Думал: только кровь и война,
Только грозные думы и речи, — А припомнилась снова она, Ее косы, и губы, и плечи. Так и кажется: рядом шла б,
Нет, она не пройдет сквозь леса.
1942 |
Он крикнул гневно: «Вставай, пехота,
Мы не на пляже, а на войне!» И лег на колючку, обвившую доты, И сотня солдатских сапог — полроты — Прошла по его спине. Не он, а другие ушли в атаку,
А он свое тело со ржавой колючки
1943 |
295
Мы шагали на запад за огненной, дымной стеной,
Наши губы потрескались, лица пожар обагрил. Беспощадно стучался в ворота железные бой: «Беларусь, отвори!» И когда вековые леса расступились крутом,
Не про это совсем написать я сегодня хочу,
Я не знаю, что чувствует аист или скворец,
Я навеки прославлю
Счастье есть!
Счастье есть!
|
296
Это — пот наш и кровь,
Это — наш урожай боевой, Это — слава народа, Это — праздник на улице нашей! 1944 |
Нету фантастичнее преданий
Нашей фантастической земли... В старину, седую, стародавнюю, Жили скифы, мяли ковыли. По степям они укоренились
Вечером, когда под небом мутным
Слов рои под облака взлетали,
Говорят: слова не исчезают,
Говорят, что иногда в пустыне,
Слышишь: девушки поют, а кони
|
297
И клочок уловленного еказа
Превратят твой разум и чутье В правду. Пред тобой предстанет сразу Скифов легендарное житье. 1946 |
С малолетства всем известно это:
На Смоленщине рождаются поэты, У подножья Арарата, и в Сибири,
У Днепра, на Балтике, в Рязани,
А еще я знаю край озер и сосен,
Там зозулями зовутся все кукушки.
Там цвела любовь Мицкевича к Марыле,
И Тараса в Петербург вели березы
Оттого певцов рождается немало
Там стихи слагались в хате, и в окопе,
Там черемухе и вереску просторно,
Там сонеты дятел пишет на бересте
В соответственной сердечной обстановке
|
298
А закусывают бульбой да грибками —
Подберезовиками, боровиками. Там, где с бором дружат новые поселки,
Пляшут в озере угри, в реке — уклейки,
Земляничные, черничные полянки
Где ж тот край, льняной, игольчатый, былинный,
Там, где Беседь, там, где Припять, там, где Свитязь,
Там на свадьбах неустанны цимбалисты,
Там одна, голубоглазая и ласковая,
1963 |
* * *
Небо журавлиное, холодное,
Мокрая осенняя земля. Жизнь у птиц болотная, отлетная... Вы вблизи видали журавля? Выглядит он сирым горемыкою,
1972 |
Что даты? Это только вехи
Истории. А для солдат, Чьи навсегда закрылись веки, Нет и не будет больше дат. |
299
За той чертой — безмолвно, пусто.
Мы на кладбищах фронтовых Возводим бронзовые бюсты Не для погибших — для живых. И для детей, чтоб не блуждали
1973 |
БАГРАТ ШИНКУБА
(Род. в 1917 г.)
С абхазского
* * *
Когда прервется дыханье
И гаснуть мой станет взгляд, Когда земные страданья, Как вороны, отлетят, Коснись, дневное светило,
Хоть слух мой ослаб жестоко,
Звучанье «Уари-дада»,
|
300
Какой он, помню, был красавец —
Столетний дедовский орех, Полой листвы ворот касаясь, Гостей встречал он раньше всех. Легко брал облако в охапку
Придя с водой, под ним устало
И, к родовой причастный доле,
Разбуженный грозою в детстве,
Боролись ветки с ветром шалым
На гребнях гор закаты рдели,
Но одряхлел, склонились ветки,
|
301
Он, красовавшийся державно,
Лихих ветров встречал набег. Мне жаль, коль будет он бесславно В мученьях доживать свой век. Полуживым, изнеможенным
|
Дождь то пуще, то тише.
Вот уж сутки почти Капли падают с крыши: «Кули-чли», «сули-чли». Солнца вешнего сабли
Чтоб туман поседелый
Стебли с ветками зябли,
Знаю: рано иль поздно,
Не желаю я песне
|
302
Упадет пусть на сердце
Человеку в пути, И поможет согреться, И поможет дойти. |
ЛЮБОВЬ 3АБАШТА
(Род. в 1918 г.)
С украинского
На шаг от смерти я была с сестрою.
Мы косы расчесали на заре, Умылись теплой, мутною водою — Из лужи в освенцимовском дворе. Зачем умылись — и сама не знаю...
Сняла я с плеч косынку с васильками
Сняла сестренка туфельки — подарок
И наши думы, как подстреленные птицы,
И повели нас...
|
303
Цветущею черешней молодою
И клеем, что свисает, как янтарь, На веточках... И все пережитое Нам показалось сном... И вспомнился «Кобзарь»,
А я то плачу, то светлею,
Воспоминания мои Вдруг залпы пушек оборвали: Уже за лагерем бои... Все ближе, ближе... Разбивали
— Свои!.. Свои!.. И хлопцы-москвичи вошли к нам спозаранок!
Нам показалось, что с кремлевских башен
А утром вновь мы в бой их провожали,
И, где бы ни была, пускай всегда мне светит
|
304
Паруса подняли
Казаки на чайках, В море выплывали, От Днепра седого до Босфора Мигом долетали. Ой, летит расплата,
Казацкая сила, Казацкая правда — Сабля как зарница! Не дадим мы, турок бесноватый, Над собой глумиться. Заревело море,
Кровью турки платят, Волны заревели, Затрещали кости, Стаи легких чаек на Царьград летели, Прямо к туркам в гости. Из гаремов душных Пленниц вызволяли, Из тюрьмы постылой. Ждали вы, девчата, и дождались Чаек быстрокрылых. |
305
МИКЛАЙ КАЗАКОВ
(Род. в 1918 г.)
С марийского
Я иду по столице, я снова и снова
Весь охвачен потоком московского дня, — Москвичи понимают меня с полуслова, Москвичи принимают, как брата, меня. Мне рассказывал прадед, как, полон заботы, Он бродил по
И когда его кто-нибудь спрашивал: —
— Черемис, инородец! — говорил он в ответ. «Инородец» — я слова страшнее не знаю,
— Кто ты? — спросят меня, и тогда я отвечу: — Я мариец,
1949 |
КАСТУСЬ КИРЕЕНКО
(Род. в 1918 г.)
С белорусского
Удивляешься ты,
Что я громом, бывает, гремлю И что сам на себя Вызываю огонь наяву. Удивляешься ты, Что бессилия я не терплю, — Я живой, ты пойми, Я живу. |
306
Удивляться не надо
Ни строчкам суровым моим, Ни тому, что тревога Врывается в песен канву. Мы с тобой на земле На живой и горячей стоим, — И для жизни, пойми, Я живу. Я для счастья живу, Для веселого смеха живу, Отдал душу свою И друзьям, и нелегким делам. Удивляться не надо, Что, может, струну разорву, А однажды и сердце свое Разорву пополам. Одного только я не смогу Никогда и нигде: В жизни Плыть, Как песок наплывает в траву, И отсвечивать тускло, Как лист пожелтелый в воде. Не смогу... не смогу... Я — живу... |
Была у нас походная баклага —
Бесценное наследие отца. В июльский день какое это благо — Испить, избыть всю жажду до конца! И с новой силой до изнеможенья
Я брал с собой баклагу не однажды
|
307
Я в этой жизни трав скосил немало,
Я знаю силу зноя и огня. Нередко жажда за душу хватала И жгла меня, и мучила меня. Все дело в том, что даже капля влаги
Должно быть, жизнь всего дороже людям
Иначе мир не мыслю.
|
* * *
Лес в ярко-пламенном цвете,
Золота он золотей. Крикнешь — и эхо ответит, Сыплются листья с ветвей. Сыплются, опадают,
Мой мир ушел за березки.
Слышны — и не затихают...
|
308
На стежках былых
пересыпала смолка траву. —
Растите!
и прошлые дни далеки. А я только ей заплетал полевые венки. —
сбежались в кружок золотой
— Чудак же ты, право, какой!
так же трудно веночки твои,
лгать о верной и вечной любви. |
Ты иль не ты мне приснилась рябиной
В яркой косыночке? Ты иль не ты Заполыхала на фоне осенней Сквозной красоты? Ты иль не ты, как заря, отгорая,
Ты иль не ты пролегла над землею
Ты иль не ты? Отзовись издалёка
|
309
Милый край, моя отчизна...
Песенка родимой над колыскою, И над хатой неба синь свободная. Милый край, моя отчизна... С каждой памяткой своею близкою Ты — эвезда, навеки путеводная. Милый край, моя отчизна...
Милый край, моя отчизна... Сердце с сердцем дружески встречается. В жизнь влечет, зовет дорога торная. Милый край, моя отчизна... Что с тобой сравнится-поравняется? Ты одна на свете, неповторная. |
Я не в силах остаться один,
Без людей, Без надежд и мечтаний,
Люди, в сердце моем
|
310
ПАВЕЛ КОГАН
(1918-1942)
Косым,
стремительным углом
1936 |
(Песня)
Надоело говорить, и спорить,
И любить усталые глаза... В флибустьерском дальнем море Бригантина поднимает паруса... |
311
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас... На прощанье подымай бокалы Золотого терпкого вина. Пьем за яростных, за непохожих,
Так прощаемся мы с серебристою,
И в беде, и в радости, и в горе
Вьется по ветру веселый Роджер,
Надоело говорить, и спорить,
1937 |
* * *
Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь. . . . . . . . . . . . И, задохнувшись «Интернационалом», Упасть лицом на высохшие травы. И уж не встать, и не попасть в анналы, И даже близким славы не сыскать. Апрель 1941 г. |
312
МИХАИЛ ЛУКОНИН
(1918-1976)
Ты думаешь:
принесу с собой усталое тело свое. Сумею ли быть тогда с тобой целый день вдвоем? Захочу рассказать о смертном дожде, как горела трава, а ты — и ты жила в беде, тебе не нужны слова. Про то, как чудом выжил, начну, как смерть меня обожгла, а ты, ты в ночь роковую одну Волгу переплыла. Спеть попрошу, а ты сама забыла, как поют. Потом меня сведет с ума непривычный уют. Будешь к завтраку накрывать, а я усядусь в углу. Начнешь, как прежде, стелить кровать, а я усну на полу. Потом покоя тебя лишу, вырою щель у ворот, ночью, вздрогнув, тебя спрошу: — Стой! Кто идет?! Нет, не думай, что так приду.
|
313
работать и жить вдвойне.
Не так вернемся мы! Если так, то лучше не приходить. Придем — работать, курить табак, В комнате начадить. Не за благодарностью я бегу — благодарить лечу. Все, что хотел, я сказал врагу. Теперь работать хочу. Не за утешением — утешать переступлю порог. То, что я сделал, к тебе спеша, не одолженье, а долг. Друзей увидеть, в гостях побывать и трудно и жадно жить. Работать — в кузницу, спать — в кровать. Слова про любовь сложить. В этом зареве ветровом выбор был небольшой. Но лучше прийти
1944 |
Нам не речи хвалебные,
нам не лавры нужны, не цветы под ногами, нам, пришедшим с войны. Нет, не это. Нам надо, чтоб ступила нога на хлебные степи, на цветные луга. |
314
Не жалейте,
не жалуйте отдыхом нас, мы совсем не устали. Нам — в дорогу как раз! Не глядите на нас с умилением, не удивляйтесь живым. Жили мы на войне. Нам не отдыха надо и не тишины.
Ты прости меня, милая.
Я вернулся к тебе,
1945 |
315
Я живу на Песчаной,
приходите ко мне! Снег и снег величавый кружится в вышине. Снег и снег, снег и снег... Товарищи, приходите скорей. Снег оттопайте тающий, веник есть у дверей. Я прошел по дорогам
Я живу...
|
316
Я зову вас надолго —
до конца моих дней, как зовет меня Волга и поэма о ней. Собирайтесь от Волги, от речонки любой, чистый ветер тревоги захватите с собой. Отогрева, обдува жду от ветра того. Очень надо обдумать мне себя самого. Снег, товарищи.
1955 |
* * *
Нет памяти у счастья.
Просто нету. Я проверял недавно и давно. Любая боль оставит сразу мету, а счастье — нет. Беспамятно оно. Оно как воздух — чувствуем и знаем, естественно, как воздух и вода. Вот почему и не запоминаем, и к бедам не готовы никогда. О счастье говорить — и то излишне. Как сердце — полагается в груди, пока не стиснет боль, оно неслышно и кажется — столетья впереди. |
317
Удивлена ты:
я смеюсь, не плачу, проститься с белым светом не спешу. А я любую боль переиначу, я памятью обид не дорожу. Беспамятное счастье я не выдам, мы — вдох и выдох, связаны в одно. Нас перессорить бедам и обидам — меня и счастье — просто не дано. 1962 |
* * *
Из глины он тебя лепил,
податливую, словно глина. А я тогда еще любил легко, доверчиво, старинно. Он убеждал тебя, что ты не то, что есть. Ты замирала. Свои кудряшки подбирала, меняла детские черты. Он поправлял рукою позу, корпел, неловкий ученик, и из поэзии на прозу переводил тебя в тот миг. Ты в восхищении застыла. Лепил он, лестью заманя. Ты незаметно уходила и от себя и от меня. Хотела крикнуть, но смолчала. Была сладка тебе беда. Ты все тончала и мельчала — и растворилась без следа. Вот выставлена. Ну и что же? |
318
Да это вовсе не она.
Изображенье у окна с той, выдуманной мной, не схоже. Ни в чем ее не нахожу, легко смеюсь стряпне бездарной и мимо кошечки базарной так равнодушно прохожу. Та, что любил, — в моей судьбе, я выдумал ее, как сказку. А эту гипсовую маску посмертную — возьми себе. 1962 |
ДЖОРДЖЕ МЕНЮК
(Род. в 1918 г.)
С молдавского
Милая, не знаю, что это со мною,
Сколько солнца в мире! Кружат птичьи стаи... Все по тем же тропкам я брожу с тобою, Ты глядишь лукаво. Любишь ли — не знаю. Отчего страдаю — долго, молчаливо?
Я целую руку, как листок полыни,
1946 |
319
Много раз воспевал я родные просторы,
Синеву небосвода, морскую стихию, И озерную гладь, и зубчатые горы, И поляны в цвету, и чащобы глухие. По тропинкам степным мое детство бродило,
Дорог мне и поныне край юности милый,
Стал я зорче глазами и сердцем моложе,
1954 |
НАЗАР НАДЖМИ
(Род. в 1918 г.)
С башкирского
Я видел страны...
Но, мой край родной, Как сын с отцом, с тобою мы похожи. Ты — мой отец. И ты — учитель мой. Певец я... Но и сам певец ты тоже. Пою я песни. Но они — твои, Ты подарил их мне. Пел мне их в детстве. «Бери, — сказал, — и далее твори, И огласи, и не страшись последствий!» Я видел страны... За горой — гора. |
320
Д. Кожахметов.
В отряд к Фрунзе. 1958
И песни там задумчивы, как горы,
И вместе с тем в них горных рек игра, Скал вознесенных строгие узоры... Я видывал бескрайние поля, Где медленные реки русла рыли. Не там ли над раздольем ковыля Широких песен распластались крылья? А ты, мой край, ты обладаешь сам Полями — но они не так широки, Горами — но они не так высоки, Не ровня тем, что рвутся к небесам!.. Есть реки — но они бегут не с гор, Кончаются, едва дойдя до луга: Весь путь легко охватывает взор... Да, мы с тобой похожи друг на друга, И о тебе молва, вовсю трубя, Вовек не разносила громкой славы, Мой край! Во всем похож я на тебя, И сыном я твоим зовусь по праву. |
С гор Уральских днем и ночью
Капельки — кап-кап... Днем и ночью камень точат Капельки — кап-кап... Скольких жизней след на свете
И сменялись весны, зимы,
Продолбили капли камень,
|
11 Советская поэзия, т. 2
321
Песенка звучит простая
Меж высоких круч — Труд, упорство прославляя, Бьет веселый ключ. |
ИОСИФ НОНЕШВИЛИ
(Род. в 1918 г.)
С грузинского
Тбилиси, ты город мечты и поэтов,
Ты сказочный город волшебного края. Когда, в голубую рубашку одетый, Лежал у ворот твоих я, умирая, Нашли меня. Может, Вахтанга стрела Попала в меня, хоть в фазана он метился. А может быть, сабля мне в сердце вошла, Когда я с врагом у ворот твоих встретился. Я сын твоих далей, легенд и заветов... Тбилиси, ты город мечты и поэтов. |
* * *
Ночь поднялась
Над горной грядою, В тьму опрокинув корзину алмазов. Старый Сигнахи Встал тамадою, Ширь озирая сверкающим глазом. Словно проносится
|
322
Юноши давят
Сок виноградный, Свет золотистый в марани струится. Жаждет гортань Маджари отрадного, Тихою песней жаждет напиться. Грязные арбы
|
* * *
Когда мы руки обовьем,
И рядом локоны твои, И сердце ходит ходуном, — Сердцебиение земли В сердцебиении твоем! В нем бури голос обрели, В нем бьет разбуженный прибой, Стучат колеса вразнобой, «Тамтамов» танец огневой И сборища бушуют в нем, И я с тобой и — не с тобой — Со всеми — и совсем вдвоем! Когда я с музою вдвоем,
|
11*
323
И ты, египетский стрелок,
И ты, горийский агроном, И вы, Бенгалии огни, Вы — строки в творчестве моем. О, сколько у меня родни!
Когда передо мною зал,
|
* * *
Вот я смотрю на косы твои грузные, как падают,
как вьются тяжело... О, если б ты была царицей Грузии, — о, как бы тебе это подошло! О, как бы подошло тебе приказывать! Недаром твои помыслы чисты. Ты говоришь — и города прекрасного в пустыне намечаются черты. |
324
Вот ты выходишь в бархате лиловом, печальная и бледная слегка, и, умудренные твоим прощальным словом, к победе
устремляются войска.
и скорбь молитвы этой так недоступна нам и так светла, и нежно посвящает
как в храме, молчит по мановению бровей.
но не устарели твои черты...
Тебе не до прошений, не до прощений и не до меня...
|
Ночь такая сегодня долгая.
Мы с тобой молчим у реки. Над тобою, как звездочки добрые, Тихо кружатся светляки. Твои черные очи задумались. Но о ком? Не о нас ли двоих? Светляки в твоих косах запутались. Не сожгут ли нечаянно их? |
325
Маковых колоколов перезвон.
Снова весна, как танцовщица, вертится. День так просторен и так обнажен, что в кратковременность жизни не верится. Снова мне в душу весна ворвалась.
Сердце мое, не поддайся, гляди, майской сумятицей перевоплощено.
Суша и небо взрастили меня.
Снова над полем пчелиный басок.
|
НИКОЛАЙ ОТРАДА
(1918—1940)
И ты войдешь.
И голос твой потонет В толпе людей, кричащих вразнобой. Ты сядешь. И, как будто на ладони, Большое поле ляжет пред тобой. И то мгновенье, верь, неуловимо,
|
326
Удар в ворота!
Мяч стрелой и... мимо. Мяч пролетит стрелой мимо ворот. И, на трибунах крик души исторгнув, Вновь ход игры необычайно строг... Я сам не раз бывал в таком восторге,
Он был похож на то, как ходят тени
Я находил в нем маленькое сходство
с сумасбродством.
Она живет настойчиво и грубо
как игра на кубок,
(1939) |
Он такой,
Что не опишешь сразу, Потому что сразу не поймешь! Дождь идет... Мы говорим: ни разу Не был этим летом сильный дождь. Стоит только далям озариться — |
327
Вспоминаем
Молодость свою. Утром Заиграют шумно птицы... Говорим: по-новому поют. Всё: Мои поля, Долины, чащи, Солнца небывалые лучи — Это мир, Зеленый и журчащий, Пахнущий цветами и речистый. Он живет В листве густых акаций, В птичьем свисте, В говоре ручья. Только нам Нельзя в нем забываться Так, Чтоб ничего не различать. Чтоб цвела земля во всей красе, Чтобы жизнь цвела, Гудела лавой, Старое сметая на пути. Ну, а что касается до славы — Слава не замедлит к нам прийти. 1939 |
НИКОЛАЙ ТРЯПКИН
(Род. в 1918 г.)
* * *
Я уйду за красные туманы
Через те закатные мосты. За далеким полем, у бурьяна, Жди меня до поздней темноты. |
328
Говорят, что там, за гранью алой,
Где садится солнце на шесток, Зацветает силой небывалой Огнекрылый сказочный цветок; Что едва, мол, тронь его рукою —
Дай же мне веселые заклятья
Жди меня, раздольная, у края,
И пускай идет себе прохожий,
Ну, а если вещие зарницы
И пускай он — вечный и желанный —
И никто вовек не перестанет
1962 |
329
Скрип моей колыбели!
Скрип моей колыбели! Смутная греза жизни, Зимний покой в избе.
Песню пою тебе. Сколько прошло морозов!
Пахарей и гонцов!
Думка моих отцов. То ли гудок пастуший,
Голос в ушах стоит...
Звон боевых копыт. Сколько снегов промчалось!
Сколько опять — в зерно!
Прямо упало оно. Пусть же на тех погостах
|
330
Пусть же послышится в песне
Скрип моей колыбели — Жизни моей человечьей Благословенный сон. Скрип моей колыбели!
Зимний покой в избе.
Песню пою тебе. 1966 |
* * *
Суматошные скрипы ракит,
Снеговая метель-хлопотушка. Не на курьих ли ножках стоит У тебя твоя вдовья избушка? Ни двора, ни крыльца, ни сеней.
Да сермягой обитая дверь,
Только ворон — кричи не кричи,
Пусть рыдает метель, как сова,
|
331
Только ночь, да крутель, да сверчок,
Только волчья грызня за избою. Да заглохшая дверь — на крючок, Да сиянье твое надо мною. И всю ночь, как шальная, летит
1970 |
ВАСИЛИЙ ФЕДОРОВ
(Род. в 1918 г.)
* * *
Имел бы я
Всевещий ум пророка,
Имел бы я Магические призмы, Я подсмотрел бы Вопреки годам, Что даст мне мир, В который был я призван, И что я сам За это миру дам. Хотя б на миг
|
332
Вместе с той,
Что в борьбе проливалась, Пробивалась из мрака веков, Нам, свободным, В наследство досталась Заржавелая рабская кровь. Вместе с кровью Мятежных, Горячих, Совершавших большие дела, Мутноватая жижица стряпчих, Стремянных В нашу жизнь затекла. Не ходил на проверку к врачу я,
Рос я крепким, Под ветром не гнулся, Не хмелел от чужого вина, Но пришлось — Подлецу улыбнулся И почувствовал: Это она! Кровь раба,
|
333
Но борюсь я,
Не днями — годами Напряженная длится борьба. Год за годом, Воюя с врагами, Я в себе Добиваю раба. |
Упадет голова —
Не на плаху, На стол упадет, И уже зашумят, Загалдят, Завздыхают. Дескать, этот устал, Он уже не дойдет... Между тем Голова отдыхает. В темноте головы моей
И по той, Голубой, Как бывало, Спешит налегке, Пыль метя подолом, Пригибая березки, Моя мама... О, мама! В мужском пиджаке, Что когда-то старшой Посылал ей из Томска. |
334
Через тысячи верст,
Через реки, Откосы и рвы Моя мама идет, Из могилы восставши, До Москвы, До косматоЁ моей головы, Под веселый шумок На ладони упавшей. Моя мама идет Приласкать, Поругать, Побранить, Прошуметь надо мной Вековыми лесами. Только мама Не может уже говорить, Мама что-то кричит мне Большими глазами. Что ты, мама? Зачем ты надела Тот старый пиджак? Ах, не то говорю! Раз из тьмы непроглядной Вышла ты, Значит, делаю что-то не так, Значит, что-то Со мною неладно. Счастья нет.
Никого!
|
335
И ни тех, что любил я
Любовью земною, И ни тех, что несли мне Свою красоту, И ни ту, Что мне стала Женою. Никого!
А стихи!
Упадет голова —
|
336
* * *
Наше время такое:
Живем от борьбы До борьбы. Мы не знаем покоя, — То в поту. То в крови наши лбы. Ну, а если
|
* * *
О Русь моя!..
Огонь и дым, Законы вкривь и вкось. О, сколько именем твоим Страдальческим клялось! От Мономаховой зари
Ручьи кровавые лились,
Быть справедливой
У ложных клятв
|
337
Лишь клятва
Ленина живет, Лишь клятва Ленина ведет, Все клятвы перейдя. Народ,
Не подомнет тебя напасть,
|
* * *
Знакомо,
Как старинный сказ, Уходят женщины от нас. Они уходят И уносят Холодный блеск Холодных глаз. Была нежна
Зачем любить?
|
338
СИЛЬВА КАПУТИКЯН
(Род. в 1919 г.)
С армянского
* * *
Нет! Я видеть тебя не хочу!
Если очи станут искать — Веки темные опущу. А язык мой тебя назовет —
Ну а если из сердца — крик?
1945 |
* * *
В дыму горючем горького прощанья
Твоей вины огонь гасила я. Как часто ревность мучила меня. Ее душила я без содроганья В дыму горючем горького прощанья. И этот дым клубился столько раз,
1946 |
* * *
В хрустальной вазе на столе твоем
Стоят цветы, подаренные мною. Ты не меняешь воду. День за днем Они все ниже никнут головою. И падают, как слезы, лепестки,
1946 |
339
Не подарила жизнь мне стройности
Своих армянских дочерей, Их черт печальности и строгости, Очей, которых нет черней. Но, чтобы мучилась и пела я, А не ждала одних цветов, Она дала мне очи пепельные — Останки пламени веков... 1946 |
Бездонны любви материнской глуби,
И ею не зря дорожат. Но и медведица тоже любит Глупых своих медвежат. Ярок огонь сердец влюбленных,
Но есть любовь в человечьих душах,
Нет, не инстинкт и не сила крови
1946 |
* * *
Наверное, меня поймет лишь мать:
У материнских душ один язык. Ступая тихо, чтоб не расплескать, Стакан воды принес мне Араик. |
340
Благословен труд материнский мой!
Всю жажду долгих лет в короткий миг Я утолила этою водой, Которую принес мне Араик... 1946 |
Армянам за рубежом Мой древний народ, мой мудрый народ,
1946 |
* * *
Смеюсь несдержанно и бойко,
Чтоб ты не видел, как мне горько. Смеюсь, и больше ничего. Смеюсь, чтоб ты за смехом этим Не распознал и не заметил Тревоги сердца моего. Я легкомысленной девчонкой
1948 |
341
Здесь, в дремучей чаще, в сердце леса,
Землю изувечила война. Но истлело ржавое железо, Темная воронка чуть видна, Вся позаросла травою нежной,
Ель широколапая над краем
Нет, мы не забыли, не забудем
1952 |
* * *
Да, я сказала: «Уходи», —
Но почему ты не остался? Сказала я: «Прощай, не жди», — Но как же ты со мной расстался? Моим словам наперекор, Глаза мне застилали слезы. Зачем доверился словам? Зачем глазам не доверялся? 1953 |
* * *
Ты писем от меня не жди.
Мне трудно в письмах жить душою. Огонь, бушующий в груди, В них меркнет, слово в них чужое. |
342
Как будто кто-то за меня
Писал их, избежав признаний. Сердечного стыжусь огня, Стыжусь рассказанных страданий. Но таинство, но волшебство —
|
* * *
От своей же силы я устала,
Так устала — больше не моту, — И от славы, словно от обвала, Я бегу. Ты, как сын природы, простодушный...
|
* * *
Что ж, торжествуй!
Ты одержал победу, Зови меня послушною рабой, Но ненадолго поддалась я бреду — Безумью стать вдруг не самой собой. Гляжу в твои глаза, — в них ночь беззвездна,
Вот на лице твоем победы скука, —
Когда я на тебя совсем бесслезно,
|
343
На миг замедлив деловитый шаг,
Огромный город, вспыльчивый и властный, К ее лицу подносит свой башмак, Что чистила и украшала ваксой. Как шаль ее старинная бедна,
О, те зрачки — в чаду иной поры
Увы, чрезмерна роскошь этих глаз
Что слава ей, что счастье, что судьба?
|
* * *
Я слабой была, но я сильной была,
Я зла не творила, а каялась долго, Небрежно, небрежно жизнь прожила — Подобно ребенку, царице подобно. Мне надобно было воскликнуть: «Постой!
Я верила чаду речей и лица,
|
344
Вовек не искала того, что нашла,
А то, что нашла, потеряла навеки. Богатством утрат возгордилась душа, Надменно отринув хвалу и наветы. Я слабой была, но я сильной была,
|
Та женщина, неведомая мне,
И по причине, неизвестной мне, Так плакала, припав лицом к стене, Беду свою всем телом принимая. Внимала плачу женщины стена. Я торопилась — дальняя страна Меня ждала. Мой поезд был — «стрела». Шла в даль свою толпа глухонемая. Взлетел гудок.
Болтался плащ.
Повремени, мой непреклонный век,
|
345
Рыдает перед каменной стеною
И бьется лбом в затворенный Сезам. Люби его! Внемли его слезам! Не торопись! Пусть ждет тебя вокзал Прогулок меж Землею и Луною. |
МУСТАЙ КАРИМ
(Род. в 1919 г.)
С башкирского
По Белой, басистый и гордый,
Смешной пароходик чадит. В лаптях, В тюбетейке потертой, На палубе мальчик сидит. Куда он — с тряпичной котомкой?
Вдали.
Я — мальчик тот, я!
Кричу...
|
346
Стою...
Волны мимо и мимо Наскоком, галопом, подряд... Стою... Словно кем-то гонимы, Дни, месяцы, годы летят... — Сто-ой, дяденька! — вдруг через темень,
За нами осталось, за нами,
И эхо сквозь грохот и тьму
1964 |
* * *
Душа бунтует, видя черноту
Замерзших трав. Душа моя терзается, Когда звезда, сгорая на лету, В насыпанный могильный холм вонзается. В чем смысл? Где милосердие найти?
Душа бунтует: отчего все бренно, Что беспредельной создано Вселенной?.. А разум мой спокоен.
Спокоен разум...
1968 |
347
* * *
Я белый лист кладу перед собой Бумаги чистой И черный карандаш, что к ней судьбой Навек причислен. Карандаши придется очинить, Берясь за дело. Но не спеши, рука моя, чернить Лист этот белый! Бумага белая! Огонь ли, лед —
На белом — черный карандаш подряд
И радостную весть, и всякий вздор, И труд ученый... На белом пишет смертный приговор Тот стержень черный. Мольбу о снисхожденье пишут здесь, Отмену срока: Помилованье в этом мире есть — Не так жесток он... Указ о мире. О войне приказ —
Любимая!.. Здесь белый снег в тиши Замел все снова... По белому ты черным напиши Одно лишь слово: «Люблю...» 1969 |
348
* * *
Давай, дорогая, уложим скарб и одежду,
Оставим наш город и этот ветшающий дом, Где в красный наш угол уже не мечта и надежда — Все чаще садится тоска и печаль о былом. И время, как тень, все длиннее у нас за спиною,
Чем день истомленней, чем сумерки к вечеру ближе
ленивей и медленней лижут
Давай соберемся чуть свет и уедем отсюда
У нового города памяти нет и не будет, Той памяти горькой, впитавшейся в вещи, в черты... Пусть здесь остается без нас и о нас позабудет То время, когда обо мне так печалилась ты. Останется наше далекое, доброе детство На кончике тропки лесной, где и солнце и тень. И молодость наша останется с ним по соседству, У старых ворот, там, где встретилась ты мне в тот день. Послушай!
Как жить без нее?..
1969 |
349
Под ногами земли ты не чуешь,
Мир от взгляда цветет твоего... О юнец, отчего ты ликуешь, Отчего так горишь, отчего Не найти твоей радости края?.. «От любви я сгораю, сгораю...» Муж почтенный с седыми висками, На исходе вечерней зари Что грустишь? Что за тайное пламя Опалило тебя изнутри, Одолела тревога какая?.. «От любви я сгораю, сгораю...» 1970 |
* * *
Я умному тайну открыл,
Доверил ему свои боли, И тут же по собственной воле Он в сына меня превратил. Я глупому тайну открыл,
1970 |
* * *
Я знал успех, с удачею водился,
Видал почет, победы торопил... На иноходца славы не садился, Но золотую гриву теребил. Не таял я пред радостью бегущей — Не поддаваясь чарам, верил я, Что счастье — впереди, оно — в грядущем, Что сказочная за морем земля. |
350
Но вот случилось как-то на рассвете:
От счастья обмер, как в волшебном сне... — Я самая счастливая на свете! — Любимая тогда сказала мне. 1970 |
Все завершил.
Покончил с мелочами, И суета осталась позади... И вот сейчас с рассветными лучами Птиц выпускаю из своей груди. Идущие на бой во имя чести!
Те, кто в пути!
Влюбленные!
Отчаянных, и робких, и недужных —
Все завершил.
1970 |
351
* * *
Чингизу Айтматову Была моя жизнь непрерывной игрой,
К находке была мне потеря дана,
Едва благочестье меня усмирит,
Наверно, рубеж через сердце идет,
Была моя жизнь непрерывной игрой,
Сквозь легкость удач я джигитом летел,
1971 |
* * *
Ты в этот раз вдоль моря шла ко мне.
Пустынный берег будто не кончался. Ты по песку ступала в тишине — И в золото он тут же превращался. |
352
И чайки свои сизые крыла
В тумане золотом в тот час купали. Едва ракушки в руки ты брала, Как сразу в них жемчужины сверкали. Ты гривы волн движеньем легких рук
И солнце украшеньем золотым
От моря лесом уходила ты,
1971 |
* * *
Не блещу я... Жизнь меня изрядно
Потрепала, но не обкатала, Тень моя длинней в луче закатном, Правда, робость душу не сковала. Светят мне по-прежнему маняще
«Доброго пути!» — ветрам кричу я,
В небе птица песнею зальется,
|
поэзия, т. 2
353
...Я тревожусь, хоть и все в порядке,
Нет запретов — сам преграды строю. Всем слезам я верю без оглядки, В клятвах сомневаюсь я порою. Солнцу я кричу: «Ровесник, встань же!»
Что ж, и впредь мне, если живы будем,
1971 |
На прошлое свое я не в обиде:
Я больше радости, чем горя, видел, Благодарили больше, чем ругали, Друзьями был богаче, чем врагами. Нужда — как приходила — проходила,
Мгновения мне наносили раны,
Коль виноват был раз — не обессудьте:
Настанет час — я вам махну рукою,
Грядущему кладу земной поклон. 1974 |
354
* * *
Я немало тайн природы знаю;
Как родится туча грозовая, Как верно, набухнув, прорастает, Как металл к металлу прирастает... Отчего синице не поется
И поэтому с природой вместе
Но особой тайною отмечен
1974 |
МИХАИЛ КИЛЬЧИЧАКОВ
(Род. в 1919 г.)
С хакасского
1 В тайге живут деревья ста пород,
Народам, племенам здесь счету нет,
|
12*
355
Вот перевала стройные стволы.
Здесь кедр лежит упавшим обелиском. Упал он, даже каплею смолы Своих соседей-кедров не забрызгав. И молодая поросль так стремится
Здесь папоротник без границ,
На месте том, где кедр могучий пал,
Потомок мой придет за мною вслед,
2 Гора нависла каменным ребром,
Копытным не пройти, не пересечь
Влача существование свое,
|
356
На нем зеленой плесени наряд,
Поганка за поганкой нарастали, Рога сохатого из-под земли торчат, Их время и дожди отшлифовали. И кажется, что солнце не взойдет,
Все зло в бревне на жизненном пути,
3 У подножья белого Тасхыла
Босоногий кедр повздорил с елью. —
Одному лишь дереву в долине
Оттого горбатая, кривая
|
357
А с Тасхыла ветры налетят,
Весело деревья зашумят, И умоет майская гроза Черные смородины глаза. Дерево, поникшее от груза,
4 Как замороженная туша,
То красные, то сизо-голубые,
Она летит, она несется в пене...
Когда она погибла? Вам и мне
Какая б сила вас ни догоняла,
И пусть мой стих спасенья путь укажет,
|
358
МИХАИЛ КУЛЬЧИЦКИЙ
(1919—1943)
* * *
Самое страшное в мире —
Это быть успокоенным. Славлю Котовского разум. Который за час перед казнью Тело свое граненое Японской гимнастикой мучил. Самое страшное в мире —
Самое страшное в мире —
Октябрь 1939 г. |
* * *
Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель? И всадники проносятся со свистом Вертящихся пропеллерами сабель. Я раньше думал: лейтенант
|
359
Война ж совсем не фейерверк,
А просто — трудная работа, Когда — черна от пота — вверх Скользит по пахоте пехота. Марш!
На бойцах и пуговицы вроде
26 декабря 1942 г.
|
НИКОЛАЙ МАЙОРОВ
(1919-1942)
Я полюбил весомые слова,
Просторный август, бабочку на раме И сон в саду, где падает трава К моим ногам неровными рядами. Лежать в траве, желтеющей у вишен,
|
360
Не потому ль, что тени не хватало,
Казалось мне, Вселенная мала? Движения замедленны и вялы, Во рту иссохло. Губы как зола. Куда девать сгорающее тело?
И в первый раз почувствовать так близко
1939 |
Есть жажда творчества,
Уменье созидать, На камень камень класть, Вести леса строений. Не спать ночей, по суткам голодать, Вставать до звезд и падать на колени. Остаться нищим и глухим навек, Идти с собой, с своей эпохой вровень И воду пить из тех целебных рек, К которым прикоснулся сам Бетховен. Брать в руки гипс, склоняться на подрамник, Весь мир вместить в дыхание одно, |
361
Одним мазком весь этот лес и камни
Живыми положить на полотно. Не дописав, Оставить кисти сыну, Так передать цвета своей земли, Чтоб век спустя всё так же мяли глину И лучшего придумать не смогли. 1939 |
Это время трудновато для пера. В. Маяковский Есть в голосе моем звучание металла.
Мы жгли костры и вспять пускали реки.
Мы были высоки, русоволосы.
Но время шло. Меняли реки русла.
|
362
Мы брали пламя голыми руками.
Грудь раскрывали ветру. Из ковша Тянули воду полными глотками И в женщину влюблялись не спеша. И шли вперед, и падали, и, еле
Был камень тверд, уступы каменисты,
Так я пишу. Пусть неточны слова,
Мир, как окно, для воздуха распахнут,
1940 |
* * *
Нам не дано спокойно сгнить в могиле —
Лежать навытяжку, — и, приоткрыв гробы, Мы слышим гром предутренней пальбы, Призыв охрипшей полковой трубы С больших дорог, которыми ходили. |
363
Мы все уставы знаем наизусть.
Что гибель нам? Мы даже смерти выше. В могилах мы построились в отряд И ждем приказа нового. И пусть Не думают, что мертвые не слышат, Когда о них потомки говорят. |
ЭДУАРДАС МЕЖЕЛАЙТИС
(Род. в 1919 г.)
С литовского
В шар земной упираясь ногами,
Солнца шар я держу на руках. Так стою, меж двумя шарами — Солнечным и земным. Недра мозга, пласты мозга Глубоки, словно рудные недра. Я из них вырубаю, как уголь, Выплавляю из них, как железо, Корабли, бороздящие море, Поезда, обвившие сушу, Продолжение птиц — самолеты И развитие молний — ракеты. Это все я добыл из круглой, Словно шар земной, головы. Голова моя — шар солнца, Излучающий свет и счастье, Оживляющий все земное, Заселяющий землю людьми. Что земля без меня?
|
364
Я был создан землею — с тоски.
А в минуту печали земля Подарила мне шар головы, Так похожий на землю и солнце. Подчинилась земля мне, и я
В шар земной упираясь ногами,
Обращаются вкруг меня
Так стою:
|
365
Мои мысли,
словно птицы, поднялись, С каждым днем быстрее их движенье, Звездную преодолели высь И земное победили притяженье. Мы отвергли царства тьмы приход,
Я смотрю на наших звезд огни,
Мысль моя
Мои мысли раз и навсегда
На земле далекой все сродни,
Вот они над заводским двором,
|
366
По траве густой они идут,
Клювики в речушке умывают, Ягодки пунцовые клюют И в стихотворенье собирают. Отдыхают ночью меж ветвей,
Утром — снова в путь далеких
|
Талый лед засветился по-мартовски матово,
но еще я могу поскользнуться на льду... Ты любишь меня. И в стихах, как Ахматова, пишешь грустные письма себе на беду. Глаза твои не тосковать не могут —
Когда-то под липами, на улице,
Ты меня не люби ни сегодня, ни завтра.
Не хочу, чтобы жизнь моя послужила
|
367
Ты вернись в свой полдень с терпкостью сосен,
с крепким запахом табака и кофе. А я уйду в свою осень, к березе, что силы на весну копит... Но, может, я все же поскользнусь на льду
|
В море, где Сафо давным-давно
утопила лиру, из бокала вылил я вино. Утопила лиру, а потом
За ее любовную строфу
И густое красное вино,
Красной розой расцвело оно
Афины |
Камни, камни... Где их нету?!
Начиная от Литвы, Как пойдешь по белу свету — Не приклонишь головы. Щеку к камню бы прижал, Если б камень утешал. |
368
Но имеет ли он душу,
Прорасти ль на нем цветку, Может видеть он и слушать, Понимать мою тоску?! На камнях цветут, как розы, Кровь и слезы, кровь и слезы.. Тяжело, лишившись крова,
И, испытывая муку,
Рим |
«...я как вольная птица
М. К. Чюрленис МКЧ —
МКЧ —
|
369
МКЧ —
это в сумерках, когда очертанья туманны и звезды так странны над розовыми куполами, рядом с легкой летящей готикой святой Анны черная его крылатка бьет на ветру крылами. МКЧ —
МКЧ —
МКЧ —
|
Покачивается птица утешенья на алом камне длани святой Анны,
Но, муча грудь, как будто в сердце прямо Вклеваться хочет орлий клюв Адама. А мне как быть? Сонета странны раны. Ронсар, Омар Хайям — рондо, рубайи —
|
370
О нет. Моне поймет меня: в тумане, не в мерцанье
Неоновом, моих (его Руана!) Анне Хватает красок... Слез микрокристаллы Горят... «и кохаць без надзеи муше...»1
|
На черных стеклах белые сверкают иглы,
Под крышами горят гирлянды белых свеч, И белых лип аллитерируются циклы, И льется «эл» — елейная лелюмок речь. И ловит лунный луч взволнованные лица,
Они белее лебедей в мгновенья эти,
|
Спокойно мое лицо — как у того, кто вкусил сладчайшего эелья,
Бородача, — как у большой и лохматой собаки, которая, навсегда С гитарой пикассовской сросшись, глядит, как у стен Колизея Любопытных туристских овец прогуливаются стада... Ясно мое лицо, как мраморный факел, которому имя Рим, — в полдень, когда восставшим улицам нет числа И солнце палит и палит, желая, чтоб сердце Рима Потухло навеки или сгорело дотла. Спокойно мое лицо, как та, в зрачке телескопа, оранжевая Звезда. Ну и что же, что ты наблюдаешь за мной, меня ослепив? |
1 Я должен любить без взаимности (польск.).
371
Кто первым на мрамор легенды ногою ступил? Кто был раньше
Рим |
Жил-был Нарцисс. Имел он приятнейшую внешность.
Но отличили боги его не только ликом, —
К себе он вожделеет, и жадными руками
Но можно ли такою любовью насладиться?
Рим |
1 Господи, господи, зачем ты покинул меня! (древнееврейск.)
372
СЕРГЕЙ НАРОВЧАТОВ
(Род. в 1919 г.)
По земле поземкой жаркий чад.
Стонет небо, стон проходит небом! Облака, как лебеди, кричат Над сожженным хлебом. Хлеб дотла, и все село дотла.
Облака кричат. Кричат весь день!..
1941 |
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов, По горестной, по русской, по родимой, Завещанной от дедов и отцов. Запоминал над деревнями пламя,
И воронье кружилось без боязни,
В своей печали древним песням равный,
|
373
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя: — Россия, мати! Свете мой безмерный, Которой местью мстить мне за тебя? 1941 |
Прошло с тех пор немало дней,
С тех стародавних пор, Когда мы встретились с тобой Вблизи Саксонских гор, Когда над Эльбой полыхал Солдатский наш костер. Хватало хвороста в ту ночь,
Неплохо было нам с тобой
И наш костер светил в ночи
И тьма ночная, отступив,
|
374
Но вот через столбцы газет
Косая тень скользит, И снова застит белый свет, И свету тьмой грозит. Я рассекаю эту тень: — Где ты, Джонни Смит?! В уэльской шахте ли гремит
Но уж в одном ручаюсь я,
Но я спрошу тебя в упорз
Костер, что никогда не гас
Мы скажем это, Джонни Смит,
|
375
Мы скажем это, чтоб умолк
Вой продажных свор, Чтоб ярче, чем в далекий день Вблизи Саксонских гор, Над целым миром полыхал Бессмертный наш костер! Октябрь 1946 г. Москва |
Я шел из места, что мне так знакомо,
Где цепкий хмель удерживает взгляд, За что меня от дочки до парткома По праву все безгрешные корят. Я знал, что плохо поступил сегодня,
Был грязен пес.
Как в горести своей он был печален!
Соседям, отказав в сутяжном иске,
В аду от злости подыхали черти,
Пес потучнел. И стала шерсть лосниться.
|
376
Когда ж на лоно матери-природы
Его я выводил в вечерний час, Моей породы и его породы Оглядывались женщины на нас. Своей мечте ходили мы вдогонку
Девчонка над перилами застыла,
Но я не дал девице утопиться
Когда ж девчонку, словно хворостинку,
И дева повела вокруг очами,
И мы девчонку бедную под руки
С утопленницей вышли неполадки:
-Что ж!
|
377
Младенец рос, как в поле рожь густая,
За десять дней в сажень поднялся он, Меня, и мать, и пса перерастая, — Ни дать ни взять, как сказочный Гвидон. В три месяца, не говоря ни слова,
Когда б я знал, перед какой пучиной
В моем рассказе можно усомниться
И в этот вечер я не встал со стула.
Январь 1959 г. |
На улицах Москвы разлук не видят встречи,
Разлук не узнают бульвары и мосты. Слепой дорогой встреч я шел в Замоскворечье, Я шел в толпе разлук по улицам Москвы. Со всех сторон я слышал ровный шорох,
Июльский день был жарок, бел и гулок,
|
378
Лишь тень моя составила мне пару,
Чуть наискось и впереди меня, Шурша, бежала тень по тротуару, Спасаясь от губительного дня. Шаги пошли уже за третью сотню,
Шумели во дворе густые липы,
Умчишь по государеву указу,
Ливмя лились любовные реченья,
На том дворе опять шумели липы,
Сейчас вы снова скачете в Тавриду,
Нет, я не взял к развитию интригу,
На нем опять вовсю шумели липы,
|
379
Вернулся с финской — и опять в дорогу,
Меня тревожат тягостные сны. Безбожница, начну молиться богу, Вся изведусь до будущей весны. А за тобой, как будто в Зазеркалье,
Меня за опоздание ругали,
Не потому ли шел я без оглядки,
Не будет лип, склонившихся навстречу,
Вы умерли, любовные реченья,
Бесчинная, ты грохотала градом,
Захлопнулись ворот глухие вежды,
Но тут с небес спустился ангел божий
|
380
Ему идти зелеными дворами,
Живой тропой земного бытия, Не увидать увиденного нами, Увидеть то, что не увижу я. На улицах Москвы разлук не видят встречи,
1966 |
Не будет ничего тошнее, —
Живи еще хоть сотню лет, — Чем эта мокрая траншея, Чем этот серенький рассвет. Стою в намокшей плащ-палатке,
Сегодня лопнуло терпенье,
Ведь как-никак мы в сорок пятом,
Тогда — то, главное, случится!..
Что ни главнее, ни важнее
1970 |
381
РАЧИЯ ОВАНЕСЯН
(Род. в 1919 г.)
С армянского
* * *
И силой, и волей, и честью
Тебе я обязан одной. Улыбкою — счастья предвестьем — Тебе я обязан одной. Хоть лето мое — за горами, Все яростней ветер сквозной, Но осени щедрой дарами Тебе я обязан одной: И таинством мудрой печали,
|
* * *
О, если трудом ли, уменьем своим,
Умом, дарованьем, удачей Успеха и славы добьюсь и друзья Одарят безмерной любовью, Клянусь, обойдусь без похвал и наград, И верь мне, не будет иначе — Победы плоды предоставлю тебе: Вкушай без меня на здоровье!.. Но если когда-нибудь я потерплю
|
382
Меня не покинь — и останусь я цел,
Из пепла восстану в сраженье... И только тогда мне — конец, если ты Пройдешь, не взглянув, стороною. |
* * *
Засушенный красный цветок
Увлек меня к волнам Севана — Все сказочно было и странно, Все в золоте было тогда: Надежды, года и вода... И, с солнцем делясь новостями И взяв себе в помощь луну, Я звонкие звезды горстями В тугую бросал глубину. Засушенный красный цветок...
|
* * *
В цветении белой метели,
В метельной сплошной белизне Звучали и гомон и пенье, Дрожал несмолкагощий звон... В соцветиях пчелы гудели, И воздух пел славу весне, Пел взбухший ручей и растенья, Пел голубь, лучом осенен... Колышется волнами пашен
|
383
Ах, как он был нужен и важен,
Тот полдень, — хотя б для того, Чтоб честь и хвалу на просторе Я детству воздал своему! |
* * *
О друзья, когда меня не будет
На пиру, вы за меня не пейте Так — как пьют обычно за ушедших, За сошедших со стези земной: Вы, друзья, друг друга не касайтесь Тыльной стороной своих ладоней, Пальцами, держащими бокалы, А со звоном чокайтесь со мной) Чокайтесь со звоном, громогласно,
|
* * *
Горы, горы, тоска моя,
Горы, праздников моих свет! Я на склонах ваших сейчас Плачу над невозвратностью лет. Возвратите беспечность мне, Возродите и цвет и звук, Дайте снова мне ощутить Теплоту материнских рук! Дайте легкость моим ногам,
|
384
А. Кастеев.
Турксиб. 1932
Озарите надеждой мир,
Что печален сейчас и сир... Горы, горы, в нелегкий час Как-смогу я покинуть вас?.. |
* * *
Солнце к небу льнет майским жуком
И сосет синевы аромат, — О закате как будто забыло... Гром в горах прогремел и исчез... Неподвижно и тихо кругом, Воздух, озеро, куст — все подряд Неподвижно, притихло, застыло... Над горами — безбрежность небес... И меня будто обволокло
|
РАЛЬФ ПАРВЕ
(Род. в 1919 г.)
С эстонского
Тот из вас, кто с нами шел когда-то
Тем путем, которым шла война, Верно, видел этот дом дощатый И шлагбаум из бревна. |
, т. 2
385
И в пилотке выцветшей девчонку
Вам встречать случалось где-нибудь, Легковым машинам и трехтонкам Открывающую путь. Этот скромный боевой участок
Отмахать весь путь пешком — не шутки,
|
386
Девушка с тяжелою косой —
Есть такая... И как счастье наше Было прервано войной. Продолжай, приятель, свой рассказ —
Мы из разных собрались дивизий.
1945 |
Дети по известняковым плитам
Медленно проходят чередою, — Там, где опечаленно стоит он, Богатырь из бронзы, храбрый воин. Часто, часто навещают дети
|
387
Снова тех, кого они не знают,
Имена читают на могиле, Тех, кто завещали, погибая, Чтобы мы и наши дети жили. Думают с душевной теплотою
Тихо всходят дети по ступеням,
1954 |
ЛЕОНИД ПОПОВ
(Род. в 1919 г.)
С якутского
В моей земле, среди лесов и вод,
оставшись нам от предков наших давних, немало сказок и легенд живет — любой якут воспитан на преданьях. Когда порой седой олонхосут
И неразрывна временная связь
О, будьте впредь и людям и векам,
1965 |
388
Прощай, любовь!
Дорога — в два конца, поездка без обратного билета. И не вернуть утраченного лета, как не поднять поникшего лица. Я снова выбрал свой негладкий путь.
Но все-таки, как следует живым,
Последний поцелуй. Холодный лоб.
1965 |
БОРИС СЛУЦКИЙ
(Род. в 1919 г.)
Еще скребут по сердцу «мессера», еще
вот здесь безумствуют стрелки, еще в ушах работает «ура», русское «ура-рарара-рарара!» — на двадцать слогов строки. Здесь
|
389
но прелым богом пахнет по углам —
попа бы деревенского сюда! Крепка анафема, хоть вера не тверда. Попишку бы лядащего сюда! Какие фрески светятся в углу!
Напротив,
Он гладит, гладит, гладит ордена,
А в двух шагах, в нетопленном углу,
|
390
И санитар его, покорного,
уносит прочь, в какой-то дальний зал, чтобы он своею смертью черной нашей светлой смерти не смущал. И снова ниспадает тишина. Ы новобранца наставляют воины: — Так вот оно какая здесь война! Тебе, видать, не нравится она — попробуй перевоевать по-своему! |
И. Эренбургу Лошади умеют плавать,
«Глория» — по-русски — значит «Слава», —
Шел корабль, своим названьем гордый,
В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Мина кораблю пробила днище
|
391
Люди сели в лодки, в шлюпки влвзли.
Лошади поплыли просто так. Что ж им было делать, бедным, если
Плыл по океану рыжий остров. В море в синем остров плыл гнедой. И сперва казалось — плавать просто,
Но не видно у реки той края.
вдруг заржали кони, возражая
Кони шли на дно, и ржали, ржали,
Вот и все. А все-таки мне жаль их —
|
Памяти поэта
Давайте после драки
Сейчас все это странно,
|
392
И мрамор лейтенантов —
фанерный монумент — венчанье тех талантов, развязка тех легенд. За наши судьбы (личные),
|
Перед войной я написал подвал
про книжицу поэта-ленинградца и доказал, что, если разобраться, певец довольно скучно напевал. Я сдал статью и позабыл об этом,
Все то, что он в балладах обещал,
Как хорошо, что был редактор зол
|
393
Утро брезжит,
а дождик брызжет.
в углу.
на твердом полу. Еще волосы не поседели
ряды
и от беды. Засыпаю, а это значит: Засыпает меня, как песок,
начат, Но остался большой кусок. Вот я вижу себя в каптерке,
Девятнадцатый год рожденья —
в сорок первом году —
Выхожу, двадцатидвухлетний
и последний,
Привокзальный Ленин мне снится: С пьедестала он сходит в тиши
|
394
Вл. Сякину Старух было много, стариков
то, что гнуло старух, стариков ломало. Старики умирали, хватаясь за сердце, а старухи, рванув гардеробные дверцы, доставали костюм выходной, суконный, покупали гроб дорогой, дубовый и глядели в последний, как лежит законный, прижимая лацкан рукой пудовой. Постепенно образовались квартиры, а потом из них слепились кварталы, где одни старухи молитвы твердили, боялись воров, о смерти болтали. Они болтали о смерти, словно она с ними чай пила ежедневно, такая же тощая, как Анна Петровна, такая же грустная, как
Вставали рано, словно матросы, и долго, темные, словно индусы, чесали гребнем редкие косы, катали в пальцах старые бусы. Ложились рано, словно солдаты, а спать не спали долго-долго, катая в мыслях какие-то даты, какие-то вехи любви и долга. И вся их длинная, вся горевая, вся их радостная, вся трудовая — вставала в звонах ночного трамвая, на миг бессонницы не прерывая. |
Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне. Дело не в сухом расчете, дело в мировом законе. |
395
Значит, что-то не раскрыли мы, что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья — наши сладенькие ямбы, и в пегасовом полете не взлетают наши кони... То-то физики в почете, то-то лирики в загоне. Это самоочевидно. Спорить просто бесполезно. Так что даже не обидно, а скорее интересно наблюдать, как, словно пена, опадают наши рифмы и величие степенно отступает в логарифмы. |
Силу тяготения земли
первыми открыли пехотинцы — поняли, нашли, изобрели, а Ньютон позднее подкатился. Как он мог, оторванный от практики,
Что солдат, который страхом мается,
Должен эту силу, силу страха,
|
Т. Дашковской Выходит на сцену последнее из поколений войны —
Их одинокие матери, их матери-одиночки
Выходят на сцену не те, кто стрелял и гранаты бросал,
Войны у них в памяти нету, война у них только в крови,
Они собираются ныне дополучить сполна
|
ГЕОРГИЙ СУВОРОВ
(1919—1944)
Веет, веет и кружится,
Словно сон лебедей, Вяжет белое кружево Над воронкой моей. |
397
Улетает и молнией
Окрыляет, слепит... Может, милая вспомнила, Может, тоже не спит. Может, смотрит сквозь кружево
1943(?) |
Заря над лесом разлилась устало,
Бой отгремел, с огрызком сухаря Я сел у пня, винтовка отдыхала У ног моих, в лучах зари горя. Я ждал друзей, идущих с поля боя...
Потом кривая радужная шея Мне показалась из сухой травы... Рука — к винтовке, но стрелять не смею... Ведь он один на берегах Невы... Земляк!
Так, вспоминаю, в голубом томленье
Да и зачем? Мой выстрел, знаю, меток,
{1943) |
398
* * *
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем. И падает обугленная птица, Настигнутая бешеным огнем. Еще ночами белыми нам снятся,
Еще война.
Последний враг.' Последний меткий выстрел.
В воспоминаньях мы тужить не будем,
{1944) |
АЛЕКСЕЙ ФАТЬЯНОВ
(1919-1959)
Пришла и к нам на фронт весна,
Солдатам стало не до сна — Не потому, что пушки бьют, А потому, что вновь поют, Забыв, что здесь идут бои, Поют шальные соловьи. Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
|
399
Но что война для соловья —
У соловья ведь жизнь своя. Не спит солдат, припомнив дом И сад зеленый над прудом, Где соловьи всю ночь поют, А в доме том солдата ждут. Ведь завтра снова будет бой,
Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,
|
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои... Где же вы теперь, друзья-однополчане, Боевые спутники мои? Я хожу в хороший час заката
Мы бы с ним припомнили, как жили,
Если ты случайно не женатый,
|
400
Мы тебе колхозом дом построим,
Чтобы было видно по всему, — Здесь живет семья советского героя, Грудью защитившего страну. Майскими короткими ночами,
1946 |
ГЕВОРГ ЭМИН
(Род. в 1919 г.)
С армянского
* * *
Я в детстве шел и палкою в пыли вел длинный след до своего порога, а после люди шли, стада брели, и след мой исчезал, прожив немного. Как этот след, след детства замела седая аштаракская дорога. 1940 |
Юнец, впервые девушку целуя, Что думает? Спросите у него. Он думает, что, кроме поцелуя, Не существует в мире ничего.
Юнцу такому может показаться, Что даже старцы, бабки, бобыли Спешат куда-то в парки целоваться Иль со свиданья только что пришли. Вот так я с первой книжкою под мышкой Иду сейчас по улице, — поэт! — Воображая, что над этой книжкой Уже склонился чуть не целый свет. 1940 |
401
* * *
Я сам не знаю, что это такое
Меня столкнуло с торного пути, Но я забыл о счастье и покое, Чтобы путем поэзии пойти. Любою болью времени болея, Я беды мира на плечи взвалил. Все, что достойно жалости, — жалею,
полюбил.
я гнался,
и не признался!
на ваше ремесло! Ненастной ночью или днем погожим Глядишь в окно, глотаешь серный дым,
сидеть все так же будешь!
не нахожу. И, словно серный дым, от глаз рукою Мечты о тихом счастье отвожу. 1940 |
402
Мы с тобою дружили светло и гордо, как река с рекою, рука с рукою.
Но одно припомнить мне нынче горько, Но одно никак не дает покою. Мы в тот день поссорились. Если б завтра мы опять взглянули друг другу в лица!..
1942—1943 |
* * *
Ты бы в гости ко мне пришла,
Не была давно у меня. Горе песней бы прогнала — Прижилось оно у меня. Вьется горлица в тишине
1944 |
* * *
Тот,
кого ты так любишь во мне давно, вовсе иные имеет черты и склонности. Мне, на него похожему, не дано его доброты, его чистоты п скромности. |
403
Как я порой ревную тебя
к нему, хоть он и носит имя мое . и отчество! Если ты догадаешься, почему — холодом обоймет тебя одиночество. Так не гаси же в 'окнах своих огня! Крылья мои оставь мне как утешение. Чем лучше ты думаешь про меня — тем становлюсь и вправду я совершеннее. 1956 |
* * *
Я не могу.
С меня довольно!
а больно, больно,
ты мстишь мне за утрату!
которой нет. 1956 |
Помоги же мне не ошибаться: Если'сплю — пораньше просыпаться,
Если делом занят — не лениться, Если дверь открыта — не ломиться! |
404
Помоги несделанное дело
Ие принять за счастье без предела. Помоги мне! Дай большое право Не кричать о славе прежде славы. Если в сердце я стиха не выносил, Ты не дай, чтоб на бумаге вынисал. Если камня из скалы не выломал — Не хвалился бы, что стены выложил... Помоги не показаться правым, Если был я глупым и лукавым. Дай мне не возжаждать награжденья За ошибки или преступленья. Помоги мне не казаться — Быть! Помоги мне правильно прожить. 1962 |
* * *
Будь начеку вблизи высот!
Запомни, каждый разговор Подхватит эхо наших гор И по долинам разнесет. Коль скажешь добрые слова,
А скажешь что-нибудь во зло —
Будь начеку вблизи высот!
И быстро превратится в прах,
|
405
Будь начеку вблизи высот!
Мы эдесь не ведали корон, Здесь каждый сам себя венчал, Не знали войсковых колонн, Зато здесь каждый — генерал. Здесь каждый горд, как вышина, И каждый каждому собрат, Здесь каждый сам себе — страна, Пускай отторгнут и разъят, Один — со всеми он един, Когда непрошеных гостей Манит страна седых вершин И неприступных крепостей, Страна, что он своей зовет... Будь начеку вблиэи высот! 1962 |
* * *
Я написать хочу слова на музыку дождя,
Зарифмовать порывы ветра, Найти мелодию легчайших дуновений, Что слышатся в лесах порой осенней, И вслух читать речитатив ручья. Я рисовать хочу, как тополь тонкой кистью Рисует в небе все, что скажут листья, Хочу лепить движение и трепет, Лепить, как ветер встречных женщин лепит, Хочу понять все то, что после стольких дней, н стольких слов, и стольких слез
1962 |
406
* * *
Я предчувствую:
во мне назревают стихи.
как час любви, когда, еще не видны и тихи, уже плывут ее корабли. Я предчувствую это, как в голосе дрожь, как запах цветка, как крик коня, как дверь, в которую не был вхож, но уже распахнутую для меня.
где-то лань робкая, рога на весу. И я замираю. И меня уже нет.
тишина или бой? Я разобраться в этом стремлюсь: все ближе оно, вот оно — в груди, оно захватило... И я молюсь: только не выдай, не подведи!
прячущийся в нору, чтоб не пришлось мне, оторопев, выдохнуть искаженным ртом вместо песни — скучный напев и раскаиваться потом. 1962 |
407
ВИКТОР ГОНЧАРОВ
(Род. в 1920 г.)
* * *
Мне ворон черный смерти не пророчил,
Но ночь была, И я упал в бою. Свинцовых пуль трассирующий росчерк Окончил биографию мою. Сквозь грудь прошли Расплавленные пули. Последний стон зажав тисками скул, Я чувствовал, как веки затянули Открытую солдатскую тоску, И как закат, отброшенный за хаты, Швырнул в глаза кровавые круги, И как с меня угрюмые солдаты Неосторожно сняли сапоги... Но я друзей не оскорбил упреком. Мне все равно. Мне не топтать дорог. А им — вперед.
Не обойтись без кирзовых сапог. 1944 |
* * *
Я скажу, мы не напрасно жили,
В пене стружек, в пыли кирпича, Наспех стеганки и бескозырки шили, Из консервных банок пили чай. Кто скрывает, было очень туго, Но мечтами каждый был богат. Мы умели понимать друг друга, С полувзгляда узнавать врага. Свист осколков, волчий вой метели, Амбразур холодные зрачки... Время! Вместе с нами бронзовели Наши комсомольские значки. Да, когда нас встретит новый ветер Поколений выросших, других, — Я скажу, что мы на этом свете Не напрасно били сапоги! 1949 |
408
* * *
Дыши огнем, живи огнем,
Пусть правды убоится тайна. Случайно мы с тобой умрем, Все остальное — не случайно. Смотри, как, напрягая слух,
Я вижу, над твоим крыльцом
Нет, не случайно, боль тая,
1958 |
* * *
Опять пришла пора дождей,
Листвы, летящей в воду, Когда спокойней, но острей Мы чувствуем природу. И сожаленья нет во мне,
Во мне осеннею порой
И этот моросящий дождь,
1973 |
409
* * *
— Эй ты, — мне кричат, — Подорожник! — Но я улыбаюсь в ответ, Я — это усталый художник, Завьюженный жизнью поэт. Я знал, что недолго я буду
И все я изъездил, что можно,
На этих горластых, зеленых
1975 |
* * *
Вот Перховское озеро,
В нем темная вода. На самом дне его дрожит Печальная звезда. Вот-вот Она уже всплывет, Вот-вот Со дна взовьется. Взлетит И с млечной тишиной И вечностью сольется Давно она На темном дне Одна дрожать устала. Взлетит! А люди скажут, что Звезда на дно упала... 1975 |
410
ЯАН КРОСС
(Род. в 1920 г.)
С эстонского
* * *
Я — дом пустой: Входи хозяйкой в двери,
Я — парусник, А ты — желанный берег. Я — муки жажды, Я — беззвучный крик Потрескавшихся губ, А ты — родник. 1942 |
* * *
Тот, кто перевидел тыщи
И еще раз тыщи разных лиц, Может не узнать кого-нибудь из близких И пройти мимо. А в чужие лица вдруг проникнет
I960 |
Застрял ячмень в кукушкиной гортани,
Застыло в оторопи на поляне Стволов кольцо... Блиндаж... Как страшен он в лесном покое —
|
411
Инициалов, тут переплетенных,
Сердец, амуровои стрелой пронзенных, Не обнаружишь, сколько ни смотри, Блиндаж безжизненный в песке утоплен, И рот его застыл в квадратном вопле. И мрак внутри... Тут больше пулемет не застрекочет
I960 |
* * *
Паутинок в воздухе паренье.
Лет тончайших ниток или прядок. Это словно мыслей сотворенье — В воздухе летает их зачаток. Горы валунов серы и мшисты.
Капелька росы в сосновых иглах.
Капелька трепещет на иголке.
Вновь земля, пропитанная хвоей,
1962 |
412
«Мир неподвижен!» — клир провозгласил.
«Аминь!» — орало верующих стадо. И Галилей, уже лишенный сил, из пыточного взятый каземата, пробормотал, что правду говорят, не вертится... Но вдруг остатки крови прихлынули к лицу, и вспыхнул взгляд, и заявил он: «Эппур си муове!»1 ...Теперь еретикам пришла пора кричать о неподвижности планеты. Толпа смеется. Клир кричит: «Ура1 В полете мир! Ему предела нету!» Властителем мыслитель не судим — тиранов вывели из обращенья, но все же Галилей необходим, чтобы напомнить про Земли вращенье. 1965 |
ДОЖДЬ ТВОРИТ ЧУДЕСА |
Дождь закроет цветы,
а зонты раскроет, дождь умоет лица пожилых каменотесов. Дождь сплетет волосинки на моей груди обнаженной с хохолками мха на стене городской. |
ДОЖДЬ ТВОРИТ ЧУДЕСА |
Дождь в рояль превращает крышу
и во флейту желоб. Дождь не пропустит и церковь. Дождь с травой перешепчется: тсс... Похохочет с асфальтом. |
1 Все-таки она вертится! (итал.)
413
ДОЖДЬ ТВОРИТ ЧУДЕСА |
Дождь — эстет, дождь заставит женщин
приподнять свои юбки, чем красивей колени, тем выше. Дождь глупцу отольет: тсс... На макушку. |
ДОЖДЬ ТВОРИТ ЧУДЕСА |
Дождь характеры завершает.
Дождь печальней печального, злого злее, а веселого сделает веселее. Дождь готовит людей для поэтов, шелуху с них смывает. 1966 |
ДЖУБАН МУЛДАГАЛИЕВ
(Род. в 1920 г.)
С казахского
* * *
С казахского нелегок перевод...
Но в нем самой эпохи назначенье. С казахского нелегок перевод... Но он рождает мысли и горенье. Любуйся, мир, бездонностью слезы!
Простые предки, песнями горя,
|
414
А гении в минувшие века
Не видели, как шло богатство прахом. Казахского не знали языка, А значит, и самой души казаха. Нам всюду внемлют ныне
С казахского нелегок перевод...
Да, есть язык— горам подобен он,
Прославить имя друга я готов:
О русский наш язык!
Ты — океан, не знающий оков,
Ты выгоды не ищешь хмурым днем,
Ты сам не языком ли Октября
|
415
С казахского нелегок перевод...
Но верит гордость языку-батыру! С казахского нелегок перевод... Но есть и нам о чем поведать миру! Плоды раздумий — дети всех живых.
|
Я, друзья, на досуге и в честной работе,
Как влюбленный, счастливых часов не таю: Все мне кажется, я не из клеточек плоти, А из клеточек долга теперь состою. Я в долгу перед Евой, Адамом, планетой,
Я в долгу перед солнцем, цветами и небом,
Все, что светлого есть у меня и со мною,
Новый миг начинается в новой заботе,
День за днем убывают года постепенно.
|
416
А. Иохани.
Демонстрация рабочих 21 мая 1940 года в Тарту. 1940
Ты не у горной ли реки
Берешь характер одичало? Твои глаза — что огоньки, Во тьме горящие ночами. В себе и молнию сведя,
Таишь ты в тихие часы
Ты счастьем проникаешь в грудь.
Печали, радости, тоска
Ты в сложном мире — как боец,
|
* * *
Хоть прошла моя оспа, все жаждет спина.
Из шуточной песни Колдунья ты моя,
|
14 Советская поэзия, т. 2
417
* * *
Чтоб сон не отпугнуть холодного рукой,
Из народной песни Все юные сердца в одном порыве слиты,
|
* * *
Забудешь ли меня когда-нибудь?
Из народной песни Верность клятве и руки, сплетенные туго,
Верность клятве и руки, сплетенные туго,
|
АЛЕКСЕЙ ПЫСИН
(Род. в 1920 г.)
С белорусского
Передний край.
Чужой. Пустынный, странный, Как полюс мерзлоты, как мерзлота. На серый снег легли меридианы — Армейские прямые провода. |
418
А-в них — фронтов неровное дыханье,
Бессонные командные басы, Слова приказа, что на завтра станет Дыханьем ураганной полосы. Сегодня небу жарко...
Звенели птицы где-то на опушке,
|
Манит незнакомая дорога,
И себе ты скажешь: примечай. А когда дорог на свете много, Друг мой иван-чай? Я своих смоленских не забуду —
А под Будой — братские курганы,
Поднялись травой и горицветом —
Не дивись, мои услышав стоны:
Угощу, коль хочешь, нашим чаем,
|
14*
419
Мы цигарку скрутим по-былому,
Пустим сизый дым на провода. Первая затяжка мне, живому, — Столько в сердце горечи — беда. Цвет багровый — смелость, правота. |
Расщебетались птицы не ко дню.
Вновь ожило забытое до срока. Друзьям-товарищам я позвоню, Товарищам, что от меня далеко. Перед глазами все, я вижу их,
Я ожидаю, вызов повторив,
|
* * *
Гул вокзалов.
Облака в зените. Бесконечность рельсов познаю. Поезда ночные, покажите Маленькую станцию мою. За окном берез густое коло
И меня березовой весною
Вот гляжу я со своей площадки
|
420
Мне б туда, где осень на полянах
Жжет воспоминаний листопад. Память, греешь ты в своих карманах Две руки, простертые назад. До зари чего-то ожидаю,
|
* * *
В сизой мгле над поймою днепровской
Промелькнуло платьице твое... Начинать весну совсем не просто, Как не просто выдумать ее. Над водой играют переправы,
Давнее с сегодняшним сплелося,
|
Зимний ветер — парус полотняный
Вновь поет, трепещет над стрехой. На окне сибирские лианы День рисует смелою рукой. Все ясней, рельефней с каждым часом
Может, будет холод небывалый, —
|
421
* * *
Вечерний сад.
Под небом сонным
|
* * *
Ветра мои, Друзья мои!
Шумите, вейте что есть мочи,
Чтоб очи были голубыми,
Пускай на каторге бессменной
О ветры!
|
422
Костров и листьев полыханье...
Наплыв озерной синевы... Мое последнее дыханье С собою понесете вы, Ветра мои, Друзья мои. |
ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ
(Род. в 1920 г.)
Прожектор, холодный и резкий,
Как меч, извлеченный из тьмы, Сверкнул над чертой перелеска, Помедлил и пал на холмы. И в свете его обнаженном,
Сверкая росой нестерпимо,
Стоял перелесок за полем.
Вся ночь, притаившись, молчала.
|
423
Как будто за сопкою дальней
Вдруг кто-то большой застонал, И звук тот, глухой и печальный, До слуха едва долетал. Но ближе, все ближе по полю
А рядом — с хрипеньем и хрустом —
Качалась земля под ногами.
|
Я это видел, помнится, в Литве.
Уже войны три года отстучало. Три дня не спавший, У леска, в траве, Так полк храпел, — траву вокруг качало. Полуденный вдали струился зной.
И, как на дне реки,
Как будто в бездну провалился он.
|
424
Пыль до колен, как латы, на ногах.
Темнеют лица, словно из металла. И руки, полускрытые в цветах, По сторонам разметаны устало. На коже их — окалина и чад.
Давно прошла великая война.
Там спят солдаты, сдавшиеся сну.
|
* * *
Когда под гром фанфарных маршей
Иль плач гармоники губной Летели вспять теплушки наши С полей Европы в край родной, И, на плетни склонясь косые,
И лишь для нас светили звезды,
Тогда, веселым, нам казалось,
|
425
Звенит за простенком синица,
Играет в свистульку-дуду. А мне, поседевшему, снится, — Я, маленький, с мамой иду. В платочке и кофте цветастой,
И я, карапуз пятилетний,
Звонят за пригорком к обедне —
Бегут облака кучевые.
И мама, платок поправляя,
|
Еще слово дымится,
Как слеза на щеке, На последней странице, На последней строке. |
426
Только-только сронили
Губы, — воздух дрожит. Не остыв, у горнила Это слово лежит. А уж книга иная,
Эта главная книга —
Мне врученный в наследство,
Дух полей
Испытуя терпенье,
Словно горная круча
Но, поверить не смея,
|
427
ДАВИД САМОЙЛОВ
(Род. в 1920 г.)
* * *
Сорок лет.
Жизнь пошла за второй перевал. Я любил, размышлял, воевал. Кое-где побывал, кое-что повидал, Иногда и счастливым бывал. Гнев меня обошел, миновала стрела,
Взял один перевал, одолею второй,
Сорок лет.
1960 |
Красиво падала листва,
Красиво плыли пароходы. Стояли ясные погоды, И праздничные торжества Справлял сентябрь первоначальный, Задумчивый, но не печальный. И понял я, что в мире нет
|
428
Люблю обычные слова,
Как неизведанные страны. Они понятны лишь сперва, Потом значенья их туманны. Их протирают, как стекло, И в этом наше ремесло. 1961 |
Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые, Где извещенья похоронные И перестуки эшелонные. Гудят накатанные рельсы.
А это я на полустанке
Да, это я на белом свете,
И я с девчонкой балагурю,
Как это было!
Сороковые, роковые,
1961 |
429
Рукоположения в поэты
Мы не знали. И старик Державин Нас не заметил, не благословил... В эту пору мы держали Оборону под деревней Лодвой. На земле холодной и болотной С пулеметом я лежал своим. Это не для самооправданья:
А ему советовали: «Некому?
Он, старик, скучал, пасьянс раскладывал, Что-то молча про себя загадывал. (Все занятье — по его годам!) По ночам бродил в своей мурмолочке, Замерзал и бормотал: «Нет, сволочи! Пусть пылится лучше.
Был старик Державин льстец и скаред.
1962 |
* * *
Давай поедем в город,
Где мы с тобой бывали. Года, как чемоданы, Оставим на вокзале. |
430
Года пускай хранятся,
А нам храниться поздно. Нам будет чуть печально, Но бодро и морозно. Уже дозрела осень
Ждут снега, листопады
И все, что было зыбко,
И вот ноябрь на свете,
Так много сверху неба,
О, как я поздно понял,
И что, порой, напрасно
1963 |
431
И начинает уставать вода.
И это означает близость снега. Вода устала быть ручьями, быть дождем, По корню подниматься, падать с неба. Вода устала петь, устала течь, Сиять, струиться и переливаться. Ей хочется утратить речь, залечь И там, где залегла, там оставаться. Под низким небом, тяжелей свинца, Усталая вода сияет тускло. Она устала быть самой собой, Но предстоит еще утратить чувства, Но предстоит еще заледенеть И уж не петь, а, как броня, звенеть. Ну а покуда — в мире тишина.
1964 |
Я зарастаю памятью,
Как лесом зарастает пустошь. И птицы-память по утрам поют, И ветер-память по ночам гудит, Деревья-память целый день лепечут. И там, в пернатой памяти моей,
Но в памяти такая скрыта мощь,
1964 |
432
Там Анна пела с самого утра
И что-то шила или вышивала. И песня, долетая со двора, Ему невольно сердце волновала. А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!
— Пожалуйте огня. — Благодарю. А Пушкин думал: «Он весьма умен
Шел разговор о равенстве сословий.
Для равенства достойных нет условий
За окном
|
433
И голос был высок: вот-вот сорвется.
А Пушкин думал: «Анна! Боже мой!» — Но, не борясь, мы потакаем злу, —
Ответил Пушкин. «Что за резвый ум, —
— Но тупость рабства сокрушает гений! — На гения отыщется злодей, —
Впрочем, разговор
Заговорили о любви. — Она, —
— Я душой
Они простились. Пестель уходил По улице разъезженной и грязной, И Александр, разнеженный и праздный, Рассеянно в окно за ним следил. Шел русский Брут. Глядел вослед ему Российский гений с грустью без причины. Деревья, как зеленые кувшины,
|
434
Сказал себе: «Он тоже заговорщик.
И некуда податься, кроме них». В соседний двор вползла каруца цугом. Залаял пес. На воздухе упругом Качались ветки, полные листвой. Стоял апрель. И жизнь была желанна. Он вновь услышал — распевает Анна. И задохнулся: «Анна! Боже мой!» 1965 |
Помню — папа еще молодой,
Помню выезд, какие-то сборы. И извозчик лихой, завитой, Конь, пролетка, и кнут, и рессоры. А в Москве — допотопный трамвай,
Помню — мама еще молода,
А Москва высока и светла.
Звонко цокает кованый конь
Папа молод.
1966 |
435
РАМЗ БАБАДЖАН
(Род. в 1921 г.)
С узбекского
* * *
Каждой осенью тянет в дорогу.
Каждой осенью дали близки, И глядит белизна сквозь мороку Облетающей шалой листвы. Каждой осенью трепет знакомый
Так просторы зовущи и строги,
Отчего это все? Оттого ли,
и тот
Оттого ль, что и солнцем согреты,
|
* * *
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
На лице — счастливое свеченье, Словно ты в подводной глубине Плавно уплываешь по теченью. Тихо-тихо дышишь ты во сне,
|
436
Тихо-тихо дышишь ты во сне,
Это значит: спит мой главный критик, Тайных мыслей нет давно во мне — Все равно ведь от тебя не скрыть их. Тихо-тихо дышишь ты во сне,
|
* * *
Кто в гору шел легко, тот вниз сползет легко и ноги зря свои изранит глубоко.
Кто с трудной ношей движется все выше — тому и до небес недалеко. |
* * *
Я в море не плыву и в небо не лечу, я по земле идти среди друзей хочу.
Для од оленья волн и для боренья с бурей лишь от родной земли я силу получу. |
* * *
От хмурой мне горька и с чаем пиала, уж лучше бы воды с улыбкой подала.
По милости лгуна в меня бросая камень, не сбей свечу любви, что ты сама зажгла. |
* * *
Жизнь радости длинна, а горя — коротка, как без деревьев сад, жизнь без людей — тоска.
Правдивая строка — как памятник в металле, со лживого пера — как ржавчина, строка. |
* * *
Даже сокол порой прерывает полет,
и крошится гора из крепчайших пород. Не гордись своей славой, вертушкой лукавой: обласкает тебя — и к другому уйдет! |
437
* * *
Я проснулся на белом рассвете.
Что меня разбудило, скажи?.. Теня веток лежали, как сети. Тихий ветер. Кругом — ни души. Только сад мой в привычном привете Шелестел — и по этой примете Я узнал себя в нежной тиши. Я был тот же!.. Но странное счастье, Как прилив, заполняло меня, Точно был не собой я, а частью Небывалого белого дня, Ясным небом, скрепленным печатью Золотого, живого огня, Синим воздухом, зеленью, чащей, Ключевою водою звучащей, Вздохом ветра и ржаньем коня. Точно был я во всем, что за мною Шло всю жизнь, собирая следы, — И дыханьем, и плотью земною, И родною землею самою, Частью вечной ее чистоты. И лежал я, блаженно недвижен, Точно вложенный в ножны кинжал, Точно, чем-то отмеченный высшим, Я из рук оружейника вышел И нежданно в цене дорожал. И все то, что торжественной высью Надо мной возносилось во сне, Все, что было кругом и вовне, То теперь надвигалось, нависло — Ощущеньем, и словом, и мыслью Собиралось и зрело во мне. Так лежал я и думал: «Отчизна! Вот что значит быть частью твоей, Кожей чувствовать дали и числа, Шорох поля и трепет ветвей. Вот что значит быть вместе с тобою — Подыматься, грустить, молодеть, Брать ли с бою, дарить ли с любовью, Петь ли с болью иль в радости петь... |
438
Видно, в этом и сила и слава
Тех, кто пашет, и сеет, и жнет, Варит сталь или водит составы, Кто имеет высокое право На высокое званье «народ»... Это те, что земле без обмана Всех себя отдавали сполна, И не зря им, как нежная мама, Ничего не жалеет она: Сеют горсть — получают батманы Золотого, как солнце, зерна, Подымают седые хирманы, Высевая весной семена... И недаром раздвинулись в шири Горизонты бессонных огней: Нечто больше, чем труд свой, вложила В эту землю — и дерзостно жили Современники наши на ней!..» Я оделся и вышел.
|
* * *
Хочешь — добуду луну с высоты,
Хочешь — в букет соберу, как цветы, Звезды на синем небесном лугу? Все, дорогая, сумею, смогу! Плеч моих только с любовью коснись — Вырастут крылья, помчат меня ввысь! Пусть посмеешься ты вновь надо мной — Я фантазер ведь и вправду чудной. Скажешь: «В мальчишество впал ты, поэт!» — Лишь улыбнусь я на это в ответ. Сердцу послушен я в певчей судьбе,
|
439
Доли другой на земле не хочу!
«К солнцу!» — ты скажешь, я к солнцу взлечу, Лишь бы с победой в сиянии дня Первая ты поздравляла меня! |
* * *
Жизнь мечтами, как чаша, полна,
Синевою и голубизною. Как я счастлив, что снова весна, Время года, любимое мною. Как я счастлив, что снова светло
Как я счастлив, что снова возник
|
Звучат в вечерней мгле индийские напевы —
В Ташкенте, на полях, на берегу канала. Впивают эту песнь сады, луга, посевы, Всех песен для меня она дороже стала. Могучею волной течет поток эфира,
Хоть непонятны мне слова его наречья,
|
440
ЯКОВ КОЗЛОВСКИЙ
(Род. в 1921 г.)
* * *
Душа, чело и вечность...
Прислушайтесь к словам, В них слово «человечность» Не слышится ли вам? Душа, душа, душевность,
Чело, чело, очелье,
Года, столетья, вечность...
|
Не раз навстречу жарко,
Заслышав скрип саней, К нему на грудь сударка Кидалась из сеней. На плечи ей он шубы Бросал соболий мех. И нес, целуя в губы, По лесенке наверх. С княжной во храме венчан,
|
441
Она во власти пыла,
Сгорая от любви, «Мой милый» говорила Заместо «мон ами». Не ведал он, покуда
Ни одного подарка
Порой она вздыхала
Что думала при этом,
Он прилетел проститься
Не помогли молитвы,
Звезда мерцала ярко,
Фельдмаршал, сидя тучно,
|
442
Отпели в храме пышно,
Светлела синева, И вскоре замуж вышла Красавица вдова. И трепетно огарка
|
Люблю неоплавленный снег,
Увенчанный бронзою дуба, Искрится он так белозубо, Как будто бы девичий смех. Сощурив глаза половчей И встав против солнца заране, Увижу на белой поляне Я сонмы зажженных свечей. День красен, как долг платежом,
Уста наши схожи с костром,
Ах, чей это промысел, чей? Была б моя добрая воля,
|
В кустах, где птаха песню ладила,
Она разделась догола, И груди властные огладила, И в реку синюю вошла. |
443
И, запрокинув стан некукольный,
Блаженно на спину легла. И, словно белый храм двухкупольныи, Вниз по теченью поплыла. |
Был затуманен и задымлен
Их тайный путь, которым встарь
Задумаюсь над словом «сфера»
ужель
И, зажигаясь, словно свечи,
И, находясь при славном деле,
|
ВАСИЛИЙ КУЛЕМИН
(1921—1962)
Вы знаете, как плачет синева?
Леса свои выбрасывают флаги, И, как синицы, гордые слова, Слетевшись, отдыхают на бумаге. Друг другу ничего не говоря,
|
444
Всему иной, особый оборот,
И ты на мир посмотришь отвлеченно, Где вдруг воскреснет Смертью обреченный, А тот, другой, В расцвете сил умрет. 1960 |
* * *
На наш бульвар лосенок выскочил.
Откуда он сюда, голубчик? Весь из куска самшита выточен. А меж рогов плутает лучик. Остановился на газоне,
Запало где-то слово крепкое,
Дома глазами заморгали, И кто-то крикнул: —
И прыснул спорыми ногами Лесов неискушенный житель. Пред ним все двигалось, летело
Лосенок помешал кому-то —
Убили красоту спросонок,
|
445
Нельзя, чтоб все текло размеренно,
Как заведенное однажды: Муж на жену глядел уверенно, Без удивления и жажды... Тех дней-воробушков не надо нам.
1962 |
МИРМУХСИН
(Род. в 1921 г.)
С узбекского
Стою на земле и держу ее горстку в ладони,
стою на земле и к глазам эту горсть подношу... Родная земля, ты — наш мир, наша мать, наша доля, тебе поклониться всем сердцем сыновним спешу! Лежат на ладони твои золотые крупицы, сквозь них прозреваю я сердце живое твое, и вижу, как хлопок поземкою снежной клубится, и вижу: желтеет в прогалинах черных жнивье. Твой запах обычен, и прост, и совсем не изыскан, но в недрах своих аромат ты рождаешь любой: весь мир одаряешь и розами и тамариском, и амбра и мед неразлучны, как воздух, с тобой. Ты с виду проста — не блестишь драгоценным алмазом, тебя не сравнить с многоцветным павлиньим хвостом. Как радуга, ты не горишь всеми красками разом — но как ты прекрасна в обличий этом простом! Ты темного цвета, родная, ты бурого цвета, но хлопок, рожденный тобою, белей молока; нет вкуса в тебе... что же, может, действительно нету — но сладок твой мед: это было и будет века! |
446
Ты радость и разум, ты наша судьба и уменье,
начало начал — наша нива и наше жнивье... Я отдал бы весь драгоценный металл и каменья за бурую горсть, за бессмертную силу ее! 1962 Ни дня без войн на лучшей из планет —
в земных анналах нет.
исток любви любой.
Так не заменит нам бумаги кипа
1964 |
Да, оперировать сердце живое —
Словно в полете чинить самолет.
Вот она в белом халате идет.
И не улыбку приветливых глаз, —
Смерть победившие тысячу раз! 1965 |
447
* * *
Люби начальный свет отчизны, тебе завещанный людьми, и все корыстное отчисли из этой радостной любви.
Люби — и, если надо, снова свой жар умей ему отдать не ради славы или слова, не ради блеска и удач. Какой другой любови страстной ты не стремился бы вослед — в толпе, в труде и в шуме странствий неси высокий этот свет. И если, всем идущим бедам и всем превратностям назло, ты будешь полон этим светом — считай, что в жизни повезло. И в день надежд, и в час печальный, от равнодушья утаив, храни отчизны свет начальный до окончанья дней твоих... 1967 |
Двухмоторный стремительный сокол над просторами мощно гудит.
Мы несемся высоко-высоко, остается наш край позади. К новым далям, широко раскрытым, мы стрелою уносимся, но в даль родную могучим магнитом тянет душу мою все равно.
1967 |
448
СЕРГЕЙ ОРЛОВ
(Род. в 1921 г.)
Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли, Разметавшись молча на привале, Спят солдаты посреди земли. А от них налево и направо
Батареи издали рокочут,
Но спокойно за пять лет впервые
|
* * *
Кто же первый сказал мне на свете о ней? Я никак не припомню сейчас.
Может, первый назвал ее имя ручей, Прозвенел по весне и погас. Мог сказать бы отец, но я рос без отца.
А вокруг только небо, леса и поля,
|
15 Советская поэзия, т. 2
449
Может, птица-синица, береза в лесах,
Колокольчик с дороги, калитка в саду, В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах, Пароход, прицепивший на мачту звезду, Рассказали, как это бывает, о ней,
Уходит в небо с песней полк
Как гром, ночной аэродром.
Там, в небе, самолетов след — Как резкий свист кинжальных лезвий, Дымок дешевых сигарет И запах ваксы меж созвездий. Пехота по небу идет,
По тем болотам подо
|
450
Дорогу делает не первый,
А тот, кто вслед пуститься смог. Второй. Не будь его, наверно, На свете не было б дорог. Ему трудней безмерно было — Он был не гений, не пророк — Решиться вдруг, собрать все силы, И встать, и выйти за порог. Какие в нем взрывались мысли! И рушились в короткий миг Устои все привычной жизни. Он был прекрасен и велик. Никто не стал, никто не станет Второго славить никогда. А он велик, как безымянен, Он — хаты, села, города! И первый лишь второго ради Мог все снести, мог пасть в пути, Чтоб только тот поднялся сзади, Второй, чтобы за ним идти. Я сам видал, как над снегами, Когда глаза поднять невмочь, Солдат вставал перед полками И делал шаг тяжелый в ночь. В настильной вьюге пулемета Он взгляд кидал назад: «За мной!» Второй поднялся. Значит, рота — И вся Россия за спиной. Я во второго больше верю. Я первых чту. Но лишь второй Решает в мире — а не первый, — Не бог, не царь и не герой. |
* * *
Это было все-таки со мной
В день девятый мая, в сорок пятом: Мир желанный на оси земной Утвердил я, будучи солдатом. |
451
Пели птицы, радуга цвела,
Мокрой солью валивало щеки... А земля сожженная ждала, И с нее я начал, как с опоки. Начал вновь мечты и все дела,
Это было все-таки со мной.
Кто-то за железною стеной
Шел бетон, вставали корпуса,
Это было все-таки со мной.
Я иду дорогою земной,
|
* * *
Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой, Без званий и наград. |
452
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков, И Млечные Пути нылят Вокруг него с боков. На рыжих скатах тучи снят, Метелицы метут, Грома тяжелые гремят, Ветра разбег берут. Давным-давно окончен бой... Руками всех друзей Положен парень в шар земной, Как будто в мавзолей... |
* * *
А мы такую книгу прочитали...
И нам о недочитанных жалеть. В огне багровом потонули дали И в памяти остались пламенеть. Кто говорит о песнях недопетых? Мы жизнь свою как песню пронесли...
Как самое великое творенье
|
* * *
1 Руками, огрубевшими от стали,
|
453
И задохнется от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал, От ярости ветров неповторимых, Которые сбивают наповал. И, не видавший горя и печали,
2 Пускай в сторонку удалится критик:
|
БОСЯ САНГАДЖИЕВА
(Род. в 1921 г.)
С калмыцкого
С. И. Липкину В магазинах утренней Москвы,
|
454
...И опять я там, и снова там, —
Вечно у цветочного ларька; Будто я привязана к цветам, Будто слишком привязь коротка... Продавщица, Ставя нас в туник, Как бы не торгует, а дарит... «А вот не хотите ли купить Розовое масло?» — говорит. Чудо-капли из Долины роз Веют к нам болгарскою весной; Сговорились двадцать сотен роз, Уместились в капельке одной. Деревянный кубок я беру, Радужный вдыхаю аромат, И, далекий, Различаю вдруг Голос... Он зовет меня назад... ...Где-то там Качается тюльпан, — Ненаглядный шелковый магнит. Это он меня к моим степям Так притягивает, Так манит... Раз в году Пылает мой тюльпан, Больше раза — лебедю не спеть... На коня! Скорей к моим степям! Только бы к тюльпанам подоспеть! |
ВАСИЛИЙ СУББОТИН
(Род. в 1921 г.)
Дождь за окном.
В блиндажике пустом Сижу — одною думой озабочен. Вода секунды звонкие на стол Роняет с круглых темных потолочин. |
455
* * *
Неясное я что-то на стене
Настойчивым отыскиваю взглядом, Не понимая, ритм вошел ко мне Иль донеслась глухая канонада. Еще вожу рукою по листкам.
|
Проем окна. Сползла на мостовую
Опасно оседающая зона.
Завален плац обломками и шлаком,
|
Не гремит колесница войны.
Что же вы не ушли от погони, Наверху бранденбургской стены Боевые немецкие кони? Вот и арка. Проходим под ней,
|
456
На сером фоне разрушений,
Где и бурьян давно не рос, Нарядным розовым цветеньем Внезапно вспыхнул абрикос. Вокруг еще развалин груды,
|
С ним груз небогатый:
Мешок на спине, Кайло да лопата, Да ковш на ремне. И знойно, и глухо,
Не с первой лопаты
И в каждом обрыве
Туда, где потел он,
С ним груз небогатый:
|
457
Мы оба, приятель,
С тобою в пути. Я тоже — старатель. Мне б слово найти. |
И валит.
И валит. И валит... Какая, гляди, кутерьма. А что, если за день, за два ли По крышу укроет дома... Все то же движенье снежинок.
И так же легко и без шуму
|
* * *
За горизонт уходит борозда.
И обнажило синеву отвала. Простая эта почва никогда Ни клубня и ни злака не рожала. Лишь в небо отпускала соколят.
Где наши строки верные легли,
|
458
ИВАН ТАРБА
(Род. в 1921 г.)
С абхазского
Пусть не заблудится путник в дороге,
Пусть над ним светит во мраке луна, Пусть его женщина ждет на пороге, Пусть она будет в него влюблена. Пусть не томит меня лето жарою,
Пусть мои годы не канут в туманы,
Пусть прошумят благодатные грозы,
Пусть повезет в этом мире влюбленным,
Пусть мы прославимся, кое-что знача,
Пусть не напрасною будет ловитва,
|
459
Еще мне женою жена не была,
Когда я, не скрыв одержимого пыла, Поклялся в любви ей. Вчера ли то было,
Пригожа обличьем и нравом жена, Пусть слов о любви не шепчу ей, как прежде, В супружеской я пребываю надежде, Что все о любви моей знает она. Давно, как цветов не дарю я жене,
она — дома опора,
В разлуке скучаю о ней неспроста,
она — милосердье,
она — доброта. И, в путь провожая близ отчих ворот
не скрывая тревоги,
|
Я — житель волн и житель скал,
Сын милой горной стороны. Я много ездил и видал Мир весь почти — со стороны. |
460
Опять по глобусу гоню,
Опять кручу его — крути! А в сердце бережно храню Все, что увиделось в пути. Мы все по-разному живем
Умом и сердцем не пойму,
Куда с высот ни поглядишь,
Но время все-таки не спит,
|
* * *
Как в незаконченной поэме,
Живут младенец и старик, Звучат в одно и то же время Предсмертный вздох и первый крик. Века проходят величаво
Все мы заметили воочью
|
461
Роняя свой убор эеленый,
Могучий дуб, меняя вид, Потерянно и оголенно На вябком вареве стоит. У всех записано в анкете,
|
СУЮНБАЙ ЭРАЛИЕВ
(Род. в 1921 г.)
С киргизского
Грядущее,
будем знакомы! На перевале двадцатого века ты видишь меня, человек, потомка ушедших времен и предка грядущих племен. А время шумит, как река. Я иду. Я в ответе за дела, что творятся на вашей планете. Я иду по земле, и по звездам, и по времени, и по пространству... Моему постоянству удивляется время. Я иду, сапогами гремя. Из-под ног вылетают горячие искры, словно из-под кремня. Я иду, а вокруг жеребятами прыгают дни. |
462
Я иду среди песен и звезд,
через мост, называемый веком. Солнце завтрашним светом озаряет мой путь. Так и кажется: стоит лишь руку свою протянуть и достанешь до солнца. Шепот мой услыхала луна. Я иду, а дорога длинна, окликают меня повороты. Но попробуй меня удержи, ухвати — разве воду удержишь в горсти? Разве ветер взнуздаешь? Если остановлюсь, если сердце устанет, то кружиться в пространстве земля перестанет, время в бездну глубокую канет. Ведь планета и я составляем одно... Я иду. Я зерно, из которого будущее прорастает! 1963 Моим горам, по-моему, подобен
Твой конь не только по вершинам скачет
|
463
Сорвешься вниз — не причитай, не сетуй, Вставай и с пораженьем не мирись. Упорство награждается победой. И ты стремись в таинственную высь. Одно печально: кто внизу, бывает, Уткнется в землю, небо забывает. А тот, кто на вершине, тот порой Не замечает тех, кто под горой. 1974 |
АТА АТАДЖАНОВ
(Род. в 1922 г.)
С туркменского
* * *
Не спеши, моя нежная, погоди.
Подыми глаза — ежевики черней.
Только не уходи. Еще рано. Когда б
Дай мне гребнем коснуться косы твоей,
1954 |
464
Открыв окно, я сел писать письмо,
а утро было раннее в тумане. Казалось, что молчание само задумано природою заране. Но вот на ветке прямо у окна запела песню утреннюю птица так хорошо, что я хотел верна ей принести и дать воды напиться. Но не успел я подойти к окну, она взмахнула крыльями — и нету. Вот так и ты, нарушив тишину, оставила одни мечты поэту. Здесь на окне рассыпано зерно... Мне та певунья очень часто снится... Пишу письмо, чтоб мне тебя оно вернуло, как испуганную птицу. 1954 |
Издревле мудрецы твердили многократно, —
И под сомненье я их мудрость не беру! — Что человек один — не воин в поле ратном, Что трудно, удалясь от мира, жить в миру. Пускай они правы! Но вот, когда селенья
Уединяюсь я... И оживает в думах
Уединяюсь я... С товарищами в связке
|
465
Уединяюсь я... И, сердце открывая,
Мне девушка — на суд — несет свою печаль, Иль кровом служит мне хибарка полевая; С геологами я завариваю чай... Уединяюсь я... И зори над полями
Побыть наедине люблю со всей планетой,
1964 |
Тебе приходилось в песках застревать?
А мне довелось, и не раз — На машине. Такое не дай никому — Бедовать В горячих песках Каракумской пустыни.... Мотор, словно раненый тигр, изнемог.
Никто в целом мире,
|
466
Вот только зловеще орел с высоты
Следит, Круг за кругом чертя равномерно. Мечтаешь: Чабан бы с отарой прошел, Забрел бы геолог, что всюду бывает... Наплыв тишины нестерпимо тяжел. Надежда, как марево, Призрачно тает. И вдруг в поднебесье запела струна, — То жаворонок зазвенел на просторе. Мала эта птица. Ну разве она Способна помочь или выручить в горе? Но песенка, словно веселый ручей, Прерывисто льется, И, слушая птаху, Такое доверье почувствуешь к ней, Какого не чувствовал, может, к аллаху. И знаешь,
1970 |
СЕРГЕЙ ВИКУЛОВ
(Род. в 1922 г.)
Г. И. Троеполъскому Славлю постоянство гордых елей,
|
467
Рыжим рылом поведет лишь осень,
как уже готово все в лесу порыжеть и даже вовсе сбросить с плеч свою зеленую красу. Только ели, — не бывало сроду,
Мало! Даже в белые метели,
Вот они стоят — сам черт не страшен!
Засугробит все кругом — не дрогнут!
1974 |
Уж это наше русское «авось»!
Не счесть, издевок сколько да насмешек за тыщу лет из-за него нам, грешным, со стороны услышать довелось! Мы «на авось» вбивали в стену гвоздь,
И очертя головушку то вниз
|
468
...Смеяться над «авось» — ты это брось!
Отвага. Непокой. Игра в удачу. И риск еще... И дерзость... Вот что значит от века ваше русское «авось»! С рождения — болота да леса
Кто первым встал — тому хвала и честь!
Такой уж нрав с рождения у нас...
1975 |
Побратимы, мальчики, ребята
с белым ранним снегом в волосах! В самой верхней точке циферблата вновь сомкнулись стрелки на часах. Ясно, что не стали мы моложе:
Ну-ка, есть ли он в пороховницах?!
|
469
Пусть дельцы сегодняшние, кстати,
знают, что и в мирные года мы его умеем с толком тратить, защищая чести города! И ни ложь, ни лесть — мы не допустим! —
Не водой оплачено, а кровью
Страх нам просто должен быть неведом,
Прожитое в этот миг итожа,
1975 |
Матери Пришло прозренье в дальнем далеке:
И по своей, и по чужой вине:
Стою и оправдания слова
|
470
Ты на меня, печальная, в упор
глядишь, не начиная разговора... О, молчаливый матери укор! На свете тяжелее нет укора. — Прости... — я в тишине произношу. —
Но от тебя и дома вдалеке
1976 |
Поведай тайну мне, Природа:
ты, в череде бегущих лет, зачем кого-то из народа венчаешь званием — Поэт? И наделяешь даром скорби
Поэт — мой слух. Поэт — мой голос.
И самый хрупкий и ранимый,
1976 |
471
СЕМЕН ГУДЗЕНКО
(1922-1953)
* * *
Прожили двадцать лет.
Но за год войны мы видели кровь и видели смерть — просто, как видят сны. Я все это в памяти сберегу: и первую смерть на войне, и первую ночь, когда на снегу мы спали спина к спине. Я сына верно дружить научу, — и пусть не придется ему воевать, он будет с другом плечо к плечу, как мы, по земле шагать. Он будет знать: последний сухарь делится на двоих. ...Московская осень, смоленский январь. Нет многих уже в живых. Ветром походов, ветром весны снова апрель налился. Стали на время большой войны мужественней сердца, руки крепче, весомей слова. И многое стало ясней. ...А ты по-прежнему не права — я все-таки стал нежней. Май 1942 г. |
472
Когда на смерть идут — поют,
а перед этим можно плакать, — Ведь самый страшный час в бою — час ожидания атаки. Снег минами изрыт вокруг и почернел от пыли минной. Разрыв — и умирает друг. И, значит, смерть проходит мимо. Сейчас настанет мой черед. За мной одним идет охота. Будь проклят сорок первый год, ты, — вмерзшая в снега пехота! Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв — и лейтенант хрипит. И смерть опять проходит мимо. Но мы уже не в силах ждать. И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи. Бой был коротким. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую. 1942 |
* * *
Я был пехотой в поле чистом,
в грязи окопной и в огне. Я стал армейским журналистом в последний год на той войне. |
473
Но если снова воевать...
Таков уже закон: пускай меня пошлют опять в стрелковый батальон. Быть под началом у старшин
Действующая армия, 1943—1944 |
* * *
Мы не от старости умрем, —
от старых ран умрем. Так разливай по кружкам ром, трофейный рыжий ром. В нем горечь, хмель и аромат
Он видел столько городов!
Так почему же он молчит?
А у него желанье есть.
1946 |
474
* * *
Как без вести пропавших ждут,
меня ждала жена. То есть надежда, то слеза без спросу упадет. Давно уж кончилась война, и не моя вина, что я в разлуке целый год, что столько горестных забот. . . . . . . . . . . . Жестка больничная кровать, жестка и холодна. А от нее рукой подать до светлого окна, там за полночь не спит жена, там стук машинки, скрип пера. Кончай работу, спать пора, мой друг, моя помощница, родная полуночница. Из-за стола неслышно встала, сняла халат, легла в постель. А от нее за три квартала, а не за тридевять земель, я, как в окопе заметенном, своей тревоги начеку, привыкший к неутешным стонам, к мерцающему ночнику, лежу, прислушиваясь к вьюге, глаза усталые смежив, тяжелые раскинув руки, еще не веря в то, что жив. Но мне домой уйти нельзя, трудна, длинна моя дорога, меня бы увезли друзья, их у меня на свете много, но не под силу всем друзьям меня отсюда взять до срока. Жду. Выкарабкиваюсь сам, от счастья, как от звезд, далеко. Но приближается оно, когда ко мне жена приходит, |
475
в больничный садик дочь приводит,
стучит в больничное окно. Ее несчастье не сломило, суровей сделало чуть-чуть. Какая в ней таилась сила! Мне легче с ней и этот путь. Пусть кажешься со стороны ты скупой на ласки, слезы, смех, — любовь от глаз чужих укрыта, и нежность тоже не для всех. Но ты меня такою верой в печальный одарила час, что стал я мерить новой мерой любовь и каждого из нас. Ты облегчила мои муки, всё вынести мне помогла. Приблизила конец разлуки, испепеляющей дотла. Благословляю чистый, чудный, душа, твой отблеск заревой, мы чище стали в жизни трудной, сильнее — в жизни горевой. И все, что прожито с тобою, все, что пришлось нам пережить, не так-то просто гробовою доской, родная, задушить. Март — апрель 1952 г. |
ВААГН ДАВТЯН
(Род. в 1922 г.)
С армянского
Горы, близкие к звездам, — порывы моей души,
Что бушевали от горя и каменели в тиши. Темные мои бездны — вы пораженья мои, Где гнев клокотал веками в громе пенной струи. |
476
С мечом по мне проходили тысячи тысяч врагов,
Араке, наполненный кровью, рвался из берегов. Враги! — история знала столько их черных дел, Что даже сухой пергамент от ужаса побледнел. Но снег на вершине Масиса, чистый, нетронутый снег, —
И снова я оживала и строила города,
Истерзанная веками неравной тяжкой борьбы,
Мои сыновья, не видя всем злодеяньям конца,
Но — близкие к звездам горы — порывы души моей,
На пашню под щедрым солнцем вышли мои сыновья,
Дома, сады и ограды — я строила города,
Веками бурями битый, согнувшийся от тоски,
|
477
* * *
Я сегодня во сне тебя видел, далекую, —
Снова были мы вместе с тобой, моя милая... Переполнены счастьем, тропинкою легкою Подымались, смеясь, из ущелья унылого. Мы с тобой подымались, осыпаны росами,
Не прошли еще бури, грозящие бедами,
Небо синью светилось — безудержной радостью,
Ручейки засверкали слезами счастливыми,
|
* * *
Седые камни, древние руины
Хранят следы искусного резца. Смотрю я на замшелые картины И славлю их безвестного творца. Тот мастер, что трудился здесь когда-то
|
478
А кто с копьем шагал и грубой силой
Те памятники злобно разрушал, Кто выбивал из наших рук зубила, — Давным-давно летучей пылью стал. И, в мастерстве себе не зная равных,
|
Ты пришло, мое доброе утро, с добром,
Ты стекаешь лучами с листвы тополиной, К солнцу венчики тянут вьюнки под окном, Тебе славу готовы трубить над долиной. Ты волной из-за гор поднялось — и тотчас
Ты пришло, мое доброе утро, с добром,
Подымается дым над разбегом дорог,
Ты пришло, мое доброе утро, с добром,
Запах утренних трав пить и пить мне опять,
|
479
ДАВИД КУГУЛЬТИНОВ
(Род. в 1922 г.)
С калмыцкого
* * *
Жизни мира, длящейся века,
Жадною душою не завидуй! То, что жизнь людская коротка, Не считай ошибкой и обидой. О ничтожном сроке говоря, Не терзай себя, не мучься зря! Чтоб увидеть мира мудрый лик,
|
* * *
Когда средь степи — одинок —
Стою над гладкою равниной И чистотой дышу полынной, — Мне чудится, что я высок. Я осязаю бесконечность, Душа моя вмещает вечность. Где все преграды бытия?!
|
Н. Абдурахманов.
Весна в горах. 1970
* * *
Как ты прекрасна, степь моя, в апреле!
Хрустально-звонкий воздух, и простор, И колокольчик — жаворонка трели!.. Ты — музыка, чьи звуки с давних пор Какой-то гений, в неизвестность канув, Переложил на живопись тюльпанов. Как счастлив я, что голос твой пойму,
|
* * *
Когда весна — медлительно, не сразу, —
Нагреет землю и войдет в зенит И, ароматом полный до отказу, Над многоцветьем воздух зазвенит, Я ухожу один в степные дали, Бездумно опускаюсь на траву И — это мыслью назовешь едва ли — В тени кургана грежу наяву... А надо мною в синеве бесплотной,
Тогда душа — светла и невесома,
|
* * *
Осенний лист на длинном черенке
Поник, подумал... и слетает в воздух. А степь в рассветном голубом дымке Примолкла, долгий предвкушая роздых. |
16 Советская поэзия, т. 2
481
Давно пшеница убрана в полях.
Стерни колючки в пахоте размякли. Скирды в низинах — на манер папах Из серебристо-серого каракуля. И, пробиваясь нехотя из мглы,
|
* * *
Проходят мимо — парами, толпой —
Ничем, ничем не схожие с тобой: Ни голосом, ни поступью, ни взглядом... О, сколько женщин — в отдаленье, рядом — Совсем других, чем ты... Что мне до них?!
Как ты — моей душе... И что, любя,
|
Мужчин сухой, рассудочлый расчет,
Ошибки исключив и милосердье, Он верным — будто бы! — путем ведет... Но почему ж иные перед смертью Вдруг понимают: цель была не та, И позади зияет пустота? |
482
А женщина?!
О, нежность! О, сама Причудливость, изменчивость, наитье!.. Ты только сердцем делаешь открытья, Являя этим глубину ума. Порою ты, подвластная минуте, Являешь красоту в бессмертной сути... |
* * *
С. Я. Маршаку Никто не помнит
|
В прошедшем растворяясь на бегу,
Ты, Время, мне виски посеребрило, Но, не старея, Мысль кипит в мозгу С волшебной, той же благодатной силой. Захочет — может в прошлое вести,
|
16*
483
Всесильна Мысль: и горечь подсластит,
И облегчит печали тяжкой бремя, И мудростью своей предотвратит Твои невольные ошибки, Время! Ты в поединке с ней — побеждено,
|
* * *
Случалось мне старцев калмыков
Не раз и не два изучать, Но тщетно на бронзе их ликов Искал я былого печать. Ничто не пробилось наружу,
Сквозь муки, сквозь голод и жажду
Награды свои и невзгоды
|
Скончался мой друг. Но лишь тело
Исчезло, как рябь на воде, Лишь куртка его опустела, Обвиснув на ржавом гвозде. Лишь речи затихли, хоть мало
|
484
Но как велико его место
Во мне! Это знаю лишь я, Как сердцу безвыходно, тесно, Как сдавлена память моя! |
* * *
Я помню прошлое. Я помню
Свой голод. Больше я не мог, И русская старушка, Помню, Мне жиеба сунула кусок. Затем тайком перекрестила
Хотелось мне, ее не зная,
|
* * *
Сколько свежести в народном слове,
Вещей мудрости, что вечно внове!.. С завистью учусь ему, дивясь Простоте, не знающей прикрас, Уху, что полет пушинки слышит, Глазу, видящему дрожь звезды, Сердцу, что со всеми вместе дышит, Замирая от чужой беды... Полный благодарности, храню С детских лет усвоенное мною... Вслушайтесь: «Уставшему коню
|
485
* * *
Памяти
Я знаю: вечного на свете нет,
|
Кольнув нежданно изнутри
И затемнив благополучье, Предупреждает боль: — Смотри1 — И, как дозорный самый лучший, Тревогу бьет, гремит в набат... И вот покой убит, разъят. Мобилизует сил запас И чувства стынущие будит... Нет, если боль отнять у нас, Добра от этого не будет! Ведь я живу, покуда чую И боль свою, и боль чужую. |
* * *
Перешагнув жестокости предел,
Решил Чингис украсить общий жребий: Он улыбаться подданным велел |
486
Весь день, пока сияет солнце в небе,
А кто дерзнет на жалобы и плач, Тому отрубит голову палач. И улыбался весь Чингисов край, И деспот убеждал молву мирскую, Что создал в ханстве образцовый рай... А люди ждали сумерек, тоскуя, Чтоб в степь уйти, ничком в траву упасть И в одиночку выплакаться всласть. |
* * *
Л. С. Соболеву Дайте, дайте первую удачу!
Дайте, дайте первую удачу!..
|
* * *
О жизнь!
Когда ты на моем пути Затем, чтоб за провинность наказать Иль чтобы испытать меня опять, Противника захочешь мне найти И нас друг с другом на пути столкнуть, Молю, о жизнь, ко мне добрее будь! Из множества народа, что идет
|
487
Того, кого борьба не закалила,
Того, чей ум незрел и уязвим, Кто послабей меня своею силой, — Не делай, жизнь, противником моим! |
* * *
Кайсыну Кулиеву Приснились джунгли нынче мне во сне.
Свирепых львов увидел я во сне,
|
* * *
Бейте, люди, пестрых волков!
В дни, когда опустели хотоны,
Бейте, люди, пестрых волков! Не боятся огня и слова
Бейте, люди, пестрых волков! |
488
* * *
Когда я замечаю с чувством боли,
Что, прошагав изрядный путь земной, Не совершил я и десятой доли Всего того, что замышлялось мной, Я не ищу тогда причин извне, — Истоки бед — они во мне. Ни злобной завистью, ни нелюбовью
В том, что с мечтой свершения — не вровень,
Когда, о степь! — и впрямь морской стихией
И если это повторится въяве,
|
ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ
(Род. в 1922 г.)
Снегом времени нас заносит — все больше белеем.
Многих и вовсе в этом снегу погребли. Один за другим приближаемся к своим юбилеям, белые, словно парусные корабли. |
489
И не трубы, не марши, не речи, не почести пышные.
И не флаги расцвечиванья, не фейерверки вслед. Пятидесяти орудий залпы неслышные. Пятидесяти невидимых молний свет. И три, навсегда растянувшиеся, минуты молчанья.
И снова подводные рифы и скалы опасные.
И снова нас треплет качка осатанелая.
Белые хлопья вьются над нами, чайки летают.
|
* * *
Что делать, мой ангел, мы стали спокойней, мы стали смиренней.
За дымкой метели спокойно курится наш милый Парнас. И вот наступает то странное время иных измерений, где прежние мерки уже не годятся — они не про нас. Ты можешь отмерить семь раз, и отвесить, и вновь перевесить,
Ты душу насытишь не хлебом единым и хлебом единым,
|
490
Ты можешь отмерить семь раз, и отвесить, и вновь перемерить,
и вывести формулу, коей доступны дела и слова. Но можешь поверить гармонию алгеброй и не поверить свидетельству формул — ах, милая алгебра, ты не права! Ты можешь беседовать с тенью Шекспира и с собственной тенью.
А день наступает такой и такой-то, и с крыш уже каплет,
Он полон смиренья, хотя понимает, что суть не в смиренье.
|
* * *
Всего и надо, что вглядеться — боже мой, всего и дела, что внимательно вглядеться— и не уйдешь, и никуда уже не деться от этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться — боже мой, всего и дела, что помедлить над строкою — не пролистнуть нетерпеливою рукою, а задержаться, прочитать и перечесть. Мне жаль не узнанной до времени строки.
Но вот глаза — они уходят навсегда, как некий мир, который так и не открыли, как некий
|
491
Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас, за то, что суетно так жили, так спешили, что и не знаете, чего себя лишили, и не узнаете, и в этом вся печаль.
А впрочем, я вам не судья.
Мне тем и горек мой сегодняшний удел — покуда мнил себя судьей, в пророки метил, каких сокровищ под ногами не заметил, каких созвездий в небесах не разглядел) |
* * *
Я люблю эти дни, когда замысел весь уже ясен и тема угадана, а потом все быстрей и быстрей, подчиняясь ключу, — как в «Прощальной симфонии» — ближе к финалу — ты помнишь,
у Гайдна —. музыкант, доиграв свою партию, гасит свечу и уходит — в лесу все просторней теперь — музыканты уходят — партитура листвы обгорает строка за строкой — гаснут свечи в оркестре одна sa другой — музыканты уходят — скоре-скоро все свечи в оркестре погаснут одна за другой — тихо гаснут березы в осеннем лесу, догорают рябины, и по мере того как с осенних осин облетает листва, все прозрачней становится лес, обнажая такие глубины, что становится явной вся тайная суть естества, — все просторней, все глуше в осеннем лесу — музыканты уходят — скоро скрипка последняя смолкнет в руке скрипача — и последняя флейта замрет в тишине — музыканты уходят — скоро-скоро последняя в нашем оркестре погаснет свеча... Я люблю эти дни, в их безоблачной, в их бирюзовой оправе, когда все так понятно в природе, так ясно и тихо кругом, когда можно легко и спокойно подумать о жизни, о смерти, о славе и о многом другом еще можно подумать, о многом другом. |
492
Это город. Еще рано. Полусумрак, полусвет.
А потом на крышах солнце, а на стенах еще нет. А потом в стене внезапно загорается окно. Возникает звук рояля. Начинается кино. И очнулся, я качнулся, завертелся шар земной.
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Жизнь моя, начальный возраст, детство нашего кино!
|
493
А потом и эта зрелость тоже станет в некий час
детством, первыми шагами тех, что будут после нас жить, участвовать в событьях, пить, любить, идти на дно... Жизнь моя, мое цветное, панорамное кино!
|
Мне нравится иронический человек.
И взгляд его, иронический, из-под век. И черточка эта тоненькая у рта — иронии отличительная черта. Мне нравится иронический человек.
И можно себе представить его в пенсне,
Но зря, если он представится вам шутом.
|
494
И все-таки сквозь трагический этот век
проходит он, иронический человек. И можно себе представить его с мечом, качающимся над слабым его плечом. Но дело не в том — как меч у него остер,
Когда же свеча последняя догорит,
И можно себе представить смиренный лик,
И он уходит — некого, мол, корить, —
|
СЫРБАЙ МАУЛЕНОВ
(Род. в 1922 г.)
С казахского
Открытие книги,
Открытие мира. Здесь все, что мне близко, Что чуждо иль мило! Из рода акынов, Я весь на виду. Я с неба схвачу, обжигаясь, Звезду. |
495
Робеть нам не надо:
Мосты меж веками Ведь мы воздвигали Своими руками. С домброю отцов
Но спит и в крупице
|
* * *
Я, помню, был тогда беспечным малым,
Степей не понимал я до поры. Томило солнце жаром небывалым Родного края травы и бугры. На облака глядел из юрты старой,
За волосы потеребив, к рассвету
привала нету.
Видать, в ходьбе тогда и возмужал я,
Надвинулась зима, крутила люто,
Мы из оружья делали постели,
|
496
В душе солдатской силы жаркой много
Я умирал и поднимался вдруг. От пули прервалась моя дорога, Добрался до Берлина верный друг. Как буерак степной — неровен, долог,
|
В ковыль с головою я канул, брожу
по тургайским степям.
|
497
Здесь люди проходят другие, другие растут тальники.
Но кажется — в дымке песчаной, тяжелые плечи склоня, отец мой, печальный-печальный, сидит и глядит на меня... |
* * *
В свои мысли уходит дорога —
Как до жизни веселой дойти. И задумались рощи с тревогой Все о том же — как петь и цвести. Вот и птицы задумались к ночи — Как бы им дотянуть до тепла. Дни природы в тех думах короче, Молчаливее дни и дела. |
У меня друзей на земле
Много: душами широки, Все поэты — в моей семье, Побратимы-фронтовики. Всюду встречу кого-нибудь,
Но бывает — печальный час...
Но строка — словно грань штыка,
|
498
Жалею вершины гор — за то, что они безмолвны,
Жалею волны — ведь бессловесны и волны. Жалею небо — как часто и неба не слышно,
веками молчат неподвижно... Но просыпаются горы — гудит временами лавина,
потоки свои прольет к пересохшей земле...
начинает звучать на заре... Поэтому сам я, как горы: грустный, большой.
со взбушевавшейся душой!
лью слезы, слезы лью я!
ввысь тянется мощь моя. |
ВЛАДАС МОЗУРЮНАС
(Род. в 1922 г.)
С литовского
Через крохотное оконце
В сумрак дымного блиндажа Луч, напомнивший нам о солнце, Как-то раз проскользнул, дрожа... И среди молчаливых бревен,
|
499
Мы огня разводить не стали,
Мы почти перестали курить: Только б травка эта простая Рядом с нами осталась жить. 1943 |
За сколько же работ вы не успели взяться
И сколько было их, непройденных дорог, А вы уже ушли за родину сражаться С врагом, что край родной огнем железным жег. У Минска пали вы, под Вильнюсом, под Оршей,
Вы умерли в бою, оставив завещанье
И приказали вы на каменных скелетах
Каналами связать моря вы приказали,
Вы приказали жить так, как до нас не жили,
Товарищи, под Вильнюсом, под Минском,
1948 |
500
Из озер, зелена,
Набежала волна, И, обрушившись силой единой, На плече валуна Утихает она У подножия башни старинной. И стоит тишина.
Здесь кругом старина.
А когда, холодна,
Хоть считай допьяна,
Высока и мрачна,
1957 |
501
* * *
Не видел я, как тонут корабли,
Как палубу взрывной волной снимает, Но поле ржи, родной клочок земли Любой моряк с любовью вспоминает. И святости его воспоминанья
1960 |
* * *
Море волнуется.
Волны, как звенья кольчуги, Мчатся вперед, изумрудной горя чешуей. То ли о скалы они разобьются на юге, То ли у северных льдов обретут долгожданный покой. Мчитесь же дальше!
1960 |
* * *
Ты говоришь: все погибает в буре
Жестоких чувств — и счастье, и года. Стоишь, уныло голову понуря, И жаль тебе родимого гнезда. Но погляди: в преддверье урагана
1962 |
502
ГРИГОРИЙ ПОЖЕНЯН
(Род. в 1922 г.)
Я старею, и снятся мне травы,
а в ушах то сверчки, то шмели. Но к чему наводить переправы ва оставленный берег вдали? Ни продуктов, ни шифра, ни грязи не хочу ни сейчас, ни потом, Мне сказали: — Взорвете понтон и останетесь в плавнях для связи. — ...И остался один во вселенной, прислонившись к понтону щекой, восемнадцатилетний военный с обнаженной гранатной чекой. С той поры я бегу и бегу, а за мною собаки по следу. Все — на той стороне.
на последнем своем берегу. И гудят, и гудят провода. Боль стихает. На сердце покойней. Так безногому снится погоня, неразлучная с ним навсегда. |
Есть у моря свои законы,
есть у моря свои повадки. Море может быть то зеленым с белым гребнем на резкой складке, то без гребня — свинцово-сизым, с мелкой рябью волны гусиной, то задумчивым, светло-синим, просто светлым и просто синим, чуть колышемым легким бризом. Море может быть в час заката то лиловым, то красноватым, то молчащим, то говорливым, с гордой гривой в часы прилива. |
503
Море может быть голубое.
И порою в дневном дозоре глянешь за борт — и под тобою то ли небо, а то ли море. Но бывает оно и черным, черным, мечущимся, покатым, неумолчным и непокорным, поднимающимся, горбатым, в белых ямах, в ползучих кручах, переливчатых, неминучих, распадающихся на глыбы, в светлых полосах мертвой рыбы. А какое бывает море, если взор застилает горе? А бывает ли голубое море в самом разгаре боя, в час, когда, накренившись косо, мачты низко гудят над ухом и натянутой ниткой тросы перескрипываются глухо, в час, когда у наклонных палуб ломит кости стальных распорок и, уже догорев, запалы поджигают зарядный порох? Кто из нас в этот час рассвета смел бы спутать два главных цвета?! И пока просыпались горны утром пасмурным и суровым, море виделось мне то черным, то — от красных огней— багровым. |
* * *
Не тем, что полстолетья будут сцены
изображать солдатский наш уют; не тем, что в двадцать два узнали цену тому, что люди в сорок узнают; не сединой, что, может, слишком рано легла походной пылью на виски, когда мы, жизнь промерив на броски, считали мины, не считая раны; |
504
не славой, что пришла к нам неспроста
на бланках похоронного листа, на остриях штыков под Балаклавой, в огнях ракет рождалась наша слава; ни даже тем, что, выйдя в путь тернистый, мы научились жертвовать собой. Мы тем гордимся, что последний выстрел завещан нам отцовскою судьбой. Гордимся мы, что в наш двадцатый век, — на той земле, где дни не дни, а даты, — в семнадцатом родился человек с пожизненною метрикой солдата. Гордимся мы, быть может, даже тем, что нам о нас не написать поэм. И только ты, далекий правнук мой, поймешь, что рамка с черною каймой нам будет так узка и так мала, что выйдем мы из бронзы, из стекла, проступим солью, каплею, росой на звездном небе — светлой полосой. |
* * *
Как я мечтал о письменном столе,
об окнах, но не круглых, а квадратных, о черной, теплой, вспаханной земле, а ты меня уже зовешь обратно!
к чему опять ты мне!..
море хлынет снова.
как локтем у штурвала...
|
505
АРВИД СКАЛБЕ
(Род. в 1922 г.)
С латышского
Бежит в горах тропа крутая,
А перевал еще вдали... Но слышишь — весело играя, Родник пробился из земли? Подставь ладонь — в струе кристальной
Как солнце греет полдень зыбкий,
|
Только тронется лед,
Птичьи стаи встречая, — В рощах милого края Верба пышно цветет. Входит сила земли
Пусть в речной перекат
Мчат в обратный полет,
|
506
Уж который раз в дороге длинной
Я встречаю в пламени берез Осень с грустной песней журавлиной, С золотым дождем кленовых слез. И с холма, как в путь далекий друга,
Я вас жду, когда цветочной пылью
|
Малыш увидел море в первый раз.
Смотрел он долго с берега крутого. Во взгляде широко раскрытых глаз Не страх, а удивленье чем-то новым. Не знает он, как море необъятно,
А море тихое, в сознанье силы,
А мальчик буре рад, ручонки тянет,
Улегся ветер, смолкли волны вскоре,
|
507
ЮХАН СМУУЛ
(1922—1971)
С эстонского
Весенний лед и терпкий запах йода,
И синий дым, и сумерки в порту. Два моряка торговых с парохода Поют, и гавань слышит песню ту. Гляди, дружок, сплетает сумрак сети,
Отыщем по магнитной стрелке норда
На флагах — судьбы наций и народов,
Висит закат над странами чужими,
Винт заклокочет, мощно поднимая
Сквозь тучи пробивается все реже
|
508
Край неба в этом пурпуре далеком
Был как привет прощальный моряка. И цепь визжит, и якорь поднят блоком, И синяя дорога далека... 1948 |
ПАСАРВИ ЦЕКОВ
(Род. в 1922 г.)
С абазинского
Натруженным горным потоком
Она по ущелью текла. Ей путь преграждала Высоко Поднявшая ребра скала. Арканом река обвивала
Вода горячилась, Но силы Не те, чтоб идти напролом, — Преграду река обходила, Тоскуя о русле большом. Но вот по лесистому склону
И следом — туда же влекомый —
|
509
В зелени ив —
Река! А величье какое! Какой богатырский разлив! И тут же, пойдя на сближенье
И все неоглядней просторы,
Мечты о свободе и силе
1957 |
ИСААК БОРИСОВ
(1923-1972)
С еврейского
* * *
А миру — что, на самом деле,
Большой иль малый дан мне срок?! Для плеч его я не тяжеле, Чем ветром сброшенный листок. Но жизнь моя травинки стержнем
1940 |
* * *
Не по приметным звездам небосклона —
Свой путь искали мы руками по земле, Колени в кровь разбив о пни в кромешной мгле,-Так бьются льдины в пору ледохода. |
510
Ни мужество, ни воля не иссякли.
Вам камни и трава расскажут — верьте им! Мы путь назад найдем по памяткам своим — В залог мы оставляли крови капли. 1941 |
* * *
И вновь друзья
Во тьму бесстрастно Уходят, покидая нас... Там тишь трубит в свой рог безгласный И времени костер погас. 1943 |
* * *
Что в то утро знали мы, что знали,
Кроме собственных имен звучанья, Кроме блеска солнца на ресницах Да еще колосьев трепетанья? Что в то утро знали мы, что знали,
22 июня 1965 г. |
* * *
Помедли, день, — постой, не торопись...
На замки облаков нейди войною, Их небо возводило тишиною, Их синевою застеклила высь. А я еще не выплатил оброк,
1967 |
511
* * *
С тобою, Время, шел я наравне.
С тобою был в жестокой крутоверти, С тобой считал в зловещей тишине Всех тех, кто по сердцу пришелся смерти. Чуть из огня — и снова в бой крутой,
1971 |
* * *
Благословен зеленый замок ваш,
Где заросли травы и повилики И где цветы звенят и льют из чаш Росу на бледно-розовые блики Ущербного светила, что давно (Назло земле) в свою игру играет И — словно умирая — замирает, И человечеству тогда темно В тиши... А я благословляю вас — Смежите веки, выпейте прохлады И знайте: счастья большего не надо, Чем с солнцем встретиться в рассветный час! И — мелочь... Мой каприз, мужской, последний: Когда вы смотрите — в преддверье сна, — Как желтым обручем скользит луна По крыше затуманенной соседней, Пускай поэт пред вами промелькнет. Шагает он сейчас под пылью звездной, Тот пеший, безоружный Дон-Кихот, И любит вас, не ведая, что поздно... 1971 |
512
В. А. Громыко.
1941. Над Припятью. 1970
* * *
Твой суд неправедный приемлю,
Как серой осени приход. В боях за небо и за землю Не обескровлен Дон-Кихот, Не стал безвольным, равнодушным И твердый шаг не потерял... . . . . . . . . . . . . Но ветер, мельницы разрушив, Победу у меня украл. 1971 |
* * *
В мальчишеском имени —
Иче — Колючий полет сквозняка, Принесшего издалека Чужой, стародавний обычай. Я жил — и оно отошло...
1971 |
* * *
О, если б не было ни в чем обмана
И белой не казалась чернота! Живет в душе заветная мечта, Трепещет в каждой строчке постоянно. Мой голос — он не громыхал, как медь... Быть может, люди, я не понят вами? Когда-нибудь и вы, устав греметь, Начнете клясться тихими словами. 1971 |
17 Советская поэзия, т. 2
513
* * *
Над белым полем крыши
на рассвете,
Светило смотрит людям прямо в очи,
1971 |
АНАТОЛИЙ ВЕЛЮГИН
(Род. в 1923 г.)
С белорусского
Над лесом стая легкая несется, мелькает в дымке вальдшнепа крыло.
Как во дворец, сюда заходит солнце, и от колонн березовых светло. Глушь сторожат сороки-белобоки.
О, сколько в них прозрачности и блеска. К лотку беззвучно мураши спешат. Над розовыми пнями перелеска березового сока аромат. Я захмелел от вешнего настоя росы, корней, зеленого дымка. Я ощутил холодною щекою, как источает жар твоя щека. |
514
Со мною рядом, небывало близко, молчала ты, слегка скосив зрачок на птиц, готовых устремиться к
Минску, на здешних сплетниц, стрекотух-сорок. Густая синь прищуренного ока.
1957 |
Играя, вдруг выбило море на белый холодный песок зеленый патрон от винтовки, под пулею в гильзе — листок.
Как порох бездымный — под пулей.
«Над берегом чайка бедует, и падает солнце в лиман.
Гляжу на последнюю просинь, последний патрон берегу.
Летите вы к сосенкам в жите,
1959 |
Мчится безоглядно,
Прочь косой повеса, Загудит надсадно Мошкара над лесом. |
515
Не трещи, сорока,
Лгут твои приметы: По лугам широко Расплеснулось лето. Вьется жгучий овод,
Летний день промчится —
Вяло загрохочет
Летняя дорога!
Где любовь бродила,
Луг лежит убогий,
1959 |
По ярам черемуха белыми сугробами,
ветки, словно в инее, жгучая вода. Соловьи окрестные снова голос пробуют. Выстужено небо. Ходят холода. |
516
Дружно подхватили мы утреннее пение.
Натощак запели мы. Это не беда. В белом одеянии вся земля весенняя. Наши глотки вылудив, ходят холода. Объясняет радио, что в начале мая
Дым в саду колышется, ветви обнимая,
Зыбкий мостик вздрагивает, чуткий, как душа
1960 |
* * *
А жизнь как будто вся сначала.
Следы и лодка на песке. И мать в хатенке обветшалой, в том голубином городке. Верны родительским заветам,
Свинец поротно и поштучно
|
517
Подземный ход, тайник за склепом, и ты с холщовым рушником.
Во мраке руки пахли хлебом, малинником и молоком. Да, все мы помним ежечасно
Мне снится плес под тучей черной и голос твой: «Ну, в добрый час!..»
Былая боль как сон солдата.
1968 |
* * *.
Как в полудреме, листопад над сквером,
ржавеет лето на асфальте сером. А в просини над башнями, над реками — журавлиный реквием. С веселой грустью облетают листья
о минувшем лете, как юности наследье. За черным дымом, за депо, за фабрикой
над башнями, над реками журавлиный реквием. 1970 |
518
МУСА ГАЛИ
(Род. в 1923 г.)
С башкирского
* * *
Круглые вещи люблю я — не скрою: Вот круглое яблоко девушка держит,
Вот круглое солнце сквозь облако брезжит, Круглое озеро золотом кроя. Круглым колесам спасибо 1 Покоя
Круглый мой стол — на него не в обиде
Круглого тайну мы постигаем: Нет ничего совершеннее круга! Как хорошо, когда люди друг к другу С круглым душистым спешат караваем!.. И не напрасно души твоей тайна В круглых зрачках твоих вся предо мною. И в ожиданье под круглой луною Я все кружу и кружу не случайно, И, окружен тишиною священной, Рву для тебя я чудо-соцветья И повторяю: на круглой планете Быть бы и жизни, как круг, совершенной! |
* * *
Когда в дальний пускаюсь я путь,
Молча еду дорогой степной, Чувство странное полнит мне грудь — Будто что-то потеряно мной. Но мой день не без солнца рожден, Моя ночь — не без звезд и луны... |
519
То ли радость минувшей весны,
То ли взгляд, ускользнувший, как сон Будто что-то потеряно мной: То ли нежная чья-то рука, То ль мелодия в чаще лесной, То ль роса на реснице цветка... Будто что-то потеряно мной: Может, заданный кем-то вопрос, Может, слово порою ночной, Что услышать потом не пришлось... Потерял ли я это в пути? Смыли ль воды, сгорело ль в огне? Как бы вспомнить мне, как бы найти! Где искать — наяву ли, во сне? На душе неизбывная грусть — Будто что-то потеряно мной... И к разгадке я с муками рвусь Сквозь преграды, что встали стеной. Не подаст ли кто знак или весть — Что же это потеряно мной?.. Может, в поисках этих и есть Высший смысл моей жизни земной? |
РАСУЛ ГАМЗАТОВ
(Род. в 1923 г.)
С аварского
* * *
Изрек пророк:
— Нет бога, кроме бога! — Я говорю:
Вхожу и вижу четки, на которых
|
520
Кто разожжет теперь огонь в камине,
Чтобы зимой согрелся я с дороги? Кто мне, любя, грехи отпустит ныне И за меня помолится в тревоге? Я в руки взял
|
* * *
— Скажи, каким огнем был рад Гореть ты в молодости, брат? — Любовью к женщине! — Каким, не избежав потерь,
— Каким, ответь, желаешь впредь
— Чем дорожишь ты во сто крат
— Чем был низвергнут, как поток,
— С чем вновь, как рок ни прекословь,
— А с чем, безумный человек,
|
521
Если в мире тысяча мужчин
Снарядить к тебе готова сватов, Знай, что в этой тысяче мужчин Нахожусь и я — Расул Гамзатов. Если пленены тобой давно Сто мужчин, чья кровь несется с гулом,
Если десять влюблены в тебя
огня не спрятав,
Если без ума всего один
Если не влюблен в тебя никто
|
Было небо черно от лохматых овчин,
Все клубились они в беспорядке. И сидел вдалеке от родимых вершин Красный сокол на белой перчатке. Бубенцами его одарили ловцы
На перчатке сидел и не ведал забот,
|
522
Он домой полетел, бубенцами звеня,
Красный сокол, рожденный для схватки, И товарищам крикнул: — Простите меня, Что сидел я на белой перчатке! Отвечали они там, где катится гром И клубятся туманы на склонах:
Нет колечек у нас золоченых. Мы вольны, и у нас бубенцы не в чести,
|
Отрубленную вижу голову
И боевые слышу гулы, А кровь течет по камню голому Через немирные аулы. И сабли, что о скалы точены,
Спросил я голову кровавую:
И как, увенчанная славою,
И слышу вдруг:
|
523
Дорогу избрала не лучшую,
Виной всему мой нрав тщеславный... — Смотрю на голову заблудшую, Что в схватке срублена неравной. Тропинками, сквозь даль простертыми,
|
* * *
Аркадию Райкину ...И на дыбы скакун не поднимался,
Почти земли его касалась грива,
походила на огонь.
не смеется конь, а плачет,
Глаза продолговаты, словно листья,
|
* * *
С годами изменяемся немало.
Вот на меня три женщины глядят. — Ты лучше был, — одна из них сказала. Я с ней встречался десять лет назад. |
524
Касаясь гор заснеженного края,
Вдали пылает огненный закат. — Ты все такой же, — говорит вторая, Забытая пять лет тому назад. А третья, рук не размыкая милых,
их... —
|
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей, Не в землю нашу полегли когда-то, А превратились в белых журавлей. Они до сей поры с времен тех дальних
Сегодня, предвечернею порою
Они летят, свершают путь свой длинный
Летит, летит по небу клич усталый —
Настанет день, и с журавлиной стаей
|
525
Знай, мой друг, вражде и дружбе цену
И судом поспешным не греши. Гнев на друга, может быть, мгновенный, Изливать покуда не спеши. Может, друг твой сам поторопился
Люди, мы стареем и ветшаем,
Если верный конь, поранив ногу,
Люди, я прошу вас, ради бога,
Я иных придерживался правил,
После было всякого немало.
И теперь я всех вас видеть жажду,
|
526
* * *
В старину писали не спеша
Деды на кинжалах и кинжалами То, что с помощью карандаша Тщусь я выразить словами вялыми. Деды на взлохмаченных конях
|
* * *
Утро и вечер, солнце и мрак —
Белый рыбак, черный рыбак. В мире как в море; и кажется мне: Мы, словно рыбы, плывем в глубине. В мире как в море: не спят рыбаки,
|
* * *
«Радость, помедли, куда ты летишь?»
«Сила и смелость, куда вы, куда?»
|
* * *
Люди, мы утром встаем и смеемся.
Разве мы знаем, что день нам несет? День настает, мы клянем и клянемся; Смотришь, и вечер уже у ворот. Наши сокровища — силу и смелость —
|
527
* * *
Даже те, кому осталось, может,
Пять минут глядеть на белый свет, Суетятся, лезут вон из кожи, Словно жить еще им сотни лет. А вдали в молчанье стовековом
|
* * *
Мои стихи не я вынашивал,
Бывало всякое, не скрою: Порою трус пером их сглаживал, Герой чеканил их порою. Влюбленный их писал возвышенно
|
* * *
Есть три заветных песни у людей,
И в них людское горе и веселье. Одна из песен всех других светлей — Ее слагает мать над колыбелью. Вторая — тоже песня матерей.
|
* * *
Когда пороком кто-то наделен,
Мы судим, и кричим, и негодуем, Мы пережитком дедовских времен Все худшие пороки именуем. Тот карьерист, а этот клеветник,
|
528
* * *
На сабле
Шамиля горели Слова, и я запомнил с детства их: «Тот не храбрец, кто в бранном деле Думает о последствиях!» Поэт, пусть знаки слов чеканных
Ученый муж качает головой,
Мне кажется порой, что это чушь,
Вершина далекая кажется близкою.
И наша работа нехитрою кажется,
Мне случалось видеть иногда: Златокузнецы — мои соседи —
Мой читатель — ценностей знаток,
|
529
НИКОЛАЙ ДОРИЗО
(Род. в 1923 г.)
Бесо Жгенти В небе древнего Рустави Звезды женственно блистали.
В честь его отцы нам дали Рог по кругу «Цинандали».
Нам сказали даже дети:
раздольна.
Родился
Жгенти, Может, где-нибудь в Ташкенте: |
530
— Здесь родился Руставели! — Кто-то скажет про него. Ну, а все же, в самом деле, Где ж родился Руставели? Там родился
1962 Моя любовь —
до древних египтян,
возникший вдруг
с других планет
по тебе Б разлуке. И эта непонятная тоска, Как ген, Как область новая науки, Которой нет названия пока. Что ж, может быть,
|
531
А физик бородатый Откроет
атом вещества любви. Его прославят летописцы века, О нем молва пойдет во все края. Природа,
1967 |
Г. Ансимову Я все время живу
То, что в жизни имел,
Может, я неудачник
|
532
И от счастья
счастливым. Но тогда почему Не боюсь я обиды, Почему все обиды В минуту забыты? Я им счет не веду,
1969 |
Спешит на свидание бабушка,
Не правда ли, это смешно? Спешит на свидание бабушка. Он ждет ее возле кино. Расплакалась внучка обиженно,
Из дома ушла, оробевшая,
Кого-то всегда она нянчила —
Впервые приходится дочери
|
533
Ушла на свидание бабушка,
И совестно ей оттого... Ушла на свидание бабушка, А бабушке — сорок всего. 1971 |
Он, как вершина горная, седой,
Старик — могучий гений долголетья. Не покидал аул он отчий свой — Подумать только! — полтора столетья. При Пушкине уже был взрослым он. Мог бы обнять его вот этими руками. Все человечество далеких тех времен Ушло с планеты. Он остался с нами. ...Вхожу с почтеньем в тот спокойный дом, В ту вековую тихую обитель... И, как ни странно, думаю о том, Что, может быть, я больший долгожитель. Хотя бы тем, что выжил на войне, Такой, что не бывало на планете. И это по своей величине Не менее, чем жить века на свете. На Капри лето я встречал зимой, А в тундре зиму первого апреля. На тыщи верст помножьте возраст мой, Ведь расстоянье — это тоже время. И потому я старше, чем старик, Задумчивый ребенок долголетья, Не оставлявший горный свой Лерик Не год, не два, а полтора столетья. Я старше на моря, на города, На трудные и легкие маршруты. Не на года, Я старше на минуты, Что, может, больше стоят, Чем года. 1972 |
534
* * *
О, как ты поздно,
молодость, пришла. Почти на тридцать лет ты опоздала. Всю жизнь мою тебя мне не хватало... О, как ты поздно, молодость, пришла! Зачем пришла ты именно теперь, Зачем так жадно чувствую тебя я, Не только обретая, но теряя, Как самую большую из потерь! Я вроде был когда-то молодым. Но мог ли быть я молодым когда-то Так истово, так полно, так богато, Как в эти годы ставши молодым!.. Познавший цену радостям земным, Изъездивший почти что всю планету, О молодость, лишь только мудрость эту Могу назвать я именем твоим! Готов я бить во все колокола, Приветствуя строкой твое явленье, Моя ты гибель и мое прозренье, О, как ты поздно, молодость, пришла! 1972 |
535
АЛЕКСАНДР МЕЖИРОВ
(Род. в 1923 г.)
Есть в военном приказе
Такие слова, На которые только в тяжелом бою (Да и то не всегда) Получает права Командир, подымающий роту свою. Я давно понимаю
Год двадцатый,
Полк
|
536
Летним утром
Граната упала в траву, Возле Львова Застава во рву залегла. «Мессершмитты» плеснули бензин в синеву, — И не встать под огнем у шестого кола. Жгли мосты
И без кожуха
Мы сорвали штандарты
Под февральскими тучами
|
537
Повсеместно,
Где скрещены трассы свинца, Где труда бескорыстного — невпроворот, Сквозь века, на века, навсегда, до конца: — Коммунисты, вперед! Коммунисты, вперед! |
* * *
Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим. Это наша разведка, наверно, Ориентир указала неверно. Недолет. Перелет. Недолет.
Мы недаром присягу давали,
Мы под Колпином скопом лежим
Нас комбаты утешить хотят,
|
538
Какая музыка была!
Какая музыка играла, Когда и души и тела Война проклятая попрала. Какая музыка,
Солдатам головы кружа,
И через всю страну
Стенали яростно,
|
Вот и покончено со снегом,
С московским снегом голубым, — Колес бесчисленных набегом Он превращен в промозглый дым. О, сколько разных шин! Не счесть их! Они, вертясь наперебой, Ложатся в елочку и в крестик На снег московский голубой. |
539
От стужи кровь застыла в жилах,
Но вдрызг разъезжены пути — Погода зимняя не в силах От истребленья снег спасти. Москва от края и до края Голым-гола, голым-гола. Под шинами перегорая, Снег истребляется дотла. И сколько б ни валила с неба На землю зимняя страда, В Москве не будет больше снега, Не будет снега никогда. |
Метель взмахнула рукавом —
И в шарабане цирковом Родился сын у акробатки. А в шарабане для него Не оказалось ничего: Ни колыбели, ни кроватки. Скрипела пестрая дуга, И на спине у битюга Проблескивал кристаллик соли... Спешила труппа на гастроли... Чем мальчик был, и кем он стал, И как, чем стал он, быть устал, Я вам рассказывать не стану» К чему судьбу его судить, Зачем без толку бередить Зарубцевавшуюся рану. Оно как будто ни к чему, Но вспоминаются ему Разрозненные эпизоды. Забыть не может ни за что Дырявое, как решето, Заштопанное шапито И номер, Еышедший из моды. |
540
Сперва работать начал он
Классический аттракцион: Зигзагами по вертикали На мотоцикле по стене Гонял с другими наравне, Чтобы его не освистали. Но в нем иная страсть жила, — Бессмысленна и тяжела, Душой мальчишеской владела: Он губы складывал в слова, Хотя и не считал сперва, Что это стоящее дело. Потом война... И по войне Он шел с другими наравне, И все, что чуял, видел, слышал, Коряво заносил в тетрадь, И собирался умирать, И умер он — и в люди вышел. Он стал поэтом той войны, Той приснопамятной волны, Которая июньским летом Вломилась в души, грохоча, И сделала своим поэтом Потомственного циркача. Но, возвратясь с войны домой И отдышавшись еле-еле, Он так решил: «Войну допой И крест поставь на этом деле». Писанье вскорости забросил, Обезголосел, охладел — И от литературных дел Вернулся в мир земных ремесел. Он завершил жестокий круг Восторгов, откровений, мук — И разочаровался в сути Божественного ремесла, С которым жизнь его свела На предвоенном перепутье. |
541
Тогда-то, исковеркав слог,
В изяществе не видя проку, Он создал грубый монолог О возвращении к истоку: Итак, мы прощаемся. Я приобрел вертикальную стену И за сходную цену подержанный реквизит, Ботфорты и бриджи через неделю надену, И ветер движенья меня до костей просквозит. Я победил. Колесо моего мотоцикла Не забуксует на треке и со стены не свернет. Боль в моем сердце понемногу утихла. Я перестал заикаться. Гримасами не искажается рот. Вопрос пробуждения совести заслуживает романа. Но я ни романа, ни повести об этом не напишу. Руль мотоцикла, кривые рога «Индиана» — В правой руке, успевшей привыкнуть к карандашу. А левой прощаюсь, машу... Я больше не буду присутствовать на обедах, Которые вы задавали в мою честь. Я больше не стану вашего хлеба есть, Об этом я и хотел сказать. Напоследок... Однако этот монолог Ему не только не помог, Но даже повредил вначале. |
542
Его собратья по перу
Сочли все это за игру И не на шутку осерчали. А те из них, кто был умней,
Так или иначе. Но факт,
Почувствовав, что хватит сил
Теперь назад ни в коем разе
Гастроли зимние на юге.
Коверный двадцать лет подряд
Я перед ним всегда в долгу,
|
543
Коверный требует реприз
И пьет до положенья риз... В огромной бочке, по стене,
Он стар, наш номер цирковой,
О вертикальная стена,
Наш номер ложный?
По совместительству, ж несчастью,
|
ГИЛЕМДАР РАМАЗАНОВ
(Род. в 1923 г.)
С башкирского
Беседой дружеской отмечен
мой путь в краю степных дорог. И лишь с тобой при первой встрече я слова вымолвить не мог. В кругу друзей ночной порою
|
Бежала раньше, словно в сказке,
рассказов пестрая канва. И лишь с тобой теряли краски живые, ясные слова. Свистели птицы возле окон
И все слова, просты и милы,
Мы в жизнь войдем одной дорогой.
1947 |
Взволновал не вечер необычный,
полный красок, света и тепла, — на московской улице москвичка мне стихи знакомые прочла. Я слова башкирского поэта
Друг-поэт, такой же сын Урала,
Хоть стихи ложились непривычно
|
Советская поэзия, т. 2
545
Это чувство ворвалось, как ветер
в настежь отворенное окно. Хорошо с друзьями жить на свете, если хочешь счастья — вот оно! 1951 |
ХУТА БЕРУЛАВА
(Род. в 1924 г.)
С грузинского
На камне гробовом от века
Две даты ставились всего: Одна — рожденье человека, Другая дата — смерть его. Одной-единственною датой
Грохочет горным водопадом
|
Меня на мельницу отправили,
пока заря, пока роса. Вот тени тихие отпрянули под утренние голоса. Запахло травами целебными,
|
546
И,
головы склоняя буйные, вершили по полю круги малиновые в утре буйволы и круторогие быки. И все крылатое,
А вот и мельничная лесенка,
й что-то в ней,
|
Что бы там ни твердили,
я себя твоим сыном считаю. С этой гордою верой по белому свету шагаю. С детства жил сиротой. Доброты мое детство искало.
|
И тебе я поведал надежды свои и печали.
Ты одна не смеялась, одна не пожала плечами. Так спасибо тебе, что не бросила, не позабыла: В нас с тобою, наверное, поровну горечи было. Так спасибо тебе, мне теперь не вернуться обратно. Как измерить твою доброту? Ведь она необъятна. Нет, неведома жалость тебе. Это боль и горенье. Многим плакать пришлось, пред тобою упав на колени. Выпадала у многих из рук твоя горькая чаша... О владычица добрая, грозная-грозная наша! Вот кружится твой свет над Чаргали, над Темаой, Невою, Весь пронизанный мудростью, свежестью и синевою. Только горе поэту, что оставлен любовью твоею. Я любую измену снесу, но твою — не сумею. Так гори мне, гори, чтоб с тобой до скончания века, Чтобы правду я смог донести до души человека. |
Может, когда Руставели слагал свои песни,
эту картину задумывал мастер безвестный... Мысли свои в это древнее-древнее следуют:
Слышно мне даже, о чем разговор их ведется:
Кто его в небе зажег дерзновенной рукою?
|
548
Есть ли на свете грядущее... кто его знает?
Разве не все осыпается и исчезает? Разве не все преходяще и бренно на свете?
Им никуда не укрыться от этих вопросов.
Белые руки третий воздел над собою:
Тянется эта беседа, течет — не кончается.
Белые листья к белым склоняются веткам.
...Значит, тот мастер безвестный все-таки вечен,
|
Эти горы и поля
эолото вот-вот покроет, землю дождичек омоет, успокоится земля. Ты летишь, как ястреб, в небо,
Сплю, туманами повитый,
|
549
Замки, в синь вознесены,
на седое время ропщут и как будто бы бормочут: — Ожидай приход зимы! Жду.
|
Хоть минутку оставить про черный день,
Хоть мгновение пустоты!.. Только труд, только труд. Сколько всяких дел! И укоры: — Да где же ты? Тяжкий путь в Цицамури, что к гибели вел, —
А раскатится гром над разливами вод
И мне кажется, будто не он, а пророк,
Если видит: форель уходит из рек,
Хоть минутку оставить про черный день,
|
550
НАФИ ДЖУСОЙТЫ
(Род. в 1924 г.)
С осетинского
* * *
Человеческое сердце
Словно горная вершина, На которую восходят И веселье и печаль. В недра пламенной вершины Не природа ли вложила С мягким воском по соседству Неподатливую сталь? Человеческое сердце
|
Произносили тосты в горском доме
За то, чтоб слава предков не старела, А долголетье сделалось уделом И близких и далеких кунаков. И за возлюбленных сдвигали чарки,
«Бог милосердный, если в самом деле
|
551
Возьми мне предназначенную долю
Благополучья, радости, удачи И передай той женщине, которой Желаю счастья больше, чем себе. Она меня любовью возвышала,
А я неблагодарным был и часто
Она щедра, отзывчива, душевна
...Так я молился,
|
ЮЛИЯ ДРУНИНА
(Род. в 1924 г.)
* * *
Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву. И тысячу — во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, Тот ничего не знает о войне. 1943 |
552
Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И старый спор сама с собой ведешь. Ты говоришь: «Не так уж он красив!» А сердце отвечает: «Ну и что ж!» Все не идет к тебе проклятый сон,
Тогда в тебе рождается испуг,
1972 |
Наше — нам, юность — юным,
С. Орлов Пусть певичка смешна и жеманна,
|
553
Продолжает шептать о весне,
А парнишка в потертых техасах Чуть не сверстницу видит во мне! В этом спутник мой искренен вроде, Лестно мне и немного смешно. По артериям весело бродит, Колобродит густое вино. А за маленьким столиком рядом Двое бывших окопных солдат Немигающим пристальным взглядом За товарищем вставшим следят. Ну, а тот у застывшей певицы Отодвинул молчком микрофон, И, гранатой, в блаженные лица Бросил песню забытую он — О кострах на снегу, о шинели Да о тех, кто назад не пришел... И глаза за глазами трезвели, И смолкал вслед за столиком стол. Замер смех, и не хлопали пробки. Тут оркестр очнулся, и вот Поначалу чуть слышно и робко Подхватил эту песню фагот, Поддержал его голос кларнета, Осторожно вступил контрабас... Ах, нехитрая песенка эта, Почему будоражишь ты нас? Почему стали строгими парни И никто уже больше не пьян?.. Не без горечи вспомнил ударник, Что ведь, в сущности, он — барабан, Тот, кто резкою дробью в атаку Поднимает залегших бойцов. Кто-то в зале беззвучно заплакал, Закрывая салфеткой лицо. И певица в ту песню вступила, И уже не казалась смешной... Ах, какая же все-таки сила Скрыта в тех, кто испытан войной! Вот мелодия, вздрогнув, погасла,
|
554
Ты — грядущим, я прошлым богата,
Юность — юным, дружок, наше — нам. Сердце тянется к этим солдатам, К их осколкам и к их орденам. 1975 |
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижеру, что Смертью зовется, покорны. И хотелось вдове, чтоб они замолчали — Тот, кого провожали, не сдался б печали. (Он войну начинал в сорок первом, комбатом, Он комдивом закончил ее в сорок пятом.) Он бы крикнул, коль мог: — Выше голову, черти! Музыканты, не надо подыгрывать смерти! Для чего мне рапсодии мрачные ваши? Вы играйте, солдаты, походные марши! Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
|
И улыбка, и скулы высокие эти!..
Ах, комдив! Нет без горечи счастья на свете!, А жена никогда ни о чем не спросила, Потому что таилась в ней умная сила, Потому что была добротою богата, Потому что во всем лишь война виновата... Чутко замерли флейты, застыли валторны,
1976 |
Пиджак накинул мне на плечи —
Кивком его благодарю. «Еще не вечер, нет, не вечер!» — Чуть усмехаясь, говорю. А сердце замирает снова,
И больше ничего не надо
Уже скользит прозрачный месяц,
А если проще, если проще:
|
556
И гром оркестра духового,
Его пылающая медь. ...Еще прекрасно то, что снова Мне плакать хочется и петь. Еще мой взгляд кого-то греет
1976 |
САЛЕХЖАН ЗАЛЕНДИН
(Род. в 1924 г.)
С ногайского
Еще покрыты тонким льдом
Кубани быстрые протоки, А ветер весть несет о том, Что уж весна неподалеку. Что вот придет, пахнет теплом,
Друзья мои! Здесь саду быть!
Чтоб гнулись ветки от плодов,
1957 |
557
АННА КАЛАНДАДЗЕ
(Род. в 1924 г.)
С грузинского
* * *
Тень яблони
живет на красивом лугу. Она дышит, пугливо меняет рисунок. Там же живет самшит, влюбленный в луну, одетый кольчугой росинок. Цикады собираются оркестрами. Их музыка достойна удивленья, и шепчутся с деревьями окрестными около растущие деревья. А к утру затихнет их шепот, погаснет и ветром задунется. О, есть что-то, безмерно заставляющее задуматься... 1946 |
* * *
Двух миров я граница.
Я двух мирозданий примета. Отчего так страдаешь ты, сердце? Солнце мертвых я, солнце лишившихся света, воробьиное племя в лучах моих вздумало греться... Набухает уснувшее семя травы корчиоты, пар от вздохов земли проплывает... Трав дыхание слышу, и вновь отчего-то мое сердце страдает... Спит под пенье ручья коростель. Уже позднее время. Птичьим гомоном полнятся сизые дали. С ветки розы отцветшей засохшее семя воробьи поклевали... Двух миров я граница. И все не найду я ответа: отчего так страдаешь ты, сердце? Солнце мертвых я, солнце лишившихся света, воробьиное племя в лучах моих вздумало греться.. 1946 |
558
Твоим вершинам, белым и синим,
Дарьялу и Тереку, рекам твоим, твоим солдатам, статным и сильным, а также женщинам, верным им, — мравалжамиер, многие лета! Твоим потокам,
Твоим героям,
Горам и ущельям,
|
559
Твоим строителям неутомимым,
могучей жизни живой струе, тебе, овеянной светом и миром, тебе, моей дорогой стране, — мравалжамиер, многие лета! 1952 |
* * *
Вы в сердце скал хоть раз взглянуть могли?..
Свечою там мерцает сокровенность, там сплавились покой и мощь земли, в одно слились бессмертье и мгновенность... Великая душа таится там, полна покоя, неподвластна страхам... Но стоит прикоснуться к небесам скале — и вмиг рассыплется все прахом... Вы не взглянули в сердце скал? Во тьму? Какую тайну крутизна скрывает?.. Прислушайтесь, как здесь земля вздыхает, ран не показывая никому. 1961 |
* * *
Кто б это вынес, если б не звезды?..
В пропасти эти кто, кроме ветра,
Кто-то звезду в высоте зажигает —
|
560
Кто бы иначе вынес — без света —
хлад этот мглистый?.. Благословим же звездочку эту, луч ее чистый... 1961 |
Шиповник в зарослях просвечивал,
и сумрак полон был тщеты... Цветы ушли... Искать их нечего. О, где же все-таки цветы? Хребты белеют среди мрака, в долине — все скупей лучи... — О, не страшитесь, дети праха, от рая у меня ключи! — Мертво ущелье в лунном свете, исчезли листья, словно дым... О тайне рождества и смерти гадает в тучах серафим, с безрадостного неба вечером с тоской взирая на хребты... Шиповник в зарослях просвечивал, и сумрак полон был тщеты. 1965 |
ПАРУЙР СЕВАК
(1924—1974)
С армянского
* * *
Твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье
вдруг встретились, как на тропе два путника. И побрели. И разойтись не в состоянье твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье. |
561
Когда, устав, решив прилечь,
мы на ночлег ложимся рядом, над нами, чтобы нас сберечь, стоит старинное сказанье. А между нами, словно меч, — твоя незрелая любовь и зрелое мое страданье. 20 марта 1959 г.
|
В жизни встречаемся мы случайно.
А расстаемся волей-неволей. Хочешь — молчи,
В жизни встречаемся мы случайно,
26 января 1962 г.
|
Я знаю так хорошо свою тоску по всему, что так далеко, —
Как знает слепой квартиру, где прежде жил... Я не вижу, не различаю даже движений своих,
|
562
Существую там,
Быть может, как те самозаводящиеся часы: Даже после того, как стрелки у них оторвут, Часы все равно идут, не показывая уже никогда Ни число часов, ни число минут... И, качаясь меж одиночеством и темнотой,
Какая-то пташка-мещанка с помощью жидких рулад
Слова начинают мой дух оскорблять,
Я хожу от стены к стене, и звук шагов
И нам самим бежать за собой,
И не это ли разве тоска?.. 4—5 февраля 1964 г.
|
563
Ущелье словно чернильница.
Цвета слоновой кости — Остроконечное, вечное Перо-водопад в ущелье. Рядом поле квадратное, словно почтовая марка, Цветная, заштемпелеванная Печатью соседней горы. Если бы только слова Вновь обернулись предметами, Если бы действия выявились В глаголах, а в прилагательных — Первозданные свойства, Как, например, сейчас, Когда ничтожная часть Огненно-рыжего, жидкого Былого тепла возвращается При посредстве летнего солнца К древней гористой земле, Если бы я не забыл Язык моих зорких пращуров, Окрестивших весь мир, Обладавших словами, Совсем не такими скользкими, Как речная гладкая галька, Остроконечными, вечными, Первобытными, новыми, Пронзительными, кремневыми, — Взял бы теперь я смело Остроконечное, вечное, Цвета слоновой кости Перо-водопад, которое Обмакнул бы в горный поток; Не чернилами — пеной На темной зелени леса Написал бы я, чернокнижник, Древнее неодолимое Заклинанье: «Приди!» Написал бы и сжег, Небесам воскуряя Подобие дыма жертвенного, Чтобы тебе запылать. |
564
И тогда бы вновь обернулись
Водопадом — перо, Ущельем — чернильница, Полем — почтовая марка, Почтовый штемпель — горой. Только слова оставались бы Вечными, остроконечными, Смысл воскрешая звучанием; А я, я стал бы поэтом: Новым секретарем Бога ветхозаветного. 23 марта 1964 г.
|
Он брат Арарату:
ступни его зноем палит, зато голова снежной шапкой свободно парит. Он словно ракета:
Слова его тихи,
Пускай он, затворник,
16 марта 1959 г.
|
Ах, если бы познать земные недра,
и почву, и состав материка, не так познать, как познает геолог, планеты пробуравивший бока, |
565
не так познать, как некий археолог, —
склоненный над обломками горшка. Но так познать, как познаешь ладони и пальцы работящие свои... Ах, если бы познать земные недра,
28 апреля 1959 г.
|
Я человек, и, хотя мне другого названия нет,
В то же время я телеграф, Где круглосуточно телеграфист один. И не дает мне покоя весь мир.
Это при мне говорят: «Люблю!»
Победами и потерями
|
566
Безо всяких точек и запятых,
Вроде косноязычных, Вроде заик. Я человек, и, хотя мне другого названия нет,
Отсюда три главных моих особенности:
19 ноября 1959 г.
|
Теперь, когда молодость канула вдаль,
Я понял секрет, Я понял, что очень похож на февраль. Короче: длинней становлюсь иль короче — Люблю или нет?! 15 декабря 1959 г.
|
* * *
Я слышу розы красной крик
сквозь горьковатый дым табачный и сквозь холодный дым зимы И голос маленькой, невзрачной,
|
567
И кажется, что почтальон
меня немедля осчастливит, достав из сумки два письма. Но писем нет. Стоит зима.
18 декабря 1959 г.
|
Язык воды — язык чужой страны,
который я не твердо разумею: все, что услышу, понимаю я, а вот ответить не умею. 19 декабря 1959 г.
|
Ивы для того,
Чтобы... реке указывать путь. Дым для того,
Кузнечики для того,
Жаворонки для того,
Поздняя осень
А поэты разве не для того,
23 июня 1965 г.
|
568
ВЛАДИМИР СОЛОУХИН
(Род. в 1924 г.)
С жадностью всосаны
В травы и злаки Последние капельки Почвенной влаги. Полдень за полднем Проходят над степью, А влаге тянуться В горячие стебли. Ветер за ветром Туч не приносят, А ей не добраться До тощих колосьев. Горячее солнце Палит все упорней, В горячей пыли Задыхаются корни. Сохнут поля, Стонут поля, Ливнями бредит Сухая земля. Я проходил Этой выжженной степью, Трогал руками Бескровные стебли. И были колючие Листья растений Рады моей Кратковременной тени. О, если б дождем Мне пролиться на жито, Я жизнь не считал бы Бесцельно прожитой! Дождем отсверкать Благодатным и плавным — Я гибель такую Не счел бы бесславной! |
569
Но стали бы плотью
И кровью моей Тяжелые зерна Пшеничных полей! А ночью однажды Сквозь сон я услышу: Тяжелые капли Ударили в крышу. О нет, то не капли Стучатся упорно, То бьют о железо Спелые зерна. И мне в эту ночь До утра будут сниться Зерна пшеницы... Зерна пшеницы. 1946 |
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости, Вернее, по стольку разлито, Кто сколько способен взять: В травинку и прутик — поменьше, В большое дерево — больше, В огромное дерево — много. Спит, затаившись до времени: смотришь, а не видать. Голыми руками можно его потрогать, Не боясь слепоты и ожога. Солнце умеет работать. Солнце умеет спать. Но в темные зимние ночи,
|
570
Солнце разлито поровну,
Вернее, по справедливости, Вернее, по стольку разлито, Кто сколько способен взять. В одного человека — поменьше, В другого — гораздо больше, А в некоторых — очень много. Спит, затаившись до времени. Можно руку смело пожать Этим людям, Не надевая брезентовые рукавицы, Не ощутив на ладони ожога (Женщины их даже целуют, В общем-то не обжигая губ). А они прощаются с женщинами и уходят своей дорогой. Но в минуты,
Солнце спрятано в каждом!
|
571
Быть может, оно загорится (хоть ты
не увидишь этого, Поскольку отдашь свою капельку, Золотую свою огневинку). Все умирает в мире. Все на земле сгорает. Все превращается в пепел. Бессмертен только огонь! i960 |
Я вне закона, ястреб гордый!
Вверху кружу. На ваши поднятые морды Я вниз гляжу. Я вне закона, ястреб сизый,
— Меня поставив вне закона,
Закон Земли, закон Природы,
Хвалите рысь и росомаху,
Несущих смерть, забывших жалость,
Зачем бы льву скакать в погоне,
|
572
Стальные когти хищной птицы
И нос крючком, Чтоб манной кашкой мне кормиться И молочком? Чтобы клевать зерно с панели,
Так что же, бейте, где придется,
Для рыб, для птиц любой породы,
Так говорю вам, ястреб-птица,
|
НИКОЛАЙ СТАРШИНОВ
(Род. в 1924 г.)
* * *
Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули. Пониже голову пригни И, как шальной, не лезь под пули. Приказ: «Вперед!»
|
573
Когда, нарушив забытье,
Орудия заголосили, Никто не крикнул: «За Россию!..» А шли и гибли За нее. 1944 |
* * *
Солдаты мы.
И это наша слава, Погибших и вернувшихся назад. Мы сами рассказать должны по праву О нашем поколении солдат. О том, что было, — откровенно, честно...
Он это говорит и пальцем тычет,
Нотации и чтение морали
1945 |
* * *
Зловещим заревом объятый,
Грохочет дымный небосвод. Мои товарищи — солдаты Идут вперед За взводом взвод. |
574
Идут, подтянуты и строги,
Идут, скупые на слова. А по обочинам дороги Шумит листва, Шуршит трава. И от ромашек-тонконожек
И вдруг (неведомо откуда
Из желтоватого металла,
А вот — рубли в траве примятой!
Все жарче вспышки полыхают.
1945 |
* * *
И вот в свои семнадцать лет
Я стал в солдатский строй... У всех шинелей серый цвет, У всех — один покрой. |
У всех товарищей-солдат
И в роте и в полку — Противогаз, да автомат, Да фляга на боку. Я думал, что не устою,
Льют бесконечные дожди,
Иди в жару, иди в пургу.
Мети, метель, мороз, морозь,
И я иду, и я пою,
1946 |
Я был когда-то ротным запевалой,
В давным-давно прошедшие года... Вот мы с учений топаем, бывало, А с неба хлещет ведрами вода. И нет конца раздрызганной дороге.
|
576
А что поделать? — Обратишься к другу,
Но он твердит одно: — Не отставай!.. — И вдруг наш старшина на всю округу Как гаркнет: — Эй, Старшинов, запевай! А у меня ни голоса, ни слуха
Но тишина за мною раскололась
И пусть еще не скоро до привала,
1957 |
Ты и неласковой была,
Не только по головке гладила, — И леденила ты и жгла, И беспощадно лихорадила. Но ты была окном в зарю,
Была беспечна и вольна.
Но эту робость ты откинь,
|
19 Советская поэзия, т. 2
577
Ты иволгой свищи в лесу
И таволгой опушки выбели... Я все равно тебя спасу, Не допущу твоей погибели. Пусть вновь, ворвавшись в жизнь мою,
Кто мы? Друзья или враги?..
1975 |
ВЛАДИМИР ТУРКИН
(Род. в 1924 г.)
В песке лицо. Лопатка. Я.
И никого живого кроме. Но вижу, как на муравья С виска упала капля крови. Солдаты мстят.
1944 |
Далекий век —
Дикарский век. Встал на колено человек. Прижался к жесткому стволу И выгнул сук. |
578
И, сделав лук,
Метнул стрелу На ближний луг. Двадцатый век — Высокий век. С колен поднялся человек В рост, Как скала. И выгнул небо в полукруг. И из его тяжелых рук Ушла стрела. И стали явью миражи. И черной — синева. И горизонт еще дрожит, Как тетива... 1962 |
* * *
Есть стихи — как строение,
Все в них мудро, все верно. Есть стихи — настроение — Поплавковая нервность. Хоть и видно, что мелко,
Мне внушают, что гении
Старики ли, мальчишки ли —
Убегают, текут
|
19»
579
Не пристало поэту
В космическом возрасте Измерять этот мир Поплавковой нервозностью. Как секунда без века,
1963 |
* * *
Надо сразу старым бы родиться,
В старую бы женщину влюбиться, Кольца обручальные надеть И от года к году молодеть. Надо сразу старым бы родиться,
Надо сразу старым бы родиться,
Надо сразу старым бы родиться,
1966 |
* * *
Мне все больней с тобой встречаться,
Нести в себе запас тепла, Входить в твой дом, в котором счастье Ты не со мною обрела. |
580
Мне все больней с тобой встречаться,
Уж не к тебе спешить, а к вам. И только взглядом прикасаться — Который год — к твоим губам. С годами мне все чаще грустно.
Мне все больней с тобой встречаться.
И все ж спасибо, что с рожденья —
1972 |
* * *
Мне чувствовать не часто выпадало,
Как льется время, звездами звеня... Спасибо за прекрасный ваш подарок — За этот редкий вечер для меня. Нет, сердце не стучало учащенно.
С далеких лет, как помню себя взрослым,
Природа надо мной держала шефство,
1973 |
581
НАБИ ХАЗРИ
(Род. в 1924 г.)
С азербайджанского
Опять над нами радуги дуга
соединила мира берега, и я гляжу на радугу влюбленно: мне кажется, что этот яркий мост соединил все страны небосклона, встав над безмерным миром в полный рост. И сердце мне неслышно шепчет: «Что ж,
1945 |
Какие маленькие
горы эти издали! На них нам крохотными кажутся сады. А люди — точками. Мы совершенно искренне вдали не чувствуем их страшной высоты. Вот вроде руку протяну — и их достану! Но стоит руку протянуть, и — пустота! И ты, к недоуменью и досаде, поймешь, что ты не понял ни черта. И ты поймешь и с трепетом и робостью душою всей растерянной своей, |
582
что издали не видел ты их пропасти,
обрывы их, кустарники и змей. Какие маленькие горы эти издали!
1956 |
* * *
Легли меж нами длинные дороги.
Пусть ливни лета и снега зимы, разливы рек и горные отроги, я знаю, верю — будем вместе мы. Когда тревоги будят до рассвета,
Там зной, а здесь — метели и сугробы
1956 |
Далеко
мой дом и река. И откуда-то издалека вереницей плывут облака. Вы куда, облака, облака? |
583
Вы плывите
к зеленым эйлагам родным, вы прижмитесь к горам любимым моим, поцелуйте вы их за меня, облака, передайте сыновний привет, облака... Пусть не знаю я вашего языка, моя грусть, словно вы, чиста, велика. Так спешите скорее туда, облака! Облака... Облака... Облака... 1957 |
Не знаю, был я прав или неправ,
когда в смятенье думал каждый день я, что, главного еще не написав, последнее пишу стихотворенье. Порой не спал я ночи напролет,
Кончалась ночь, и с наступленьем дня
Наверно, так сады во все года
|
584
Но снова ночью я не засыпал,
и вновь не мог сдержать сердцебиенья, и вновь стихи последние писал, как первое свое стихотворенье. 1959 |
Поэзия — вселенная моя.
Я знаю: у тебя свои орбиты, свои обетованные края и звезды, что доселе не открыты. Есть у тебя пространства и слои,
Одни созвездья блещут в полный рост,
Я не мечтал о славе на века,
Но сколько погибало строк моих,
Поэзия, прими в свой мир бескрайний,
Но этот мир от века обитаем,
|
585
И пусть живет под светом всех созвездий,
на всех межзвездных и земных путях поэзия вселенной — в наших песнях, вселенная поэзии — в сердцах! 1961 |
Если вершиной ты станешь,
Облаком стану я. Грустишь ли сейчас, Мечтаешь, Я — тишина твоя. Станешь цветущим полем —
Я всюду с тобою вместе.
И если время, бушуя,
|
Ты сказала: когда пойдешь
По земле, Вспоминай меня. Шел в горах я И в темном поле... И в пути моем не было дня, Чтоб забыл хоть на миг я тебя... Ну, а если забыл бы — вспомнил. |
586
Весною
С любовью встречаются люди... Но поезд таинственный Тысячи лет Все мчится, Все мчится От «любит» к «не любит», От станции «да» И до станции «нет». |
ОТАР ЧЕЛИДЗЕ
(Род. в 1924 г.)
С грузинского
Пускай из снега водрузят
мне памятник. Что годы? — На день! Капризы пусть грозят изменчивой погоды! Пусть, восходя, светило дня меня повергнет в трепет. И сын мой первым пусть в меня, смеясь, снежком залепит. Пусть кожа на щеках смугла, я буду бел, как вата, мне очагов твоих зола была мила когда-то. Я легкий памятник хочу, Хоть век мой трудным прожит! Землетрясенье! — лишь к плечу дитя ладонь приложит. А вместо глаз два уголька. Я их от света сужу. Стоять я буду день, пока я не растаю в лужу. |
587
Лишь день... Я уроню слезу
на бороду седую. А после под ноги сползу людей, на мостовую. Волос оторванную прядь развеет вихрь по свету... Зимою, через год, опять явлюсь на площадь эту. А город через много лет меня коль позабудет, в Тбилиси каждый снежный дед мне памятником будет. |
Холодной ночью у
Бештау где-то, Под шум ветвей и ржание коней, Знакомые мелькнули эполеты И раздалось тревожное: — Скорей! Вставай, вставай! — Он звал меня куда-то. — Сейчас царит ночная мгла кругом, Ты будешь братом, будешь секундантом, Вот пистолеты, нам пора, идем. Как, ты не хочешь? Медлить невозможно... — И он вскочил на черного коня И ускакал, решительный, тревожный, На целый век опередив меня... Но стало по ночам теперь казаться, Что слышен звон стремительных копыт, Что слышно ржанье, что в седле казацком, Бессонный, бледный, Лермонтов сидит. Стучит напрасно в разные ворота, |
588
В раздумье поворачивает вспять,
И вновь летит, и вновь зовет кого-то Стать ему братом, секундантом стать... |
Наступил новый год.
Подоспело мгновенье. Я опять, как всегда, тебе письма пишу. О, мои вдохновенье и благоговенье, удивленье, что льются по карандашу! Но опять, как всегда, околдован поземкою, я отправить тех писем тебе не могу. Рву бумагу и комкаю, комкаю, комкаю, словно снег, как школяр молодой на бегу. Эти снежные комья в тебя я бросаю. Ты теперь далеко, и с тобой тишина. Я бросаю, как память о прошлом спасаю, я хочу, чтоб в тебе взбунтовалась она. Через версты и дни, через боль и желанье я хочу, чтоб она проникала скорей, чтобы я, словно снежное изваянье, вдруг растаял под теплой слезою твоей. А иначе? Что стоят иначе удачи? Приходи и спасай. На земле — снегопад. А иначе пойду я, как странник незрячий, по январской земле за тобой наугад. Новый год. За окном белых хлопьев паренье, я опять, как всегда, тебе письма пишу... О, мои вдохновенье и благоговенье, что бесшумно стекают по карандашу! |
Утра первые отголоски.
Часом кажется каждый миг. Под часами на перекрестке Я стою, не нуждаясь в них. |
589
Неподвижный, как столб в тумане, —
О, как страшно .я тороплюсь! Дверь аптеки. Рецепт в кармане. Отбивает секунды пульс. Утро в улицу входит хмуро.
Дверь аптеки откроют в восемь.
|
БАХТИЯР ВАГАБЗАДЕ
(Род. в 1925 г.)
С азербайджанского
* * *
Радуга жизни моей, семь прекрасных цветов,
шелест ветвей, ароматы прекрасных цветов, солнечный полдень, прозрачное пенье воды, боль моя, горе, спасенье от лютой беды, смысл моей жизни, вершина земной красоты, мудрость моя л восторг мой, ответь мне, кто ты? |
590
Ты и услада, и горечь, и благо во вред;
губ, воспаленных любовью, горячечный бред, и отрезвленье, и полная чаша вина, и надо мной распростершая крылья вина, ангел мой, ад мой, отчаянья, страхи, мечты, жизнь моя, вихрь побережий, ответь мне, кто ты? Враг мой и друг мой, соломинка, острый кинжал,
Свет моих слов, размышлений запутанных тьма,
1961 |
Слава ночи!
Ночное небо сегодня подобно карте ночного неба. Оно так ясно, что невольно приходит в голову мысль о фиолетовом бархате с множеством аккуратных проколов, подсвеченном сильной лампой, — на удивленье всем посетителям Планетария, всем земным полуночникам. До чего же хороша ночь!
|
591
Ночное небо
смотрит — не наглядится на произведение собственного искусства — ночь на земле... Сколько глаз у ночного неба? Множество! И во все глаза оно глядит в тишину. А луна, самый зоркий глаз, наблюдает влюбленных... Слава ночи!
Как можно спать, в самом деле,
меж тем как большую часть нашей жизни
Нет, мы не можем,
|
592
Сердце этого нам не простит!
Право, это бы означало — лучшее в жизни проспать! Это означало бы — проспать жизнь! Давайте же слушаться сердца —
1967 |
Слышу твой шум в отдаленье,
горный поток. Ты в своем вечном стремленье не одинок. К морю свой путь через сушу ты проложил. Ты в эту полночь мне душу разбередил... Шум твой ущельями гонит эхо в горах. Днем умирает твой голос в ста голосах. Из поднебесья ты послан миру долин. Жажду селенья и поля ты утолил. Может, вернуться ты хочешь в край ледников, где так привольно грохочешь средь облаков? Где очертания строги горных вершин? Нету обратно дороги, к морю спеши! |
593
Кровь моя ходит кругами,
бьется в виске. Сердцем я под облаками в странной тоске: точно поток по каменьям — в небытие время несет поколенья, время мое... Что же, и малая капля в крохотный, срок многое может! Не так ли, горный поток? 1967 |
КОНСТАНТИН ВАНШЕНКИН
(Род. в 1925 г.)
Туманы тают. Сырость легкая,
И, ежась, вздрагивает сад. Росинки падают неловкие. Заборы влажные блестят. Еще лежит на травах изморось,
1954 |
М. Бернесу Я люблю тебя, Жизнь,
|
594
Вот уж окна зажглись,
Я шагаю с работы устало. Я люблю тебя, Жизнь, И хочу, чтобы лучше ты стала. Мне немало дано:
В звоне каждого дня
Как поют соловьи,
Вновь мы с ними пройдем
Ах, как годы летят,
Так ликуй и вершись
1956 |
* * *
Я был суров, я все сгущал
И в дни поры своей весенней Чужих ошибок не прощал И не терпел сторонних мнений. |
595
Как раздражался я порой,
Как в нелюбви не знал покоя! Сказать по совести, со мной Еще случается такое. Но, сохраняя с прошлым связь,
1956 |
* * *
Под взглядом многих скорбных глаз,
Усталый, ветром опаленный, Я шел как будто напокаэ По деревушке отдаленной. Я на плечах своих волок
Я шел у мира на виду —
Пусть на рассвете я продрог,
Я знал доподлинно почти,
А возле крайнего плетня,
|
596
К ней обратился на ходу
По-деловому, торопливо: — Так на Егоркино пройду? — Пройдете, — вздрогнула. — Счастливо. Поспешно поблагодарил,
1956 |
* * *
Трус притворился храбрым на войне,
Поскольку трусам спуску не давали. Он, бледный, в бой катился на броне, Он вяло балагурил на привале. Его всего крутило и трясло,
И так вошел он в роль, что наконец
Скрывая подлость, день бы ото дня
1961 |
* * *
Гудок трикратно ухает вдали,
Отрывистый, чудно касаясь слуха. Чем нас влекут речные корабли, В сырой ночи тревожа сердце глухо? |
597
Что нам река, ползущая в полях,
Считающая сонно повороты, — Когда на океанских кораблях Мы познавали грозные широты! Но почему же в долгой тишине
Чем нас влекут речные корабли?
Плывут, степенно слушаясь руля,
Что нас к такой обычности влечет?
1963 |
* * *
Я спал на свежем клевере, в телеге,
И ночью вдруг почувствовал во сне, Как будто я стремлюсь куда-то ж беге, Но тяжесть наполняет ноги мне. Я, пробудившись резко и тревожно,
Над ним стояло звездное пыланье,
|
598
Там шевелились яркие спирали,
Там совершали спутники витки. А с добрых мягких губ его свисали Растрепанные мелкие цветки. 1964 |
* * *
В поэзии — пора эстрады,
Ее ликующий парад. Вы, может, этому и рады, Я вовсе этому не рад. Мне этот жанр неинтересен,
Поэт для вящего эффекта
Здесь незначительная доза
1964 |
* * *
А утвержденья эти лживы,
Что вы исчезли в мире тьмы. Вас с нами нет. Но в нас вы живы, Пока на свете живы мы. Девчонки те, что вас любили
|
599
Дрожа печальными огнями
В краю, где рощи и холмы, Совсем умрете только с нами, — Но ведь тогда умрем и мы. 1965 |
Той давней, той немыслимой весной,
В любви мужской почти не виноватая, У низенькой земляночки штабной Стоишь ты, фронтовая, франтоватая. Теперь смотрю я чуть со стороны:
Кудряшки — их попробуй накрути! —
В тот промелькнувший миг над фронтом тишь.
1966 |
* * *
Мы помним факты и событья,
С чем в жизни сталкивало нас, В них есть и поздние открытых, Что нам являются подчас. Но вдруг мы видим день весенний, Мы слышим смех, мы ловим взгляд... Воспоминанья ощущений! Они нам душу бередят. |
600
И заставляют сердце падать
Или взмывать под небеса, И сохраняет их не память, А руки, губы и глаза. 1966 |
* * *
Эти крыши на закате,
Эти окна, как в огне, Самой резкою печатью Отпечатаны во мне. Этот город под горою,
1968 |
* * *
Не ожидала никак,
Сон уже чувствуя в теле, Стоя с подушкой в руках Возле раскрытой постели. Сильно светила луна.
1969 |
* * *
На том же месте много раз
Лопата землю здесь долбила. Могила каждая сейчас, — По сути, братская могила. |
601
И крест буквально на кресте,
А коль учесть, что путь наш краток, Обидно — жили в тесноте, И вновь теснись внутри оградок. Давно ль успели поместить,
А если уж лежать во тьме,
1969 |
Вспыхнувшая спичка,
Венчик золотой. Маленькая стычка Света с темнотой. Краткое мгновенье.
Ночи все бездонней,
Где на перекрестках
1972 |
602
ЕВГЕНИЙ ВИНОКУРОВ
(Род. в 1925 г.)
* * *
Мы из столбов и толстых перекладин
За складом оборудовали зал. Там Гамлета играл ефрейтор Дядин И в муках руки кверху простирал. А в жизни, помню, отзывался ротный
Бывало, выйдет, головой поникнет,
Я Гамлетов на сцене видел многих,
Сердца замрут, и задрожат бинокли...
1947 |
* * *
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной И Витька с Моховой. А где-то в людном мире,
|
603
Свет лампы воспаленной
Пылает над Москвой В окне на Малой Бронной, В окне на Моховой. Друзьям не встать.
Пылает свод бездонный,
1953 |
Меня в Полесье занесло.
За реками и за лесами Есть белорусское село — Все с ясно-синими глазами. С ведром, босую, у реки
В шинельке, —
Бредет старуха через льны
Пять у забора молодух.
|
604
Девчата.
Скромен их наряд. Застенчивые чаровницы, Зардевшись, синеву дарят, Как драгоценность, сквозь ресницы. 195S |
Моя любимая стирала.
Ходили плечи у нее. Худые руки простирала, Сырое вешая белье. Искала крохотный обмылок,
Моя любимая стирала.
То плечи опустив,
Заката древние красоты
Прекрасней нет на целом свете, —
1957 |
605
* * *
Кто только мне советов не давал!
Мне много в жизни выдалось учебы. А я все только головой кивал: — Да, да, конечно! Ясно. Ну, еще бы!.. Поднявши перст, кто только не держал Меня за лацкан! — Да, ага, понятно! Спасибо! Ладно! — я не возражал: Ну что мне стоит, а ведь им приятно... — Да, да, согласен!
1960 |
* * *
Ал. Михайлову Художник, воспитай ученика,
Художник, воспитай ученика,
1961 |
Полы трет полотер.
Бредет он полосой. Так трогают — хитер! — Ручей ногой босой. |
606
Он тропку все торит.
Его неверен шаг. Но вот простор открыт — Он вышел на большак! Полы трет полотер.
Вперед он сделал крен.
Полы трет полотер.
Веселую игру
Полы трет полотер.
Струится пот со щек,
Полы трет полотер.
Ему не до красот.
|
607
Полы трет полотер.
Его летит рука. Он как тореадор, Пронзающий быка! Он мчит.
Полы трет полотер.
Расплавил пыл его.
Полы трет полотер.
1961 |
* * *
Крестились готы...
В водоем до плеч Они входили с видом обреченным. Но над собой они держали меч, Чтобы кулак остался некрещеным. Быть должен и у кротости предел,
1961 |
608
В. Н. Костецкий.
Возвращение. 1945—1947
* * *
Боюсь гостиниц.
Ужасом объят При мысли, что когда-нибудь мне снова Втянуть в себя придется тонкий яд Ковров линялых номера пустого. Боюсь гостиниц.
Боюсь гостиниц.
1961 |
Коль дергаешь ты за кольцо запасное
И не раскрывается парашют, А там, под тобою, безбрежье лесное — И ясно уже, что тебя не спасут, И не за что больше уже зацепиться,
И некуда пятиться, некогда спятить,
1962 |
Присядет есть, кусочек половиня,
Прикрикнет: «Ешь!» Я сдался. Произвол! Она гремит кастрюлями, богиня. Читает книжку. Подметает пол. |
20 Советская поэзия, т. 2
609
Бредет босая, в мой пиджак одета.
Она поет на кухне поутру. Любовь? Да нет! Откуда?! Вряд ли это! А просто так: уйдет — и я умру. 1965 |
Ты не плачь, не плачь, не плачь.
Не надо. Это только музыка! Не плачь. Это всего-навсего соната. Плачут же от бед, от неудач. Сядем на скамейку.
Каплет с крыши дровяного склада.
1965 |
И вот я возникаю у порога...
Меня здесь не считают за пророка! Я здесь как все. Хоть на меня втроем Во все глаза глядят они, однако Высокого провидческого знака Не могут разглядеть на лбу моем. Они так беспощадны к преступленью!
И я молчу.
|
610
А борщ стоит.
Дымит еще, манящ!.. Но я прощен. Я отдаюсь веселью! Ведь где-то там оставил я за дверью Котомку, посох и багряный плащ. 1966 |
И сколько в жизни ни ворочай
Дорожной глины, вопреки Всему ты в дом вернешься отчий И в угол встанут сапоги... И пусть — хоть лет под девяносто —
И радость новая, как завязь...
...Пусть в поле где-то ночь пустая.
1968 |
СООРОНБАЙ ДЖУСУЕВ
(Род. в 1925 г.)
С киргизского
Я — комуз, перешагнувший перевалы и века.
Горный ветер и в порогах громыхавшая река Дали мне свои напевы, дали наигрыши мне. Я поведаю их людям в зимней юрте, при огне. Много в прошлом слез и горя я хлебнул в родных горах. Чаще пел я в дни кочевий, чем на праздничных пирах. |
20*
611
Под своей шершавой декой звон мечей и стук подков,
Имена батыров славных я донес из тьмы веков, Храп коней и топот битвы, оперенный шелест стрел. Только, жизнью умудренный, молодел, а не старел! Из урючины душистой я оструган и долблен.
Только вслушайся!
Переняв мои мотивы, вторят песням тут и там
Я — комуз, не все открыты клады те, что я таю.
Подождите!
1965 |
Он родился как раз весной,
Той благодатною порою, Когда холмы — в траве густой, И небо брызжет синевою. И рядом — мать, добра, нежна.
|
612
Мать отойдет недалеко,
И он уже скорее к маме, Взахлеб густое молоко Сосет капризными губами. Опять весне приходит срок.
Ну, как же все ему понять?
«Лишь я твой баловень один,
Травы не видя возле ног.
1967 |
ДАМБА ЖАЛСАРАЕВ
(Род. в 1925 г.)
С бурятского
* * *
Все не так, на твой взгляд. Ты все время ворчишь:
Вешний ветер тебе — будто стужи дыханье, Смелый сокол парит — недовольно бурчишь, Жаворонок звенит — снова слышно ворчанье. Небо хмурое — вновь раздражаешься ты.
|
613
Ты о горе трубишь со спокойной душой,
Но и счастье всегда ты встречаешь бесстрастно. Что же нужно тебе?.. Ну, а нам хорошо Нашу землю суровую делать прекрасной! Так плетешься ты в жизни, брюзга-нелюдим,
|
* * *
Планеты все, знакомиться нам время —
Соседи мы по солнечной системе. Моя страна — от имени Земли —
|
МИХАИЛ КВЛИВИДЗЕ
(Род. в 1925 г.)
С грузинского
Ярмо не из легких — доброе имя,
Надеюсь, я мужественно тянул. Горжусь я порой плечами своими: Их камень усталости не согнул. |
614
Я слабость минутную наземь бросал,
Лишь правду и мужество в песнях любя. И вот мне открылось: о чем ни писал, Все песни — во имя тебя! |
А ведь что-то вершится без моего участья:
кто-то рождается, настигает кого-то смерть, грохочут праздники, тихо вползают несчастья, ливни и засуха, оцепененье и смерч, раковины на дне океанском мерцанье,
От улыбки — до ярости, от рассвета — до ночи,
Как бы мне охватить целиком, безраздельно, его?
Научи меня, век, и своим озареньем коснись...
|
* * *
Мысль странная преследует меня:
печалюсь я о мне не данной жизни. Не потому, что на свою ропщу или судьбою был бы недоволен. Жизнь изменить свою имеешь право: заняться новым делом, переехать куда-нибудь, жениться, развестись иль докторскую степень получить. Все это можно... Но, скажите, как мне быть, когда заманчивого столько и выбор так прекрасен и богат, |
615
а выбирать возможно лишь одно —
один лишь путь, одну судьбу на свете «ту», а не «эту», что уже другому досталась и навек принадлежит, а для тебя она покрыта тайной... За судьбами слежу я жадным взором,
|
Собираюсь жить!
Очи видят свет, Сила есть, и ум не теряет нить... Сколько уже лет, сколько долгих лет Собираюсь жить, собираюсь жить! Собираюсь жить!
Так и не успел радости вкусить,
Господи, скажи — до каких мне пор...
И опять я жду, и опять готов...
|
Я море люблю на безлюдье, когда ни единой
частицы души любопытным не отдает, и не по-актерски оно широко и пустынно шумит в средоточье своих одиноких забот. |
616
Как не удивляться его тяжкомысленным взгорьям,
когда мне ясна их непостоянная суть? Как радуюсь я, что своим ликованьем и горем и не помышляет оно перед нами блеснуть. |
* * *
Друг на друга гневно наползали
Брови гор — и треснул небосклон, И в долине, как в двусветном зале, Свет широкий вспыхнул с двух сторон. В чашах облаков перекипело
Стопудовый мрак взвалив на спину,
|
Вы занимались рыболовством?
Здесь нет секретов ни на грош: Закинешь удочку под мостом, — Сидишь, надеешься и ждешь... Вот так и наше стихотворство, — И в нем секретов не найдешь: Достал перо, о стол оперся, — Сидишь, надеешься, и ждешь... |
617
Человек — это след,
Это мысль и творенье, Память или предмет, Или даже... забвенье. Так, бывает, горит, Так он сердце расплавит, Что — как метеорит — Ничего не оставит. |
* * *
Я жаден до людей!.. Всегда толпою
Вокруг меня шумят мои друзья, — Не потому, что скучно мне с тобою, А потому, что мне без них нельзя. Мне не утратить к людям интереса,
|
АНДРЕЙ ПАССАР
(Род. в 1925 г.)
С нанайского
Вот Леночка по комнате большой
Ступает неуверенным шажком. Как ласточка-касаточка весной, Щебечет неокрепшим голоском. А вот ее хранители — взгляни:
|
618
Одна ей по-нанайски говорит,
Необычайной нежности полна, Другая ей по-русски говорит, Подбадривает внученьку она. Две бабушки смеются во весь рот,
1956 |
ФРИДОН ХАЛВАШИ
(Род. в 1925 г.)
С грузинского
* * *
Ничего я больше не любил,
кроме дома в горной деревеньке, кроме скрипа старой колыбельки... Сновиденья детства я навеки всей душой запомнил, не забыл. Ничего я больше не любил,
Ничего я больше не любил,
Ничего я больше не любил,
|
619
Ничего я больше не любил,
кроме взора девушки прекрасной, что была моей мечтой напрасной и моей надеждою неясной... Я об этом память сохранил. Ничего я больше не любил,
|
Юность стиха — как любви пора,
Как усы у мальчика над губой; Вдруг огонь и земля, волна и гора — Все разом заговорят с тобой! Юность стиха — как сентябрьский шум
Но если, два крыла отрастив,
Он не ищет себе небесных красот.
Это значит, душа у него не глуха,
|
Я пойду по тропе,
навсегда подружившийся с нею. Возле самых вершин я от запаха трав опьянею. |
620
Неизвестный цветок
буду гладить рукой молодою, Буду сердце студить родниковой холодной водою. Я увижу пейзаж в золотящейся рамке рассвета — То писал виноградарь горячими красками лета. |
* * *
Опять дрожат стручки фасоли на ветру,
Ночная бабочка сидит на потолке, На стенах тени вновь затеяли игру, И, словно с неба, тянет лесенку паук. А дед ушел от нас. Осталась сказка нам. Дрова потрескивают в печке. Тишина. Но кто расскажет нам теперь о старине, Что так смешна была порой, порой грустна? |
Выйду к мосту и брошу невод,
чтоб форель в воде заиграла, а когда потемнеет небо, я укроюсь под сенью лавра. Посмотрю, как гуляют ветры,
Весь продрогший, вернусь нескоро
|
621
Задымится очаг крестьянский,
старый лодочник скажет: здравствуй... А Чорохи впадает в ярость и шумит волной многогласной. Под мостом клокочет Чорохи,
|
* * *
На рассвете,
едва лишь связал я строку со строкой, Потекла, потекла моя песня широкой рекой. О стихи мои, пусть остаются со мной навсегда Ваша гордая радость и горькая ваша беда. Я учу вас движенью, крутому полету учу, — Как туман над дугой водопада, стоять не хочу. Я лечу, и меня в вышине обжигают лучи. Я учу тебя, песня, и ты меня, песня, учи! Будь светильником, несня, огнем негасимым гори. Забери мои мысли и душу мою забери. Но умри без раздумья, исчезни, уйди от меня, Если сам я не буду частицею этого дня! |
622
ЕГОР ИСАЕВ
(Род. в 1926 г.)
Он был давно поставлен на подковы, —
За год, кажись, а может, и за два До рождества, Понятно, не Христова, До твоего, понятно, рождества, Поставлен был. И при любой погоде Хомут, понятно, И, понятно, кнут. Вот с той поры в крестьянском обиходе
Чуть свет: ходи!
И ничего, что где-то чуть споткнется
|
623
А за ним, за ним,
За тягловым, Не просто так, врастяжку, — Навалом степь, Не сгорбится пока, В снопах, в мешках, А сверх того фуражка, А под фуражкой — Думы мужика. За ним — возы!
Не счесть его возов.
Когда там все фундаменты заложат!
Возы... Возы...
Оно, конечно, слава паровозам!
Но говорят,
|
624
Так вот
Б ней сказано, Быть может, что и спорно, Но сказано В допрежние века: Земля — от неба, Дерево — от корня. И далее: Река — от родника. И далее: Дорога — от копыта, От полоза... А полоз — то да се — Извелся весь от страшной волокиты И взял да закруглился в колесо. И тут пошло. Пошло! На том же вздохе, На той же тяге, Втянутой в хомут. Когда там развиднеются эпохи
И что ж... Прочли.
Эх, кабы вся Россия посередке,
Она и там — у моря-океана,
|
625
А жизнь идет.
Не так, чтоб шибко очень, Пешком набольше, Редко, чтоб в седле. Здесь хлеб растят
Рабочий класс, он — ствольный класс,
А корень где?
Так вот она какая,
|
626
Где глубоко-глубоко коренится
Под родниковым холодом руда. Туда! Туда! — По ствольному отвесу, Сырой земле и камню вперерез... А кто сказал,
Уж это вря.
А кузня, кузня — звоны-перезвоны —
А трактор взять?
|
627
Весь городской,
Железный весь, А вот как По-деревенски ладится к земле! Берет ее В пятнадцать лошадиных Железных сил, Напористо берет: Прости-прощай, разлад подесятинный, Да будет погектарный разворот! Да будет впредь Земля с землей родниться! Да будет серп и молот на века, Как верный знак того, Что будет длиться Сквозь все века Заглавная река — Река труда! Всему, что есть на свете,
Идет-гудет над радугой-рекою
А будет, будет,
|
628
Да, да, земле!
Той самой, с облаками, Родимой той И незабвенной той, Где родники роднятся с рудниками, А кровь-руда С родничною рудой. 1970 |
ПЕТРУ ЗАДНИПРУ
(1927-1976)
С молдавского
Добрый снег без всякой злости
Все идет в конце недели, Словно бы постель для гостя В тишине хозяйка стелет. Непривычно мне и просто,
Ели все стоят прилежно
Сев на сани и салазки,
Далеко, потом поближе
|
629
Те равнины и высоты
Вижу я в оконной раме, Их укрыл любовно кто-то Разноцветными коврами. Там сейчас другие сроки,
Здесь же, словно для ночлега
1962 |
РАИСА АХМАТОВА
(Род. в 1928 г.)
С чеченского
* * *
Ну, нет! мне хватит суток черных!
Коли не хочешь — не цени. Так долго я, как кот ученый, Жила на золотой цепи. Цепь эту порвала я смело,
|
* * *
Разлуки нет,
Есть времени движенье, Разорванное... Но, судьбе переча, Хочу я миг его соединенья Именовать Счастливым словом — Встреча! |
630
* * *
В сентябре желтеют травы,
Тяжелеют листья... Осень! В сентябре дожди и ветры, Холоднее солнце... Осень! Почему ж бывает в сердце Даже в летний полдень Осень?! |
* * *
Я не гадаю: любит — не любит,
Листки календарные, как лепестки... Топор шариата безжалостно рубит Свободного, нового чувства ростки. Но мы отвергаем законы аллаха,
|
* * *
Мне муторно, мне так сегодня муторно,
А туча — как гранитная плита. И я плитою этой заперта И постепенно превращаюсь в мумию. Тоску отсчитываю не по дням,
День солнечный прогонит этот страх,
|
631
ИННА ЛИСНЯНСКАЯ
(Род. в 1928 г.)
Ради славы и корысти
Столько вымерло огня... И скрипач фламандской кисти Взглядом выискал меня. Тлеет красная ермолка
Но никто из нас не знает,
На Неве косое лето,
|
* * *
В этом доме, где дух кофейный
И гитара висит в чехле, Где под лампой альбом семейный На отдельном лежит столе, Я — не гостья и не хозяйка,
После жизни той, предыдущей,
|
632
Прокути его на поляне
Средь кузнечиков и шмелей! Но дрожу на синем сафьяне, — Неужели здесь веселей? Для того ль судьбой бестолковой
Светит лампа, сафьян лоснится.
|
* * *
Пусть не на что мне опереться,
Но разве не чудно, скажи, Смеяться от чистого сердца И плакать от всей души? Задумано все безупречно.
|
РАШИД РАШИДОВ
(Род. в 1928 г.)
С даргинского
* * *
Высекавшего огонь
Иноходца обошел Неказистый с виду конь, Пену на скаку роняя. Скрыт до времени порой
|
633
Знал в горах один жених
Сладкие, как мед, слова, Только с горечью о них Вспоминают пять невест. Не снаружи, а в душе
1951 |
Если в землю у воды
Ветку тополя воткнуть, Не боящимся беды Станет деревом она. Если сын в семье рожден,
1957 |
ВЛАДИМИР СОКОЛОВ
(Род. в 1928 г.)
Вот мы с тобой и развенчаны.
Время писать о любви... Русая девочка, женщина, Плакали те соловьи. Пахнет водою на острове
|
634
Слушаю в зарослях, порослях,
Не позабыв ничего, Как удивительно в паузах Воздух поет за него. Как он ликует божественно
Истина ненаказуема.
Видишь, за облак барашковый,
1966 |
* * *
Нет сил никаких улыбаться,
Как раньше, с тобой говорить, На доброе слово сдаваться, Недоброе слово хулить. Я все тебе отдал.
На узкие листья рябины,
1966 |
После дней обаянья,
После белых ночей С этой книгой свиданья Все нежней и горчей. |
635
Это очень похоже
На ближайший отлет. Гул винта, как по коже, По обложке идет. Средь вокзального быта,
Не средь шумного бала,
Невозможностью слиться,
Невозможность явиться
На скамейке, подмокшей
Это даже не слово,
1967 |
Когда я уронил себя
Лицом в ладони При свете лампочки ночной В ночном вагоне, Когда я гордость потерял, А ты не знала, |
636
Наш паровик то в ночь нырял,
То в день вокзала. Ребенок плакал в тишине, Вдруг наступавшей... Всей жизнью ты казалась мне Моей пропавшей. Когда я оторвал от рук Лицо под утро, В окне синело. Все вокруг Шептало смутно. Кондуктор шел. За ним вослед Цыганок очи... Мне было девятнадцать лет. В такие ночи! Одна сказала: «Слушай, князь, Дай погадаю...» Я улыбнулся, поклонясь: «Уже все знаю». И долго ей глядел вослед Тепло и мудро... Мне было девятнадцать лет. В такое утро! Не плакал мальчик на руках, А, рот разиня, Смотрел, как мчалась, Вся в снегах, В гудках, Россия. Шел день, наращивая пыл От полдня к полдню... Тебя, соседей позабыл. Цыганку помню. 1967 |
* * *
И самый юный в мире дождь
Исчез за первым поворотом. И показалось: ты идешь По тротуарам, как по нотам. И я впервые ждал: тобой,
|
637
Был в лужах весь окрестный свет.
А их оставил дождик краткий, Как перевернутый ответ Под легкой детскою загадкой. Ведь воробьиной тишины
И снова голубь ускользал
1968 |
* * *
Черные ветки России
В белом, как небо, снегу. Эти тропинки глухие Я позабыть не смогу. С веток в лесу безымянном
Между сугробами дровни
Белые ветки России
Острое выставив ушко,
1969 |
638
Здесь человек сгорел... А. Фет Ничего от той жизни,
Роковые изъятья.
Как в иную присягу
Ничего от той жизни,
Все в снегу, точно в пепле,
Я грущу о зажиме
Вспомнить — сажей несметной
— Да была ли бессмертной
| |
— Только стих. | |
Доказательств | |
Больше нет никаких.
1970 |
639
* * *
Упаси меня от серебра
И от золота свыше заслуги. Я не знал и не знаю добра Драгоценнее ливня и вьюги. Им не надо, чтоб был я иной,
Это страшно — всю жизнь ускользать,
| |
Быть единственным — | |
а написать | |
Совершенно другого поэта.
1973 |
ГУЛЧЕХРА СУЛЕЙМАНОВА
(Род. в 1928 г.)
С таджикского
Ты лети,
Мой змей воздушный, В облака легко лети. И мои мечты послушно В даль с собою
|
640
К. Ф. Юон.
Утро индустриальной Москвы. 1949
На сияющем экране
Тянет нитку парусок — И мальчишеских исканий И дерзания исток. Схвачен солнечным пожаром,
Там,
|
Не баловень куртины пышной —
Цветок мне дорог полевой, Непритязательной, неслышной, Такой обычной красотой. С таким простым очарованьем
|
21 Советская поэзия, т. 2
641
ВЛАДИМИР БЭЭКМАН
(Род. в 1929 г.)
С эстонского
Вечеров моих школьных девушки
тащат сумки, бредут усталые, дома дети, заботы семейные, тяжесть буден на плечи легла. Встретишь изредка одноклассника, на макушке лысина светится. Малый гордый был и уверенный, а ведь сколько сбил каблуков. Не заметил — а лет прибавилось,
Рано, рано оружие складывать,
1963 |
Снегопады, снегопады,
белый свет заволокло, неба гулкие громады, как зеленое стекло. |
642
Стынет иней млечно-синий,
белым следом блещет мгла, из-за льдистых дышит линий жажда слова и тепла. Толпы звезд мигают чудно, —
Только скрежет взлета в холод
Смутный вешний дух отрады
1966 |
Во Вселенной
отдаляются галактики друг от друга. Ежеминутно, ежесекундно они уносятся вдаль от своих собратьев к бесконечному горизонту, который так далеко, что даже луч не вернется. Так исчезают галактики почти со скоростью света и невозвратно. Миллион мирозданий удаляется, чтоб не вернуться обратно. И успеешь ли ты взглядом или стеклом голубым уловить на прощанье хотя бы одно мироздание перед тем, как оно насовсем исчезнет за темной чертой бесконечности? 1966 |
21*
643
Видите —
вот оно, время, за которое люди готовы отдать три последние капли крови и бессмертную душу. Вот оно тикает. Я день изо дня пропадаю в чужом времени, вечно в котором времени нет. Часы, как куры, клюют секунды, и волосяные пружинки в сумерки, как паутина, заткут мне глаза. Не будьте ребячливы — поверьте, часы — не игрушки, у них своя частная жизнь, и, как у сердец, свое счастье. И они боятся безвременья. Знаете, часы на башне боятся удара, я их должен лечить в тяжелые дни, иначе — пробьет их час. Как-то вечером на исходе лета, когда тучи никак не могли разрешиться громом и перехаживали с ним пятый час сверх срока, мне пришлось двенадцать раз взбираться на башню, чтобы выходить их. А вы говорите — колесики. Но порой ни к чему машинное масло, хватает вздоха сочувствия и доброго слова. К ним особенно чутки большие часы на башне. И не усмехайтесь, пожалуйста, щербатыми зубками перфокарт. Время было задолго до счетных машин, и если вам недосуг вспомнить об этом, то лучше оставьте нас. В добрый час! 1969 |
644
КЕРИМ КУРБАННЕПЕСОВ
(Род. в 1929 г.)
С туркменского
Я был на скачках. Около меня
Сидел старик, и напряженным взглядом Следили мы за тем, как два коня — Гнедой и вороной — скакали рядом. Был слаб гнедой, не резов вороной.
Неловко плетью взмахивал ездок,
Другие скакуны других мастей
Каурый конь бросался резко вбок, —
Опять вперед помчались скакуны,
Жокеи понимали, что подлог
1972 |
645
Он лез но острым граням скал —
Не шел красивою долиной, В горах на высоте орлиной Он дерзновенно возникал. Ружье, патроны и кинжал
Он прижимал к плечу ружье,
Его нередко с ног сбивал
И вновь на узенький карниз
Его считали чудаком,
Он не затем часы берег,
Так он погиб.
1972 |
646
ШОТА НИШНИАНИДЗЕ
(Род. в 1929 г.)
С грузинского
* * *
Вон человек повис на костылях.
Так день сражения висит на двух ночах, так наша жизнь обычно повисает меж датами рождения и смерти. Висит меж костылями человек.
Он так вцепился в костыли, как будто,
. . . . . . . . . . . . . . . . О, душа дубравы
1960 |
Отвергли мужское начало,
и на жеребцах оскопленных им весело мчаться... Укрытое шкурами тело... Стрела из колчана взвивается — |
647
и долетела
почти до Фазиса! За ужин садятся толпою, свежуют быка не по-женски — о, страшные жертвы богам, никому не известным! За ветром! За скифами! Топот погони... Летят оскопленные кони, копыта их звонки. На седлах убитою дичью свисают легенды... Степная луна трепещет, как грудь амазонки. О, полночь! О, крайности матриархата! Исчезла прохлада, и ложе на остров, сметаемый ветром горячим, похоже. Звериная страсть из отрезанной груди струится, из мрака вздымаются руки, и мужество медленно тает. И правая грудь, что мешала натягивать луки, отрезанная, вырастает. 1965 |
Камень есть камень. Но даже гранитом
правит немая судьба. Вьется орнамент по мраморным плитам, кладка амбара груба. Кварц непокорный, песчаник ли хрупкий, застланный сухостью мха. Памятник, камень расколотой ступки, камень с обрывком стиха. Будет ли он, словно горе, огромен, ростом ли только велик, |
648
Сын громовержущих каменоломен,
красный базальт базилик? Камень для храма, тюрьмы и пекарни, для межевого столба... Но большинство — неприметные камни... Может быть, это — судьба. 1969 |
* * *
Гибли вы — на войне,
на дуэли, честь любя. Скольких я пережил! Неужели пережил и себя? Умереть в 37, в 28
Все леса побурели,
Верю в старость.
Ибо знаю сурово и вижу из мглы,
Что другой неповинно
Сколько — много ли, мало
1973 |
649
Он трагик,
но позорища и срама изведал чад — привычна клоунада... «К чему тебе, неблагодарный, драма? — кричат ему. — Трагедии не надо!» Один летит
Тот в тень свою сойдет, скучая в блеске, —
1973 |
ДМИТРО ПАВЛЫЧКО
(Род. в 1929 г.)
С украинского
...Босым в то утро прибежал-я в школу,
Хватил мороз, тропу оледенив, И белокрылые роились пчелы, — Пришла зима с гуцульских бедных нив. Звенел звонок.
...Когда тот путь сегодня вспоминаю,
1950 |
650
* * *
Зачем ты мной пренебрегаешь,
На мой поклон не отвечаешь, Когда тебя встречаю я? Ведь если любишь ты другого И моего не слышишь слова, Признайся мне, любовь моя! Чтоб сердцу с горя не разбиться,
За голубым далеким кряжем
1954 |
* * *
Я от земли неотделим, —
Пахал отец мой эту землю. Я силу от нее приемлю Поющим существом своим. Я рос в родимой стороне, Как в поле колосок зернистый, Могучий телом, духом чистый, — Ведь кровь земли моей во мне. Мое зерно — слова мои. Коль их возьмут на сев весенний, То ждут меня и воскресенье, И света вешние ручьи, И урожайной славы час. Но не хотел бы лучшей доли, Когда бы их на хлеб смололи Народу моему хоть раз. 1956 |
651
* * *
Поэзия, назначено тебе
Ответить сердца слабого мольбе, Подругой в трудной сделаться судьбе, Оружьем, побеждающим в борьбе. Отдать народу правду слов своих,
А мертвых славу сквозь века нести. Ты ж в лавке, вижу, вся в пыли...
1957 |
* * *
Люблю я жизни быстрину,
Что так стремительна, бурлива, И я не прячусь в глушь залива, Где сор и пена, ил по дну. На быстрине так трудно плавать —
Там на гнилом и вязком дне
Затем с годами мускул туже,
|
652
Я славой век не обольщусь,
И гниль мещанского болотца — Клянусь! — вовеки не коснется Моих светлейших, чистых чувств! 1960 |
Он в трещину глухой скалы гранитной
Воткнул березовый засохший прутик И наказал до тех пор поливать, Пока не вырвется росток зеленый И не ухватится когтями почек За утреннее солнце деревцо... И, словно крошка соляного камня,
Не дар дождя — в гранитном блюдце влага,
И никогда об этом не узнают.
1966 |
653
* * *
Сквозь униженья дым она прошла,
Отвергла стыд по приказанью сердца, И мне любовь так нежно принесла, Как мать приносит своего младенца. Но на руки не взял я малыша —
Я зарыдать от радости не мог,
Я знал, что сердце не простит мне зла,
Я не кричал: «Любимая, вернись!»,
1966 |
* * *
Летят по полю белы кони —
Ветров январских табуны. Мороз привстал на подоконник И на стекле рисует сны. Не сном ли стало то оконце
1966 |
654
* * *
Снег летит, как день, как век...
В поле — след, над ним — метели. Шел сквозь вьюгу человек, Пробивался к дальней цели. И прошел, а снег метет, —
1966 |
* * *
Зима, словно античный храм,
Легла руиной перед нами. Открыты водам и ветрам, Столбов и стен крошатся камни. Разрушен мраморный порог,
1967 |
* * *
Заходит солнце в золотых лесах.
Пылают смолы на стволах, как маки, И, как ручей весенний в буераке, Сверкает кромка тучи в небесах. День подает мне огненные знаки,
|
655
Нет, сохранят и звезды и цветы
След твоего пылающего взгляда, Коль он омыт слезами доброты. Но, если жжет не пламень звездопада,
1967 |
АГНЕССА РОШКА
(Род. в 1929 г.)
С молдавского
Я камень,
Я сдвинут лавиной, Я в реку обрушился вниз, Приняв на гранитную спину Мильоны светящихся брызг. Рожденный утробою горной, Водой ледников отбелен, Для берега стал я опорой И сторожем С давних времен. Я корни столетнего кедра
Ко мне,
|
656
Недаром, шершавый и крепкий,
Я взял над грозой перевес, — Разбил в искрометные щепки Бушующий молнией лес. Я камень,
И воду прошел, и огонь я,
Военные дни отшумели,
Я камень,
1973 |
* * *
Я пред тобой замру без слов,
Таюсь тропинкою окольной, Которой так бывает больно От грубой тяжести шагов. 1973 |
657
ОЛЕГ ШЕСТИНСКИЙ
(Род. в 1929 г.)
* * *
Пахнет темная чаща теплой смолой еловой,
пахнет июльский ветер дальней волной соленой, солнцем полуденным пахнут ветви сосны суровой, девичьим тихим дыханьем — мой березняк зеленый. Если бы стал я незрячим,
1958 |
Я плыву на рыбацком челне,
холодна вода, зелена... Вы давно лежите на дне. Отзовитесь, хлопцы, со дна. Борька Цыган и Васька Пятак, огольцы, забияки, братцы, я — Шестина из дома семнадцать, вы меня прозывали так. В том жестоком дальнем году, чтоб не лечь на блокадном погосте, уезжали вы — кожа да кости — и попали под бомбу на льду. Непроглядна в путину вода, не проснуться погодкам милым, их заносит озерным илом на года, на века, навсегда. 1958 |
658
* * *
Матери бессонны,
когда дети маленькие. Матери бессонны, когда дети большие. Матери бессонны, когда дети стареют. О, святая бессонность! Чем отблагодарить матерей? Целовать ли им руки, гладить ли белые волосы, поливать ли цветы на их ранних могилах? Не отблагодарим!.. Как солнце не отблагодарим за свет. Как землю не отблагодарим за зелень. Не отблагодарим!.. Надо просто что-то хорошее делать, что-то доброе, что-то великое делать, — тогда улыбнутся и заплачут от счастья матери, наши матери, живые и мертвые. 1962 |
* * *
Без березы не мыслю России, —
так светла по-славянски она, что, быть может, в столетья иные от березы — вся Русь рождена. Под березами пели, женили,
Потому, знать, березы весною
1963 |
659
* * *
Куда соловей исчезает,
отпев по июню? Куда?.. Кто видел его и кто знает, как гаснет над рощей звезда? В июле трава налитая,
Хватил ли он горькое лихо,
А может, влюбленно и сладко
А может, в урочище затхлом,
Мой голос не соловьиный,
Смогу ли запеть я в июле,
1971 |
Л. Балаю Пасмурно было, промозгло,
|
660
И с подступившей тревогой
я, по кладбищу пройдя, вышел к реке неширокой, встал под половой дождя. Поле озимое ровно,
И без особого толка
Чем уж рассказ ни дополни,
...Вымокший под ледяными
в бричке, с лошадкой послушной,
1974 |
Чем дальше ухожу от даты
нелепой гибели твоей, тем больше, в чем-то виноватый, жду добрых от тебя вестей, — то в чьем-то постороннем взгляде, то в чьей-то фразе обо мне... Не оставляй же, бога ради, меня с бедой наедине. 1975 |
661
Задумайтесь:
ато ведь счастье, что вы живете. Задумайтесь: это ведь счастье, что вы творите. Оно, конечно, может быть полным, если вы честны. 1976 |
* * *
Время от времени нужно
душу свою очищать так, как чердак иль подполье мы очищаем от хлама: выкинуть ветошь страстей, медную рухлядь гордыни и себялюбья зерцало в трещинках паутинных, и невоздержанности позеленевший сосуд... В чистой и ясной душе вдруг я услышу, смятенный, как зажужжала пчела, мед собирая... 1976 |
ИБРАГИМ ЮСУПОВ
(Род. в 1929 г.)
С каракалпакского
От снега искорки летят, где ты, любимая, пройдешь,
Разносит ветер аромат, где ты, любимая, пройдешь, Была пустыня—будет сад, где ты, любимая, пройдешь, И трели соловья звучат, где ты» любимая, пройдешь, Там дол, шагам внимая, рад, где ты, любимая, пройдешь. |
662
Поток Амударьи бурлив — летит отважным скакуном.
Ты, ветры за собой сманив, стоишь на берегу речном. В глубокий омут, под обрыв, приплыл дремать ленивый сом, Но, как джигит, в воде ретив при приближении твоем. Там чувств порыв и сил прилив, где ты, любимая, пройдешь. Твой легкий шаг, твой жгучий взор растопят снег, оплавят лед,
«Увидишь — расскажи о ней!» — зарю упрашивает ночь.
Весна моей мечты, приди, о ясноликая моя!
|
Коль свяжешься в пути с арбою славы,
То так и знай: беды не миновать! И канет в пустоту твой голос слабый, Когда, застряв, на помощь будешь звать. Пусть обод украшает позолота
Здесь слева — горный кряж, обрывы — справа...
А те, кому отваги недостало
|
663
Передохнув на горном перевале,
Почувствуешь прилив внезапных сил, Хотя готов был к этому едва ли И у судьбы пощады не просил. И больше ноги не болят натужно...
И непомерно узкою тропою
Но пользы в ней — не больше, чем в игрушке,
|
АЛЬГИМАНТАС БАЛТАКИС
(Род. в 1930 г.)
С литовского
* * *
Я ухожу, как корабли уходят
От берегов туманных и глухих. И первый хмель во мне уже не бродит, Дорога не связала нас двоих. Я понимаю: тот туманный берег
Из плена красоты твоей осенней
|
664
А мне б умчать тебя, как ветер, к свету,
Под свежую соленую волну... Еще я долго буду помнить это, Еще не раз себя я прокляну, А на губах твоих опять усмешка.
|
Взвалив на плечи мост,
Гранитные быки Шагают поперек Взбесившейся реки. От напряжения
Река из берегов
Стоят могучие,
|
Окна солнце пьют взахлеб,
Как глаза, лучи вбирают. А когда настанет ночь, Сами весело сияют. Словно радостная весть
|
665
Так сменяется волна
В час прилива и отлива: Волны моря — из залива, Волны света — из окна. |
Как сборщик целебных растений,
Согнувшись, кругами хожу. Ту самую травку. Из сказки. Редчайшую травку ищу. Луга здесь обширны.
А рядышком — баба с мешками
И, может быть, ей попадется
Но втрое страшней, если нету
|
Ты, может быть, чему-то был началом,
Что кончится беспамятно с тобой. Мотив колес затих в ночи печальной, Задушенный оглохшей тишиной. Осядет пыль.
|
666
И в долгожданном ласковом молчанье
Вдруг голоса ушедших зазвучат, С собою принося воспоминанья Находок, узнаваний и утрат. Скрываются в долинах расставаний
И кровоточат буквы.
Вот музыка стареющего сердца,
Порой вздохнешь: как быстро жизнь промчалась!
|
ВЛАДИМИР ГОРДЕЙЧЕВ
(Род. в 1930 г.)
Не могу отмалчиваться в спорах,
если за словами узнаю циников, ирония которых распаляет ненависть мою. И когда над пылом патриотов тешатся иные остряки, я встаю навстречу их остротам, твердо обозначив желваки. Принимаю бой! Со мною вместе встаньте здесь, |
667
сыны одвоё семьн,
рыцари немедленного действия, верные товарищи мои! Встаньте вы, слепяще белозубы, с вами я мужал и вырастал, станции Касторной жизнелюбы, чьи ладони грубы, как металл! Вас зову, — в мерцании коптилок, реве гроз и топоте сапог, — с кем потом судьба меня сводила на вокзалах тысячи дорог. Мы из тех, кто шел босой за плугом, помогая старшим в десять лет, кто в депо грузил тяжелый уголь, чтоб пойти с любимой на балет, кто, в себя до дерзости поверив, в двадцать лет пластует целину и в зрелости обдуманно намерен повести ракету на Луну. Принимаем имя одержимых! Нам дремать по-рыбьи не дано, — кровью, ударяющей по жилам, сердце в наши будни влюблено. Пусть во всем, что сделано моими, твердыми ладонями, живет душу озаряющее имя, знамя поколенья, — патриот! 1855 |
АНАТОЛИЙ ЖИГУЛИН
(Род. в 1930 г.)
Звенел топор, потом пила.
Потом — последнее усилье. Береза медленно пошла, Нас осыпая снежной пылью. |
668
Спилили дерево не зря, —
Над полотном, у края леса, Тугие ветры декабря Могли свалить его на рельсы. Его спилили поутру.
Зиме сто лет еще мести,
И, как глухой сибирский лес,
Пришла весна.
Береза старая жила.
Нам кто-то после объяснил,
Еще синел в низинах лед
1963 |
669
Утиные Дворики — это деревня.
Одиннадцать мокрых соломенных крыш. Утиные Дворики — это деревья, Полынная горечь и желтый камыш. Холодный сентябрь сорок пятого года.
Утиные Дворики...
Малыш хворостиной играет у хаты.
Корявые вербы качают руками.
1966 |
* * *
О Родина! В неярком блеске
Я взором трепетным ловлю Твои проселки, перелески — Все, что без памяти люблю: |
670
И шорох рощи белоствольной,
И синий дым в дали пустой, И ржавый крест над колокольней, И низкий холмик со звездой... Мои обиды и прощенья
1967 |
* * *
Вот и снова мне осень нужна,
Красных листьев скупое веселье, Словно добрая стопка вина В час тяжелого, злого похмелья. Вот и снова готов я шагать
Тяжелее струится вода,
А вокруг ни единой души.
1967 |
В тумане плавают осины.
И холм маячит впереди. Неудивленно и несильно Дрожит душа в моей груди. |
671
Вот так, наверно, и застыну,
И примет мой последний взгляд Морозом схваченную глину И чей-то вырубленный сад. Издалека, из тьмы безгласной,
Уже без вздоха и без мысли
1967 |
* * *
А. Твардовскому Осень, опять начинается осень.
Град налетел.
Что-то печальное есть в этом часе.
Солнце на миг осветило деревья,
1969 |
* * *
Ржавые елки
На старом кургане стоят. Это винтовки Когда-то погибших солдат. Ласточки кружат
1969 |
* * *
И. Ж. Ты о чем звенишь, овес,
И слышны во все концы
Голоса сухой травы,
О неведомой судьбе.
1973 |
* * *
Мелкий кустарник, —
Сырая осина, Синие ветки В лесной полосе. |
22 Советская поэзия, т. 2
673
Тонкая, легкая
Сладость бензина После заправки На раннем шоссе. А впереди —
Утренний иней,
Милая женщина,
Сколько еще
1974 |
674
АЛЬФОНСАС МАЛДОНИС
(Род. в 1930 г.)
С литовского
Стоит меж двух морских волнений,
Меж двух бушующих брегов, Как статуя, что создал гений, Среди дождей и холодов. С заката осенью безлунной
А ночью лезут оголтело
С заката осенью безлунной
1957 |
Звучали то громче, то тише
Всю ночь соловьиные трели, И взгляды, во тьме оступаясь, Вслепую брели еле-еле. И мысли во тьме, словно рыбы,
|
675
Не спрашивая, безрассудно
Тянулись к началу, к истоку. Без устали год за годом Искали на ощупь дорогу. Одну — как у птицы на север
1962 |
Родились, подросли, созрели,
чтоб работать, жуя папиросу, пока головы не поседели и покамест нету склероза. Так работай, пока смекалист,
Так работай же неуклонно,
чувство творчества, чувство долга,
1962 |
Мы говорим.
Меж пальцев сигареты, Как молнии домашние, храним. Как будто наше назначенье в этом, Страшась остановиться — говорим. |
676
В клочки друг друга рвем, сорим словами
На сцене, на работе и во сне, И наши тени под прожекторами Комически шныряют по стене. Но это — камуфляж и дань рекламе.
А время, наш невидимый закройщик,
1965 |
Следы саней, все боле их и боле,
и снег блестит чешуйками слюды. В рассветный час отчетливее в поле испуганные заячьи следы. На белизне, окрестности укрывшей,
Давайте же, снега, запорошите
И пусть, как заклинаньем, в этом круге
1967 |
677
ЮСТИНАС МАРЦИНКЯВИЧУС
(Род. в 1930 г.)
С литовского
(Отрывок)
Памяти моей матери I Снаружи дома старого,
Вкось указатель —
|
Стрела вопит истошно:
Нет ничего И не было. Вернись В пещерный век, — Тебе придется снова, Ты должен будешь |
678
Заново открыть
Все — И топор, И клинопись, И бога. РИСУЙ НА ЧЕРНОМ ВЫСТУПЕ СТЕНЫ
Вопит истошно
Трудно
Постигнуты азы,
|
679
И этот исполинский знак вопроса,
Стоящий перед миром, 2+2 Все это разве не следы усилий
Серая Стена
КОНЕЧНО, МЫ НЕРЕДКО УСТАЕМ
Вильнюс, 1965 |
(Отрывок) |
Была деревня — и деревни нет.
Ее сожгли живьем — со всеми, Кто должен жить, Кто должен умереть, И с теми, кто на свет Родиться должен. |
680
Была деревня — и деревни нет.
Неправда! Есть деревня эта. Есть! Она горит и по сей день, Сегодня, — И будет до тех пор гореть, пока Те, кто поджег деревню эту, живы. Так расступись, огонь,
Дзукиец этот, он пахал в тот день,
Пусть никогда не заржавеет плуг. |
681
МОРИС ПОЦХИШВИЛИ
(Род. в 1930 г.)
С грузинского
Бывает, что другие рады,
А у тебя горчит во рту... Бывает, так устанешь за день, Что и заснуть невмоготу... Бывает, можно, как ни странно,
Бывает, что звезда над крышей
Бывает, ищешь и не видишь,
Бывает, в голосе клокочет
Бывает, путь прямой теряют,
Бывает, критик, славя краткость,
|
682
Бывает, ищешь и не видишь,
Бывает, видишь — не возьмешь... Бывает, вдруг возненавидишь То, что любить не устаешь... Несется жизни колесница.
1960 |
* * *
Сколько я должен страдать,
чтоб не отвергли, виня? Сколько я должен рыдать, чтоб услыхали меня? Сколько бежать от узды, чтоб отдохнуть хоть чуток? Сколько принесть мне воды, чтобы мне дали глоток? Сколько мне песен пропеть, чтобы запел и другой? Сколько тревожиться впредь, чтоб у других был покой? Чтобы, прощаясь с судьбой, молвить без всякого зла: — Жизнь, я доволен тобой! Жизнь, ты прекрасной была! 1964 |
Коль захочу, вступлю я в волчью стаю
И буду жить в лесу, как волк. Но верным псом твоим опять я стану И верно свой исполню долг. Я буду кости греть под солнцем красным,
|
683
Коль захочу, вломлюсь, забыв о страхе,
К богам, в приют их неземной. Коль захочу, то приколю к рубахе Луну с кулак величиной. Коль захочу, то подружусь хоть с чертом —
Приму и крест. Пойду по суховею,
1967 |
Впереди опять дороги,
Снова горы впереди. В сердце новые тревоги — Сердце прежнее в груди! Как вначале ты храбрился, Лихо крыльями махал! Но ведь то, к чему стремился, Ты, достигнув, потерял! Пламя страсти потушила, Став реальностью, мечта. Покоренная вершина — Разве это высота? Значит, снова за горами Горизонт твоей мечты: Разве пламя — это пламя, Если в нем не вспыхнешь ты? Разве требует награды За победу гордый дух? Разве может слово правды Быть не высказанным вслух? Разве небо — это небо, Если в небе не летать? ... Как прекрасно и нелепо — Обрести, чтоб потерять! |
684
В сердце новое волненье.
В мире буйствует апрель. Цель — порой само стремленье В большей степени, чем цель. 1970 |
* * *
Последнее стихотворенье
Свое — никому нарасхват! Так пулю, попав в окруженье, Себе оставляет солдат. И я называюсь солдатом
И солнце мое — песнопенье,
1974 |
ЮРИЙ АНКО
(1931-1960)
С эскимосского
Наша земля холодна, словно дед,
Ей мало отпущено теплых дней, Но любит, как сын, эту землю тот, Кто родился и вырос на ней. Не бойся тьмы!
|
685
Чтоб ветер снегом нас не занес,
Чтоб лед не сковал нам навеки глаз, — В полярную стужу, в лютый мороз Партия Ленина согреет нас. Партия нас оградит от беды,
Партия скажет — и счастье придет,
1959 |
ВИЗМА БЕЛШЕВИЦ
(Род. в 1931 г.)
С латышского
Мрак наполнен горечью пахучей,
Вздохи листьев... Увяданья грусть... Знаешь что? Наверно, даже лучше, Если губ твоих я не дождусь. Может, лучше тропкой одинокой
1955 |
Памяти А. Грина Каждый знает, что они когда-то
|
686
Как-то в грустный одинокий вечер
Мачты брига вспыхнули далече. Парусов алеющий цветок В море света потонуть не мог. Плыл ко мне он...
Паруса погасли.
1956 |
Родившись однажды в озерном тумане,
Оно еще долго хранит очертанье Знакомых заливов, родимой излуки. Но вот его ветер-завистник подхватит,
И рвет его ветер, и гонит, и злится,
1957 |
* * *
Море, спаси меня, я тону!
Горечь былых поцелуев и ласк Рот заливает, и волны ее Плотно смыкаются над головой. |
687
Руки застряли в сетях ожиданья,
Воспоминанья сквозь пальцы струятся Легким и призрачным, белым песком. Кто мне соломинку с берега кинет?.. Море, иду к тебе! Чтобы щека,
Море, спаси меня! Ты одно —
1961 |
* * *
Я горе выкричать могу корявой сливе.
К ее стволу, что в ранах весь, припав. И ветви склонятся в слезах тяжелых синих. Пока я выплачусь, замрут, меня обняв. Могу зарыться с головой в седые травы,
Но против взгляда твоего нет слез, нет стона.
1963 |
688
* * *
Отлив житейский отступает в пене,
Цепляясь за песок корявыми корнями. На берегу — остатки отступленья, Обычный сор, оставленный волнами. В осколках чешуи и в пряже рыжей пены,
О детство!.. Ты, смола, застывшая в узоре
Сомкнулся круг. Волнами свет струится:
1963 |
* * *
Знакомый,
Прости меня, когда не подаю руку. Моя ладонь лежит На пугливой шее оленя, Лаская, хочет унять его дрожь, Ведь оленю в городе страшно. Не обижайся,
Не сердись,
|
689
А круглые щеки хлопушки лопнут,
Если она не выболтает Всех сплетен соснового бора... Хлопушка в бору — важная особа. Не смотри на меня удивленно, знакомый,
1968 |
Душная слабость, тяжелое тело безвольно.
Вижу сквозь веки отблеск ушедшей грозы. Гончие Псы, созвездье мое роковое, Слышите мой молчаливый далекий призыв? Стиснуло горло, мне сладко бездумье немое.
В теплую землю вросла, оторвите скорее!
1970 |
ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ
(Род. в 1931 г.)
* * *
Не плачь ты, осень, безутешно,
как перед злом, перед бедой, — я знаю, ты бываешь нежной и золотой, и золотой. |
690
Пустынны голые долины,
ни стебелька, ни колоска... Лишь отголосок журавлиный издалека, издалека. Твоих волос коснулся ветер,
Мелькают дни, выходят сроки,
Листок последний на березе...
Сил не хватает для улыбки.
|
Вращался диск, и голос вкрадчивый
был как засушенный цветок. Плыла мелодия прозрачная, не потревожив городок. Был вечер теплый перед осенью,
А шум иглы — дыханье сиплое
|
691
Еще в войну, в каком-то сборище,
где был у взрослых патефон, ее услышал я, и ноюще рванулось сердце ей вдогон! Ах, эти грезы! Не нелепо ли?
мечта, украшенная звуками...
...Вращался диск, печаль раскручивал,
|
Беспристрастно, как птица с вершины полета,
без добра или худа, без правды и лжи я гляжу на бегущие в рвах и болотах, на шуршащие в скалах ничьи рубежи. Зеленеют солдаты. Торжественно мокнут.
Вечереют солдаты... Торжественны лица.
Собираю глазами наземные краски,
|
692
Обнимаю корявую старую вербу,
поднимаю над полем себя, как свечу... И в стальную, пшеничную, кровную — верю! И вовек никому отдавать не хочу. |
ИСХАК МАШБАШ
(Род. в 1931 г.)
С адыгейского
Самшитовая трубка, ты поведай
О думе своей тысячелетней, Поведай о сраженьях и победах, О первой радости и о беде последней. Скажи, с кем разделила ты разлуку, Улыбку чью и чей изгнанья стыд? Ты расскажи о той стреле из лука, Что до сих пор в истории летит. О топоре, о ложке расскажи, О первом колесе, бегущем и поныне, Скажи о простодушии и лжи, И о слезе — как роднике в пустыне. Самшитовая трубка, песнь моя, Все расскажи неложными словами. Хочу узнать, хочу услышать я, Как ты курилась сладкими дымами В минуты и веселья и удач. А иногда была пустой — хоть плачь! Поведай о могилах наших предков, Лежащих в перекрестье горных троп. О трудной человеческой работе, О человеке, чей огромный лоб Вместил в себя вселенские заботы. Поведай мне о воинах погибших, О мире, совершенства не достигшем, Но рвущемся ежесекундно ввысь — Как твой дымок, как жесткий лист травы, Самшитовая трубка, разве нам — Потомкам, — разве нам легко бывает? |
693
Порою нас неправда убивает,
А сами преграждаем путь смертям. Самшитовая трубка, песнь моя, Ты не грусти. Ведь мир вокруг прекрасен. Он труден, мир, порою он неясен. Но что сравнить с отрадой бытия! 1964 |
ТАЙСТО СУММАНЕН
(Род. в 1931 г.)
С финского
Сегодня мне припомнилось сполна
То, что недавно видел я во сне: Картину под названием «Война» Я будто бы пишу на полотне. Пишу не мертвых в зелени травы,
И за движеньем бережным ножа,
Сидит он в люльке и глядит на мать.
Проснулся я.
|
694
Лишь паровоз далеко прогудел,
Спит сладким сном румяный мой малыш. Зима и солнце искрятся в окне, Сугробов розоватая гряда. Мой мальчик спит... И даже пусть во сне Войны он не увидит никогда. 1967 |
ФАЗУ АЛИЕВА
(Род. в 1932 г.)
С аварского
* * *
Ты мне сказал:
— Любимая, смотри, как стало сердце, точно птица, беспомощно и безнадежно биться в плену твоем с зари и до зари! — О, что ты говоришь?!
Свобода я твоя,
А если ослабеют два крыла,
|
695
Ты мне сказал:
— Любимая, смотри, вернуть покой душе не удается: как пойманная рыбка, сердце бьется в твоем плену с зари и до зари. — О, что ты говоришь! Я не крючок
Свобода я твоя.
1971 |
НИКОЛАЙ ДАМДИНОВ
(Род. в 1932 г.)
С бурятского
1 Я представляю это так:
Сосна?..
|
696
Еще с рожденья знал степняк, что духов гнев жесток,
Что если вдруг споткнулся конь — того и жди прорухи... Он привязал к ветвям сосны поярче лоскуток, Чтоб подобрели наконец разгневанные духи. С тех пор прославилась сосна как темных сил жилье. И, одинокая, она жила в степи сожженной. И всяк поярче лоскуток цеплял к ветвям ее, И каждый голову склонял пред нею униженно. А дождь хлестал, и сыпал снег, и наползал туман, И у соснового ствола, вертлявый, словно дьявол, В тарелки медные гремел и бушевал шаман, И сам грозил, и сам рядил, и сам судил и правил. 2 А годы плыли, как орлы, неслыханным грозя,
|
697
3 И вот однажды странный гул глухую степь потряс,
|
РИММА КАЗАКОВА
(Род. в 1932 г.)
* * *
Из первых книг, из первых книг,
которых позабыть не смею, училась думать напрямик и по-другому не сумею. Из первых рук, из первых рук
Из первых губ, из первых губ
Как скрытый смысл, как хитрый лаз,
|
698
Но хоть чуть-чуть очнется вдруг,
живем — как истинно живые: из первых книг, из первых рук, из самых первых губ, впервые. |
* * *
Россию делает береза.
Смотрю спокойно и тверезо, еще не зная отчего, на лес с лиловинкою утра, на то, как тоненько и мудро береза врезана в него. Она бела ничуть не чинно,
В ней есть прозрачность и безбрежность,
Березу, как букварь, читаю,
Ах ты, простуха, ах, присуха!
|
699
А что, как смури не развеет
березовый горячий веник, в парилке шпаря по спине... Люби меня, моя Россия, Лупи меня, моя Россия, да только помни обо мне! А я-то помню, хоть неброска
|
* * *
Мой рыжий, красивый сын,
ты красненький, словно солнышко. Я тебя обнимаю, сонного, а любить — еще нету сил. То медью, а то латунью
Ты жгуче к груди прилег
Когда ж от щелей
А вы, мужчины, придете —
|
700
И рук, каленных морозцем,
работою огрубленных, тельцем своим молочным не обожжет ребенок. Но, благодарно сжавши
поймете, какой ценой,
|
* * *
Быть женщиной — что это значит?
Какою тайною владеть? Вот женщина. Но ты незрячий. Тебе ее не разглядеть. Вот женщина. Но ты незрячий. Ни в чем не виноват, незряч! А женщина себя назначит, как хворому лекарство— врач. И если женщина приходит, себе единственно верна, она приходит — как проходит чума, блокада и война. И если женщина приходит и о себе заводит речь, она, как провод, ток проводит, чтоб над тобою свет зажечь. И если женщина приходит, чтоб оторвать тебя от дел, она тебя к тебе приводит. О, как ты этого хотел! Но если женщина уходит, побито голову неся, то все равно с собой уводит бесповоротно все и вся. |
701
И ты, тот истинный, тот лучший,
ты тоже — там, в том далеке, эажат, как бесполезный ключик в ее печальном кулачке. Она в улыбку слезы спрячет, переиначит правду в ложь... Как счастлив ты, что ты незрячий и что потери не поймешь. |
* * *
Писатели,
спасатели, — вот тем и хороши, — сказители, сказатели, касатели души. Как пламя согревальное в яранге ледяной, горит душа реальная за каждою стеной. Гриппозная, нервозная, стервозная, а все ж — врачом через морозную тайгу — ты к ней идешь. Болит душа невидимо. Попробуй, боль поправ, поправить необидимо, как правит костоправ. Как трудно с ним, трагическим, неловким, словно лом, тончайшим, хирургическим, капризным ремеслом. Чертовская работочка: тут вопли, там хула... Но первый крик ребеночка — святая похвала. На то мы руки пачкаем, скорбим при ночнике, чтоб шевельнул он пальчиком на розовой ноге. |
702
МУМИН КАНОАТ
(Род. в 1932 г.)
С таджикского
О нет, не святые мы, не чудотворцы,
Не сказочных войск силачи-ратоборцы. О наших делах говорят как о чуде,
Лишь правдой сильны мы, лишь правдой
До уровня солнца ее поднимая,
Что наши она озарила дороги,
А ну-ка, противник, пылающий злобой,
1957 |
Любовь — это жгучее пламя тревоги,
Оно тебя жжет, но желанны ожоги. Подальше уйдешь от огня — ты спасен,
Чем дальше, тем жжет он сильней, без сомненья:
1958 |
703
Дошло предание до нас,
Что некогда гора Парнас, Травой покрыта вечно юной, Была священных муз трибуной. Когда, в давно прошедший век,
Но высох Греции родник,
Всех музыкой своей строки
Могу ли я, простой таджик,
1958 |
Случалось, что плут, применяя бесчестные средства,
Полмира захватывал сыну и внуку в наследство. Другому и недра земные, и моря соседство,
Случалось, что брат жаждал крови и гибели брата,
|
704
Т. Н. Яблонская.
Хлеб. 1949
Но мне мой отец не оставил ни денег, ни клада,
А то, чему веса, и меры, и счета не надо. Мне жизнь мою только отец мой оставил в наследство,
Я именем честным отцовским клянусь, что отчизне,
1958 |
Ты ищешь разум или радость? И то и это в нем найдешь.
Ты ищешь горечь или сладость? И то и это в нем найдешь. Фарси, дари или таджикский — его как хочешь назови:
Не только материнской речью, с которой с первых дней знаком, —
Не назову его иначе, ища сравненья вновь и вновь:
Вот почему язык таджикский, с его певучей простотой,
1963 |
Ты течешь на заре из улыбок цветов,
нежен, светел, прозрачен... От пристальных глаз ты мгновенно за камень укрыться готов, как горянка, своей красоты застыдясь. Золотой аромат источает волна!
|
23 Советская поэзия, т. 2
705
Как ты сладок, какого изящества полн!
Ты игривей красавиц Дарваза, родник! Я губами коснусь твоих ласковых волн и из сердца печаль изгоню в тот же миг. Я напьюсь и туда, где сухая земля,
1965 |
СТАНИСЛАВ КУНЯЕВ
(Род. в 1932 г.)
* * *
Непонятно, как можно покинуть
эту землю и эту страну, душу вывернуть, память отринуть и любовь позабыть, и войну. Нет, не то чтобы я образцовый
Все, что было отмечено сердцем,
Я люблю эту кровную участь,
Синий холод осеннего неба
|
706
* * *
Владимиру Соколову Сквозь слезы на глазах и сквозь туман души
Сквозь слезы на глазах вся жизнь совсем не та,
Была одна мечта — подробно рассказать
А время шло. Черты подвижного лица
А если понимал хоть на единый миг,
Об этом обо всем я размышлял в глуши
Где вечный свет луны и Млечного огня,
|
* * *
От Великой ГЭС до Усть-Илима
вечных сосен черная гряда, красная строительная глина, светлая байкальская вода... |
23*
707
Я люблю тебя, большое время,
но прошу — прислушайся ко мне: не убей последнего тайменя, пусть гуляет в темной глубине. Не губи последнего болота,
Пусть она живет счастливой болью
День и ночь грохочут лесовозы.
|
* * *
Облака плывут в Афганистан,
Туполанг течет к Афганистану... Я еще от жизни не устал и до самой смерти не устану. Я подкрался, словно в забытьи,
И, очаг под камнем разведя,
Отвечаю, что не пропаду,
Без людских печалей и потерь
|
708
* * *
Цокот копыт на дороге,
дальних колес перестук — звук довоенный, далекий, доисторический звук. Некогда в детстве рожденный влагой, землей, тишиной... И навсегда заглушённый временем, жизнью, войной. |
* * *
Увидеть родину весной,
апрельским утром, в первый зной, с разноголосицей грачей, с последним холодком заречным, с потрескиванием свечей в ночь пасхи, с грудой новостей, рассказанных случайным встречным. Проснуться и услышать вдруг,
Увидеть родину, когда
|
* * *
Живем мы не долго, — давайте любить
и радовать дружбой друг друга. Нам незачем наши сердца холодить, и так уж на улице вьюга! |
709
Давайте друг другу долги возвращать,
щадить беззащитную странность, давайте спокойной душою прощать талантливость и бесталанность. Ведь каждый когда-нибудь в небо глядел,
|
* * *
Добро должно быть с кулаками.
Добро суровым быть должно, чтобы летела шерсть клоками со всех, кто лезет на добро. Добро не жалость и не слабость. Добром дробят замки оков. Добро не слякоть и не святость, не отпущение грехов. Быть добрым не всегда удобно, принять не просто вывод тот, что дробно-дробно, добро-добро умел работать пулемет, что смысл истории в конечном в добротном действии одном — спокойно вышибать коленом добру не сдавшихся добром. |
ЛЕОНИД ЛАПЦУЙ
(Род. в 1932 г.)
С ненецкого
Двадцатое столетие, ты смело
Над зыбкими туманами шагало, Над валунами снежными звенело И над холмистой тундрою Ямала. |
710
Стрелою ты звенящею взлетало
Из луков дедовских — отживших, грозных. И, вновь рожденное зарею алой, Рванулось в космос, к отдаленным звездам. Столетие «Востоков» и «Восходов»,
Тебе поможет крыльев взмах железный,
К мирам далеким, по годам-ступеням
1966 |
РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
(Род. в 1932 г.)
Не привез я таежных цветов — извини.
Ты не верь, если скажут, что плохи они. Если кто-то соврет, что об этом читал... Просто, эти цветы луговым не чета! |
711
В буреломах,
на кручах пылают, жарки, как закат, как облитые кровью желтки. Им не стать украшеньем городского стола. Не для них отшлифованный блеск хрусталя. Не для них! И они не поймут никогда, что вода из-под крана — это тоже вода... Ты попробуй сорви их! Попробуй сорви! Ты их держишь, и кажется, руки в крови!.. Но не бойся, цветы к пиджаку приколи... Только что это? Видишь — лишившись земли, той, таежной, неласковой, гордой земли, на которой они на рассвете взошли, на которой роса и медвежьи следы, — начинают стремительно вянуть цветы! Сразу гаснут они! Тотчас гибнут они!.. Не привез я таежных цветов. Извини. 1958 |
712
«Все советские писатели подкуплены...» Так пишут о нас на Западе, Я действительно подкуплен.
Я подкуплен
|
713
Подкупила — чем? — не знаю
до сих пор. Но тогда-то жизнь я стал считать по веснам. Не синицу жду отныне, а скворца... Подкупила дочь характером стервозным, — вот уж точно, что ни в мать и ни в отца... Подкупил Расул насечкой на кинжале. Клокотанием — ангарская струя. Я подкуплен и Палангой, и Кижами. Всем, что знаю. И чего не знаю я... Я подкуплен зарождающимся словом, не размененным пока на пустяки. Я подкуплен Маяковским и Светловым. И Землей, в которой сбудутся стихи!.. И не все еще костры отполыхали. И судьба еще угадана не вся... Я подкуплен. Я подкуплен с потрохами. И поэтому купить меня нельзя. 1969 |
* * *
На Земле
безжалостно маленькой жил да был человек маленький. У него была служба маленькая и маленький очень портфель. |
714
Получал он зарплату
маленькую. И однажды прекрасным утром постучалась к нему в окошко небольшая — казалось — война... Автомат ему выдали маленький, сапоги ему выдали маленькие, каску выдали маленькую и маленькую — по размерам — шинель... ...А когда он упал — некрасиво, неправильно — в атакующем крике вывернув рот, то на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост! 1969 |
* * *
— Отдать тебе любовь?
— Отдай! — Она в грязи... — Отдай в грязи!.. — Я погадать хочу... — Гадай. — Еще хочу спросить... — Спроси!.. — Допустим, постучусь... — Впущу! — Допустим, позову... — Пойду! — А если там беда? — В беду! |
715
— А если обману?
— Прощу! — «Спой!» — прикажу тебе. — Спою! — Запри для друга дверь... — Запру! — Скажу тебе: убей!.. — Убью! — Скажу тебе: умри!.. — Умру! — А если захлебнусь? — Спасу! — А если будет боль? — Стерплю! — А если вдруг — стена? — Снесу! — А если — узел? — Разрублю! — А если сто уэлов? — И сто!.. — Любовь тебе отдать? — Любовь!.. — Не будет этого! — За что?! — За то, что не люблю рабов. 1969 |
Был он рыжим,
как из рыжиков — рагу. Рыжим, словно апельсины на снегу. Мать шутила, мать веселою была: «Я от солнышка сыночка родила!..» А другой был черным-черным у нее. Черным, будто обгоревшее смолье. Хохотала над расспросами она, говорила: «Слишком ночь была черна!..» |
716
В сорок первом,
сорок памятном году прокричали репродукторы беду. Оба сына, оба-двое, соль Земли — поклонились маме в пояс. И ушли. Довелось в бою почуять молодым рыжий бешеный огонь и черный дым, злую зелень застоявшихся полей, серый цвет прифронтовых госпиталей. Оба сына, оба-двое, два крыла воевали до победы. Мать ждала. Не гневила, не кляла она судьбу. Похоронка обошла ее избу. Повезло ей. Привалило счастье вдруг. Повезло одной на три села вокруг. Повезло ей. Повезло ей! Повезло! — Оба сына воротилися в село! Оба сына. Оба-двое. Плоть и стать. Золотистых орденов не сосчитать. Сыновья сидят рядком — к плечу плечо. Руки целы, ноги целы — что еще? Пьют зеленое вино, как повелось... У обоих изменился цвет волос. Стали волосы смертельной белизны! Видно, много белой краски у войны. 1972 |
717
ВЛАДИМИР ЦЫБИН
(Род. в 1932 г.)
В темноте почти,
в тесноте, на печи — на теплое место — к домашнему солнышку сказки сели погреться: ребрышко к ребрышку. Чтоб не смог
— Ты не спи, малышка ушлый,
На печи,
|
718
Сказки слушаю, надеясь,
что придет с войны отец... За окошком вашим месяц тает, будто леденец. Вьюга ходит вкось по снегу, так лишь ходит лось по следу, — жж! — и вот уже с кита встала новая скирда! На заре узоры гладки, на окне морозный пух... Сказки словно на салазки посадили меня — ух! Через зимы, через ветры я лечу, лечу, лечу, через рощи, что одеты в черно-бурую лису! Через веси, через песни!.. Стоп! У нашего двора. На печи как будто в пекле — от сосновых дров жара, на печи как будто в марте! Укачав, как на возу, вороной каленой масти сон в главах наспал слезу... И, уставший, как от гонки, как набегавшись в лапту, сказки глажу я по холке и под бок их греть кладу! Печь, вся жаром залитая, будет доброй до утра. Сказки глажу, засыпая: — Спите, сказки! Спать пора! 1963 |
719
В избе, где нет без мужика достатка,
на самой крайней улице села она живет — последняя солдатка, степенна, крепкотела и бела. Ни матери, ни мужа, ни ребенка — кругом одна уже который год, и лишь порой нетрезвый мужичонка на огонек привычно забредет. — Кто там? — на стук откликнется охотно, а у самой забьется вдруг в груди. — Я так, Марина, вижу, светят окна, на разговор... Чтоб душу отвести. — Поставит чай, поправит наспех платье, отсядет в тень от строгого огня, податливой улыбкою и статью ночного посетителя дразня. К такой носить не водку, а подарки и душу открывать свою в тоске. А он глядит, как нежно дышат ямки на правом и на левом локотке, разглядывает молча, без заминки, как дышит всею грудью тяжело, как медленно стекает по ложбинке от шеи — вниз спокойное тепло... Раскаяньем и горечью объята, она привыкла думать напрямик: «Ну вот пришел, а в чем я виновата? Что из того, что он не мой мужик!» Она прижмется головой украдкой к его груди, доверчива, нежна, на этот миг — не прежняя солдатка, а как у всех — невеста иль жена... Кто все поймет, а кто ее осудит... А утром все не так уже, все — врозь. Уйдет и попрощаться с ней забудет |
720
с похмельной головой
случайный гость... Она идет, душою всей светая, и слышит: — Поглядите, какова! — Она идет спокойно, как святая, разлучница, солдатская вдова. Идет она, стеснительна по-русски, и думает отчаянно про то, чтоб около локтей на старой блузке протертых дыр не увидал никто. 1967 |
В моей родительской глуши,
заночевав среди соломы, стучат, стучат, стучат дожди о ставни, словно почтальоны. Я берегу тоску избы
Я берегу тоску избы
Я жду, что вот за много лет
|
721
О тяга в дальние места,
нам даль сверкнет — и станет тускло! У каждого своя изба, куда не суждено вернуться... И все ж захолодит от стуж,
Немало нас, что от своей
Остановите, поезда,
1967 |
Чтобы у нас с тобой
все было в жизни равно, люби меня тоской, люби самодержавно. Чтоб не убыть опять душою, — все морока! — люби меня прощать, люби обидеть строго. |
722
Не бойся, что вернусь
я к прежним подозрепьям, ведь боль моя и грусть освещены прозреньем. Люби, что я такой, люби за невезучесть, чтобы одной тобой моя слагалась участь. Люби, чтоб я плечом прикрыл — лишь бой наступит, люби меня мечом, ведь меч не только рубит. Люби, чтоб лучшим был, веди меня по краю, как я тебя любил, за что — и сам не знаю. Люби меня легко, отверженно и грустно, и больше ничего на свете мне не нужно. В моих словах простых я жил, как в глухомани. И ты, хотя бы миг, люби меня заране. Попробуй доберись в судьбе моей до сути — как будто вниз всю жизнь лечу на парашюте, и кажется: вот-вот и приземлюсь я во поле, и век, как самолет, летит со мною в штопоре. Люби меня, скорбя, люби до самовластья, люби, чтоб я себя обрек навек на счастье. 1968 |
723
МАМЕД АРA3
(Род. в 1933 г.)
С азербайджанского
Как гордо жили древние поэты,
Как истинно, как искренне во всем. И каждый знал, что он — источник света... А мы — как свой огонь сквозь дни несем? Величием души умы тревожа,
А горд ли тот, кто всуе подожжен,
Уйдет из жизни — и прервется нить.
И ты, мое перо, не прячься в тень,
Отчетный день —
Что ж, каждому — заслуженный успех.
|
724
Поэт любовью этою силен.
Бессмертие его такого рода, Что лишь тогда подвластен смерти он, Когда лишишь его любви народа. |
* * *
Не миновать и мне со смертью поединка.
И прежде снег был бел и ал был цвет огня. Такая этот мир предолгая пластинка, Что будет петь, как пел со мной, и без меня. Но он поет со мной,
И ты пришла ко мне в свой срок, без опозданья...
Что б ни было со мной на повороте неком,
Так быть должно...
Есть в жизни суд любви,
Открытый путь любви не знает ложных петель.
|
725
ПАВЕЛ БОЦУ
(Род. в 1933 г.)
С молдавского
Должны перешагивать мы по дороге
Пороги, пороги, пороги, пороги. Веселой гурьбой под веселый звонок
Вот, за руки взявшись с девчонкою милой
Зажмурив глаза перед бездной слепящей,
С невестой вдвоем в предназначенный срок
Уже не юны, но еще не солдаты,
И вместе с народом, потрясены,
Шампанское льется: то мы всенародно
Пороги вопросов, пороги решений,
По парам, по семьям, толпой и рядами
А время торопится, время летит,
Где други? Где люди? На самом краю
Последний приступок в бездонную тьму
1966 |
726
Сквозь ливни, осенний ночной неуют,
Как светлые окна, как свечи, Откуда-то, Из глубины, Недалече Берез белоствольные арфы встают. Полоски свеченья, огней —
А может, струятся слезою святой
Сквозь ливни, осенний ночной неуют,
1973 |
Позволь тебя назвать и сводом синим,
Ведь голыша листвой ты укрывала, Костры дарила вечером, а чаще Своим зеленым сердцем согревала. Позволь назвать сперва тебя землицей,
Позволь назвать тебя сначала песней,
|
727
Позволь еще назвать тебя, дать имя
Той влаги ключевой, живой, глубинной, Когда ее губами пьешь сухими. Позволь тебя назвать и сводом синим, Чтобы, обняв от края и до края,
1973 |
ОЯР ВАЦИЕТИС
(Род. в 1933 г.)
С латышского
* * *
В этом доме
дни засолены, как селедки. С утра до вечера плавают в рассоле. Здесь едят
О ней мечтают,
Какую рыбу, закуску какую
|
728
Не ходи в этот дом.
Здесь пить не дают. Попросишь глоток воды. Потом о роднике вспомнишь, реки, озера, моря возжаждешь. Станут мерещиться волны, волны, волны... Но ты не прильнешь к ним губами — заперта будет дверь селедкой. 1962 |
Нет, не мечтал он о странах,
где знойное солнце слепит. Он знал холодное море, где плавает синий кит. Он знал: там копытами волны
Кто энает, как часто брови
Хвостом колотил он волны,
Набьешь ты трескою трюмы,
|
729
Под пристальным взглядом отцовским,
уже не помня обид, выпрямился мальчишка, хоть был напоследок побит. Отец свою кожанку скинул: —
И парень уходит в море,
Я понял: свята свобода
1963 |
Только волны, волны, волны —
в море. Только чая, чая, чашку чая мне дайте, не бойтесь, я уплачу. Только френчи, френчи, френчи...
Плакать не буду, не буду, не буду.
|
730
Только ласк, ласк,
ласк больше, чем звезд. Поцелуев больше, больше, больше песчинок. Чего на земле еще больше? Только волн, волн, волн,
1964 |
Крапива жжется,
не скули — что жжется. Ну кто тебя просил хватать рукой? А боль уймется, скоро все уймется, но не проси судьбу, чтоб твой покой она хранила,
Пусть все коснется
Где запахи цветенья —
|
731
Что ветер принесет?
Река забвенья, быстрина забвенья дней наших баржи дальше понесет. Крапива жжется,
1967 |
* * *
Я полюбил тебя,
летом увидев белой. Подумал: вот это характер! — не сбросишь зимней одежды и рыжей не станешь, хотя известно тебе, что есть в каждом доме двустволка и каждый охотник по дичи палит, о запрете не помня. Я подошел к тебе, белое чудо, и понял — двустволкам ты энаешь счет. Ты мне сказала, что хочешь остаться белой и жить мгновенье, зато не по воле двустволок, а по своей воле. И я полюбил тебя еще крепче. 1967 |
732
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ
(Род. в 1933 г.)
Я — Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое. Я — Горе. Я — голос
Я горло
О, грозди
Я — Гойя. 1959 |
Свисаю с вагонной площадки,
прощайте, прощай, мое лето,
леса мои сбросили кроны,
|
733
мы — люди,
мы тоже порожни, уходим мы, так уж положено, из стен, матерей и из женщин, и этот порядок извечен, прощай, моя мама,
друзья и враги, бывайте,
о родина, попрощаемся,
На стрельбищах в 10 баллов
«Андрей Вознесенский» — будет,
Спасибо, что в рощах осенних
|
734
я ожил, спасибо за осень,
что ты мне меня объяснила, хозяйка будила нас в восемь, а в праздники сипло басила пластинка блатного пошиба, спасибо, но вот ты уходишь, уходишь,
Ты рядом и где-то далеко,
спасибо за сдутые кроны,
Спасите! 1961 |
Тишины хочу, тишины...
Нервы, что ли, обожжены? Тишины... чтобы тень от сосны, щекоча нас, перемещалась, холодящая, словно шалость, вдоль сппны, до мизинца ступни, тишины... звуки будто отключены. Чем назвать твои брови с отливом? Понимание — молчаливо. Тишины. |
735
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем. Настоящее — неназываемо. Надо жить ощущением, цветом. Кожа тоже ведь человек,
Как живется вам там, болтуны,
Тишины... Мы в другое погружены.
Значит, вечер. Вскипает приварок.
И из псов, как из зажигалок,
1964 |
Аминь.
Убил я поэму.
На черной Вселенной любовниками
|
736
M. В. Данциг.
Мой город Минск. 1967
Вы, люди,
вы, звери, пруды, где они зарождались в Останкине, — встаньте! Вы, липы ночные, как лапы в ветвях хиромантии, — встаньте, дороги, убитые горем, довольно валяться в асфальте, как волосы дыбом над городом, вы встаньте. Раскройтесь, гробы,
И вы, Член Президиума Верховного Совета
|
Советская поэзия, т. 2
737
Ландау, погибший в косом лаборанте,
встаньте, Коперник, погибший в
встаньте, вы, девка в джаз-банде, вы помните школьные банты? встаньте, геройские мальчики вышли в герои, но в анти, встаньте, встаньте. Погибли поэмы.
панике — «Вечная память!» Министр, вы мечтали, чтоб юнгой в
Гамлет? вечная память, где принц ваш, бабуся? А девственность можно хоть в рамку обрамить, вечная память, зеленые замыслы, встаньте, как пламень, вечная память, мечта и надежда, ты вышла на паперть? Вечная память!.. Аминь. Минута молчанья.
не поправить. Вечная память. И памяти нашей, ушедшей, как мамонт, вечная память. Аминь. Тому же, кто вынес огонь сквозь потраву, —
1965 |
738
Загляжусь ли на поезд с осенних откосов, забреду ли в вечернюю деревушку — будто душу высасывают насосом, будто тянет вытяжка или вьюшка, будто что-то случилось или случится— ниже горла высасывает ключицы.
Или ноет какая вина запущенная? Или женщину мучил — и вот наказанье? Сложишь песню — отпустит, а дальше — пуще.
Я забыл, какие у тебя волосы, я забыл, какое твое дыханье, подари мне прощенье, коли виновен, а простивши — опять одари виною... 1967 |
Я не знаю, как остальные, но я чувствую жесточайшую, не по прошлому ностальгию — ностальгию по настоящему.
Будто послушник хочет к господу, ну а доступ лишь к настоятелю — так и я умоляю доступа без посредников к настоящему. Будто сделал я что-то чуждое, или даже не я — другие...
Нас с тобой никто не расколет.
|
24*
739
Одиночества не искупит в сад распахнутая столярка.
Я тоскую не по искусству, задыхаюсь по настоящему. Когда слышу тирады подленькие оступившегося товарища, я ищу не подобья — подлинника, по нему грущу, настоящему. Все из пластика, даже рубища.
И когда мне хохочет в рожу идиотствующая мафия, говорю: «Идиоты — в прошлом.
Хлещет черная вода из крана, хлещет рыжая, настоявшаяся, хлещет ржавая вода из крана.
Что прошло, то прошло.
1976 |
ЛЮДВИГ ДУРЯН
(Род. в 1933 г.)
С армянского
Из пепла,
Пропитанного слезами, Из благоуханья цветов чудесных Они поднимаются сами — Наши песни. |
740
Из угасающего звона
Всех колокольчиков вместе, Заблудившихся где-то под солнцем, — Сплетены наши песни. Из стонов скитальца слезных, — Хвороста нету если, Сжигающего свой посох, — Сплетены наши песни. Из тяжелого и мокрого Сумрака круч отвесных, Впитавшего в себя все молнии, — Сплетены наши песни. Из хмеля вина задремавшего, Из цвета его, что так весел, Из алого цвета нашего — Сплетены наши песни. Из скрежета ворот открывающихся, Где сплетенью узоров тесно, Из радуг водопадов ниспадающих — Сплетены наши песни. Из смеха парней сасунских, Вспотевших от плясок здешних, Из удали их, Из их судеб — Сплетены наши песни. Из звездной россыпи молота, С детства известной, Из огнебородой молодости — Сплетены наши песни. Из сияния золотистого Хлебных колосьев спелых, Из ударов сердечка чистого — Сплетены наши песни. Из клекота орлов, сидящих На солнце, как на насесте, Из надежды настоящей — Сплетены наши песни. Из надежды, Дарующей радость, Нас сплетающей вместе, Чтобы петь перед Араратом, Перед вечностью — Наши песни. |
741
Этот костер — мой костер,
Это — костер поета. Смотри, Огневые копыта простер Пегас Из крылатого света. Кони заржали, кони... Смотри, В костре полыхают мои мечты, Астральных лучей сплетенья; В нем солнца, как лиры, горят, И лир Взволнованы звонкие струны. Смотри, Золотые сошлись языки, И длится объятье любовной тоски, И катятся вспышек буруны. И в сумасшествии света Возник Из пламени, гибкого, как тростник, Огненновласый младенец. Этот костер — мой костер. Его серповидный изгиб остер, И пляшут серпы, И пляска Становится жатвой колосьев-лучей Средь пламени, треска и лязга. Смотри, Как, цветеньем воспламенясь, Изламываются деревья. И кружатся искры, как пчелы жужжа, Опьянены ароматом. А пламя взмывает, и все выше летит, И парит, как свободный орел. Этот костер — мой костер.
|
742
Лирою я ответил на голос своей любимой...
Я песней прославил тебя... Не умолкая гремит Песня моя, словно гимн, цветущий неопалимо, Сложенный жрецами у подножия пирамид. Верно, моя лира не колокольчик пастуший, Болтающийся на шее заблудшего бычка... Натянуты жилы тигра на лиру, ты только послушай Струны, что звонче водопада и жалобнее смычка. Впрочем, моя лира — это сердце мое, в котором Дрожит и трепещет дыхание всеобщей любви, И я стихов свободных свободным и гулким хором Славлю свободные, вещие, мудрые чары твои. |
ЕВГЕНИЙ ЕВТУШЕНКО
(Род. в 1933 г.)
А. Межирову О, свадьбы в дни военные!
Дорогой зимней, снежною,
взволнованный,
|
743
Сидит
с невестой —
не местною, с винтовкою пойдет,
то по полу носки проволоку. Свищу, в ладоши хлопаю, взлетаю к потолку.
слезоньки горючие текут.
кричат отчаянно, и я опять пляшу...
пьяные являются за мной. |
744
Едва отпущен матерью, на свадьбы вновь гляжу
и вновь у самой скатерти вприсядочку хожу. Невесте горько плачется, стоят в слезах друзья. Мне страшно. Мне не пляшется, но не плясать — нельзя. 19SS |
* * *
Б. Ахмадулиной Со мною вот что происходит:
|
745
Во мне уже осатаненность!
О, кто-нибудь, приди, нарушь чужих людей соединенность и разобщенность близких душ! 1957 |
А. Вознесенскому Сюда, к просторам вольным, северным,
И я почуял всеми нервами,
Я океан вдохнул и выдохнул,
Они пошли на дно холодное,
Меня ветра чуть-чуть покачивали,
Через простор земель непаханых,
|
746
Когда на кочки я присаживался, —
и тундра ягель подносила, и клюква, за зиму прослеженная, себя попробовать просила. И я, затворами облязганный,
Когда-нибудь опять, над
Севером,
И ты засмотришься нечаянно
И ты не вспомнишь, как ты прятала
1963 |
Д. Апдайку Я на пароходе «Фридрих
Энгельс»,
Палуба сгибается и стонет,
|
747
Там сидит солдат на бочкотаре.
Наклонялся чубом он к гитаре, пальцами растерянно мудря. Он гитару и себя изводит, а из губ мучительно исходит: «Граждане, послушайте меня...» Граждане не хочут его слушать.
Кто-то помидор со смаком солит,
Кто-то их порой не слушал тоже.
Эх, солдат на фоне бочкотары, я такой же — только без гитары... Через реки, горы и моря я бреду, и руки простираю, и, уже охрипший, повторяю: «Граждане, послушайте меня...» Страшно, если слушать не желают.
1963 |
748
Соленые брызги блестят на заборе.
Калитка уже на запоре. И море, дымясь, и вздымаясь, и дамбы долбя, соленое солнце всосало в себя. Любимая, спи... Мою душу не мучай.
лохмато-дремучий, ложится и лижет соленую цепь.
и ветви — всем ропотом, и всем своим опытом — пес на цепи, а я тебе — шепотом, потом — полушепотом, потом — уже молча: «Любимая, спи...»
Позабудь, что мы в ссоре. Представь: просыпаемся. Свежесть во всем. Мы в сене. Мы сони. И дышит мацони откуда-то снизу, из погреба, — в сон. О, как мне заставить все это представить тебя, недоверу? Любимая, спи... Во сне улыбайся (все слезы отставить!), цветы собирай и гадай, где поставить, и множество платьев красивых купи.
Видно, устала ворочаться? |
749
Ты в сон завернись
и окутайся им.
если не спим. Не спать безрассудно, и даже подсудно, — ведь все, что подспудно, кричит в глубине.
В них так многолюдно.
Что причина бессонницы? Ревущее море? Деревьев мольба? Дурные предчувствия? Чья-то бессовестность? А может, не чья-то, а просто моя? Любимая, спи... Ничего не попишешь, но знай, что невинен я в этой вине.
люби меня—слышишь? — хотя бы во сне, хотя бы во сне!
Мы на шаре земном, свирепо летящем, грозящем взорваться, — и надо обняться, чтоб вниз не сорваться, а если сорваться — сорваться вдвоем. Любимая, спи... Ты обид не копи.
слышишь, любимая? — спи... И море — всем топотом, и ветви — всем ропотом, |
750
и всем своим опытом —
пес на цепи, и я тебе — шепотом, потом — полушепотом, потом — уже молча: «Любимая, спи...» 1963 |
ИМАНТ ЗИЕДОНИС
(Род. в 1933 г.)
С латышского
Полно цветов, но мало пчел...
Сестра, дети пчелой в простор. Потек нектар, живой укор. Но где медовый сбор? В росе преобладает мед,
Хочу сдержать, а он плывет,
Мать!
Но что поделать, если мед
Как задержать медоворот?
|
751
* * *
Я не нуждаюсь в пожеланьях благ,
Пусть не сбываются — не пожалею. Лишь времени тяжелый мерный шаг В душе моей ложится все больнее. Не жажду я ни зрелищ, ни забав,
Но время слишком ценно самому. Стыд — тратить дни в других приобретепьях, Чем в том, что нужно чувству и уму: В познанье, созерцании, сомненьях. Мне и друзья и недруги — враги,
Чтоб не пришел ни родственник, ни друг С обычным пожеланием успехов, Я без труда добиться в год могу Всех ваших ценностей, не будь они помехой. |
ДМИТРИЙ КАРАЧОБАН
(Род. в 1933 г.)
С гагаузского
Мы засух боялись — они нас губили.
Так кожа боится, чтоб кожу дубили. Боялись мы голода в год недорода —
Как слова колдуньи, боялись мы бога —
|
752
Боялись болезней — они нас косили,
Косили до срока и в гроб уносили. И податей, гнувших нас день ото дня,
Но пуще с годами сердца распалялись,
Боялись бояре суда и расправы,
Боялись, как вывиха или увечья,
Боялись бояре сидеть на пороге,
Боялись бояре волненья в народе,
Боялись бояре, в постели вздыхая,
1961 |
НАНСЕН МИКАЭЛЯН
(Род. в 1933 г.)
С армянского
Всю жизнь обтесывал он камни
И по лесам взбирался ввысь. Возведены его руками, Дворцы до неба поднялись. На лбу сверкали капли пота.
|
753
Но груз годов налег на плечи.
И, предвкушая торжество, Когда он вниз сошел навечно — Хотела Смерть схватить его. — Попался ты наверняка мне! —
— Я отдал жизнь бессмертным камням,
|
Не знающий птичьего языка,
Молчащий на ласточкины вопросы, Я все напевы пойму, пока Весной расцветают все абрикосы. Я голос горы пойму любой
Замшелых корней разговоры ясны,
|
ВИКТОР ТЕЛЕУКЭ
(Род. в 1933 г.)
С молдавского
Скажите мне,
кто напевал мне колыбельную? — Колосья. — Почва. — Перепелки. — Посвист кос. — И ветра тихое касанье. — И тысячи усталых женщин, красивых несказанно. |
754
Не потому ль теперь везде
колосья следуют за мною? И руки, словно глыбы в борозде, полны глубинной тяжестью земною... И беззаботен я, как перепел, порой. И, как земле, нужны мне хлеб, дожди, покой. Но я, как почва, что лучом насквозь прогрета, — к лицу мне посвист кос и посвист ветра. И вся бескрайность, глубина и тайны роста мне дали ярость, нежность и упорство. Те тысячи женщин красивые крестьянки были, что снопы вязали, пугая дроф тяжелых на межах, когда с мужьями в поле выходили жать. Но лишь теперь я, вглядываясь в дали, стал запоздало понимать — те женщины, и мой отец, и мать лишь гордом пели. А лица их рыдали. 1963 |
* * *
Вот колодец, жаворонок, апрель голубой,
вот пострел озорной, вот звезда зоревая, сторожевая, что заходит, и всходит, и стынет вдали, ждет посланца земли... Вот город, земля, любовь и рассвет, вот осень, и лист, и цвет, вот свет, что пожаловал в дом, вот и снег вперемежку с дождем, вот и взрыв немой первой почки на ветке зеленой, вот и день обновленный над моею землей, над прекрасной и мудрой... Вот человек, достающий до звезд головой,
1970 |
755
ОТАР ЧИЛАДЗЕ
(Род. в 1933 г.)
С грузинского
* * *
Растаял год бесследной тенью, незрим не только для меня— для всех...
Быть впору сожаленью, но ожиданьем полон я. Я рад, что сгинул он, как сплетня,
В снегах и вихрях город глохнет,
А год, как промельк заоконный,
Кафе вечернее закрыто,
Неистовствуют снег и ветер,
Уйдя от прошлогодних тягот,
1969 |
756
Так время пробежало черной кошкой
по закоулкам. И лицо зимы с простыми и суровыми чертами размылось в стеклах. Только этот лист сковало льдом... В котором отразится во сне ли явленное или наяву — как в зеркале, чтобы шипы воспоминаний не раз отверзли нам глава души: усталые от дней однообразья, искусственного солнца с лживым блеском, ворованного неба, даже жизни, столь не осмысленной порою до конца. Блестит сосулька, сладкий зуб зимы.
1969 |
757
* * *
Светоносные сумерки, напряженный покой.
Вспыхивают над лесом искры вешнего дня. Неизбывно сияние над мраморного рекой. Сталь топора срастается с мякотью пня. Радуется кому-то — одному иль двоим —
Вспыхивают светила — слепнут, замертво мчась,
1975 |
* * *
Кура плеснет воды и рыбы, траву и птиц отдаст мне роща, и, загораясь над горами,
Луна подскажет путь попроще. И гость придет с открытым сердцем, и я прочту при лунном свете стихи, рожденные так тихо, как без отца родятся дети. Прочту я что-нибудь такое, что зрелый гость поймет и юный, — что означают для грузина и свет Куры, и отблеск лунный. 1975 |
758
ЛЮДМИЛА ЩИПАХИНА
(Род. в 1933 г.)
* * *
Цветенье сладкого левкоя,
Деревьев шум, прилив покоя, И ветер, дующий в трубе, И дождь, и горький дух полыни, — На веки вечные отныне Тебе принадлежат. Тебе. Свет солнечный, и отсвет лунный,
И тот ледник, сверкнувший глазом,
Роса и звезды над планетой, Мрак в жизни — той, и радость — в этой И воздух Родины в судьбе, Звон тундры и тайга над
Весь мир по твоему подобью Тебе принадлежит. Тебе. 1975 |
ТАНЗИЛЯ ЗУМАКУЛОВА
(Род. в 1934 г.)
С балкарского
В краю балкарцев, где снега и скалы
От века молчаливы и тихи, До моего рожденья не бывало, Чтоб сочиняли женщины стихи. |
759
Так говорят, но я не верю в это.
Я знаю о не ведомых никем Создательницах песен непропетых, Баллад неизреченных и поэм. Как много поэтесс лежит безмолвно
Им уши затыкал закон проклятый
Я вижу их, сестер моих далеких,
Праматери мои, мне хвастать нечем.
И оттого так строго и сурово Сужу я каждый мной рожденный стих. Я думаю: смогла ль вместить я в слово
|
НОВЕЛЛА МАТВЕЕВА
(Род. в 1934 г.)
Летняя ночь была
Теплая, как зола... Так, незаметным шагом, до окраин я дошла. Эти окраины Были оправлены Вышками вырезными, кружевными кранами. |
760
Облики облаков, отблески облаков
Плавали сквозь каркасы недостроенных донов. Эти дома без крыш — в белой ночной дали — В пустошь меня зазвали, в грязь и в глину завели... На пустыре ночном светлый железный лом, Медленно остывая, обдавал дневным теплом. А эти дома без крыш — в душной ночной дали — Что-то такое знали, что и молвить не могли! Из-за угла, как вор, выглянул бледный двор: Там, на ветру волшебном, танцевал бумажный сор... А эти дома без крыш словно куда-то шли... Шли... Плыли, — как будто были не дома, а корабли... Встретилась мне в пути между цементных волн Кадка с какой-то краской, — точно в теплом море — челн; Палка-мешалка в ней — словно в челне — весло... От кораблей кирпичных кадку-лодку отнесло. Было волшебно все: даже бумажный сор! Даже мешалку-палку вспоминаю до сих пор!.. И эти дома без крыш, — светлые без огня; Эту печаль и радость; Эту ночь с улыбкой дня! 1961—1962 |
Ночь напечатала прописью
Чьи-то на глине следы... Над плоскодонною пропастью Эхо, как пушечный дым... Видно, прошел тут и, шепотом,
(Вижу, как ночь приближается
|
761
Люди с огнем на лице?
Гибкие пальцы упрямые? Чаши? Цепочки с резьбой? (Эхо! Не путай слова мои: Я говорю не с тобой! ...Вижу, как ночь приближается
В сумрак, исчерченный змеями,
1962 |
Как прекрасны старые корабли!
Будто жарким днем, в холодке квартир, Кружевницы гентские их плели, А точили резчик и ювелир. Грациозно выгнуто их крыло.
Были души: чистые, как хрусталь,
|
762
Опустелые, как безлистый сад,
Бригантины спят: Им равны теперь ураган и бриз, — Паруса, как тени, скользнули вниз, Такелаж провис... Уж теперь и в прошлое не спешат: Сколько могли — ушли. ...Но опять над вами сердца дрожат! Но опять заботы на вас лежат! И опять вам жребии подлежат, О старинные корабли! 1975 |
Кто смешным боится быть:
кто в смешные положенья Не стремится угодить, — тот боится униженья. Кто боится униженья, Кто вкусил от поношенья, Кто забит и напряжен, Тот не может быть смешон. Тот же (храбрый!), кто беднягу не страшится оскорбить; Кто не даст ему и шагу без стеснения ступить, Кто не в меру задается, Кто над слабостью смеется, Кто сердечности лишен, — Тот действительно смешон! Не смешна мне ущемленность (если злоба ей чужда): Мне смешна самовлюбленность, не имущая стыда. Не смешны ведь ни калеки, ни шуты, ни горбуны: Душечки-сверхчеловеки — вот кто подлинно смешны! На подмостках театральных Лица клоунов печальных — Известковой белизны — Не смешны. Торт, который в полмомента Влеплен в «рыло» оппонента, — Мудро, ново, ярко! — Но Не смешно. Избиенье (хоть бы вора!), освистание актера. Одураченный поэт, Строчки выстраданной кража, книг ворованных продажа, — Остроумно? Ловко? — Нет. |
763
Жар напрасный, гнев больной
Тоже фокус не смешной. Не смешны: ни свист одышки, ни походка старых дев (Над которой животишки Надрывают старичишки, На сто лет помолодев); Ни носов чужих фасоны, ни проделки злых пажей, Ни обманутые жены, ни рога во лбах мужей, — Нет! — (пока не проступили В них такие же лгуны), — Не смешны мне простофили: Мне обманщики смешны. О Комедия святая! Столь не часто к нам слетая, Жалость, милость нам яви! Путь закрой насмешке злобной, Гогот изгони утробный, — Суть вещей восстанови! С простодушием лукавым Вещий толк верни забавам, Слезы вызови из глаз, — О смешливая! И снова Острым чувством Несмешного Наделяющая нас. 1976 |
РАМИС РЫСКУЛОВ
(Род. в 1934 г.)
С киргизского
Тебя и взглядом не окинуть, о
Россия, Но уместились все ж в душе моей Твои невероятные просторы. И нет числа тем жизням, что во имя Грядущего России отданы. Твоя неотвратимая печаль Глодала сердце многих поколений. |
764
Так не забудь страдальцев имена
И подвиг тех, кто пролил кровь за счастье. И счастье нынче у тебя размахом С былое горе. И прекрасна ты В своем высоком радостном сиянье. Россия, ты — такая высота, Куда не каждому дано подняться: Твои недосягаемые выси Звенят над головами древних гор. Горишь ты во вселенной самоцветом, Которому нет равного нигде. Хоть раз за век мне хочется услышать Вздох, вырвавшийся из твоих глубин, Почуять богатырское дыханье Твоей могучей молодой груди, Бездонное над головою небо И небо, отражающее море. И окоем за бездной голубою Обманчивую ограничил даль... Мечты Россия И Россия яви — Одно и то же, Тождество их вот — Перед тобой! Моя Россия, Дай заглянуть в грядущее твое И в прошлое — сквозь времени потопы. Как много утомилось аргамаков, Не в силах одолеть такой простор, Как много было соколов могучих Ветрами северными сметено! О, покажи свой вечный лик, Россия, Хоть на мгновенье предо мной рассей Туман загадочности первозданной. Россия, ты во времени стоишь, Как гордый дуб, могучими корнями Ушедший в недра темные веков, Стоишь неколебимо и бесстрашно Под злыми, ураганными ветрами. Ты будешь цвесть, пока жива земля, Россия, о великая Россия! 1965 |
765
РЫГОР БОРОДУЛИН
(Род. в 1935 г.)
С белорусского
На висках земли
Мы бьемся тревожными жилками. Мы, как воины, полегли, А стенами были живыми. Это наш гнев Стонет, окаменев, Мы сгорели в огне войны, Мы от гари и боли черны, Мы хотели для вас тишины, Люди... |
Я — сын земли, наследник хлебопашцев.
Вослед за солнцем Долго мне брести. Я был бы счастлив зернышком упавшим в земле отцов и дедов прорасти. Во мне одном и быль ее, и сказка, ее крыло несет меня в полет. Шлем космонавта пасечника маской мне кажется: сосед качает мед. Издревле человек, дождавшись ночи, в глазах пересыпает Млечный Путь. |
766
Но сердце
только о земле хлопочет, и лишь земное не дает уснуть. Не спит земля, мое благодаренье) планеты-сестры позывные шлют. Чем выше в небо тянутся деревья, тем дальше корни в глубь земли идут. |
Утверждают историки, языковеды, ученые,
Будто есть языки, на смерть обреченные, Будто как пережиток уже отмереть готово — Колыбельная песня моя — белорусское слово, Будто скоро при встрече Таращиться немо нам. Будто Неман и Нямунас Будут единственно — Неманом. Я мечтаю о дружбе великой, всеобщей людской, Но не верю тому, что родные реченья лузгой Отвеются от семян человечества, Что прорастают в вечности. Облетают по осени боры-космачи, А весной разжимает листва Свои кулачки молодые. Если даже слово мое замолчит, Не стать ему мертвой латынью. Живые слова Не будут утерянными, Им вовеки не стать Медицинскими терминами. Каждое слово Языка моего выучат снова, Чтобы узнать по нему, Как Русь ноя, белая От весенней кипени, От костей и саванов гибельных Над пауками свастик, |
767
Вольной волей своей дорожила
И как с кровными сестрами Крепко дружила. Когда слово мое Вольется в людской океан, Оно на себя примет Роль ручейка в Гольфстриме, — Будет мне сердце греть Возрождаемое снова и снова, Мое вековечное белорусское слово! |
ГРИГОРЕ ВИЕРУ
(Род. в 1935 г.)
С молдавского
* * *
Когда родился я, на лбу моем
Корона царская заискрилась — Рука родная материнская, Рука родная материнская. Моей любимой нежная ладонь И матери моей рука — на миг Вы встретились впервые в волосах моих, Вы встретились впервые в волосах моих. Есть дети у меня. Но и теперь, Лишь ночь распорота зарею пламенной, На лбу своем найду я руку мамину, На лбу своем найду я руку мамину. О, та рука, ее рука,
1965 |
768
Необходимо
мне в грудь вживить иное сердце, иначе я умру. И мать свое мне сердце отдает. Но сердце продолжает все болеть. Оно болит особенно, когда горит земля от жажды по дождю. Особенно, когда отец все не идет с войны. Особенно, когда брожу среди чужих людей и месяцами не пишу домой. Особенно по вечерам, когда за холм заходит солнце, оно болит. Подобной боли не знал я никогда, но и таким терпеньем не обладал я тоже. 1965 |
Много я стихотворений
Написал, но вот понять Лишь одно, о доме нашем, И смогла старуха мать. Текст, подтекст — все это к черту!
|
25 Советская поэзия, т. 2
769
Полночь.
Белый лист бумаги. Рукавом стираю пот: Ох, достался трудно маме Глинобитный домик тот. 1965 |
Чуть свет домой вернулся, чтоб знать, что скажешь ты,
к еде не прикоснулся, чтоб знать, что скажешь ты. Мне девушка мигнула, чтоб знать, что скажешь ты, с тобой расстался было, чтоб знать, что скажешь ты. В морскую глубь ныряю, чтоб знать, что скажешь ты, с кораллом выплываю, чтоб знать, что скажешь ты. Я высох, словно дерево, чтоб знать, что скажешь ты. Пускай умру я первым, чтоб знать, что скажешь ты. 1968 |
Синим поясом,
что забыла мать на приступках, подпоясался я и ушел. Я взял у матери все: молодую улыбку, голос, слова. Каждый раз, когда слышу свой смех, я вздрагиваю. И вдруг умолкаю. Летом мой сын, который пошел этой осенью в школу, мячом выбил стекло, |
770
за которым мать поджидала меня.
Я взял у матери все: взгляда грустную синь, снег зубов, темноту волос. Почти ничего Не могу ей обратно вернуть. О боже,
1972 |
Дети звенят им.
Старикам снится оно. Больные шепчут его. Немые думают им. Трусы его кричат. Сироты рыдают им. Раненые взывают к нему. Остальные его забывают. О мама! Мама! 1972 |
ФИКРЕТ ГОДЖА
(Род. в 1935 г.)
С азербайджанского
С горизонта упало за кромку земпуго
пожелтевшее солнце осенним листом. И негромко звучат, чтоб погаснуть потом, как огонь, голоса... Лишь один не засну я. |
25*
771
В волосах поздней ночи запутались зерна
фонарей придорожных. Но первой росой заблестела листва, словно бисер узорный. Молодая луна с золотистой косой по равнине свое расстелила сиянье. Расстелила — и тени как будто длинней. И теперь уже небо земли зеленей — словно поле с цветами. Чтоб в холоде раннем не продрогли дороги, их, как одеялом, застелили следами, уйдя по домам. Словно думы земли, закурился туман. О деревня моя, как ты за день устала. Как душа моя с детства в тебя влюблена. Как скучал без тебя я, Родная деревня. Все до малости дорого, Близко в тебе мне. Над тобою, уставшей, стоит тишина. Но лишь солнце взойдет, ты пробудишься снова. Вновь проснутся дела — и тебя не узнать... В каждой песне — тебе мое лучшее слово, дорогая моя, хлопотливая мать. |
Вот солнце,
сверкнув в голубой волне, коснулось каспийских вод.
и море во мне, и дождь для меня идет. |
772
Цветы я красивыми быть учу,
деревья счастливыми жить учу
и землю доброю быть учу — это нетрудно мне.
И эти здания все мои, и степи дальние все мои,
Так радостно видеть бывает мне
|
ЛИВИУ ДАМИАН
(Род. в 1935 г.)
С молдавского
Нужно бросить на чашу весов
что-то совсем простое, простое, как камень, как древесина, как пух, как горькое сердцебиенье, тугою лентой бинтующее дух. Нужно бросить на чашу весов,
Нужно бросить на чашу трепещущее и высокое, словно лист, что только дыханием
когда душа, совсем одинокая, защищает все, что есть за душой. Нужно бросить на чашу все,
|
773
Ну, а если слезу твою тоже бросить на чашу,
и смех заразительный женщины, мне незнакомой совсем, и тоски тростниковую чащу, — с чем останусь, писать буду чем? 1974 |
Утро белоснежно, и любовь бела.
И слеза звездою по лицу стекла. Белоснежно утро, острой белизной,
Белоснежно утро, бедер белизна...
Утро белоснежно, белое вдали —
1974 |
БОРИС ОЛЕЙНИК
(Род. в 1935 г.)
С украинского
Памяти
Как несли его к нему в новый дом,
|
774
Покрывала пыль перекрестка крест.
Старики жалели покойника. Громыхал, трепетал, ошибался оркестр, Играли школьники. А когда миновали школьный сад,
Не услышал он или сделал вид,
У обочин шоферы затихших машин
По хатам не ссорились мужики,
Ну а пьяница — тот хулиганил, галдел,
А герой-генерал, вся грудь — ордена За подвиги боевые — Прочитал телеграмму, побелел как стена Впервые. Скорбной вербой поник я и сам тогда.
Как могли, наш учитель, вы умереть?
|
775
И хотя б в непогоду, хотя б в смертный час
Ливень лил, ветер выл не смолкая, Но зачем, почему вы оставили нас В удивительном месяце мае? Он ответил: — Дружок, не томись, не страдай, На моей не терзайся могиле.
|
* * *
Ты — звездою...
А я — кленом... Ты — звездою...
А девчата из проектных институтов
Все замерят, предусмотрят все детали,
А мы яростные песни в жизни пели,
Не печалься, дорогая!
Будут клены!
|
776
Глянул: белые лилии,
Белоснежные линии — Я во сне? Серебристою ниткою
Тихо бродит безмолвие,
Небо — выгнутым зеркалом,
Я один. Только след на снегу. Только тени белесые бегают
лишь тени вокруг. Только тень белой белкою бегает. Скок на ветку серебряно-белую,
А я одинок. Белый ветер в сугробах нетронутых
|
777
Они кружатся призрачно-белые,
И танцуешь ты празднично-белая.
с белой лоджии,
Как одиночество... |
ВЛАДИМИР САНГИ
(Род. в 1935 г.)
С нивхского
* * *
Я северянин. Нивх.
Мне колыбель — метели, С рожденья я на «ты» С бураном и тайгой. И где бы ни был я — Везде мне снятся ели, И, словно предков зов, Я слышу ветра вой. Конечно, Есть края, Где вся земля — ручная. Конечно, Есть края, Где зреет виноград. Но там — я только гость, Там по тебе скучаю, О край суровый мой. Я новой встрече рад. И я иду туда, Где кочевали деды. Я пью истоки рек, И радуюсь я вновь, |
778
Когда один в кустах
Иду медвежьим следом И слышу, как во мне Опять играет кровь. Угрюмая тайга Меня встречает нежно, А реки резво мчат, Играючи, звеня. Да разве есть края Под солнцем иль под снегом, Чтоб звали так меня, Как ты, моя земля! 1959—1963 |
МАЙРАМКАН АБЫЛКАСЫМОВА
(Род. в 1936 г.)
С киргизского
* * *
Аил мой милый...
Дикая природа. Неновый дом от гор невдалеке, мой добрый дом, хранящий сказки рода, где дым над крышей в сладком завитке, где можно от восхода до захода играть на камышовом чердаке... Летела юность, как сплошная шалость, рвала цветы и припадала к ним, как будто это к матери прижалось дитя — и стало с матерью одним...
В горах росла я.
|
779
Но юным днем, голубизной сиявшим,
в хрустальность и прозрачность первых слов война вломилась самолетом вражьим, шипеньем бомб над сказкой тихих снов, над Ала-Тоо, над знакомым кряжем, над родиной — основою основ. А мама умерла. Ушла так рано. Другим мои капризы не нужны... Жить без нее так страшно и так странно. Но мама — это где-то до войны. А у меня — зеленая поляна да там речонка в полторы волны... Как горько надо мной склонились ивы, как горько отвечало эхо скал, как будто голосок его пугливый со мною вместе мать мою искал... А шквал трепал кустов прибрежных гривы, седые ивы за косы таскал... Спросите, как я выросла без мамы.
И молодость любви была полна,
Я вспоминаю это все не часто, задевши память кончиком пера... А дни идут, а годы мчатся, мчатся, и вот все чаще — эти вечера, когда, нахлынув, сердце рвет на части та славная и трудная пора... 1965 |
780
ЭРКИН ВАХИДОВ
(Род. в 1936 г.)
С узбекского
У древней башни купол набекрень —
как старый шлем, во вмятинах и шрамах. И вход забит... А сбоку, на бедре, дыра зияет, как сквозная рана.
и новый клуб напротив окна в удивленье пялит.
«Ну и ну!
ни сантиметра.
|
781
и тени
на этих вот истлевших кирпичах укрыли память прошлых поколений — их чаянья, их боль и мастерство — то, без чего и не было б, пожалуй, сегодняшней разумности его, его красы и стройности поджарой; что времени нервущаяся нить вручается в безвестное идущим — и так порою важно им сравнить, поставить рядом прошлое — с грядущим... |
Всю медленную нежность мест родных
я оценил и понял по-иному, когда в жару, о ледяной родник, ты жажду мне утишил понемногу. Весь труд пути, и одурь, и жару я напрочь смыл глубинною прохладой и ощутил: тому, чем я живу, из тех же недр пробиться к сердцу надо... Пока я пил, пока родник бежал в ладонь мою и дальше в камни мчался, я чувствовал, как рук остывших жар по жилам снова в сердце возвращался. |
ЭНН ВЕТЕМАА
(Род. в 1936 г.)
С эстонского
Герр штурмфюрер!
Прошло после капитуляции двадцать спокойных лет. |
782
И вот
с лошадкой-качалкой на поводу иду к вашей совести вопрос пустяковый выяснить. Нет! Не глобальный вопрос грабительства — убийства — насилия — зверства. Детский пустячный вопрос о деревянной лошадке. Я ездил не раз в автомобиле, на самолете, на корабле и настоящем коне, как тот, что хрустит гладиолусом в вашем цветущем саду. Но, как вам известно с детства, бывают далекие страны, в которые можно добраться лишь на лошадке-качалке. В прошлой войне, начавшейся
Так что, штурмфюрер в штатском,
1965 |
783
ИВАН ДРАЧ
(Род. в 1936 г.)
С украинского
Она — золотая богиня горланящих рынков —
Амулетом качается на гирляндах венков, Обвивающих шею горбатой Горпины. Она — златовласая нимфа с косою, Вплетенною в косы подружек, Провожаемая миллионами жадных зрачков, Ждет того, кто развяжет золотистый девический пояс. Она — волоченая главка подземных церковок — Дрожит за свою волотую нетленную душу Перед языческой жестокостью тупого ножа, Тясячу раз обагренного, покупающего ее золото За тускнеющий хлам медяков! Она уже чувствует, как немеют ее золотые груди В объятиях бродяги-жигана Огня. Она, — королева красоты деревенских базаров, — Пригорюнясь, сидит на гауптвахте солдатского вещмешка, Золотая фея, плененная свирепым
Она — родная сестра краюхи черного
И двойняшка-сестрица белокафтанного щеголя
Она — золотая граната в львиной пасти студенческого голода, Извечная соперница разваренной рохли
Верная подруга кухонной скромницы
Маленькая
микробов,
То ли украсить белыми светозарными нимбами
|
784
Начинается золотая агония предсмертного стриптиза:
Она сбрасывает волотистую шубку, Она сбрасывает золотящийся джемпер, Она сбрасывает золотое тончайшее платьице, Она сбрасывает золотенькую рубашечку-кожурку И, оголенная, белая, плачет над поруганной чистотой — Золотая
Золотая весталка из таинственного
Сжавшаяся в золотой кулачок испуга... |
Ночь, укрой меня тьмою, укрой меня синью усталой
И взмахни надо мною своим лебединым крылом, Пусть навеются сны — облаков лебединая стая — И качает их месяц обструганным светлым веслом. Виноградной лозой зацветут автострады бетонные,
Ночь!
|
Пью сок густой багряных терпких ягод;
Пью алый сок морозных жгучих зорь, Пью листопада утомленный шелест, Пью пряное теченье октября — Расплавленное золото распада. Дыханье перехватывает нежность От горечи в вине любимых губ, От вечности в напитке материнства... Хрустит осадок грусти на эубах, И саднит горло сладость увяданья. |
785
Тянусь к тебе
сквозь поросль прошлых лет И трепетной горячею ладонью
что мои ноги в туфлях
|
Сколько стона, сколько муки в пальцах,
Сколько дрожи в крике их немом, В пальцах — истомившихся страдальцах, Трепетно лучащихся теплом. Сколько бликов, отсветов, мерцанья,
Бледные, в наручниках запястий,
Как же их утешить, бессловесных,
Пять лампад, пять светлячков, пять зорек
|
786
Земля из пепла. Вихрились столетья,
Роняя пепел зорь из рукава. Рванись к ним мыслью — вспышка мозг осветит, И в пепел тело, и душа — вдова. Земля из кремня. Стали камнем предки
Земля из пыли от обломков сабель,
Отечество!
Нам жить на ней.
|
(Подражание Петрарке) Благословен тот месяц, вечер, миг,
Благословен волнения родник
|
787
Благословенна речь, которой я
Ее прославил, где любовь моя Рождала медь сонетов многозвонных. Благословенны вы, ее канцоны: Иных не исповедую имен — Ей каждый слог навеки посвящен. |
ВИТАЛИЙ КОРОТИЧ
(Род. в 1936 г.)
С украинского
* * *
Тем спасибо
у нас на звезде, кто согражданам строил дом, кто указывал путь воде, чтоб всегда была в доме том. Настоящую радость дает не случайность в нашей судьбе, а сознанье: на свете живет человек, благодарный тебе. |
Если не будет хлеба — не дадут умереть от голода,
Если не будет рубахи — кто-нибудь даст свою. Если совсем одиноко — пройдись по улицам города, Он поймет, улыбнется и примет тебя в свою толчею. Не спится? Значит, усталость время для сна выбирает, Она заставит спуститься толпы видений с лестниц. Если нет за душою песни, тогда человек умирает, И даже не похоронишь Как надо, — Ведь нету песни... |
788
Поведай-ка, трава,
Как ты приходишь в свет, — Взрезаешь воздух, новизною вея, Поведай о рождении поверья, Где папоротник прячет Редкий цвет. Раскрой секрет своих волшебных слов, Очарованья, Взлетов затаенных, — Ты поднимаешь на ножах зеленых Бетон, лежащий В несколько слоев. Проходишь сквозь асфальт — И ты права, Готова к наводненью и к морозу. ...Так проросла поэзия сквозь прозу. О, продиктуй мне свой закон, Трава! |
А кони мчатся в золоте холмов,
Табун, приговоренный к вечной скачке, — Мерещатся над крышами домов Хребты коней в божественной раскачке. Табун, который облакам — пример,
На черепичных треуголках дач
|
Ты приходишь ко мне не сразу, а как бы понемногу
то в товарище, то в женщине, то в минутном знакомом. |
789
Ты приходишь ко мне не сразу, а как бы понемногу.
И я не могу собрать тебя в одного человека, которого я когда-то знал... Ты раздробился, и напрасно искать тебя, потому что я всюду вижу твои копии, которые близки тебе только своими случайными признаками. Эти копии яростно враждуют между собою. И все же это ты... Только низкую душу можно собрать по частям. И снова ты придумываешь себя, чтобы казаться не тем, кто ты есть. Ты хочешь быть идолом всех вероучений и полководцем всех армий, даже враждующих между собой. Скажи: что я должен делать, если в иконных брызгах ста зеркал я теряю твой облик? А когда ты выносишь вперед руку, я не знаю для чего: для удара или для рукопожатья? Скажи: что я должен делать, если ты приходишь ко мне не сразу, а как бы понемногу? Я не могу собрать тебя в одного человека, которого я когда-то знал. |
В 1837 году под
В 1837 году в
Свободен Пушкин — в небе свободно.
|
790
В люди его предлагали вывести:
«Иди на задних лапках за нами». Ему сулили царские милости И соблазняли его чинами. Ему похвалы выдавали законники — Грехов отпущенье в письменном виде. Его исключали из светской хроники: Из этого, думали, что-то выйдет. А после, главки прищурив заячьи, Храня в зрачках ледяной заслон, К нему приглядывались, размышляючи, Во сколько монет обойдется он. Почем она, улыбка поэта? За сколько и кто подхихикнуть может? «Смейся!» — велят. Несмотря на это, Губы поэта гримаса корежит. Пытают, грозят — пошло, томительно, — Слова словно погреб, Слова как грязь... Доволен царь, когда сочинители Показывают зубы, только смеясь! Одного — повесили, другой — веселится,
На царских поминках — зловонный ладан.
|
791
Друг другу видны и слышны давно вы,
И вдоль дороги — то здесь, то там — Яблони важно кивают вам, А на ладони — цветок пунцовый, Словно бы с кровью пополам. |
АЛЕКСАНДР КУШНЕР
(Род. в 1936 г.)
* * *
Когда тот польский педагог,
В последний час не бросив сирот, Шел в ад с детьми и новый Ирод Торжествовать злодейство мог, Где был любимый вами бог? Или, как думает Бердяев, Он самых слабых негодяев Слабей, заоблачный дымок? Так, тень среди других теней,
Но философии урок
|
792
* * *
Четко вижу двенадцатый век.
Два-три моря да несколько рек. Крикнешь здесь — там услышат твой голос. Так что ласточки в клюве могли Занести, обогнав корабли, В Корнуэльс из Ирландии волос. А сейчас что за век, что за тьма!
|
* * *
Сентябрь выметает широкой метлой
Жучков, паучков с паутиной сквозной, Истерзанных бабочек, ссохшихся ос, На сломанных крыльях разбитых стрекоз, Их круглые линзы, бинокли, очки, Чешуйки, распорки, густую пыльцу, Их усики, лапки, зацепки, крючки, Оборки, которые были к лицу. Сентябрь выметает широкой метлой
Прощай, моя радость! До кладбища ос,
|
793
* * *
О слава, ты так же прошла за дождями,
Как западный фильм, не увиденный нами, Как в парк повернувший последний трамвай, — Уже и не надо. Не стоит. Прощай! Сломалась в дороге твоя колесница,
Нас больше не мучит желание славы,
Снежок выпадает на город туманный.
Простимся без слов, односложно и сухо.
|
* * *
Кто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною. Я и рад бы помочь — Не пошлет тот, кто плачет, за мною. Вот затих. Вот опять. —
|
794
Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал? Суше не было век. Под бесслезным мы выросли флагом. Только дети — и те,
Кто-то плачет вблизи.
Вот затих. Вот опять.
|
Суконное с витрины покрывало
Откинули — и кружево предстало Узорное, в воздушных пузырьках. Подобье то ли пены, то ли снега. И к воздуху семнадцатого века Припали мы на согнутых руках. Притягивало кружево подругу.
А все-таки как дышится! На свете
|
795
Стих держится на выдохе и вдохе,
Любовь — на них, и каждый сдвиг в эпохе. Припомните, как дышит ночью сад! Проколы эти, пропуски, зиянья, Наполненные плачем содроганья. Что жизни наши делают? Сквозят. Опомнимся. Ты, кажется, устала?
|
НИКОЛАЙ РУБЦОВ
(1936—1971)
Я запомнил, как диво,
Тот лесной хуторок, Задремавший счастливо Меж звериных дорог... Там в избе деревянной,
Филя любит скотину,
Мир такой справедливый,
|
796
В. Белову Тихая моя родина!
— Где же погост? Вы не видели?
Тихо ответили жители,
Там, где я плавал за рыбами,
Тина теперь и болотина
Новый забор перед школою,
Школа моя деревянная!..
С каждой избою и тучею,
|
797
Я уеду из этой деревни...
Будет льдом покрываться река, Будут ночью поскрипывать двери, Будет грязь на дворе глубока. Мать придет и уснет без улыбки...
Так зачем же, прищурив ресницы,
Слышишь, ветер шумит по сараю?
Не грусти! На знобящем причале
Мы с тобою как разные птицы!
Ты не знаешь, как ночью по тропам
Но однажды я вспомню про клюкву,
Чтобы девочка, куклу качая,
|
798
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью. Уж на часах двенадцать прозвенело, И сон окутал родину мою... Звезда полей! В минуты потрясений
Звезда полей горит, не угасая,
Но только здесь, во мгле заледенелой,
|
АРАМАИС СААКЯН
(Род. в 1936 г.)
С армянского
О, звездный жар!..
Но при твоем рожденье Не звезды — люди радовались щедро. И помощи, поддержки, снисхожденья Ты у людей просил, а не у ветра. О, праздничность деревьев!..
|
799
А смерть подступит к твоему порогу, —
Случится это так или иначе, — На их плечах отправишься в дорогу, Не горы — люди о тебе заплачут. И если вспомнят о тебе не скоро,
|
Горит твоя под синевой
Чистейшая струя! Да будет светлым полдень твой И светлой ночь твоя. В мечтах, во сне и наяву,
О Ереван, моя звезда,
|
Я думаю, вопрос предельно ясен:
Конечно, малышами мир прекрасен. Прекрасен он и теми, несомненно,
Прекрасен мир и ярок неизменно
Прекрасен он — о том скажу без риска
|
800
И. Ф. Степанов.
На освобожденной земле. 1969
Прекрасен мир умелыми руками:
И землепашцами, и моряками. Проверено веками — спор напрасен:
|
* * *
Хотел бы я от кочек и колдобин
Твой путь очистить, милая моя, Чтоб, радуясь, что прям он и удобен, Не знала ты, что это сделал я. Хотел бы я, ночною мглой объятый,
И если смерть тебе расставит сети,
|
ОЛЖАС СУЛЕЙМЕНОВ
(Род. в 1936 г.)
Ах, какая женщина,
Руки раскидав, Спит под пыльной яблоней. Чуть журчит вода. В клевере помятом сытый шмель гудит, Солнечные пятна бродят по груди. Вдоль арыка тихо еду я в седле.
1962 |
26 Советская повзия, т. 2
801
Обращение к дорогому человеку — айналайн. «Кружусь вокруг тебя» —. подстрочный перевод. «Принимаю твои болезни» и «любовь моя» — смысловые переводы. |
Кочую по черно-белому свету.
Мне дом двухэтажный построить советуют, а я, как удастся какая оказия, мотаюсь по Африкам, Франциям, Азиям. В Нью-Йорке с дастанами выступаю, в Алеппо арабам глаза открываю, вернусь, и в кармане опять — ни копья; копье заведется — опять на коня! Последний ордынец к последнему морю! На карту проливы, саванны и горы! А нас хоронили — ногами на запад, лежат миллиарды — ногами на запад под желтым покровом монгольской степи — тумены ногаев, найманов, казахов, — не зная, что Азия западней Запада. Запад — восточней Китайского моря, а нас хоронили ногами на запад!.. Шумит за спиною последнее море. Кружись, айналайн, Земля моя! Как никто, я сегодня тебя понимаю, все болезни твои на себя принимаю, я кочую, кружусь по дорогам твоим... 1962 |
802
* * *
Эдуард Багрицкий птиц любил.
В кабинете маленьком орали попугаи, кенары, ульбилы, чижики... Молчал — караторгай. Жаворонок из Тургайской области, он степям своим давно наскучил. Мы ему: «Лети на юг!» Не хочет. Прячется, дрожит в Тургайской области. Ежится. Зимою там бураны. Неприятные, по десять баллов. В шерсть (как в сено) на спине барана закопается и дрыхнет, баловень. А чабан поймал, полузамерзшего, и отдал проезжему газетчику. Тот продал караторгая летчику, летчик — подарил. Поэт поморщился, но подарок принял, сунул в клетку, в дальний угол, на пол. Чай распили. Гость поправил синюю пилотку. Улыбнулся. Улетел. Разбился. И Багрицкий в телеграмму плакал. Кенары кричали, попугаи равнодушно брякали: «Дурак». На полу молчал караторгай. Он молчал, мой жаворонок черный. О, молчанье — это тоже голос. Он молчал. Он потерял еще раз свой Тургай, заснеженную область. Улыбаюсь жизнелюбым гениям!
|
803
Человек припас на случай кенара
и навечно взял караторгая. И когда я приезжаю в область, я подолгу слушаю ночами: жаворонок под огромным облаком голосит о летчике молчаньем. 1963 |
По азимуту кочевых родов,
по карте, перечеркнутой историей, по серым венам древних городов я протекаю бурой каплей донора. Приятно, знаешь, глянуть на года, возвысить степь, не унижая горы, схватить ладонь твою и нагадать тебе дорогу дальнюю и город. Жарища. Дремлет в будке старшина, чем пешеходы, кажется, довольны. Я город прохожу. Вдруг — тишина. И крик — громадная улыбка Волги. По берегу улыбчивой земли иду травой. И знаю, что надолго влюбляюсь в этот город, в эту Волгу. Все предсказанья — чушь, когда — разлив. 1964 |
Под круглой плоскостью степи
углами дыбятся породы. Над равнодушием степи встают взволнованные руды, |
804
как над поклоном —
голова, как стих, изломанный углами. Так в горле горбятся слова о самом главном. Далекое уводит нас. Все близкое кругло, как воздух, За миллионы лет от глаз — углами голубые звезды. Нас от звезды спасают крыши, но мы ломаем — и летим. Над вдохновенными горами унылый круг луны потух. И молнии кардиограммой отмечены уступы туч. И радуга не коромысло, она острей углов любых. Нас обвиняют в легкомыслии, а мы — фанатики в любви! Мы долетаем! И встречают — равнина. Поле. Борозда. Ивломы гор. Зигзаги чаек. Простая круглая звезда. 1964 |
* * *
Я видел,
как лебедь подался на юг — зажить на лиманах, ушел, как на высылку, от пастбищ вороньих уехал, от вьюг. Вернулся весной, когда озеро высохло. |
805
Живут мои птицы на голом такыре,
ночами кричат голосами такими! Дерутся и плачут они от позора, а рядом сверкают чужие озера. Но лебедь, он — горд и упрям, как собака, он посуху будет скитаться и плакать, поверит в сайгака, в шакалью судьбину!.. Я вас понимаю, я вас не покину. И тех, кто озяб за горами-долами в дождях по колено, в болотах по горло, согреет надежд ваших белое пламя. Машите крылами в любую погоду. 1973 |
ДОНДОК УЛЗЫТУЕВ
(Род. в 1936 г.)
С бурятского
* * *
Я слышал однажды в бурятской степи
песню не песню, стихи не стихи. Тихо качаясь на черном коне, старый бурят напевал мне: — Этой земли высока трава,
|
806
Я столько уже по земле хожу.
Весь мир обойти я готов! Какие мысли — узнать я хочу — скрыты в головках цветов. Мелодии листьев и птичьи песни звучат и владеют мной, и пьяный я от запаха ая-ганга — травы хмельной. — А можно ли вечно жить? — я спросил
|
* * *
Камушек в речку кидаю...
Она звенит, твои ноги целуя. Речка искусно, словно струна, натянута вдоль Шибертуя. Зайди в эту ясную воду босая, на волны ее цветы бросая, и спой... Пусть песенки этой слова плывут, как плывут цветы и трава, мимо лесов и мимо скал, мимо степей, среди гор зажатых, в Хилок, в Селенгу, а потом в Байкал, где скрыта душа бурята. Тайге, где сплетенья легенд и ветвей, полям, где владенья перепела, каждое слово песни твоей речкою будет передано. Да, музыкальные реки у нас!
|
807
ИМАНТ АУЗИНЬ
(Род. в 1937 г.)
С латышского
* * *
Безлиственные, серые аллеи...
А тут еще мороз придет, начнет кусать. Под пеплом тягот души еле тлеют. Гряди, рассвет, чтоб пепел разбросать! Ведь кто-то на такой извечный
Живу и вроде становлюсь беднее —
Воспоминания?! Любовь и та желтеет.
Сомнениям платил бы дань я,
Я вспоминаю, чтобы жить. 1969 |
На могиле детей замученных дети сложили:
конфеты, печенье, бумажки серебряные — лучшую часть своего богатства. Обычай древний! Но разве дети об этом думают?
|
808
Полакомьтесь, поиграйте и вы, замученные!
Вашей крови горячие реки выпиты армией фюрера. Вы рядом с бойцами покоитесь. Кто-то уносит конфеты, печенье, серебряные
Но на другое утро снова на детских могилах:
Что толку твердить о древних поверьях,
На скромное рижское кладбище иду я солнечным
Вот они, эти могилы маленьких мучеников,
1971 |
1 Глядел я в бездонное небо дня
Под этим морем далеких огней
|
809
И я свой взгляд опустил долу,
Глядя на кроны ив шелестящие. Кто-то сказал мне: «Ивы тоже — Нечто непреходящее». Знаю, они все снова и снова
Я взгляд опускал все ниже и ниже,
2 Ах! — я печально развел руками, —
Не раз я слыхал их грустную песню,
Мой собеседник умолк на мгновение,
Свои мечты, уходя из мира,
3 Я слышал, как девушка песню пела,
|
810
К ним я пойду, и пойду я с ними
Дорогою полдня, от зноя звенящего. Я знаю: в светилах, ивах и людях Пульсирует непреходящее! 1972 |
БЕЛЛА АХМАДУЛИНА
(Род. в 1937 г.)
Вот к будке с газированной водой,
всех автоматов баловень надменный, таинственный ребенок современный подходит, как к игрушке заводной. Затем, самонадеянный фантаст,
О, мне б его уверенность на миг
А мальчуган, причастный чудесам,
Робея, я сама вхожу в игру,
Воспрянув из серебряных оков,
|
811
Все радуги, возникшие из них,
пронзают небо в сладости короткой, и вот уже, разнеженный щекоткой, семь вкусов спектра пробует язык. И автомата темная душа
1960 |
Завиден мне полет твоих колес,
о мотороллер розового цвета! Слежу за ним, не унимая слез, что льют без повода в начале лета. И девочке, припавшей к седоку
Прощай! Твой путь лежит поверх меня
И тело твое светится сквозь плащ,
Так слабенький твой голосок поет,
Затем твои качели высоки
|
812
Пока ко мне нисходит тишина,
твой шум летит в лужайках отдаленных. Пока моя походка тяжела, подъемлешь ты два крылышка зеленых. Так проносись! — покуда я стою.
1960 |
* * *
Влечет меня старинный слог.
Есть обаянье в древней речи. Она бывает наших слов и современнее и резче. Вскричать: «Полцарства за коня!» —
Когда-нибудь очнусь во мгле,
О, что полцарства для меня!
любимым мною. Бог с тобой,
нагонишь ты, нагонишь там,
|
813
Мне жаль коня! Мне жаль любви!
И на манер средневековый ложится под ноги мои лишь след, оставленный подковой. 1959 |
«Претерпевая медленную юность,
впадаю я то в дерзость, то в угрюмость, пишу стихи, мне говорят: порви! А вы так просто говорите слово, вас любит ямб, и жизнь к вам благосклонна», — так написал мне мальчик из Перми. В чужих потемках выключатель шаря,
И впрямь — в Перми живет ребенок странный,
Как говорит ребенок! Неужели
О нет, во мне — то всхлип, то хрип, и снова
|
814
Звук немоты, железный и корявый,
терзает горло ссадиной кровавой, заговорю — и обагрю платок. В безмолвии, как в землю, погребенной, мне странно знать, что есть в Перми ребенок, который слово выговорить мог. 1965 |
Люблю, Марина, что тебя, как всех,.
что, как меня, — озябшею гортанью не говорю: тебя — как свет! как снег! — усильем шеи, будто лед. глотаю, стараюсь вымолвить: тебя, как всех, учили музыке. (О, крах ученья! Как если бы, под богов плач и смех, свече внушали правила свеченья.) Не ладили две равных темноты: рояль и ты — два совершенных круга, в тоске взаимной глухонемоты терпя иноязычие друг друга. Два мрачных исподлобья сведены в неразрешимой и враждебной встрече: рояль и ты — две сильных тишины, два слабых горла музыки и речи. Но твоего сиротства перевес решает дело. Что рояль? Он узник безгласности, покуда в до-диез мизинец свой не окунет союзник. А ты — одна. Тебе — подмоги нет. И музыке трудна твоя наука — не утруждая ранящий предмет, открыть в себе кровотеченье звука. Марина, до! До — детства, до — судьбы, до — ре, до — речи, до — всего, что после, равно, как вместе мы склоняли лбы в той общедетской пред рояльной позе, как ты, как ты, вцепившись в табурет, — о, карусель и Гедике ненужность! — раскручивать сорвавшую берет, свистящую вкруг головы окружность. |
815
Марина, это все — для красоты
придумано, в расчете на удачу раз накричаться: я — как ты, как ты! И с радостью бы крикнула, да — плачу. 1965 |
Вот течет молоко. Вы питаетесь им.
Запиваете твердые пряники. Захочу — и его вам открою иным, драгоценным и редким, как праздники. Молоко созревает в глубинах соска,
Я скажу вам о том, как она молода,
Приоткройте глаза: набухают плоды
Где-то плачет ребенок. Утешьте его.
|
Какая участь нас постигла,
как повезло нам в этот час, когда бегущая пластинка одна лишь разделяла нас! Сначала тоненько шипела,
|
816
И, тоненькая, как мензурка
внутри с водицей голубой, стояла девочка-мазурка, покачивая головой. Как эта с бледными плечами,
Она протягивала руки
|
ОЛЕГ ДМИТРИЕВ
(Род. в 1937 г.)
* * *
Старикам остаются закаты.
Смотрят пристально в алую высь, Словно в летнее небо куда-то Молодые от них подались. Раз в году, а бывает, и чаще,
И сидят, как восточные бонзы,
Коль на холм заберется дорога,
|
817
Жизнь кончается.
День на исходе. Но прекрасна вечерняя даль: Столько милости в сельской природе, Что на сердце не давит печаль. |
Морским, песчаным, долгим берегам
Моя душа обязана стократно. Когда волна ползла к моим ногам И отходила медленно обратно, — Я понимал, чего хотел прилив, В чем заключался вечный труд отлива... Когда, ракушки, ил и камни скрыв, Их море вновь являло терпеливо, — Две истины открыла мне вода, У берега отсвечивая бледно: «Все в мире исчезает без следа»; «Ничто на свете не пройдет бесследно». |
В час золотого смещенья света
На берегу я бродил морском И очутился в грядущем где-то, В дне, неизвестно еще каком. Там говорила мне тихо, длинно
Мне обнимать ее страшно даже,
Где-то гуляем в Замоскворечье,
|
818
Обожествляю такие лица —
Зори надежды в небе потерь! Ах, как умеет оно светиться... Это я знаю даже теперь. Кто-то окликнул — я оглянулся.
Но начертал на холодной глине
|
ВЛАДИМИР КОЯНТО
(Род. в 1937 г.)
С корякского
Родниковой воды
Напьюсь, Освежу лицо И грудь. Если в сердце Проникнет грусть, И туда не забуду Плеснуть. В роднике
1963 |
819
ЮННА МОРИЦ
(Род. в 1937 г.)
Все тело с ночи лихорадило,
Температура — сорок два. А наверху летали молнии И шли впритирку жернова. Я уменьшалась, как в подсвечнике.
Приехал лекарь в сером ватнике,
А лекарь тихо вымыл перышки,
— Как зуб, прорезалось крыло,
1964 |
Инжир, гранаты, виноград —
Слова бурлят в стихах и прозе. Кавказа чувственный заряд Преобладает в их глюкозе. Корыта, ведра и тазы Они коробят и вздувают, Терзают негой наш язык И нити мыслей обрывают! |
820
Прекрасны фруктов имена!
Господь назвал их и развесил В те золотые времена, Когда он молод был и весел, И образ плавал в кипятке Садов Урарту и Тавриды, Одушевляя в языке Еще не изданные виды. А ветры шлепали доской,
Я это знаю по себе,
1966 |
Славно жить в Гиперборее,
Где родился Аполлон, Там в лесу гуляют феи, Дует ветер аквилон. Спит на шее у коровы
Толстоногую пастушку
|
821
А в груди гремит осколок
Темно-красного стекла. А вблизи дымит поселок, Ест теленка из котла. Земляничная рассада
Он извилистой рукою
А она пылает чудно
А корова золотая
1973 |
* * *
В серебряном столбе
Рождественского снега Отправимся к себе На поиски ночлега, Носком одной ноги
В кофейнике шурша,
|
822
И что талант — не смесь
Всего, что любят люди, А худшее, что есть, И лучшее, что будет. 2970 |
О жизни, о жизни — о чем же другом? —
Поет до упаду поэт. Ведь нет ничего, кроме жизни, кругом, Да-да, чего нет — того нет! О жизни, о жизни — о, чтоб мне сгореть! —
О жизни, о ней лишь, — да что говорить!
О жизни, где нам суждено обитать!
О жизни, о жизни — о чем же другом? —
О жизни, голубчик, — сомненья рассей:
О жизни, — о ней лишь! — а если порой
|
823
А будь благодарен поэту, как я,
Что участь его — не твоя: За шторами жизни — такие края, Где нету поэту житья! Но только о жизни, о жизни — заметь! —
А это, голубчик, ведь надо иметь,
О жизни, о жизни — и только о ней,
1975 |
ВЛАДИМИР ФИРСОВ
(Род. в 1937 г.)
* * *
В моей крови гудит набат веков,
Набат побед и горьких потрясений! И знаю я — до смерти далеко. И вновь зову веселье в час весенний... Бывает так, что белый свет не мил.
В тот календарь,
|
824
Я слышу —
Соловьи росу клюют. И солнце поднимается все выше. За сотни верст Я в это утро слышу: Опять на взгорье петухи поют. За сотни верст... Идут девчата вновь Встречать варю, что встанет над деревней. О, как у них течет по жилам кровь! Точь-в-точь как сок но молодым деревьям. Идет весна!
И весело
1963 |
Проходят годы, как проходит лето...
Пылит заря рябиновой пыльцой. И падают в холодные рассветы Листы берез, омытые росой. И на душе печально и тоскливо.
По ком она печалится, тоскует?
|
825
Тоскует ива
И к земле клонится, Все ищет что-то, глядя в тишину. И не с кем ей печалью поделиться, И не с кем ждать далекую весну. И так всегда.
Как не понять, о чем береза шепчет, —
Легка,
1964 |
Памяти А. А. Коваленкова Я помню сожженные села
|
826
Где нам однорукий учитель
Рассказывал про Сталинград... Я помню Поношенный китель И пятна — следы от наград. Он жил одиноко, при школе.
Ему мы во всем подражали,
В том самом году сорок пятом
Дымок от землянок лучился
И слово заветное это
|
827
А после —
Поношенный китель Я помню, как злую судьбу. Лежал в нем Мой первый учитель В некрашеном светлом гробу. Ушел, говорили, до срока,
И женщины громко рыдали.
Могилу землей закидали.
Мой первый учитель!
Тебе я обязан тем кровным,
Тебе я обязан
1971 |
828
ОЛЬГА ФОКИНА
(Род. в 1937 г.)
Простые звуки родины моей:
Реки неугомонной бормотанье Да гулкое лесное кукованье Под шорох созревающих полей. Простые краски северных широт:
Плывут неторопливо, словно ждут,
Мне все равно, какую из земель
Сижу одна на милом берегу,
Другим, без сожаленья, отдаю
|
Полон тайной новизны,
Ветер в окна заплеснулся И качнул, как лодку, сны, И заснул, а ты— проснулся, |
829
Ты проснулся, ты проснулся,
Полон тайной новизны. Ты глядишь, рассвету рад,
— С пробужденьем, с пробужденьем!
И, внезапно озарен, Ты встаешь с мечтой о чуде. Мир звенит со всех сторон. — Чудо будет! Чудо будет! — Чудо будет, чудо будет, —
У тебя над головой
Пусть корзина глубока,
|
В цветной бумажке розовое мыло,
Ты пахнешь чем-то очень дорогим, Ты пахнешь чем-то несказанно милым, Но чем же? Память, память, помоги! Чуть уловимый запах земляники, Едва заметный — ржи и васильков, И аромат лесных тропинок диких, И душный мед некошеных лугов, |
830
И — вместе все...
Когда такое было? Но память вновь меня не подвела: Ты пахнешь детством, розовое мыло! Как позабыть об этом я смогла? ...Была война. Дымы больших пожаров Не залетали в нашу глухомань, Но как-то в сельсовет пришел подарок, Пришла посылка с надписью: «Для бань». Я материнских глаз не позабыла: Они светились, радовались так, Как будто дали ей не кубик мыла, А самородок золота в кулак. ...Намытое, давно скрипело тело, Уж мать в предбанник выносила таз, Но я открыть упорно не хотела Зажмуренных от мыльной пены глаз. Тогда, впервые за четыре года, Мне снова пахло теплым молоком, Пахучим хлебом, и тягучим медом, И васильками, и — живым отцом... |
В уторе за деревней
Заброшенный родник. Свалил в него коренья Какой-то озорник. Какой-то неумеха Дырявый свой сапог, Наверно, ради смеха, Поставил в желобок. А этот камень кинул, А этот — палкой ткнул, Насыпал липкой глины, Ушел — и не взглянул. А я о том не знала, Я дома не была, А то бы им попало За грязные дела! Печаль твоя понятна, Звоночек мой живой... |
831
Бегом бегу обратно
За заступом домой. И бережно копаю, И весело пою, И струйка голубая Спешит в ладонь мою. Несу по огороду На утренней заре Серебряную воду В серебряном ведре. |
ЮВАН ШЕСТАЛОВ
(Род. в 1937 г.)
С мансийского
* * *
В морозной свежести земля,
И шуба в бисере на ней. Зима спешит, снежком пыля, Под стук копыт, под скрип саней. В пушистом инее леса
Пушистый снег, морозный день
Зима спешит, снежком пыля,
1958 |
832
А. Степонавичюс.
Новые стройки. II. 1968
(Из «Языческой поэмы»)
1 Бум, бум, бум!
2 Тук, тук, тук!
Обхожу в тишине
Но, пути сокращая
Здесь, в озерном краю,
|
Советская поэзия, т. 2
833
Улетят корабли —
Да вернутся к гнездовьям. Нет теплее земли, Нет уютнее дома. Голос мамы во мне...
В тридцать лет тишина.
Я на краешке дня.
|
3
Мой сынок!
Не печалься У темного камня. И дыханьем ветра Тебя я ласкаю! Ходят шелестом трав
Глажу нежно, любя,
Ты подрос, дорогой,
|
834
Земля моя кружится — и я кружусь.
Солнце повернется — и я повернусь. Лижут планету и тень, и свет. Кружат заботы, как хмель в голове. По поднебесью гагарой лечу.
Водным зверьком проплыву по реке
Я ли не сказочный доктор Земли?
|
УЛУРО АДО
(Род. в 1938 г.)
С юкагирского
* * *
Посмотрите, люди Земли:
Юкагиры костер развели. Пусть он жалок еще и мал, Но как жарок уже и ал! Приходите, братья, к нашему костру — Наших песен вкусить простоту. Принесите, подкиньте дровец В наш костер, в наш пожар сердец. Чтобы он веселей запел, Чтобы звезды крылом задел. Чтоб увидел огромный мир Огонек, что зажег юкагир! 1963 |
835
АНТОНИНА КЫМЫТВАЛЬ
(Род. d 1938 г.)
С чукотского
Озорничает ветер,
И, людям на беду, Он облачком завесил Веселую звезду. Напрасны все усилья, —
Ей не страшны ни ветер
1959 |
ИГОРЬ ШКЛЯРЕВСКИЙ
(Род. в 1938 г.)
Дышала буря! Край плаща светился.
Я в глубине асфальта раздвоился, размножился в струях бегущих я... И к вам, мои далекие друзья, толпой своих подобий устремился! И тысячью дорог — тысячелик — я к вам пришел в один и тот же миг. Зарницы воздух жгли, крутилась пена! И стон, и вздох, и ликованья крик — все ваши чувства сразу я постиг! И обнял я всех вас — одновременно... И сотни женщин предали меня! И сотни язв нутро мое терзали! |
836
И сотни ваших мыслей возвышали
мой бедный ум. Пустыни и моря песок и пену мне в лицо швыряли. И жгло меня, и било, и трясло! Не для веселья, видно, я родился. Но я с веселым другом веселился. И слабому я оправлял крыло. И хворый звал меня, изнемогая... Я был все время около него. Секундная ползла, как часовая. И в первый день я прожил тыщи дней, не помня жизни собственной своей. И я забыл, что за других страдаю. Но тварь дерзала в спину закричать: — Ты равен мне! И за меня страдать как смеешь ты, когда я процветаю? — Ей злая радость ослепила ум, как будто сзади накатился гул, и грузовик тяжелый, многотонный задел меня! И хрустнул череп тонкий. Кровь полилась из носа, из ушей. Но боли я не чувствовал своей. Очнулся я... Вокруг леса сияли и птицы жадно пищу добывали. Бурлил ручей, и оползал овраг. Пила с водой косуля аммиак. Вдали асфальт сливался с небосводом. И спутник сделал тысячный виток. И никому не нужен был пророк! Все шло своим неумолимым ходом. |
* * *
Два облака белых плывут по лазури.
Стоит ослепительный зной. Ну вот мы и встретились после разлуки! Не вечной разлуки, земной... Над жизнью, в которой мы прочно забыты,
|
837
Два облака белых. Одно розовеет,
в лазури приветствуя день. Другое опять отдалиться не смеет, лежит на нем первого тень. Нам встретится дым. И о юности милой
Ты первой иссякнешь в пылающем небе,
Два облака белых плывут по лазури.
|
АЛИТЕТ НЕМТУШКИН
(Род. в 1939 г.)
С эвенкского
На рассвете бледно-синем, на рассвете
Пела девушка о счастье, о разлуке, Только ели чуть качались, только ветер Трогал теплые обласканные руки. Пела девушка: «Ты стала, ночь, короче,
Но все ярче, все светлей на горизонте.
|
838
Я пойду к нему, прижмусь к его коленям,
Только ты, заря, его пока не трогай. Пусть же ягелем насытятся олени, Пусть геологи поспят еще немного. Но дойдет до Юктекона, до прилуки,
19S9 |
ОЛЕГ ЧУХОНЦЕВ
(Род. в 1939 г.)
* * *
Душа чему-то противостоит —
безверью ли, тоске иль вырожденью, но ей, как одинокому растенью, в чужую тень склониться предстоит. Взгляни, как сладко ягоды висят,
Да что малина, если с давних пор
куда? К чему? Не все ли нам равно! —
Что делать, мы горим по одному,
1967 |
839
* * *
...и дверь впотьмах привычную толкнул —
а там и свет чужой, и странный гул — куда я? где? — и с дикою догадкой застолье оглядел невдалеке, попятился — и щелкнуло в замке. И вот стою. И ручка под лопаткой. А рядом шум и гости за столом.
Он сел, и я окинул стол с вином,
Они сидели, как одна семья,
В углу, с железной миской, как всегда,
И я сказал: — Не ты со мной сейчас,
|
840
И встали все, подняв на посошок.
И я хотел подняться, но не мог. Хотел, хотел — но двери распахнулись, как в лифте, — распахнулись и сошлись, и то ли вниз куда-то, то ли ввысь, быстрей, быстрей — и слезы навернулись. И всех как смыло. Всех до одного.
И прожитому я подвел черту,
1975 |
МАРИС ЧАКЛАЙС
(Род. в 1940 г.)
С латышского
День укропа, день в дурмане,
Горе, сладкое, как тмин. Без очков душа в бурьяне Огуречных именин. Как планета — из сарая,
Прямо в братскую могилу,
|
841
Огурец уже на месте,
Добросовестный службист. Как разборчивой невесте, Свекле твист милей, чем Лист. Осознав, что все в порядке,
Тлеет, веет, полыхает,
Нынче наши ноздри шире,
Справив это новоселье,
1968 |
Неужто снова — мимо трав зеленых,
Канав, заборов, и цветущих кленов, И наших сонных домиков, — с разгона На мельницу он мчится непреклонно?.. Неужто он до огорчений жаден?
Неужто вправду там, как луч десницы,
|
842
И — сквозь судьбу, и — мимо трав зеленых,
Канав, заборов и цветущих кленов, По улочкам, кривым и немощеным, Прямым путем — к цирюльням немудреным... Ну, а когда исход уже известен?
Пой, не смолкай! Я становлюсь сильнее.
Не умолкай!
Глоток вина и хлеб. И можно снова
1971 |
* * *
Будешь плакать, коли с юных лет
Моря, моря, моря нет как нет. Море девушке принадлежало. Море убежало. Шел я, пел я среди бела дня.
|
843
Грустно девушка мне отвечала: —
Лета бы дождаться нам сначала! — Между тем ночная мгла сгущалась, Месяц нам светил, земля вращалась, В сумраке бесснежной той зимы Шиш судьбе показывали мы. Хочешь сетуй, хочешь веселись — Буря на камнях оставит слизь. Шел я, напевая, той зимой. Шел я к морю, нет, к себе домой. 1972 |
АБДУЛЛА АРИПОВ
(Род. в 1941 г.)
С узбекского
* * *
— Проснись скорей, что без толку валяться?
Не надо спать иль спящим притворяться. Играют блики солнца на стене. Что ж ты молчишь, не отвечаешь мне? И слезы на ресницах серебрятся. Ты почему не хочешь просыпаться? — Я спал, я видел молодость во сне! 1967 |
Не думай, что поэт земного сторонится.
Он не обходит зол и не таит добра. На то он и поэт, что легок, словно птица, хоть груз его тяжел, как снежная гора. 1968 |
844
Благословенно прожитое мною,
все, что уже не повторится впредь, все то хорошее и то дурное, чем мне гордиться и о чем жалеть. Все было: и падения и взлеты,
Хоть мне неведомо, что предо мною,
И пусть за тем ближайшим поворотом
1969, |
Едва от рожденья — попала она
в тот грязный, заиленный хауз, и крошки ловила, и илом со дна играла, и в нем задыхалась. И все, что на свете ей видеть пришлось, —
1968 |
845
ЯАН КАПЛИНСКИ
(Род. в 1941 г.)
С астонского
1 Для тех, кто зарабатывает деньги,
Для тех, кто в чтении находит только скуку,
Для тех, кто голосит о торжестве сознанья,
Я умер.
2 Я знаю:
|
846
В лиловой тишине, когда сзывают стадо,
в рассветном беге розовых коней, в смоленых желваках натруженных уключин, держа весло, лопату и перо, я оживаю. Когда учусь у пахарей и формул стремиться к точности,
Бессмертные, мы молча размышляем
1964 |
ЮРИЙ КУЗНЕЦОВ
(Род. в 1941 г.)
Что на могиле мне твоей сказать?
Что не имел ты права умирать? Оставил нас одних на целом свете, Взгляни на мать — она сплошной рубец. Такая рана видит даже ветер, На эту боль нет старости, отец! На вдовьем ложе, памятью скорбя,
|
847
Подобно вспышкам на далеких тучах,
Дарила миру призраков летучих: Сестер и братьев, выросших в мозгу... Кому об этом рассказать смогу? Мне у могилы не просить участья.
|
Солдат оставил тишине
Жену и малого ребенка И отличился на войне... Как известила похоронка. Зачем напрасные слова
И командиры на войне
Она вдыхала дым живой,
Годами снился этот дым,
|
848
...Хозяйка юная вошла.
Пока старуха вспоминала, Углы от пыли обмела И — гимнастерку постирала. |
ЛОИК ШЕРАЛИ
(Род. в 1941 г.)
С таджикского
Что же ты ищешь в поле, склонив молодое лицо?
Юность, надежду или щепотку соли? Или же ты потеряла свое золотое кольцо и ищешь под каждым кусточком в хлопковом поле? Среди воды и глины, жары и глины
Ты собираешь в подол свой
|
28 Советская поэвия, т. 2
849
А солнце Востока из своего далека
так накаляет поле, как наковальню кузнец, — и ты, как железка в печи, как лепешка в печи, наконец, и словно тлеющий уголь твоя щека. Зимою лицо твое тоже светлого цвета —
Бороздки каналов между рядами саженцев
И, на мгновенье презрев свой письменный стол,
научи ты меня обычаю земле отдавать поклон,
1966 |
850
Одни говорят:
Авиценна — узбек! Другие, что он — араб. Споры идут из века в век. Кто виноват? Кто прав? Иные считают
Язык фарси был его языком,
Боль человечества он понимал
Он знал язык травы и цветка,
1970 |
* * *
Если с неба падает звезда —
больно мне от горестной приметы. Если ломят дерево ветра — больно слышать, как стенают ветви. |
28*
851
Вижу, что тропинка заросла, —
сразу мысль, что ты меня забыла... Вижу — речка высохла до дна: больно мне, как будто кровь остыла. Если вдруг скончается дитё —
Сердце, сердце! Что это с тобой?
1970 |
ПАУЛЬ ЭРИК РУММО
(Род. в 1942 г.)
С эстонского
Розовый шиповник на окраине луга.
Лютики, ромашки, бурые лужи дороги. С какой стороны подошел я, не помню. Небо сбросило поклажу грузных туч.
Пчелы уже отлетели ко сну.
|
852
РАВИЛЬ ФАЙЗУЛЛИН
(Род. в 1943 г.)
С татарского
* * *
Когда звезда моей жизни над миром зажглась? Не знаю.
А мама знает. Когда улыбнулся я первый раз?
Когда первые слезы из глаз скатились?
Закроет ли небо атомный гриб? Не знаю.
Скажите ей, старой, кто знает об этом.
«Сын ушел на войну таким же вечером...
|
853
Язык народа моего,
как тысячи других: несуетлив и скромен. Сродни пожатию руки, неслышному движенью крови. Как деревенской девушки наряд, застенчив он и прост, — парламенты на нем не говорят, конгрессы открывать не привелось на моем языке... Не украшает чеки он и деньги, не объявляет войны никому. На языке моем смеются дети в густом ромашковом дыму лугов. Язык народа моего,
хлеб зреет,
|
Оседают руины.
Седая, сном столетий полынь встает. Небо выше. Паломников стаю — птиц бездомных — несет небосвод. |
854
Плач и стон... Тишина такая,
что мерещится лёт стрелы, конский топот вдали затихает, вьется облачко мертвой золы... Я один. К валуну моя лодка
|
Турсун-заде Мирзо (род. в 1911 г.) — таджикский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР.
Стр. 8. Шариат — совокупность юридических и религиозных обрядовых норм, основанных на общих правилах ислама. Изложены в Коране (священная книга ислама, содержит изложение веры, правила нравственности) в отличие от адата, основанного на обычном праве.
Ухсай Яков (род. в 1911 г.) — чувашский поэт.
Стр. 13. Иванов Константин (1890—1915) — классик чувашской литературы.
Хакви Сибгат (род. в 1911 г.) — татарский поэт.
Гурян Татул (1912—1942) — армянский поэт. Погиб в дни обороны Севастополя.
Дильбази Мирварид (род. в 1912 г.) — азербайджанская поэтесса.
Ипай Олык (1912—1943) — марийский поэт.
Лупан Андрей (род. в 1912 г.) — молдавский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Малышко Андрей (1912—1970) — украинский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 29. Астурия — область в Северной Испании; важнейший в стране район угледобычи. Прометей — мифический герой, богоборец и защитник людей, похитивший для них огонь с неба и совершивший целый ряд других подвигов. За помощь людям был прикован богами к скале.
Миршакар Мирсаид (род. в 1912 г.) — таджикский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
856
Муратов Игорь (1912—197.) — украинский поэт.
Ошанин Лев (род. в 1912 г.) — русский поэт.
Поделков Сергей (род. в 1912 г.) — русский поэт.
Танк Максим (род. в 1912 г.) — белорусский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 61. Джангарчи — исполнитель калмыцкого народного эпоса «Джан-гар».
Воронько Платон (род. в 1913 г.) — украинский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 67. Гарсиа Лорка Федерико (1898—1936) — испанский поэт и драматург. Убит в Гранаде фашистами.
Лисянский Марк (род. в 1913 г). — русский поэт.
Михалков Сергей (род. в 1913 г.) — русский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР.
Музаев Нурдин (род. в 1913 г.) — чеченский поэт.
Рафибейли Нигяр (род. в 1913 г.) — азербайджанская поэ-гесса.
Стр. 82. Алагёз (Арагац) — горный массив в Армянской ССР.
Ручьев Борис (1913—1973) — русский поэт.
Смел яков Ярослав (1913—1972) — русский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 94. Перро Клод (1613—1688) — французский архитектор, строитель восточного фасада Лувра в Париже, одного из наиболее совершенных произведений французского классицизма.
Стр. 97. Курбский Андрей Михайлович (1528—1583) — князь. В 1564 г. изменил родине и бежал в Литву. Вел переписку с Иваном Грозным (1530—1584). Автор «Истории о великом князе Московском».
Смирнов Сергей (род. в 1913 г.) — русский поэт.
Яшин Александр (1913—1968) — русский поэт.
Абашидзе Григол (род. в 1914 г.) — грузинский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 115—117. Сизиф — строитель и царь Коринфа. Согласно древнегреческому мифу, был наказан за свои грехи и принужден был в царстве
857
мертвых Аиде вечно вкатывать на гору тяжелый камень, который, едва достигнув вершины, скатывался вниз. Отсюда выражение — сизифов труд, означающее тяжелую и безрезультатную работу. Ивериец — житель Иверии (Иберии, Картлп) — так в древности называли Восточную и отчасти Южную Грузию.
Аджнев Анвар (род. в 1914 г.) — кумыкский поэт.
Боков Виктор (род. в 1914 г.) — русский поэт.
Истру Богдан (род. в 1914 г.) — молдавский поэт.
Кешоков Алим (род. в 1914 г.) — кабардинский поэт.
Кулешов Аркадий (род. в 1914 г.) — белорусский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 132. Каня — чибис.
Недогонов Алексей (1914—1948) — русский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Озеров Лев (род. в 1914 г.) — русский поэт.
Сагиян Амо (род. в 1914 г.) — армянский поэт.
Хелемский Яков (род. в 1914 г.) — русский поэт.
Стр. 152. Койсу (Аварское, Андийское, Казикухумское и Каракойсу) — четыре горные реки в Дагестане, текут в глубоких ущельях.
Шираз Ованес (род. в 1914 г.) — армянский поэт.
ШубинПавел (1914—1951) — русский поэт.
Алигер Маргарита (род. в 1915 г.) — русская поэтесса. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 168. Горацио — персонаж трагедии Шекспира «Гамлет», друг Гамлета, принца датского.
Долматовский Евгений (род. в 1915 г.) — русский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Жумамуратов Тлеуберген (род. в 1915 г.) — каракалпакский поэт.
3ульфия (род. в 1915 г.) — узбекская поэтесса. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 180. Супа — возвышение для сидения в саду или во дворе. Стр. 181. Сунбулъ — гиацинт.
858
Стр. 185. Хафиа Шамседдин Мохаммед (ок. 1325—1389) — великий персидский поэт-лирик. Является также классиком таджикской литературы.
Ковалев Дмитрий (1915—1977) — русский поэт.
Копштейн Арон (1915—1940) — русский поэт. Погиб на финском фронте, спасая раненого друга, поэта Николая Отраду.
Стр. 191. Диабаз — древняя вулканическая порода, сходная с базальтом.
Маркарян Маро (род. в 1915 г.) — армянская поэтесса.
Матусовский Михаил (род. в 1915 г.) — русский поэт.
Осмонов Алыкул (1915—1950) — киргизский поэт. Стр. 206. Буудан — неутомимый скакун из героического эпоса.
Сейтлиев Кара (1915—1971) — туркменский поэт.
Стр. 206. Дестан (дастан) — популярная форма поэзии ашугов (народных певцов), имеющая по четыре стиха в строфе и многообразные размеры. Каждый четвертый стих оканчивается одним и тем же словом. Содержанием ' дестана являются обычно важные политические и общественные события. Фраги (наст, имя Махтумкули; ок. 1733—1780-е годы) — туркменский поэт-философ, родоначальник классической туркменской литературы.
Симонов Константин (род. в 1915 г.) —'русский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и Государственной премии СССР.
Татьяничева Людмила (род. в 1915 г.) — русская поэтесса. Тушнова Вероника (1915—1965) — русская поэтесса. Шефнер Вадим (род. в 1915 г.) — русский поэт.
Эсенова Тоушав (род. в 1915 г.) — туркменская поэтесса.
Стр. 235. К ем и не (ок. 1770—1840) — туркменский поэт-сатирик. Той — празднество, сопровождаемое пиршеством, музыкой, плясками. Бахши — народный певец, музыкант, сказитель в Туркмении. Казн — судья.
Вааранди Дебора (род. в 1916 г.) — эстонская поэтесса.
Дудин Михаил (род. в 1916 г.) — русский поэт. Герой Социалистического Труда.
Ергалиев Хамид (род. в 1916 г.) — казахский поэт.
859
Львов Михаил (род. в 1916 г.) — русский поэт.
Маргиани Реваз (род. в 1916 г.) — грузинский поэт.
Стр. 265. Сваны — этнографическая группа грузин, населяющая Сва-нетию, горный район Западной Грузии.
Стр. 268. Хурджин — ковровая переметная сума.
ОгнецветЭди (род. в 1916 г.) — белорусская поэтесса.
Хаппалаев Юсуп (род. в 1916 г.) — лакский поэт.
Шогенцуков Адам (род. в 1916 г.) — кабардинский поэт.
Юсуфи Хабиб (1916—1945) — таджикский поэт.
Стр. 273. Калам — тростниковая палочка, применяемая на Востоке для письма.
Яндиев Джемалдин (род. в 1916 г.) — ингушский поэт.
Байрамукова Халимат (род. в 1917 г.) — карачаевская поэтесса.
Геловани Мирза (1917—1944) — грузинский поэт. Погиб на фронте в Великую Отечественную войну.
Стр. 277. Мтацминда («Святая гора») — гора, возвышающаяся над Тбилиси, со старинным монастырем, превращенным в пантеон писателей и общественных деятелей Грузии.
Данилов Семен (род. в 1917 г.) — якутский поэт.
Крученюк Петря (род. в 1917 г.)— молдавский поэт.
Кулиев Кайсын (род. в 1917 г.) — балкарский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 292. Чегем — селение, где родился поэт. ЛазаревГригорий (род. в 1917 г.) — хантыйский поэт. Панченко Пимен (род. в 1917 г.) — белорусский поэт.
Стр. 298. Сабир Таир-заде Алекпер (1862—1911) — азербайджанский народный поэт. Мицкевич Адам (1798—1855) — польский поэт, революционер, посвятивший свое творчество борьбе за независимость Польши. Тарас.— Имеется в виду украинский поэт Т. Г. Шевченко (1814—1861).
Шинкуба Баграт (род. в 1917 г.) — абхазский поэт.
860
Забашта Любовь (род. в 1918 г.) — украинская поэтесса.
Казаков Миклай (род. в 1918 г.) — марийский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Киреенко Кастусь (род. в 1918 г.) — белорусский поэт.
Коган Павел (1918—1942) — русский поэт. 23 сентября 1942 г. лейтенант П. Коган, возглавлявший разведгруппу, погиб на сопке Сахарная Голова под Новороссийском.
Луконин Михаил (1918—1976) — русский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Менюк Джордже (род. в 1918 г.) — молдавский поэт. Наджми Назар (род. в 1918 г.) — башкирский поэт. Нонешвили Иосиф (род. в 1918 г.) — грузинский поэт.
Отрада Николай (Николай Карпович Турочкин; 1918—1940) — русский поэт. Погиб 4 марта 1940 г. в бою на финском фронте.
Тряпкин Николай (род. в 1918 г.) — русский поэт. Федоров Василий (род. в 1918 г.) — русский поэт.
Капутикян Сильва (род. в 1919 г.) — армянская поэтесса-Лауреат Государственной премии СССР.
Карим Мустай (род. в 1919 г.) — башкирский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Кильчичаков Михаил (род. в 1919 г.) — хакасский поэт.
Стр. 358. Айран — кисломолочный продукт, изготовляемый из коровьего, козьего и овечьего молока.
Кульчицкий Михаил (1919—1943) — русский поэт. Погиб под Сталинградом в январе 1943 г.
Майоров Николай (1919—1942) — русский поэт. Политрук пулеметной роты Н. Майоров был убит в бою на Смоленщине 8 февраля 1942 г.
Межелайтис Эдуардас (род. в 1919 г.) — литовский поэт. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии.
Стр. 368—372. Сафо (Сапфо) — древнегреческая поэтесса первой половины VI в. Чюрленис Микалоюс Константинас (1875—1911) — композитор,
861
классик литовской национальной музыки, художник. Ронсар Пьер (1524—1585) — французский поэт, глава группы поэтов «Плеяда», сыгравшей значительную роль в формировании французской национальной поэзии. Хайям Омар (ок. 1048—1131) — великий таджикский поэт и ученый. Является также классиком персидской литературы. Гоген Поль (1848—1903) — французский живописец, один из родоначальников постимпрессионизма. Моне Клод (1840— 1926) — французский живописец-пейзажист, крупнейший представитель импрессионизма. Адам.— Имеется в виду Адам Мицкевич. Голгофа — место близ Иерусалима, на котором совершались казни и где, по библейскому преданию, был распят Христос; в переносном смысле: источник страданий. Нарцисс — в древнегреческой мифологии красавец-юноша, который, увидев свое отражение в воде, влюбился в себя и был превращен богами в цветок.
Наровчатов Сергей (род. в 1919 г.) — русский поэт. Стр. 379. Аматёр — любитель (франц.). Ованесян Рачия (род. в 1919 г.) — армянский поэт. Парве Ральф (род. в 1919 г.) — эстонский поэт. Попов Леонид (род. в 1919 г.) — якутский поэт. Слуцкий Борис (род. в 1919 г.) — русский поэт.
Суворов Георгий (1919—1944) — русский поэт. Гвардии лейтенант Г.Суворов погиб в дни наступления под Ленинградом, при переправе через Нарову, 13 февраля 1944 года.
Фатьянов Алексей (1919—1959) — русский поэт.
Эмин Геворк (род. в 1919 г.) — армянский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Гончаров Виктор (род. в 1920 г.) — русский поэт.
Кросс Яан (род. в 1920 г.) — эстонский поэт.
Стр. 411. Гойя Фравсиско Хосе де (1746—1828) — выдающийся испанский живописец и гравер.
Мулдагалиев Джубан (род. в 1920 г.) — казахский поэт.
Стр. 415. А бай — Абай Кунанбаев (1845—1904) — великий казахский поэт-гуманист, просветитель, родоначальник письменной казахской литературы и казахского литературного языка; композитор. Мухтар (Мухтар Ауэзов; 1897—1961) — выдающийся казахский советский писатель.
Пысин Алексей (род. в 1920 г.) — белорусский поэт.
862
Стр. 420. Коло — народный танец, широко распространенный у южных славян.
Решетников Леонид (род. в 1920 г.) — русский поэт.
Самойлов Давид (род. в 1920 г.) — русский поэт.
Бабаджан Рама (род. в 1921 г.) — узбекский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Козловский Яков (род. в 1921 г.) — русский поэт.
Кулемин Василий (1921—1962) — русский поэт.
Мирмухсин (род. в 1921 г.) — узбекский поэт.
Орлов Сергей (род. в 1921 г.) — русский поэт.
Сангаджиева Бося (род. в 1921 г.) — калмыцкая поэтесса.
Субботин Василий (род. в 1921 г.) — русский поэт.
Тарба Иван (род. в 1921 г.) — абхазский поэт.
Эралиев Суюнбай (род. в 1921 г.) — киргизский поэт.
Атаджанов Ата (род. в 1922 г.) — туркменский поэт.
Викулов Сергей (род. в 1922 г.) — русский поэт.
Гудзенко Семен (1922—1953) — русский поэт.
Давтян Ваагн (род. в 1922 г.) — армянский поэт.
Кугультинов Давид (род. в 1922 г.) — калмыцкий поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Левитанский Юрий (род. в 1922 г.) — русский поэт.
Стр. 492. Гайдн Иосиф (1732—1809) — великий австрийский композитор, представитель венской классической школы.
Мауленов Сырбай (род. в 1922 г.) — казахский поэт.
Мозурюнас Владас (род. в 1922 г.) — литовский поэт.
Поженян Григорий (род. в 1922 г.) — русский поэт.
Скалбе Арвид (род. в 1922 г.) — латышский поэт.
Смуул Юхан (1922—1971) — эстонский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Цеков Пасарби (род. в 1922 г.) — абазинский поэт.
863
Борисов Исаак (1923—1972) — еврейский поэт.
Велюгин Анатолий (род. в 1923 г.) — белорусский поэт.
Гали Муса (род. в 1923 г.) — башкирский поэт.
Гамзатов Расул (род. в 1923 г.) — аварский поэт. Герой Со-щкалистического Труда, лауреат Ленинской премии и Государственной премия СССР.
Стр. 523. Хаджи-Мурат (ум. в 1852 г.) — крупный феодал, участник реакционного религиозно-националистического движения мюридизма на Кавказе. Мюриды — послушники у мусульман, фанатически ненавидящие «неверных», то есть немусульман; здесь — преданный своему делу человек.
Доризо Николай (род. в 1923 г.) — русский поэт.
Межиров Александр (род. в 1923 г.) — русский поэт.
Стр. 543. Навтлуг — окраинный район Тбилиси.
Рамазанов Гилемдар (род. в 1923 г.) — башкирский поэт.
Берулава Xута (род. в 1924 г.) — грузинский поэт.
Стр. 550. Тяжкий путь в Цицамури...— Около Цицамури был убит грузинский поэт Илья Чавчавадзе (1837—1907). ,
Джусойты Нафи (род. в 1924 г.) — осетинский поэт.
Друнина Юлия (род. в 1924 г.) — русская поэтесса.
Задевдин Салехжан (род. в 1924 г.) — ногайский поэт.
Каландадзе Анна (род. в 1924 г.) — грузинская поэтесса.
Стр. 559. Мравалжамиер — буквально: «многие лета». Название древней грузинской песни.
Севак Паруйр (1924—1971) — армянский поэт. Солоухин Владимир (род. в 1924 г.) — русский поэт. Старшивов Николай (род. в 1924 г.) — русский поэт. Туркин Владимир (род. в 1924 г.) — русский поэт.
Хазри Наби (род. в 1924 г.) — азербайджанский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Стр. 584. Эйлаги — горные пастбища для летнего содержания овец.
864
Челидзе Отар {род. в 1924 г.) — грузинский поэт. Вагабзаде Бахтияр (род. в 1925 г.) — азербайджанский поэт. Ваншенкин Константин (род. в 1925 г.) — русский поэт. Винокуров Евгений (род. в 1925 г.) — русский поэт.
Джусуев Сооронбай (род. в 1925 г.) — киргизский поэт.
Стр. 611. Комуз — киргизский народный трехструнный щипковый музыкальный инструмент.
Жалсараев Дамба (род. в 1925 г.) — бурятский поэт. Квливидзе Михаил (род. в 1925 г.) — грузинский поэт.
Стр. 616. Бараташвили Николоз (1817—1845) — грузинский поэт-романтик.
Пассар Андрей (род. в 1925 г.) — нанайский поэт. Халваши Фридон (род. в 1925 г.) — грузинский поэт. Исаев Егор (род. в 1926 г.) — русский поэт. Заднипру Петру (1927—1976) — молдавский поэт. Ахматова Раиса (род. в 1928 г.) — чеченская поэтесса. Лиснянская Инна (род. в 1928 г.) — русская поэтесса. Рашидов Рашид (род. в 1928 г.) — даргинский поэт. Соколов Владимир (род. в 1928 г.) — русский поэт.
Сулейманова Гулчехра (род. в 1928 г.) — таджикская поэтесса.
Бээкман Владимир (род. в 1929 г.) — эстонский поэт.
Курбаннепесов Керим (род. в 1929 г.) — туркменский поэт.
Нишнианидзе Шота (род. в 1929 г.) — грузинский поэт.
Павлычко Дмитро (род. в 1929 г.) — украинский поэт.
Стр. 653. Каменяр, — Имеется в виду Франко Иван Яковлевич (1856— 1916) — выдающийся украинский писатель, публицист, ученый, критик и общественный деятель.
865
Рошка Агнесса (род. в 1929 г.) — молдавская поэтесса.
Шестинский Олег (род. в 1929 г.) — русский поэт.
Стр. 660. А. П. Керн (Маркова-Виноградская; 1800—1879). — Талантливая мемуаристка, А. П. Керн оставила на редкость точные и выразительные воспоминания о Пушкине и его современниках.
Юсупов Ибрагим (род. в 1929 г.) — каракалпакский поэт.
Стр. 662, Мухаллес (мухаммас) — стихотворение, состоящее из пятистрочных строф.
Балтакис Альгимантас (род. в 1930 г.) — литовский поэт.
Гордейчев Владимир (род. в 1930 г.) — русский поэт.
Жигулин Анатолий (род. в 1930 г.) — русский поэт.
Малдонис Альфоисас (род. в 1930 г.) — литовский поэт.
Mapцпнкявичус Юстинас (род. в 1930 г.) — литовский поэт.
Стр. 679. Эвклид (III в. до н. э.) — древнегреческий математик, работал в Александрии. Оказал огромное влияние на развитие математики. Более строгое изложение системы геометрии было дано только в XIX в. Лобачевским Николаем Ивановичем (1792—1856), великим русским математиком, создателем неэвклидовой геометрии. Сократ (469—399 гг. до н. э.) —древнегреческий философ-идеалист.
Поцхишвили Морис (род. в 1930 г.) — грузинский поэт.
Анко Юрий (1931—1960) — эскимосский поэт.
Белшевиц Визма (род. в 1931 г.) — латышская поэтесса.
Горбовский Глеб (род. в 1931 г.) — русский поэт.
Машбаш Исхак (род. в 1931 г.) — адыгейский поэт.
Сумианен Тайсто (род. в 1931 г.)— карельский поэт.
Алиева Фазу (род. в 1932 г.) — аварская поэтесса.
Дамдинов Николай (род. в 1932 г.) — бурятский поэт.
КазаковаРимма (род. в 1932 г.) — русская поэтесса.
Каноат Мумин (род. в 1932 г.) — таджикский поэт.
866
Стр. 704. Рудаки Абульхасан (род. в середине IX в. — ум. в 941 г.) — крупнейший ирано-таджикский поэт, родоначальник таджикской литературы. Стр. 706. Дарваз — Дарвазский хребет в Таджикской ССР.
Куняев Станислав (род. в 1932 г.) — русский поэт.
Лапцуй Леонид (род. в 1932 г.) — ненецкий поэт.
Рождественский Роберт (род. в 1932 г.) — русский поэт.
Цыбин Владимир (род. в 1932 г.) — русский поэт.
Араз Мамед (род. в 1933 г.) — азербайджанский поэт.
Боцу Павел (род. в 1933 г.) — молдавский поэт.
Вациетис Ояр (род. в 1933 г.) — латышский поэт.
Вознесенский Андрей (род. в 1933 г.) — русский поэт.
Стр. 736—738. Харон — в послегомеровских преданиях перевозчик, который перевозил души умерших через реки подземного царства. Сервантес де Сааведра Мигель (1547—1616) — великий испанский писатель, автор известного романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчскии». Браманте Донато (1444—1514) — крупнейший итальянский архитектор эпохи Возрождения. Ландау Лев Давыдович (1908—1968) — советский физик, академик. Коперник Николай (1473—1543) — великий польский астроном.
Дурян Людвиг (род. в 1933 г.) — армянский поэт. Евтушенко Евгений (род. в 1933 г.) — русский поэт. Зпедонис И мант (род. в 1933 г.) — латышский поэт. Карачобав Дмитрий (род. в 1933 г.) — гагаузский поэт. Микаэлян Нансен (род. в 1933 г.) — армянский поэт. Телеукэ Виктор (род. в 1933 г.) — молдавский поэт. Чиладзе Отар (род. в 1933 г.) — грузинский поэт. Щипахина Людмила (род. в 1933 г.) — русская поэтесса. Зумакулова Танзиля (род. в 1934 г.)—балкарская поэтесса. Матвеева Новелла (род. в 1934 г.) — русская поэтесса. Рыскулов Рамис (род. в 1934 г.) — киргизский поэт. Бородулин Рыгор (род. в 1935 г.) — белорусский поэт.
867
Виеру Григоре (род. в 1935 г.) — молдавский поэт.
Годжа Фикрет (род. в 1935 г.) — азербайджанский поэт.
Дамиан Ливиу (род. в 1935 г.) — молдавский поэт.
Олейник Борис (род. в 1935 г.) — украинский поэт. Лауреат Государственной премии СССР.
Санги Владимир (род. в 1935 г.) — нивхский поэт.
Абылкасымова Майрамкан (род. в 1936 г.) — киргизская поэтесса.
Стр. 780. Арча — среднеазиатский вид можжевельника.
Вахидов Эркин (род. в 1936 г.) — узбекский поэт.
Ветемаа Энн (род. в 1936 г.) — эстонский поэт.
Драч Иван (род. в 1936 г.) — украинский поэт.
Стр. 784. Петрарка Франческо (1304—1374) — выдающийся итальянский поэт, гуманист. Широкую известность получила его «Книга песен», где поэт воспевает любовь и красоту материального мира.
Коротич Виталий (род. в 1936 г.) — украинский поэт.
Кушнер Александр (род. в 1936 г.) — русский поэт.
Стр. 792—793. Когда тот польский педагог...— Имеется в виду Януш Корчак (наст, имя Генрик Гольдшмит) — писатель, педагог, врач, героически погибший в фашистском лагере смерти вместе со своими воспитанниками в 1942 г. Ирод (73—4 гг. до н. э.) — царь Иудеи. На престол был возведен римлянами. Бердяев Николай Александрович (1874—1948) — русский философ-мистик. Тристан.— Имеется в виду персонаж французского рыцарского романа бретонского цикла «Тристан и Изольда» о трагической любви Изольды, жены корнуоллского короля, к его племяннику — вассалу Тристану. Плутон — в античной мифологии бог подземного царства. ... элизейские поля (Элизиум) — в греческой мифологии место вечного успокоения душ умерших. Слово «элизиум» — поэтический символ красоты и покоя.
Рубцов Николай (1936—1971) — русский поэт.
Саакян Арамаис (род. в 1936 г.) — армянский поэт.
Сулейменов Олжас (род. в 1936 г.)— казахский поэт.
Стр. 806. Такыр — ровные глинистые пространства в пустынях.
Улзытуев Дондок (род. в 1936 г.) — бурятский поэт.
868
Ayзинь Имант (род. в 1937 г.) — латышский поэт.
Ахмадулина Белла (род. в 1937 г.) — русская поэтесса.
Дмитриев Олег (род. в 1937 г.) — русский поэт.
Коянто Владимир (род. в 1937 г.) — корякский поэт.
Мориц Юнна (род. в 1937 г.) — русская поэтесса.
Стр. 821. Урарту (Ванское царство) — древнее рабовладельческое государство в Закавказье, у озера Ван (IX в. до н. э.). Таврида (Таврика, Таврия) — древнее название Крымского полуострова (от племени тавров). Гиперборейцы — согласно Апполодору (Мифологическая библиотека) — народность.
Фирсов Владимир (род. в 1937 г.) — русский поэт.
Фокина Ольга (род. в 1937 г.) — русская поэтесса.
Шесталов Юван (род. в 1937 г.) — мансийский поэт.
Адо Улуро (род. в 1938 г.) — юкагирский поэт.
Кымытваль Антонина (род. в 1938 г.)—чукотская поэтесса.
Шкляревский Игорь (род. в 1938 г.) — русский поэт.
Немтушкин А л и т е т (род. в 1939 г.) — эвенкийский поэт.
Чухонцев Олег (род. в 1939 г.) — русский поэт.
Чаклайс Марис (род. в 1940 г.) — латышский поэт.
Арипов Абдулла (род. в 1941 г.) — узбекский поэт.
Стр. 845. Хауз — небольшой искусственный водоем.
Каплински Яан (род. в 1941 г.) — эстонский поэт.
Кузнецов Юрий (род. в 1941 г.) — русский поэт.
Шерали Лопк (род. в 1941 г.) — таджикский поэт.
Стр. 849. Курак — недозревшая коробочка хлопка.
Стр. 851. Авиценна (980—1037) — латинизированное имя Ибн Спны Абу-Али — выдающегося философа, врача, естествоиспытателя и поэта народов Средней Азии, таджика по национальности. Оказал большое влияние на средневековую арабскую и европейскую философию.
Руммо Пауль Эрик (род. в 1942 г.) — эстонский поэт.
Файзуллин Равиль (род. в 1943 г.) — татарский поэт.
Л. Осипова
Абашидзе Григол — II, 113.
Абашидзе Ираклий — I, 739. Абылкасымова Мапрамкан — II, 779. Адалис Аделина — I, 413. Аджиев Анвар — II, 119. Адо Улуро — II, 835. Айбек — I, 568. Айни Садриддин — I, 87. Акопян Акоп — I, 55. Алигер Маргарита — II, 164. Алиева Фазу — II, 695. Алимджан Хамид — I, 745. Альвер Бетти — I, 608. Аманжолов Касии — I, 813. Анко Юрий — II, 685. Антокольский Павел — I, 298. Араз Мамед — II, 724. Арипов Абдулла — II, 844. Асеев Николай — I, 137. Атаджанов Ата — II, 464. Аузивь Ииант — II, 808. Ахмадулина Белла — II, 811. Ахматова Анна — I, 145. Ахматова Раиса — II, 630. Бабаджан Рамз — II, 436.
|
Байрамукова Халииат — II, 275. Балтакис Альгимантас — II, 664. Барбарус Иоханнес — I, 163. Барто Агния — I, 610. Бахшиев Мишши — I, 772. Бедный Демьян — I, 96. Безбородов Михаил — I, 664. Безыменский Александр — I, 347. Белшевиц Визма — II, 686. Белый Андрей — I, 90. Берггольц Ольга — I, 773. Берулава Хута — II, 546. Бобинский Василь — I, 352. Боков Виктор — II, 120. Борисов Исаак — II, 510. Бородудин Рыгор — II, 766. Боцу Павел — II, 726. Бровка Петрусь — I, 571. Брюсов Валерий — I, 64. Буков Емилиан — I, 748. Бээкман Владимир — II, 642. Вааранди Дебора — II, 237.
|
870
Бахидов Эркин — II, 781.
Бациетис Ояр — II, 728. Велюгин Анатолий — II, 514. Венцлова Антанас — I, 618. Ветемаа Энн — II, 782. Виеру Григоре — II, 768. Викулов Сергей — II, 467. Винокуров Евгений — II, 603. Вознесенский Андрей — II, 733. Воронько Платон — II, 62. Вургун Самед — I, 623. Гаврилюк Александр — I, 822.
Давтян Ваагн — II, 476.
|
Данилов Семен — II, 278.
Деляну Ливиу — I, 827. Державин Владимир — I, 706. Джалил Джасмэ — I, 711. Джалиль Муса — I, 633. Джабаев Джамбул — I, 43. Джансугуров Ильяс — I, 239. Джафаров Абумуслим — I, 753. Джусойты Нафи — II, 551. Джусуев Сооронбай — II, 611. Дильбази Мирварид — II, 21. Дмитерко Любомир — I, 829. Дмитриев Олег — II, 817. Долматовский Евгений — II, 172. Доризо Николай — II, 530. Драч Иван — II, 784. Друнина Юлия — II, 552. Дудин Михаил — II, 245. Дурян Людвиг — II, 740. Евтушенко Евгений — II, 743.
Жалсараев Дамба — II, 613.
Забашта Любовь — II, 303.
|
871
Иоаннисиан Ионнес — I, 48.
Ипай Олык — II, 24. Исаакян Аветик — I, 72. Исаев Егор — II, 623. Исаковский Михаил — I, 419. Истру Богдан — II, 125. Казакова Римма — II, 698.
|
Кугультинов Давид — II, 480.
Кудаш Сайфи — I, 249. Кузнецов Юрий — II, 847. Кулемин Василий — II, 444. Кулешов Аркадий — II, 131. Кулиев Кайсын — II, 282. Кульбак Моисей — I, 311. Кульчицкий Михаил — II, 359. Куняев Станислав — II, 706. Курбаннепесов Керим — II, 645. Кучияк Павел — I, 332. Кушнер Александр — II, 792. Кымытваль Антонина — II, 836. Лазарев Григорий — II, 293.
Маари Гурген — I, 495.
|
872
Марцинкявичус Юстинас — II, 678.
Маршак Самуил — II, 120. Матвеева Новелла — II, 760. Матусовский Михаил — II, 200. Мауленов Сарыбай — II, 495. Машбаш Исхак — II, 693. Межелайтис Эдуардас — II, 364. Межиров Александр — II, 536. Мешок Джордже — II, 319. Микаэлян Нансен — II, 753. Мирмухсин — II, 446. Миртемир — I, 797. Миршакар Мирсаид — II, 38. Мирцхулава Алио — I, 498. Михалков Сергей — II, 72. Мозурюнас Владас — II, 499. Мориц Юнна — II, 820. Моро Артур — I, 754. Мотвилла Витаутас — I, 470. Музеев Нурдин — II, 80. Мулдагалиев Джубан — II, 414. Муратов Игорь — II, 43. Мушфик Микаил — I, 715. Мысик Василь — I, 687. Нагнибеда Микола — I, 849.
Ованесян Рачия — II, 382.
|
Орешин Петр — I, 129.
Орлов Сергей — II, 449. Осмонов Алыкул — II, 205. Островой Сергей — I, 856. Отрада Николай — II, 326. Охтов Абдула — I, 755. Ошанин Лев — II, 44. Павлович Надежда — I, 281.
Рагим Мамед — I, 696.
|
873
Рыленков Николай — I, 758.
Рыльский Максим — I, 288. Рыскулов Рамис — II, 764. Саакян Арамис — II, 799.
|
Тажибаев Абдильда — I, 767.
Такташ Хади — I, 456. Танк Максим — II, 54. Тарабукин Николай — I, 812. Тарба Иван — II, 459. Тарковский Арсений — I, 701. Татьяничева Людмила — II, 218. Телеукэ Виктор — II, 754. Тильвитис Теофилис — I, 557. Тихонов Николай — I, 314. Тоголок Молдо — I, 46. Токомбаев Аалы — I, 561. Токтогул — I, 50. Тряпкин Николай — II, 328. Туманян Ованес — I, 62. Турганов Борис — I, 460. Туркин Владимир — II, 578. Турсун-заде Мирзо — II, 5. Туфан Хасан — I, 437. Тушнова Вероника — II, 224. Тычина Павло — I, 204. Уйгун — I, 604.
Файзуллин Равиль — II, 853.
Хазри Наби — II, 582.
|
874
Хлебников Велимир — I, 106.
Хузангай Педер — I, 705. Хурюгский Тагир — I, 238. Цадаса Гамзат — I, 79.
Чак Александр — I, 463.
Шварцман Ошер — I, 162.
|
Шиваза Ясыр — I, 659.
Шинкуба Баграт — II, 300. Шираз Ованес — II, 154. Шкляревский Игорь — II, 836. Шогенцуков Адам — II, 272. Шогенцуков Али — I, 443. Шубин Павел — II, 162. Щипахина Людмила — II, 759.
Эйдеман Роберт — I, 298.
Юсупов Ибрагим — II, 662.
Яндиев Джемалдин — II, 274.
|
Мирзо Турсун-заде | |
Висячий сад. Перевод В. Державина | 5 |
Поэту. Перевод С. Липкина | 6 |
Чего еще ты хочешь? Перевод С. Липкина | 7 |
Мать. Перевод Я. Козловского | 7 |
«Другим стал мир, моя река...» Перевод Я. Козловского | 9 |
Крошки хлеба. Перевод С. Липкина | 10 |
Мой век. Перевод С. Липкина | 11 |
Вспоминаются юные годы. Перевод С. Липкина | 12 |
Хранительница огня. Перевод С. Липкина | 13 |
Яков Ухсай | |
Лес Иванова. Перевод П. Градова | 13 |
Песня про Волгу. Перевод С Обрадовича | 14 |
Снбгат Хакии | |
Берега, берега... Перевод Р. Морана | 15 |
«Я знаю, что видел Муса...» Перевод Р. Кутуя | 15 |
Хасану Туфану. Перевод П. Беляева | 17 |
За песнями своими я летел. Перевод Р. Морана | 17 |
В лесу подо Ржевом. Перевод Р. Морана | 18 |
«Вся синь весны вошла в глаза мои...» Перевод Р. Морана | 18 |
«Сумерки, Волга...» Перевод Р. Морана | 19 |
Первый холм. Перевод Р. Морана | 19 |
Татул Гурян | |
Переводы В. Баласана | |
Клятва | 20 |
«Хохочет ли ветер, вздымая песок...» | 20 |
876
Мирварид Дильбази | |
О чем говорят камни. Перевод А. Кронгауза | 21 |
Красные маки. Перевод А. Кронгауза | 21 |
Человек. Перевод Г. Регистана | 22 |
О Русь! Перевод Г. Регистана | 23 |
Олык Ипай | |
Горят лампочки Ильича. Перевод А. Ойслендера | 24 |
Андрей Лупан | |
Магистрали. Перевод М. Светлова | 25 |
Ноша своя. Перевод Ю. Левитанского | 26 |
Из воспоминаний. Перевод Д. Самойлова | 27 |
Добро носящий. Перевод К. Ковальджи | 28 |
Андрей Малышко | |
«Где ливень бьет крутые волны...» Перевод В. Шацкова | 29 |
Дума про астурийца. Перевод Б. Турганова | 29 |
«Июльский день на перекрестке...» Перевод Б. Турганова | 31 |
Побратимы. Перевод Б. Турганова | 32 |
«Бронзовый памятник, сад мой новый...» Перевод Д. Кедрина | 32 |
Комсомольский билет. Перевод Я. Смелякова | 33 |
Гром. Перевод Б. Турганова | 34 |
«Рано утром расставанье...» Перевод Б. Турганова | 34 |
Катюша. Перевод А. Прокофьева | 35 |
«Нет зависти моей к душе убогой...» Перевод А. Прокофьева | 36 |
«Солнцем согретый, дождями сеченный...» Перевод Б. Турганова 36 | |
Ты приходишь ко мне... Перевод Б. Турганова | 37 |
Поэзия. Перевод А. Прокофьева | 38 |
Мирсаид Мяршакар | |
Он гражданином был. Перевод А. Межирова | 38 |
Баллада о сути вещей. Перевод С. Липкина | 40 |
Четверостишия. Переводы Н. Гребнева | |
Мелодия грядущего | 42 |
Село | 42 |
«Нежна ты, тонкостанна и светла...» | 42 |
Устарело | 42 |
Пусть остается | 42 |
Весна настала | 42 |
Цветок | 43 |
Наш с тобой мир | 43 |
877
Игорь Муратов Переводы В. Шацкова | |
«Как сладко пахнет щедрая земля!..» | 43 |
«В арку радуги влетела птица серая...» | 44 |
«И сжалилось, и разразилось...» | 44 |
Лев Ошанин | |
«Кем я был на войне?..» | 44 |
Дороги | 45 |
Песня о тревожной молодости | 46 |
Баллада о безрассудстве | 47 |
Сергей Поделков | |
Круговорот | 50 |
«Есть в памяти мгновения войны...» | 51 |
Триптих | 51 |
Сыну | 52 |
«Я возвратился к самому себе...» | 52 |
Из стихов о Пушкине | 53 |
Максии Танк | |
На косогоре. Перевод Я. Хелемского | 54 |
«Придем мы, деревня, твои дудари...» Перевод И. Сельвинского | 55 |
«Вы спрашиваете...» Перевод Я. Хелемского | 56 |
Новая весна. Перевод Д. Самойлова | 56 |
Я хотел бы... Перевод П. Брауна | 57 |
Поэзия. Перевод А. Прокофьева | 58 |
Черноморские чайки. Перевод Я. Хелемского | 58 |
«Я из породы тех, которым любо...» Перевод Я. Хелемского | 59 |
«О вас я забочусь, родные края...» Перевод Я. Хелемского | 60 |
«Реки печали и радости...» Перевод А. Прокофьева | 60 |
Памятник. Перевод А. Прокофьева | 60 |
Переписка с землей. Перевод Я. Хелемского | 61 |
«Звезды — раскиданная пахарем пшеница...» Перевод А. Прокофьева | 61 |
«Прежде чем вымолвить твое имя, Родина...» Перевод Я. Хелемского | 61 |
Платон Воронько | |
Я тот, кто рвал плотины. Перевод М. Комиссаровой | 62 |
Карпатская песня. Перевод С. Наровчатова | 63 |
«Когда ты пал на поле боя..л Перевод А. Прокофьева | 64 |
Песня ветерана. Перевод М. Исаковского | 64 |
Нежные имена. Перевод Н. Ушакова | 64 |
878
«Вороп ручной благодарно берет...» Перевод Я. Хелемского | 66 |
«Степь, в полудреме вздыхая...» Перевод В. Корчагина | 66 |
«К могилам — к обелискам и крестам...» Перевод В. Корчагина | 67 |
«Да, Дон-Кихот ошибся...» Перевод В. Корчагина | 67 |
«Мне в тягость затишье...» Перевод В. Корчагина | 67 |
«Костер погас...» Перевод В. Корчагина | 63 |
Марк Лисянский | |
Моя Москва | 68 |
Слава | 69 |
Настроение | 70 |
Птицы меня разбудили | 70 |
«Друг нам дороже брата иногда...» | 71 |
«Разве я когда-нибудь уйду...» | 71 |
Что б ни случилось | 72 |
Сергей Михалков | |
Лист бумаги | 72 |
А что у вас? | 73 |
Заяц во хмелю | 75 |
Лев и ярлык | 76 |
Слон-живописец | 77 |
Непьющий Воробей | 78 |
Лиса и Бобер | 79 |
Нурдин Музаев | |
Колышутся маки. Перевод А. Кронгауза | 80 |
Нигяр Рафибейли | |
Цветок, раскрывшийся среди руин. Перевод М. Светлова | 81 |
Афродита. Перевод П. Антокольского | 82 |
Алагёз. Перевод М. Светлова | 82 |
Борис Ручьев | |
Песня о брезентовой палатке | 83 |
«Всю неоглядную Россию...» | 86 |
«Когда бы мы, старея год от году...» | 88 |
«Так сбываются сказки в России...» | 89 |
Ярослав Смеляков | |
Кремлевские ели | 91 |
Памятник | 91 |
«Если я заболею...» | 92 |
Милые красавицы России | 93 |
Хорошая девочка Лида | 94 |
879
Мое поколение | 86 |
Русский язык | 97 |
Даешь! | 98 |
Рязанские Мараты | 99 |
Сергей Смирнов | |
Жаворонок | 100 |
Обратный путь | 101 |
«Где они, военные дороги?..» | 101 |
Граница | 102 |
Поэт и слово | 102 |
«Стараюсь в Революцию вглядеться...» | 103 |
Таинства | 104 |
«Тенелюбивые растенья...» | 104 |
Ключевая | 105 |
«Рядовой гражданин...» | 105 |
«Он стоит уверенно и крепко...» | 106 |
Александр Яшин | |
Вологодское новогоднее | 106 |
Поле | 107 |
Утром не умирают | 108 |
Спешите делать добрые дела | 109 |
Босиком по земле | 110 |
Перед исповедью | 111 |
Думалось да казалось | 112 |
Последняя глава | 113 |
Григол Абашидзе | |
«Мгновенный мир мы, но нему скользя...» Перевод Е. Винокурова | 113 |
Повторится. Перевод Е. Винокурова | 114 |
«Обнять весь мир...» Перевод П. Антокольского | 114 |
Осень. Перевод Е. Винокурова | 115 |
У матери. Перевод Н. Тихонова | 116 |
Молодой виноградник. Перевод И. Заболоцкого | 116 |
«Лишь ветер подует в дубраве...» Перевод И. Заболоцкого | 117 |
«Пускай безумцем буду я для мира...» Перевод А. Тарковского | 117 |
Град. Перевод А. Тарковского | 118 |
Анвар Аджиев | |
«Когда Ильич в весенний день...» Перевод О. Шестинского | 119 |
Виктор Боков | |
«Отыми соловья от зарослей...» | 120 |
«Я видел Русь у берегов Камчатки...» | 120 |
880
«Прекрасный подмосковный мудрый лес!..» , | 121 |
Дороховы | 122 |
Тепло ль тебе? | 123 |
Минула | 123 |
Богдан Истру | |
«Вскормлен я землей отеческой...» Перевод В. Соколова | 125 |
Подсолнух. Перевод В. Соколова | 126 |
Дали зовут. Перевод Г. Юнакова | 126 |
Алим Кешоков Переводы Я. Козловского | |
Поэт со своею посадкой в седле | 128 |
Со временем в ладу | 128 |
Подобна ты маю | 129 |
Кинжал | 130 |
«Может сердце поневоле...» | 131 |
Аркадий Кулешов | |
Моя Беседь. Перевод М. Исаковского | 131 |
Над братской могилой. Перевод А. Софронова | 132 |
Березка. Перевод М. Исаковского | 134 |
Крылья. Перевод А. Твардовского | 134 |
Коммунисты. Перевод Я. Смелякова | 136 |
«Покинув берег, первый шторм я встретил...» Перевод Я. Хелемского | 137 |
«Я трижды побеждал судьбу...» Перевод Я. Хелемского | 137 |
Единственный серп. Перевод Я. Хелемского | 138 |
Алексей Недогонов | |
Под Выборгом | 139 |
22 июня 1941 года | 140 |
Предсказание | 140 |
Материнские слезы | 141 |
Долг | 142 |
Лев Озеров | |
«Тверские льны стоят до небосклона...» | 143 |
«Вишневый сад белеет в темноте...» | 144 |
«Люблю старинные ремесла...» | 144 |
«Всю жизнь я собираюсь жить...» | 144 |
«На берегу морском лежит весло...» | 145 |
«Сквозь пламень строк душа пропущена...» | 145 |
«О тебе я хочу думать...» | 145 |
«Когда работаю, я плохо верю в смерть...» | 145 |
29 Советская поэзия, т. 2
881
«Поэзия — горячий цех...» | 145 |
«Немо горит в окне огонек...» | 146 |
«Старухи с письмами поэтов...» | 146 |
«Серости на белом свете нет...» | 147 |
«Многословие — род недуга...» | 147 |
«Ветер бесцветен?..» | 147 |
Амо Сагпян | |
«Куда вы плывете, усталые тучи...» Перевод Б. Пастернака | 148 |
Водопады. Перевод В. Звягинцевой , | 148 |
«В ногах — ущелий бархатистый мох...» Перевод О. Ивинской | 149 |
Лист. Перевод Т. Спендиаровой | 149 |
Ласточки. Перевод О. Ивинской | 149 |
«Я жизнь благодарю за все...» Перевод М. Петровых | 150 |
Яков Хелемский | |
«Калинов луг, Козлова засека...» | 150 |
Звезда | 151 |
«В дагестанском далеком ауле...» | 152 |
«Захотелось той зимы...» | 153 |
Овавес Шираз | |
«На какой земле в серебре поля...» Перевод В. Звягинцевой | 154 |
«Без устали смотрел бы я...» Перевод Т. Спендиаровой | 155 |
Орел и человек. Перевод Е. Николаевской | 155 |
«Опускается в бездну старости мать...» Перевод В. Тушновой | 155 |
Голос поэта. Перевод В. Тушновой | 156 |
Детство моих сверстников. Перевод Н. Глазкова | 157 |
Песнь молодости. Перевод В. Тушновой | 157 |
Любовь поэта. Перевод Л. Гинзбурга | 158 |
Песня Армении. Перевод Е. Николаевской | 159 |
Мать. Перевод В. Звягинцевой | 159 |
«Мне природа бесценное детство дала...» Перевод В. Тушновой | 160 |
«Вино — я друг веселой жизни...» Перевод И. Снеговой | 160 |
«Мне аромат цветка сказал...» Перевод В. Звягинцевой | 161 |
«Мне лучше бы птицей быть...» Перевод В. Тушновой | 161 |
«О война! Мы навеки...» Перевод Т. Казмичевой | 161 |
«Твори, творец, и помни...» Перевод Е. Николаевской | 161 |
Павел Шубин | |
В секрете | 162 |
Полмига | 163 |
«Утешителям не поверишь...» | 163 |
882
Маргарита Алигер | |
Человеку в пути | |
«Я хочу быть твоею милой...» | 164 |
«Люди мне ошибок не прощают...» | 165 |
На восходе солнца | 166 |
Двое | 167 |
«Милые трагедии Шекспира!..» | 167 |
«Я все плачу — я все плачу...» | 168 |
По ком звонит колокол | 169 |
«Несчетный счет минувших дней...» | 170 |
«Прошу тебя, хоть снись почаще мне...» | 171 |
«Я вижу в окно человека...» | 171 |
Евгении Долматовский | |
Украине моей | 172 |
Регулировщица | 173 |
Родина слышит | 173 |
«Загадочная русская душа...» | 174 |
Колючие | 175 |
Кавалерия мчится | 176 |
Тдеуберген ЗКума Муратов | |
Ладонь. Перевод Г. Юнакова | 177 |
Сонеты. Перевод Г. Ярославцева | 179 |
3ульфия | |
Здесь родилась я. Перевод В. Державина | 180 |
Капля. Перевод С. Липкина | 181 |
Раздумия. Перевод С. Липкина | 183 |
Не отнимайте у меня пера! Перевод С. Липкина | 184 |
Напрасно прожитые мгновенья давят... Перевод Ю. Нейман | 186 |
Годы, годы... Перевод И. Лиснянской | 186 |
Дмитрий Ковалев | |
«Все обо всем. О мировой судьбе...» | 187 |
«Песок остылый, бледный...» | 187 |
Вечереет | 188 |
С небес | 188 |
Прости | |
А думал я | 190 |
Учимся | 191 |
Арон Копштейн | |
Поэты | 191 |
29*
883
Маро Маркарян | |
Богатство. Перевод А. А хматовой | 193 |
Снег идет. Перевод М. Петровых | 193 |
Персиковое деревцо. Перевод А. Ахматовой | 194 |
В родном краю. Перевод А. Ахматовой | 194 |
«Ты мир наполнил до краев...» Перевод В. Потаповой | 195 |
«Любви несказанное слово...» Перевод Б. Слуцкого | 195 |
Чужая весна. Перевод М. Петровых | 196 |
«Луч на камень лег, пылая...» Перевод В. Звягинцевой | 196 |
«Жернов старой, заброшенной мельницы...» Перевод Б. Слуцкого | 196 |
«Говорят, что с тобою должна я играть...» Перевод А. Ахматовой | 197 |
«От своих тревог и тайной боли...» Перевод А. Ахматовой | 197 |
«Написал строчку честную...» Перевод А. Яшина | 198 |
«Дуб от ветвей до корневищ...» Перевод Л. Мартынова | 198 |
«И в этом мире...» Перевод Д. Самойлова | 198 |
«На легком воздухе блестя...» Перевод Д. Самойлова | 199 |
«Темнеет полоса багряного заката...» Перевод М. Петровых | 199 |
«...Все, как есть, остаться должно...» Перевод С. Кузнецовой | 199 |
«Началось с огня...» Перевод М. Петровых | 200 |
«Каких-то дней иных...» Перевод Д. Самойлова | 200 |
Михаил Матусовский | |
Мальчикам | 200 |
Подмосковные вечера | 201 |
На безымянной высоте | 202 |
«Есть сила в немощи самой...» | 203 |
На Северо-Западном фронте | 203 |
Алыкул Осмонов | |
Твоя поэма. Перевод И. Селъвинского | 205 |
Я — корабль. Перевод М. Синельникова | 205 |
Памятник. Перевод М. Синельникова | 206 |
Кара Сейтлиев Переводы А. Кронгауза | |
Фраги | 206 |
Человек и время | 208 |
Человек и тайны | 209 |
Человек и совесть | 209 |
Константин Симонов | |
«Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...» | 210 |
«Жди меня, и я вернусь...» | 211 |
«Словно смотришь в бинокль...» | 212 |
884
«Если бог нас своим могуществом...» | 213 |
Хозяйка дома | 214 |
«Умер друг у меня...» | 217 |
«Напоминает море — море...» | 218 |
Людмила Татьяничева | |
Малахит | 218 |
Меченые атомы | 219 |
Сыновья | 220 |
Гордые | 220 |
Ей приснилось, что она — Россия | 220 |
Кони | 222 |
Не надо одиночества бояться | 223 |
Молчанье | 223 |
«Я без Урала не могу...» | 223 |
Вероника Тушнова | |
Кукла | 224 |
«Вот говорят: Россия...» | 225 |
«Сто часов счастья...» | 226 |
«Осчастливь меня однажды...» | 227 |
«Человек живет совсем немного...» | 228 |
Вадим Шефнер | |
Детство | 228 |
Зеркало | 229 |
Слова | 230 |
Вещи | 231 |
Глоток | 232 |
Переулок памяти | 232 |
Миг | 233 |
Ночная ласточка | 233 |
Ожидание | 234 |
Тоушан Эсенова | |
Кемине. Перевод А. Кочеткова | 235 |
Куст винограда. Перевод А. Тарковского | 236 |
Дебора Вааранди | |
На пороге Таллина. Перевод В. Рождественского | 237 |
Весной. Перевод А. Ахматовой | 238 |
Старый снимок. Перевод Л. Тоожа | 239 |
Тысячелистник. Перевод Д. Самойлова | 239 |
Утро — отдать садоводу. Перевод А. Ахматовой | 240 |
«Я знаю — внизу, в голубом тумане...» Перевод Д. Самойлова | 241 |
885
В осенней листве. Перевод Б. Слуцкого | 242 |
Грусть. Перевод А. Ахматовой | 243 |
Лимонное дерево. Перевод А. Ахматовой | 244 |
Грустная песенка. Перевод Л. Миля | 244 |
Остров. Перевод Л. Миля | 245 |
Михаил Дудин | |
Соловьи | 245 |
«Б моей беспокойной и трудной судьбе...» | 248 |
Наши песни спеты на войне | 249 |
Вдогонку уплывающей по Неве льдине | 250 |
Встречая рассвет | 252 |
Небольшой девочке Еленке | 253 |
И нет безымянных солдат | 253 |
Твоей свободы выстраданный путь | 254 |
Хаиид Бргалиев | |
Песня на заре {Из поэмы). Перевод В. Савельева | 255 |
Михаил Львов | |
Дорога на юге | 258 |
«Я нынче страшным расстояньем...» | 258 |
«Чтоб стать мужчиной, мало им родиться...» | 259 |
«Есть мужество, доступное немногим...» | 259 |
Сои | 260 |
Высота | 260 |
У входа в Скалат | 261 |
«Я был убит приснившимся осколком...» | 261 |
«Как будто я за веком следом ездил...» | 262 |
«Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти...» | 262 |
Россия | 262 |
«Я начал бурно жизнь...» | 263 |
Реваз Маргиани | |
Куда я ни пойду. Перевод М. Луконина | 264 |
Соль. Перевод М. Луконина | 265 |
«Светает! И встал над горами туман...» Перевод Н. Тихонова | 265 |
Пробуждение. Перевод А. Межирова | 266 |
«В Свапетии — в торжественном безмолвии...» Перевод Е. Евтушенко | 267 |
Почему-то припомнилось. Перевод Б. Слуцкого | 268 |
Эди Огнецвет | |
Мой дом. Перевод Ф. Ефимова | 269 |
Беларуси. Перевод Н. Кислика | 269 |
«Полюбил сосну горячий ветер...» Перевод Ф. Ефимова | 270 |
886
Юсуп Хаппалаев Переводы Я. Козловского | |
«Кто лучший воин — даст ответ война...» | 270 |
О руках и душах | 271 |
«Прекрасен мир...» | 271 |
Адам Шогенцуков | |
«Зерно не пропадает без следа...» Перевод Н. Гребпева | 272 |
Как пахарь и воин. Перевод С. Липкина | 272 |
Сквозь цепкие кусты... Перевод М. Петровых | 273 |
Хабиб Юсуфи | |
Настало время! Перевод В. Левина | 273 |
«...Когда нежданной передышки...» Перевод М. Фофановой | 274 |
Джемалдин Яндиев | |
Речь горных аулов. Перевод С. Липкина | 274 |
Халимат Байрамукова Переводы Н. Матвеевой | |
«Думаешь, с криком «ура!»...» | 275 |
«Во мне городского...» | 275 |
Мирза Геловани Переводы Ю. Полухина | |
Жди меня | 276 |
От Мтацминды до Смоленска | 277 |
Не пиши | 277 |
Семен Данилов | |
Моя родословная. Перевод А. Николаева | 278 |
Клятва. Перевод М. Львова | 280 |
Нетря Крученюк | |
Ода России. Перевод В. Фирсова | 280 |
Кайсын Кулиев | |
«Ты ночью родилась, холодною зимой...» Перевод Д. Голубкова | 282 |
Девушка с севера. Перевод В. Звягинцевой | 283 |
Первой весной после войны. Перевод Д. Голубкова | 283 |
Ночью в ущелье. Перевод И. Тихонова | 284 |
«Если цените вы и январь и апрель...» Перевод Я. Козловского | 285 |
«Кремень-кремень, и только...» Перевод П. Гребнева | 285 |
«Где-то стонет женщина вдали...» Перевод Н. Гребнева | 285 |
«Я знаю вкус меда и соли твоей...» Перевод П. Гребнева | 286 |
887
«Не я ль ревел подранком-туром...» Перевод-П. Гребнева | 286 |
Старинная заповедь. Перевод П. Гребнева | 286 |
«Право же, трудно и мне»...» Перевод С. Липкина | 287 |
«В мой легкий день я буду вспоминать...» Перевод С. Липкина | 288 |
«Ветер кажется мне белым...» Перевод С. Липкина | 288 |
«Растет ребенок, плача»...» Перевод С. Липкина | 288 |
«Будь я живописцем, там, на скалах...» Перевод С. Липкина | 288 |
«Нет, не зря в огне костра пылало...» Перевод Н. Гребнева , | 289 |
Женщина купается в реке. Перевод П. Гребнева | 289 |
«Спасибо вам, мои учителя...» Перевод П. Гребнева | 290 |
«Среди миров огромных и светил...» Перевод Н. Гребнева | 290 |
«Я спал в траве однажды...» Перевод Н. Гребнева | 290 |
Волы под дождем. Перевод Б. Ахмадулиной | 291 |
Говорю с чинарой и колосьями. Перевод Б. Ахмадулиной . | 291 |
Сон зимней ночью. Перевод Б. Ахмадулиной | 292 |
«Что б ни делалось на свете...» Перевод Б. Ахмадулиной . | 292 |
«Деревья, вы — братья мои...» Перевод Б. Ахмадулиной | 293 |
Григорий Лазарев | |
Девушка из тайги. Перевод И. Фонякова | 293 |
Пимен Панченко | |
Партизанская весна. Перевод Н. Асеева | 294 |
Герой. Перевод А. Прокофьева | 295 |
На родной земле. Перевод М. Светлова | 296 |
Вечные слова. Перевод Б. Слуцкого | 297 |
Край поэтов. Перевод Я. Хелемского | 298 |
«Небо журавлиное, холодное...» Перевод Я. Хелемского | 299 |
Даты. Перевод Я. Хелемского | 299 |
Баграт Шинкуба Переводы Я. Козловского | |
«Когда прервется дыханье...» | 300 |
Мой орех | 3G1 |
Капли | 302 |
Любовь Забашта | |
Освободители. Перевод Б. Кежуна | 303 |
Казацкая. Перевод А. Прокофьева | 305 |
Миклай Казаков | |
Я иду по столице... Перевод М. Матусовского | 306 |
Кастусь Киреенко | |
Живу. Перевод Н. Сидоренко | 306 |
Жажда. Перевод Я. Хелемского | 307 |
888
«Лес в ярко-пламенном цвете...» Перевод А. Корчагина | 308 |
На стежках былых. Перевод Н. Сидоренко | 309 |
Ты иль не ты? Перевод Я. Хелемского „ | 309 |
Милый край, моя отчизна. Перевод Н. Сидоренко | 310 |
Я не в силах остаться один... Перевод Н. Сидоренко | 310 |
Павел Коган | |
Гроза | 311 |
Бригантина (Песня) | 311 |
«Нам лечь, где лечь...» | 312 |
Михаил Луконин | |
Приду к тебе | 313 |
Пришедшим с войны | 314 |
Товарищам | 316 |
«Нет памяти у счастья...» | 317 |
«Из глины он тебя лепил...» | 318 |
Джордже Менюк | |
Очарование. Перевод К. Ковалъджи | 319 |
По тропинкам степным. Перевод В. Кочеткова | 320 |
Назар Наджми | |
Родной деревне. Перевод Е. Николаевской | 320 |
Капельки. Перевод Е. Акселърод | 320 |
Иосиф Нонешвили | |
Город мечты и поэтов. Перевод В. Соколова | 322 |
«Ночь поднялась...» Перевод Н. Тихонова | 322 |
«Когда мы руки обовьем...» Перевод А. Вознесенского | 323 |
«Вот я смотрю на косы твои грузные...» Перевод Б. Ахмадулиной | 324 |
Светляки. Перевод Е. Евтушенко | 325 |
Снова мне в душу весна ворвалась. Перевод Б. Окуджавы | 326 |
Николай Отрада | |
Футбол | 326 |
Мир | 327 |
Николай Тряпкин | |
«Я уйду за красные туманы...» | 328 |
Скрип моей колыбели | 330 |
«Суматошные скрипы ракит...» | 331 |
Василий Федоров | |
«Имел бы я...» | 332 |
Рабская кровь | 333 |
889
Совесть | 334 |
«Наше время такое...» | 337 |
«О Русь моя!..» | 337 |
«Знакомо, как старинный сказ...» | 338 |
Сильва Капутикян | |
«Нет! Я видеть тебя не хочу!..» Перевод Л. Мартынова | 339 |
«В дыму горючем горького прощанья...» Перевод М. Алиеер | 339 |
«В хрустальной вазе на столе твоем...» Перевод М. Алигер | 339 |
«Не подарила жизнь мне стройности...» Перевод Е. Евтушенко | 340 |
Любовь к родине. Перевод Б. Окуджавы | 340 |
«Наверное, меня поймет лишь мать...» Перевод В. Звягинцевой | 340 |
Прошлое моего народа. Перевод В. Звягинцевой | 341 |
«Смеюсь несдержанно и бойко...» Перевод Б. Окуджавы | 341 |
Земля. Перевод М. Петровых | 342 |
«Да, я сказала: «Уходи»...» Перевод М. Петровых | 342 |
«Ты писем от меня не жди...» Перевод М. Петровых | 342 |
«От своей же силы я устала...» Перевод И. Лиснянской 343 «Что ж, торжествуй! Ты одержал победу...» Перевод И. Лиснянской | 343 |
Ассирийка. Перевод Б. Ах.чадулиной | 344 |
«Я слабой была, но я сильной была...» Перевод Б. Ахмадулиной | 344 |
Остановись, человек! Перевод Б. Ахмадулиной | 345 |
Мустай Карим | |
Берега остаются. Перевод И. Снеговой | 346 |
«Душа бунтует, видя черноту...» Перевод Е. Николаевской | 347 |
«Я белый лист кладу перед собой...» Перевод Е. Николаевской | 348 |
«Давай, дорогая, уложим скарб и одежду...» Перевод И. Снеговой | 349 |
«Под ногами земли ты не чуешь...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
«Я умному тайну открыл...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
«Я знал успех, с удачею водился...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
Птиц выпускаю... Перевод Е. Николаевской | 351 |
«Была моя жизнь непрерывной игрой...» Перевод И. Снеговой | 352 |
«Ты в этот раз вдоль моря шла ко мне...» Перевод Е. Николаевской | 352 |
«Не блещу я...» Перевод Е. Николаевской | 353 |
Минувшему — благословенье. Перевод Е. Николаевской | 354 |
«Я немало тайн природы знаю...» Перевод Е. Николаевской | 355 |
Михаил Кильчичаков | |
Баллада о бревнах. Перевод М. Светлова | 355 |
Михаил Кульчицкий | |
«Самое страшное в мире...» | 359 |
«Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!..» | 359 |
890
Николай Майоров | |
Август | 360 |
Творчество | 361 |
Мы | 362 |
«Нам не дано спокойно сгнить в могиле...» , | 363 |
Эдуардас Межелайтис | |
Человек. Перевод Б. Слуцкого | 364 |
Мысли. Перевод М. Светлова | 366 |
Распутье. Перевод Р. Казаковой | 367 |
Лира. Перевод С. Кунаева | 368 |
Камни. Перевод А. Передреева | 368 |
На темы М. К. Чюрлениса | |
Его инициалы. Перевод Ю. Левитанского | 369 |
Сонет. Перевод Л. Мартынова | 370 |
Зимняя ночь. Полнолуние. Перевод П. Карпа | 371 |
Тициан. Перевод Г. Ефремова | 371 |
Нарцисс. Перевод Л. Миля | 372 |
Сергей Наровчатов | |
Облака кричат | 373 |
В те годы | 373 |
Костер | 374 |
Пес, девчонка и поэт | 376 |
Зеленые дворы | 378 |
О главном | 381 |
Рачия Ованесян Переводы Е. Николаевской | |
«И силой, и волей, и честью...» | 382 |
«О, если трудом ли, уменьем своим...» | 382 |
«Засушенный красный цветок...» | 383 |
«В цветении белой метели...» | 383 |
«О друзья, когда меня не будет...» | 384 |
«Горы, горы, тоска моя...» | 384 |
«Солнце к небу льнет майским жуком...» | 335 |
Ральф Парве | |
На перекрестке. Перевод Л. Тоома | 385 |
Памяти героев. Перевод Вс. Азарова | 387 |
Леонид Попов Переводы А. Преловского | |
Преданья | 388 |
Прощание | 389 |
891
Совесть | 334 |
«Наше время такое...» | 337 |
«О Русь моя!..» | 337 |
«Знакомо, как старинный сказ...» | 338 |
Сильва Капутикян | |
«Нет! Я видеть тебя не хочу!..» Перевод Л. Мартынова | 339 |
«В дыму горючем горького прощанья...» Перевод М. Алигер | 339 |
«В хрустальной вазе на столе твоем...» Перевод М. Алигер | 339 |
«Не подарила жизнь мне стройности...» Перевод Е. Евтушенко | 340 |
Любовь к родине. Перевод Б. Окуджавы | 340 |
«Наверное, меня поймет лишь мать...» Перевод В. Звягинцевой | 340 |
Прошлое моего народа. Перевод В. Звягинцевой | 341 |
«Смеюсь несдержанно и бойко...» Перевод Б. Окуджавы | 341 |
Земля. Перевод М. Петровых | 342 |
«Да, я сказала: «Уходи»...» Перевод М. Петровых | 342 |
«Ты писем от меня не жди...» Перевод М. Петровых | 342 |
«От своей же силы я устала...» Перевод И. Лиснянской 343 «Что ж, торжествуй! Ты одержал победу...» Перевод И. Лиснянской | 343 |
Ассирийка. Перевод Б. Ахмадулиной | 344 |
«Я слабой была, но я сильной была...» Перевод Б. Ахмадулиной | 344 |
Остановись, человек! Перевод Б. Ахмадулиной | 345 |
Мустай Карим | |
Берега остаются. Перевод И. Снеговой | 346 |
«Душа бунтует, видя черноту...» Перевод Е. Николаевской | 347 |
«Я белый лист кладу перед собой...» Перевод Е. Николаевской | 348 |
«Давай, дорогая, уложим скарб и одежду...» Перевод И. Снеговой | 349 |
«Под ногами земли ты не чуешь...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
«Я умному тайну открыл...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
«Я знал успех, с удачею водился...» Перевод Е. Николаевской | 350 |
Птиц выпускаю... Перевод Е. Николаевской | 351 |
«Была моя жизнь непрерывной игрой...» Перевод И. Снеговой | 352 |
«Ты в этот раз вдоль моря шла ко мне...» Перевод Е. Николаевской | 352 |
«Не блещу я...» Перевод Е. Николаевской | 353 |
Минувшему — благословенье. Перевод Е. Николаевской | 354 |
«Я немало тайн природы знаю...» Перевод Е. Николаевской | 355 |
Михаил Кильчичаков | |
Баллада о бревнах. Перевод М. Светлова | 355 |
Михаил Кульчицкий | |
«Самое страшное в мире...» | 359 |
«Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!..» | 359 |
890
Николай Майоров | |
Август , | 360 |
Творчество | 361 |
Мы | 362 |
«Нам не дано спокойно сгнить в могиле...» | 363 |
Эдуардас Межелайтис | |
Человек. Перевод Б. Слуцкого | 364 |
Мысли. Перевод М. Светлова | 366 |
Распутье. Перевод Р. Казаковой | 367 |
Лира. Перевод С. Кунаева | 368 |
Камни. Перевод А. Передреева | 368 |
На темы М. К. Чюрлениса | |
Его инициалы. Перевод Ю. Левитанского | 369 |
Сонет. Перевод Л. Мартынова | 370 |
Зимняя ночь. Полнолуние. Перевод П. Карпа | 371 |
Тициан. Перевод Г. Ефремова | 371 |
Нарцисс. Перевод Л. Миля | 372 |
Сергей Наровчатов | |
Облака кричат | 373 |
В те годы | 373 |
Костер | 374 |
Пес, девчонка и поэт | 376 |
Зеленые дворы | 378 |
О главном | 381 |
Рачия Ованесян Переводы Е. Николаевской | |
«И силой, и волей, и честью...» | 382 |
«О, если трудом ли, уменьем своим...» | 382 |
«Засушенный красный цветок...» | 383 |
«В цветении белой метели...» | 383 |
«О друзья, когда меня не будет...» | 384 |
«Горы, горы, тоска моя...» | 3S4 |
«Солнце к небу льнет майским жуком...» | 385 |
Ральф Парве | |
На перекрестке. Перевод Л. Тоома | 385 |
Памяти героев. Перевод Вс. Азарова | 387 |
Леонид Попов Переводы А. Преловскоео | |
Преданья | 388 |
Прощание | 389 |
891
Борис Слуцкий | |
Госпиталь | 389 |
Лошади в океане | 391 |
Голос друга | 392 |
Памяти товарища | 393 |
Сон | 394 |
Старухи без стариков | 395 |
Физики и лирики | 395 |
Сбрасывая силу страха | 396 |
Последнее поколение | 397 |
Георгий Суворов | |
Первый снег | 397 |
Косач | 398 |
«Еще утрами черный дым клубится...» | 399 |
Алексей Фатьянов | |
Соловьи | 399 |
Где же вы теперь, друзья-однополчане? | 400 |
Геворг Эмин | |
«Я в детстве шел и палкою в пыли...» Перевод Н. Гребнееа | 401 |
Первая книга. Перевод Л. Мартынова | 401 |
«Я сам не знаю, что это такое...» Перевод Б. Слуцкого | 402 |
Погибшему другу. Перевод Ю. Левитанского | 403 |
«Ты бы в гости во мне пришла...» Перевод В. Звягинцевой | 403 |
«Тот, кого ты так любишь...» Перевод Ю. Левитанского | 403 |
«Я не могу. С меня довольно!..» Перевод Е. Евтушенко | 404 |
Грядущему. Перевод Б. Слуцкого | 404 |
«Будь начеку вблизи высот!..» Перевод Д. Самойлова | 405 |
«Я написать хочу слова...» Перевод М. Петровых | 406 |
«Я предчувствую...» Перевод Б. Окуджавы | 407 |
Виктор Гончаров | |
«Мне ворон черный смерти не пророчил...» | 408 |
«Я скажу, мы не напрасно жили...» | 408 |
«Дыши огнем, живи огнем...» | 409 |
«Опять пришла пора дождей...» | 409 |
«— Эй ты, — мне кричат, — Подорожник!..» | 410 |
«Вот Перховское озеро...» | 410 |
Яан Кросс | |
«Я — дом пустой...» Перевод Л. Тоома | 411 |
«Тот, кто перевидел тыщи...» Перевод Д. Самойлова | 411 |
Старый блиндаж. Перевод Л. Тоома «juM< | 411 |
892
«Паутинок в воздухе паренье...» Перевод Д. Самойлова | 412 |
Все-таки она вертится. Перевод Б. Слуцкого | 413 |
Дождь творит чудеса. Перевод Б. Слуцкого | 413 |
Джубан Мулдагалиев Переводы В. Савельева | |
«С казахского нелегок перевод...» | 414 |
Голос во мне | 416 |
Стих | 417 |
«Колдунья ты моя...» | 417 |
«Все юные сердца в одном порыве слиты...» | 418 |
«Верность клятве и руки, сплетенные туго...» | 418 |
Алексей Пысин | |
Авторизованный перевод Глеба Пагирева | |
В наступлении | 418 |
Иван-чай | 419 |
Позывные | 420 |
«Гул вокзалов. Облака в зените...» | 420 |
«В сизой мгле над поймою днепровской...» | 421 |
Зимнее | 421 |
«Вечерний сад. Под небом сонным...» | 422 |
«Ветра мои, друзья мои!..» | 422 |
Леонид Решетников | |
Ночная атака | 423 |
В конце войны | 424 |
«Когда под гром фанфарных маршей...» | 425 |
О маме | 426 |
Главная книга | 426 |
Давид Самойлов | |
«Сорок лет. Жизнь пошла за второй перевал...» | 428 |
Слова | 428 |
Сороковые | 429 |
Старик Державин | 430 |
«Давай поедем в город...» | 430 |
Перед снегом | 432 |
Память | 432 |
Пестель, поэт и Анна | 433 |
Выезд | 435 |
Рамз Бабаджан | |
«Каждой осенью тянет в дорогу...» Перевод А. Наумова | 436 |
«Тихо-тихо дышишь ты во сне...» Перевод С. Северцева | 436 |
893
Новые рубаи. Перевод Н. Грибачева | 437 |
«Я проснулся на белой рассвете...» Перевод А. Наумова | 438 |
«Хочешь — добуду луну с высоты...» Перевод С. Кузнецовой | 439 |
«Жизнь мечтами, как чаша, полна...» Перевод С. Кузнецовой | 440 |
Индийские напевы. Перевод С. Северцева | 440 |
Яков Козловский | |
«Душа, чело и вечность...» | 441 |
Сударка | 441 |
Неоплавленный снег | 443 |
Купальщица | 443 |
Усыновленные слова | 444 |
Василий Кулешин | |
Творчество | 444 |
«На наш бульвар лосенок выскочил...» | 445 |
Мирмухсин | |
Горсть земли. Перевод Ю. Хазанова | 446 |
«Ни дня без войн на лучшей из планет...» Перевод А. Наумова | 447 |
Руки, побеждающие смерть. Перевод С. Северцева | 447 |
«Люби начальный свет отчизны...» Перевод А. Наумова | 448 |
Земной простор. Перевод С. Северцева | 448 |
Сергей Орлов | |
На привале | 449 |
«Кто же первый сказал...» | 449 |
«Уходит в небо с песней полк...» | 450 |
Второй | 451 |
«Это было все-таки со мной...» | 451 |
«Его зарыли в шар земной...» | 452 |
«А мы такую книгу прочитали...» | 453 |
«Руками, огрубевшими от стали...» | 453 |
Бося Сангаджиева | |
Тюльпаны. Перевод Н. Матвеевой | 454 |
Василий Субботин | |
Стихи | 455 |
30 апреля 1945 года | 456 |
Бранденбургские ворота | 456 |
«На сером фоне разрушений...» | 457 |
Старатель | 457 |
Снег | 458 |
«За горизонт уходит борозда...» | 458 |
894
Иван Тарба | |
Молитва. Перевод Я. Козловского | 459 |
Песня мужа о собственной жене. Перевод Я. Козловского | 460 |
Земля. Перевод Я. Смелякова | 460 |
«Как в незаконченной поэме...» Перевод Я. Смелякова ' | 461 |
Суюнбай Эралиев | |
Я иду. Перевод С. Куняева | 462 |
«Моим горам, по-моему, подобен...» Перевод М. Ватагина | 463 |
Ата Атаджанов | |
«Не спеши, моя нежная, погоди...» Перевод А. Тарковского | 464 |
Письмо. Перевод В. Гончарова | 465 |
Уединяюсь я... Перевод Ю. Гордиенко | 465 |
Песня жаворонка. Перевод А. Кафанова | 466 |
Сергей Викулов | |
Постоянство | 467 |
«Авось!» | 468 |
Новогодний тост в кругу ветеранов Великой Отечественной войны | 469 |
Прозрение | 470 |
Поэт | 471 |
Семен Гудзенко | |
«Прожили двадцать лет...» | 472 |
Перед атакой | 473 |
«Я был пехотой в поле чистом...» | 473 |
«Мы не от старости умрем...» | 474 |
«Как без вести пропавших ждут...» | 475 |
Ваагн Давтян | |
Переводы Е. Николаевской | |
Армения | 476 |
«Я сегодня во сне тебя видел, далекую...» | 478 |
«Седые камни, древние руины...» | 478 |
Доброе утро | 479 |
Давид Кугультинов | |
«Жизни мира, длящейся века...» Перевод Ю. Нейман | 4S0 |
«Когда средь степи — одинок...» Перевод Ю. Нейман | 480 |
«Как ты прекрасна, степь моя, в апреле!..» Перевод Ю. Нейман | 481 |
«Когда весна — медлительно, не сразу...» Перевод Ю. Нейман | 481 |
«Осенний лист на длинном черенке...» Перевод Ю. Нейман | 481 |
«Проходят мимо — парами, толпой...» Перевод Ю. Нейман | 482 |
Женщина. Перевод Ю. Нейман | 482 |
895
«Никто не помнит своего рожденья...» Перевод Ю. Нейман | 483 |
Мысль и время. Перевод Ю. Нейман | 483 |
«Случалось мне старцев калмыков...» Перевод Ю. Нейман | 484 |
Скончался мой друг. Перевод Н. Матвеевой | 484 |
«Я помню прошлое. Я помню...» Перевод Н. Матвеевой | 485 |
«Сколько свежести в народном слове...» Перевод Ю. Нейман | 485 |
«Я знаю: вечного на свете нет...» Перевод Ю. Нейман | 486 |
Боль. Перевод Ю. Нейман | 486 |
«Перешагнув жестокости предел...» Перевод Ю. Нейман | 486 |
«Дайте, дайте первую удачу!..» Перевод Ю. Нейман | 487 |
«О жизнь! Когда ты на моем пути...» Перевод Ю. Нейман | 487 |
«Приснились джунгли нынче мне во сне...» Перевод Ю. Нейман | 488 |
«Бейте, люди, пестрых волков!..» Перевод Ю. Нейман | 488 |
«Когда я замечаю с чувством боли...» Перевод Ю. Нейман | 489 |
«Когда, о степь! — и впрямь морской стихией...» Перевод Ю. Нейман | 489 |
Юрий Левитанский | |
Белая баллада | 489 |
«Что делать, мой ангел...» | 490 |
«Всего и надо, что вглядеться...» 491 | 58 |
«Я люблю эти дни...» | 492 |
Вступление в книгу «Кинематограф» | 493 |
Иронический человек | 494 |
Сырбай Мауленов | |
Открытие книги. Перевод А. Корнеева | 495 |
«Я, помню, был тогда беспечным малым...» Перевод М. Луконина | 496 |
Возле зимовки. Перевод Б. Ахмадулиной | 497 |
«В свои мысли уходит дорога...» Перевод В. Лукьянова | 498 |
Служба мира. Перевод А. Корнеева | 498 |
Дума. Перевод А. Корнеева | 499 |
Владас Мозурюнас | |
Стебелек. Перевод В. Тушновой | 499 |
Завещание. Перевод Н. Тихонова | 500 |
Тракайский замок. Перевод Н. Мальцевой | 501 |
«Не видел я, как тонут корабли...» Перевод Н. Мальцевой | 502 |
«Море волнуется. Волны, как звенья кольчуги...» Перевод | 502 |
Н. Мальцевой | 502 |
«Ты говоришь: все погибает в буре...» Перевод Н. Мальцевой | 502 |
Григорий Поженян | |
Травы | 503 |
Два главных цвета | 503 |
896
«Не тем, что полстолетья будут сцены...» | 594 |
«Как я мечтал о письменном столе...» | 565 |
Арвид Скалбе | |
Родник. Перевод М. Касаткина | 506 |
Верба цветет. Перевод М. Касаткина | 506 |
Осенняя песня. Перевод Л. Азаровой | 507 |
Малыш и море. Перевод В. Невского | 507 |
Юхан Смуул | |
Майский вечер. Перевод П. Антокольского | 508 |
Пасарби Цеков | |
Как многие реки в одну... Перевод Л. Епанешникова | 509 |
Исаак Борисов | |
«А миру — что, на самом деле...» Перевод Ю. Нейман | 510 |
«Не по приметным звездам небосклона...» Перевод О. Дмитриева | 510 |
«И вновь друзья...» Перевод О. Дмитриева | 511 |
«Что в то утро знали мы, что знали...» Перевод В. Соколова | 511 |
«Помедли, день, — постой, не торопись...» Перевод А. Кафанова | 511 |
«С тобою, Время, шел я наравне...» Перевод Ю. Нейман | 512 |
«Благословен зеленый замок ваш...» Перевод Н. Горской | 512 |
«Твой суд неправедный приемлю...» Перевод Н. Горской | 513 |
«В мальчишеском имени — Иче...» Перевод Н. Горской | 513 |
«О, если б не было ни в чем обмана...» Перевод Н. Горской | 513 |
«Над белым полем крыши...» Перевод А. Кафанова | 514 |
Анатолий Велюгин | |
Березовый сок. Перевод Я. Хелемского | 514 |
Поэт. Перевод Н. Кислика | 515 |
Летняя дорога. Перевод Г. Юнакова | 515 |
Черемуховые холода. Перевод Я. Хелемского | 516 |
«А жизнь как будто вся сначала...» Перевод Я. Хелемского 517 «Как в полудреме, листопад над сквером...» Перевод Я. Хелемского | 518 |
Муса Гали | |
Переводы Е. Николаевской | |
«Круглые вещи люблю я — не скрою...» | 519 |
«Когда в дальний пускаюсь я путь...» | 519 |
Расул Гамзатов | |
«Изрек пророк...» Перевод Я. Козловского | 520 |
«— Скажи, каким огнем был рад...» Перевод Я. Козловского | 521 |
Если в мире тысяча мужчин... Перевод Я. Козловского | 522 |
897
Песня про сокола с бубенцами. Перевод Я. Козловского | 522 |
Голова Хаджи-Мурата. Перевод Я. Козловского | 523 |
«...И на дыбы скакун не поднимался...». Перевод Я. Козловского | 524 |
«С годами изменяемся немало...» Перевод Я. Козловского | 524 |
Журавля. Перевод Н. Гребнева | 525 |
Берегите друзей. Перевод П. Гребнева | 526 |
Восьмистишия. Перевод Н. Гребнева | 527 |
Николай Доризо | |
Где родился Руставели | 530 |
«Моя любовь — загадка века...» | 531 |
Накануне | 532 |
Бабушка | 533 |
Строки о времени | 534 |
«О, как ты поздно...» | 535 |
Александр Межиров | |
Коммунисты, вперед! | 536 |
Десантники | |
«Мы под Колпином скопом стоим...» | 538 |
Музыка | 539 |
Прощание со снегом | 539 |
Баллада о цирке | 540 |
Гилемдар Рамазанов | |
Одно слово. Перевод М. Дудина | 544 |
Поэзия. Перевод Д. Седых | 545 |
Xута Берулава | |
Ленину. Перевод А. Межирова | 546 |
В детстве. Перевод Б. Окуджавы | 546 |
Поэзия. Перевод Б. Окуджавы | 547 |
Картина на слоновой кости. Перевод Б. Окуджавы | 548 |
Старый мотив. Перевод С. Куняева | 549 |
Портрет друга. Перевод Е. Винокурова | 550 |
Нафи Джусопты Переводы Я. Козловского | |
«Человеческое сердце...» | 551 |
Тайная молитва | 551 |
Юлия Друнина | |
«Я только раз видала рукопашный...» | 552 |
Любовь | 553 |
Наше — нам! | 553 |
898
Прощание | 555 |
Перед закатом | 556 |
Салехжан Залеидия | |
Сады. Перевод Н. Капиевой | 557 |
Анна Каландадзе | |
«Тень яблони...» Перевод В. Ахмадулиной | 558 |
«Двух миров я граница...» Перевод Е. Николаевской | 558 |
Мравалжамиер. Перевод Б. Ахмадулиной | 559 |
«Вы в сердце скал...» Перевод Е. Николаевской | 560 |
«Кто б это вынес...» Перевод Е. Николаевской | 560 |
Окрестности храма Кинцвиси поздней осенью. Перевод Е. Николаевской | 561 |
Паруйр Севак | |
«Твоя незрелая любовь...» Перевод Д. Самойлова | 561 |
В жизни встречаемся мы случайно. Перевод О. Чухонцева | 562 |
Анализ тоски. Перевод Юнны Мориц | 562 |
Секретарь бога. Перевод В. Микушевича | 564 |
Жизнь поэта. Перевод О. Чухонцева | 565 |
Корни. Перевод Д. Самойлова | 565 |
На языке телеграфа. Перевод В. Микушевича | 566 |
Как високосный год. Перевод Юнны Мориц | 567 |
«Я слышу розы красной крик...» Перевод Д. Самойлова | 567 |
Язык воды. Перевод Д. Самойлова | 568 |
Изнанка. Перевод В. Микушевича | 568 |
Владимир Солоухин | |
Дождь в степи | 569 |
Солнце | 570 |
Ястреб | 572 |
Николай Старшинов | |
«Ракет зеленые огни...» | 573 |
«Солдаты мы...» | 574 |
«Зловещим заревом объятый...» | 574 |
«И вот в свои семнадцать лет...» | 575 |
Я был когда-то ротным запевалой | 576 |
Пою любовь | 577 |
Владимир Туркин | |
В окопе | 578 |
Ввысь! | 578 |
899
«Есть стихи — как строение...» | 579 |
«Надо сразу старым бы родиться...» | 580 |
«Мне все больней с тобой встречаться...» | 580 |
«Мне чувствовать не часто выпадало...» | 581 |
Наби Хазри | |
Радуга. Перевод В. Луговского | 582 |
Горы. Перевод Е. Евтушенко | 582 |
«Легли меж нами длинные дороги...» Перевод Е. Винокурова и | |
В. Соколова | 583 |
Облака. Перевод Е. Евтушенко | 583 |
В ожидании стиха. Перевод Н. Гребнева | 584 |
Вселенная моя. Перевод П. Гребнева | 585 |
Ты и я. Перевод А. Передреева | 586 |
Если бы я забыл... Перевод А. Передреева | 586 |
Таинственный поезд. Перевод А. Передреева | 587 |
Отар Челидзе | |
Однодневный памятник. Перевод Е. Винокурова | 587 |
Баллада о Бештау. Перевод Е. Евтушенко | 588 |
За окном. Перевод Б. Окуджавы | 589 |
Уличные часы. Перевод В. Лугового | 589 |
Бахтияр Вагабзаде Переводы В. Лугового | |
«Радуга жизни моей...» | 590 |
Славословие ночи | 591 |
Горный поток | 593 |
Константин Ваншенкин | |
Ранний час | 594 |
Я люблю тебя, Жизнь | 594 |
«Я был суров, я все сгущал...» | 595 |
«Под взглядом многих скорбных глаз...» | 596 |
«Трус притворился храбрым на войне...» | 597 |
«Гудок трикратно ухает вдали...» | 597 |
«Я спал на свежем клевере, в телеге...» | 598 |
«В поэзии — пора эстрады...» | 599 |
«А утвержденья эти лживы...» | 599 |
К портрету | 600 |
«Мы помним факты и событья...» | 600 |
«Эти крыши на закате...» | 601 |
«Не ожидала никак...» , | 601 |
«На том же месте много раз...» | 601 |
Спичка | 602 |
900
Евгений Винокуров | |
«Мы из столбов и толстых перекладин...» | 603 |
«В нолях за Вислой сонной...» | 603 |
Синева | 604 |
Моя любимая стирала | 605 |
«Кто только мне советов не давал!..» | 606 |
«Художник, воспитай ученика...» | 606 |
Поэма о движении | 606 |
«Крестились готы...» | 608 |
«Боюсь гостиниц. Ужасом объят...» | 609 |
Когда не раскрывается парашют | 609 |
Она | 609 |
Не плачь | 610 |
Пророк | 610 |
Отчий дом | 611 |
Сооронбай Джусуев | |
Я — комуз. Перевод Ю. Гордиенко | 611 |
Стригунок. Перевод А. Кафапова | 612 |
Дамба Жалсараев | |
«Все не так, на твой взгляд...» Перевод В. Виноградова | 613 |
«Планеты все, знакомиться нам время...» Перевод М. Львова | 614 |
Михаил Квливидзе | |
Родине. Перевод В. Соколова | 614 |
Научи меня, век... Перевод Б. Окуджавы | 615 |
«Мысль странная преследует меня...» Перевод Б. Ахмадулиной | 615 |
Монолог Бараташвили. Перевод Д. Самойлова | 616 |
Море. Перевод А. Тарковского | 616 |
«Друг на друга гневно наползали...» Перевод А. Межироеа | 617 |
Поэзия. Перевод Д. Самойлова | 617 |
«Человек — это след...» Перевод Д. Самойлова | 618 |
«Я жаден до людей!..» Перевод Е. Винокурова | 618 |
Андрей Пассар | |
Две бабушки. Перевод Н. Старшинова | 618 |
Фридон Халвашн | |
«Ничего я больше не любил...» Перевод Ст. Кунаева | 619 |
Зрелость стиха. Перевод К. Симонова | 620 |
Лето. Перевод Ю. Левитанского | 620 |
«Опять дрожат стручки фасоли на ветру...» Перевод В. Соколова | 621 |
Форели. Перевод Ст. Куняева | 621 |
«На рассвете, едва лишь связал я...» Перевод Ю. Левитанского | 622 |
901
Егор Исаев | |
Про тягловую реку | 623 |
Петру Заднипру | |
Русская зима. Перевод Я. Смелякова | 629 |
Раиса Ахматова Переводы И. Озеровой | |
«Ну, нет! мне хватит суток черных!..» | 630 |
«Разлуки нет...» | 630 |
«В сентябре желтеют травы...» | 631 |
«Я не гадаю: любит — не любит...» | 631 |
«Мне муторно, мне так сегодня муторно...» | 631 |
Инна Лиснянская | |
В Эрмитаже | 632 |
«В этом доме, где дух кофейный...» | 632 |
«Пусть не на что мне опереться...» | 633 |
Рашид Рашидов Переводы Я. Козловского | |
«Высекавшего огонь...» | 633 |
Суровая песня | 634 |
Владимир Соколов | |
Венок | 634 |
«Нет сил никаких улыбаться...» | 635 |
Чужая книга | 635 |
Вагон | 636 |
«И самый юный в мире дождь...» | 637 |
«Черные ветки России...» | 638 |
Памяти Афанасия Фета | 639 |
«Упаси меня от серебра...» | 640 |
Гулчехра Сулейманова | |
Переводы Т. Стрешневой ? | |
Воздушный змей | 640 |
В поле | 641 |
Владимир Бэзкмав | |
Девушки моих школьных вечеров. Перевод А. Ревича | 642 |
Белые снега. Перевод Юнн» Мориц | 642 |
Мироздания. Перевод Юнн» Мориц | 643 |
Часовщик. Перевод В. Куприянова | 644 |
902
Керим Курбаннепесов Переводы О. Дмитриева | |
Старик | 645 |
В горах | 646 |
Шота Нишнианидзе | |
«Вон человек повис на костылях...» Перевод М. Синельникова | 647 |
Амазонки. Перевод Ст. Кунаева | 647 |
Камень. Перевод М. Синельникова | 648 |
«Гибли вы — на войне, на дуэли...» Перевод В, Леоновича | 649 |
Судьба. Перевод М. Синельникова | 650 |
Дыитро Павлычко | |
Воспоминание. Перевод П. Жура | 650 |
«Зачем ты мной пренебрегаешь...» Перевод Н. Брауна | 651 |
«Я от земли неотделим...» Перевод П. Жура | 651 |
«Поэзия, назначено тебе...» Перевод С. Ботвинника | 652 |
«Люблю я жизни быстрину...» Перевод П. Жура | 652 |
Разговор с Каменяром. Перевод П. Жура | 653 |
«Сквозь униженья дым она прошла...» Перевод Л. Хаустова | 654 |
«Летят по нолю белы кони...» Перевод Вс. Рождественского | 654 |
«Снег летит, как день, как век...» Перевод А. Корчагина . | 655 |
«Зима, словно античный храм...» Перевод Н. Брауна | 655 |
«Заходит солнце в золотых лесах...» Перевод Л. Смирнова | 655 |
Агнесса Рошка Переводы Т. Стрешневой | |
Горный камень | 656 |
«Я пред тобой замру без слов...» | 657 |
Олег Шестинский | |
«Пахнет темная чаща...» | 658 |
Друзьям, павшим на Ладоге | 658 |
«Матери бессонны...» | 659 |
«Без березы не мыслю России...» | 659 |
«Куда соловей исчезает...» | 660 |
На могиле А. П. Керн | 660 |
Матери | 661 |
«Задумайтесь: это ведь счастье...» | 662 |
«Время от времени нужно...» | 662 |
Ибрагим Юсупов | |
Мухаллес. Перевод Г. Ярославцева | 662 |
Арба славы. Перевод Р. Казаковой | 663 |
903
Альгимантас Балтакис | |
«Я ухожу, как корабли уходят...» Перевод Б. Окуджавы | 664 |
Быки моста. Перевод Б. Слуцкого | 665 |
Окна. Перевод Д. Самойлова | 665 |
Волшебная трава. Перевод Н. Мальцевой | 666 |
Нанять. Перевод В. Шацкова | 666 |
Владимир Гордейчев | |
Наше время | 667 |
Анатолий Жигулин | |
Береза | 668 |
Утиные Дворики | 670 |
«О Родина! В неярком блеске...» | 670 |
«Вот и снова мне осень нужна...» | 671 |
Ирине | 671 |
«Осень, опять начинается осень...» | 672 |
«Ржавые елки на старом кургане стоят...» | 673 |
«Ты о чем звенишь, овес...» | 673 |
«Мелкий кустарник, — сырая осина...» | 673 |
Альфонсас Малдонис | |
Неринга. Перевод Д. Самойлова | 675 |
Начало рек. Перевод Ст. Куняева | 675 |
Самое дорогое. Перевод Ст. Куняева | 676 |
Риторика. Перевод Н. Мальцевой | 676 |
Середина зимы. Перевод Ю. Левитанского | 677 |
Юстинас Марцинкявичус Переводы А. Межирова | |
Стена (Отрывок) | 678 |
Кровь и пепел. Героическая поэма (Отрывок) | 680 |
Морис Поцхишвили | |
Исповедь сердца. Перевод В. Сергеева | 682 |
«Сколько я должен страдать...» Перевод Ю, Ряшенцева | 683 |
Жизнь. Перевод Ю. Ряшенцева | 683 |
Стремление. Перевод В. Луговского | 684 |
«Последнее стихотворенье...» Перевод А. Цыбулевского | 685 |
Юрий Анко | |
Партия Ленина. Перевод В. Португалова | 685 |
Визма Белшевиц | |
Черный вечер. Перевод В. Тушновой | 686 |
Алые паруса. Перевод В. Тушновой | 686 |
904
Облако. Перевод Д. Самойлова | 687 |
«Море, спаси меня, я тону!..» Перевод Н. Мальцевой | 687 |
«Я горе выкричать могу корявой сливе...» Перевод Л. Осиповой | 688 |
«Отлив житейский отступает в пене...» Перевод Д. Самойлова | 689 |
«Знакомый, прости меня...» Перевод Л. Осиповой | 689 |
Созвездие Гончих Псов. Перевод Л. Осиповой | 690 |
Глеб Горбовский | |
«Не плачь ты, осень, безутешно...» | 690 |
Старая пластинка | 691 |
Рубежи | 692 |
Исхак Машбаш | |
Самшитовая трубка. Перевод Л. Бахаревой | 693 |
Тансто Сумманен | |
Сон. Перевод Т. Стрешневой | 694 |
Фазу Алиева | |
«Ты мне сказал...» Перевод И. Лиенянской | 695 |
Николай Дамдинов | |
Сосна. Перевод Б. Окуджавы | 696 |
Римма Казакова | |
«Из первых книг, нз первых книг...» | 698 |
«Россию делает береза...» | 699 |
«Мой рыжий, красивый сын...» | 700 |
«Быть женщиной — что это значит?..» | 701 |
«Писатели, спасатели...» | 702 |
Мумин Каноат | |
Наша правда. Перевод С. Липкина | 703 |
Огонь любви. Перевод С. Липкина | 703 |
Трибуна мира. Перевод С. Липкина | 704 |
Мое наследство. Перевод С. Липкина | 704 |
Таджикский язык. Перевод С. Липкина | 705 |
Утренний родник. Перевод О. Дмитриева | 705 |
Станислав Куняев | |
«Непонятно, как можно покинуть...» | 706 |
«Сквозь слезы на глазах...» | 707 |
«От Великой ГЭС до Усть-Илима...» | 707 |
«Облака плывут в Афганистан...» | 708 |
«Цокот копыт на дороге...» | '09 |
«Увидеть родину весной...» v;-V-n | 709 |
905
«Живем мы не долго...» | 709 |
«Добро должно быть с кулаками...» | 710 |
Леонид Лапцуй | |
Время. Перевод Л. Чикина | 710 |
Роберт Рождественский | |
Таежные цветы | 711 |
Подкупленный | 713 |
«На Земле безжалостно маленькой...» | 714 |
«— Отдать тебе любовь?..» | 715 |
Баллада о красках | 716 |
Владимир Цыбин | |
Сказочное | 718 |
Последняя солдатка | 720 |
Дожди | 721 |
Люби | 722 |
Мамед Араз Переводы В. Проталина | |
Гордость поэта | 724 |
«Не миновать и мне...» | 725 |
Павел Боцу | |
Пороги. Перевод В. Солоухина | 726 |
Берез белоствольные арфы... Перевод К. Ковальджи | 727 |
К Молдавии. Перевод К. Ковальджи | 727 |
Ояр Вациетис | |
«В этом доме...» Перевод Д. Самойлова , | 728 |
Баллада о синем ките. Перевод А. Ревича | 729 |
Старая гейша. Перевод Л. Осиновой | 730 |
Песня. Перевод А. Ревича | 731 |
«Я полюбил тебя...» Перевод Л. Азаровой | 732 |
Андрей Вознесенский | |
Гойя | 733 |
Осень в Сигулде | 733 |
Тишины! | 735 |
Плач по двум нерожденным поэмам | 736 |
Тоска | 739 |
Ностальгия по настоящему | 739 |
Людвиг Дурян | |
Наши песни. Перевод Л. Халифа | 740 |
Костер поэта. Перевод М. Синельникова | 742 |
«Лирою я ответил на голос...» Перевод М. Синельникова | 743 |
906
Евгений Евтушенко | |
Свадьбы | 743 |
«Со мною вот что происходит...» | 745 |
Подранок | 746 |
Граждане, послушайте меня | 747 |
Любимая, спи | 749 |
Имант Зиедонис | |
Мед течет в море. Перевод Юнни Мориц | 751 |
«Я не нуждаюсь в пожеланьях благ...» Перевод В. Майкова | 752 |
Дмитрий Карачобан | |
Из прошлого. Перевод Ю. Левитанского | 752 |
Нансен Микаэлян | |
Жизнь. Перевод А. Кафанова | 753 |
Абрикосы расцвели. Перевод Б. Слуцкого | 754 |
Виктор Телеукэ | |
Пролог к биографии. Перевод П. Пархомовского | 754 |
«Вот колодец, жаворонок...» Перевод К. Ковальджи | 755 |
Отар Чиладзе | |
«Растаял год бесследной тенью...» Перевод М. Синельникова | 756 |
До разлуки. Перевод Б. Ахмадулиной | 757 |
«Светоносные сумерки...» Перевод В. Леоновича | 758 |
«Кура плеснет воды и рыбы...» Перевод Юнни Мориц | 753 |
Людмила Щипахина | |
«Цветенье сладкого левкоя...» | 759 |
Танзиля Зумакулова | |
Горские поэтессы. Перевод Н. Гребнева | 759 |
Новелла Матвеева | |
Дома без крыш | 760 |
Следы : | 761 |
Старинные корабли | 762 |
К музе комедии | 763 |
Раиис Рыскулов | |
Россия. Перевод В. Сикорского | «64 |
Рыгор Бородулин | |
Камни Брестской крепости. Перевод И. Бурсова | 766 |
Я — сын земли. Перевод Ф. Ефимова | 766 |
О моем языке.. Перевод Ф. Ефимова | '67 |
907
Григоре Виеру | |
«Когда родился я, на лбу моем...» Перевод Я. Акима | 768 |
Пересадка сердца. Перевод Ю. Кожевникова ' | 769 |
Наш дом. Перевод Ю. Кожевникова | 769 |
Ты. Перевод Я. Акима | 770 |
Я взял у матери... Перевод Ю. Кожевникова | 770 |
Слово «мама». Перевод Ю. Кожевникова | 771 |
Фикрет Годжа Переводы В. Проталина | |
Родная моя деревня | 771 |
Моя свобода | 772 |
Ливну Дамиан Переводы Ю. Кожевникова | |
Чтоб писать | 773 |
Утро белоснежно | 774 |
Борис Олейник | |
Похороны учителя. Перевод Н. Ушакова | 774 |
«Ты— звездою... А я — кленом...» Перевод Л. Смирнова . 776 Белая мелодия. Перевод В. Шацкова | 777 |
Владимир Санги | |
«Я северянин. Нивх...» Перевод автора | 778 |
Майрамкан Абылкасымова | |
«Аил мой милый... Дикая природа...» Перевод Р. Казаковой | 779 |
Эркин Вахидов | |
Переводы А. Наумова | |
Башня | 781 |
Родник | 782 |
Энн Ветемаа | |
Вопрос о лошадке-качалке. Перевод В. Шацкова | 782 |
Иван Драч Переводы В. Шацкова | |
Баллада о золотой луковице | 784 |
Лебединый этюд | 785 |
Калина | 785 |
Девичьи пальцы | 786 |
Баллада любви | 787 |
Сонет (Подражание Петрарке) | 787 |
908
Виталий Коротич | |
«Тем спасибо...» Перевод Н. Ушакова | 788 |
Песня. Перевод Юнны Мориц | 788 |
«Поведай-ка, трава...» Перевод Юнны. Мориц | 789 |
Осень. Перевод Юнны Мориц | 789 |
Ты. Перевод Е. Винокурова | 789 |
Освобождение. Перевод Е. Витковского | 790 |
Александр Кушнер | |
«Когда тот польский педагог...» | 792 |
«Четко вижу двенадцатый век...» | 793 |
«Сентябрь выметает широкой метлой...» | 793 |
«О слава, ты так же прошла за дождями...» | 794 |
«Кто-то плачет всю ночь...» | 794 |
Кружево | 795 |
Николай Рубцов | |
Добрый Филя | 796 |
Тихая моя родина | 797 |
Прощальная песня | 798 |
Звезда полей | 799 |
Арамаис Саакян Переводы Е. Николаевской | |
Люди | 799 |
Ереван | 800 |
Красота | 800 |
«Хотел бы я от кочек и колдобин...» | 801 |
Олжас Сулейменов | |
Жара | 801 |
Айналайн | 802 |
«Эдуард Багрицкий птиц любил...» | 803 |
Разлив | 804 |
Круглая звезда | 804 |
«Я видел, как лебедь подался на юг...» | 8Э5 |
Дондок Улзытуев | |
Переводы Е. Евтушенко | |
Из цикла «Пятнадцать песен» | |
«Я слышал однажды в бурятской степи...» | 806 |
«Камушек в речку кидаю...» | 807 |
Имант Аузинь Переводы В. Андреева | |
«Безлиственные, серые аллеи...» | 808 |
909
Конфеты, печенье, серебряные бумажки | 808 |
Непреходящее | 809 |
Белла Ахмадулина | |
Газированная вода | 811 |
Мотороллер | 812 |
«Влечет меня старинный слог...» | 813 |
Слово | 814 |
Уроки музыки | 815 |
Молоко | 816 |
Мазурка Шопена | 816 |
Олег Дмитриев | |
«Старикам остаются закаты...» | 817 |
Постижение | 818 |
Воспоминание о Полине | 818 |
Владимир Коянто | |
Родник. Перевод автора | €19 |
Юнна Мориц | |
Рождение крыла | 820 |
Южный рынок | 820 |
Античная картина | 821 |
«В серебряном столбе...» | 822 |
О жизни, о жизни — и только о ней! | 823 |
Владимир Фирсов | |
«В моей крови гудит набат веков...» | 824 |
Памяти Сергея Есенина | 825 |
Первый учитель | 826 |
Ольга Фокина | |
Родина | 829 |
Утренняя песенка | 829 |
Розовое мыло | 830 |
Родник ; | 831 |
Юван Шесталов | |
«В морозной свежести земля...» Перевод М. Дудина | 832 |
Лирическое отступление (Из «Языческой поэмы»). Перевод В.Фалея | 833 |
Улуро Адо | |
«Посмотрите, люди Земли...» Перевод Г. Плисецкого | 835 |
910
Антонина Кымытваль | |
Звезда. Перевод В. Португалова | 836 |
Игорь Шкляревский | |
Пророк | 836 |
«Два облака белых плывут по лазури...» | 837 |
Алитет Неитушкин | |
Песня девушки на рассвете. Перевод А. Сорокина | 838 |
Олег Ч ухонцев | |
«Душа чему-то противостоит...» | 839 |
«...и дверь впотьмах привычную толкнул...» | 840 |
Марне Чаклайс | |
День укропа. Перевод В. Микушевича | 841 |
Песенка про Дон-Кихота. Перевод Н. Мальцевой | 842 |
«Будешь плакать, коли с юных лет...» Перевод В. Микушевича | 843 |
Абдулла Арипов | |
«— Проснись скорей...» Перевод И. Гребнева | 844 |
Поэт. Перевод Н. Гребнева | 844 |
«Благословенно прожитое мною...» Перевод Н. Гребнева . | 845 |
Золотая рыбка. Перевод А. Наумова | 845 |
Яан Каплински | |
Песня о жизни и смерти. Перевод В. Шацкова | 846 |
Юрий Кузнецов | |
Отцу | 847 |
Гимнастерка | 848 |
Лоик Шерали | |
Песня труду. Перевод И. Лиснянской | 849 |
Относительно споров вокруг Авиценны. Перевод Ст. Куняева | 851 |
«Если с неба падает звезда...» Перевод Ст. Куняева | 851 |
Пауль-Эрик Руммо | |
Встретились путник и куст. Перевод В. Шацкова | 852 |
Равиль Файзуллин Переводы Р. Кутуя | |
«Когда звезда моей жизни...» | 853 |
Мой язык | 854 |
Булгары | 854 |
Примечания Л. Осиповой | 856 |
Указатель имен | 870 |
БИБЛИОТЕКА ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
СЕРИЯ ТРЕТЬЯ
Том 180
СОВЕТСКАЯ ПОЭЗИЯ, т. 2
*
Редакторы
Оформление «Библиотеки»
Художественный редактор
Технические редакторы
Корректор
ИБ № 454 Сдано в набор 11/I 1977 г. Подписано к печати 3/VI 1977 г. А13333. Бумага типогр. № 1. Формат 60×841/16. 57 печ.л. 53,181 усл. печ. л. 45,18+8 накид.= 45,783 уч.-изд. л. Тираж 903000, 1-й завод (1-153 000) экз.
Издательство
* Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени Первая Образцовая типография имени А А. Жданова Союзполиграфпрома при Государственном комитете Совета Министров СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. Москва, М-54, Валовая, 28. |
———————
¯¯¯¯¯